Во глубине сибирских руд …
методическая разработка по истории (8 класс) по теме

МБОУ «Верейская средняя общеобразовательная школа»

Внеклассное мероприятие

« Во глубине сибирских руд …»

                                                                                                 Подготовила учитель истории

                                                                                                 Шашкова Л.Г.

2012 г.

Автор. 14 декабря 1825 года, после подавления восстания, декабристы начали свой тяжкий путь от Сенатской площади в Петербурге на каторгу и в ссылку. 13 июля 1826 год были казнены К. Ф. Рылеев, П. И. Пестель, С. И. Муравьев* Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин и П. Г. Каховский, и уже в конце июля началась отправка декабристов из Петропавловской крепости. Крошечные решетчатые окна крепости были обращены к Зимнему дворцу, и в них мерещились Николаю I лица восставших. Он поспешил избавиться от них. Одна за другой выезжали из старинных Петровских ворот фельдъегерские тройки и увозили декабристов в Шлиссельбургскую и другие крепости самодержавной Российской империи.

Одну партию за другой, по четыре человека в каждой, Николай 1 начал сразу же отправлять на каторгу. Это были суровые и мрачные этапы: Нерчинские рудники, Читинский каторжный острог, тюрьма Петровского завода и, затем, разбросанные по необъятным сибирским просторам заснеженные медвежьи углы, места ссылки и поселения-— Шушенское, Нарым, Туруханск, Якутск...

Их было 120 человек. И почти все они были еще очень молоды. Много помогали декабристам на каторге и в ссылке выехавшие в Сибирь вслед за своими мужьями жены, одиннадцать героических женщин.

24 июля 1826 года из великолепного особняка на Английской набережной в Петербурге отправилась в дальний путь двадцатишестилетняя дочь графа Лаваля, княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая. Эта выросшая в богатстве и роскоши аристократка первой последовала за своим осужденным мужем, декабристом С. П. Трубецким. Следом из дома Волконских на набережной Мойки выехала к мужу, С. Г. Волконскому, в Нерчинские рудники 20-летняя княгиня Мария Николаевна Волконская, дочь известного героя войны 1812 года генерала Н; Н. Раевского. И вслед за ними — жены декабристов: А. Г. Муравьева, Е. П. Нарышкина, Н. Д. Фонвизина, А. И. Давыдова, Л. В. Енталыдева, М. К. Юшневская и А. В. Розен.

Среди этих замечательных женщин были две юные француженки, почти не знавшие русского языка. Они отправились в суровую Сибирь, чтобы разделить судьбу своих любимых: Полина Гебль вышла на каторге замуж за И. А. Анненкова, Камилла Ле-Дантю — за В. П. Ивашова.

Еще многие хотели разделить участь своих мужей, но Николай 1 никому больше не разрешил ехать.

В далекой Сибири героические женщины самоотверженно делили с мужьями их тяжкую участь. Лишенные всех прав, терпя невзгоды, жены декабристов на протяжении долгих лет не переставали бороться вместе с мужьями за те идеи, которые привели их на каторгу, за право на человеческое достоинство в условиях каторги и ссылки.

Сцена I

Автор. Екатерина Ивановна Трубецкая первой из жен декабристов обратилась к Николаю I с просьбой разрешить ей последовать за мужем. Получив царское соизволение, Трубецкая выехала в Сибирь 24 июля 1826 года, на другой день после отправки на каторгу ее супруга.

В этот далекий путь ее со слезами на глазах провожал отец, граф Лаваль.

Лаваль. Увидимся ли вновь?

Трубецкая. Не плачьте, батюшка. Все как-то образуется. Детей у меня нет, и мой долг быть с мужем в тяжелые для него дни. Простите меня, отец.

Лаваль. В дальнюю дорогу отправляешься, доченька. Благослови тебя Бог. Об одном прошу: береги себя и не забывай нас.

Иркутск. Прием у иркутского губернатора Цейдлера.

Цейдлер. Слушаю Вас, сударыня.

Трубецкая. Добрый день, господин Цейдлер. Я еду к мужу, князю Трубецкому, и хочу получить разрешение следовать дальше.

Цейдлер. Мой Вам совет, вернитесь обратно. Вы не знаете, на какие лишения себя обрекаете! Что ждет Вас там? Возвращайтесь к отцу.

Трубецкая. Мое место рядом с мужем.

Цейдлер. Ну что ж, сударыня, прочтите документы и
подпишите. Дает Трубецкой документ. Она читает:

1. «Жена, следуя за своим мужем, сделается, естественно, причастной к его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ними участь, себе подобной.

2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне.

3. Ни денежных сумм, ни вещей драгоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной их безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления.

4. Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших».

Трубецкая. Я подпишу эти суровые условия и прошу Вас не задерживать более меня.

Цейдлер. Не торопитесь, сударыня. Вы ознакомлены не со всеми ограничениями, касающимися Вашего положения. Это указание Николая 1. Читайте! Может быть, Вас хоть это остановит.

Трубецкая берет документы, читает.

«Необходимые женам декабристов средства на жизнь они могут получать до смерти своих мужей лишь через посредство начальства, но и эти деньги имеют право расходовать согласно особым строгим правилам.

После смерти мужей женам декабристов возвращаются их прежние права, как и право распоряжаться своими доходами, но все это лишь в пределах Сибири. Возвращение же их в Россию может иметь место лишь после смерти мужей с высочайшего на то каждый раз разрешения и с определенными установленными для жен декабристов ограничениями.

Не предполагается в делах сего рода допускать каких-либо исключений».

Трубецкая. Меня не испугают эти новые ограничения. Я их тоже подпишу, как подписала предыдущие. Господин

губернатор, я прошу Вас меня более не задерживать и отправить наконец-то вслед за мужем.

Цейдлер. Сударыня! Я взываю к Вашему разуму. Одумайтесь! Переезд в осеннее время через Байкал чрезвычайно опасен и невозможен. Кроме всего прочего, мы испытываем недостаток транспортных казенных судов.

Трубецкая. Господин Цейдлер, я имею разрешение царя следовать за своим мужем, так что прошу Вас меня не задерживать.

Цейдлер. На оформление документов потребуется время. Я думаю их оформить, скажем, в течение месяца. Подойдите, княгиня, к этому сроку. А теперь прощайте, меня ждут дела.

Звучит романс «Утро туманное».

Трубецкая сидит за столом, перебирает письма мужа.

Трубецкая. Вот уже прошло 5 месяцев со дня приезда в Иркутск, а Цейдлер принял меня всего один раз. Он сказывается больным и отказывает мне в приеме. И только письма мужа укрепляют мою волю и мужество, дают надежду увидеть его.

Читает одно из писем.

«Я знаю, что ты готова перенести все, чтобы быть со мною... но не могу не желать, чтобы предстояло тебе менее переносить; унижений я для тебя, равно как и для себя, нисколько не боюсь, ибо истинно так же мыслю, как и ты, что уничтожить человека могут только дурные дела...».

Откладывает письмо.

Он не перестает надеяться на мой приезд.

На приеме у Цейдлера.

Цейдлер. Вижу, что никакими доводами не остановить Вас и Ваши убеждения не изменить, поэтому я разрешаю Вам дальнейшее путешествие, но только по этапу, вместе с каторжниками, под конвоем. Мой долг предупредить Вас, сударыня, что на этапах люди мрут, как мухи. Отправляем, к примеру, 500 человек, а доходят до места не более трети.

Трубецкая. Меня это не остановит. Я люблю своего мужа, и ради этого я выдержу все, Вам не понять этого.

Цейдлер. Документы готовы. Можете ехать. И да хранит Вас Господь, сударыня.

Автор. Со дня отъезда Трубецкой из Петербурга прошло полгода. Это были шесть долгих, мучительных месяцев. Но все уже позади. Путь на каторгу открыт. Трубецкая открыла его не только для себя, но и для всех приехавших после нее в Сибирь жен декабристов.

Сцена II

Автор. Мария Николаевна Волконская выехала из Петербурга через полгода после Трубецкой.

Вернемся ненадолго в ее девичьи годы. Однажды утром отец потребовал дочь к себе.

Раевский. Мария! Князь Сергей Григорьевич Волконский попросил твоей руки. Я уже дал свое согласие и надеюсь, что ты поступишь как подобает покорной дочери. Князь — прекрасный человек, из хорошей семьи, и я уверен, что ты будешь с ним счастлива. А теперь ступай! Через месяц будет свадьба.

Мария (в сторону). Я вышла замуж в 1825 году за князя Волконского, достойнейшего и благороднейшего из людей. Мои родители думали, что обеспечили мне блестящее,

по светским воззрениям, будущее. Мне было грустно с \ ними расставаться...

Автор. Волконского арестовали, по приговору отправили на каторгу. Мария тайно от родных обратилась к царю с просьбой разрешить ей ехать в Сибирь. Через шесть дней, 21 декабря 1826 года, получила ответ — бездушный и двуличный. Царь разрешил ехать, но предупреждал, что ничего хорошего Волконскую не ждет далее Иркутска.

Разговор Марии с отцом.

Мария. Отец! Втайне от Вас я просила царя разрешить мне следовать за мужем. Вот ответ.

Раевский берет письмо, глядит в него. Поднимает над головой дочери кулаки.

Отец. Я прокляну тебя, если ты не вернешься через год!

Мария. Я тверда в своем решении. Неужели в минуту разлуки Вы откажетесь от своей дочери?

Отец. Снег идет... путь тебе добрый, благополучный. Буду молить Бога за тебя, жертву невинную, да утешит он твою душу, да укрепит твое сердце. Николеньку я тебе не позволю забрать. Он не только твой сын, но и мой внук. Коль ты решила ехать за мужем — езжай, но ребенок останется здесь, с нами.

Автор. Двадцать дней тащились по сибирским просторам две кибитки Волконской, пока добрались до Иркутска.

Разговор между Цейдлером и Волконской.

Цейдлер. Подумайте только об условиях, которые Вы должны будете подписать.

. Я их подпишу не читая!

Цейдлер. Я должен приказать обыскать Ваши вещи. Вам запрещается иметь какие бы то ни было ценности. Вот документ, подпишите его.

Волконская берет бумагу, подписывает.

Волконская. И это после того, как я оставила своих родителей, ребенка, родину, после того, как я проехала шесть тысяч верст и дала подписку, отказываясь от всего, даже от зашиты законов, — тут мне заявляют, что мне отказано даже в защите меня мужем моим. Государственные преступники должны выносить всю суровость законов, но право на семейную жизнь, разрешаемую даже величайшим преступникам и злодеям, у них отнято.

Автор. 8 февраля 1827 г. Волконская в Нерчинских рудниках встретилась с мужем. Позднее генерал Н. Н. Раевский написал дочери: «Муж твой виноват перед тобой, перед нами, перед своими родными, но он тебе муж, отец твоего сына, и чувство полного раскаяния, и чувства его к тебе, — все сие заставляет меня душевно сожалеть о нем и не сохранять в моем сердце никакого негодования. Я прощаю ему». Нужна была глубокая вера в правоту дела, за которое осуждены были на вечную каторгу декабристы, чтобы унылые, безрадостные и мрачные Нерчинские рудники явились для Волконской «землей обетованной». Чтобы, оказавшись на каторге, жены декабристов чувствовали себя счастливыми в жалкой, затерявшейся в далекой Сибири хижине. Чтобы добровольно расстаться с родными и близкими, покинуть Петербург и навечно похоронить себя в суровом крае...

Волконская никогда не выказывала грусти. Мягкая и обаятельная, она была любезна и приветлива с товарищами мужа и со всеми окружавшими ее, но горда, взыскательна и непреклонна во взаимоотношениях с комендантом и

тюремщиками. С приездом Волконской и Трубецкой, декабристы почувствовали, что они не одиноки...

Сцена III

Автор. 3 декабря 1827 года из большого московского барского дома А. И. Анненковой уезжала в Сибирь к ее сыну, декабристу Ивану Александровичу Анненкову, молодая француженка Полина Гебль. Было 11 часов вечера. Во французском театре, рядом с домом Анненковой, только что окончился спектакль. Выходившие из театра французы окружили возок, в котором сидела Полина, попрощались с нею и пожелали ей доброго пути.

Необычную историю ее короткой, к тому времени, жизни знали почти все проживавшие в Москве соотечественники. А жизнь молодой французенки сложилась удивительно.

Полина (в сторону). Я, дочь полковника наполеоновской армии Жоржа Гебль, родилась 9 июня 1800 года в Лотарингии, в замке Шалепаньи, близ Нанси. Мне было 14 лет, когда 14 декабря 1814 года донские казаки вступили в Сен-Мийель. Мы сидели с подругами и мечтали о будущем, и я сказала, что ни за кого не пойду замуж, разве только за русского... Какая-то неведомая сила влекла меня в Россию, в эту далекую и не известную мне тогда страну. Все устраивалось как-то помимо моей воли.

Автор. Она прослужила несколько лет в Париже, а в конце 1823-го получила предложение ехать в Москву в качестве старшей продавщицы большого модного магазина Деманси на Кузнецком мосту.

За полгода до событий 14 декабря 1825 года Полина Гебль познакомилась в Москве со своим будущим мужем, поручиком Иваном Александровичем Аннен-

ковым. Ему было в то время 23 года. Они полюбили друг друга.

Иван. Моя милая Полина! Еще во время нашей первой встречи я понял, что ты мне предназначена судьбой. Я хочу, чтобы мы с тобой обвенчались. В маленькой сельской церкви нас уже ждет готовый совершить обряд священник с двумя свидетелями.

Полина. Я не могу вступить в брак без согласия твоей матери, Иван. Слишком различно наше социальное положение. Вся Москва знает Анну Ивановну Анненкову, живущую в сказочной роскоши. «Царица Голконды» — так ее называют в светских кругах. У нее есть несколько имений, большой дом в Москве и роскошная дача в Сокольниках. Иностранцы приезжают осматривать ее замечательные оранжереи и великолепные апартаменты с дверьми из цельного богемского хрусталя. И, конечно же, я не могу рассчитывать, что эта богатая женщина даст согласие на брак своего сына, блестящего кавалергарда, с бедной продавщицей.

Автор. Полина Гебль была в Москве, когда арестовали Анненкова. 11 апреля 1826 года у нее родилась дочь. Полина тяжело заболела и лишь через три месяца смогла выехать в Петербург. Она начала хлопотать о разрешении свидания с Анненковым, но получила отказ: свидание разрешалось лишь женам и самым близким родственникам, а она еще не была обвенчана с Анненковым.

Мать Анненкова не очень печалилась о сыне и мало заботилась о нем. Между тем началась отправка декабристов в Сибирь, со дня на день могли отправить и Анненкова. Полина Гебль задумала вырвать его из Петропавловской крепости и увезти за границу. На это нужны были деньги, много денег, и она решила всеми возможными и невозможными путями добиться свидания с матерью Ивана, хотя понимала, что попасть к ней будет нелегко.        
Анненкова (в сторону). Русская барыня, единственная дочь Якобия, самодержавного иркутского генерал-губернатора в эпоху Екатерины II. Имею огромный дом. Домашняя свита составляет 150 человек. Не выношу никакого движения и шума подле себя. Многочисленные лакеи ходят по комнатам в чулках, никто не смеет со мной громко разговаривать. Мои сундуки наполнены дорогими мехами, редкими кружевами, различными драгоценностями и тканями. В магазинах я пользуюсь неограниченным кредитом. Если мне понравится какая-нибудь ткань, я покупаю ее целыми кусками, чтобы ни у кого
больше не было такой.

Старуха сидит в большом кресле в пышном белом ночном туалете. В комнату входит Полина, вся в черном.

Полина. Сударыня! Я та женщина, которая любит Вашего сына и готова разделить с ним его судьбу.

Анненкова. Дитя мое!

Полина. Я молю Вас, помогите сыну! Мне нужны деньги, чтобы увезти его за границу.

Анненкова. Мой сын — беглец! Я никогда не соглашусь на это, он честно покорится своей судьбе...

Полина. Это достойно римлянина, но их времена уже миновали.

Анненкова (в сторону). Наше первое свидание длилось недолго, но меня пленила Полина. Я стала ежедневно посылать за ней карету и все более привязывалась к ней. Перед отъездом Полины из Москвы я вручила ей кольцо с большим бриллиантом для передачи сыну.

Автор. Анненков пытался повеситься. Узнав об этом, Полина поспешила в крепость.

Полина. Иван! Как ты мог подумать, что я оставлю тебя? Я постоянно хлопочу о разрешении последовать за тобой. Я хочу подать царю ходатайство с просьбой об этом. Послушай, что я написала: «Позвольте мне просить, как милости, разделить ссылку моего гражданского супруга. Религия, Ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу далее жить. Это самое пламенное мое желание. Я была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы захотела преступить правило деликатности. Я не знала о его виновности. Мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви... Соблаговолите, в виде особой милости, разрешить мне разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова всецело подчиниться вашим законам». А пока возьми присланное матерью кольцо с бриллиантом. Оно поможет тебе в трудную минуту.

Иван. Кольцо? Все равно отнимут, ведь нас скоро отправят в Сибирь.

Полина снимает с руки кольцо.

Полина. У меня есть другое. Оно состоит из двух тоненьких колечек. Одно я даю тебе, другое оставлю у себя. Я привезу его сама или пришлю, если мне не удастся добиться разрешения на выезд в Сибирь. Прощай, Иван!

Иван. Прощай, Полина!

Автор. В ноябре 1827 года Полине Гебль сообщили, что царь разрешил ей ехать в Сибирь. Взять с собой ребенка не позволили. 5 апреля 1828 года состоялось ее венчание с декабристом Анненковым. Брак этот был счастливым. Через год у супругов родилась дочь. В честь бабушки ее назвали Анной.

Сцена IV

Автор. Через 5 лет после восстания декабристов в Петровский завод приехала еще одна молодая француженка — Камилла Ле-Дантю, последовавшая на каторгу за декабристом Василием Петровичем Ивашевым. Мать ее, Мария Петровна, овдовев, приехала в начале века в Россию и вскоре вышла замуж за Пьера Ле-Дантю, богатого человека. Но средства к существованию постепенно истощались.

Камилла оставалась при матери, служившей у Ивашевых. Находясь в армии, молодой Ивашев часто приезжал летом к родителям. Дружба между молодым человеком и Камиллой Ле-Дантю постепенно переросла в любовь. Но общественное положение их было настолько различно, что, по понятиям того времени, девушка вынуждена была подавить в себе глубокое чувство.

14 декабря 1825 года Ивашев был арестован и приговорен к двадцати годам каторги. Камилла в то время уже сама служила гувернанткой и жила в Петербурге. Общее сочувствие и симпатии к декабристам захватили и ее. Она представила себе Ивашева в далекой Сибири, в кандалах, в тяжких условиях каторги, и прежняя любовь к нему вспыхнула с новой силой.

Камилла. Матушка! Я не могу более скрывать свои чувства. Я люблю Василия Петровича. Полина Гебль уже получила разрешение выехать в Сибирь, и я прошу Вас позволить мне последовать примеру нашей соотечественницы.

Мать. Хорошо, дитя мое. Я напишу письмо отцу Василия Ивашева такого содержания: «Я предлагаю Ивашевым дочь с благородной, чистой и любящей душой. Я сумела бы даже от лучшего друга скрыть тайну дочери, если бы можно было заподозрить, что я добиваюсь положения или богатства. Но она хочет разделить тяжесть его оков, утереть его слезы, и не краснея за дочерние чувства я могла бы говорить о них как нежнейшая из матерей, если бы знала о них раньше».

Ивашев получает присланное из дому письмо, распечатывает, читает.

Ивашев. Письмо от родителей. Они сообщают, что жившая в их доме юная Камилла давно любит меня и, потрясенная судьбою декабристов, желает разделить мою тяжкую участь и просит разрешения направиться ко мне в Сибирь.

Откладывает письмо в сторону.

Девушка тоже нравилась мне, но я никогда не думал о ней как о своей будущей жене. Мне 33 года. Камилле — 22. Будет ли она счастлива со мной? Сумею ли я ее вознаградить за жертву, которую она готова принести сейчас? Не будет ли она впоследствии раскаиваться в своем поступке? Я не смогу уверить ее ни в чем более, как в неизменной своей любви, в истинном желании ее благополучия.

Камилла. Пришел ответ от Василия. Он ждет меня. Я должна обратиться к царю с просьбой разрешить мне поездку в Сибирь. Напишу ему следующее: «Мое сердце переполнено верной на всю жизнь, глубокой, непоколебимой любовью к одному из несчастных, осужденных законом, — к сыну генерала Ивашева. Я люблю его почти с детства и, прочувствовав со временем его несчастье, поняла, насколько его жизнь дорога для меня, и дала обет разделить его горькую участь. Моя мать соглашается на брак мой с тем, кому я хочу облегчить страдания, и родители несчастного молодого человека, зная о состоянии его

сердца, со своей стороны не видят препятствий к исполнению моего желания».

Автор. Разрешение на поездку в Сибирь и на брак с осужденным Ивашевым было получено Камиллой Ле-Дан-тю 23 сентября 1830 года. Но в Москве в тот год разразилась холера, и Камилла смогла выехать лишь в июне 1831-го.

Комендант разрешил новобрачным прожить месяц в их собственном новом доме, который Ивашев выстроил еще до приезда Камиллы, затем она перебралась в темный тюремный каземат мужа и оставалась там в течение года, пока женатым декабристам не разрешили жить в своих домах. В годовщину свадьбы Камилла писала своей матери: «Год нашего союза прошел как один счастливый день...»

Не все декабристы вынесли тридцатилетнюю сибирскую каторгу и ссылку. И не всем их женам суждено было снова увидеть родину и своих оставленных дома детей и близких. Вернувшиеся же всегда тепло и благодарно вспоминали свою крепко спаянную дружную семью декабристов.

Не страницы, а сотни книг написаны о декабристах и их героических женах. А сами эти женщины, сполна испив чашу страданий, сказали о себе устами Александры Давыдовой: «Какие мы героини? Это поэты сделали из нас героинь, а мы просто поехали за нашими мужьями...».

сердца, со своей стороны не видят препятствий к исполнению моего желания».

Автор. Разрешение на поездку в Сибирь и на брак с осужденным Ивашевым было получено Камиллой Ле-Дан-тю 23 сентября 1830 года. Но в Москве в тот год разразилась холера, и Камилла смогла выехать лишь в июне 1831-го.

Комендант разрешил новобрачным прожить месяц в их собственном новом доме, который Ивашев выстроил еще до приезда Камиллы, затем она перебралась в темный тюремный каземат мужа и оставалась там в течение года, пока женатым декабристам не разрешили жить в своих домах. В годовщину свадьбы Камилла писала своей матери: «Год нашего союза прошел как один счастливый день...»

Не все декабристы вынесли тридцатилетнюю сибирскую каторгу и ссылку. И не всем их женам суждено было снова увидеть родину и своих оставленных дома детей и близких. Вернувшиеся же всегда тепло и благодарно вспоминали свою крепко спаянную дружную семью декабристов.

Не страницы, а сотни книг написаны о декабристах и их героических женах. А сами эти женщины, сполна испив чашу страданий, сказали о себе устами Александры Давыдовой: «Какие мы героини? Это поэты сделали из нас героинь, а мы просто поехали за нашими мужьями...».