сценарий "Поэт в России - больше, чем поэт"
методическая разработка на тему

Сценарий выступления

На сцене по одному появляются чтецы и читают свой текст, на экране появляются портреты писателей

Поэт в России - больше, чем поэт.                                  
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет.

Поэт в ней - образ века своего                                        
и будущего призрачный прообраз.
Поэт подводит, не впадая в робость,
итог всему, что было до него.

Сумею ли? Культуры не хватает...                                        
Нахватанность пророчеств не сулит...
Но дух России надо мной витает
и дерзновенно пробовать велит.

И, на колени тихо становясь,                                            
готовый и для смерти, и победы,
прошу смиренно помощи у вас,
великие российские поэты...

Дай, Пушкин, мне свою певучесть,                                  
свою раскованную речь,
свою пленительную участь -
как бы шаля, глаголом жечь.

Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,                            
своей презрительности яд
и келью замкнутой души,
где дышит, скрытая в тиши,
недоброты твоей сестра -
лампада тайного добра.

Дай, Некрасов, уняв мою резвость,                                  
боль иссеченной музы твоей -
у парадных подъездов и рельсов
и в просторах лесов и полей.
Дай твоей неизящности силу.
Дай мне подвиг мучительный твой,
чтоб идти, волоча всю Россию,
как бурлаки идут бечевой.

О, дай мне, Блок, туманность вещую                                    
и два кренящихся крыла,
чтобы, тая загадку вечную,
сквозь тело музыка текла.

Дай, Пастернак, смещенье дней,                                        
смущенье веток,
сращенье запахов, теней
с мученьем века,
чтоб слово, садом бормоча,
цвело и зрело,
чтобы вовек твоя свеча
во мне горела.

Есенин, дай на счастье нежность мне                                
к березкам и лугам, к зверью и людям
и ко всему другому на земле,
что мы с тобой так беззащитно любим.

Дай, Маяковский, мне                                                        
глыбастость,
буйство,
бас,
непримиримость грозную к подонкам,
чтоб смог и я,
сквозь время прорубясь,
сказать о нем
товарищам-потомкам...

Один чтец на сцене, на экране видеоряд

Касаясь трех великих океанов,                                        

Она лежит, раскинув города,

Покрыта сеткою меридианов,

Непобедима, широка, горда.

Но в час, когда последняя граната

Уже занесена в твоей руке

И в краткий миг припомнить разом надо

Все, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую,

Какую ты изъездил и узнал,

Ты вспоминаешь родину - такую,

Какой ее ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трем березам,

Далекую дорогу за леском,

Речонку со скрипучим перевозом,

Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться,

Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли

Ту горсть земли, которая годится,

Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,

Да, можно голодать и холодать,

Идти на смерть... Но эти три березы

При жизни никому нельзя отдать.

Звучат первые аккорды песни «Священная война»

Против нас полки сосредоточив,                        

Враг напал на мирную страну.

Белой ночью, самой белой ночью

Начал эту чёрную войну!

Только хочет он или не хочет,

А своё получит от войны:

Скоро даже дни, не только ночи,

Станут, станут для него черны!

Группа учащихся читает стихотворение

Ленинградцы, дети мои!                                                                

Ленинградцы, гордость моя!

Мне в струе степного ручья

Виден отблеск невской струи.

Если вдоль снеговых хребтов

Взором старческим я скользну,-

Вижу своды ваших мостов,

Зорь балтинских голубизну,

Фонарей вечерних рои,

Золоченых крыш острия...

Ленинградцы, дети мои!

Ленинградцы, гордость моя!

Не затем я на свете жил,                                          

Чтоб разбойничий чуять смрад;

Не затем вам, братья, служил,

Чтоб забрался ползучий гад

В город сказочный и город-сад;

Не затем к себе Ленинград

Взор Джамбула приворожил!

А затем я на свете жил,

Чтобы сброд фашистских громил,

Не успев отпрянуть назад,

Волчьи кости свои сложил

У священных ваших оград.

Ленинград сильней и грозней,                                

Чем в любой из прежних годов:

Оп напор отразить готов!

Не расколют его камней.

Не растопчут его садов.

Предстоят большие бои,                                          

Но не будет врагам житья!

Спать не в силах сегодня я...

Пусть подмогой будут, друзья,

Песни вам на рассвете мои,

Ленинградцы, дети мои,

Ленинградцы, гордость моя!

На сцене девушка читает стихотворение

Я в госпитале мальчика видала.                            

При нем снаряд убил сестру и мать.

Ему ж по локоть руки оторвало.

А мальчику в то время было пять.

Он музыке учился, он старался.

Любил ловить зеленый круглый мяч...

И вот лежал - и застонать боялся.

Он знал уже: в бою постыден плач.

Лежал тихонько на солдатской койке,

обрубки рук вдоль тела протянув...

О, детская немыслимая стойкость!

Проклятье разжигающим войну!

Проклятье тем, кто там, за океаном,

за бомбовозом строит бомбовоз,

и ждет невыплаканных детских слез,

и детям мира вновь готовит раны.

О, сколько их, безногих и безруких!

Как гулко в черствую кору земли,

не походя на все земные звуки,

стучат коротенькие костыли.

И я хочу, чтоб, не простив обиды,

везде, где люди защищают мир,

являлись маленькие инвалиды,

как равные с храбрейшими людьми.

Пусть ветеран, которому от роду

двенадцать лет,

         когда замрут вокруг,

за прочный мир,

          за счастие народов

подымет ввысь обрубки детских рук.

Пусть уличит истерзанное детство

тех, кто войну готовит,- навсегда,

чтоб некуда им больше было деться

от нашего грядущего суда.

Девушка сидит на полу, играет игрушками, читает стихотворение

На полу игрушки. В доме тишь.                                    

Мама вяжет. Ты спокойно спишь.

В темно-голубой квадрат окна

Смотрит любопытная луна.

Где-то в небе возникает вдруг

Ровный-ровный, нежный-нежный звук,

Словно деловитая пчела

Песню над цветами завела.

В ясном небе близ луны плывет

Маленький отцовский самолет.

«Спи, сынок!— гудят его винты.—

Чтоб в саду играл спокойно ты,

Чтоб лежали в домике в тылу

Детские игрушки на полу,

Каждый вечер ввысь взлетаю я,

И со мной летят мои друзья!

Вражьи «юнкерсы» еще бомбят

Беззащитных маленьких ребят.

Их глаза незрячие пусты,

Их игрушки кровью залиты!

Чтоб добыть победу, чтоб принесть

Детям счастье, а фашистам месть,—

Чуть настанет вечер, над тобой

Мы летим на Запад, в жаркий бой!..»

В темно-голубой квадрат окна

Смотрит любопытная луна.

На полу игрушки, в доме тишь.

Мама вяжет. Ты спокойно спишь.

Над тобой отцовский самолет

Песню колыбельную поет.

Юноша в ватнике сидит перед коптилкой, карандашом пишет на бумаге и читает стихотворение

Руками, огрубевшими от стали,                              

Писать стихи, сжимая карандаш.

Солдаты спят — они за день устали,

Храпит прокуренный насквозь блиндаж.

Под потолком коптилка замирает,

Трещат в печурке мокрые дрова...

Когда-нибудь потомок прочитает

Корявые, но жаркие слова

И задохнется от густого дыма,

От воздуха, которым я дышал,

От ярости ветров неповторимых,

Которые сбивают наповал.

И, не видавший горя и печали,

Огнем не прокаленный, как кузнец,

Он предкам позавидует едва ли,

Услышав, как в стихах поет свинец,

Как дымом пахнет все стихотворенье,

Как хочется перед атакой жить!..

И он простит мне в рифме прегрешенье.

Он этого не сможет не простить.

Пускай в сторонку удалится критик:

Поэтика здесь вовсе ни при чем.

Я, может быть, какой-нибудь эпитет —

И тот нашел в воронке под огнем.

Здесь молодости рубежи и сроки,

По жизни окаянная тоска...

Я порохом пропахнувшие строки

Из-под обстрела вынес на руках.

По сцене идет чтец в гимнастерке, его догоняет другой, они читают стихотворение

По дороге прифронтовой,                                

Запоясан, как в строю,

Шел боец в шинели новой,

Догонял свой полк стрелковый,

Роту первую свою.

Вдруг — сигнал за поворотом,                                                                  

Дверцу выбросил шофер,

Тормозит:

      — Садись, пехота,

Щеки снегом бы натер.

Далеко ль?

— На фронт обратно,                                              

Руку вылечил.

— Понятно.                                                              

Не герой?                                                                

— Покамест нет.                                                      

— Доставай тогда кисет.                                        

Курят, едут. Гроб — дорога.                                    

Меж сугробами — туннель.

Чуть ли что, свернешь немного,

Как свернул — снимай шинель.

— Хорошо — как есть лопата.                                  

— Хорошо, а то беда.                                                

— Хорошо — свои ребята.                                        

— Хорошо, да как когда.                                          

Грузовик гремит трехтонный,                                  

Вдруг колонна впереди.

Будь ты пеший или конный,

А с машиной — стой и жди.

— Вот беда: во всей колонне                                                                  

Завалящей нет гармони,

А мороз — ни стать, ни сесть...

Снял перчатки, трет ладони,

Слышит вдруг:                                                          

— Гармонь-то есть.

— У кого гармонь, ребята?                                            

— Да она-то здесь, браток...

Оглянулся виновато

На водителя стрелок.

— Так сыграть бы на дорожку?                                

— Да сыграть — оно не вред.                                    

— В чем же дело? Чья гармошка?                            

— Чья была, того, брат, нет...                                    

И сказал уже водитель                                              

Вместо друга своего:

— Командир наш был любитель...

Схоронили мы его.

Поясняет осторожно,

Чтоб на том покончить речь:

— Я считал, сыграть-то можно,

Думал, что ж ее беречь.

На сцене появляется гармонист, тихонечко наигрывает

Только взял боец трехрядку,                                    

Сразу видно — гармонист.

Для началу, для порядку

Кинул пальцы сверху вниз.

Позабытый деревенский                                          

Вдруг завел, глаза закрыв,

Стороны родной смоленской

Грустный памятный мотив,

И от той гармошки старой,                                        

Что осталась сиротой,

Как-то вдруг теплее стало

На дороге фронтовой.

От машин заиндевелых

Шел народ, как на огонь.

И кому какое дело,

Кто играет, чья гармонь.

Только двое тех танкистов,

Тот водитель и стрелок,

Все глядят на гармониста —

Словно что-то невдомек.

Что-то чудится ребятам,                                              

В снежной крутится пыли.

Будто виделись когда-то,

Словно где-то подвезли...

И, сменивши пальцы быстро,                                    

Он, как будто на заказ,

Здесь повел о трех танкистах,

Трех товарищах рассказ.

Поют куплет из песни «Три танкиста», сзади пляшут девочки в гимнастерках

Не про них ли слово в слово,                              

Не о том ли песня вся.

А гармонь зовет куда-то,

Далеко, легко ведет...

Нет, какой вы все, ребята,

Удивительный народ.

Хоть бы что ребятам этим,                                        

С места — в воду и в огонь.

Все, что может быть на свете,

Хоть бы что — гудит гармонь.

Выговаривает чисто,                                              

До души доносит звук.

И сказали два танкиста

Гармонисту:

— Знаешь, друг...                                                  

— Нам теперь стоять в ремонте

У тебя маршрут иной.

— Это точно...                                                        

— А гармонь-то,                                                      

Знаешь что,— бери с собой.

Забирай, играй в охоту,

В этом деле ты мастак,

Весели свою пехоту.

— Что вы, хлопцы, как же так?..                              

— Ничего,— сказал водитель,—                            

Так и будет. Ничего.

Командир наш был любитель,

Это — память про него...

Поют песню «Землянка»(на заднем плане танцуют)

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза,

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтобы слышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко-далеко.

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти - четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От моей негасимой любви.

Финал: на сцену со своими словами по очереди выходят  все выступающие

Возвращались солдаты с войны.                      

По железным дорогам страны

День и ночь поезда их везли.                            

Гимнастерки их были в пыли                            

И от пота еще солоны

В эти дни бесконечной весны.

Возвращались солдаты с войны.                        

И прошли по Москве, точно сны,—

Были жарки они и хмельны,                            

Были парки цветами полны.                          

В Зоопарке трубили слоны,—                            

Возвращались солдаты с войны!                    

Возвращались домой старики                              

И совсем молодые отцы —                                  

Москвичи, ленинградцы, донцы...              

Возвращались сибиряки!                                          

Возвращались сибиряки —                                

И охотники, и рыбаки,                                      

И водители сложных машин,                            

И властители мирных долин,—                                  

Возвращался народ-исполин...