Звучи, звучи, живая речь Поэта Александра Блока!
классный час (10 класс) по теме

Звучи, звучи, живая речь 
Поэта Александра Блока!

Музыкально-поэтический спектакль

Действующие лица: Поэт, ведущий, Современник, Прекрасная Дама, Незнакомка, Снежная Маска, чтецы.

Пространство сцены поделено на три части. С одной стороны – кабинет Поэта (рабочий стол, лампа, книги). С другой – портрет Блока на фоне драпированной легкой белой ткани (это место ведущего). Посередине на заднике сцены – декорация, большое полотно которой вертикально разделено на две части неровной линией. С одной стороны -женский силуэт на фоне светлого акварельного пейзажа в розово-голубых тонах, с другой – черная громада города. Отсюда будут звучать стихи Блока в исполнении чтецов.

В жизни и творчестве Блока определяющую роль играла музыка, которую поэт представлял как символическую категорию, соответствующую некоему созидательному духовному началу жизни                                                        

Ему, как никому другому, не только было дано «слышать музыку мира», но и в полной мере даровано умение передать ее. Именно поэтому музыка в спектакле о Блоке имеет важнейшее значение. В постановке целесообразно использовать фрагменты произведений Вагнера, Чайковского, Мусоргского, Римского-Корсакова, Бизе. Музыка этих композиторов привлекала Блока как слушателя, в его произведениях неоднократно встречаются образы из опер Вагнера, Визе, Чайковского. Так, важная поэтическая тема Блока – тема томительных блужданий человека в «непроглядной тьме страшного мира» – органично связана с музыкой «Пиковой дамы». Для поэта и многих его современников эта опера Чайковского открывала новое в развитии петербургской темы.

Блок высоко ценил Мусоргского, который представлялся ему выразителем русской народной стихии, «глубин народного духа». Фрагменты из опер «Борис Годунов», «Хованщина» могут служить музыкальным фоном или прологом для исполнения стихотворений из цикла «На поле Куликовом». Музыка Римского-Корсакова ( «Снегурочка», «Садко» ) с ее глубоким проникновением в философскую сущность русского фольклора также созвучна стихам Блока о России.

С образами Прекрасной Дамы, Незнакомки, Снежной Маски можно связать многие фрагменты произведений Чайковского, Вагнера; с образом Кармен – фрагмент из оперы Бизе.

Особое внимание следует уделить не только музыкальному, но и пластическому решению спектакля. Очевидно, потребуется специалист для постановки движений и танцев Прекрасной Дамы, Снежной Маски, Незнакомки, Кармен.

Блок – поэт «зимний», поэт снежной мглы и метелей, поэтому очень желательны эффекты падающего снега, запись шума ветра и т. д. Возможно использование слайдов с видами зимнего Петербурга.

* * *

Негромко звучит музыка. Высвечивается угол сцены, оборудованный как кабинет Поэта. Поэт что-то пишет, зачеркивает, снова пишет. Затем поворачивается к залу и читает свои записи:

ПОЭТ. «Переиздание моих книг побуждает меня всегда проверять весь путь, потому я семь раз отмериваю, чтобы раз отрезать… Выбираю и распределяю всё так, чтобы, как можно яснее… было, чего хотел, чего не достиг, как падал, где удалось удержаться…».

ВЕДУЩИЙ. Эти слова Александр Александрович Блок записал в 1916 году. В письме к Андрею Белому Блок так характеризует главные этапы своего поэтического пути:

ПОЭТ. «…От мгновения слишком яркого света – через необходимый болотистый лес – к отчаянию, проклятиям, возмездию и… – к рождению человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру, получившего право изучать формы… вглядываться в контуры «добра и зла» – ценою утраты части души».

ЧТЕЦ.
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твёрдо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд – да будет твёрд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, — поймёшь, где тьма.
Пускай же всё пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.

Звучит музыка, связанная с образом Прекрасной Дамы. Появляется Прекрасная Дама. Поэт заворожен ее плавными легкими движениями. Его взгляд прикован к ней. Периодически Поэт берет перо и лихорадочно пишет, не отводя взгляда от Прекрасной Дамы до тех пор, пока она не покинет сцену.
Одновременно звучат стихи (фонограмма):

Предчувствую Тебя.
Года проходят мимо -
Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
И молча жду, – тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.

О, как паду – и горестно, и низко,
Не одолев смертельныя мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.

ЧТЕЦ.
Бегут неверные дневные тени.
Высок и внятен колокольный зов.
Озарены церковные ступени,
Их камень жив – и ждёт твоих шагов.

Ты здесь пройдешь, холодный камень
тронешь,
Одетый страшной святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле, у строгих образов.

Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов:
Ложится мгла на старые ступени:
Я озарён – я жду твоих шагов.

ПОЭТ.
Ложится мгла на старые ступени:
Я озарён – я жду твоих шагов.

Поэт берет конверт, кладет в него исписанные листки, берет новый лист и, проговаривая вслух слова, пишет:

ПОЭТ. Редактору журнала «Северные цветы» Брюсову. Посылаю Вам стихи о Прекрасной Даме. Заглавие ко всему отделу моих стихов я бы хотел поместить такое: «О вечно-женственном». В сущности, это и есть тема всех стихов.

ВЕДУЩИЙ. Первая книга Блока «Стихи о Прекрасной Даме», вышедшая в 1904 году, была посвящена Любови Дмитриевне Менделеевой. Стихи 1901-1902 годов, составившие ядро первой книги лирики Блока, написаны в пору самой горячей и нежной влюбленности в ту, которая вскоре стала его женой. Из воспоминаний Любови Дмитриевны Блок:

ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. «В сумерки октябрьского дня я шла по Невскому к Казанскому собору и встретила Блока…».

ВЕДУЩИЙ. Из дневниковых записей Александра Александровича Блока:

ПОЭТ. «Сначала пошли в Казанский собор (там бывали и еще), а потом… в Исаакиевский… В соборе почти никого не было. Нас поразила высота, громада, торжество, сумрак…».

ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. «Мы сидели в стемневшем уже соборе на каменной скамье под окном, близ моей Казанской. То, что мы тут вместе, это было больше всякого объяснения. Мне казалось, что я давно отдаю свою душу…».

ВЕДУЩИЙ. В этот же день, 17 октября 1901 года, поэт написал стихотворение – «Медленно в двери церковные…».

ПРЕКРАСНАЯ ДАМА.
Медленно в двери церковные
Шла я, душой несвободная,
Слышались песни любовные,
Толпы молились народные.

Или в минуту безверия
Он мне послал облегчение?
Часто в церковные двери я
Ныне вхожу без сомнения.

Падают розы вечерние,
Падают тихо, медлительно.
Я же молюсь суевернее,
Плачу и каюсь мучительно.

Музыка. Имитация падающего снега.

ПОЭТ. «Помните эти сумерки? Я ждал час, два, три. Иногда Вас совсем не было. Но, боже мой, если Вы были! Тогда вдруг звенела и стучала, захлопываясь, эта дрянная, мещанская, скаредная, дорогая мне дверь подъезда. Сбегал свет от тусклой желтой лампы. Показывалась ваша фигура – Ваши линии, так давно знакомые во всех мелочах: на Вас бывала, должно быть, полумодная шубка с черным мехом… маленькая шапочка, под ней громадный тяжелый узел волос – ложился на воротник, тонул в меху. Розовые разгоревшиеся щёки оттенялись этим самым черным мехом…».

ЧТЕЦ.
Я долго ждал – ты вышла поздно,
Но в ожиданьи ожил дух,
Ложился сумрак, но бесслёзно
Я напрягал и взор, и слух.

Когда же первый вспыхнул пламень,
И слово к небу понеслось, -
Разбился лёд, последний камень
Упал, – и сердце занялось.

Ты в белой вьюге, в снежном стоне
Опять волшебницей всплыла,
И в вечном свете, в вечном звоне
Церквей смешались купола.

ВЕДУЩИЙ. «Стихи о Прекрасной Даме» – истинное начало, исток всего творчества Блока. На таком понимании значения своей первой книги настаивал Блок всегда, до конца жизни.

ЧТЕЦ.
О легендах, о сказках, о мигах:
Я искал до скончания дней
В запыленных, зачитанных книгах
Сокровенную сказку о Ней.

Об отчаяньи муки напрасной:
Я стою у последних ворот
И не знаю – в очах у Прекрасной
Сокровенный огонь, или лёд.

О последнем, о светлом, о зыбком:
Не открою, и дрогну, и жду:
Верю тихим осенним улыбкам,
Золотистому солнцу на льду.

ВЕДУЩИЙ. Поэзия Блока «периода Прекрасной Дамы» тесно связана с идеями философа и поэта Владимира Соловьева, который в образе Вечной Женственности воплотил мечту о Красоте, призванной спасти мир. Владимир Соловьев был идеологом русских символистов, влияние которых, бесспорно, сказалось и на творчестве Блока. Однако это влияние нельзя преувеличивать, ибо, по словам Андрея Белого, «символическое, а следовательно, мистическое восприятие действительности было физиологическим фактом блоковского бытия».

Музыка.

ЧТЕЦ.
Отдых напрасен. Дорога крута.
Вечер прекрасен. Стучу в ворота.

Дольнему стуку чужда и строга,
Ты рассыпаешь кругом жемчуга.

Терем высок, и заря замерла.
Красная тайна у входа легла.

Кто поджигал на заре терема,
Что воздвигала Царевна Сама?

Каждый конек на узорной резьбе
Красное пламя бросает к тебе.

Купол стремится в лазурную высь,
Синие окна румянцем зажглись.

Все колокольные звоны гудят.
Залит весной беззакатный наряд.

Ты ли меня на закатах ждала?
Терем зажгла? Ворота отперла?

ПОЭТ. «Стихи о Прекрасной Даме» – ранняя утренняя заря, тесны и туманы, с которыми борется душа, чтобы получить право на жизнь. Одиночество, мгла, тишина – закрытая книга бытия, которая пленяет недоступностью… Там всё будущее – за семью печатями. В утренней мгле сквозит уже чародейный, Единый Лик, который посещал в видениях над полями и городами, который посетит меня на исходе жизни».

ЧТЕЦ.
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцании красных лампад.

В тени у высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей.
А в лицо мне глядит, озарённый,
Только образ, лишь сон о Ней.

О, я привык к этим ризам
Величавой Вечной Жены!
Высоко бегут по карнизам
Улыбки, сказки и сны.

О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая – Ты.

ПОЭТ (пишет). «Мне странно, что Вы находите мои стихи непонятными… В непонятности меня, конечно, обвиняют почти все…».

ВЕДУЩИЙ. Огромную роль в ранних стихах Блока играло слово «таинственный». Таинственный сумрак, таинственный мол, таинственные соцветия… Всюду у поэта были тайны и таинства. И тайной тайн была для него та Таинственная, которой он посвятил свою первую книгу и которую величал в этой книге Вечной Весной, Вечной Надеждой, Вечной Женой, Вечно Юной, Недостижимой, Непостижимой, Несравненной, Владычицей, Царевной, Хранительницей, Закатной Таинственной Девой.

СОВРЕМЕННИК. Корней Чуковский писал: «Таинственность была ее главное свойство. Мы не знали, кто она, где она, какая она, знали только, что она таинственна. Лишить ее этой таинственности, и она перестанет быть. Ее образ вечно зыблется, клубится, двоится, на каждой, странице иной: не то она звезда, не то женщина, не то скала, озарённая солнцем. Только та уклончивая, сбивчивая, невнятная, дремотная речь, которою Блок овладел с таким непревосходимым искусством на двадцатом или двадцать первом году своей жизни, могла быть применена к этой теме… Всякое отчетливое слово убило бы его Прекрасную Даму…
Вся его книга была книгой ожиданий, призывов, гаданий, сомнений, томлений, предчувствий…».

ВЕДУЩИЙ. Только об этом он и пел – изо дня в день шесть лет: с 1898-го по 1904-й, и посвятил этой теме шестьсот восемьдесят семь стихотворений. Шестьсот восемьдесят семь стихотворений одной теме!

СОВРЕМЕННИК. «Все шесть лет об одном. Ни разу за всё это время у него не нашлось ни единого слова – иного. Вокруг были улицы, женщины, рестораны, газеты, но ни к чему он не привязался, а так и прошел серафимом мимо всей нашей человеческой сутолоки… Ни слова не сказал он о нас, ни разу даже не посмотрел в нашу сторону, а всё туда – в голубое и розовое».

ЧТЕЦ.
Любил я нежные слова.
Искал таинственных соцветий.
И, прозревающий едва,
Еще шумел, как в играх дети.

Но, выходя под утро в луг,
Твердя невнятные напевы,
Я знал Тебя, мой вечный друг,
Тебя, Хранительница-Дева.

Я знал, задумчивый поэт,
Что ни один не ведал гений
Такой свободы, как обет
Моих невольничьих Служений.

СОВРЕМЕННИК. «Шесть лет он пел свои песни, – и ни слова не сказал о человеке. Но наступил момент, когда он вдруг понял впервые, что существуют не только он сам и его Небесная Дева, но – и люди. Вероятно, это произошло в ноябре 1903 года, когда он написал свое стихотворение «Фабрика». Человеческих лиц он еще не увидел, но он увидел главное: спины. Люди явились ему раньше всего как спины, отягощенные бременем…».

ПОЭТ (пишет, проговаривая).
Мы миновали все ворота
И в каждом видели окне,
Как тяжело лежит работа
На каждой согнутой спине.

СОВРЕМЕННИК. «Это было первое, что узнал он о людях: им больно. Это было для него ново: он как будто был слеп и прозрел. Эти петербургские зловонные «колодцы дворов», крыши, желоба, чердаки привели его к созданию особого образа – человека, истёртого городом, городского неудачника, чердачного жителя…».

ЧТЕЦ.
Одна мне осталась надежда:
Смотреться в колодезь двора.
Светает. Белеет одежда
В рассеянном свете утра.

Я слышу – старинные речи
Проснулись глубоко на дне.
Вон теплятся желтые свечи,
Забытые в чьем-то окне.

Голодная кошка прижалась
У жолоба утренних крыш.
Заплакать – одно мне осталось,
И слушать, как мирно ты спишь.

Ты спишь, а на улице тихо,
Я умираю с тоски,
И злое, голодное Лихо
Упорно стучится в виски…

ЧТЕЦ.
Хожу, брожу понурый,
Один в своей норе.
Придет шарманщик хмурый,
Заплачет на дворе…

О той свободной доле,
Что мне не суждена,
О том, что ветер в поле,
А на дворе – весна.

А мне – какое дело?
Брожу один, забыт.
И свечка догорела,
И маятник стучит.

ВЕДУЩИЙ. Внешне жизнь Блока казалась идиллической, мирной, счастливой, светлой. Но обратимся снова к воспоминаниям Корнея Чуковского.

СОВРЕМЕННИК. «Стоит только вместо благополучных биографических данных прочесть любое из его стихотворений, как идиллия рассыпается вдребезги, и благополучие обернется бедой… Биография светла и безмятежна, а в стихах лихорадка ужаса, предчувствие гибели, надвигающихся катастроф».

ВЕДУЩИЙ. «Страшный мир» стал одной из тем лирики Блока. «Трагическим тенором эпохи» назвала поэта Анна Ахматова.

СОВРЕМЕННИК. «Он обладал особым талантом не только видеть, но и слышать движение истории, музыку жизни. Это была исполненная трагизма музыка больших социальных конфликтов, которая вызывала мучительную тревогу в душе поэта и определяла драматический характер всей его лирики».

ЧТЕЦ.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

СОВРЕМЕННИК. «Его лирика была воистину магией… она действовала на нас как луна на лунатиков. Блок был гипнотизер огромной силы, а мы были отличные медиумы. Он делал с нами всё, что хотел, потому что власть его лирики коренилась не столько в словах, сколько в ритмах. Слова могли быть неясны и сбивчивы, но они были носителями таких неотразимо заразительных ритмов, что, завороженные и одурманенные ими, мы подчинялись им почти против воли…».

ЧТЕЦ.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражён
И влагой терпкой и таинственной,
Как я смирён и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),

НЕЗНАКОМКА.
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

ЧТЕЦ.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены.
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

СОВРЕМЕННИК. «Здесь та изумительная двойственность, в которой было главное обаяние лирики Блока: пафос, разъедаемый иронией; ирония, побеждаемая лирикой; хула и хвала одновременно. Всё двоилось у него в душе, и причудливы были те сочетания веры с безверием, которые сделали его столь близким современной душе…
Не правы были те, что искали в его позднейших стихах какое-нибудь одно определенное чувство. В них было и то и другое, оба сразу, противоположные. Блок сам не всегда понимал свою сложность, часто становился перед нею в тупик, и напрасно было спрашивать у него самого, что означают его песнопения».

Музыка. Имитация падающего снега. Танец Снежной Маски. Звучат стихи (фонограмма).

Не пойму я, что нас манит,
Не поймешь ты, что со мной,
Чей под маской взор туманит
Сумрак вьюги снеговой?
…
В сердце – легкие тревоги,
В небе – звездные дороги,
Среброснежные чертоги.

Сны метели светлозмейной,
Песни вьюги легковейной,
Очи девы чародейной.

ВЕДУЩИЙ. Стихи, объединенные в цикл «Снежная маска», были вдохновлены страстной увлеченностью поэта актрисой театра Комиссаржевской – Натальей Николаевной Волоховой.

СОВРЕМЕННИК. Кто видел ее тогда, в пору его увлечения, тот знает, как она была дивно обаятельна… Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты… и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей». И еще поразительна была улыбка… какая-то торжествующая, победоносная… Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму. Другие говорили: «раскольничья богородица».

ПОЭТ (пишет): «Посвящаю эти стихи тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего снежного города».

ВЕДУЩИЙ. Из воспоминаний Натальи Николаевны Волоховой:

СНЕЖНАЯ МАСКА. «Зима 1906-1907 года в Петербурге была необычайно снежной, мягкой; почти непрерывно с неба спускались большие белые хлопья и пушистым покровом ложились на величественный, изумительной красоты город. Вот в эту-то зиму я и познакомилась с Александром Александровичем Блоком… Часто, после спектакля, мы совершали большие прогулки, во время которых Александр Александрович знакомил меня со «своим городом», как он его называл. Минуя пустынное Марсово поле, мы поднимались на Троицкий мост и, восхищенные, вглядывались в бесконечную цепь фонарей, расставленных, как горящие кресты, вдоль реки и теряющиеся в мглистой бесконечности,… бродили по окраинам города, по набережным, вдоль каналов… У меня являлось чувство, точно я получаю в дар, из рук поэта этот необыкновенный сказочный город, сотканный из тончайших голубых нитей и ярких золотых звезд».

ЧТЕЦ.
В те ночи, светлые, пустые,
Когда в Неву глядят мосты,
Они встречались как чужие,
Забыв, что есть простое “ты”.

И каждый был красив и молод,
Но, окрыляясь пустотой,
Она таила странный холод
Под одичалой красотой.

И, сердцем вечно строгим меря,
Он не умел, не мог любить.
Она любила только зверя
В нем раздразнить – и укротить.

И чуждый – чуждой жал он руки,
И север сам, спеша помочь
Красивой нежности и скуке,
В день превращал живую ночь.

Так в светлоте ночной пустыни,
В объятья ночи не спеша,
Гляделась в купол бледно-синий
Их обреченная душа.

ВЕДУЩИЙ. Стихи Блока о любви, по словам Константина Паустовского, – «это колдовство. Как всякое колдовство, они необъяснимы и мучительны».

ЧТЕЦ.
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

СОВРЕМЕННИК. «Для Блока чувство любви – самая лирическая, самая интимная тема его поэзии – неизменно выступала мерилом не только человечности характера, но и в более обобщенном измерении – духа времени».

ВЕДУЩИЙ. В поэме «Возмездие», во многом автобиографической, поэт с жертвенной откровенностью превращает интимную характеристику «демона»-отца в факт эстетического обобщения:

ПОЭТ.
…Вот – любовь
Того вампирственного века,
Который превратил в калек
Достойных званья человека!

Будь трижды проклят, жалкий век!

ВЕДУЩИЙ. С «вампирственным веком» никак не совмещалось любовное чувство человека, не совмещалась тема, ставшая душой поэзии Блока.

ЧТЕЦ.
Земное сердце стынет вновь,
Но стужу я встречаю грудью.
Храню я к людям на безлюдьи
Неразделенную любовь.

Но за любовью – зреет гнев,
Растет презренье и желанье
Читать в глазах мужей и дев
Печать забвенья иль избранья.

Пускай зовут: “Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!”
Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
Уюта – нет. Покоя – нет.

ВЕДУЩИЙ. Он был из породы мятущихся, неуспокаивающихся – и тем похож на столь влекущего его всегда Федора Михайловича Достоевского. Ведь и у Достоевского герои — в маяте между «за» и «против». Трещина мира проходит через их сердца.

ПОЭТ. «Всё это время меня гложет какая-то внутренняя болезнь души, и я не вижу никаких причин для того, чтобы жить так, как живут люди, рассчитывающие на длинную жизнь. Положительно не за что ухватиться на свете… какое запустение и мрак кругом!.. Лечь бы и уснуть и всё забыть…».

Музыка.

ВЕДУЩИЙ. В своем творчестве Блок неоднократно обращался к исторической трагедии разрыва между народом и интеллигенцией. Его собственная душевная мука и была отражением этой трагедии. В цикле стихотворений «На поле Куликовом», посвященных реальному событию народной истории, лирический герой приобщается к муке и подвигу народа и тем преодолевает свою роковую отчужденность.

ЧТЕЦ.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.

ПОЭТ.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Наш путь – степной, наш путь – в тоске
безбрежной
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной -
Я не боюсь.

ЧТЕЦ.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя -
И ханской сабли сталь…

ПОЭТ.
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…

ПОЭТ (записывает). «Куликовская битва принадлежит к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди».

Музыка.

ВЕДУЩИЙ. В известном письме к Станиславскому от 9 декабря 1908 года Блок говорит о том, что главная его тема – тема России, что именно ей он «сознательно и бесповоротно» посвящает свою жизнь.

ПОЭТ (продолжая писать). «Всё ярче сознаю, что это — первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный… Несмотря на все мои уклонения, падения, сомнения, покаяния, — я иду. И вот теперь уже забрезжили мне, хоть смутно, очертания целого. Недаром, может быть, только внешне наивно, внешне бессвязно произношу я имя: Россия. Ведь здесь – жизнь моя или смерть, счастье или погибель».

ЧТЕЦ.
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?

Знала ли что? Или в бога ты верила?
Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог, да столбов верстовых…

Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла…
Соколов, лебедей в степь распустила ты -
Кинулась из степи черная мгла…

За море Черное, за море Белое
В черные ночи и белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни…

Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим…
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?

ВЕДУЩИЙ. Глубоко свойственная Блоку черта – это чувство личного участия в истории. Только в сознании своей причастности к миру, обществу его лирический герой обретает духовную силу и нравственное достоинство.

ЧТЕЦ.
И вновь – порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений…
Но счастья не было – и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!

Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел – тогда
Ты, наконец, поверишь чуду.

И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на полжизни не хватило,

Что через край перелилась
Восторга творческого чаша,
И всё уж не моё, а наше,
И с миром утвердилась связь. —

И только с нежною улыбкой
Порою будешь вспоминать
О детской той мечте, о зыбкой,
Что счастием привыкли звать!

Начинает звучать музыка из оперы Бизе «Кармен». Танец Кармен.

ЧТЕЦ.
Бушует снежная весна.
Я отвожу глаза от книги…
О, страшный час, когда она,
Читая по руке Цуниги,
В глаза Хозе метнула взгляд!
Насмешкой засветились очи,
Блеснул зубов жемчужный ряд,
И я забыл все дни, все ночи,
И сердце захлестнула кровь,
Смывая память об отчизне…
А голос пел: “Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь!”

СОВРЕМЕННИК. В январе 1914 года, на спектакле петербургского Театра музыкальной драмы, Блок впервые увидел в роли Кармен Любовь Александровну Дельмас.

ПОЭТ. В редакцию. Я хочу печатать так: «Посвящается Любови Александровне Дельмас – и больше ничего, без «певице» или «артистке», потому что стихи посвящаются не только певице и артистке».

ЧТЕЦ.
Ты, как отзвук забытого гимна
В моей черной и дикой судьбе.
О Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.

Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные дикие сны,
И твоя одичалая прелесть -
Как гитара, как бубен весны!

И проходишь ты в думах и грёзах,
Как царица блаженных времен,
С головой, утопающей в розах,
Погруженная в сказочный сон.

Спишь, змеёю склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую и берег счастливый,
И мечту, недоступную мне.

Видишь день беззакатный и жгучий
И любимый, родимый свой край,
Синий, синий, певучий, певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.

В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетенных ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.

ПОЭТ. «Вот я живу рядом с Вами, обхожу кругом Ваш дом и не могу позвонить к Вам, потому что ни Вы не поймете меня, ни я Вас — по-прежнему… Сейчас, вечером, я прошел мимо Вашего окна. Оно освещено и открыто и Вы, по-видимому, дома одна. И все-таки я не звоню к Вам. Трудно не звонить. Но, всё равно, моя жизнь и моя душа – надорваны; и всё это – только искры в пепле. Меня настоящего, во весь рост, Вы никогда не видали…».

ВЕДУЩИЙ. Это строки из письма к Дельмас от 12 августа 1915 года. А когда годом раньше начали рождаться первые стихи поэмы «Соловьиный сад», он писал ей же:

ПОЭТ. «…Искусство там, где ущерб, потеря, страдание, холод. Эта мысль стережет всегда и мучает всегда… Таков седой опыт художников всех времен, я – ничтожное звено длинной цепи этих отверженных, и то, что я мало одарен, не мешает мне мучиться тем же, а так же не находить исхода, как не находили его многие, – и великие тоже».

Каждый вечер в закатном тумане
Прохожу мимо этих ворот,
И она меня, легкая, манит
И круженьем, и пеньем зовет.
…
Сердце знает, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду…

ВЕДУЩИЙ. Аллегория «Соловьиного сада», покаянной поэмы Блока, проста. Автор стихов «Кармен» отказывается от «соловьиного сада» с его высоким забором, отгораживающим от всех тревог мира.

ПОЭТ. «Только для себя» – нет и не может быть счастья.

Музыка.

ВЕДУЩИЙ. В январе 1918 года Блок заканчивал статью «Интеллигенция и революция». Тогда же он приступил к работе над поэмой «Двенадцать». Статья и поэма порождены были единой волной торжественного принятия революции.

Сквозь свист ветра прорывается и нарастает мелодия «Варшавянки», которую перекрывают обрывки частушек, гул толпы, ружейные выстрелы. Но шум ветра оказывается сильнее… На его фоне звучат отрывки из поэмы «Двенадцать».

ЧТЕЦ.
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер -
На всем божьем свете!

Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут…

Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
- Ох, Матушка-Заступница!
- Ох, большевики загонят в гроб!

ЧТЕЦ.
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.

Винтовок черные ремни,
Кругом – огни, огни, огни…
В зубах – цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!

Тра-та-та!
…

Кругом – огни, огни, огни…
Оплечь – ружейные ремни…
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь -

В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!

Эх, эх, без креста!

ЧТЕЦ.
Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить -
В красной гвардии служить -
Буйну голову сложить!

Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житье!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружье!

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови -
Господи, благослови!

ПОЭТ. «В январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914…».

ВЕДУЩИЙ. Речь идет о времени создания циклов «Снежная маска» и «Кармен».

СОВРЕМЕННИК. Любовная страсть и отношение к революции совпали в сознании Блока. Соединительным звеном здесь выступает неподвластность рассудку, глубокая естественность и того, и другого.

ВЕДУЩИЙ. Единственный, может быть, в истории мировой литературы случай, когда общественный взрыв уподобляется по своему воздействию личному, глубоко интимному, субъективному.

Музыка. Снег.

ПОЭТ (встает со своего места, выходит на авансцену). Случалось ли вам ходить по улицам города темной ночью, в снежную метель или в дождь, когда ветер рвет и треплет всё вокруг? Когда снежные хлопья слепят глаза? Идешь, едва держась на ногах, и думаешь: как бы тебя не опрокинуло, не смело. А снег валит всё сильней, завивая снежные столбы. Вьюга крутится, образуя белую пелену, сквозь которую всё окружающее теряет свое очертание и как бы расплывается. Вдруг в ближайшем переулке мелькнет светлое или освещенное пятно. Оно маячит и неудержимо тянет к себе.
Вот в одну такую на редкость вьюжную, зимнюю ночь мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслились Двенадцать и Христос.

ЧТЕЦ.
…Так идут державным шагом -
Позади — голодный пёс,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди – Исус Христос.

ВЕДУЩИЙ. Очевидно, появление в конце поэмы Иисуса Христа не случайно. Но что означает этот символ? Благословение это революции или, напротив, предупреждение?
Гумилев обсуждал эту проблему с автором и выразил мнение, что «это место в поэме кажется ему искусственно приклеенным». Блок ответил:

ПОЭТ. «Мне тоже не нравится конец… Когда я закончил, я сам удивился: почему Христос. Но чем более я вглядывался, тем яснее видел Христа».

ВЕДУЩИЙ. За сутки до появления первых набросков «Двенадцати» поэт пытался приступить к работе над пьесой о Христе и двенадцати апостолах (к тому времени уже были поставлены в театре пьесы Блока «Незнакомка», «Балаганчик», готовился к постановке спектакль «Роза и крест»). Но замысел пьесы о Христе просуществовал только сутки. Уже на следующий день после упоминания в дневнике задуманной пьесы появляется запись: «Весь день – «Двенадцать».

СОВРЕМЕННИК. Поэма была написана в поразительно короткий срок – три недели.

ВЕДУЩИЙ. В день ее завершения автор запишет: «сегодня – я гений».

СОВРЕМЕННИК. Блок не выступал перед слушателями с чтением своей поэмы – она всегда звучала в исполнении его жены Любови Дмитриевны. Многие из тех, кто любил и ценил поэзию Блока, услышав «Двенадцать», отвернулись от него.

ВЕДУЩИЙ. Из дневниковых записей Блока:

ПОЭТ. «…Я отдался стихии. Оттого я и не отрекаюсь от написанного, что оно было написано в согласии со стихией. Во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг – шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, – будь они враги или друзья моей поэмы».

ВЕДУЩИЙ. Остаться в стороне от революции для Блока означало остаться со «старым миром». Остаться в прошлом. Динамизм мышления поэта, максимализм его натуры не позволяли ему этого сделать. Старый «страшный мир» подавлял Блока своей бесчеловечностью, буржуазностью, пошлостью. Только в союзе со стихией Блок увидел для себя возможность выхода из тупика и обреченности.

СОВРЕМЕННИК. В докладе «Крушение гуманизма», прочитанном через год после создания «Двенадцати», Блок развивает теорию, центральное место в которой занимает мысль о том, что подлинным хранителем культуры в кризисные эпохи становится народная масса. Не владея ничем из культурного наследия, она вместе с тем оказывается носителем некоего единого «музыкального начала» — того «духа музыки», из которого, как пишет Блок, рождается всякое мощное общественное движение.

ПОЭТ. «Буржуазная цивилизация обрекает себя на гибель, потому что лишается связей с культурой, она вырождается в силу своей немузыкальности. На сцену выходит народная масса, которая и оказывается на данном этапе подлинным хранителем духа музыки… Поэтому не парадоксально будет сказать, что варварские массы оказываются хранителями культуры, не владея ничем, кроме духа музыки…»:

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!

ВЕДУЩИЙ. Итак, по Блоку, Россия первой оказалась во власти стихийного революционного циклона, которому суждено было преобразовать мир.

СОВРЕМЕННИК. В статье «Интеллигенция и революция» Блок, задавая вопрос о целях революции, сам отвечал:

ПОЭТ. «Переделать всё. Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью…».

ВЕДУЩИЙ. Блок принял самое деятельное участие в развернувшемся строительстве новой советской культуры. Его позиция вызвала бурю негодования в ранее окружавшей его общественно-литературной среде. На автора «Интеллигенции и революции», «Двенадцати» и «Скифов» обрушилась небывалая лавина злобы и ненависти, глумления и клеветы.

ПОЭТ. «Не подают руки… Господа, вы никогда не знали России и никогда ее не любили!».

ВЕДУЩИЙ. Но необъятная вера поэта в будущее очень скоро разошлась с доверием к настоящему. В своих воспоминаниях о Блоке Корней Чуковский писал:

СОВРЕМЕННИК. «Не то чтобы он разлюбил революцию или разуверился в ней. Нет… Он только разлюбил в революции то, что не считал революцией. И практически перестал писать».

ВЕДУЩИЙ. Он ждал чуда, а в действительности новое еще было тесно переплетено со старым, да и само по себе это новое, еще только возникавшее, еще не отлившееся в твердые формы, оказывалось не тем, чего он ждал.

Музыка. Поэт уходит со сцены.

ВЕДУЩИЙ. Блок умер 7 августа 1921 года. Ему было всего сорок… За несколько месяцев до смерти поэтом был сделан прозаический набросок под названием «Ни сны, ни явь».

Звучат голоса Поэта и Прекрасной Дамы (фонограмма).

ПОЭТ. Вдруг над крышей высокого дома, в серых сумерках зимнего дня, появилось лицо.

Она протягивает к нему руки и говорит:

ПРЕКРАСНАЯ ДАМА. Я давно тянусь к тебе из чистых и тихих стран неба. Едкий городской дым кутает меня в грязную шубу. Руки мне режут телеграфные провода. Перестань называть меня разными именами – у меня одно имя. Перестань искать меня там и тут – я здесь.

Музыка. Танец Прекрасной Дамы.

ЧТЕЦ.
Твое лицо мне так знакомо,
Как будто ты жила со мной.
В гостях, на улице и дома
Я вижу тонкий профиль твой.
Твои шаги звенят за мною,
Куда я ни войду, ты там.
Не ты ли легкою стопою
За мною ходишь по ночам?

Не ты ль проскальзываешь мимо,
Едва лишь в двери загляну,
Полувоздушна и незрима,
Подобна виденному сну?
Я часто думаю, не ты ли
Среди погоста, за гумном,
Сидела, молча, на могиле
В платочке ситцевом своем?

Я приближался – ты сидела,
Я подошел – ты отошла,
Спустилась к речке и запела…
На голос твой колокола
Откликнулись вечерним звоном…
Но за вечерним перезвоном
Твой милый голос затихал…

Еще мгновенье – нет ответа,
Платок мелькает за рекой…
Но знаю горестно, что где-то
Еще увидимся с тобой.

Звучит голос Поэта (фонограмма):

Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, — поймёшь, где тьма.
Пускай же всё пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.

Музыка. На сцене медленно гаснет свет.