Януш КОРЧАК " ПРАВИЛА ЖИЗНИ"
книга на тему

Януш КОРЧАК

ПРАВИЛА ЖИЗНИ

_______________________________________________________ Педагогика для детей и для взрослых

Janusz Korczak

Издательство «Правда», 1989

Перевод с польского К.Сенкевич

OCR Dauphin, 2002

_______________________________________________________

ОГЛАВЛЕНИЕ

        ВСТУПЛЕНИЕ

        САМЫЕ БЛИЗКИЕ НАМ ЛЮДИ

        ДОМ — КВАРТИРА

        ВЗРОСЛЫЕ ДОМА

        ДВОР — ПАРК

        УЛИЦА

        ШКОЛА

        РАЗВЛЕЧЕНИЯ

        БОГАТЫЙ — БЕДНЫЙ

        МЫСЛИ — ЧУВСТВА

        ЗДОРОВЬЕ

        СПОСОБНОСТИ

        СИМПАТИЧНЫЙ — НЕСИМПАТИЧНЫЙ

        ДОСТОИНСТВА — НЕДОСТАТКИ

        МАЛЬЧИКИ — ДЕВОЧКИ

        ПРОШЛОЕ — БУДУЩЕЕ

        Три дополнения к этой книжке

_______________________________________________________

ВСТУПЛЕНИЕ

        Я боялся, что на меня станут сердиться.

        Скажут: «Голову ребятишкам морочит».

        Или: «Подрастут, будет еще у них время обо всем этом подумать».

        Или: «И так не очень-то слушаются, ну а теперь пойдут критиковать взрослых...»

        «...Покажется им, что все знают, и заважничают».

        Давно, очень давно я хотел написать такую книжку, да все откладывал.

        Ведь это — первый опыт.

        Опыт может и не удаться

        А если даже и удастся, промахи неизбежны. У того, кто делает что-либо новое, должны быть ошибки

        Я буду начеку. Постараюсь, чтобы книжка вышла занимательная, хотя это и не описание путешествия, и не историческая повесть, и не рассказ о природе.

        Я долго думал и все не знал, как назвать книжку.

        Пока один мальчик не сказал:

        — Много у нас, у ребят, огорчений оттого, что мы не знаем, как правильно жить. Иногда взрослые объяснят спокойно, а больше сердятся. А ведь неприятно, когда сердятся. Понять трудно, спросить нельзя. И в голову лезут разные поперечные мысли.

        Так и сказал: «поперечные мысли».

        Я взял лист бумаги и написал:

        «Правила жизни».

        И вижу: правду мальчик сказал — хорошо получилось.

        И я составил план.

        Я напишу о доме, о родителях, о братьях и сестрах, о домашних развлечениях и огорчениях.

        Потом — об улице.

        Потом — о школе.

        Потом я напишу о ребятах, которые думают про то, что они видят дома, на улице и в школе.

        Каждый из вас ведь не только играет, но и смотрит, и слушает, что говорят другие, и сам размышляет.

        Это не повесть и не школьный учебник, а научная книга.

        Одни предпочитают авантюрные романы, сказки, необыкновенные приключения, печальные или смешные. А другие говорят, что самые занятные книжки — это как раз научные...

        По школьному учебнику учатся, повесть — та читается легко, а научная книга заставляет человека самого много думать. Немножко прочтет, а потом вспоминает разные вещи, а иной раз и удивляется, и размышляет, так ли это на самом деле.

        Ведь бывает, что один говорит одно, а другой другое.

        У ребят свои дела, свои огорчения, свои слезы и улыбки, свои взгляды — молодые, молодая поэзия.

        Часто ребята прячутся от взрослых, стыдятся, не доверяют, боятся, что станут высмеивать.

        Ребята любят слушать разговоры взрослых — и очень хотят знать.

        Хотят знать правила жизни.

САМЫЕ БЛИЗКИЕ НАМ ЛЮДИ

        Первое слово младенца — «мама».

        Не помню, сказал ли мне кто, в книге ли я прочел, что самое древнее слово, которое придумали первобытные люди, было именно «мама», а потому слово «мама» похоже во многих языках.

        По-гречески — метер, по-латыни — mater, по-французски — mere, по-немецки — Mutter.

        Моя мама — ma mere — meine Mutter — mea mater — миа метер.

        Уже младенец знает свою мать. Еще ни говорить, ни ходить не умеет, а уже тянет ручонки к матери. Узнает ее и на улице, когда она подходит, еще издали улыбается. Даже ночью узнает по голосу, по дыханию. Даже слепые от рождения и ослепшие дети, касаясь рукой лица матери, узнают ее и говорят:

        «Мама — мамуся — мамочка».

        Один мальчик сказал так:

        — Я и раньше думал, только теперь мысли у меня трудные. А когда я был маленький, мысли были легкие.

        Какие же это «легкие мысли» о матери?

        Мама добрая, веселая или сердитая, или печальная, здоровая или больная.

        Мама позволяет, дает, запрещает, хочет или не хочет.

        Позже видишь и других матерей, не только свою.

        И узнаешь, что есть матери молодые, веселые, улыбающиеся, есть озабоченные, усталые, заработавшиеся, есть очень образованные и не очень, богатые и бедные, в шляпе или в платке.

        Неприятно, если мама вышла и долго не возвращается. Бывает, мама каждый день ходит на работу или надолго уедет. Тяжко думать что есть на свете сироты.

        А еще позже услышишь или прочтешь в газете, что какая-то мать подбросила ребенка. Он даже не помнит мать, и нет у него фотографии и ничего на память. И так поступила как раз мама, та, которая должна быть самой близкой, еще ближе, чем отец!..

        — Папочка — папа.

        И опять:

        «Легкие» мысли про то, что отец работает, получает деньги и дает маме. Но не всегда так; случается, отец болен или не может найти работу. Иногда отец работает дома, иногда где-нибудь в городе, или часто ездит в другой город, или уехал далеко-далеко и только шлет письма.

        «Легкие» мысли бывают тогда, когда родители здоровы, дома все есть, все живут дружно и нет огорчений.

        Я, пишущий эту книгу, знаком с очень многими семьями, и в каждом доме хоть немножко, да по-другому. И мои взрослые мысли очень трудные и длинные. Ты, любезный читатель, можешь сосчитать, сколько у тебя знакомых домов и товарищей. Я уже не могу: много, очень много.

        Я знаю мальчика, живущего у бабушки, и девочку, которую взяла к себе тетка. А очень многие дети живут у совсем чужих людей: в лечебницах, интернатах, приютах, пансионах.

        Родители живут в деревне, где нет школы, поэтому отправляют ребенка в город. Или родители в городе, а доктор велел устроить ребенка на курорт.

        В школе знакомишься с ребятами, говоришь с ними и узнаешь каждый раз что-то новое. Читаешь книги и начинаешь понимать, что людям живется по-разному: одним хорошо, другим плохо.

        Каждый хочет, чтобы дома у него все были спокойные, веселые и не было огорчений. Но надо примириться с тем, что не всегда и не все хорошо. Один день радостный, другой печальный, одно удастся, другое нет. То солнце светит, то дождик идет.

        — Ничего не поделаешь, такая уж жизнь, — сказал один мальчик.

        Что лучше, быть у родителей одному или иметь брата? или сестру? Лучше быть младшим или старшим?

        Ребенок был в семье один, а потом родился братишка. Радоваться этому?

        Может быть маленький брат, большой брат и почти взрослый. Может быть один старший, другой младший. Маленький брат, большая сестра. Большой брат, маленькая сестра.

        Что лучше?

        Я не могу ответить, не знаю, и никто этого не знает.

        — А ты как хотела бы?

        — Я хотела бы, чтобы было так, как есть, — сказала одна девочка.

        Бывают люди всегда веселые, всегда довольные. Им все нравится.

        У них и в мыслях нет, чтобы что-то было по-другому. А другие часто и легко сердятся.

        Если можно что-нибудь изменить, стоит об этом поразмыслить; если же все должно остаться так, как есть, не надо дуться как мышь на крупу. И уж всегда можно жить дружно и с маленькими, и с большими, и с братом, и с сестрой — и это действительно зависит от нас самих.

        Я знаю одного мальчика, у него был больной брат. Удивительная была болезнь. Даже родителям казалось, что он просто непослушный, невоспитанный, своевольный. Ходил, ел, спал, как все, только ни минуты не мог усидеть на месте и все трогал, хватал, портил. Если он что-нибудь хотел, а ему не давали, он бросался на пол, колотил по полу ногами, плевался, кусался и кричал так громко, что раз даже полицейский пришел: думал, мальчишку избивают, а над детьми издеваться воспрещается.

        Лишь тогда родители вызвали докторов.

        — Балованный, капризный — это верно. Но он болен: нервный, не понимает.

        — Что делать?

        — Надо отдать в специальное заведение, для дома он слишком труден. Вы с ним не сладите. Надо знать, как с таким обращаться. Станете уступать, будет хуже. Этого недостаточно — только не раздражать.

        Родителям жалко было отдавать больного мальчика.

        Я сказал:

        — Вы должны думать о здоровом. Общество больного брата для него вредно.

        И тогда этот маленький мальчик закричал:

        — Я не хочу, чтобы его из-за меня увозили. Пусть остается, я отдам ему все игрушки. Там — я знаю, — там его будут бить.

        Я написал об этом совсем не потому, что все обязаны так поступать. Можно требовать доброты, но не самопожертвования.

        Братья и сестры могут жить дружно, но не надо удивляться, что время от времени возникают ссоры.

        Из-за чего? Из-за мяча, из-за места за столом, из-за чернил; кому первому мыться, кто должен поднять бумажку. Один хочет петь, а другой — чтобы было тихо. Один хочет играть, а другой читать.

        Бывают ссоры, когда сразу видно, кто прав, а кто не прав, и такие, когда это не очень-то ясно. Тогда один должен уступить — добровольно или по приказу. Иной раз ребята и подерутся, и поплачут.

        А хуже всего — это когда маленький мешает старшему делать уроки. Толкает, надоедает, лезет на стол, трогает чернильницу. Старшему хочется поскорее кончить, ведь не каждый может долго сидеть и все время думать. Он пишет, малыш подталкивает, а в школе попадает, что писал нестарательно.

        Не всегда у взрослых есть время и терпение точно дознаться, как было дело. И они говорят:

        — Уступи малышу!

        Или:

        — Уступи девочке.

        Или:

        — Старшему следует уступить.

        Я убедился, что самое худшее как дома, так и в школе — это вынужденные уступки. Они действуют лишь на короткое время. Потом будет еще хуже. Несправедливость раздражает. Остается чувство досады. Остается обида. Я убедился, что лучше совсем не вмешиваться, чем судить, не разобравшись в причине распри. Взрослым иногда кажется, что ссора вышла из-за сущего пустяка. Из-за чепухи... Нет. Братья и сестры часто добровольно уступают и прощают. Нередко взрослые жалуются, что:

        — Целый день они ссорятся.

        — Вечно они ссорятся.

        — Не перестают ссориться.

        — Ни минуты без ссоры.

        Преувеличение.

        Если подсчитать, то у недружных братьев и сестер выпадет две — три — четыре ссоры на день. Допустим, каждая ссора длится пятнадцать минут, — значит, все вместе час. Час это много, но не целый же день. И может быть, лучше один час войны, чем постоянная злость и тихая, все возрастающая неприязнь.

        Я убедился, что пренебрежительное отношение старших братьев и сестер к младшим обижает и сердит.

        И наоборот, сердит и раздражает, когда младшие требуют для себя прав, какими пользуются старшие.

        — Я тоже хочу, — говорит малыш.

        — Раз так, ни тот, ни другой!

        И из ложного принципа равенства или для примера старшему что-нибудь не дают или не позволяют.

        И если после возникнет ссора, дело тут не в пустяках, а во взаимной неприязни.

        Бывают дни хуже и лучше. Уже было гораздо лучше, совсем хорошо, и вдруг опять начинают.

        Почему?

        Прежде чем что-нибудь предпринять, надо изучить, узнать, расспросить, потому что как можно, не зная, советовать и поучать? Я убедился, что не следует спешить на помощь. Лучше подождать, пока ребята успокоятся.

        Я убедился, что добра больше, в десять раз больше, чем зла, и поэтому можно спокойно переждать, когда злость пройдет. Не только человек, каждое живое существо предпочитает мир войне, и, значит, не следует обвинять детей в пристрастии к ссорам.

        Если в семье есть бабушка и дедушка, может быть, это для ребят лучше. Если мама сегодня сердитая, может быть, бабушка утешит; мама откажется, может быть, бабушка поможет. У бабушки больше времени, — значит, выслушает внимательнее. Любопытно рассказывают старые люди. И вообще как это удивительно: бабушка помнит маму маленькой девочкой, а папу юношей. А еще раньше бабушка сама была ребенком.

        Помнит старые времена. Другие тогда были улицы и дома, другие лампы и часы, даже люди были другие. Не было многих изобретений, и книг, и игрушек, развлечений.

        И из людей — одни уже умерли, других еще не было на свете...

        И приходят в голову «трудные» мысли, уже не только о том, что сейчас есть, а и о том, что было и что будет.

        Удивительно...

ДОМ — КВАРТИРА

        Люди живут в больших городах, маленьких городишках и в деревнях.

        Родным домом может быть хата, усадьба, комнатка в деревянном доме, комната или несколько комнат в высоком каменном здании и дворец.

        Дом может быть собственностью родителей или сниматься у домовладельца, которому ежемесячно платят за квартиру. Кто не может платить, должен съехать.

        Маленькие дети ничего этого не знают, их «легкие» мысли такие:

        «Здесь мои мама и папа, здесь моя кроватка и игрушки, здесь я сплю и ем, и спешу сюда, когда холодно и идет дождик».

        Как птица в свое гнездо.

        И только позже ребенок знакомится с другими квартирами — смотрит и немножко смущается, немножко боится. Видит других мам, другие столы, кровати и шкафы. Удивляется, думает, сравнивает, и наконец твердо знает.

        Уже большой мальчик из небольшого городка сказал:

        — Я думал, в Варшаве высокие горы, и море, и корабли, и кругом одни памятники, как на кладбище. Сам не знаю, что я думал.

        Часто правда переплетается со сном и сказкой.

        Одна большая девочка сказала:

        — Я не могу себе представить, как это люди живут зимой в деревне. Кругом снег, холодно, а они сидят там!

        Только когда человек хорошо познакомится со своим жилищем, он начинает интересоваться тем, что далеко и по-другому. Как бы путешествует мысленно по неведомым странам.

        Ребенку изрядно приходится потрудиться, чтобы узнать свой дом. Кто постарше, тот даже уже и не помнит, как он разглядывал комнату, пол, потолок и стены, сколько видел непонятных вещей, сколько его подстерегало неожиданных сюрпризов и тайн. Удивительная лампа, неодинаковая днем, вечером и ночью.

        Часы, которые тикают и бьют. Что в них, почему и зачем. Мама взглянет на часы и знает, что скоро придет папа. Словно часы знают, что делается вне дома, знают, когда будет темно, и бьют, чтобы люди ели, ложились спать, вставали. Ни на минуту не перестают шептаться на стенке.

        Удивительное зеркало. Совсем не такое, как картина. В нем можно увидеть разные вещи. Если перед зеркалом встанет мама, будет две мамы.

        — А это я!

        Ребенок поднимает руку, высовывает язык, держит кошку, приподнимает фартучек — в зеркале то же самое.

        Висят картины и фотографии — и что-то говорят и объясняют, а малыш любит их или не любит, радуется или боится.

        Опрокинул стул — испугался, больно; упал, ушибся о стол, о шкаф. Свалился откуда-нибудь. Ударили дверью. Обжегся о плиту. И плита тут что-то делает, все тут что-нибудь да значит. Иногда хорошо и весело, а иногда бранят. За что?

        Говорят, что испортил, сломал, запачкал. Приключается с малышом и беда: написал на пол, сам не знает, как это вышло. Опять огорчение.

        Но бывают и победы: впервые сам влез на подоконник, впервые дотянулся до дверной ручки, впервые дорвался до щетки и метет или вытирает тряпкой пыль.

        Ребенок постарше, который ходит в школу, уже все это забыл. А жаль: помни он, как ему самому было трудно, не судил бы малыша строго.

        Покажу на примере, что и старшим детям не все понятно: почему, например, взрослые не позволяют прыгать на диване? Говорят «портится», а ведь это вовсе не так; а уж как приятно прыгать, как высоко подбрасывают пружины.

        Дети не знают, что есть дорогие вещи, которые покупаются на долгие годы. Диван от прыганья сразу не испортится, но через год-другой порвутся веревки, которыми связаны пружины, и придется платить обойщику за починку, а то и за новую обивку.

        Малышу родители иногда позволяют попрыгать, не хочется запрещать, и малыш легкий, не так уж испортит. А на большого очень сердятся, денег нет на ремонт.

        Родители сердятся, если царапать ножиком стол, щелкать выключателем, зажигать спички, играть в комнате в мячик. И, надо признать, они правы.

        Помню, я разбил, играя в мяч, дорогую вазу. Долго удавалось мне ничего не бить, — может быть, целый год. Я обещал бросать мячик только о пол, и мама позволила. И вот, то ли я слишком сильно ударил, то ли забыл об обещании. Ваза дрогнула, закачалась и упала.

        Когда ребята приходят ко мне в комнату, я всегда ставлю лампу и будильник в безопасное место. Не хочу, чтобы у ребят были неприятности, а у меня убыток. И всем советую так делать: лучше вовремя отодвинуть чернила, чем сердиться, что пролили.

        Взрослые не очень любят, когда у ребят гости, и хотят знать, спокойные ли твои товарищи и хорошо ли воспитаны. И сердятся, если что-нибудь приключится: наприглашал, мол, озорников. А ведь неприятно отказывать, когда товарищ просит:

        — Я приду к тебе?

        Тихому мальчику даже чай пролить неприятно; а уж всегда так бывает, что, когда слишком стараешься, что-нибудь да не выйдет. Поэтому тихие не любят ходить по знакомым, предпочитают поскучать. А все потому, что не знают, как навещать товарищей и как принимать, чтобы и гостя не обидеть, и самому не иметь неприятностей. А жаль...

        Плохо, что как раз у хороших ребят всегда столько опасений, а бесстыжим на все плевать, и именно у чужого они делают все то, что им запрещают дома.

        Один мальчик пригласил к себе товарищей. Конечно, мама позволила. Но пришел один непрошеный. Даже в школе он всегда играл как-то дико, и его звали «бешеный». А что было делать? Гость!

        Хорошо поиграли. Только тот разошелся и разбил большое зеркало, и мама велела всем убираться вон.

        — Ты зачем его звал?

        — А вот именно и не звал.

        — Надо было так ему и сказать.

        Мальчик не знал правила, которое учит, что не с каждым можно быть деликатным.

        А я знаю случай, когда гость взял у мамы со столика золотые часы.

        Где большая квартира, там легче. Тогда дети и взрослые меньше мешают друг другу. А чем больше народу и теснее, тем больше горестей, запретов и убытков. Кто виноват? Никто.

        Я читал в книжке, что, когда у тебя неприятность и ты знаешь из-за чего она, тебе уже не так больно. А маленькие не знают.

        Там, где есть детская, реже скажут:

        — Не бегай, не шуми.

        Хотя и не всегда так бывает, богатые менее терпеливы, больше думают о своем покое и удобстве.

        Очень трудно сказать, где лучше.

        Один мальчик, у которого семья ютилась в одной комнатушке, побывал в гостях у богатого товарища и сказал так:

        — Хорошо там. У него своя комната. Всякие ковры, картины. Игрушек столько... Только я не хотел бы там жить. У нас лучше — веселее.

        Иногда человеку кажется, что он хочет, чтобы все было по-другому, не так, как есть. Как бы завидует: тому, мол, лучше. Но на самом деле редко кому хочется быть другим, иметь другую маму и жить в другом месте. Не хочется, чтобы все было совсем по-другому. Хочется только немножко изменить, подправить. А впрочем, люди бывают разные: один более привязчивый, другой менее.

        В тесной квартире могут царить любовь и согласие и быть весело, а в большой — жить недружно, одни строгости да скука. Одинок ребенок может быть и тут и там.

        Трудно даже сказать, лучше жить в большом городе или в маленьком. В маленьком дети боятся пожара, в большом — машин и воров. В большом больше развлечений, книжек, кинотеатров, зато в маленьком дальние экскурсии, хороши весна и осень, больше цветов, птиц.

        Как приятно ухаживать за растениями, сколько радости, когда сажаешь в горшки семена и они всходят, строгаешь подпорки, пересаживаешь, поливаешь, выставляешь под дождик, окуриваешь!

        А канарейка в клетке, а рыбки в аквариуме или хотя бы в банке? А в маленьком городке и голуби, и кролики, и собаки, и цыплята...

        — Я хочу, чтобы было так, как есть, — сказал один мальчик

        Иногда родители живут в деревне. Там, где жили еще и дедушка, и прадедушка.

        Взрослые говорят, что маленькие любят переезжать. И я раньше так думал. Но нет.

        Иногда переезжать весело. Каждый рад, когда на лето едет в деревню. И каникулы — и лето — и не навсегда.

        Хорошо переехать в более веселый дом, где есть балкон, и больше окон, и ближе парк. И родители довольны, говорят, что будет удобно. Но даже и тогда жалко дом, который ты знаешь, и соседей. Пусто делается, когда выносят вещи...

        А бывают и совсем невеселые переезды, когда кто-нибудь умер или у родителей стали плохи дела.

        Часто переезд вызывает тревожное чувство: как-то будет в чужом городе, в дальнем краю? Неужели никогда я не увижу того, что было?

        Не всегда маленькие быстро забывают и привыкают. Иногда у взрослых, занятых на новом месте новыми делами, нет времени думать о прошлом. А ребенок тоскует.

ВЗРОСЛЫЕ ДОМА

        Дома, кроме мамы и папы, бывают еще горничная, кухарка, иногда няня или бонна, гувернантка или гувернер.

        Нелегко сразу понять, как со всем этим народом ладить. Столько надо людей узнать, чтобы не попасть в беду!

        Надо прямо сказать, иногда родители многое позволяют, делают мало замечаний, а иногда действительно слишком уж часто слышишь:

        «Не смей, нельзя, не тронь, перестань, не так, потом».

        Или:

        «Поди, возьми, играй, ешь, спи».

        Одному легко слушаться, другому трудно. Спокойному ребенку легче, а беспокойный сердится.

        Говорит: «Мучают, надоедают, покоя не дают, над душой стоят, лезут».

        А взрослые про такого: «Непослушный, плохой, баловник».

        Вот тогда-то и приходят (как сказал один мальчик) «поперечные мысли».

        То есть хочется делать наперекор. А взрослые знай свое:

        «Упрямый, строптивый, пакостник, озорник».

        Но маме, а еще больше папе приходится уступать. Обычно, хотя и не всегда, более строг бывает отец. Так ли, эдак ли, только каждый знает, что у мамы и у папы есть право приказывать и запрещать.

        На маму и папу трудно долго обижаться. Нельзя сказать, чтобы их не любили.

        Вот ребенок и старается, а если надо, и повинится и попросит прощения. Даже тогда попросит, когда не считает их вполне правыми.

        Иногда бабушка слишком снисходительна, и можно не слушаться. Но потом бабушку делается жалко. Да и опасно: выйдет из себя и нажалуется маме или папе.

        А свяжись со взрослым братом или сестрой — наверняка поколотят...

        А тут еще горничная с жалобой. Правда это, что всегда всех надо слушаться и каждый имеет право всегда и во все вмешиваться?

        Я знал прислугу, которая говорила:

        — Люблю работать, где есть дети, — веселее.

        Но чаще прислуга говорит:

        — Ни за какие сокровища не пойду туда, где дети.

        И, надо признаться, здесь у прислуги действительно больше работы, потому что, кто все делает, убирает, натирает залитый и исцарапанный пол?

        Кухарка торопится приготовить вовремя обед или идет стирка, а тут ребятишки вертятся на кухне — ну и кухарка, конечно, выгоняет...

        Если ребенок беспокойный и дома ему тесно и нечего делать, частенько затевается война с прислугой или бонной. Начинается обычно с пустяков: ребенок ли скажет что-нибудь в сердцах, прислуга ли обзовет нехорошим словом — и пошло-поехало...

        Родители жалуются:

        — Грубит прислуге, делает все назло бонне. Никто у нас жить не хочет.

        Родители выходят из себя и сердятся то на мальчика, то на прислугу. Ведь родители не всегда знают точно, как это было. А тогда еще больше зло берет.

        Как-то девочка вернулась домой разобиженная:

        — Подруга позвала к себе в гости. Я позвонила, поздоровалась и спросила, дома ли она? А прислуга захлопнула дверь перед носом и еще что-то крикнула за дверью.

        Конечно, бывает и по-другому. Не только мир, но и дружба, и сказки, и прогулки, и подарки, и угощения. И все это весело, от души. Я знаю случай, когда дети научили прислугу читать и пишут за нее письма ее родителям в деревню и жениху в армию.

        Раз даже, когда один отец очень уж разнервничался и собирался побить сына, няня заступилась:

        — Что вам от него надо? Не дам бить.

        Предпочла, чтобы лучше сердились на нее. По-разному ведь на свете бывает.

        Но в своих «Правилах жизни» я должен больше писать о плохом, чтобы каждый подумал, как это исправить.

        Поэтому я только вкратце упомяну, что чаще всего согласие царит в тех домах, где есть гувернантка или бонна. Ну столкновения-то, конечно, иногда должны быть. Надо помнить, что мамой легче быть, чем воспитательницей.

        Если мама позволит и что-либо стрясется, на маму не станут сердиться. Когда у мамы неприятность, дети знают, отчего она грустная, а про воспитательницу думают, что злится.

        Когда мама велит, дети скорее слушаются. Значит, неудовольствий как раз столько, сколько и должно быть у людей, которые всегда вместе. Но они любят друг друга и долго зла не помнят.

        Но бывает, дети плохие, докучают. Я знаю случай, когда мальчик лгал, что бонна его бьет, а это была неправда. Или делал назло и грозил пожаловаться маме.

        Я знаю и такие случаи, когда дети страдали, но стыдились или боялись признаться в этом родителям.

        Я читал в газете, что за границей был один очень богатый граф. У него умерла жена, и он с горя много путешествовал, а дома оставались под присмотром гувернера два мальчика. Гувернер бил их и пугал, а зимой обливал водой и запирал раздетых на ночь в чулан. И только когда один умер от этих мучений, другой написал потихоньку отцу. Был суд, гувернера посадили в тюрьму, да было уже поздно.

        Правило жизни гласит: «Никогда ничего не скрывать от родителей». Иногда ребенку кажется, что он беспомощен и беззащитен, но если бы родители все знали, помогли бы.

        Иногда ребенку кажется, что и он виноват. Ничего: родители простят и помогут. А нет родителей, можно пожаловаться тетке, дяде, бабушке, даже полиции, если уж совсем никого нет.

        Неприятно это слушать тому, кому хорошо, кого окружают любящие люди. Что ж? Пускай знает, не будет тогда кукситься по пустякам...

        Разные люди бывают на свете: и взрослые, и подростки, и малыши. Разные люди бывают: и тети, и дяди. И взрослые гости.

        Чужие тети бывают приятные и неприятные. Вообще взрослые точно так же, как и твои ровесники, делятся на тех, кого ты любишь и не любишь.

        Один только поздоровается, а потом все с мамой разговаривает; иногда даже обидно, что не обращает внимания. А другой отпустит неудачную шутку или задаст вопрос, на который не всегда хочется отвечать.

        «А ты это любишь, а ты это умеешь делать, а ты это хочешь?»

        Или с подарком придет. Взрослым кажется, что дети лакомки и жадные. Нет. Если кого не любишь, и подарок от него не мил.

        Хуже, когда гости вмешиваются, делают замечания. И уж хуже всего, когда ласкают и целуют. Или руку тебе так крепко стиснет, что больно, или обслюнявит, целуя, или посадит на колени. По какому праву?

        Всегда неспокойно на сердце, когда подходишь ко взрослым гостям, никогда не известно, что тебя ждет.

        Общее правило жизни гласит, что со взрослыми надо быть вежливым, а с гостями и любезным. Но и взрослые должны быть вежливыми и не делать неприятностей.

        Раз знакомый отца подхватил мальчика и, взмахивая им, сказал:

        — Вот брошу тебя в воду!

        Шли тогда по мосту.

        Все это вышло так внезапно, что мальчик закричал и расплакался. Взрослые стали смеяться и стыдить:

        — Такой большой и такой глупый. Трусишка!

        А этот господин, вместо того чтобы извиниться и больше не напоминать, потом еще всякий раз приставал:

        — Привет, моряк! Здорово, герой!

        Противный!

        Бывают и такие гости, которым доставляет удовольствие раздразнить человека. Иные стараются подладиться. А в общем детям часто непонятно: над чем они смеются?

        Раз в гостиной собралось многочисленное общество. Мальчику велели угостить конфетами. Конечно, приятно угощать, да только чем-нибудь своим и одного, того, кого любишь. Но ничего не поделаешь: велели. А мальчик поскользнулся и чуть не упал. Перепугался: ведь мог просыпать конфеты. А все стали смеяться над ним и подшучивать.

        Есть гости, с которыми надо быть исключительно любезным. Какой-нибудь приятель отца, кто-нибудь, кто приехал издалека или надолго уезжает. Тут еще больше приходится стараться, это хуже даже, чем экзамен. Детей заставляют декламировать, петь при гостях. Ох, как это подчас неприятно!

        Иногда незнакомый гость приводит с собой ребенка, и вам говорят:

        — Идите играйте.

        А не всегда можно играть по приказу.

        Взрослые знают, как и с кем разговаривать, с кем надо быть сдержанным, а с кем можно чувствовать себя свободно. Знают, как завести разговор, хотя и не очень хотелось бы. (А ведь начало всего труднее.)

        И взрослые не конфузятся так, как дети. За ними не следят и не сердятся, когда они скажут что-нибудь или сделают не так, как надо. И могут выбирать, с кем хотят познакомиться.

        Похоже на то, что с младшим каждый вправе заговаривать, даже если его мало знает или не знает вовсе.

        И я раньше так думал, а научил меня уму-разуму один маленький мальчик; я ему очень благодарен.

        Я тогда был военным врачом. Наш отряд стоял в небольшом городке. Этот мальчик играл у себя перед домом. Я шел мимо и сказал:

        — Здравствуй!

        — Почему ты не отвечаешь? — сердито спросила у него мать.

        — Да я его совсем не знаю, — ответил мальчик.

        С тех пор я стал осторожнее.

        Любезный читатель! Я знаю, у тебя есть неприятности, взрослые с тобой не считаются, обижают тебя. Знаю, ты не доверяешь взрослым и, хотя и боишься сказать это вслух, чувствуешь, что и между ними есть дерзкие, невежливые, невоспитанные люди. Но ты должен признать, что есть и умные, приятные, не зазнающиеся. И что за невежливость одних другие не в ответе.

        Я прошу тебя, если ты живешь дома мирно, объясни и убеди товарищей, что и они должны хорошо относиться к няне или бонне и быть с ними вежливыми. Я знаю много девушек, которые нуждаются в заработке. И знаю, они охотнее поступят в контору, лавку или будут шить — одна, например, продает папиросы в киоске, — чем пойдут к детям. Дети, мол, плохие. А я знаю, что это не так. А еще больше меня огорчает то, что так говорят хорошие няни и хорошие воспитательницы.

        — Не справляюсь, — говорят.

        И выходит, будто с маленькими могут справиться лишь плохие, грубые и злые люди.

        Много тяжелых, трудных взрослых мыслей приходит мне в голову.

ДВОР — ПАРК

        Сразу же, во вступлении, я написал, что эта книга — опыт и будут ошибки. Одну ошибку я уже вижу. Слишком мало, слишком бегло в этой книжке обо всем говорится. Но ничего не поделаешь. Я хочу в ней собрать все важные вопросы и все трудные мысли.

        Потом уже я могу писать пространные книжки, каждую о чем-нибудь другом. Отдельно о родителях, отдельно о братьях и о сестрах, о гостях — эти будут полегче. Одни книжки для больших детей, другие для малышей, одни для деревенских ребят, другие для городских. Даже для богатых ребят и для бедных, для мальчиков и для девочек я напишу отдельные книжки. Ведь одного больше занимает одно, другого — другое. Чтобы было как у взрослых, у которых есть своя научная литература.

        Об одном лишь дворе можно написать длинную-предлинную историю.

        По-разному тут бывает утром и вечером, в будни и в праздники, зимой и летом.

        Вот выдался первый весенний денек. Ребята со всего дома сбежались во двор, весело щебеча, как вернувшиеся из дальних стран ласточки, и с любопытством поглядывают — что изменилось?

        Бледненькие после зимы, когда было мало солнца. Еще робкие.

        Прибыл кто-то новый, кого-то не хватает, а один из прошлогодних друзей ходит уже на работу. Не один прошлогодний малыш пробует быть ребенком среднего возраста, а ребенок среднего возраста смотрит и прикидывает, не попробовать ли быть большим. И все вытянулись.

        Не одинаковы дворы в деревнях, в городках и в городах; когда окружают их со всех сторон высокие каменные стены или когда дома и заборы деревянные; на богатых улицах и в бедных предместьях. А в богатых домах даже играть во дворе не разрешается. И родители не позволяют, боятся пыли и дурного общества.

        Это правда, во дворе не очень-то чисто, да и ребята не одинаковы. Разные есть ребята: тихие и дружные и в самом деле злющие. Преследуют девочек и малышей, дразнятся, бросают камнями, гоняют кошек, дерутся, даже кидают в окна полуподвалов мусор. Тихие дети уступают и часто лучше будут сидеть дома, чем вот с такими встречаться.

        Иногда достаточно одного, если он главарь ватаги. Сторожу, владельцам окрестных лавочек, жителям дома покоя от него нет: никогда не известно, что взбредет ему в голову.

        Одна бабушка отдала такого вот буяна в исправительный дом; потом говорили, что весь дом вздохнул с облегчением.

        — Ну теперь можно спокойно играть.

        — Ну теперь нам никто не мешает.

        Часто из таких ребят вырастают пьяницы и дебоширы, не один такой умирал молодым. Знаю, один утопился, другой попал под трамвай и ходит теперь на костылях (пришлось отрезать ногу чуть не по колено).

        С тех пор как все должны ходить в школу, во дворе стало лучше, зато в школе с такими прямо беда.

        Важная персона во дворе — сторож или, как еще говорят, дворник. Дворник может быть молодой или старый, добрый или злой. А злиться ему есть на что: ведь это он обязан следить за порядком, чтобы ребята дом не разнесли.

        Это кажется на первый взгляд странным — дом большой и крепкий, — что тут можно сломать? А можно.

        Ребята колотят железкой по стене и обивают штукатурку или пачкают и рисуют. К стенам подвешены железные трубы, по которым стекает вода с крыши. Ребята садятся на трубы верхом или прыгают на них — и железо сминается. Если есть кран, открывают его, льется вода, а ведь хозяин платит за воду в городскую управу.

        В маленьких домах нет уборных, все ходят на двор. Малыш торопится или боится вечером — и вот присел у дверей и сделал на пол.

        Иногда ребятам требуются камни для игры или хочется выкопать яму, и они выламывают булыжник из мостовой.

        Хозяин сердится, дом только что красили, а опять надо красить, и полиция присылает повестку, что непорядок, и карает штрафом или арестом.

        Только дворник успел подмести лестницу и во дворе, а опять бумажки, палки, солома. И наконец, этот крик.

        Иногда домовладелец (или администратор и управляющий) живет где-нибудь в другом месте, иногда здесь же. Или кто-нибудь болен и просит, чтобы было тихо.

        Дворник гонит метлой или ремнем ребят со двора, ругает и проклинает, а мальчишки дают стрекача и хохочут. Ну как не злиться!

        На школьном дворе ребята галдят только по три минуты в перемену, а здесь целый день; в школе нет очень уж маленьких или больших, а здесь всякие.

        Поэтому неудивительно, что сторож всех без разбора честит хулиганами и колотит первого, кто подвернулся под руку, не успел убежать.

        Одного мама сама поощряет:

        — Иди побегай, иди поиграй, дома душно.

        А другому позволяет нехотя и лишь иногда.

        — Да смотри, сейчас же возвращайся. Башмаки не сбивай. С хулиганами не водись.

        И потом спрашивает, что он делал, — как бы, мол, не испортился.

        Теперь садов и парков становится все больше и больше. Раньше всего этого не было и у входа в сад стоял полицейский и не пускал бедно одетых детей. Раньше сады были для зажиточных и для богатых детей, и даже не очень-то для детей. Детских площадок тогда не было, а играть в мяч на дорожках не разрешалось. Когда мячик попадал на газон, приходилось смотреть, не видит ли сторож, и мчаться что есть духу. Неприятно ведь, когда грозят палкой.

        Теперь в садах есть и колонка, уборная, и веранда, где можно спрятаться от дождя. Есть и тенистые деревья, и пруд с лебедями, и ровные, политые водой, чтобы не было пыли, дорожки.

        Все это люди не сразу придумали и теперь еще что-нибудь да прибавится, например музыка.

        За границей есть уже в садах удобные скамеечки для малышей и специальные площадки для заблудившихся.

        Ребенок постарше знает сад, а для маленького сад, что дремучий лес. Приходится все время смотреть и звать:

        «Не уходи, не отходи, играй поближе».

        Ребенок раздражается, мать сердится. Наконец и в самом деле заблудился. Страшно ему, плачет, не знает, куда идти, и никто не знает, куда его отвести. И ребенок ищет, и мама беспокоится, ищет, и даже долго ищет. А нашелся — иногда радость, а иногда гнев — крик, шлепок, слезы.

        А ведь достаточно одной маленькой огороженной площадки. И все знают, куда потерявшегося отвести и куда за ним прийти.

        Развлечения в саду приятнее, деликатнее. Даже удивляешься, что уже пора домой, так быстро время прошло, и надо прощаться:

        — До завтра.

        Удивительно: то час тянется долго-долго, словно и конца ему нет, то сразу промелькнет.

        Только на часах все часы одинаково длятся. И лишь когда у тебя появляются свои часы, ты постепенно и не без труда научаешься узнавать время, которое утекает.

        Кому позволяют ходить одним, у тех часто бывают дома неприятности, что не вернулся вовремя. Объяснения считают отговорками — и зря. Просто было хорошо, и время пролетело незаметно.

        Нельзя же каждые пять минут подходить к кому-нибудь и спрашивать, который час.

        Один ответит, а другой буркнет под нос, даже не взглянув на часы. Немного поиграешь, если все ходить и выискивать, у кого бы спросить, сколько времени. Может, поэтому ребята так сильно хотят иметь часы.

        Ведь хотелось бы и хорошенько наиграться, и не иметь неприятностей дома.

        Ничего не поделаешь, пусть школа так и будет школой и пусть останутся все тяжелые школьные обязанности, не надо требовать слишком многого; но, по крайней мере, хотя бы то могло измениться, чтобы во время веселой игры, когда обо всем забываешь, не сваливались как снег на голову гнев, крик, угрозы и наказания. Сразу столько горьких слов и одиночество.

        Страх, как бы чего не вышло, нарушает спокойствие радости: не опоздать бы, не порвать платье, не налететь, когда бежишь и ловишь мячик, на кого-нибудь из взрослых, не ударить по неосторожности товарища, не сделать чего-нибудь такого. Чего? Взрослые знают, чего избегать, а маленькому всегда грозит неожиданная неприятность.

        Я хотел бы собрать в одном месте все предписания и правила, чтобы сделать игру безопасной, но можно ли все предвидеть?

        Нельзя ходить по газону, но что делать, если единственное спасение от погони — перемахнуть через газон?

        Нельзя ломать кустарник, но разве от сорванной ветки, если она очень понадобилась, может быть вред? Увы, да. Садовник подрезает ветви тогда, когда соки в дереве еще не двинулись, а сорвать веточку или даже листик летом — значит больно поранить друга-растение.

        А уж самое большое зло — резать кору. Кора — это не только кожа, но и одежда, кора защищает от жары и стужи, болезней и паразитов, сок из дерева вытекает, словно кровь. Изувеченное дерево будет расти подобно больному ребенку.

        Вопрос о шуме не решен. Необходим ли крик? Не знаю. Знаю одно — не все орут, когда играют.

        Как-то в летней колонии мы с ребятами купались. Кричал один, зовя кого-то с середины реки. Он не понимал, что тот, кого он звал, слышал свое имя, но не откликался, не желал идти. Этот однообразный крик среди спокойного, дружного гомона был действительно неприятен. Чтобы не рассердиться, я принялся считать: мальчишка прокричал пронзительно и назойливо одно имя тридцать шесть раз.

        — Противные крикуны, — сказала сидевшая неподалеку дама своей приятельнице.

        — Кричит только один, — сказал я, — девятнадцать купаются спокойно.

        — Оставьте свои замечания при себе, — обиделась дама.

        Взрослые не привыкли, чтобы в их разговор вмешивались посторонние, не любят.

УЛИЦА

        Не все любят улицу, и не все одинаково по ней ходят. Я знаю мальчика, которого мама вынуждена просто гнать на улицу.

        — Ну выйди ненадолго.

        — Зачем?

        — Прогуляешься немножко.

        — Куда?

        — Купишь мне то-то и то-то.

        — Да я не знаю где, да я, может быть, куплю плохо.

        Мальчик и умен, и весел, и совсем здоров, а предпочитает сидеть дома.

        — Не люблю слоняться попусту, — говорит.

        Бывают такие, которые, конечно, и пойдут, да только с мамой или с кем-нибудь из взрослых. Или с приятелем, который скажет, куда идти.

        — Не люблю один ходить.

        А бывают и такие, которые неохотно ходят со взрослыми, им даже товарищ не нужен.

        — Приятнее всего одному.

        Можно остановиться там, где хочется, и смотреть, сколько понравится.

        Разные бывают люди на свете: один любит как раз то, что другому неприятно; каждый хочет, каждого интересует что-нибудь свое.

        Один любит главные улицы с большим движением, где много людей и машин, а другого шум и толкотня раздражают. Один любит знакомые улицы, а другой выбирает те, где еще никогда не был. Любит ходить на реку, едет за город.

        — Я воображаю, что я путешественник, посещаю незнакомые города и дальние страны, — говорит мальчик.

        Один присматривается ко всему, а другой ходит задумавшись и даже не замечает, что вокруг. Такому все равно, идет ли он мимо высоких домов с красивыми витринами или старых деревянных лачуг.

        — Когда хожу по городу, у меня больше всяких мыслей.

        Да, так: не увидишь, не подумаешь.

        Увидел нищего — и думаешь о бедных; увидел похороны — думаешь о тех, кто умер; увидел калеку, слепого, пьяницу — и думаешь о том, зачем это только люди пьют водку и курят папиросы; увидел офицера — задумываешься о войне; тут скандал или драка, там полицейский ведет вора...

        Другому хотелось бы обсудить все с приятелем, а этот предпочитает сам себе задавать вопросы и сам отвечает.

        — Люблю глазеть на витрины.

        Остановится перед книжным магазином, кондитерской, кинотеатром, цветочным киоском, перед магазином канцелярских принадлежностей, фарфоровых изделий, перед часовщиком и сапожником.

        А иные знают, где продаются спорттовары или велосипеды, фотоаппараты, почтовые марки, радиопринадлежности. И толпятся только тут.

        У одного в кармане нет ни гроша, а ему хоть бы что, а другой лучше будет дома сидеть, чем пойдет на улицу без денег.

        Один говорит:

        — А зачем мне деньги? У меня все есть. Ничего мне не надо.

        А другой:

        — Что за удовольствие смотреть, если нельзя купить?

        Один любит и умеет покупать, другому стыдно, не хочется. Один покупает всегда в одном и том же магазине и даже не думает, что где-то может быть дешевле и лучше, а другой покупает каждый раз в новом месте, чтобы сравнивать.

        — Давай зайдем, спросим, сколько стоит.

        — Иди один, я подожду у магазина.

        Один покупает лишь тогда, когда нужно, и лишь то, что нужно, а другому хочется иметь все новое, что в первый раз видит.

        — Зачем тебе это?

        — Увидим, может, пригодится.

        Взрослые говорят, что дети тратят деньги на сласти. Да, конечно, только не все дети и не всегда. Один любит фрукты и не любит конфеты; другой вообще никогда ничего не покупает из еды, зато хочет, чтобы у него были хорошие краски, или циркули, или картинки, солдатики, книжки, или долго копит деньги на одну, зато дорогую вещь. Или тратит все деньги на кино.

        Неправда, что ребята любят ходить на картины, на которые дети не допускаются. Я знаю мальчика, который ходил в кино раз в неделю, но ежедневно просматривал кадры рекламы, чтобы не попасть по ошибке на фильм про любовь.

        Улица требует знания многих правил жизни. Ребята, которые проводят ежедневно по многу часов на улице, знают их. Только прошу не думать, что это уличные мальчишки.

        Обычно валят в одну кучу: «газетчики, уличные мальчишки».

        И думают, что газетчики — это испорченные мальчишки, которые курят папиросы и говорят нехорошие слова.

        Нет. Уличным может быть мальчик, за которым дома очень даже следят и неохотно пускают одного. Но стоит ему вырваться на улицу, он словно ума решается. Ему кажется, что в толпе можно делать все, что хочешь, в голову лезут разные злобные шалости. Толкает, задирает и всячески хулиганит и все выискивает, какую бы еще штуку отмочить и удрать. Подберет себе такого же товарища или товарищей и вместе с ними рыщет и шкодит. Горе девочке, дворнику, торговке, еврею, малышу! Такой словно нарочно хочет, чтобы все видели, что он хулиган. И тупо и зло смеется, когда обругает кого-нибудь или напугает.

        Я знаю тихих и разумных газетчиков, которые и должны, да не любят проводить ежедневно по многу часов на улице.

        «Ах, счастливчик!» — думает о них уличный мальчишка, за которым присматривают родители.

        Нет, тяжел, неприятен и опасен труд маленького газетчика. Через несколько дней от беготни и крика начинаешь уставать. Болят от беганья ноги, надорвано криком горло. Беспокоишься, как бы продать газеты, и боишься потерять деньги, и как бы их не украли и не подсунули фальшивую монету, и как бы не ошибиться, давая сдачу, и не попасть под машину или трамвай. Газетчики перебегают улицу быстро и ловко, но настороженно, напрягая внимание.

        В школе невнимательный получит лишь плохую отметку, а тут минутное невнимание — и увечье на всю жизнь.

        Юные газетчики и продавцы конфет это понимают и знают правила, которые для их счастливых ровесников остаются тайной. Знают, как избежать несчастного случая и встречи с нечестными людьми: ведь плутов и авантюристов в большом городе всегда хватает. Говорят даже, что есть люди, которые крадут, похищают детей.

        Один мальчик рассказал о таком своем приключении:

        Стоит он у кино и смотрит кадры. К нему подходит большой, уже почти совсем взрослый парень и спрашивает:

        — Пошли в подъезд, хочешь, я тебя бесплатно проведу?

        Ладно, пошли они в подъезд.

        — Снимай сапоги, мы пройдем черным ходом.

        Снял дурачок сапоги.

        — Давай, подержу.

        Привел в какие-то сенцы.

        — Погоди, я схожу погляжу, открыли ли кинозал.

        Ушел и, ясное дело, не вернулся.

        — Пришлось мне идти домой босиком. Я к дяде побежал, боялся, мама поколотит.

        Еще один рассказ (уже другого мальчика):

        — Какой-то хорошо одетый господин спросил меня, не хочу ли я заработать злотый, дал письмо и велел отнести на пятый этаж. Иду я с письмом, стучу, дверь открыл какой-то верзила, похожий на бандита, взглянул на конверт и как даст мне по морде — и толкнул меня, я чуть с лестницы не скатился. Я даже не знаю, что в этом конверте было. А того, кто дал мне письмо, я больше не видел.

        Эти два случая еще не так плохо кончились, а могло быть и хуже.

        Поэтому родители правильно предупреждают ребят, чтобы они ни с кем из посторонних на улице в разговор не вступали и не ходили по чужим квартирам.

        Иногда спросит у тебя кто-нибудь улицу или про трамвай или старушка попросит перевести на другую сторону. Приятно оказать услугу, но долгих разговоров лучше не заводить. Можно вполне вежливо ответить, как это сделала одна девочка:

        — Простите, пожалуйста, но мама не разрешает мне разговаривать на улице.

        Иногда пьяницу или сумасшедшего сразу узнаешь, а иногда они выглядят как нормальные люди. Лучше быть осторожнее.

        Осторожно нужно и садиться, и выходить из трамвая, и переходить улицу. Собственно, все так и делают. Некоторые родители чересчур уж боятся. Очень редко случается, чтобы школьник или школьница попадали под транспорт. Разве только весной, когда после долгой зимы ребята наконец дорвутся до улицы, или после летних каникул, если были в деревне, и уже отвыкли от города.

        Я разговаривал с шоферами и вагоновожатыми. Они говорят, что хуже всего, когда пешеход не знает, идти ли вперед или податься назад, или когда один тянет в одну сторону, а другой в другую; тогда неясно, как объезжать, а ведь не всегда можно остановить машину сразу.

        В газетах бранят шоферов, что шоферы неосторожны. Но как неосторожны и легкомысленны сами прохожие, и именно взрослые! Не лучше ли подождать с минуту, чем рисковать жизнью?

        Больше всего шоферы жалуются на велосипедистов. И действительно, некоторые очень уж неосторожны. А самое худшее — это озорство.

        Я знаю такой случай.

        Мальчик поспорил с товарищем, что успеет пробежать перед трамваем. Что за бессмысленное пари! И не успел. Сам потом не знал: то ли споткнулся, то ли трамваем задело, только портфель с книжками уже попал под решетку. Вожатый затормозил в последнюю минуту, и полицейский отвел мальчугана белым-белехонького домой.

        Живая, веселая, любопытная бывает улица, а подчас и очень печальная и печальные будит мысли.

        Дома родители стараются, чтобы все вели себя хорошо, подавали хороший пример, никого не обижали, а на улице ты видишь разных людей, разные дела, слышишь разные слова.

        Портит ли это ребенка?

        Мне кажется, нет. Тот, у кого сильная воля и кто знает, каким он хочет быть, выработает для себя свои собственные правила жизни и не будет, видя что-нибудь неумное и злое, ни подражать этому, ни брать с этого пример.

        Человек не только помнит, но и забывает, не только ошибается, но и исправляет свои ошибки, не только теряет, но и находит. Можно научиться запоминать то, что хорошо и полезно.

        Я знаю многих, кого улица совсем не испортила, а закалила, выработала сильную волю и помогла стать честными и рассудительными людьми.

ШКОЛА

        Много книжек печатают про школу, да только для взрослых и совсем не пишут про школу для учеников. Просто удивительно! А ведь ученик столько в ней проводит часов, так много о ней думает, столько видит в ней радостей и горестей!

        Я часто говорю с учениками младших классов про школу; одни любят и хвалят, другие жалуются, но знать по-настоящему школу, ее историю никто не знает: все думают, что все всегда было так и так и останется.

        Я знаю: маленький ребенок думает, что мама всегда была мамой, а бабушка бабушкой и что всегда была именно такая квартира и так же тикали на стенке часы. Ему кажется, что и город, и улица, и магазины были всегда такие же, как теперь.

        И ученику кажется, что парты, доска, губка, мел везде такие же, как у него в школе, так же выглядят учителя и так же выглядят книжки, тетрадки, ручки, чернила.

        Конечно, родители вспоминают, что в их времена было по-другому, но столько слышишь всякой всячины, что не всегда знаешь, правда это или сказка.

        Один мальчик после экскурсии в королевский замок сказал:

        — Вот теперь я верю, что короли были на самом деле.

        Пожалуй, в каждом большом городе должен быть музей истории школы, и в этом музее должны быть такие классы, какие были сто и пятьдесят лет назад, старые парты, древние карты и старинные книги, одежда учеников, игрушки и даже розга, которой тогда еще секли ребят.

        Во время японской войны я был в Китае, видел китайские школы и купил у одного учителя линейку, которой бьют учеников. На одной стороне линейки было написано красной краской: «Тот, кто учится, станет умным, полезным человеком»; надпись на другой стороне была черная. Эту линейку я потом показывал, и все разглядывали ее с большим интересом.

        Мне кажется, знай ученик, какие школы были раньше и какие они в других местах еще и теперь, он меньше жаловался бы и больше любил свою школу, легче мирился бы с тем, что в школе подчас бывают неприятности, устаешь и скучаешь.

        Если поговоришь с учеником по душам, всегда услышишь жалобу на трудный предмет, на приставалу соседа, на строгого учителя, на то, что много задают и что много разных забот, а развлечений мало.

        А спросишь, не хочет ли он лучше сидеть дома, скажет:

        — Хочу ходить в школу.

        Школьник рад, что учитель не пришел, что раньше отпустили домой, любит праздники, но он хочет оставаться учеником.

        Случалось, мне надо было убедить мальчика, что дома учиться лучше.

        — Сам видишь, ты слабенький, тебе трудно рано вставать. Ты сможешь дольше лежать в постели. Ты простуживаешься, кашляешь, а в школу надо ходить и в дождь, и в стужу. В школе ты должен пять часов сидеть спокойно, а дома можно и поиграть подольше, и пойти в сад. Если у тебя болит голова, можно не сделать уроков и на тебя не рассердятся. Учение дается тебе с трудом... Товарищи задирают, дразнят...

        Мальчик слушает-слушает и говорит:

        — Это ничего, я хочу в школу.

        Почему? Почему школа приятна и нужна?

        Дома думают обо всех и занимаются разными делами; комнаты и обстановка дома для всех; школа думает только об ученике; каждый зал, каждая парта, каждый уголок именно для ученика. Все свое время в школе учитель отдает ученику. Здесь не слышишь неприятного: «У меня нет времени. Не знаю. Оставь меня в покое. Не морочь мне голову. Мал еще».

        Во-вторых, школа упорядочивает день; знаешь, что будет впереди, куда идти и что делать. У тебя есть план, каждый час на что-нибудь предназначен. Тебе не скучно, даже приходится торопиться.

        Правда, иногда не хочется вылезать из теплой постели или выходить в дождик на улицу. Но часы призывают спешить, и тебе некогда размышлять, что приятно, а что неприятно, что ты чувствуешь и чего хочешь.

        Один одевается быстро и вообще любит все делать быстро; другой наденет чулок и отдыхает, зашнурует башмак и задумается. Один готов слоняться полдня неодетый, другой сразу вскакивает с постели:

        — Ну а дальше что делать?

        Хватает книжки и вылетает на улицу, часто даже не узнав, какая погода. Дождик? Шагает быстрее: в школе тепло, сухо! Приятно вытереть ноги, сбросить мокрое пальто и шапку... И сразу друзья. Еще на улице повстречался товарищ. И улица какая-то своя, взрослых на ней не больше, чем школьников, да и те словно знакомые.

        Как и с кем познакомишься без школы? Разве только зайдет двоюродная сестра или сосед, да и то не часто, и, может быть, не твоего возраста, и, может быть, даже не очень симпатичные. Вот в школе можно выбрать настоящего товарища!

        Одни долго выбирают, а другие меньше знают класс и сходятся с теми, с кем сидят на одной парте или живут поблизости и чаще встречаются. Одни часто меняют товарищей, другие дружат очень подолгу. Одни любят, чтобы был кто-нибудь один, другие со всеми живут хорошо, ни любят как-нибудь особенно, ни не любят. А девочки даже влюбляются в старшеклассниц.

        Когда идешь в школу, никогда не знаешь, что расскажут тебе интересного товарищи и кто именно. Каждый со вчерашнего дня что-нибудь видел или слышал. А разговор, может быть, оттого еще такой интересный, что вот-вот прервет его звонок. Всякому хочется успеть рассказать до учителя, и мысли текут как-то быстрее и легче.

        Иногда и не успеешь, — значит, доскажешь на перемене. А пока, на уроке, можно подумать о том, о чем говорилось.

        Входит учитель. Как будто и знаешь, какой первый урок, но всегда бывают неожиданности, никогда точно не известно, что именно будет сегодня. Иногда и не очень интересный предмет, а как раз сегодня было приятно слушать.

        Вызовет ли учитель к доске, и в каком он будет настроении — в хорошем или в плохом, — похвалит или побранит, рассердится на всех или на одного и на кого именно? Кто будет отвечать, и знает он или не знает? Приятно слушать, когда отвечает хороший ученик, а иногда даже интереснее, когда вызывают лентяя или озорника: может, скажет что-нибудь смешное. Сразу в классе шум: всем делается весело.

        Раз слушаешь более внимательно, раз менее. Но никто не мешает думать, и в голове у тебя возникает воспоминание, рождается вопрос, появляется какая-нибудь идея. Иногда приятно даже просто посидеть спокойно, ни о чем не думая.

        И звонок — и так каждый час. Раз занятия кончаются раньше, раз позже. Сегодня был трудный день, зато назавтра задано меньше, или будет другой предмет, или учитель, которого любишь.

        Важно, что ты знаешь, что будет завтра, но не совсем: может выйти и немножко не так.

        Еще один рабочий день кончился, близится день отдыха.

        Раздумываешь, что тебе делать, куда пойти в праздник, чтобы не было скучно. Считаешь, сколько недель осталось до двухнедельных зимних каникул, до пасхи, до двухмесячных летних каникул, — в чем надо подтянуться.

        Всегда что-нибудь повторяется, а что-нибудь — новое; одно уходит, другое наступает. Одно ждешь со страхом, другое с радостью. Неприятную неожиданность уравновешивает другая — приятная. Надежды и победы, разочарования и поражения.

        Школа — дом. Дом — школа. То бежишь, торопишься домой к обеду, то идешь дальней дорогой, провожая товарища, или видишь что-нибудь интересное и заходишь купить.

        А вот и конец года:

        — Еще только месяц остался, три недели.

        Напишут ли внизу табеля красными чернилами «переводится» или, может, на второй год?

        Предпоследняя контрольная работа, последний ответ — переэкзаменовка! Есть еще время подтянуться. У каждого есть предмет, в котором он уверен, и такой, которого он боится.

        А развлечения? Экскурсия, кино, театр, выставка; а библиотека, спектакль, клуб?

        Я заметил, что на школу жалуются те, кому дома хорошо, у кого дома много разных развлечений, или те, от кого родители требуют, чтобы они хорошо учились, хотя они неспособные и учение дается им с трудом.

        Не всегда виноват отец в том, что он мало зарабатывает, не всегда виноват ученик, что у него нет хороших отметок. Часто взрослые говорят:

        «Если бы ты хотел».

        Да бедняга и хочет, да не может одолеть.

        «Способный, но ленивый».

        Может быть, к одному и способен, а к другому нет. Один хорошо пишет сочинения, а не может решать задачи. Один робеет и всегда хуже отвечает, другой не умеет быстро думать, у третьего плохая память. У одного легко пропадает охота, у другого сильная воля.

        Если слышишь, что школа трудная, скучная, суровая, несправедливая, то это значит, что ничто не может быть совершенным. Бывает и так и эдак, и то и это. Радость, веселье, добро; но и скорбь, и гнев, и бунт.

        Приятно получить часы или велосипед, но хватишь горя, когда их испортишь. Приятно иметь хорошего товарища, но будут и ссоры, и тоска возьмет, когда заболеет.

        Может быть, и школьные хлопоты интересны, а неуспехи и трудности будят мысль? Дуралей тот, кто хочет, чтобы все всегда было легко.

        Один неспособный мальчик придумал себе такую игру.

        — Когда я решаю задачу, цифры — это солдаты. А я полководец. Ответ — крепость, которую я должен взять. Если мне пришлось туго, я вновь собираю разбитую армию, составляю новый план битвы и веду в атаку.

        Стихи, которые я должен выучить наизусть, это аэропланы. Каждое выученное слово — сто метров вверх. Если я выучу стихотворение без ошибки, я беру высоту в три километра. Так приятно ни разу не сбиться.

        Когда я пишу, я шофер. Переписанные буквы и слова — проделанный путь. Если удается написать всю строчку красиво — это лес, а плохо написал — пески или болото. Когда я кончу писать и чернила высохнут, веду по бумаге палочкой и ворчу, как мотор.

        Разное выдумываю, чтобы не было скучно.

        Каждый ищет свой способ облегчить работу. Иногда поможет товарищ, часто что-нибудь поначалу кажется трудным и неинтересным, а потом вдруг поймешь — и пошло хорошо.

РАЗВЛЕЧЕНИЯ

        «Легкие» мысли были такие: «Работа нужна, учение нужно, а развлечения — это как бы награда, придача».

        И точно так же: «Хлеб, суп, молоко — это пища, а конфеты и фрукты только вкусные и, значит, ненужные».

        Раньше люди думали именно так.

        И только позже поняли, что все по-другому. Теперь уже есть много книжек об играх и развлечениях, и в газетах пишут о спорте и состязаниях как о важных делах. Уроки гимнастики в современной школе — это уроки подвижных игр и развлечений. Люди уважают и труд, и отдых, и учебу, и развлечения. Впрочем, сказать, что — работа, а что — развлечение, не так просто.

        Один читает книжку и думает, что работает, а для другого чтение — лучший отдых. Приятно ведь копать землю, резать картон, пилить фанеру, рисовать, лепить, вырезать, играть на гармонике и на скрипке — так что же это, развлечение или работа?

        Пешеходные экскурсии, плавание, гребля, велосипед, коньки, бег, прыжки. Болят руки, ноги, спина, человек устал, но доволен.

        Правда ведь: каждый работает по-своему и по-своему отдыхает. Один любит одиночество, другой — общество, тот — тишину, этот — шум. Игры девочек и мальчиков, младших и старших несколько отличаются. Бывает даже, одному скучно от того, от чего другому весело; одного раздражает и даже сердит то, что другой как раз любит. Люди бывают и спокойные, и подвижные, все любят что-нибудь свое и по-своему, и потому не мешайте друг другу!

        Я заметил, что больше всего ребята сердятся, если им мешать играть. Раньше я считал, что это пустяки. И очень сердился, когда кто-либо мешал другому делать уроки: хватал тетрадь, ручку, поддразнивал, что не отдаст. Если то же самое проделывалось во время игры с мячом, я считал, что это шутка и не стоит сердиться. Если ребята играли в догонялки и кто-нибудь останавливал догонявшего или убегавшего — тоже, мол, несерьезное дело. Играли в прятки и выдали место укрытия — тоже, мол, невинная шутка. Даже на обман во время игры, казалось мне, не стоит сердиться. Например, не попал, а говорит, что попал, или была не его очередь, и он сделал то, что ему не полагалось.

        — Ерунда, стоит ли злиться!

        Наконец однажды в колонии я понял. Дело было так.

        На веранде было мало народу: двое мальчиков играли в шашки, еще один строил домик из кубиков, один читал, один играл в мяч. Остальные бегали в лесу и перед домом. Вдруг входит на веранду этакий всеми нелюбимый надоеда. Сперва он разозлил игравших в шашки — стал вмешиваться и давать советы. Потом стал хватать кубики и дразнить того, кто делал домик. Затем полез к тому, кто читал:

        — Покажи, что читаешь, покажи, есть ли картинки.

        Наконец принялся мешать игравшему в мяч.

        Иногда девочки танцуют, а какой-нибудь мальчишка начинает толкаться, дурачиться, паясничать. Или вся группа поет хором, а один нарочно фальшивит и визжит. Или кто-нибудь рассказывает сказку, а такой вот не хочет слушать.

        — Уйди, — говорят ему.

        — А что, и посидеть с вами нельзя?

        Назло перебивает, мутит всех и выводит из себя.

        Я составил следующие правила игры:

        1. Нельзя, нельзя и еще раз нельзя мешать в игре, ничуть не меньше, чем в учебе.

        2. Нельзя брать без разрешения чужой мяч, коробочку, палочку, камушек, так же как нельзя брать без разрешения чужую ручку, тетрадь, книжку.

        3. Если тебе одному не хочется, если тебе одному не нравится, отойди и не играй, а не говори: «Раз вы со мной не хотите или не хотите играть так, как я хочу, я буду вам мешать».

        Раньше меня удивляло, почему ребята так быстро узнают нового товарища, так сразу знают, кто будет хорошим товарищем, а кто нет. Потом я понял: легче всего узнать во время игры. Ребята сразу говорят:

        «Задавала, командир, ломака, недотрога, подлиза, псих, злюка, ябеда, плакса».

        Неправда, что дети легко ссорятся. (Взрослые больше злятся, если им мешать.) Сколько раз случалось мне слышать, как ребята говорили: «Ну ладно, скажи, как ты хочешь?»

        Или: «Мы хотим так, а если кому не нравится, может не играть».

        Я видел, как охотно ребята принимают в игру и маленьких, и слабых, и неловких, лишь бы они не ссорились и не требовали, чтобы им дали делать то, чего не умеют.

        Неправда, что в играх ребята готовы слушаться только взрослых. Наоборот, в массовых играх ребята сами хотят, чтобы нашелся кто-нибудь из них самих умный, справедливый и всеми любимый, кто указывал бы, как должна проходить игра и кому что надо делать; кто уступал бы, если ребята хотели играть по-другому или хотя бы один заупрямился; умел бы мирить спорящих и следил бы за тем, чтобы ребята не слишком расходились, не били чего, не рвали и не было драк и слез.

        — Хороший товарищ, с ним приятно играть, — говорят ребята.

        Я заметил одно любопытное явление, но долго не мог его объяснить.

        Когда в игре приходится бегать, долго все идет хорошо. Вдруг ребята ссорятся, и, что меня удивляло, ведь из-за пустяка! И что как легко ссорятся, так легко тотчас и мирятся. Сперва все сразу бросают игру, обе партии сходятся и поднимают спор. И также вдруг кто-нибудь один скажет:

        — Ну, баста. Кончай. Все равно. Начали.

        И все дружно возвращаются к прерванной игре. Иногда лишь немножко что-нибудь изменят или один выйдет из игры и его место займет другой.

        Наконец я догадался.

        Когда игра удалась на славу, жалко прерывать, а все очень устали. Но сознаться, что ты устал и хочешь отдохнуть, никому не хочется. Поэтому не нравится, мол, в игре то-то и то-то. Это даже не ссора, а просто разговаривают. Если поблизости есть скамейка, некоторые сядут и ждут, пока те не кончат.

        Взрослые отдыхают не так, как ребята. Уставший взрослый отдыхает час, полчаса; ребенок же, весь в поту, валится, запыхавшись, на лавку, а через три минуты уже вскакивает.

        Мать говорит:

        — Посиди немножко, отдохни. Смотри, как ты выглядишь, как у тебя бьется сердце.

        Да нет: он уже отдохнул.

        Однажды я долго сидел в поле и слушал, как пели жаворонки. И я подумал, что сердце жаворонка должно походить на сердце здорового, веселого мальчишки: любит доводить себя до изнеможения и быстро отдыхает.

        Человек любит усилие, любит, чтобы удавалось, хочет знать, сумеет ли и на что он способен, хочет, несмотря на трудности, закончить, победить, доказать себе и другим, что он сильный и ловкий.

        Да и устаешь от сидения. Если в человеке накопится сила и он не может ее израсходовать, он сидит как отравленный, изголодавшись, соскучившись по движению.

        Именно потому так хаотичны и неприятны школьные перемены, особенно если нет просторного рекреационного зала. Ребята больше толкаются и пихаются, чем играют; несколько человек безобразничают, остальные забились в угол: все равно из игры ничего не выйдет.

        Это печально: тихие ребята не учатся отстаивать свои права, а хулиганье командует и наглеет.

        Много было у меня архитруднейших мыслей на тему: что делать, чтобы дерзкий кулак заменить справедливостью. Я пробовал по-разному.

        Двадцать мальчишек. Я хочу дать им мяч. Кто, проталкиваясь вперед, первым крикнет:

        — Мне!

        Кто поймает и что будет делать?

        Теперь все чаще вместо настырного эгоистического «мне» слышишь благородное «нам» и вместо своеволия встречаешь предписания и законы игры. Бывают и судьи, к сожалению, не всегда справедливые.

        Часто эгоизм отдельных личностей сменяется одинаково неприятным и низменным эгоизмом партии, группы, лагеря. Надо уметь проигрывать с достоинством и честно оценивать положительные качества противника.

        Помню, ребята играли в «двойной бой». С одной стороны оставалось трое, с другой — только один. И тут случилась необыкновенная вещь: он сразу выбил всю тройку. Мячик сам как-то к нему отскакивал, а те опешили и совсем не защищались.

        Раздались рукоплескания. Кричали «браво» и поздравляли и победители и побежденные, и свои и противники, радовались все. На глаза мои навернулись слезы умиления, и я не стыжусь этих слез.

        Да, так и должно быть! Не ревность, не недовольство и жалобы, не хвастовство и унижение противника, а рыцарское сознание своего и его достоинства, гордая вера, несмотря на неуспех, в свои силы, убеждение, что равный тягается с равным, уважение к человеку.

        Многое стало лучше. Помню злые проклятые времена бандитских драк и бросания камнями. Много драк перевидал я на своем веку. Под влиянием спортивных игр даже драки облагородились.

        Когда я вижу, что дерутся двое мальчишек одинаковой силы, я не прерываю, а смотрю вместе со всеми.

        Лучше обождать, ведь если сразу вмешаться, ожесточение возрастает.

        Драка редко возникает случайно, часто взрыву предшествует долгая взаимная обида. Конечно, водятся еще такие ребята, которые охотно пихнули бы или ударили младшего или более слабого, но это я строго запрещаю, да и товарищи не допустят. Я знаю, даже буяну и злюке драка не по вкусу, если он знает, что получит на орехи.

        Так вот, раньше дрались так, чтобы причинить как можно больше боли, а теперь, только чтобы обезвредить противника. Это уже похоже на спортивные состязания.

        Кончая эту коротенькую главку, я дам вам важное правило:

        «Не надо стыдиться играть. Детских игр нет».

        Зря взрослые говорят, а зазнайки за ними повторяют:

        «Такой большой, а играет, как маленький. Такая большая, а играет еще в куклы».

        Важно не то, во что играть, а как и что при этом думать и чувствовать. Можно умно играть в куклы и глупо и по-детски играть в шахматы. Можно интересно и с большой фантазией играть в пожар или в поезд, в охоту или в индейцев и бессмысленно читать книжки.

        Я знал мальчика, который не только читал, но и сам писал хорошие стихи и рассказы, а любимой игрушкой у него были солдатики: у него были целые полки разного рода войск разных стран, и он расставлял их на столе, окне, на полу, стульях и рисовал карты и планы.

        Не зазорно играть с девочками и с младшими.

        Я заметил, что ребята не всегда охотно говорят о своих играх и стесняются, если взрослый их слышит: боятся, как бы не высмеял, потому что не умеют защищать свои юные мечты.

        Я не говорю: «Играйте в то-то и то-то. Играйте с теми, а не с этими».

        Для игры нужен хороший товарищ и вдохновение, а значит, свобода.

БОГАТЫЙ — БЕДНЫЙ

        Есть люди, которые думают, что дети не должны ничего знать о деньгах и что деньги им не нужны: «Подрастут, сами узнают» и «Живут у родителей на всем готовом, а на свои деньги покупают ненужные вещи и только портятся».

        Обычно деньги дают время от времени, как награду, когда отец или мать в хорошем настроении. Очень редко родители назначают определенный еженедельный оклад и говорят:

        «Покупай что хочешь».

        И только один отец давал каждую неделю по пятидесяти грошей. Он сказал:

        — Даже если ты не будешь слушаться или принесешь из школы плохую отметку, все равно будешь получать по пятидесяти грошей на разные свои расходы. Я хочу, чтобы ты научился тратить деньги.

        Ну да: надо уметь не только зарабатывать, но и тратить.

        Я знавал таких: заведись что, сразу должен потратить на какую-нибудь ерунду. Даже еще в долг возьмут и не подумают отдать. А иной раз старший — легкомысленный, а осмотрительный как раз младший.

        Я целых десять лет заведую ссудной кассой и, если окажется, что ребята хотят читать научные книжки, напишу книжку про то, кто и как берет в долг, как отдает и на что тратит — или же экономит, копит, чтобы купить себе что-либо, что дорого стоит, например: коньки, часы, велосипед или на подарок папе или маме.

        Я знал мальчика, который полгода собирал деньги на футбольный мяч и бутсы, а потом отдал свои двенадцать злотых матери, которая заболела.

        Много горя приходится хлебнуть бедным в школе, ведь даже бесплатные школы дорого стоят.

        Хорошо ученику, которому родители в начале учебного года покупают все необходимое: книжки и тетрадки, и спортивные башмаки, и портфель и охотно платят взносы.

        Неприятно просить, когда у родителей нет денег.

        Один вырывает из тетрадки страницы, а грязную тетрадку выбрасывает, и никто даже и не знает; ему и дела нет, что потерял карандаш. А другой пишет маленькими буковками, чтобы на дольше хватило.

        У одних ребят есть своя комната, или по крайней мере столик с ящиком, запирающимся на ключ, или полка. Эти могут спокойно делать уроки. А другие окоченевшей рукой при темной лампе на колченогом столе пишут плохим пером и бледными чернилами на скверной дешевой бумаге.

        Не каждый завтракает перед тем, как идти в школу. Может быть, он даже и не чувствует голода, привык, только какой-то усталый, сонный и голова болит.

        Иногда у одного все есть, а учится он неохотно, а другой и хочет учиться, да родители говорят, что хватит, пора на жизнь зарабатывать.

        Я долго считал, что каждому ученику хочется повзрослеть, и лишь недавно убедился, что это не так. А если ребята хотят быть большими, так затем, чтобы зарабатывать и помогать родителям, «чтобы мама не мучилась».

        Говорят: бедняк, бедный, убогий, малосостоятельный, состоятельный, богач, магнат.

        Разные бывают степени избытка и недостатка. А можно еще и иначе делить людей: на тех, у кого есть столько, сколько надо, и тех, кто тратит больше, чем зарабатывает.

        Отец мало зарабатывает — по десяти злотых в день, — семья живет спокойно, а можно расходовать по пятидесяти злотых на одних детей, и дети несчастны. Бедные родители могут быть веселыми и говорить о приятных вещах, а состоятельные — нервными, раздражительными, сердитыми, озабоченными.

        Точно так, когда один довольствуется пятью грошами на конфетку и редко ходит в кино, а другому и злотого мало, и он все думает, где бы еще добыть?

        Может быть, потому взрослые не всегда охотно объясняют, что считают это слишком трудным — дети, мол, не поймут.

        Ошибаются взрослые! Ребенок хочет знать и имеет право знать, ведь горе родителей тяжелее своего собственного. Впрочем, в бедных семьях дети знают, отчего раз бывает целый обед, а другой — только хлеб да чуть подслащенный чай; знают, сколько стоят подметки и новая шапка. Знают, что лучше, когда у отца пусть меньше заработок, да верный.

        Потому что больше всего печалей там, где раз удается получить даже и много, а потом уже долго ничего и ничего. Безработица — это большое несчастье.

        Неприятно, если ты знаешь урок, а учитель не вызывает, но гораздо хуже, когда ты умеешь и хочешь работать, а сидишь без работы, хотя тот, кто поплоше, устроился.

        Даю теперь важное правило жизни:

        «Милый мой, хороший мальчик, не пей водку, не пей эту отраву проклятую».

        Говорят, водку выдумал сатана. Пожалуй, это так.

        На водку не только уходят деньги, часто последние; водка лишает сил, здоровья, рассудка, убивает волю и чувство чести, отравляет детей, вышвыривает тебя с работы, растлевает душу.

        Когда живешь долго, видишь много страшных несчастий, отворачиваешься, чтобы не глядеть, сердце щемит — так и бежал бы без оглядки и ни о чем не думал.

        Я видел три войны. Видел покалеченных, которым руку, ногу оторвало, живот разворотило, так что кишки наружу; ранения лица, головы; раненых солдат, взрослых, детей.

        Но говорю вам: самое худшее, что можно увидеть, это когда пьяница бьет беззащитного ребенка или когда ребенок ведет пьяного отца и просит:

        — Папочка, папочка, пошли домой.

        Водка тихо ползет, как змея: начинается с рюмочки, а потом больше и больше. А иной паренек и не с водки начинает, а с папирос.

        И я курю папиросы. Жалею, что привык. Да ничего не поделаешь. И не перед людьми мне стыдно, курят почти все, а перед собой, что не могу отучиться. Но я не теряю надежды.

        Ребенку стыдно за пьяного отца, словно бедняжка виноват в чем, стыдно, что ходит голодный, что дома нищета. Я не знаю, почему это так, не могу понять. Иногда — назло — посмеется над своими дырявыми башмаками и поношенным платьем, а в глубине души — тоска и обида.

        Даю вам еще одно правило жизни. Есть ребята, которые любят держать пари. Чуть что, тотчас:

        — Спорим?

        Много горя и жульничества из-за пари. Проиграет, а отдать нечем.

        Я заметил, что если мальчишка часто держит пари, то потом он играет в карты. А пристрастился к картам, так уже не смотрит, есть у него деньги или нет, свои проигрывает или чужие.

        Вот из-за водки-то да из-за карт и попадают больше всего люди в тюрьмы!

        Многие отцы не могут работать из-за болезней. Поэтому люди все время думают о том, как защитить себя от болезней.

        Уже есть прививка от оспы, разные лекарства и больничная касса.

        Я давно живу на белом свете и многого навидался. Я видел бедных, которым повезло, и они стали богатыми, а чаще — обедневших людей, когда-то состоятельных. И именно из-за болезней.

        «Пока отец был здоров, нам жилось хорошо...»

        «Когда отец захворал и больше не мог работать...»

        Так начинаются невеселые рассказы ребят.

        Разница между богатым и бедным в том и состоит, что благополучие бедняка непрочно. Запасов у него нет никаких, и одна болезнь, одна неудача сразу валят с ног всю семью.

        Знаю, на больничную кассу жалуются, знаю, что больничная касса не совсем хорошая. Но и такая нужна и приносит пользу.

        Больничная касса — это самая умная и важная вещь, какую выдумали люди, важнее аэропланов.

        Здоровые люди платят взносы, чтобы иметь, когда захворают, медицинскую помощь, врача, лекарства.

        Здоровье — это главное жизненное благо; больной богач — тот же бедняк; подумай же, какое это сокровище — здоровье для бедняка! А без больничной кассы бедный человек болел, но не имел права болеть. И пропадал ни за грош. Небольшое заболевание без врачебной помощи сразу превращалось в смертельную болезнь.

        Ребятам кажется, что легко сделать, чтобы не было на свете бедных, несправедливости, обид.

        «А почему не выпускают больше бумажных денег, что такое налоги, чем занимается министр финансов и как одна страна дает в долг другой?» Я хотел бы все это объяснить, да сам толком не знаю. Да и невелико утешение знать, коли ничего нельзя поделать: это не от нас зависит.

        Но от нас зависит, чтобы мы друг друга в школе любили, знали и взаимно помогали. А бедные и богатые не знают друг друга и не очень-то любят.

        Есть ребята, которых мало трогает, сколько у кого денег и как он одет, а ведь иные бедные не любят богатых сверстников и, наоборот, богатые не любят бедных.

        Бедным кажется, что все богатые зазнаются, что у них злое сердце и все они барчуки и модные барышни — корчат из себя деликатных и думают об удовольствиях. А богатым опять-таки кажется, что бедные завистливы, неискренни и плохо воспитаны.

        Я знаю, почему это так происходит.

        Потому что порядочный бедный чаще знакомится с богатым распоряжалой и задавалой, а порядочный богатый — с бедным подлизой и шалопаем. Богатый задавала ищет бедных, чтобы хвастать, а бедный пройдоха — богатых, чтобы что-нибудь выманить. А порядочные бедные и порядочные богатые сторонятся друг друга.

        Порядочный бедный думает: «Зачем мне с ним разговаривать? Еще подумает, что я хочу, чтобы он меня угощал. И будет ему казаться, что милость мне делает».

        Порядочный бедный боится несправедливых подозрений, злых товарищей, стыдится, что не так хорошо одет.

        А порядочный богатый думает: «Может быть, он сердится на меня за то, что у меня все есть? Может быть, сердится, что я хотел оказать ему услугу?»

        Я часто слышу, как про ребят говорят:

        «Все они такие».

        Например:

        «Все мальчишки — хулиганье и грязнули».

        Или:

        «Все девчонки — плаксы и ябеды».

        Неправда, каждого надо узнавать особо и особо оценивать, и узнавать не поверхностно, а основательно. Важно не только то, что человек говорит, но и что он думает и чувствует и почему он такой, а не иной.

        Только ленивый человек, который не любит думать, говорит: «Все они такие».

        Когда я был маленьким, я был богат, а потом стал бедным и знаю и то и это. И я знаю, что можно быть порядочным и добрым и так и эдак и что можно быть и богатым, да очень несчастным.

        Надо многое перевидать и многое самому передумать, да и тогда человек часто ошибается и всего не знает.

МЫСЛИ — ЧУВСТВА

        Удивителен этот мир! Удивительные деревья, как удивительно они живут! Удивительные маленькие червячки — живут так недолго! Удивительные рыбы — живут в воде, а человек задыхается в ней и умирает. Удивительно все, что прыгает и порхает: кузнечики, птицы, бабочки. И звери удивительные — кошка, собака, лев, слон. И на редкость удивителен сам человек.

        Каждый человек как бы заключает в себе весь мир.

        Если я смотрю на дерево, получается как бы два дерева: одно на самом деле, а другое у меня в глазах, в голове, в мыслях. Я ухожу и забываю о нем, а потом опять увидел — узнал, вспомнил. Значит, дерево как бы пряталось где-то в моих мыслях.

        Все существует как бы два раза: раз само по себе, а другой раз у меня в глазах, в голове, в мыслях.

        И всегда мне что-нибудь нравится, а что-нибудь не нравится.

        Или стою я на берегу реки и знаю, что это такая-то река. Но в этой реке все время другая вода, вода в ней ни минуты не бывает одна и та же, все капли одной и той же реки постоянно меняются, постоянно другие.

        То же самое, когда я иду по улице, мимо домов и людей. Каждый дом другой, и каждый человек другой, и все это в течение одной минуты. Из минут складываются часы, из часов — дни и ночи, из дней — недели. Зима, лето — и опять долгие вечера, затем опять весна, почки, зеленые листья. Солнце, ночная тьма, месяц, звезды — тучи, дождь, белый снег.

        Все постоянно другое и по-другому.

        То же самое и со мной.

        Словно бы и все тот же, но ведь я расту, делаюсь старше. Я смотрю на часы: стрелка движется, прошла минута.

        Словно бы и все тот же, но то я весел, то грустен и все время вижу что-то другое и о чем-то другом думаю. И даже не знаю, что будет дальше: буду ли я играть, или товарищ рассердит меня и я подерусь.

        Или думаю, что сделаю так, а выйдет как раз наоборот. Раз мне кажется так, а раз — эдак. Вот и получается, что я сам себя не знаю.

        Если спросить: «Ты хороший мальчик?»

        Он ответит: «Сам не знаю... Кажется, хороший».

        Или: «Стараюсь».

        Как будто странно, что человек не знает, какой он на самом деле, даже себя хорошо не знает.

        Мудрец сказал по-гречески: «Гноти сеаутон».

        Это значит: «Познай самого себя».

        Значит, даже взрослым трудно познать самих себя, даже мудрецам. Ведь детям кажется, что взрослые знают все и могут ответить на любой вопрос. А мы не знаем, мы на самом деле не знаем.

        Если я разговариваю и играю с кем-нибудь и знаю, как его зовут, я уже говорю:

        — Я его знаю.

        Так ли это? Часто мне кажется, что он такой, а потом вижу, что он другой, что я ошибся.

        Даже сам я: весело мне — я один, грустно или сержусь — другой.

        Когда мне весело, мне все кажутся хорошими, милыми; я охотно уступаю, легко прощаю; я даже не чувствую, что меня толкнули или что я ушибся. И мне кажется, что и всем должно быть весело.

        А когда человек сердит, все ему не так; он и сам потом удивляется, что такие дурные мысли лезли в голову. Даже выглядишь ты, когда злишься, по-другому. Лицо перекошено, бледное или красное, и глаза совсем другие.

        Когда я смотрю, как двое мальчишек дерутся, я думаю:

        «Что за вихрь, что за буря мыслей и чувств?»

        А когда расходятся, запыхавшись, я прикладываю ухо к груди: бедное сердце колотится так часто и сильно, что останавливается в изнеможении, а потом еще и еще и никак не успокоится.

        Один вспыльчивый, легко впадает в гнев, другой редко злится; один умеет хоть немного, да владеть собой и сдерживается, другой сразу приходит в неистовство, словно убить хочет. Про таких говорят: «Раб своих страстей».

        Правильно говорят: тот, кто не умеет сам себе приказать — «Перестань!», у кого нет сильной воли — тот раб: всякий доведет его до белого каления. Мудрец сказал, что приказывать другим легко, а вот научись-ка быть господином своих собственных мыслей и чувств...

        Бывает, злость сразу проходит, сменяясь чувством раскаяния. Я заметил, что, если очень сердиться на кого-нибудь и кричать, тот стоит злой, взбунтовавшийся: опустит голову, насупит брови, молчит. Тогда я перестаю сердиться и ласково говорю:

        — Вот видишь, и самому тяжело, и всем с тобой тяжело. Больше так не поступай.

        После этого он начинает, хотя и стыдно ему, плакать и каяться.

        Мне кажется, взрослые не должны сердиться на детей, потому что это не исправляет, а портит. Часто взрослым кажется, что ребенок назло им упрямится — не желает что-либо сделать, сказать. Нет, ему стыдно.

        А если кому-нибудь стыдно, он не может говорить, язык застревает в горле, трудно пошевельнуть. В голове пустота, мысли словно улетучились. И ты говоришь и делаешь не то, что хочешь. Стараешься быть смелее, а выходит еще хуже. Сразу можно понять, что человек притворяется: говорит слишком смело и громко, движения чересчур развязные. Или губы прыгают, теребит платье и не может отвечать. Как парализованный.

        Удивительно это чувство страха. Все кажется опасным. Словно кто на мысли набросил черную шаль и душит. Даже дышать трудно.

        Конечно, страх страху — рознь. По-одному боишься днем, в школе, по-другому — ночью, по-третьему — если тебя кто-нибудь напугает внезапно, по-четвертому — если всегда кого-нибудь бояться. Бывает, знаешь, чего боишься, а то и не знаешь.

        Взрослые думают: «Озорной, ничего он не боится, ничего он не стыдится».

        Вовсе это не так.

        Врачи, те хоть скажут:

        — Нервный, боится.

        Да и то не всегда.

        А уж хуже всего высмеивать.

        Я много раз беседовал с такими, которые боятся по ночам: они очень несчастны. А родители думают, что все это пустяки.

        Стукнет что-нибудь ночью, или сон приснится, а часто даже не знаешь, во сне это или наяву.

        Смеяться над детскими страхами или нарочно пугать — жестоко.

        Я часто думал о том, что значит «быть добрым»? Мне кажется, добрый человек — это такой человек, который обладает воображением и понимает, каково другому, умеет почувствовать, что другой чувствует. Если кто-нибудь мучит лягушку или муху, такой сразу скажет:

        — А если тебе так сделать?

        Или, например, бабушка: то старушка как старушка, а то кажется такой бедной, слабой, что хочется помочь, проявить внимание, развеселить.

        Я уже давно заметил, что, если я на какого-нибудь мальчишку очень рассержусь, его сразу обступают ребята и принимаются утешать, объяснять.

        Признаюсь со стыдом, это меня даже злило. Что такое?! Ругаю, — значит, заслужил. А если вокруг него толпа, выглядит так, словно виноват я, а не он.

        Теперь я отношусь к этому иначе: и хорошо, так и должно быть, каждый, попав в беду, должен найти у людей поддержку. Не нравится мне это школьное наказание, чтобы с кем-нибудь не разговаривать.

        Надо уметь сочувствовать добрым, злым, людям, зверям, даже сломанному деревцу и камушку.

        Я знаю мальчика (теперь он уже большой), который собирал на дороге камушки и относил в лес: там их уже никто не потопчет.

        Чувства бывают сильные и острые или мягкие и нежные, бывают яркие, бывают спокойные.

        Что такое любовь? Любишь ли всегда или за что-нибудь, и всегда ли ты любишь тех, кого ты должен любить, и так, как должен? Одинаково или то больше, то меньше? И что такое благодарность и уважение? Какая разница между: любить и очень нравиться? Как узнать, кого больше любишь?

        Я заметил, что ребята не любят говорить о своих чувствах.

        Может быть, им просто трудно? Даже маленькие не любят.

        А взрослые часто задают детям вопрос:

        — Любишь? А кого ты больше любишь?

        Я спросил у одного мальчика, как он узнал, что любит эту девочку больше, чем других? Он ответил:

        — Раньше я говорил с ней, как со всеми, а тут вдруг я ее стал стыдиться.

        Порой даже и не знаешь, что кого-нибудь любишь, но, когда ее или его нет, тобой овладевает чувство беспокойства и какой-то пустоты, сиротливости и одиночества. И хочется, чтобы она или он вернулись. Это называется тоской.

        Тосковать можно по родителям, по товарищу, по дому. А самая сильная тоска — это тоска по родине.

        Столько разных чувств, что всех не сочтешь. Можно попробовать выписывать их из словаря в тетрадку. Потому что тут, в этой книжке, я могу вкратце упомянуть лишь о некоторых наиболее важных чувствах (о которых ребята говорили со мной по душам, а не потому, что их подучили). И об обычных чувствах, повседневных.

        Упомяну еще о трех чувствах: разочаровании, обиде и оскорблении.

        «Я разочаровался. Думал, будет хорошо. И ошибся. Вышло не так, как хотелось».

        Люди говорят:

        — Мучительное разочарование, горькое разочарование.

        Да, подчас чувствуешь как бы боль, а подчас только неприятный горький, терпкий привкус.

        Часто к чувству разочарования примешивается и другое — обида. Мы обижаемся, что нас ввели в заблуждение, обманули наше доверие. Если товарищ выдаст тайну, наговорит на тебя, обманет, тебе неприятно, ты обижен.

        Упомяну, наконец, и об оскорблении. Если хотят меня унизить, или осмеют, или оскорбят кого-нибудь, кого я люблю и уважаю, мне грустно, больно, я сержусь.

        — От удара не так больно, как от слова, — сказал один мальчик.

        — Чем смеяться, лучше бы уж побили, — сказал другой.

        Когда взрослые хотят унизить и оскорбить детей, дети чаще всего делают вид, что им все равно. А не делают, значит, уже утратили стыд. Чувства ведь, если не уметь обращаться с ними, ослабевают, как говорят, притупляются.

        Разные бывают люди. Один часто бывает веселым и редко грустным, а другой как раз наоборот. Один любит почти всех, ни к кому не питает неприязни; а другой словно сердит на всех, трудно на него угодить. Некоторые легко привыкают к новым людям, а другие, недоверчивые, долго приглядываются, прежде чем скажут:

        — Люблю.

        Один долго помнит, другой быстро забывает.

        Разные бывают люди.

        Раньше я думал, как и все: ребята легко сердятся и легко прощают.

        Час назад подрались и опять вместе играют. Только что играли и уже поссорились. Конечно, кто-нибудь скажет в сердцах: «Никогда больше не буду с ним разговаривать. Никогда уже больше не буду с ним играть».

        Или наоборот: «Мы всегда будем дружить».

        Но так говорится только в исключительные минуты, да и у взрослых то же самое. Иногда нарастает исподволь неприязнь, а иногда дружба длится годами.

ЗДОРОВЬЕ

        Взрослым кажется, что дети не заботятся о своем здоровье: если за ними не смотреть, они повыпадали бы все из окон, поутонули бы, попали бы под машины, повыбили бы себе глаза, поломали бы ноги и позаболевали бы воспалением мозга и воспалением легких — и уж сам не знаю, какими еще болезнями.

        Нет. Детям совершенно так же, как и взрослым, хочется быть здоровыми и сильными, только дети не знают, что для этого надо делать. Объясни им, и они будут беречься. Нельзя только чересчур запугивать и слишком много запрещать. Если запугивать, они перестанут верить, а если очень уж стеснять, потеряют терпение и назло станут делать тайком как раз то, что запрещено.

        Люди бывают благоразумные и легкомысленные — как дети, так и взрослые. Ничего с этим не поделаешь. Дети любят больше бегать и все пробовать. И опять ничего уж не поделаешь. Нужна книга, которая объяснила бы все это ребятам спокойно и без запугивания.

        Итак, надо знать, что у одного здоровые зубы и он не знает, что такое зубная боль и зубные врачи, а другой не одну ночь проплакал напролет: болели зубы. У одного болит голова или живот, а другой посмеивается: «Животик у него болит, головка; у меня вон никогда ничего не болит».

        Один порежется, и ничего. Я знал одного очень подвижного мальчика, который проходил лето босым. По возвращении из деревни у него было на обеих ногах семнадцать порезов, ссадин и синяков.

        — Ну и что? Ерунда, заживет.

        А у другого малюсенькая ранка болела неделями.

        Значит, один должен беречь себя, а другой может больше себе позволить.

        Я лучше знаю как раз этих слабых, но никогда не говорю: «У тебя будет воспаление легких». А лишь: «Схватишь насморк». Не говорю: «Сломаешь руку». А лишь: «У тебя заболят руки», когда уж чересчур рьяно борются. Небольшая мышечная боль для здорового человека даже приятна, например: после катка, после гребли, после дальней экскурсии.

        Не следует слишком часто говорить, что будет потом. Надо помнить, что может много раз сойти безнаказанно, и предсказание не исполнится.

        Однажды потный мальчик ел очень быстро мороженое. Я сказал:

        — Увидишь, горло заболит.

        На другой день осматриваю горло: красное, но не больно. Я дал мальчику зеркало, чтобы убедился.

        Другой после крутых яиц наелся слив, а потом стал пить сырую воду. Я сказал:

        — У тебя заболит живот.

        Спрашиваю его вечером.

        — Немножко только поболел, но это ничего.

        Я долго предупреждал одного мальчика, чтобы он, играя, так не расходился, он все не слушался. И наконец, в школе во время борьбы действительно сломал себе руку. А ведь не все переломы одинаковы. Иногда наложат гипс, потом через несколько недель снимут, и все опять так, как было. А вот этому мальчику, о котором я говорю, кость пробила кожу, он пролежал три месяца в больнице и теперь совсем не может сгибать руку. Хуже всего, если кость сломается в суставе.

        Иногда ты тотчас расплачиваешься за неосторожность и добываешь опыт сразу. Но бывает и по-другому:

        Летом ребята жалуются, что чешутся уши или пухнут и горят пальцы.

        — Правильно, ведь ты их зимой отморозил.

        Не всегда болезнь проявляется сразу. Заразился сегодня, а болезнь разовьется по-настоящему только через неделю. Это называется: инкубационный период.

        И не всегда болезнь, иногда просто легкое недомогание. Нехорошо преувеличивать.

        Говорят: «Солнечный удар... Не бегай без шапки... Воспаление мозга...»

        Нет: кружится и болит голова, тошнит и вообще как-то нехорошо.

        «Плохо себя чувствует. Нездоров. Сам не свой. Недомогает».

        Ребенок сам не знает, что с ним, но он подавлен, раздражен, недоволен. А сколько бывает из-за этого ссор, драк, неприятностей дома и в школе?!

        «Живот да головка — лентяйская уловка». Не совсем верная пословица. Не следует недооценивать легких недомоганий.

        «Неженка. Ничего с тобой не сделается. Не умрешь».

        Один преувеличивает, другой недооценивает.

        Верно, от насморка не умирают, но он неприятный.

        Несчастные дети, у которых часто бывает насморк! И дышать трудно, и нос больно, и вообще ни к чему душа не лежит. Да еще пристают.

        «Сопливый. Сопли распустил. Утри нос».

        Иногда и вытирание не помогает, а вытирать очень больно, не у всех ведь натура одинаковая.

        Чтобы быть веселым, нужно хорошее самочувствие; здоровые сердце, нос, голова; здоровая радость свободна от боли и забот.

        И старику неприятно бояться и беречься, а каково это маленькому.

        Я долго не мог понять, почему некоторых ребят товарищи не любят — и что эти ребята действительно неприятные.

        Стоял прелестный весенний день. Все выбежали во двор и весело играли. Один мальчуган продолжал сидеть у меня в комнате, тихий, грустный и бледный. Сначала читал — надоело, потом лег на диван, потом принялся глядеть в окно. Мне стало жаль его. И я говорю:

        — Иди поиграй немножко.

        А он:

        — Ой, не хочется.

        Посидел, посидел, а потом говорит:

        — Пойти, что ли.

        Ладно. Смотрю в окно — что будет дальше?

        Мальчик сошел во двор, постоял немножко и присоединился к играющим. Бегает и бегает, но я ясно вижу, что ему трудно, он запыхался и уже устал. Потом как-то сразу поссорился, и поднялась свалка.

        Я думал, он вернется ко мне, но нет: верно, стыдился.

        Когда у кого-либо болит голова, ему труднее сдерживаться. Даже если играет, он в себе не уверен: а может быть, опять эта дикая боль?

        Я знал одного мальчика, который часто ходил злой, недовольный. У него часто болел живот. Наконец мальчуган расхворался по-настоящему: поднялась температура, он слег. Его положили в больницу и сделали операцию. Эта болезнь называется воспалением червеобразного отростка слепой кишки или иначе аппендицитом. Врач в больнице сказал, что он уже давно был болен. Мальчик вышел из больницы здоровым. И теперь он стал веселым, как все.

        Часто кто-нибудь ходит несколько дней грустный, злой и уже только потом заболевает. Если за это время он наделает со зла глупостей и возникнут неприятности, про него говорят, что заболел от огорчения.

        Я заметил, что слабых часто преследуют. Говорят: «Размазня, растяпа, увалень, мямля, пижон, маменькин сынок».

        В своих суждениях о человеке надо быть снисходительным и осторожным. Не следует думать, что все должны быть одинаково здоровыми и сильными. А смеются даже не со зла, а по легкомыслию.

        Дают прозвища: «Горбун, Хромоножка, Слепой, Заика».

        Один привыкает и лишь держится от ребят подальше, все больше читает и, грустный, затаив обиду, живет в одиночестве, а другой, выведенный из себя несправедливостью, действительно становится неприятным и злым.

        Ребята преследуют и высмеивают толстых. Говорят: «Обжора, жирный, жирняк».

        Неверно. Ведь это тоже болезнь.

        — Болезнь? Что толстый-то?

        Худых опять злючки зовут: «Чахоточный. Скелетик».

        В медицинских книжках пишут, что и очень худые и очень полные люди — нездоровые, а такой ничего не знает, да еще спорит.

        — Такой большой парень и делает под себя! Грязнуля! Вонючка!

        Опять преследования.

        — У него слабый мочевой пузырь, слабые нервы.

        — Какой там пузырь и нервы...

        — Молчать, осел! — закричал я.

        И я поступил плохо, оскорблять нельзя, но не всегда хватает терпения.

        Раз я торопился, сказал что-то, а мальчик не понял. Я обозлился и спрашиваю:

        — Не слышишь, что тебе говорят? Глухой?

        И тут вдруг вспоминаю, что он действительно плохо слышит, после скарлатины у него болели уши.

        Мне было очень неприятно: я дал себе слово никогда больше так не поступать.

        Один известный писатель написал книжку, в которой высмеивают веснушчатого мальчика(1). Очевидно, писатель просто не подумал. Ничего не поделаешь: и опытному писателю случается ошибиться.

-------

(1) Имеется в виду герой повести французского писателя Ж.Ренаря (1864-1910) «Рыжик».

-------

        Я сам долго делал такую ошибку.

        Если был какой-нибудь слабый, или не очень умный, или некрасивый, или несимпатичный ребенок, я всегда просил:

        — Будьте с ним подобрее, отнеситесь поласковее, уступайте ему.

        И вот попался мне глупый и нахальный мальчишка. У него были больные глаза, больные уши и больной нос. Дома его били. Мне и захотелось показать, что уж тут-то о нем позаботятся.

        Славные ребятишки делали так, как я просил: позволяли ему брать мячик, втираться без очереди и вообще все. И этот глупец решил, что теперь он самая важная персона, и принялся командовать и скандалить.

        Наконец, смотрю я, а он подмял под себя и колотит спокойного, умного и доброго мальчика. Тут уж я схватил нахала, оторвал от жертвы и втолкнул к себе в комнату.

        — Хватит доброты! Привык к палке, а здесь не бьют, так и ты не бей! Не умеешь играть, так пошел вон, живо! Не твой черед, так не хватай мяч, ясно?

        И настал покой. Потом над этим мальчишкой взял шефство хороший мальчуган, но уже по собственному желанию.

        Нелепо ведь, чтобы один, хотя бы и в невинной форме, отравлял жизнь всем. Нельзя требовать от группы слишком многого. Здоров ребенок или болен, умен или глуп — каждый должен приспосабливаться к общим законам, не может он быть каким-то исключением. Но и такому не следует докучать.

        Знаю, есть дети, страдающие от отсутствия заботы, но есть и такие, кому чрезмерная забота приносит вред, утомляет и сердит. Мне жалко детей, которым нечего есть и которые недосыпают, но жалко и тех, кого насильно заставляют есть и лежать в постели.

        Я знаю девочку, которую даже рвало за обедом, а отец бил ее за то, что не хотела есть. От любви бил. Но ведь это ужасно и совершенно бессмысленно!

        А в некоторых колониях детям — летом — велят вылеживать в постели по пятнадцати часов. Хотя это и делается по указанию врачей, я заявляю, что это глупо. И говорю так не потому, что не уважаю здоровье, а, наоборот, именно потому, что знаю ему цену.

СПОСОБНОСТИ

        Люди стараются изобрести приборы, которые показывают, здоров человек или нет. Термометр для измерения температуры, силомер, весы, ростомер; есть рентгеновский аппарат, с помощью которого можно видеть кости человека, и легкие, и сердце, не разрезая. Исследуются кровь и моча. Есть специальные зеркала для уха и горла. Очень много инструментов и приборов, и все новые и новые лекарства.

        И, несмотря на это, доктор не всегда может помочь больному, не все знает.

        Еще труднее определить способности человека. И здесь есть разные способы испытания памяти, внимания, умственного развития и способностей к труду и учению.

        Один услышит раз и уже понимает, раз прочтет стишок и уже повторяет без ошибки. Один легко заучивает, но быстро забывает, другой помнит долго.

        Один предпочитает отвечать устно, другой письменно. Одному легко начать говорить, другому трудно. У одного охота и терпение пропадают скоро, а другой любит, чтобы было трудно, легкое ему наскучивает.

        Наконец, один отвечает смело, подскажи ему словечко, и он уже знает, что дальше, и так вывернется, что выйдет хорошо. А другой, робкий и неуверенный, даже если и знает и умеет, все равно отвечает, словно наугад, запинаясь.

        Одному учитель говорит:

        — Не спеши.

        Другому повторяет:

        — Ну дальше. Ну скорее.

        И бывает, что у одного отметки лучше, чем он заслуживает, и он переходит из класса в класс как бы играючи, а другой из кожи лезет, старается, но переползает в следующий класс с трудом, в вечном страхе, через силу.

        Был у меня ученик. Дома все хорошо. Когда мы одни — подумает и решит задачку. Переспросит, если не понял, и умно и весело ответит. А в школе плохо и плохо.

        «Мешают... Не дают подумать... Я и сам не знаю: ну не могу!»

        Мне это было очень неприятно, родители его за плохие отметки били, а он действительно не был виноват. Мне очень хотелось, чтобы его перевели без переэкзаменовки, чтобы хотя бы каникулы у него были спокойные.

        Я пошел в школу посоветоваться, что делать.

        Учитель сказал:

        — Да, верю, что он знает. Но что будешь делать? Я должен ставить отметки за ответы, а не за то, что у него в голове. Сам понимаю, что это нехорошо, да ведь класс слушает и знает, как он ответил.

        Иногда учитель говорит: «Ставлю тебе для поощрения выше отметку». Или: «Снижаю оценку. Для другого это было бы хорошо, но ты, если бы постарался, мог лучше ответить».

        А ведь неприятно, когда беспечному все легко, а добросовестный и старательный обижен. Каждый ведь встречал умных, но невезучих учеников и не очень даже умных, но вот именно способных для школьного учения.

        Люди думают об этом и пробуют учить разными способами, потому что школе стыдно, если хороший ученик окажется потом недобросовестным и нечестным работником или, наоборот, плохой ученик — великим человеком. Раньше в школе часто бывало так, вот мы и хотим, чтобы по крайней мере сейчас было иначе.

        Не так важно, чтобы человек много знал, а чтобы хорошо знал, не чтобы знал наизусть, а чтобы понимал, не чтобы ему до всего понемножку было дело, а чтобы его что-нибудь особенно сильно интересовало, как говорят:

        — Чтобы любил предмет.

        Ведь историк — не инженер, поэт — не математик, врач — не астроном.

        Но каждый человек обязан знать, что творится на свете и что делают другие люди. Это может показаться сначала трудным и скучным, и только потом, когда хорошенько во всем разберешься, видишь, как это интересно. Да и вообще, чего стоит человек, который делает только то, что с самого начала легко и приятно?

        Очень обижают в школе учеников застенчивых и гордых. Ведь такой лучше совсем не ответит, чем ответит плохо. Боится насмешек! Иной раз довольно одного язвительного замечания или улыбки, и он уже замолчал, смешался, оробел, потерял желание отвечать.

        — Я не знаю.

        Не знать, ошибиться, забыть не зазорно, и самый умный человек может не понять вопроса или сказать глупость. А тут сразу смех, суровая критика, издевка. Поэтому каждый старается только повторить то, что сказано в книжке, и стыдится собственных мыслей. Оттого, может быть, и бывают такие книжные ответы, и так важна хорошая память.

        Очень обижают в школе и тех ребят, у которых столько собственных вопросов и недоумений, — и гудят они у них в голове, словно пчелы в улье, мешая слушать и понимать, что происходит вокруг. Иногда напишет такой ученик хорошее сочинение и слышит недоверчивый вопрос:

        — Это ты сам писал, тебе никто не помогал?

        Когда наконец он мог показать, что он не дурак и не с неба свалился, опять его оскорбляют. Поэтому он старается не писать слишком хорошо, а то опять заподозрят. Я знаю такой случай: нарочно хуже пишет.

        — Теперь поверят, что не списал.

        В школе пишут на определенную тему, а это не каждый сумеет. Начнет, а тут в голову пришла другая важная мысль, и он забыл даже, какая была задана тема. И получает плохую отметку.

        У меня хранится сочинение ученика четвертого класса. Очень трудная тема: «Обязанности гражданина». Сам он был харцером и написал о харцерстве искренне, так, как чувствовал и верил. А учитель:

        — Слишком по-детски. Не на тему.

        — А я не знаю, что надо было написать, — сказал он робко, со слезами на глазах...

        Я знаю случай, когда ученица совсем не готовила урока по истории. Было задано о Столетней войне. И несла чепуху, немножко из кино, немножко по подсказкам. Говорила смело, уверенно, вдохновенно. И получила пятерку. Весь класс смеялся и поздравлял.

        Часто кто-нибудь нарочно делает вид, что мало занимается, а знает. Ведь выглядит так, что только способные люди стоящие, а неспособный — Золушка Золушкой.

        А между тем способный не закаляется в борьбе с трудностями, зазнается от легких побед и губит свои способности. Заважничает и думает, что ему все сразу дается, и недооценивает усидчивость и медленное, шаг за шагом, упорное стремление к цели. Он признает только свой тип способностей и презирает другие.

        Я заметил, иногда класс любит своих первых учеников, чаще же не любит, и вовсе не из зависти.

        Разве красивое пение, рисунок, вышивка, рамка не стоят правильного решения задачки?

        И чего стоят способности, если человек не хочет и не старается?

        Я видел способных, но ленивых и недобросовестных людей. Что из того, что медсестра знает, как обращаться с больными, или воспитательница сдала экзамены на пятерки и помнит, что пишут о детях ученые, если первая не любит больных, а вторая — детей?

        Характер человека и его призвание важны, но, быть может, доброта и честность даже важнее.

        Когда думаешь об этом, возникает много трудных мыслей. Но ведь я пишу о правилах жизни. А правила эти такие:

        «Не завидовать».

        «Не досадовать на себя».

        «Не падать духом, упорно стремиться к цели».

        «Быть дисциплинированным, всегда выполнять свои обязанности».

        Если здоровье, материальные условия, отсутствие школьных способностей или, наконец, семейные обстоятельства не позволяют сделать много, можно и меньше, только хорошо и с ясной душой.

        Я знаю жалких, несчастных профессоров и спокойных, очень полезных и всеми любимых учителей скромной средней школы.

        Знание — это не только книга, даже не только голова, но и рука.

        Уважай руку с ее орудием труда и уважай знание, которое дают тебе жизнь и собственная мысль. Задача книги облегчить, ускорить познание жизни, а не заменить его.

        Теперь уж такая мода — всех сажать за книжку, а я помню времена, когда мстительный захватчик запрещал читать и книги были редкостью.

        Помню, в небольшой комнате детского сада стояли два старых шкафа. В этих шкафах совсем не было книг — все они были на руках у читателей: толстые и тонкие, с картинками и без картинок, немножко новых и много старых, потрепанных, грязных, без начала и без конца; веселые книги и грустные, легкие и трудные — научные книги, повести и стихи.

        Таких бесплатных читален было несколько. Мы выдавали книги по субботам (вечером) и по воскресеньям (после обеда).

        Но уже задолго до открытия читальни в сенях, на лестнице и на улице толпились ребята. Больше всего было мальчиков; девочки не решались, разве что самые храбрые.

        Так и стояли ребята и в летний зной, и в зимнюю стужу. Но не унывали и совсем не скучали: подбирали для себя друг у друга книжки.

        — Помни, моя очередь. Смотри, другому не отдай.

        — Нет, постой, на прошлой неделе ее уже один мальчик просил.

        — Ну тогда, если он не придет.

        Подбирали книги для себя, родителей, братьев, сестер. Я всегда удивлялся, что при такой толчее не было ни драк, ни ссор. Часто только слышалось:

        — Погоди, пожалеешь!

        А что за счастье, когда наконец кто-нибудь находил и получал то, чего ждал многие месяцы! Как пробирался сквозь толпу и бежал домой, прижимая книгу к груди!

        Взрослые считают одни книги полезными, другие — вредными, те — умными, эти — глупыми. Я позволяю читать всякие книжки, не хочу, чтобы читали украдкой. И я заметил, что одни книги пробуждают желание читать, а другие, наоборот, отбивают охоту к чтению и что вовсе не книга портит ребенка: хороший ребенок и ищет хорошую книжку, как и друзей.

        И пусть ищет, и пусть ошибается и заблуждается, пока не нападет на общество доступных ему хороших книжек, потому что трудная книжка только выводит из терпения и злит.

        Воспитатель обязан уметь терпеливо ждать, когда разовьются способности, а с ними — любовь к хорошей книге.

СИМПАТИЧНЫЙ — НЕСИМПАТИЧНЫЙ

        Кто красив, тому легче быть симпатичным.

        Да, здоровому, красивому, веселому, способному легко быть и симпатичным. И сам он дружески улыбается людям, и люди ему отвечают улыбкой.

        А слабого, некрасивого, угрюмого, неспособного частенько доймут, допекут. С недоверием сближается он с людьми, с неприязнью думает о более счастливых товарищах.

        Но очень редко кто-нибудь нравится всем одинаково. Один говорит: «красив», другой: «так себе».

        — Хорошенький.

        — А по мне так некрасивый. Как кукла!

        Тому нравятся черные глаза, этому — голубые, один любит темные волосы, другой — светлые. У одного красивые глаза и некрасивый нос, у другого красивый рот и некрасивые зубы.

        Иногда говорят про кого-нибудь, что он не то чтобы очень красив, но обладает обаянием. Не знаю, что это значит.

        Милая улыбка. Прелесть взгляда. Ловок, грациозен. Не высок и не низок, не толст и не тонок. Обаяние внешности.

        Иногда кто-нибудь нравится потому, что он такой, как все, иногда именно потому, что не похож; на других.

        Одно ли то же: красив и симпатичен?

        О, нет!

        Бывает так, что смотришь издали — кажется симпатичным, а стоит с минуту поговорить, и уже перестал нравиться. Иногда с кем-нибудь часто встречаешься, а нет желания сблизиться, даже несколько раз разговаривал, и все ничего. И только потом видишь, что он очень и очень симпатичный. С одним ты сразу хороший знакомый, а с другим сначала тяжело как-то и неприятно.

        Надо знать очень много маленьких и больших, тихих и веселых девочек и мальчиков — бледных и румяных, красивых и некрасивых, хорошо и бедно одетых, — чтобы понимать, будет ли тебе кто-нибудь симпатичен сразу или лишь со временем, на короткий срок или навсегда.

        Надо много раз ошибиться, чтобы не очень верить тому, что говорят другие, и самому знать, что тебе нравится и кто тебе симпатичен.

        Раньше мне казалось, что веселый любит веселого, маленький — маленького, слабый — слабого, что, мол, сам порядочный и ищет порядочных друзей. Да, и так бывает, только не всегда. Раньше я даже советовал, кому с кем дружить; теперь я не люблю вмешиваться, не знаю.

        Подружились два мальчика — я старался угадать:

        «Наверное, поссорятся... через месяц? Или через полгода?»

        Теперь мне чаще удается отгадать, но не всегда. Так все это удивительно, так трудно понять, столько тут тайн.

        Я только спрашиваю:

        — Любишь его?

        Отвечает:

        — Мне он нравится.

        И даже знает, какие у товарища недостатки.

        — Вообще-то он не очень симпатичный, но я его люблю: он ко мне хорошо относится.

        Иногда несносный для всех, добр и деликатен с товарищем. Иногда доставляет много хлопот взрослым, а со своими приветлив и весел.

        Иногда довольно чем-нибудь одним походить друг на дружку, и ребята уже вместе. На короткий срок, а то и на долгий. Не каждый любит менять друзей.

        Я перевидал на своем веку много странных дружб.

        Например, спрашиваю:

        — За что ты его любишь?

        — А его никто не любит, ему одному тяжело.

        Спрашиваю:

        — О чем вы с ним разговариваете?

        — По-разному бывает. Иногда я советую ему, как исправиться.

        Взрослые зря боятся, что плохой испортит хорошего, или (тоже неправильно) требуют, чтобы хороший исправлял плохого. Мне кажется, здесь нельзя ни запрещать, ни заставлять. Нельзя даже часто спрашивать — назойливые вопросы отпугивают, вызывают недоверие, неприязнь.

        По мне лучше знать мало, да правду.

        Один умеет делать то, что может пригодиться другому; ребята вместе строят или покупают, одалживают, меняют, держат пари, дарят и получают подарки. У одного есть как раз то, что сейчас нужно другому; у этого больше, у того меньше. Непонятно даже, дружба это, шефство или торговая сделка? Часто ребята и не любят друг друга, да должны быть вместе, потому что одному что-либо сделать трудно.

        — Хороший он?

        — Так себе, не очень.

        — А все время вдвоем?

        — Ну и что из того?

        Когда я говорю с мальчуганом, он спокойный, отвечает серьезно, а другой такой же мальчуган знает его и веселого, и сердитого, и печального, и когда он закапризничает, надуется и обидится, и когда дает и берет. Удивительно ли, что они лучше знают друг друга?

        Каждый сам постепенно учится быть осторожным. Чужие правила жизни меньше всего помогают.

        Раньше меня сердило, когда один из друзей только давал, а другой только брал. Вместе покупают мороженое, фотографируются, ходят в кино, а платить, угощать — один. Теперь я уже не вмешиваюсь; бывают такие, кому это доставляет удовольствие, кто хочет «купить» хорошее отношение.

        Я даю одно только правило жизни:

        «Не будь трусом, имей мужество прямо заявить, что не хочешь. Не стесняйся и проси помощи, если сам не справляешься».

        Потому что ложный товарищ пригрозит:

        — Я знаю про тебя то-то и то-то. Знаю все твои секреты. Поссоришься со мной — расскажу.

        Или просто начнет мстить — лезть и бить.

        Славная мордочка, умильные глазки, вежливые словечки могут обмануть не только маленького мальчика. Я удивлялся раньше, когда ребята не любили кого-нибудь, кто мне казался симпатичным: даже подозревал зависть. Теперь у меня зорче глаз и я признаю, что правы товарищи: им лучше знать.

        Как-то в летней колонии был большой мальчик, серьезный и спокойный, которого, как мне казалось, все очень любили. Одно меня поражало, сам он делал то, что другим запрещал. Выглядело это так, словно он следит за порядком, а самому ему соблюдать режим не надо. Несколько раз он солгал; пойманный на вранье, изворачивался и посмеивался, наконец не выдержал и нагрубил.

        И тотчас целая группа ребят, словно по тайной команде, перестала слушаться и стала делать назло.

        Лишь тогда я понял, что он как бы главарь шайки, что ребята его не любят, но слушаются, потому что он запугивает, а тайком и бьет. Я был изумлен. Как это столько ребят могут бояться одного нечестного грубияна? Но он был не один: у него было несколько подручных, которые доносили, когда кто-нибудь бунтовал, — и он мстил.

        Именно тогда я впервые понял, а потом еще и еще в этом убеждался, как необходимо самоуправление, когда каждый имеет право мужественно сказать, кого он на самом деле любит.

        Теперь уже, кажется, я знаю, кого почти все ребята больше всего любят. Не самого красивого, не самого веселого, не самого спокойного, а того, кто справедлив, отзывчив и тактичен.

        Нелегко объяснить, что такое такт. Пожалуй, тактичный человек это такой, который умеет подойти к людям. Сердцем или умом, но он понимает, кому что надо, и охотно предлагает свою помощь. Осторожный, он не настаивает на своем, имея дело со вздорным; не хвастает и не насмехается, не задевает веселой шуткой печального; не лезет, когда не просят, с советами и не болтает лишнего, не злится сам и каждого старается оправдать и защитить. Не нужен — нет его, может принести пользу — тут как тут.

        Не навязывается с заступничеством, но и не отказывается заступиться. Непрошеный, не защищает, но и не побоится, видя несправедливость и обиду, выступить в защиту. Не побоится ни товарища, ни воспитателя, и потому подчас у него бывают и неприятности, и недоброжелатели.

        Вот уже десять лет как я провожу плебисциты, то есть голосования. Голосования бывают тайные. Каждый бросает в урну листок. На листке ставится плюс (то есть люблю), минус (не люблю) или нуль (безразличен). Потом подсчитываются голоса. Я делал и по-другому: каждый диктовал пять фамилий ребят, которых он больше всего любит, и пять таких, которых не любит. И еще иначе: каждый выставляет всем ребятам оценки; пятерка — значит очень люблю, четверка — люблю, тройка — безразличен, двойка — не люблю, кол — очень не люблю.

        Благодаря этим голосованиям я понял многое.

        Очень важна для меня уверенность, что ребята не знают зависти. Если он симпатичный — радуются, что он отличник. Готовы любить за то, что хорошо поет, танцует, рисует, играет в мяч, высоко прыгнул, победил. Благодарны, что они вместе. Больше позволяют ему и больше прощают. Но при одном условии: чтобы не зазнавался, считался с группой и не был подлизой или задавалой. И не слишком командовал.

        Любят и больших, и маленьких, но не любят, когда малыш распускает нюни и ябедничает, а подросток корчит из себя взрослого. Малыша тогда дразнят, а подростка высмеивают.

        У кого больше всего минусов, кого не любят ребята, даже брезгают ими?

        Надоед, пролаз, ко всякой бочке затычка. Простят эгоиста, злюку, даже задиру: у них будут и доброжелатели, и недоброжелатели. Но тех ненавидят и зовут по-разному:

        «Смола, человек без всякого самолюбия, подлипала».

        Если сказать такому: «Перестань, уйди», он начнет приставать, цепляться. Пристал — и ну надоедать. Говоришь с кем-нибудь — он сразу хочет знать о чем. Не знает толком или вообще не разбирается и не понимает, а туда же, объясняет и поучает. Пишешь что-либо — тотчас просит: «Покажи». Делаешь что-либо — он уже тут как тут: «Дай, я быстрее... я лучше...»

        Многие не знают, как трудно шутить. Неудачная шутка причиняет боль, доставляет неприятность, вызывает слезы вместо смеха. Шутка не ко времени мешает. Докучать и высмеивать — уже не шутка. Шутка тогда хороша, когда все смеются и никому не неприятно. Про горе-шутников говорят:

        — Шут.

        И тоже не любят.

        Какие отсюда следуют правила жизни, каждый сам догадается. Одно лишь скажу:

        Каждый человек должен ценить дружеское отношение и стараться его заслужить. Нельзя говорить: «Очень мне надо!»

        Каждый должен дорожить товарищем. Но не надо и заискивать, стараться подольститься. И не следует огорчаться, если кроме доброжелателей найдется недоброжелатель: не все всегда обязаны тебя лишь любить.

ДОСТОИНСТВА — НЕДОСТАТКИ

        — Скажи мне искренне: ты хороший, добрый мальчик? Ответы:

        — Не знаю.

        — То хороший, то так себе.

        — Кажется, хороший.

        — Иногда и не устоишь.

        — Пожалуй, не очень.

        — Мне часто всякие сумасбродства лезут в голову.

        — Сам я не делаю ничего плохого, разве что ребята подговорят.

        Ясно, я спрашиваю не первого встречного и тогда только, когда уверен, что скажет правду.

        У каждого человека есть и достоинства, и недостатки, и у каждого они разные. У одного больше достоинств, у другого больше недостатков. Недостатки бывают более и менее досадные, явные или скрытые. Иногда недостаток особенно неприятен для окружающих, иногда для самого себя. С одними недостатками легко справиться, с другими трудно. А иногда неизвестно даже, недостаток это или достоинство.

        Поэтому-то и нелегко знать правила, как надо вести себя и как исправляться, поэтому на вопрос. «А ты хороший?» — трудно сразу ответить.

        Подвижность, живость — достоинства на уроке гимнастики и недостаток во время урока арифметики, недостаток в тесной городской квартире и достоинство в деревне.

        Бережливость — достоинство, скупость — недостаток, а ведь скупость — это только слишком большая бережливость.

        Скромность — достоинство, но чрезмерная застенчивость может походить на упрямство и скрытность, тут даже взрослые часто ошибаются. Иногда доброта просто легкомыслие и вместо пользы приносит вред. Надо уметь и умно отказать, когда просят. А сколько неприятностей у тех, кто одалживает кому-нибудь нужные ему самому вещи или даже не свои.

        — Зачем ты ему дал?

        — А он попросил.

        — А разве ты не знал, что он забывает, теряет, не отдает?

        — Знал.

        — Так зачем же ты дал ему чужую книжку?

        — А он попросил. Я думал, он вернет.

        Эгоист называет доброту глупостью и зло твердит, что не стоит быть добрым. Нет, стоит, и следует и помочь, и услужить, только надо наперед думать.

        Плохо, когда мало думают, но нехорошо и когда слишком долго думают, колеблются, не знают, как поступить. Доверчивость может быть и достоинством, и недостатком.

        Любопытство и пронырливость — недостатки, но нехорошо, когда кому-нибудь ни до чего нет дела и ничто не интересно.

        — Да ну, не стоит, а мне-то что?!

        Один переоценивает себя, другой недооценивает. Бывает хищное самолюбие и достойная гордость.

        Я долго мог бы перечислять и всего не сказал бы.

        Вот почему в этой путанице трудно разобраться. И должен добавить, иногда мешают понять сами взрослые.

        Один говорит:

        — Я хочу, чтобы мальчик был такой, как я.

        Во-первых, маленький не может быть таким, как взрослый. Во-вторых, и у меня, взрослого, есть свои недостатки, и я вот, например, совсем не хочу, чтобы у ребят были такие же недостатки, как у меня.

        Другой говорит:

        — Дети должны слушаться; мальчуган должен быть таким, каким я хочу и велю.

        Во-первых, уверен ли я, взрослый, что я всегда прав, а во-вторых, может ли мальчуган, хотя и хотел бы, быть таким, каким мне нравится? Всегда таким?

        Раньше меня больше всего огорчало и сердило, когда что-нибудь плохое делал не хулиган, а как раз хороший мальчик. И я говорил с упреком:

        — А я тебе доверял. Не ожидал! Понять не могу... Сам не знаю, что с тобой делать.

        Теперь я уже понимаю, что все не ангелы, и знаю, что надо сказать лишь:

        — Старайся больше так не поступать.

        Не надо ждать и требовать слишком многого, потому что это отбивает охоту и у хороших, и у плохих.

        Один говорит, полный горечи:

        — Мне уже никогда ничего нельзя.

        А другой:

        — Не стоит стараться, все равно все пропало.

        Каждый должен верить, что он может исправиться, что у него есть не только недостатки, но и достоинства.

        Я убедился — у ребенка потому лишь столько столкновений с окружающими и страданий, что он думает: «Я плохой». Ребенок не знает четко своих недостатков и, значит, не знает, в чем ему надо исправляться.

        Говорит:

        — Никогда уже больше не буду так делать.

        И думает, что это ему удастся сразу, совсем и раз и навсегда.

        А ведь это не всегда так бывает. И он ожесточается.

        — Ничего не поделаешь, я такой и таким и останусь. Или еще хуже:

        — Если я стараюсь и это не помогает, я назло буду еще хуже. Пускай что хотят, то и делают.

        Иногда он замечает, что он не такой уж плохой, и спрашивает себя:

        — И чего в самом деле они от меня хотят? Почему все только сердятся?

        Часто спокойным ребятам легко прикинуться хорошими, и это возбуждает гнев и зависть:

        «Размазня... Кукла... Маменькин сынок... Неженка... Тихоня... Рева...»

        И чувствительный ребенок страдает, а его товарищи-исподтишники орудуют безнаказанно. Постоянное же приставание портит и тех и других.

        Однажды — это было очень давно — привела ко мне мать сынка.

        — Сил моих нет. Неуч, бродяга, уличный мальчишка. Раньше хоть порка помогала, а теперь и это не помогает.

        Мальчика отправили за границу. Теперь он судья.

        Другой, с которым не могли сладить родители, преподает гимнастику. Третий моряк.

        И сами они натерпелись, и родители с ними исстрадались.

        Теперь все хорошо.

        Надо уметь найти общий язык, уметь мириться. И надо уметь прощать. А часто достаточно лишь переждать.

        Даже у самых хороших бывают черные дни и недели. Одно не удалось, а потом все из рук валится: и в школе, и дома, и человек сам не знает отчего.

        Я заметил, что мальчишки больше всего бесчинствуют в сентябре и в мае. В сентябре они еще помнят о каникулах, о свободе, а приходится сидеть в комнате. А весной, когда наступают первые теплые дни, ребятам уже невтерпеж, и они словно хмелеют. Даже в газетах тогда читаешь, что такой-то и такой-то убежал из дому.

        Действительно, временами трудно, но я говорю себе:

        — Что ж, бывает.

        Иногда кто-нибудь очень следит за собой; обещал исправиться — и удалось! Ничего не сделал плохого, никто на него не сердился. А ведь первые дни самые трудные. И он уже думает, что так и останется, что он, как все. Он уже устал от этого старания. Ведь когда пытаешься исправиться, стараешься не играть, больше сидишь над книжкой, избегаешь всего, только чтобы что-нибудь не вышло. И вдруг катастрофа: опять! Вот тогда-то и наступает эта самая плохая неделя.

        Я знал мальчика, который дрался иногда по два и по три раза в день. Никак не мог справиться с этим недостатком. Я посоветовал:

        — Дерись раз в день.

        Согласился. У него была сильная воля.

        Мы поспорили на две конфеты в неделю:

        — Если за неделю у тебя будет не больше семи драк, я даю тебе две конфеты, проиграешь — ты мне.

        Так прошло четыре месяца.

        Сначала мы спорили только насчет драк дома, а потом и дома и в школе. Сначала о семи драках, потом о шести, о пяти, о четырех, трех, двух и одной драке в неделю. Наконец о нуле — ни об одной. Потом начали спорить о ссорах.

        Помню его последнюю победу.

        Он стоял на лестнице. Другой мальчишка мчался по лестнице вниз, пихнул его, этот того. Но тот вспетушился и дал сдачи. А мой покраснел, насупил брови, закусил губы, сжал кулаки... Это длилось какое-то мгновение. И вдруг ринулся вниз прямо во двор. Там он долго стоял и ждал, когда успокоится.

        Когда пришел срок нашему пари, он сказал улыбаясь:

        — Чуть не проиграл, на волосок был от драки!

        Мальчик этот теперь уже взрослый и говорит, что благодаря пари он отучился драться.

        Таких записанных у меня в тетрадках пари, пожалуй, уже тысяч с пятьдесят. Я заключаю каждую неделю таких пари с разными мальчишками и девчушками по пятидесяти и более. Дело тут не в конфетках, а в победе.

        Спорят о том, что будут вставать сразу как проснутся, умываться как следует, не опаздывать к столу, читать по пятнадцати минут в день; что не будут выскакивать с ответами в школе, стоять в углу, забывать, терять, лезть, приставать, надоедать, давать прозвища, болтать; что будут переписывать старательно по пяти строчек в день и чистить зубы. Что будут или не будут что-либо делать.

        От вранья трудно отвыкнуть. Тот, кто часто врет, начинает с четырнадцати раз в неделю (по два раза в день).

        Да, но кто проверяет, что без обмана? Никто, ведь чтобы выиграть, можно оговорить любое число.

        — На прошлой неделе ты оставлял за собой право соврать четырнадцать раз, а на этой семь. Не мало ли?

        — Хватит.

        — А трудно тебе не врать?

        — Сначала было очень трудно.

        А вот мои проверенные на опыте правила:

        1. «Если трудно, исправляйся не сразу, а постепенно».

        2. «Выбирай для начала лишь один, самый легкий недостаток и прежде всего кончай с ним».

        3. «Не падай духом, если долго нет улучшения или даже есть ухудшение».

        4. «Не ставь слишком легких условий, но такие, чтобы ты мог выиграть».

        5. «Не слишком радуйся, если сразу отучишься; избавляться от приобретенных недостатков легко, а от врожденных трудно».

        Делая то, что ты не любишь, и не делая того, к чему ты привык, ты закаляешь волю. А это самое главное. Стать хозяином своих рук, ног, языка, мыслей...

        Есть люди, которые относятся к себе слишком строго, и это нехорошо; есть и такие, которые слишком легко и слишком многое себе прощают, — это тоже плохо. А бывают люди, которые не знают своих достоинств и недостатков. Эти люди должны стремиться узнать их.

        — Гноти сеаутон, — сказал греческий мудрец: познай самого себя!

МАЛЬЧИКИ — ДЕВОЧКИ

        — Мальчики — люди, и девочки — люди. Значит, между ними нет разницы.

        Так говорят одни.

        — Неправда. Девочки спокойнее, послушнее, порядочнее, прилежнее, деликатнее.

        Так говорят другие.

        — А я предпочитаю мальчиков. Мальчики веселые, не наскучат, они не обижаются, искреннее, больше их все занимает, легче убедить.

        — У девочек сердце мягче.

        Вовсе нет, мальчик охотнее поможет, услужит.

        — Неправда.

        И они спорят и никак не могут согласиться.

        Иные говорят так:

        — Между мальчиками и девочками не должно быть никакой разницы. Если бы они вместе учились, вместе ходили в школу, они были бы совсем одинаковые.

        И, в конце концов, так и неясно, кто прав.

        Нет, ясно.

        Правы и те, кто говорит, что отличаются, и те, кто говорит, что похожи.

        Даже между деревом и человеком есть сходство: дерево возникает из семени, питается, растет, ощущает жажду, дышит, радуется солнцу, старится и умирает, даже спит и отдыхает, его можно даже обидеть, довести до болезни и увечья.

        А птица не любит ли, как человек? Не печалится, не сердится, не тоскует? Хуже, чем человек, поет?

        А собака — верный товарищ?

        Похожи и взрослые на ребят...

        И не отличаются ли друг от друга? Найдешь ли хотя бы двух совершенно похожих мальчиков? Разве все девочки одинаковы?

        Ну а будь в школах совместное обучение?

        А оно и было и есть. Ведь различия могут быть и большими, и малыми.

        Одно дело говорить, как хочется, чтобы было и как должно быть, а другое дело, как оно есть.

        Так кто же лучше, мальчики или девочки?

        У каждого человека есть достоинства и недостатки, кто этого не знает? Недостатки и достоинства есть и у девочек и у мальчиков.

        Нужно понимать друг друга, уважать, прощать и любить.

        Очень долго и мне казалось, что потому у них разный характер, что раньше у мужчин и женщин были неодинаковые права, что юноша ходил на войну и охоту, а девушки ухаживали за больными, пряли и готовили пищу. Поэтому мальчики ловчее, и сильнее, и любят другие игры. Так уж привыкли.

        Может быть, теперь это и реже бывает, но, когда я был маленький, взрослые часто говорили:

        — Ничего, что мальчишка проказничает. Мальчишка и должен быть озорным. А девочке не пристало.

        Будто мальчик должен быть смелым, девочка робкой, мальчик подвижным, девочка спокойной, мальчик легкомысленным, девочка благоразумной.

        Девочки завидовали мальчикам, и между ними не было согласия.

        Но его и теперь нет. Почему?

        Смотрю я и думаю, и вот что мне кажется.

        Мальчиков сердит, что девочки быстрее растут и раньше созревают.

        Приятно расти. А тут вдруг мальчик замечает, что девочка его обгоняет. Одного с ним возраста или даже моложе, а выглядит старше.

        — И что она воображает? Ишь ты: барышню из себя корчит.

        (Это значит: делает вид, что взрослая.)

        Мальчик или горюет про себя, или всячески пристает и докучает.

        — Мамзель-стрекозель, — говорит сердито и с презрением.

        Иногда девочка и сама огорчена, не хочет расти; я знаю случаи, когда девочки мало едят, чтобы не полнеть и не расти.

        Или, выведенная из себя, ответит:

        — Сопляк.

        И война готова.

        Если мальчик ловчее и сильнее, он силится доказать, что он больше значит, а если слабее, начинает делать наперекор, назло. Поссорился с одной девочкой, а в обиде на всех.

        Хуже всего, если люди делают друг другу назло, нарочно, чтобы рассердить.

        Так уж повелось на белом свете, что одному легче, другому труднее, один здоровый и сильный, другой слабый, одному больше дано, другому меньше, — так пусть хоть по крайней мере не будет того, чтобы один радовался, что сумел принести горе другому, один плакал, а другой над этим смеялся.

        Однажды мальчик приставил девочке к голове пробочный пистолет и пугал, что выстрелит. Девочка плачет, а он смеется.

        — Экая глупая: боится.

        Хватает мячик и убегает. Знает, что не прав, а еще дразнится:

        — А что ты мне сделаешь?

        Может быть, я слишком строг, но я думаю, что низко, подло, мерзко:

        Издеваться над беззащитным.

        Досаждать слабому.

        Шутить, доводя до слез.

        Эта никому не нужная злобность так сердит, так возмущает, такое вызывает отвращение к человеку и жизни!

        Часто взрослые думают, что это просто глупость, шутка, невинная проказа. О, нет, проклятое стремление досадить — это, может быть, самый большой недостаток у мальчиков в отношении девочек.

        Знаете что? Я встречал добрых, мягких, веселых, справедливых учительниц, которые потом становились злыми, суровыми, нервными и недоброжелательными оттого лишь, что дети делали им назло. В том и состояла забава: вывести из себя.

        Девочки меньше дерутся: и не пристало, и платье мешает, и волосы; нет сноровки, не знают приемов борьбы. Девочки щиплются или царапаются — руками или словами. Высмеивания, секреты, сплетни, ссоры...

        Мальчишек это очень раздражает. Выходит, мальчишки действуют искренне и явно, а девчонки исподтишка.

        И здесь взрослые допускают большую ошибку. Думают, что удар рукой больнее, чем обида, колкое слово.

        Ошибался и я: я долго думал, что начал тот, кто первый ударил. Вовсе нет, виноват тот, кто задирал.

        «Ангелочки, воображалы, недотроги, нюни, плаксы, ябеды».

        Правда, девочки часто стараются показать, что они лучше, чем есть. Но и мальчики неискренние, мальчики стараются показать, что они хуже, чем есть.

        Не могу понять, почему это так, но мальчику кажется, что ему не пристало, стыдно быть спокойным, благоразумным, благовоспитанным. Мальчишка лучше порвет с товарищами, чем признается, что он не хулиган.

        Да, несправедливо осуждают мальчиков. Но они сами виноваты.

        Мальчику так же, как и девочке, хочется быть красивым, только он в этом не признается. Я знаю, как мальчишки неохотно стригутся, но говорят, что у них мерзнет голова и шапка будет велика. Хочется им хорошо одеваться, хочется быть милыми и деликатными, да не пристало признаться.

        Мальчишке труднее быть чистеньким, он любит подвижные игры. У мальчиков больше синяков и шишек, порезанных пальцев, ссадин на коленях; мальчики больше дерут башмаки, чаще бьют стекла. Да потому, что они больше мастерят и более дотошные. Но они не грязнули.

        Просто мальчики любят все побыстрее, менее терпеливы, и потому тетради у них не в таком порядке. Но стараются мальчики не меньше.

        Как и девочки, они сострадают, жалеют, им неприятно видеть чужое горе, только они не хотят показать этого, боятся насмешек. Знай они, что бояться приставаний и прозвищ — это тоже трусить!

        И наконец, мальчики стыдливы не менее девочек. Только мальчики говорят нехорошие слова громче. А делают что-нибудь неприличное из озорства или чтобы «себя показать».

        Как и девочки, мальчики брезгуют «свиньями». Если девчонки «ангелочки», то мальчишки «задавалы» и, значит, тоже «воображалы».

        Мальчики задирают иначе, более шумно, только и всего.

        Взрослые должны знать, что мальчики больше всего сердятся и сильнее всего мстят, когда затронута их стыдливость.

        — Не хочу, чтобы она смотрела, — говорил мальчик. — Если ей можно, так и мне.

        Теперь мода другая. Ребятам говорят, что не надо стыдиться ходить в купальниках и спортивных костюмах. Это лучше, чем когда считали, что девочка должна быть стыдливой, а мальчишка бесстыжим. Спорт и харцерство принесли большую пользу.

        Я пишу об этом потому, что неправда вредна, а здесь было много лжи. Не зная, как со всем этим быть, мальчишки злятся и живут с девочками на ножах.

        — Не выношу девчонок, — говорит мальчик.

        — Не выношу мальчишек, — говорит девочка.

        Неправда.

        Один раз приятнее играть и говорить с мальчиками, другой раз — с девочками. Есть игры, в которых девочки мешают, а есть и общие. Может же девочка бегать лучше, чем мальчик, почему тогда мальчику нельзя играть в куклы?

        — Ой, он с девчонками играет!

        — Ой, она с мальчишками играет!

        А начни мальчик с девочкой чаще разговаривать, сразу:

        — Жених и невеста, парочка.

        А я знаю целых четыре случая, когда мальчик с девочкой любили друг друга еще когда ходили в школу, а выросли — стали мужем и женой.

        И знаю случай, когда мальчик играл в куклы. Девочки шили платьица и одеяльца, а он делал для кукол кроватки и шкафики. И никто не смеялся, не над чем тут смеяться.

        Мое правило жизни такое:

        «Быть искренним. Не обращать внимания на разные подковырки. Если я что люблю, говорю: «люблю», и баста».

        И второе правило:

        «Меня не касается, маленький кто-либо или большой и что говорят про него другие: красив, некрасив, умен, глуп; меня не касается даже, хорошо ли учится, хуже меня или лучше; девочка это или мальчик. Для меня человек хорош, если хорошо относится к людям, если не желает и не делает зла, если он добрый».

        Иногда учителя говорят:

        — Он хорошо учится, много читает, развитый.

        А кому от этого польза? Если он эгоист, сухарь и вдобавок задавала? Совсем как богатый скряга — вызывает только злость и зависть.

        Не знаю, что больше объединяет людей — сходство или именно различие? Одного я люблю за то, что он похож на меня, а другого за то, что не похож. Раз веселый дружит с веселым, раз — со спокойным и грустным. А иногда один из друзей как бы опекает другого. Могут полюбить друг друга старший с младшим, богатый с бедным, мальчик с девочкой.

        Я заметил, что только глупые люди хотят, чтобы все были одинаковые. Кто умен, тот рад, что на свете есть день и ночь, лето и зима, молодые и старые, что есть и бабочки и птицы, и разного цвета цветы и глаза и что есть и девочки и мальчики. А кто не любит думать, того разнообразие, которое заставляет работать мысль, раздражает.

ПРОШЛОЕ — БУДУЩЕЕ

        С грустью я заканчиваю эту небольшую книжку. С неспокойной душой кончаю этот свой опыт.

        Я писал эту книжку очень быстро, боялся, что если хотя бы на один день прервусь, то остыну и не закончу, а начало порву и выброшу.

        А мне кажется, что эта книжка очень нужная. Может быть, не всем, а тем, кто любит вдумываться.

        Когда собираешься писать книгу, всегда кажется, что она нужная и будет легко писаться и читаться.

        Нужно ведь, чтобы старший рассказал о том, что он знает, и облегчил младшему понимание жизни и ее правил.

        А мне это легко сделать, я уже много лет работаю с ребятами — вижу, что они делают, беседую с ними, выслушиваю их вопросы, жалобы, знаю, что им мешает, докучает, понимаю их трудности.

        И такую книгу будет приятно читать, потому что наряду с ошибками и проступками, ссорами и обидами я вижу столько прекрасных дел и добрых намерений, столько взаимных услуг, уступок, помощи, заботы и доброжелательности.

        Я с радостью сажусь писать. Но стоит взять в руки перо, как сразу все выходит не так, как хочется. Тяжело и трудно. И только когда глава окончена, вспоминаешь, что то-то и то-то упущено, что об одном написано слишком кратко и непонятно, а о другом, менее важном, слишком много и растянуто.

        Начинаешь исправлять и переписывать, но это не помогает. Совсем так, словно задумывал один, а писал другой.

        Одно в мыслях и в мечтах, другое на бумаге, буквами и словами.

        И уже даже не хочется писать.

        К чему? Мало ли и без того интересных, хороших, нужных книг?

        Да и так ли это, как я думаю? Быть может, желая облегчить понимание, я затрудняю и путаю?

        Легко ошибиться старому человеку, когда он пишет детям о детях! А ошибешься, вместо того чтобы завоевать доверие, можно вконец его потерять.

        А чем сидеть и писать, приятнее взять книжку и сесть под дерево почитать или пойти прогуляться.

        К чему писать: быть может, так и должно быть, что ребята — отдельно и взрослые — отдельно? Каждый сам по себе. Те свое, эти свое.

        Надо признать, что мы не встречаем в ребятах ни искренности, ни доверия. Ребята неохотно говорят нам о том, что думают и чувствуют на самом деле. Неохотно делятся трудностями и сомнениями, мечтами и планами на будущее, опытом своего прошлого.

        Один не хочет говорить, потому что не знает наверняка: то ему кажется так, то эдак. И ему стыдно. Он не знает, что и взрослые немногое знают наверняка, и у них мысли разные, и они колеблются и заблуждаются.

        Другой не хочет говорить, боится, что его высмеют, станут шутить над тем, что для него всерьез и важно.

        А третий и хотел бы сказать, да не знает, как начать.

        Это-то и трудно, говорить о том, что больше всего занимает.

        — Как удивительно!

        — Что удивительно?

        Все. Все, что ты помнишь и о чем забываешь. И как человек засыпает, и что ему снится, и как просыпается, и что было и не вернется, и что будет. И воспоминания, и память, и мечты, и намерения, и решения.

        Ошибаются взрослые.

        Им кажется, что у детей только будущее, а прошлого нет.

        Им кажется, что дети не хотят думать о будущем и об этом будущем с ними надо часто говорить.

        — Когда я был маленький, — говорит ребенок.

        — А теперь ты большой? — и взрослые смеются.

        Это же неприятно!

        Мне кажется, старик охотнее рассказывает о своем детстве, чем самолюбивый ребенок. Словно это что-то постыдное.

        Быть может, это потому так, что взрослые чаще напоминают ребенку о том, что у него в прошлом было неудачей, ошибкой, заблуждением. И с гордостью говорят:

        — Теперь ты уже старше.

        Часто взрослые удивляются:

        — Как он помнит! И откуда он это помнит?

        Удивляются, что помнит людей, события и разговоры, о которых сами они, взрослые, забыли.

        А меня это совсем не удивляет.

        Лучше всего помнишь то, что видишь, слышишь или делаешь в первый раз. В первый раз живешь в городе или в деревне, едешь по железной дороге — плывешь на лодке — твоя первая фотография — впервые в горах или на море — в цирке, в театре — первый день в школе — первый твой товарищ.

        Но если в первый раз ты что-нибудь делал давно, а потом делал это еще много раз, все смешается, перепутается, но кое-что от каждого раза останется — и вот воспоминание готово.

        Что значит: помнить и забывать? Почему иногда важное забываешь, а какую-нибудь мелочь помнишь, часто забываешь, что было недавно, а помнишь, что было давно? Одно воспоминание ясное, а другое смазанное, как бы в тумане. Почему что-нибудь вспомнилось именно сейчас?

        Никто не помнит, когда он впервые увидел собаку. Да,, но он ее уже знает. Он видел больших собак, маленьких собак, белых и черных, легавых и борзых, пуделей и мопсов, старых собак и слепых щенят, собак, которые стояли или гонялись друг за дружкой, и тех, с которыми он играл. Поймавшая муху собака — веселая и злая — собака, которая полизала, залаяла, хотела укусить, укусила. Голодная собака — больная — озябшая — с перебитой лапой. Встреча собаки с кошкой — собака на цепи — собака, попавшая под машину.

        «Теперь я уже представляю, теперь я уже понимаю, теперь я уже знаю, уже не боюсь, уже для меня не тайна».

        Воспоминания — это наш опыт. Они учат человека, что делать, чего избегать. И каждый присматривается, приглядывается, потом встречает что-нибудь новое, другое. Помнишь, забываешь, опять вспоминаешь.

        Сколько я в детстве падал, сколько пережил горьких неожиданностей, стыда и страха, прежде чем узнал, что режет, обжигает, что такое ножик, стекло, молоток, листовое железо.

        Сведения, почерпнутые от родителей и товарищей, в школе и из книжек, то, что я видел, слышал, прочел, — все это, вместе взятое, составляет прошлое, веселые и печальные воспоминания; все это диктует мне правила жизни на теперь, на сегодня.

        И только потом уже будущее.

        Некоторые ребята пишут дневники: ежедневно отмечают, что случилось. Многие остывают, ведь писать трудно, а каждый день приносит столько нового. Другие делают иначе: записывают в тетрадку названия городов и улиц, которые они узнают, заглавия прочитанных книг, имена знакомых и друзей. Это как бы счет прошлого, итог приобретенного опыта.

        Правильно ли поступают взрослые, постоянно пугая тем, что будет?

        «Будет тяжело, будет плохо... Ты должен привыкать... должен научиться... через десять — двенадцать лет...»

        Может быть, дети не очень даже этому верят. Ведь странно подумать, что ты будешь таким, как отец. Дети представляют себе это как-то иначе.

        Ах, мечтания юности!

        Приятно в уютной комнате или в постели думать о том, что когда-то будет. Мечтать о путешествиях и приключениях, что ты знаменитый полководец, или что раздаешь деньги бедным, или что ты ученый, поэт, певец или скромный, но всеми уважаемый и любимый учитель.

        Воображаешь, что не все удавалось сразу, а что были и препятствия, и трудности, даже борьба и опасности. Но в мечтах препятствия только приятны, благодаря им сказка, которую рассказываешь себе, длиннее, а победить можно каждую минуту, и все кончится хорошо.

        Как-то я спросил в классе, кем кто хочет быть. Один мальчик сказал:

        — Волшебником.

        Все засмеялись. Мальчик смутился и прибавил:

        — Я буду, наверное, судья, как мой папа, но ведь вы спрашивали, кем я хочу быть?

        Именно такой вот смех, а затем и прозвища приучают к неискренности и скрытности. Ведь каждая мечта словно волшебная сказка.

        А мечты полезны и важны. Человек не сразу знает, к чему себя готовить. По-разному прикидывает, из десяти разных выдумок составляя одну программу жизни.

        Какова разница между мечтой и программой?

        Мечта — это отдых, удовольствие, она не налагает никаких обязательств. Люди говорят:

        «Витает в облаках, строит воздушные замки, желает достать звезду с неба».

        Да, да! Летит на самолете фантазии, думает ради забавы о том, чего нет, подняв взор к звездам. Томится, жаждет. Именно так. И дорастает до программы, которая серьезна, строга, сурова, которая требует и обязывает.

        Программа — это как бы клятва, присяга у знамени жизни.

        Человек решил, приступил и идет к цели медленно, но верно.

        — По географии у меня пятерка, я учу иностранные языки, рассматриваю карты, атласы, знакомлюсь с городом и его окрестностями, читаю приключенческую литературу и про разных людей и про зверей. Я буду путешественником.

        — Я охотно разговариваю и играю с маленькими. Терпеливо отвечаю им на вопросы, объясняю, растолковываю, помогаю и выслушиваю их жалобы. Я люблю свою маленькую сестричку (или брата). Расскажу сестренке сказку, покажу картинки, дам почитать свою книжку — ласково и спокойно. Я буду учителем.

        — Я стараюсь познать свои недостатки и достоинства. Человек строптивый не может быть ни полководцем, ни пилотом, ни воспитателем. Я хочу быть справедливым, точным, благоразумным, отважным, дисциплинированным, правдивым.

        — Я хочу иметь сильную волю.

        Кто умеет только мечтать и ждет, что все само придет и само собой сделается, тот, может быть, и будет кукситься, когда увидит на деле, что все это не так и более трудно.

        — А я люблю то, что трудно. Хочу добиваться и выходить победителем. Я знаю себя. Я умею смолчать и приказать. Я мужествен и терпелив. Мягок с другими, суров к себе. И я веселый — не капризничаю и не жалуюсь.

        — Мне столько лет, сколько есть. Я не стыжусь ни своего возраста, ни своих мыслей, ни своих чувств. Я заставлю уважать себя и ту цель, которую себе поставил.

Три дополнения к этой книжке

        Дополнение первое:

        Я думал об этой книжке много лет: сочинял в голове. Это было очень трудно.

        Бывают менее важные правила жизни и очень важные. Самых важных правил жизни я решил в конце концов совсем не затрагивать.

        И теперь я не знаю, хорошо написана эта книга или плохо.

        Здесь могут быть разные ошибки, но нет ни одного слова лжи.

        Потому что я уважаю и пожилых, и молодых, и маленьких. Я хочу быть искренним. Правда всегда выйдет наружу.

        Дополнение второе:

        Поэт — это такой человек, который сильно радуется и сильно горюет, легко сердится и крепко любит, который глубоко чувствует, волнуется и сочувствует. И дети такие.

        А философ — это такой человек, который глубоко вдумывается и обязательно желает знать, как все есть на самом деле. И опять дети такие.

        Детям трудно самим сказать, что они чувствуют и о чем думают, ведь приходится говорить словами. А еще труднее написать. Но дети — поэты и философы.

        Дополнение третье:

        Это рассказ пятилетнего Виктора. Я его уже два раза печатал, да только в книгах для взрослых. Рассказ этот трудно понять потому, что Виктор спешил и, когда он говорил о том, как солдат убивал собаку Фокса, у него далее слезы выступили на глазах.

        Рассказ Виктора был такой:

        «Яблоки — я вижу яблоки — маленькие такие — а деревья такие большие — молено лечь и качаться — и был такой песик — и как одно яблоко упадет! — а он лежит и спит — мама пошла — а я хочу сам — и там стул — а песик — какой-то другой песик — и так его укусил — зубы у него острые-преострые — значит, спит он, а он его укусил — песика надо побить за то, что он его укусил — а там хозяйка — а у него такие зубы — я забыл, как его звали — Фоксом его звали — и он укусил — кр-р-ровь! — он грыз кость — Фокс, пшел, пшел вон — а он вытаращил глаза и укусил — я бросил ему яблоко — сорвал с дерева и далеко бросил — жесткое такое, а сладкое, как не знай что — а он только понюхал — а потом пришел солдат — бац в песика — бац, такой славный — славный — славный».

        А это рассказ девятилетней Стефы:

        «Когда мы пришли домой, то там, за забором, где решетка, лежала птичка. Потом Рома хотела ее взять, а я это увидела и сама захотела взять, и взяла с той решетки. А когда мы взяли, все девочки собрались и смотрели. Потом мы принесли ее сюда. Перышки у нее были такие серенькие и беленькие, клювик в крови и глазки открыты. Мы сделали на дворе такую ямку, завернули птичку в газету и засыпали землей. Может, ее какой мальчишка нарочно убил? Клювик перебитый был, и головка качалась. Рутковская чуть не заплакала. Она, как что увидит, так сразу гладит рукой, и уже совсем было заплакала, да не заплакала, только слезы на глазах выступили».

        Такова поэзия юных.

_______________________________________________________

Януш Корчак. Правила жизни // Король Матиуш Первый: Пер. с польск. / Послесл. А.Шарова; Ил. Е.Медведева. — М.: Правда, 1989. — с.390-451.

В книге представлено художественное наследие польского писателя, педагога и общественного деятеля Януша Корчака, погибшего вместе со своими воспитанниками в газовой камере фашистского концлагеря. В свои повести-сказки о Матиуше Я.Корчак вложил раздумья о воспитании детей, о человеческом счастье.

Книгу завершают избранные педагогические произведения.

_______________________________________________________

        Януш КОРЧАК

        КОРОЛЬ МАТИУШ ПЕРВЫЙ

        Редактор Г.Ф.Фролова

        Оформление художника Ю.В.Монетова

        Художественный редактор Р.А.Клочков

        Технический редактор В.С.Пашкова

        ИБ 1826

_______________________________________________________

OCR dauphin@ukr.net