САМАЯ ДОРОГАЯ НАГРАДА
статья по теме

САМАЯ ДОРОГАЯ НАГРАДА      

I

– Уважаемые пассажиры, предупреждаем… пассажиры… поезд номер… с пятой платформы… Внимание, напоминаем… не забудьте… номер восемь… – грозно и настойчиво о чём-то «предупреждал» и «напоминал» неприятный гундосый женский голос из радиодинамика.

 Вокзальный динамик был явно неисправен, и из сказанного невидимой дамой, улавливались только отдельные слова. Гудели паровозы, стучали колёса поездов, люди, как муравьи, сновали с платформы на платформу, толпились у железных машин… Было прохладно. Зима встретилась с весной. В жестокой схватке за смену погоды, как всегда, страдали люди: прятались за воротники курток, грели руки о пластиковые стаканчики с горячим чаем, который предлагали вокзальные торговцы.

В ожидании очередной пересадки на поезд, ветеран Великой Отечественной войны Василий Сергеевич Степанов вместе с женой сидел на запыленной лавочке. От разноцветного калейдоскопа, коими казались ему пёстрые одежды, у ветерана даже закружилась голова и потемнело в глазах.

– Говорила я ей, Леночке нашей, не уезжай далеко от дома. Не послушалась, – зевая и поправляя платок, произнесла супруга – Татьяна Серафимовна. – Нам ли,  старикам, в такую дальнюю дорогу ехать?

– Ладно, не галди, мать. Ты ж знаешь, сами-то дети не смогут приехать: дорого. Путешествия через пол-России только нам по карману, нам – ветеранам. Мы две пенсии получаем. Одну проедали… – загнул крючковатый палец Василий Сергеевич.

– Да и едоки из нас уже плохие, – перебила Татьяна Серафимовна. – Как и ездоки.

– Не ныть! – повысил голос ветеран. – Так, значить, о чём это я? А! Одну пенсию проедали, плюс – за квартиру, другую – откладывали. За год собрали. А теперь подумай, как Ленке быть? Что откладывать? Внучкам надо помочь? Надо. Правнуку? Тоже. А ты говоришь… Ничего, доедем, – Степанов закрыл глаза, скрестил на животе руки и попытался было вздремнуть, как подпрыгнул на месте, словно его ущипнули или кипятком ошпарили.

– Что такое? – засуетилась Татьяна Серафимовна.

– Лук-то взяли? Целая сетка в прихожей висела.

– Да взяли, взяли. Перепугал!

– Это хорошо, а то вдруг запамятовали. Уф, от сердца отлегло, – Василий Сергеевич застегнул куртку. – А конфет-леденцов? Поди забыли? Что в гостинец повезём?

– Взяли. Не забыли, – усаживая на скамейку, тащила его за штанину жёнушка.

– Точно? Ну, тогда полный порядок. Собственно говоря, мне важнее леденцов и шоколадок мои сапоги.

Татьяна Серафимовна округлила глаза, и, не зная, что ответить, отвернулась.

Степанов, заметив в жене перемену, сразу заподозрил неладное. Вскочив с лавки, сурово посмотрел сквозь толстые линзы очков и топнул ногой:

– Не может быть?! Я ж сам сумку собирал. В глаза, в глаза мне смотри!

– Выбросила я этот хлам, – замахала руками Татьяна Серафимовна. – Накой он нужен? Я ещё конфет всыпала… А он: сапоги!

 Ветеран схватился за сердце:

– Мои… мои… мои сапоги, и выбросить?! Ну, этого я тебе ни за что не прощу. Вернёмся, подам на развод.

– Подавай, – хихикнула жена и положила в рот леденец.

– И ещё! Ещё я решительно отказываюсь ехать дальше.

– Ты сдурел, дед? – от досады хлопнула в ладоши женщина. – Позади уж больше полпути. Пару часиков в поезде и деток увидим.

– Да?! А зачем теперь ехать? – развёл руками ветеран. – Что я правнуку Саньке покажу? Что? Я тебя спрашиваю! Не отворачивайся! В глаза, в глаза мне смотри!

– Как что? Награды: ордена да медали. Вон, китель весь увешан.

– Всё не то, всё пустое, – разочарованным тоном ответил старик и, надув губы, сказал, как отрезал: – Без сапог я не поеду!

– Вспомнила!!! – закричала Татьяна Серафимовна. – Вспомнила! Слава Богу! Взяли, взяли твои сапоги! В чемодане они.

– Не обманывай! – не верил ветеран.

– Честное слово.

– Честное-причестное?

– Истинная правда. Хотела я их выбросить, да передумала.

– Уф, – Василий Сергеевич вытер пот со лба.

В это время противный голос из динамика произнёс:

– Уваж… пассажиры… пр… объяв…  поезд… с первой платформы.

– Слышь, мать. С первой платформы. Знать, наш. Собирай вещички.

II

Пришла настоящая весна. Цветущие сады наполнили округу душистым ароматом. "Пора бы!" – думали горожане, сбросив надоевшие за зиму тяжёлые пальто, нарядившись в пиджачки, лёгкие кофточки, радостно жмурясь от солнца и поглядывая на зелёные деревья. Настроение – приподнятое.

Майские праздники, ведь!

В городском парке оживлённо и весело: школьники – с тюльпанами, трудовые коллективы – с праздничными плакатами, ветераны, как и полагается, – при полном параде…  

 Василий Сергеевич Степанов вместе с правнуком Александром – мальчуганом лет шести – шёл по хорошо знакомой улочке в направлении парка. На его сером, стареньком костюме, как звёзды в тёмную ночь, ярко горели боевые награды. Человек с медалью на груди вызывал восхищение. Молодой ли это юноша, ещё недавно рывший окопы на Кавказе, или седовласый старик, так и не сумевший забыть через полвека, как будучи мальчишкой, впервые пошёл в разведку – ими восхищались! Потому, что каждый из них – герой.

 Ребятня подбегала к ветеранам и, показывая пальцами на медали, просила рассказать их истории.

– Дедуфка, а, дедуфка… – обратился Сашка к старику. Мальчуган от природы не выговаривал несколько шипящих букв. – А чего это они?

– Кто? – переспросил Степанов.

– Мальчифки. Чего это они дедуфкам надоедают?

– Почему надоедают? Интересуются, откуда у солдата медаль взялась. Ведь за каждой из них – история, за каждой – героический поступок, подвиг.

– А фто, их разве не всем раздают, медали эти? Вон, у того дедуфки, – кивнул Александр, –  такие же, как у тебя.

– Это юбилейные. А то – боевые! – поднял вверх указательный палец Степанов, потом остановился, подумал  и  добавил: – А знаешь,  Сашок,  ведь самая дорогая награда в моей жизни вовсе не орден.

– Как? – округлил глаза мальчик. – А фто же?

 –  ... сапоги!

– Чего? – почесал затылок Саня. – Футиф? Разыграть меня пытаефся? Не-а, я на такие фтучки не поддамся.  

Василий Сергеевич лукаво улыбнулся и пригладил льняные кудри правнука. Купив Саньке «холодного лакомства», присев на скамеечку, ветеран начал свой рассказ:

– Ах, Сашка-Сашка, что это были за сапоги! Мягкие, из тонкой кожи, наведёшь блеск – глядишь, как в зеркало. Достались они нелегко. Был я тогда молоденьким, зелёным. В армию провожали всей семьёй. Родители наказывали, чтоб командира слушал, вперёд не высовывался, ну, и от других не отставал: чтоб всё честь по чести.

– Прямо, как мне моя мама, когда в детский сад ведёт! – воскликнул правнук.

 – Попал я в пограничники. Позади – родная Россия, а совсем рядом – чужая Финляндия. Время было непростое, служба нелёгкая. Частенько заявлялись на нашу сторону незваные гости, так что ухо надо было держать востро. В одну из ночей и произошла та неожиданная встреча. Гляжу: крадутся – тихо, незаметно… Но мимо Василия Степанова ни одна мышь не проскочит! В общем, взяли их, голубчиков. Двух "пришельцев" задержал лично я, –  ветеран хвастливо провел по усам.

– Неуфто? – покачал головой Саша. Глаза его раскрылись так широко, что дед сразу не понял: заинтересовался правнук или испугался?

– Ты спокойнее, не бери близко к сердцу, – похлопал дедушка по плечу. – Как оказалось, один из нарушителей уже не в первый раз переходит границу и считался особо опасным. За него-то и получил награду молодой пограничник…

– Кто? – совсем растерялся Саша.

– Кто, кто… Я! Я – тот молодой пограничник. Получил сапоги да 500 рублей в придачу. Потом попал в Брест, оттуда за несколько дней до начала войны выехал в Москву: меня, как хорошо зарекомендовавшего себя в охране границы, направили на учёбу. Поступил в погранучилище. Время было суровое, шла война. Училище эвакуировали из Ленинграда в Алма-Ату. Там в 1943 году  закончил курс обучения… Эх, Сашка-промокашка, мороженое потекло. Ты ешь, ешь, да рот утирай!

В эту минуту духовой оркестр заиграл знакомую сердцу мелодию, а стройная солистка душевно запела: "У высоких берегов Амура часовые Родины стоят…". Услышав её, Василий Сергеевич загрустил, в его уставших глазах внук увидел слезинку.

– Дедуфка, тебе плохо?

– Не-ет, – смахнул слезу старик, – просто песня эта…

–  Фто, песня? Не нравится?

– Наоборот, очень нравится. Моя служба, Саня, и с Дальним Востоком была связана: охранял дальние рубежи, форсировал Амур, даже получил орден Красной Звезды. И, когда завершилась война с Японией, решил остаться там, на заставе. Задержал несколько десятков нарушителей, за что получил двое именных часов, медали, ордена. С тех пор, как слышу эту песенку, так кажется, что про меня.

– А сапоги-то…

– По нынешним меркам – не Бог весть что – сапоги, но это была моя первая награда, которую я считаю главной в жизни.

– А вторая? Вторая награда, дедуфка, – дёргал за китель мальчуган.

– А  вторая,  правнучек, – это ты. Ты ж у нас самый умный и самый любимый.

– И единственный!

– И единственный правнук. Это правда.

Старик заулыбался.

Одна теперь в жизни осталась у них с женой отрада – дети, внуки, правнук... Жалко живут далеко.

 Увидав, что у Александра закончились сладости, Василий Сергеевич достал из внутреннего кармана кошелёк и, зашаркав ногами по асфальту, направился к торговой палатке.

Сашка аж рот открыл! На прадеде были сапоги! Сбитые, потёртые, прошедшие не одну версту. Они вдруг представились ему теми самыми сапогами, о которых рассказывал ветеран.

– Дедуфка, а это они – твои сапоги? – закричал мальчик вслед.

– Что ты! – засмеялся Степанов. – Мои, как и полагается наградам, в бархате лежат. А ведь я их, Санёк, с собой привёз. Хочешь, покажу?

Мальчонка замахал руками, замотал головой от счастья, радости и потянул прадеда домой.

Дома, достав чемодан, Степанов вытащил потрескавшиеся, корявые сапоги и подал правнуку. С замиранием сердца взял их в руки Александр.

– Вот, Саня, храни теперь ты. И помни, слышишь, про прадеда помни. Кто знает, свидимся ли ещё, на тот год-то?!  

– Фто ты, дедуфка? Я не возьму.

– Бери, бери… Старших слушайся. А главное – храни. Память, Санечка, она штука важная. Человек живёт, пока его помнят.

– Ага, – махнул головой Санька. – Обещаю. Только ты, дедуфка, живи, ещё долго живи. И на следующий год я буду ждать твоего приезда.

Потом к Александру заглянул его друг Данька из соседней квартиры. Усадив ребят на колени, ветеран весь вечер рассказывал ребятам истории военных лет.

III

– До свидания, – махал Степановым правнук Сашка и долго ещё смотрел вслед поезду. Мать держала его за руку, а он – подмышкой шуршащий целлофановый пакет с солдатскими сапогами. В маленьких слабых ручках трудно было удержать громадную обувь, и она всё время выскальзывала.

–  Я ведь тебя предупреждала, не бери с собой эти сапоги. Тяжело. Нет, ты не послушался, – упрекала Сашку мама. – Упрямый!

– Я не из-за себя, а чтобы прадедуфке показать. Думаю, пускай ещё раз на сапоги поглядит. Ему ж, небось, с наградой трудно расставаться?

…Задождило. Мелкие капли с силой били по окну купе, за которым, как кадры кинофильма, мелькали деревушки и сёла, тянулись асфальтовые дороги с многочисленными указателями, знаками, выбегали навстречу здания и вокзалы.

 Наконец, запланированная остановка на станции. Степановы выглянули в окно. Народу на вокзале – тьма. Заинтересованный взгляд Василия Сергеевича отыскал в толпе весьма примечательного человека, ходившего от поезда к поезду. Курчавый паренёк лет двадцати в смешной кепке что-то настойчиво предлагал людям: сначала шарил в карманах, а затем раскрывал хозяйственную сумку. Потенциальные покупатели, оценив товар, шарахались от паренька в сторону, словно от прокажённого.

Василий Сергеевич вышел на перрон. За ним, беспокоясь, поспешила Татьяна Серафимовна.

– Погоди-ка, погодь, пропусти меня, – обращался ветеран к людям, расталкивая их локтями.

Поймав любопытный взгляд старика, паренёк направился к Степанову.

– Тебе чего, – перепугалась Татьяна Серафимовна, когда кучерявый с ними поравнялся. – Ты, сынок, может, потерялся?

– Хотите купить? – с опаской оглядевшись по сторонам, спросил парнишка. – Деньги-то есть? Учтите, письма дорого стоят.

–  Чего? – не поняли ветераны. – Ты что-то продаёшь? А причем тут письма?

Пошарив в карманах, паренёк кивком головы предложил заглянуть в сумку.

От увиденного Василия Сергеевича затрясло.

В сумке лежали необычные товары – это были вещи солдат, воевавших на фронтах Второй мировой. В продажу шло всё, что связано с военным временем: начиная от санитарных книжек раненых бойцов и заканчивая пожелтевшими треугольниками, фотографиями. Похоже, не чурался торговец и того, что эти вещи были попросту выкрадены у родственников фронтовиков.

Степанов, раскрыв рот, опешил.

И совсем растерялся, когда, разжав кулак, парнишка протянул на ладони несколько медалей:

–  Продаю. Выбирай любую. Еще через пятьдесят лет им цены не будет. По миллиону пойдут. Каждая.

–  Продаёшь?! Медали продаёшь?! Да, как ты смеешь! – взорвался Степанов. – Ты их получал? Потом и кровью! Ты знаешь, что это такое: сидеть в окопах, ждать наступления врага и десятки раз писать прощальные письма семье, что, мол, больше не увидимся? А потом освобождать города, концлагеря, терять друзей-товарищей?

– Да ты чё, дед? – продавец покрутил пальцем у виска. – Это ж раритет! Знаешь почём нынче письма? Они на вес золота, как картины или марки… Одним словом, антиквариат –  товар, на котором делаются хорошие деньги. Долгое время после войны такие раритеты были практически в каждой советской семье. Война ведь редко кого обошла стороной. До начала 90-х документы особого интереса не вызывали. Зато за последние годы их продали тоннами.

– Эй, ты! – разозлился старик. – Память не продают! И уж точно на ней не зарабатывают деньги!! Совести в тебе нет. Сам ведь говоришь, война ни одну семью не пощадила. Знать и твою?! И твой прадед кровь за тебя… за тебя, паршивца, проливал!

–  Это всё лирика, дедуля. А кушать-то хочется. Да, ну тебя. Я ж свои семейные реликвии не продаю и солдатские захоронения не раскапываю. Не на моей это совести.

У Степанова даже дыхание перехватило:

 – Что раскапывают? Какие захоронения?

– Ну, ты, дедуль, прямо как с Луны свалился. Могилы, говорю, копают. Места боевой славы. Там, где проходила линия фронта и шли сражения, этого раритетного добра  – видимо-невидимо… Э-э, дедуля… ты,  чё это… тебе плохо, что ли?

Ноги у ветерана подкосились. Перед глазами поплыло.

Приехала скорая. После нескольких уколов, стало лучше. На продолжение путешествия доктор дал добро, но в дальнейшем порекомендовал от поездок воздержаться. Возраст всё-таки.

Долго ещё переживал Василий Сергеевич, и долго успокаивала его жена. Говорила, что плохие и хорошие люди во все времена были и надо верить в доброту, которая тогда обязательно восторжествует.

…На вокзальной скамеечке, где до последней пересадки оставалось ещё несколько часов, с валидолом под языком, вздыхая по очереди, сидела чета Степановых.

–  Уваж… пассажиры… мы приветствуем… на шест… платформе… –  опять говорил гундосый женский голос из динамика.

– Ты гляди, сколько времени прошло, а она, эта барышня, всё никак голос не вылечит, – пробубнила Татьяна Серафимовна. – Ей бы чего-нибудь посоветовать: варенья малинового или лекарства какого.

– Не-а, – возразил  супруг. – У неё это от природы. Как у нашего Сашки. Не вылечишь уже. Непонятно другое. Почему её, такую больную, на данный вид работ задействовали? У нас даже в военную пору с голосами отбирали, а не так…  Эх, война!!! А теперича продают нас всех по косточкам, и конверты пожелтевшие, и медали… А может быть письмо и до адресата не дошло?  Может адресат его до сих пор ждёт, это последнее письмо от мужа, отца? Да-а-а… – Степанов задумчиво постучал по кончику носа. – Погоди, мать. Дай-ка мне махонькую баночку медку, там, в сумке серой.

– Это ещё зачем? – удивилась жена.

–  Надо.

Степанов встал с лавочки и уже через секунду скрылся в пёстрой толпе пассажиров. Татьяна Серафимовна увидела, как ветеран заходит в радиобудку. А потом по всему вокзалу, как гром среди ясного неба, чётко, без запинки, словно динамик и не ломался, прогремел командный голос Василия Сергеевича Степанова:

– Люди!!! К вам обращается ветеран Великой Отечественной войны, солдат Степанов. Люди, не продавайте память! Эта наша общая память: одна на всех, а потому – бесценна! Не продавайте память, не продавайте нас!