Написана по просьбе Нобелевского Комитета
Опубликована в Сборнике «Нобелевские лауреаты» за 1970 год:
"LES PRIX NOBEL EN 1970". Stockholm, 1971

Я родился в 1918 году, 11 декабря, в Кисловодске. Отец мой, сту­дент филологического отделения Московского университета, не окон­чил курса, так как пошёл добровольцем на войну 1914 г. От стал артилле­рий­ским офицером на германском фронте, провоевал всю войну, умер летом 1918 г., ещё за пол­года до моего рождения. Воспитывала меня мать, она была машинисткой и сте­нографисткой в г. Ростове-на-Дону, где и прошли всё моё детство и юность. Там я кончил в 1936 г. среднюю школу. Ещё с детства я испытывал никем не внушенное мне тяготение к писательству и писал много обычного юного вздо­ра, в 30-е годы делал попытки печатать­ся, но нигде не были мои рукописи при­няты. Я намеревался получить ли­тературное образование, но в Ростове не бы­ло такого, как я хотел, а уехать в Москву не позволяло одиночество и бо­лезнь моей матери, да и наши скромные средства. Поэтому я поступил на математическое отделе­ние Ростовского университета: к математике у меня были значительные способности, она мне легко давалась, но жизненного при­звания в ней не было. Однако она сыграла благодетельную роль в моей судь­бе, по край­ней мере дважды она спасла мне жизнь: вероятно, я не пережил бы вось­ми лет лагерей, если бы как математика меня не взяли на четыре года на так называемую «шарашку»; и в ссылке мне разрешили преподавать мате­ма­тику и физику, что облегчило жизнь и дало возможность заниматься пи­­сатель­ской работой. Если бы я получил литературное образование, вряд ли я уцелел бы в своих испытаниях: я подвергался бы большим ограниче­ниям. Правда, поз­же я начинал и его: с 1939 и до 1941 года параллельно физмату учился также на заочном отделении Московского института Исто­рии-Философии-Литературы.

В 1941 г. за несколько дней до начала войны я окончил физмат Рос­тов­ского университета. С начала её из-за ограничений по здоровью я по­пал ездо­вым обоза и в нём провёл зиму 1941-42 года, лишь потом, опять-таки благода­ря математике, был переведен в артиллерийское училище и кончил его сокра­щённый курс в ноябре 1942 г. С того момента я был на­значен командиром разведывательной артиллерийской батареи и в этой должности непрерывно провоевал, не уходя с передовой, до моего ареста в феврале 1945 г. Произо­шло это в Восточной Пруссии, странным обра­зом связанной с моей судьбой: ещё в 1937 году, студентом 1-го курса, я избрал для описания «Самсоновскую катастрофу» 1914 г. в Восточной Пруссии, изучал материалы по ней — а в 1945 году и своими ногами при­шёл в те места. (Как раз сейчас, осенью 70, та книга, «Август Четырнад­цатого», окончена.)

Арестован я был на основании цензурных извлечений из моей пере­пис­ки со школьным другом в 1944–45 годах, главным образом за непочти­тельные высказывания о Сталине, хотя и упоминали мы его под псевдони­мом. Допол­нительным материалом «обвинения» послужили найденные у меня в полевой сумке наброски рассказов и рассуждений. Всё же их не хватало для «суда», и в июле 1945 г. я был «осуждён» по широко приня­той тогда системе — заочно, решением ОСО (Особого Совещания НКВД), к 8 годам лагерей (это считалось тогда смягчённым приговором).

Приговор я отбывал сперва в исправительно-трудовых лагерях смешан­ного типа (описанного в пьесе «Олень и шалашовка»). Затем, в 1946 г., как ма­тематик был востребован оттуда в систему научно-иссле­довательских инсти­тутов МВД—МГБ и в таких «спецтюрьмах» («Круг первый») провёл середину своего срока. В 1950 г. был послан в новосо­зданные тогда особые лагеря для одних политических. В таком лагере в г. Экибастузе в Казахстане («Один день Ивана Денисовича») работал черно­рабочим, каменщиком, литейщиком. Там у меня развилась раковая опу­холь, оперированная, но недолеченная (характер её узнался лишь позже).

С передержкой на месяц после 8-летнего срока пришло — без но­вого приговора и даже без «постановления ОСО», административное рас­поряже­ние: не освободить меня, а направить на вечную ссылку в Кок-Те­рек (юг Казах­стана). Это не было особой мерой по отношению ко мне, а очень распростра­нённым тогда приёмом. С марта 1953 года (5 марта, в день объявленной смер­ти Сталина, я первый раз был выпущен из стен без конвоя) до июня 1956 г. я отбывал эту ссылку. Здесь у меня быстро раз­вил­ся рак, и в конце 1953 г. я был уже на рубеже смерти, лишённый спо­собности есть, спать и отравленный яда­ми опухоли. Однако, отпущенный на лечение в Ташкент, я в тамошней раковой клинике был в течение 1954 года излечен («Раковый корпус», «Правая кисть»). Все годы ссылки я пре­подавал в сельской школе математику и физику и, при своей строго одинокой жизни, тайком писал прозу (в лагере, на память, мог писать только стихи). Мне удалось её сохранить и привезти с собой из ссылки в европейскую часть страны, где я продолжал так же заниматься внешне — преподаванием, тайно — писанием, сперва во Владимирской области («Мат­рёнин двор»), затем в Рязани.

Все годы, до 1961, я не только был уверен, что никогда при жизни не увижу в печати ни одной своей строки, но даже из близких знакомых почти ни­кому не решался дать прочесть что-либо, боясь разглашения. Наконец, к соро­ка двум годам, такое тайное писательское положение ста­ло меня очень тяго­тить. Главная тяжесть была в невозможности прове­рять свою работу на лите­ратурно развитых читателях. В 1961 году, после XXII съезда КПСС и речи Твар­довского на нём, я решился открыться: предложить «Один день Ивана Де­нисовича». Такое самооткрытие каза­лось мне тогда — и не без основания — очень рискованным: оно могло привести к гибели всех моих рукописей и меня самого. Тогда обошлось счастливо: А.Т. Твардовскому, в ходе долгих усилий, удалось через год напечатать мою повесть. Но почти сразу же печа­тание моих вещей было остановлено, были задержаны и пьесы мои и (в 1964 г.) роман «В круге первом», в 1965 г. он был изъят вместе с моим архивом давних лет — и в те месяцы мне казалось непростительной ошибкой, что я открыл прежде вре­мени свою работу и так не доведу её до конца.

Даже событий, уже происшедших с нами, мы почти никогда не мо­жем оценить и осознать тотчас, по их следу, тем более непредсказуем и удиви­телен оказывается для нас ход событий грядущих.