Православные традиции в творчестве И. С. Тургенева
статья по литературе на тему

    Православные  традиции в творчестве И. С. Тургенева

  Проблема «Тургенев и православие» никогда не ставилась. Очевидно, этому препятствовало прочно укоренившееся еще при жизни писателя представление о нем как об убежденном западнике и человеке европейской культуры.
    Да, Тургенев действительно был одним из самых европейски образованных русских писателей, но он был именно русским европейцем, счастливо соединявшим в себе европейскую и национальную образованность. Он великолепно знал русскую историю и культуру в истоках, знал фольклор и древнерусскую книжность, житийную и духовную литературу; интересовался вопросами истории религии, расколом, старообрядчеством и сектантством, что получило отражение в его творчестве. Он превосходно знал Библию, и особенно Новый Завет, в чем нетрудно убедиться, перечитывая его произведения; преклонялся перед личностью Христа.
    Тургенев глубоко понимал красоту духовного подвига, сознательного отречения человека от узкоэгоистических притязаний ради высокого идеала или нравственного долга – и воспел их.
     Л.Н.Толстой справедливо усмотрел в творчестве Тургенева «не формулированную… двигавшую им в жизни, и в писаниях, веру в добро – любовь и самоотвержение, выраженную всеми его типами самоотверженных, и ярче и прелестнее всего в «Записках охотника», где парадоксальность и особенность формы освобождала его от стыдливости перед ролью проповедника добра». Несомненно, что эта вера Тургенева в добро и любовь имела христианские истоки.
     Тургенев не был религиозным человеком, какими были, к примеру, Н.В.Гоголь, Ф.И.Тютчев и Ф.М.Достоевский. Однако, как большой и справедливый художник, неутомимый наблюдатель российской действительности, он не мог не отразить в своем творчестве типов русской религиозной духовности.
    Уже «Записки охотника» и «Дворянское гнездо» дают право на постановку проблемы «Тургенев и православие».

    Даже самый суровый и непримиримый оппонент Тургенева Достоевский, в пылу ожесточенной полемики, нередко отождествлявший его с «заклятым западником» Потугиным, прекрасно понимал национальный характер творчества Тургенева. Именно Достоевскому принадлежит один из самых проникновенных анализов романа «Дворянское гнездо» как произведения глубокого национального по своему духу, идеям и образам. А в Пушкинской речи Достоевский прямо поставил Лизу Калитину рядом с Татьяной Лариной, увидев в них правдивое художественное воплощение высшего типа русской женщины, которая – в соответствии со своими религиозными убеждениями – сознательно жертвует личным счастьем ради нравственного долга, ибо для нее представляется невозможным построить свое счастье на несчастье другого.
   Маленький шедевр Тургенева в рассказе «Живые мощи» (1874) – произведение с незамысловатым сюжетом и весьма сложным религиозно-философским содержанием, раскрыть которое представляется возможным лишь при тщательном анализе текста, контекста и подтекста, а также изучении творческой истории рассказа.

    Сюжет его крайне прост. Рассказчик во время охоты попадает на хуторок, принадлежащий его матери, где встречается  с  парализованной крестьянской девушкой Лукерьей, некогда веселой красавицей и певуньей, а теперь после произошедшего с ней несчастного случая живущей – всеми забытой – уже «седьмой годок» в сарайчике. Между ними происходит беседа, дающая подробную информацию о героине. Автобиографический характер рассказа, подкрепленный авторскими свидетельствами Тургенева в его письмах, легко выявляется при анализе текста рассказа и служит доказательством жизненной достоверности образа Лукерьи. Известно, что реальным прототипом Лукерьи была крестьянка Клавдия из принадлежавшего матери Тургенева села Спасское-Лутовиново. О ней Тургенев рассказывает в письме к Л. Пичу от 22 апреля н. ст. 1874 года.

     Основным художественным средством для обрисовки образа Лукерьи в рассказе Тургенева является диалог, содержащий информацию о биографии тургеневской героини, ее религиозным миросозерцании и духовных идеалах, о ее характере, главными чертами которого являются терпение, кротость, смирение, любовь людям, незлобие, умение без слез и жалоб переносить свою тяжкую долю («нести свой крест»). Эти черты, как известно, высоко ценит православная церковь. Они присущи обычно праведникам и подвижникам.

     Глубинную смысловую нагрузку несут в рассказе Тургенева его заглавие, эпиграф и опорное слово «долготерпение», определяющее основную черту характера героини. Подчеркну: не просто терпение, а именно долготерпение, т.е. великое, безграничное терпение. Возникнув впервые в тютчевском эпиграфе к рассказу, слово «долготерпение» неоднократно затем выделяется в качестве главной черты характера героини в тексте рассказа.
    Заглавие – ключевое понятие всего рассказа, раскрывающее религиозно-философский смысл произведения в целом; в нем в краткой, сжатой форме сконцентрирована содержательно-концептуальная информация всего рассказа.

     В четырехтомном «Словаре русского языка» находим следующее определение слова «мощи»:

«1. Высохшие, мумифицировавшиеся останки людей, почитаемых церковью святыми, имеющие (по суеверным понятием) чудодейственную силу.
2. Разг. Об очень худом, изможденном человеке. Живые (или ходячие) мощи – то же, что мощи (во 2 знач.)».
      Во втором значении дано истолкование слова «мощи» (с отсылкой на словосочетание «ходячие мощи») и во «Фразеологическом словаре русского литературного языка», где сказано: «Разг. Экспрес. Об очень худом, изможденном человеке».
      Тот факт, что внешний облик парализованной исхудавшей Лукерьи вполне соответствует представлениям о мумии, «ходячих (живых) мощах», «живом трупе», не вызывает никакого сомнения (именно такой смысл вкладывает в это понятие местные крестьяне, давшие Лукерье меткое прозвище).
       Однако подобное чисто житейское толкование символа «живые мощи» представляется недостаточным, односторонним и обедняющим творческий замысел писателя. Вернемся к первоначальному определению и вспомним, что для православной церкви нетленные мощи (тело человека, не подвергшееся после смерти разложению) являются свидетельством праведности умершего и дают ей основание причислить его к лику святых (канонизировать); вспомним определение В. Даля: «Мощи – нетленное тело угодника Божия».

     Итак, нет ли в заглавии рассказа Тургенева намека на справедливость, святость героини?

      Без сомнения, анализ текста и подтекста рассказа особенно эпиграф к нему, дающего ключ к дешифровке закодированного заглавия, позволяет ответить на этот вопрос положительно.
        При создании образа Лукерьи Тургенев сознательно ориентировался на древнерусскую житийскую традицию. Даже внешний облик Лукерьи напоминает старую икону («ни дать ни взять икона старинного письма…»). Жизнь Лукерьи, исполненная тяжких испытаний и страданий, более напоминает житие, чем обычную жизнь. К числу житийных мотивов в рассказе относятся, в частности: мотив внезапно расстроившейся свадьбы героя (в данном случае героини), после чего он вступает на путь подвижничества; вещие сны и видения; безропотное многолетнее перенесение мук; предзнаменование смерти колокольным звоном, который доносится сверху, с неба, причем праведнику открыто время его смерти, и т.д.

       Духовные и нравственные идеалы Лукерьи сформировались в значительной мере под влиянием житийной литературы. Она восхищается киево-печерскими подвижниками, чьи подвиги, в ее представлении, несоизмеримы с ее собственными страданиями и лишениями, а также «святой девственницей» Жанной д’Арк, пострадавшей за свой народ.
Однако из текста непреложно следует, что источником духовных сил Лукерьи ее безграничного долготерпения является ее религиозная вера, которая составляет суть ее миросозерцания, а не внешнюю оболочку, форму.

     Знаменательно, что эпиграфом к своему рассказу Тургенев выбрал строки о «долготерпенье» из стихотворения Ф.И.Тютчева «Эти бедные селенья…»(1855), проникнутого глубоким религиозным чувством:

Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, страна родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

     В этом стихотворении смирение и долготерпение как коренные национальные черты русского народа, обусловленные его православной верой, восходят к своему высочайшему первоисточнику – Христу.
    Тютчевские строки о Христе, не приведенные непосредственно Тургеневым в эпиграфе, являются как бы подтекстом к приведенным, наполняя их дополнительным существенным смыслом. В православном сознании смирение и долготерпение – главные черты Христа, засвидетельствованные его крестными муками (вспомним прославление долготерпения Христа в церковной великопостной службе). Этим чертам как высочайшему образцу верующие люди стремились подражать в реальной жизни, безропотно неся выпавший на их долю крест.
     В доказательство мысли об удивительной чуткости Тургенева, выбравшего именно тютчевский эпиграф к своему рассказу, напомню, что о долготерпении русского народа много писал (но с другим акцентом) другой знаменитый современник Тургенева – Н.А.Некрасов.

       Из текста рассказа следует, что он безгранично удивляется ему («Я… опять-таки не мог не подивиться вслух ее терпенью»). Оценочный характер этого суждения не вполне ясен. Можно удивляться, восхищаясь, и можно удивляться, порицая (последнее было присуще революционным демократам и Некрасову: в долготерпении русского народа они усматривали пережитки рабства, вялость воли, духовную спячку).

      Для уяснения отношения самого автора, Тургенева, к своей героине следует привлечь дополнительный источник – авторское примечание писателя к первой публикации рассказа в сборнике «Складчина» 1874 года, изданном в помощь крестьянам, пострадавшим от голода в Самарской губернии. Примечание это первоначально было изложено Тургеневым в письме к Я.П.Полонскому от 25 января (6 февраля) 1874 года.
    «Желая внести свою лепту в “Складчину” и не имея ничего готового», Тургенев, по собственному признанию, реализовал старый замысел, предназначавшийся ранее для «Записок охотника», но не вошедший в цикл. «Конечно, мне было бы приятнее послать что-нибудь более значительное, – скромно замечает писатель, – но чем богат – тем и рад. Да и сверх того, указание на “долготерпение” нашего народа, быть может, не вполне неуместно в издании, подобном “Складчине”».
Далее Тургенев приводит «анекдот», «относящийся тоже к голодному времени у нас на Руси» (голод в средней полосе России в 1840 году), и воспроизводит свой разговор с тульским крестьянином:
«Страшное было время?» – Тургенев крестьянина.
«“Да, батюшка, страшное”. – “Ну и что, – спросил я, – были тогда беспорядки, грабежи?” – “Какие, батюшка, беспорядки? – возразил с изумлением старик. – Ты и так Богом наказан, а тут ты еще грешить станешь?”

      «Мне кажется, – заключает Тургенев, – что помогать такому народу, когда его постигает несчастье, священный долг каждого из нас».
    В этом заключении не только удивление писателя, размышляющего о «русской сути», перед народным характером с его религиозным миросозерцанием, но и глубокое уважение к ним.
     В бедах и несчастьях личного и общественного плана винить не внешние обстоятельства и других людей, а прежде всего самих себя, расценивая их как справедливое воздаяние за неправедную жизнь, способность к покаянию и нравственному обновлению – таковы, по мысли Тургенева, отличительные черты народного православного миросозерцания, равно присущие Лукерье и тульскому крестьянину.
    В понимании Тургенева подобные черты свидетельствуют о высоком духовном и нравственном потенциале нации.

 В заключение отмечаем следующее. В 1874 году Тургенев вернулся к старому творческому замыслу конца 1840-х – начала 1850-х годов о крестьянке Лукерье и реализовал его не только потому, что голодный 1873 год целесообразно было напомнить русскому народу о его национальном долготерпении, но и потому, что это, очевидно, совпало с творческими исканиями писателя, его размышлениями о русском характере, поисками глубинной национальной сути. Не случайно Тургенев включил этот поздний рассказ в давно законченный (в 1852 году) цикл «Записки охотника» (вопреки совету своего друга П.В.Анненкова не трогать уже завершенный «памятник»). Тургенев понимал, что без этого рассказа «Записки охотника» были бы неполны. Поэтому рассказ «Живые мощи», являясь органическим завершением блистательного тургеневского цикла рассказов писателя второй половины 1860-х – 1870-х годов, в которых национальная суть раскрывается во всем многообразии типов и характеров.
В 1883 году Я.П.Полонский писал Н.Н.Страхову: «И один рассказ его (Тургенева. – Н.Б.) “Живые мощи”, если б он даже ничего иного не написал, подсказывает мне, что так понимать русскую честную верующую душу и так все это выразить мог только великий писатель».

Список литературы:

1. Любомудров А.М. Церковность как критерий культуры. Русская литература и христианство. СПб., 2002.М.,1990.
2. Калинин Ю.А. Библия : историко-литературный аспект. Русский язык и литература в школах Украины, № 3, 1989.
3. В.А.Котельников. Язык Церкви и язык литературы. Русская литература.СПб., № 1, 1995.
4. Кирилова И. Литературное и живописное воплощение образа Христа. Вопросы литературы, № 4. – М.: Просвещение, 1991.
5. Колобаева Л. Концепция личности в русской литературе 19-20 веков.
6. Лихачёв Д.С. Письма о добром и вечном. М.: НПО «Школа» Открытый мир, 1999.