Сценарий литературного вечера "Шестидесятники: Роберт Рождественский"
материал по литературе (11 класс) по теме

Сценарий литературно-музыкальной композиции

«Поэты-шестидесятники: Роберт Рождественский. Автобиография»

В темноте на экране проектора в режиме слайд-шоу, фотографии поэта разных лет, под музыку Раймонда Паулса из песни «Любовь настала», мужской голос читает стихи:

Бочковский Олег, 11 «А»

Я верующим был.

                Почти с рожденья

я верил с удивлённым наслажденьем

в счастливый свет

                     домов многооконных...

Весь город был в портретах,

                            как в иконах.

И крестные ходы —

                  по-районно —

несли

      свои хоругви и знамёна...

А я писал, от радости шалея,

о том, как мудро смотрят с Мавзолея

на нас вожди «особого закала»

(Я мало знал.

              И это помогало.)

Я усомниться в вере:

                     не пытался.

Стихи прошли.

              А стыд за них

                            остался.

Загорается свет с одной стороны сцены, в луче прожектора молодой человек, он сидит за журнальным столом читает по папке.

Яковлев Фёдор, 11 «Б»: Aвтобиографии писать трудно. Потому что здесь биография всегда выглядит, как подведение каких-то итогов. И всегда представляешь себе этакого умудрённого опытом, седовласого старца, который хочет на своём примере учить других. Говорю заранее: то, что я пишу — ни в коем случае не подведение итогов. И я не умудрён жизненным опытом. Даже как-то наоборот. Каждый новый день удивителен и неповторим. И самое главное, самое важное, что к этой удивительности нельзя привыкнуть. И потом биография любого человека всегда связана с биографией страны. Связана необычно прочно. И порой бывает очень трудно выделить что-то сугубо личное, своё, неповторимое. Автобиографию писать трудно ещё и потому, что вся она (или почти вся) в стихах. Плохо ли, хорошо ли, но поэт всегда говорит в стихах о себе, о своих мыслях, о своих чувствах. Даже когда он пишет о космосе.

Реется Ирина, 11 «Б»:

 Я богат.

Повезло мне и родом

                    и племенем.

У меня есть

Арбат.

И немножко свободного времени...

Я

подамся

от бумажных

            запутанных ворохов

в государство

переулков,

           проспектов

                      и двориков.

Всё, что я растерял,

отыщу в мельтешении радужном.

Где витой канделябр

и бетонные глыбины -

рядышком.

Где гитары

           щекочут невест,

где тепло от варений малиновых.

Где колясок

            на каждый подъезд

десять -

детских

и две -

инвалидных.

Там, где будничны

тополя

       перед спящими школами.

Там, где булькают,

как вскипевшие чайники,

                        голуби.

Выхожу не хвалить,

не командовать

               уличной вьюгою.

Просто так

улыбаться

          и плыть

по Арбату

седеющим юнгою.

 Уходит, свет снова на МЧ, сидящем за столом.

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»: Итак, автобиографию писать трудно. Так что, возможно, у меня ничего и не выйдет. Но... рискну. Я родился в 1932 году в селе Косиха, Алтайского края. Это в Сибири, довольно близко от Барнаула. Мать у меня — врач, отец — военный. Мы переехали в Омск — большой город на берегу Иртыша. С этим городом связаны мои самые первые детские впечатления. Их довольно много. Но самое большое — война. Я уже кончил первый класс школы и в июне сорок первого жил в пионерском лагере под Омском.

Москвина Анна, 11 «Б», Яковлева Анастасия, 8 «Б»:

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР

- Снова дралась во дворе?

- Ага.

Мама,

    но я не плакала

Вырасту -

        выучусь на моряка

Я уже в ванне

плавала!

- Боже!

Не девочка, а беда!

Сил моих больше нету.

- Мама,

а вырасту я когда?

- Вырастешь!

Ешь котлету.

- Мама,

купим живого коня?

- Коня?!

Да что ж это делается?

- Мама,

а в летчики примут меня?

- Примут.

Куда они денутся?!

     Ты же из каждого,

                  сатана,

душу

сумеешь вытрясти!

- Мама,

а правда, что будет

                война,

и я не успею

вырасти?..

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»: Отец и мать ушли на фронт. Даже профессиональные военные были убеждены, что «это» скоро кончится. А что касается нас, мальчишек, так мы были просто в этом уверены. Во всяком случае, я написал тогда стихи, в которых, — помню, — последними словами ругал фашистов и давал самую торжественную клятву поскорее вырасти. Стихи были неожиданно напечатаны в областной газете (их туда отвёз наш воспитатель). Свой первый гонорар (что-то около тринадцати рублей) я торжественно принёс первого сентября в школу и отдал в фонд Обороны. (Наверное, это тоже повлияло на благоприятный исход войны). Клятву насчёт вырасти было выполнить довольно сложно. Вырасталось медленно. Медленнее, чем хотелось.  

После школы я собрал документы, пачку стихов и отослал все это в Московский Литературный институт. Отказали. Причина: «Творческая несостоятельность». Решил махнуть на стихи.

Москвина Анна, 11 «Б»:

Твердят:
"В начале
было
слово".
А я провозглашаю снова:
все начинается
с любви!

Все начинается с любви:
и озаренье,
и работа,
глаза цветов,
глаза ребенка -
все начинается с любви.

Все начинается с любви.
С любви!
Я это точно знаю.
Все,
даже ненависть -
родная
и вечная
сестра любви.

Все начинается в любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия,
тоска
и подвиг -
все начинается с любви.

Весна шепнет тебе:
"Живи".
И ты от шепота качнешься.
И выпрямишься.
И начнешься.
Все начинается
с любви!

Танец «Любовь настала».

Забелин Дмитрий, Рется Ирина, 11 «Б»:

- Отдать тебе любовь?

- Отдай!

- Она в грязи...

- Отдай в грязи!..

- Я погадать хочу...

- Гадай.

- Еще хочу спросить...

- Спроси!..

- Допустим, постучусь...

- Впущу!

- Допустим, позову...

- Пойду!

- А если там беда?

- В беду!

- А если обману?

- Прощу!

- "Спой!"- прикажу тебе..

- Спою!

- Запри для друга дверь...

- Запру!

- Скажу тебе: убей!..

- Убью!

- Скажу тебе: умри!..

- Умру!

- А если захлебнусь?

- Спасу!

- А если будет боль?

- Стерплю!

- А если вдруг - стена?

- Снесу!

- А если - узел?

- Разрублю!

- А если сто узлов?

- И сто!..

- Любовь тебе отдать?

- Любовь!..

- Не будет этого!

- За что?!

- За то, что

  не люблю рабов.

1969

Яковлев Фёдор, 11 «Б»: …но…Махнуть на стихи не удалось.

Неганова Оля, 11 «А»:

 Помогите мне, стихи!

Так случилось почему-то:

на душе

        темно и смутно.

Помогите мне,

              стихи.

Слышать больно.

                Думать больно.

В этот день и в этот час

я —

    не верующий в Бога —

помощи прошу у вас.

Помогите мне,

              стихи,

в это самое мгновенье

выдержать,

           не впасть в неверье.

Помогите мне,

              стихи.

Вы не уходите прочь,

помогите, заклинаю!

Чем?

     А я и сам не знаю,

чем вы можете

              помочь.

Разделите эту боль,

научите с ней расстаться.

Помогите мне

             остаться

до конца

         самим собой.

Выплыть.

         Встать на берегу,

снова

      голос

            обретая.

Помогите...

            И тогда я

сам

    кому-то помогу.

Яковлев Фёдор, 11 «Б»:  Со второй попытки в Литературный институт я поступил. И пять лет проучился в нём. Говорят, что студенческая пора — самая счастливая пора в жизни человека. Во всяком случае, время, проведённое в институте, никогда не забудется. Не забудется дружба тех лет. Лекции, семинары. И поездки. Снова — очень много поездок, в которых я встречал интересных людей, все больше молодых, опьяненных свободой и верой в справедливость, упоенно читающих Хемингуэя и Франсуазу Саган.  

ПАРИЖ, ФРАНСУАЗЕ САГАН.

Сценарий

«Оживают». Начинается дискотека.

Выходит Люба. Несет в руках фотографию. Грустит. Музыка делается тише. Люба выходит на авансцену.

Люба: Пишу вам по праву ровесника,

уважаемая Франсуаза...

Возможно, вздохнув невесело,

письмо вы поймёте не сразу.

То, над чем вы горюете, вы знаете лучше всего -

ходят по улицам люди возраста моего.

В Лондоне и Париже замашки у них одни.

Своё поколение лишним всерьёз называют они.

Вся компания самолетиком вылетает на авансцену, забирают Любу к себе. Дискотека продолжается. Люба и Леша стоят в середине, лицом друг к другу, взявшись за руки.

Федя: Они вас считают

Знаменем неверия и порока

Саша: Они вас считают снадобьем

и даже чуть-чуть пророком.

Никита: Пророки обычно безжалостны,

но я не под богом рос.

Лера: Ответьте, пророк, пожалуйста,

на очень нестранный вопрос:

Митя: кому мы всё-таки лишние,

парни, нарочно небрежные?

Даша: Девчонки, модно подстриженные,

не слишком гордые, грешные?

Настя: Зачем наши души

Выданы в липкие лапы молвы?

Федя: Кому это всё ж таки выгодно

Саша: чтоб лишними были мы?

Никита: Чтоб мы обо всём забывали?

 Лера: Чтоб жизнь нам казалась тесною?

Митя: Чтоб мы вином запивали

Даша: песню, лишь с виду дерзкую:

Все: "Мы лишние.

Мы неуёмные. Нас понимает любой.

Политики не признаём мы,

а признаём любовь.

Рабы разгулявшейся плоти,

мы - лишнее поколение -

унылое чувство локтя

сменили на чувство колена

Мы лишние, лишние, лишние

лишние нощно и денно!.."

Леша (выходит): Конечно,

всё это - личное, личное ваше дело..

Люба: Но вот к небрежному парню

неумолимо и веско однажды - для вещей памяти -

ляжет на стол повестка.

Все передают повестку.

Леша: "Я лишний. Не надо!

Я лишний... С политикой я не знаком..."

Девочки: Ню рявкнет фельдфебель

рыжий: - Прррр-ям-о! Бегом!! -

Мальчики собираются на войну.

Леша: А через пару суток

в очень серьёзный день парню дадут подсумок

в котором - сорок смертей. Потом поведут - погонят

(он будет не лишним в строю!)

И пуля его уколет в Африке, в первом бою... (падает на руки ребят)

Люба: Над высушенной гвоздикой

прошебуршит гром.

И на песок тихий тихо вытечет кровь.

Станет сердце неслышным.

Небо застынет в глазах..

Леша: "Не надо... Ведь я же

лишний..." - успеет парень сказать.

Все: (в марше) Но будет грохотом танка

в землю вдавлена фраза!

Люба: (останавливая марш руками) И всё оборвётся...

Так-то, уважаемая Франсуаза.

Начинается лирическая музыка.

Настя: А где-то в своём Париже,

которого не повторить,

Никита: станет девчонка стриженная

лишние слёзы лить.

Лера: Лишними станут подруги

Лишним покажется март,

Федя: лишними станут руки,

привыкшие обнимать.

Саша: Будет войной зачёркнут

Митя: её молчаливый Жан...

Леша: Мне жалко

эту девчонку.

Люба: Мне этого парня жаль. 

Леша: Небрежного, лишнего парня,

которому нравится бокс.

Люба: Который в своей компании -

по общему/ мнению -бог.

Леша: Он говорит медлительно,

Люба: он знает новинки джаза.

Леша: Он очень не любит политики...

Все: (медленно протягивая руки вперед) Он верит вам, Франсуаза.

Все подходят к Леше, уводят его назад. Все поворачиваются и залу спиной. Люба закрывает лицо руками. Даша подходит к Любе, обнимает ее за плечи, выводит на авансцену. Поют песню «Я мечтала о морях и кораллах». На последнем куплете, все разворачиваются, смотрят в зал, отворачиваются и медленно уходят.

Конец.

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»:  Я писал стихи и поэмы. Одна из поэм «Реквием» — особенно дорога мне.

Экран: видеоряд с празднований Дней победы (ветераны, монументы неизвестным солдатам, вечные огни, цветы, и т.д.). В исполнении хора звучит «Реквием» («Помните») муз. Д. Тухманова, или звучит фонограмма в исполнении Сергея Захарова.

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»:  Дело в том, что на моём письменном столе давно уже лежит старая фотография. На ней изображены шесть очень молодых, красивых улыбающихся парней. Это — шесть братьев моей матери. В 1941 году самому младшему из них было 18 лет, самому старшему - 29. Все они в том же самом сорок первом ушли на фронт. Шестеро. А с фронта вернулся один. Я не помню, как эти ребята выглядели в жизни. Сейчас я уже старше любого из них. Кем бы они стали? Инженерами? Моряками? Поэтами? Не знаю. Они успели только стать солдатами. И погибнуть.

Примерно такое же положение в каждой советской семье. Дело не в количестве. Потому что нет таких весов, на которых можно было бы взвесить горе матерей. Взвесить и определить, — чьё тяжелее.

Я писал свой «Реквием» и для этих шестерых, которые до сих пор глядят на меня с фотографии. Писал и чувствовал свой долг перед ними. И ещё что-то: может быть, вину. Хотя, конечно, виноваты мы только в том, что поздно родились и не успели участвовать в войне. А значит, должны жить. Должны. За себя и за них.

На сцену выходят несколько молодых людей и девушек . Строфы, выделенные жирным, читают все вместе, остальные разбиваются в произвольном порядке.

Шиханцова Ксения, Дёмина Дарья, Тихолаз Владислав, Кубраков Алексей, 11 «Б»:

Что же такое                          

             «мы»?

Мы –

из лесов безбрежных.

Мы –

из блокадной тьмы.

Мы –

из стихов сгоревших.

Из невысоких изб.

Песенного всесилья.

Мы –

из бессмертья.

               Из

плоти твоей,

Россия!

Мы от свинцовых розг

падали в снег с разбега.

Но –

     поднимались в рост,

звонкие, как победа!

Как продолженье дня,

шли

тяжело и мощно...

Можно

      убить

            меня.

Нас

убить невозможно!.. 

Что же такое

             «мы»?

Веруя в пробужденье,

взяв у земли взаймы

силу

в момент рожденья,

мы ей вернём сполна

всё,

что она давала.

Только б

         была

              она!

Лишь бы

существовала!

Мы проросли из неё,

будто трава степная...

Гибнет в печи смольё,

солнце напоминая...

Глядя в лицо огня,

я говорю тревожно:

можно

      убить

            меня.

Нас

убить невозможно!

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»:  Вот, собственно, и вся биография. По-прежнему пишу стихи. По-прежнему много езжу. И по нашей стране, и за рубежом.

Могут спросить: а для чего поездки? Зачем они поэту? Не лучше ли, как говорится, «ежедневно отправляться в путешествие внутри себя»? Что ж, такие «внутренние поездки» должны происходить и происходят постоянно. Но всё ж-таки, по-моему, их лучше совмещать с поездками во времени и пространстве.

Относительно годов, которые «к суровой прозе клонят». Пока не клонят. Что будет дальше — бог его знает. Хотя и бог не знает. Поскольку его нет.

Сорокина Валентина, 11 «Б»:

Человеку надо мало:

чтоб искал и находил.

Чтоб имелись для начала

Друг - один

и враг  - один..

Человеку надо мало:

чтоб тропинка вдаль вела.

Чтоб жила на свете мама.

Сколько нужно ей - жила..

Человеку надо мало:

после грома - тишину.

Голубой клочок тумана.

Жизнь - одну.

И смерть - одну.

Утром свежую газету -

с Человечеством родство.

И всего одну планету: Землю!

Только и всего.

И - межзвездную дорогу

да мечту о скоростях.

Это, в сущности,- немного.

Это, в общем-то,- пустяк.

Невеликая награда.

Невысокий пьедестал.

Человеку мало  надо.

Лишь бы дома кто-то ждал.

1973

Выходит девушка и садится с другой стороны сцены..

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»:  Я женат. Жена, Алла Киреева, вместе со мной окончила литературный институт. По профессии она — критик. (Так что вы можете представить, как мне достаётся! Вдвойне!)

Песня «Ноктюрн». Королькова Ольга, 11 «А».

Неганова Мария, 11 «А»:

Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть - счастье.
Подойду и скажу: "Здравствуй,
Я люблю тебя". Это сложно...
Нет, не сложно, а трудно
Очень трудно любить, веришь?
Подойду я к обрыву крутому
Стану падать, поймать успеешь?
Ну а если уеду - напишешь?
Я хочу быть с тобой долго
Очень долго…
Всю жизнь, понимаешь?
Я ответа боюсь, знаешь....
Ты ответь мне, но только молча,
Ты глазами ответь, любишь?
Если да, то тогда обещаю
Что ты самым счастливым будешь
Если нет, то тебя умоляю
Не кори своим взглядом ,
Не тяни своим взглядом в омут
Пусть другую ты любишь, ладно…
А меня хоть немного помнишь?
Я любить тебя буду, можно?
Даже если нельзя, буду!
И всегда я приду на помощь
Если будет тебе трудно!

Яковлев Фёдор, 11 «Б»: Да, еще меня часто спрашивали, в последние годы. Как, мол, живется в такой страшный для страны период… Я молчал, и только пожимал плечами.  Иногда замечал, как бы вскользь: «Вы даже не представляете, какое у нас теперь интересное время!».

Рудышина Виктория, 11 «Б»:

Взгляд

...Вы даже не представляете, какое у нас теперь интересное время!..

Фраза одного проезжего

Над моею душой,

над моею страной «интересное время»,

пройди стороной! «Интересное время»,

уйди, уходи!

Над Россией метелями не гуди. Мы завязли в тебе, мы объелись тобой!

Ты — наш стыд

и теперь уже вечная боль. Не греми по железу железом.

 Стань обычным и не-ин-тс-рес-ным!

...Хоть ненадолго.

Шакмаева Мария, Черняк Маргарита, Бочковский Олег, Ефимова Екатерина, Видяскина Екатерина, Юрина Милана, Герасимов Дмитрий:

              Бессонница-90
Мы –
боящиеся озонной дыры, СПИДа и кооператоров,
нашпигованные с детства лекарствами,
слухами и нитратами,
молящиеся, матерящиеся,
работающие и бастующие,
следователи и подследственные,
стареющие и растущие,
спорящие, с чего начинать:
с фундамента или кровли,
жаждущие немедленной демократии
или крови,
мы –
типовые, типичные,
кажущиеся нетипичными,
поумневшие вдруг на «консенсусы»,
«конверсии»
и «импичменты»,
ждущие указаний,
что делать надо, а что не надо,
обожающие:
кто – музыку Шнитке,
кто – перетягиванье каната,
говорящие на трех языках
и не знающие своего,
готовые примкнуть к пятерым,
если пятеро – на одного,
мы – на страже, в долгу и в долгах,
на взлете и на больничном,
хвастающие куском колбасы
или теликом заграничным,
по привычке докладывающие наверх
о досрочном весеннем севе,
отъезжающие,
кто за свободой на Запад,
кто за деньгами на Север,
мы –
обитающие в общежитиях,
хоромах, подвалах, квартирах,
требующие вместо «Хлеба и зрелищ!» -
«Хлеба и презервативов!»
объединенные, разъединенные,
-фобы, -маны и -филы,
обожающие бег трусцой
и детективные фильмы,
мы – 
замкнувшиеся на себе,
познавшие Эрмитаж и Бутырки,
сдающие карты или экзамены,
вахты или пустые бутылки,
задыхающиеся от смога,
от счастья и от обид,
делающие открытия,
подлости,
важный вид,
мы – 
озирающие со страхом воспаленные веси и грады,
мечтающие о светлом грядущем
и о том, как дожить до зарплаты,
мы – 
идейные и безыдейные,
вперед и назад глядящие,
непрерывно ищущие врагов 
и все время их находящие,
пышущие здоровьем,
никотинною слизью харкающие,
надежные и растерянные,
побирающиеся и хапающие,
мы – 
одетые в шубы и ватники,
купальники и бронежилеты,
любители флоксов и домино,
березовых веников и оперетты,
шагающие на службу с утра
по переулку морозному,

ругающие радикулит и Совмин,
верящие Кашпировскому,
орущие на своих детей,
по магазинам рыскающие,
стиснутые в вагонах метро,
слушающие и не слышащие,
мы – 
равняющиеся на красное,
черное
или белое знамя,
спрашиваем у самих себя:
что же будет
со всеми нами?

Яковлев Фёдор, 11 «Б»: По поводу времен я не люблю рассуждать. Но уверен, что не время делает людей жестокими и злыми, а совсем наоборот. Чтобы не вдаваться в философию, отвечу стихами моего ровесника и друга Александра Кушнера.

Зорина Элина, 11 «Б»:

Александр Кушнер

Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

Большей пошлости на свете

Нет, чем клянчить и пенять.

Будто можно те на эти,

Как на рынке, поменять.

Что ни век, то век железный.

Но дымится сад чудесный,

Блещет тучка; я в пять лет

Должен был от скарлатины

Умереть, живи в невинный

Век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,

А при Грозном жить не хочешь?

Не мечтаешь о чуме

Флорентийской и проказе?

Хочешь ехать в первом классе,

А не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.

Но дымится сад чудесный,

Блещет тучка; обниму

Век мой, рок мой на прощанье.

Время - это испытанье.

Не завидуй никому.

Крепко тесное объятье.

Время - кожа, а не платье.

Глубока его печать.

Словно с пальцев отпечатки,

С нас - его черты и складки,

Приглядевшись, можно взять.

1978

 Яковлев Фёдор, 11 «Б»:  Что ещё? А ещё очень хочу написать настоящие стихи. Главные. Те, о которых думаю всё время. Я постараюсь их написать. Если не смогу, — будет очень обидно.

Уходит в кулису.

Девушка читает стихи, на экране последнее прижизненная фотография Роберта Рождественского.

Сивкова Дарья, 11 «Б»:

Мгновенье

остановлено нечетко.

Видны глаза

и больше ничего...

Круги забвень

и круги почета

не слишком повлияли на него.

Он, выступая,

тряс седою прядкой,

насмешек над собой

не замечал.

Был одиноким,

как прыгун над планкой.

И в дружеских компаниях

скучал.

Лишь перед смертью

показал характер.

В свои болезни уходить не стал.

И время,

то,что он когда-то тратил,

в конце концов

почти что наверстал.

Спешил он так безудержно и горько,

такой живою

стала вдруг строка!..

Жаль

не хватило малости какой-то.

минут каких-то,

мига,

пустяка.

Чуманова Дарья, 11 «Б»: К концу жизни откровения даются многим. Но не все способны ими распорядиться. Роберту Рождественскому этот дар был дан сполна. Будучи тяжело больным, уединившись в Переделкине, поэт создал лучшую свою лирику, которая впоследствии и составила редкий по своей пронзительности и жизнелюбию сборник «Последние стихи Роберта Рождественского», который был опубликован уже после его смерти. Умер Роберт Рождественский от инфаркта 19 августа 1994 года.

Девушка уходит. Экран: фотографии поэта разных лет.

Песня «Эхо любви» (муз. Е. Птичкина):Зорина Элина, 11 «Б».

Чернявский Никита, 11 «Б»:

Тихо летят паутинные нити.

Солнце горит на оконном стекле.

Что-то я делал не так;

извините:

жил я впервые на этой земле.

Я ее только теперь ощущаю.

К ней припадаю.

И ею клянусь...

И по-другому прожить обещаю.

Если вернусь...

Но ведь я не вернусь.

 «Песня о счастье». 8-ой класс.

Конец.