О Солбонэ Туя.
классный час

Министерство образования и науки РБ

МАОУ «Средняя общеобразовательная школа № 4»

Доклад на тему:

Солбонэ Туя. Сборник стихов «Цветостепь»

                                                                       Выполнила: ученица 9б класса

                                                                                      Лубсанова Эржена.

Улан-Удэ. 2015г.

Дамбинов Петр Никифорович (Солбонэ Туя)

   Родился Дамбинов Петр Никифорович 20 февраля 1892 года в улусе Заглик Боханского района Иркутской области. Семья была многодетная - 7 братьев и сестер. Особенно тяжело было после смерти мамы, которая умерла, когда сыну было 8 лет, и отца, который умер на другой год после смерти матери. С 6 лет мальчик начал работать в поле. В 1907 году поступает в Жердовское сельскохозяйственное училище, которое находилось в 40 верстах от города Иркутск. Во время учебы был членом самообразовательного кружка «Солбон», созданного в Эхирит-Булагатском аймаке совместно с Т.Зандановым, А.Халмашкеевым. С этого кружка, по свидетельству поэта, берет начало литературный псевдоним Петра Дамбинова «Солбонэ Туя». К этому периоду относятся и первые пробы пера. Его стихи появлялись в стенгазетах училища, на страницах рукописных журналов «Очин» («Искра»), «Товарищ» и других, выпускаемых бурятским землячеством иркутских студентов. Эти стихи, к сожалению, не сохранились.

   После окончания училища, в 1913 году, Петр Никифорович работает учителем. Позднее, в 1917 году, он переезжает в Иркутск и вступает в партию эсеров. Петр Дамбинов был представителем той части бурятской интеллигенции, которая не сразу приняла Октябрьскую революцию и прошла сложный жизненный и творческий путь. С октября 1920 года Петр Дамбинов работает председателем Бурят-Монгольского народно-революционного комитета, председателем Бурят-Монгольского автономного управления в городе Чита. Здесь он редактирует газету «Голос бурят-монгола», публикует брошюру «О бурятском самоуправлении (что такое аймаки и почему они нужны)», работает над созданием базы для издания учебников на бурятском языке. В 1922 году за принадлежность к партии эсеров он был выслан в Москву. Там Петр Никифорович Дамбинов был сотрудником Торгово-промышленного банка СССР, занимал различные должности при бурятском представительстве в Москве. Официально свой выход из партии эсеров он оформил в Москве письмом в «Правде» от 5 апреля 1923 года. Причиной ухода из партии социалистов-революционеров указал безоговорочное признание Советской власти.

   С 1923 года становится членом знаменитой литературной группы всероссийских писателей «Кузница». Публикует  стихотворения, заметки и статьи в журналах «Красная новь», «Рабочий журнал», Крестьянка»,  газетах «Правда», «Известия». А ранее, в 1922 году, выходит первый сборник его стихов «Цветостепь» - это и первый сборник бурятской поэзии.

   В 1924 году Дамбинов получает приглашение вернуться на родину, он приезжает в Верхнеудинск, работает, возглавляя Театральное бюро, позднее переименованное в Художественную секцию. Систематически читает лекции по литературе и искусству, проводит теоретические семинары, печатает статьи, имевшие большое  значение для правильного определения главного направления молодого национального искусства. В 1934 году Солбонэ Туя избирается делегатом на 1 Всесоюзный съезд советских писателей. В составе делегации писателей Сибири встречается с Максимом Горьким. Летом вместе с Д. Дашинимаевым, Б. Базароном, Х. Намсараевым совершает трехмесячную творческую поездку по городам и новостройкам союзных и автономных республик СССР с миссией дружбы и братства народов.

   В 1930-е  годы изданы поэма Дамбинова П.Н. «Доисторический мальчик Балта Мэргэн», повесть «Цырен». В 1935 году он начинает работу над романом, завершить  которую так и не смог. В 1937 Солбонэ Туя был арестован, рукопись романа изъята при обыске. После ареста он полтора года провел в иркутской тюрьме как буржуазный националист, бывший эсер и агент нескольких иностранных разведок. Расстрелян он в 1938 году, а реабилитирован посмертно в 1957. К 100-летию со дня рождения,  в 1922 году, были переизданы его произведения. Несмотря на значительный вклад Дамбинова П.Н. в историю развития литературного процесса Сибири, его наследие  мало изучено. Трагично сложилась судьба поэта, погибшего с клеймом «враг народа».

Из статьи Тристры Ньюиэр о Петре Никифоровиче Дамбинове

«… в родимом улусе Заглике»

   Петр Дамбинов родился 2 февраля 1892 года в улусе Заглик Боханского аймака, что на юго-западной оконечности современного Усть-Ордынского автономного округа к западу от озера Байкал. Это более чем биографический факт - это объясняет многое из его юности. Эхирит-Булагатские и Аларские буряты, живущие к западу от озера Байкал значительно отличались от бурят, проживавших далее к югу и востоку. Они говорили на своих диалектах, много занимались земледелием и стали объектом кампании массового обращения в лоно Русской Православной церкви в XIX веке. Несмотря на миссионерскую активность и в отличие от бурят, исповедовавших тибетский буддизм, западные буряты продолжали придерживаться бурятской народной религии, молились онгонам (семейным защищаюущим божествам и его изображениям) и делали жертвоприношение лошадьми. И то, и другое порицалось буддийским духовенством. Дамбинов описывает личный опыт, связанный с этими традициями, отмечая, что эти верования «заставляли меня дрожать и трепетать перед какой-нибудь шкуркой зверя или тряпкой с изображением какого-нибудь онгона или заяна…».

   Родной аймак Дамбинова, Боханский, имеет особую славу. Бохан был родиной многих передовых фигур начала XX века, как Михаил Богданов [1], который был значительной фигурой во времена юношества Дамбинова. Близость этого района к Иркутску, главному сибирскому центру торговли с Цинской империей, позволял ему сильнее интегрироваться в сибирскую экономику и приводил к возрастанию активности бурятских негоциантов, таких как Михаил Пирожков, который нанял среднего брата Дамбинова на работу. Бурятские купцы, обычно выступавшие в роли посредников или торговцев без лицензии, были стабильной частью экономики Иркутска и извлекали выгоду из расширения торговли в Иркутской области в конце XIX века. Многие семьи в Бохане и в среде западных бурят были бедными земледельцами и скотоводами, и Дамбиновы не являлись исключением. Одним из ярчайших детских воспоминаний Дамбинова был недостаток еды, «доводящий всю семью до полуголодного существования…» на черном хлебе и чае. Эта крайняя нужда усугублялась длительной болезнью и скоропостижной смертью обоих родителей Дамбинова около 1900 года.

   Несмотря на трагический поворот обстоятельств, Дамбинову удавалось с помощью родственников и соседей посещать двухлетнюю школу недалеко от Иды. После окончания этой школы учитель побудил Дамбинова и его друга поступить в Жердовское сельскохозяйственное училище, расположенное в 40 верстах от Иркутска. Его семья, главой которой теперь стал его старший брат, не противились идее, но была не в состоянии оказывать финансовую поддержку его учебе. Так, в 1907 году Дамбинов провел лето, работая в поле и готовясь к вступительным экзаменам, которые сдал «к своему собственному удивлению».

   Хотя сетования Дамбинова на то, что учеба в училище дала ему мало в смысле общего образования, там он вошел в близкий контакт с общественно прогрессивными кругами Иркутской семинарии и с другими бурятскими студентами Иркутской области. Эти студенты находились под сильным влиянием идей бурятского национального движения, которое после 1905 года начало быстро получать организационное оформление. Хотя это движение было очень неоднородным в смысле политических, культурных и религиозных убеждений его активистов, в общем его участники высказывались за большую административную автономию бурят (или, по меньшей мере, возвращение к системе степных дум по Сперанскому), защиту бурятских земель от вторжения русских колонистов, образовательные и культурные реформы. Националистская бурятская молодежь Добайкалья принялась за организацию митингов и «культурных мероприятий», делая постановки, ставя танцевальные и песенные представления, часто дидактические по характеру и критичные в отношении как царистского режима, так и отсталых местных традиций. Многие из этих театральных постановок проводились в самом Бохане. Так Дамбинов попал в эту относительно активную среду и начал читать запрещенную литературу, такую, как, например, «Воспоминания революционера» Кропоткина, что едва не стало причиной его отчисления из училища. Вместе с двумя близкими друзьями Дамбинов основал учебный кружок для обсуждения вопросов по логике, психологии, истории, философии и истории российской общественной мысли. Молодые люди назвали этот кружок «Солбон», и это имя положило «начало моему литературному псевдониму – Солбонэ Туя».

В РОДИМОЙ СТЕПИ

Здесь, вдали от шума, пыли, воплей, стона,

В вечной неге простоты,

Под синеющим узором небосклона

Юрты юртятся в степи.

Травы солнцу рады… Травы дышат майно.

Улыбаются цветы.

Простота степная увлечет бескрайно

Красотою простоты!

Здесь порою стоном стонет песнь шамана –

Первобытные стихи…

Бестелесным духам, божествам без стана

Зашаманят степняки.

На степи родимой в травах цветостепи

Разыгрались табуны!

Степи степят юрты. Юрты юртят степи.

Неразрывные мои.

ДОЧЬ СТЕПЕЙ

(БУРЯТКА)

Вечно бедная и бледная

Жалко брошена в неволе…

Тьма злосчастно-беспросветная

Давит, давит, ее волю…

Старших в роде осуждения

Молчаливая боится

Не вступая в рассуждения,

Всем готова покориться…

За калым бурятка бедная

Замуж молча выдается…

И незрело – предрассветная

С плачем мужу отдается…

Тяжела ты, жизнь улусная,

Жизнь сестры моей родимой!

Хоть и светишь, безыскусная,

Красотой неуловимой.

СЫН СТЕПЕЙ

Да что мне город многошумный,

Где только злобит злоба лжи?

Где редко встретишь, простодушных.

Простых и близких, для души!

Коль упоенный я свободой,

Живу степною широтой!?

Коль дом в степи — сама природа

С благоухающей травой?!

Да что мне город многошумный,

Его изысканный наряд?

Во Мне степном и простодушном

Одни порывы коль горят!

Коль сын приволья и простора

С его безбрежной широтой,

Где без указа, без призора

Живу одной лишь добротой.

Пусть буду правнук Чингисхана

С его воинственной душой,

Пусть сын я грязного шамана —

Горжусь своею простотой».

ИЗ СТРУН ТОСКИ

Опять тоскою такой знойной

Душа нежданно вся налилась.

Ах, как томительно и больно

Змеею в сердце она впилась!

Да что ей надо в моих глубинах,

В глубинах юных Моей души?

Какой боженок иль чертовщина

Впустила в сердце мороз тоски!?

Ах, как сжимает, сжимает сердце

Тоска холодной и злой рукой?

Какою лаской ему согреться?

И где найдет оно покой?

А впрочем, к черту все, что тоскливо —

Позорно душу залить тоской!

Мое ведь сердце полно порывов

И бьется юных надежд струей.

Пусть демон хмурый, пусть сын изгнанья

В тоске морозной найдет свой мир!

А мне не надо тоски терзанья,

Во мне лишь — песни поющих лир!

ИЗ СТРУН ЛЮБВИ

Цветущая нега твоя беспримерна...

Поверь, я тобою дышу!

С тобою умчаться к звездам беспредельным

Орлом поднебесным хочу!

Как ласково нежны влюбленные очи,

Как милы, сердечны они...

Мне нет при тебе неолуненной ночи —

Во мне при тебе лишь огни!

И в ласках моих запылает твой образ,

Порывом весенним маня.

Улыбка твоя и чарующий голос

Все манит любовью меня!

Ты радость, ты ласку приносишь с собою...

Тобою я только дышу.

Приди же ко мне и побудь же со мною...

И прямо скажи мне: «люблю».

   Книжка издана изящно: чёткий шрифт, опрятная печать, хорошая бумага, почти ни одной грамматической ошибки, словом, всё, как следует, с внешней стороны, но… в этом только и заключаются все достоинства изящной книжечки. Немножко мало, - даже для первых робких опытов, первых бурятских поэтов. Все идеи, всё содержание и формы стихов «Цветостепи» взяты на прокат у русских поэтов и при том у поэтов второго и третьего сорта. Солбонэ Туя не нравится город с его контрастами нищеты и роскоши, он ему «и чужд… и скучен…» «Поэт» тоскует о простоте, о красоте простоты, ищет её и находит в родных степях, которым он посвящает свою книжку, он тоскует о воле и просторе и находит их там же в родных степях. Отрицая город, убегая из города, Солбонэ Туя отрицает город не действительный, а созданный его интеллигентской измученностью; он просмотрел в нём великую социальную борьбу, он увидел в нём: «звоны и свистки… вздохи, крики, трубовые рёвы, многоцветные огни… церкви, храмы… башни и дворцы… танцы, пляски… вечно праздные балы… домик хмельный с красной лампочкой, с огнём, где в раздетой страсти город вожделенный  страстит время ночью, днём»… и не увидел в нём того главного, что составляет душу современного города - его творческую силу, подчиняющую шаг за шагом своей воле стихию.

   Но и очутившись в родной степи, он остался всё тем же измученным, оторвавшимся от масс, изолированным от могучего 14 народного движения, интеллигентом, таким же тоскующим, ноющим, слабым, ушибленным, ошарашенным. Он и в степи не уловил ни содержания, ни направления, ни ритма степной жизни, - не подслушал могучих голосов стихии, не ощутил и не осмыслил властных велений природы…

   Воспевая «неуловимую красоту простоты» родных степей, степной жизни не нарисовал ни одного даже контурного образа, а когда сделал попытку, см. «Дочь степей» (Бурятка), вышло, что-то нудное и бледное, не вызывающее ни симпатий, ни сочувствия к персонажу, не возбуждающее ни воли к борьбе, ни примирения с действительностью.

   Мы искали, упорно и добросовестно искали, в книжечке зеркала цветостепи, степных песен, цветов и ароматов, степной красоты и простоты, воли и простора, первобытной цельности и ничего этого не нашли. Для кого и для чего только издаются такие книжечки?.. Надо полагать только для услады самих авторов.

   Единственным, чуть-чуть светлым пятном на всём сером фоне «творчества» Солбонэ Туя выделяется бурятская легенда - «Ангара», но и тут автор - не национальный поэт. Даже с такой скромной задачей, как пересказ в художественно-стихотворной форме народной бурятской легенды, Солбонэ Туя не справился.  У каждого народа есть свой национальный стиль и у бурятского народа есть свой родной стиль, оригинальный и красивый, безыскусственно-простой, сосредоточенно-чёткий, грубовато-отрывистый, незаконченно-смелый… Этот стиль не нашёл своего отражения в пересказе Солбонэ Туя и что особенно обидно, бурятская народная легенда об Ангаре, богатая содержанием, характеризующим бурятскую национальную психологию, в «обработке» Солбонэ Туя выцвела, выдохлась, обезличилась, утратила своё богатое содержание.

   И русский язык, которым написаны стихи Солбонэ Туя, лишился целомудренной чистоты, присущей языку всякого истинного поэта. Он совершал над ним недопустимое, грубое насилие, но не как варвар, не ведающий, что творит. Он знал, что делал. Любя степь, простоту и красоту простоты, Солбонэ Туя отдаёт щедрую дань модному, с лёгкой руки Шершеневичей, разврату слова, зародившемуся в салонах и кабаках буржуазно-аристократической богемы. У него, изволите ли видеть: «травы дышат майно»… «степи степят юрты»… «юрты юртят степи»… «злобит 15 злоба лжи»… «песни сливаются в Степанный титан». Он призывает свою родную степь к чему-то: «степься, степься, степь родная, больше, больше сюртой слись»… и просит её: «Моя степь цветостепь, меня больше застепь»… Хорошую же услугу он окажет своему родному народу, внушив ему отвращение к русскому языку своей тарабарщиной.

   Имя Солбонэ Туя, прозаическое, известно многим. Книжечка эта мне показалась одной из ласточек национальной весны одного из национальных меньшинств России, одной из ласточек пробуждающегося национального художественного творчества. Мы попытались доказать, как не следует заниматься серьёзным общественным работникам, которых так мало у бурятского народа. Мы хотели вызвать у автора желание изъять из обращения «Цветостепь», от которой, по выражению Ф. Сологуба, «трупцом попахивает», а не здоровым, прямым, крепким запахом широких и вольных степей.