Христианские мотивы и осмысление русской истории в творчестве Анны Ахматовой на примере поэмы "Реквием" .
презентация к уроку на тему

Выступление педагога дополнительного образования МУДО ДДЮТ Зайцевой И.А. на методическом объединение социально-педагогической направленности 08.12.2016г.

По теме: «Христианские мотивы и осмысление русской истории в творчестве Анны Ахматовой» на примере поэмы «Реквием».

Уважаемые педагоги, добрый день!

Тема моего выступления «Христианские мотивы и осмысление русской истории в творчестве Анны Ахматовой» на примере поэмы «Реквием»  

В своем выступление я хочу показать, как история страны преломляется и отражается в её творчестве. (Слайд 1)

Слайд 2. Судьба Анны Андреевны Ахматовой (Горенко) трагична. В 1921 г. расстреляли мужа, Николая Степановича Гумилёва (русский поэт Серебряного века, прозаик, переводчик и литературный критик.), в это время они были в разводе, но их по-прежнему связывал сын Лев. Судьба отца повторилась в сыне. В 1935, 1938 и 1949 годах по ложному обвинению он был арестован. Жутким ударом, «каменным словом» прозвучал смертный приговор, заменённый потом лагерями. Затем почти 20 лет ожидания сына. Однако поэма имеет не только личное значение. Памятником страшной эпохе стал «Реквием», посвящённый самым «проклятым датам» массовых убийств, когда вся страна превратилась в единую очередь в тюрьму, когда каждая личная трагедия сливалась с национальной. 

Слайд 3. Слово «Реквием» переводится как «заупокойная месса», католическое богослужение по умершему. Одновременно это – обозначение траурного музыкального произведения.

Композиция произведения сложная. Состоит из таких частей: «Эпиграф», «Вместо предисловия», «Посвящение», «Вступление», десять глав без названия. Отдельные главы имеют название: «Приговор» (VII), «К смерти» (VIII), «Распятие» (X) и «Эпилог». Первые наброски «Реквиема» относятся к 1934 году. Сначала Ахматова планировала создать лирический цикл, который через некоторое время был переименован в поэму. Наиболее плодотворно она работала над поэмой в 1938—1940 годах и вернулась к ней позже, в 1960-е годы. Создавалась поэма в нечеловеческих условиях. Стихотворения эти не записывались – запоминались накрепко надёжными друзьями Ахматовой. Ахматова говорила: «Реквием» знали наизусть 11 человек, и никто меня не предал». Ахматова сжигала рукописи «Реквиема» после того, как прочитывала людям, которым доверяла. В 1960-е годы «Реквием» начал распространяться в самиздате. (Самизда́т — это способы неофициального и потому неподцензурного производства и распространения литературных произведений, религиозных и публицистических текстов в СССР. Копии текстов изготавливались автором или читателями без ведома и разрешения официальных органов власти, как правило машинописным, фотографическим или рукописным способами). В 1963 году одна из таких копий поэмы попала за границу, где впервые был опубликован полностью (Мюнхенское издание 1963 г.). Полный текст «Реквиема» был опубликован лишь в 1987 году в Перестройку, в журналах «Октябрь» № 3 и «Нева» № 6. Теперь поэма входит в общеобязательную школьную программу.

При знакомстве с поэмой и её структурными частями поражает череда дат: «Вместо предисловия» датировано 1957 годом, эпиграф «Нет, и не под чужим небосводом…» - 1961-м, «Посвящение» - 1940-м, «Вступление» - 1935-м и т. д. Даты эти – своеобразные знаки того, что к этому творению Ахматова обращалась постоянно на протяжении 30 последних лет  жизни. Но поэму Реквием» нужно воспринимать «как целостное произведение, рождённое трагедийным временем.

Слайд 4. Эпиграфом служит отрывок из её же стихотворения «Так не зря мы вместе бедовали…». С самого начала автор подчёркивает, что поэма затрагивает не только её несчастья как матери, но касается общенародного горя. Этот сплав личного и общего выделен в строчках эпиграфа:

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

Лаконичное «Вместо предисловия» написано прозой: и содержание, и непривычная форма этого текста приковывают к себе особое внимание. Рассказ о 17 месяцах, проведённых в очередях возле тюрьмы, как бы конкретизирует эпиграф. Поэт клянётся, что сможет написать о пережитом, и сам текст «Реквиема» служит этому подтверждением. Значит, поэма – это клятва, реализация высочайшей миссии, взятой на себя художником.

Слайд 5. «Посвящение» содержит ряд конкретных картин общенародного несчастья «осатанелых лет».

Масштабы трагедии заданы уже первыми строками «Посвящения»:

Перед этим горем гнутся горы,

Не течёт великая река…

Эта метафора позволяет добиться удивительной краткости и выразительности.

Но эта конкретность поразительно соединена с высоким обобщением, Поэтому закономерным становится введение в текст образов, восходящих к отечественным «первенцам свободы» и Пушкину: «Но крепки тюремные затворы, / А за ними «каторжные норы» и смертельная тоска».

Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы,

Как в ваши каторжные норы

Доходит мой свободный глас.

Заключая слова «каторжные норы» в кавычки, Ахматова нацеливает своего читателя на сопоставление со стихами Пушкина. Но в стихотворении Пушкина звучит уверенность в торжестве справедливости, которая как бы преодолевает расстояние между поэтом и декабристами. У Ахматовой вместо преодоления возникает отдаление. Лирическая героиня Ахматовой знает, что её монолог останется без ответа. Поэтому ниже появляются строки «Ото всех уже отделена».

Для лирической героини «Реквиема» мир как бы разделился надвое. И если

Для кого-то веет ветер свежий.

Для кого-то нежится закат,

то для неё такого мира уже не существует. Сразу после ареста Мандельштама Ахматова, бывшая свидетельницей обыска в его квартире, записала: «Было очень тихо. За стеной у Кирсанова играла гавайская гитара». Здесь, как и в «Реквиеме», противопоставлены два мира – благополучие и трагедия. Все чувства лирической героини обострены, и слух её улавливает те звуки, которые не слышны другому миру.

Насколько тяжёлое время тогда было, можно судить уже по тому, как Ахматова описывает город. Даже «стало солнце ниже и Нева туманней».

Слад 6. «Вступление» обнажает правду на грани фантастики. И очень естественно здесь возникают образы: «…улыбался // Только мёртвый, спокойствию рад. / И ненужным привеском болтался / Возле тюрем своих Ленинград»; «безвинная корчилась Русь».

Ахматова стала голосом национальной трагедии:

Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под крышами чёрных марусь.

Образ родины трансформируется в поэме. Он охватывает и «сибирскую вьюгу», и «великую реку», и «тихий Дон», и «кремлёвские башни», и «море», и «царский сад», и Енисей, и Неву. Но на этих просторах – лишь страдания, улыбается «только мёртвый, спокойствию рад». Это переложение страшного: «И живые позавидуют мёртвым». Даже неживое не могло устоять перед натиском огромной разрушительной силы. Между «живыми» и «мёртвыми» у Ахматовой нет границы. И весь «Реквием» посвящён и живым, и мёртвым, в нарушение традиции.

Любимый Ахматовой Петербург-Ленинград становится «ненужным привеском» своих тюрем.

«Марусями» называли в народе машины для перевозки арестантов. Существовало и иное название – «ворон» или «воронок».

Слайд 7. Строфа Ι « Уводили тебя на рассвете…» строится как народный плач. Это причитание матери по уводимому в тюрьму сыну, которое неожиданно объединяется с крестьянским плачем по покойнику (представление о нём возникает благодаря соответствующей лексике: «тёмная… горница», «плакали дети», «божница», «свеча оплыла», «холод иконки»).

Наконец, это услышанные из глубины веков крики и стоны стрелецких жён. Но все эти голоса сливаются в один общий вой, невыносимый в своём трагизме. Ахматова воплощает себя и свою судьбу в облике женщины русского средневековья, «стрелецкой жёнки», показывает тяжесть вполне конкретного страдания русской женщины, судьба которой оказывается типичной.

В следующей части произведения, II,  датированной 1939 годом, получает своё выражение склонность Ахматовой к космическим образам. Изображённое на земле обозревается глазами «жёлтого месяца» («жёлтый месяц входит в дом»). 

В поэме месяц не только свидетель, но и участник событий. Жёлтый цвет луны усиливает ощущение трагичности происходящего.

Своё личное горе Ахматова выразила в коротких строчках стихотворения, корнями уходящего в фольклор:

Тихо льётся тихий Дон,

Жёлтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень.

Видит жёлтый месяц тень.

Эта женщина больна,

Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

В русских исторических песнях образ «льющейся реки» часто связывался со слезами.

III

О себе автор пишет в 3 лице. Это уже не женщина –  это тень. Человеку невозможно вынести такое:

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.

Я бы так не могла…

Лирическая героиня как бы смотрит в зеркало своей судьбы и не может принять эту судьбу. Ахматова пробует увидеть страдания других людей со стороны, но от этого они не менее трагедийны. Выражением всеобщего горя становится страшная ночь.

IV

Умом она понимает, что счастливое, безмятежное прошлое ушло безвозвратно, и обращается мысленно к нему:

Показать бы тебе, насмешнице

И любимице всех друзей,

Царскосельской весёлой грешнице,

Что случится с жизнью твоей…

Героиня поэмы пробует взглянуть на себя со стороны и с ужасом замечает себя, былую «весёлую грешницу», в толпе под Крестами, где столько «неповинных жизней кончается…». Стих обрывается на полуслове, на многоточии.

(Кресты1 – политическая тюрьма в Ленинграде).

V

В следующем отрывке (1939) отчаяние матери, кажется, достигает высшей точки:

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой,

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой.

Всё перепуталось в её сознании, ей слышится «звон кадильный», видятся «пышные цветы» и «следы куда-то в никуда». «Следы куда-то в никуда» - повторяющийся мотив поэзии Ахматовой 40-х гг.; он связывается со смертью, с движением в Вечность. И светящая звезда становится роковой и «скорой гибелью грозит». «Огромная звезда» - речь может идти о Кремле.

Строфа VI «Лёгкие летят недели…»

Датирована тем же 1939 годом. Героиня пребывает в каком-то оцепенении. Все её мысли о сыне, общее у них сейчас – белые ночи, которые глядят в тюрьму, но приносят не свет и радость, а говорят о кресте и смерти. И в этом состоянии оцепенения на героиню обрушивается очередной удар – приговор сыну.

Эта часть «Реквиема» так и называется – «Приговор» VII.

И упало каменное слово

На мою, ещё живую грудь.

«Каменный» в значении тяжёлый, страшный, невыносимый.

Женщина находится на грани жизни и смерти и как бы в полубреду пытается всё-таки найти выход:

Надо память до конца убить,

Надо, чтобы душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

VIII

Но у героини нет сил жить, и она зовёт смерть.

Ты всё равно придёшь – зачем же не теперь?

Я жду тебя – мне очень трудно.

Так начинается следующая часть - «К смерти». Героиня готова принять любую смерть: отравленный снаряд, гирьку бандита, тифозный чад и даже увидеть «верх шапки голубой» - самое страшное в то время.

Это всеобщее горе настолько велико, что Ахматову уже мало волнует окружающее:

Мне всё равно теперь. Клубится Енисей,

Звезда Полярная сияет.

IХ

Но смерть не приходит – приходит безумие («Уже безумие крылом…» - 1-я строка новой части).

Само страдание становится окаменелым. Всё происходящее в жизни и в сердце сводит с ума. И теперь смерть обретает свою новую форму – душевной болезни:

Уже безумие крылом

Души накрыло половину.

На смену разуму приходит его затмение, былая стойкость сменяется слабостью, речь превращается в бред, память – в беспамятство, а богатство жизни – в предельную пустоту. И если мелькают ещё призраки чего-то святого, то это смутные наплывы из прошлого.

Трагедия народа так велика, что не вмешается в рамки траурного реквиема. Трагедия вызывает в памяти самое страшное из преступлений в истории человечества – распятие Христа. Трагедия подключает сознание читателя к судьбе Матери, принесшей в мир Сына-Искупителя.

Слайд 8.

Библейская тема воплощена в Х главе «Распятие», хотя в смысловом отношении охватывает всё пространство поэмы. Ей предпослан евангельский эпиграф: «Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи». Этот эпиграф обрывается на полуслове в коротком четверостишии: «О, не рыдай Мене…» Молчаливое же страдание Матери таково, что «туда, где молча Мать стояла, // Так никто взглянуть и не посмел».

В стихотворении «Распятие» автор оперирует высокими общечеловеческими символами Матери, Магдалины и Распятия Христа. Это логическое завершение мотива несения креста на Голгофу. Каменеет ныне уже и сын, оттого и горе Матери беспредельно. Ранее звучавшие одинокие голоса теперь превращаются в хор, сопровождающий последние реплики Сына. Личность Христа по-особому волновала Ахматову и человеческой сутью своей, и судьбой. И вот теперь она соединяет историю Божьего Сына с судьбой собственного, и оттого частное и общее, личное и общественное вновь – в соответствии с темой эпиграфа и «Посвящения» - сливаются воедино.

Евангельская трактовка темы у Ахматовой нетрадиционна: страдания распятого оказываются бессмысленными. Вместе с тем перевод событий в библейский план подчёркивает святость судьбы невинно страдающих, а образ матери возвышается до образа Богоматери.

Богоматерь – заступница за людей.  Мотив заступничества пронизывает эпилог поэмы:

И я молюсь не о себе одной,

А обо всех, кто там стоял со мною

И в лютый холод, и в июльский зной

Под красною ослепшею стеною.

Эпитеты «красная» и «ослепшая» по отношению к стене сразу создают образ стены, красной от крови и ослепшей от слёз, пролитых жертвами и их близкими.

«Поминальные» даты имели особенное значение в лирике Ахматовой:

Опять подошли «незабвенные даты»,

И нет среди них ни одной не проклятой.

Этот мотив углубляется упоминанием «широкого покрова», сотканного для людей. Страдания не искупит даже смерть, невозможно забыть …громыхание чёрных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.

Устами поэта гласит народ, об этом впрямую говорится в поэме:

И если зажмут мой измученный рот,

Которым кричит стомильонный народ…

Нигде в поэме не звучит мотив возмездия, мести. Страшным обвинением эпохи беззакония и бесчеловечности является вся поэма.

Стихи звучат как удары набатного колокола. Безгранично отчаяние матери, но она одерживает победу над палачами сына. Идут твёрдые, как железо, двустишия с мужскими рифмами, которые свидетельствуют о стойкости, непреклонности и победительной силе женщины - поэта. И потому она достойна монумента, этого воплощения памяти, несгибаемости и ещё одного символа окаменения. Продолжая традиционную в русской поэзии тему памятника, Ахматова трактует её очень ярко, мощно:

А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество…

Но этот памятник должен стоять по желанию поэта не в милых её сердцу местах, где она была счастлива:

А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов.

Затем, что ив смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание чёрных марусь…

Этот памятник у стен тюрьмы – монумент не только поэту, но всем матерям и жёнам, всем жертвам произвола, самому Мужеству.

Поэма Ахматовой отличается мощным эпическим размахом, раскрытием современности на широком всемирно-историческом фоне. Многоголосие и распевность позволяют воспринимать это произведение и как траурное музыкальное творение. Основанное на народных плачах, оно несёт и глубокую лирическую интонацию, что делает поэму воистину уникальным художественным явлением.

А это и есть великое наследие русской литературы, которое делает Ахматову национальным, народным поэтом.

Реквием положил на музыку Владимир Дашкевич, для симфонического оркестра, мужского хора и солистки. Солистка — Елена Камбурова. Запись и первое исполнение состоялись в 1989 году.