Часть 3 (рассказы)

Брестская крепость.

Сергей АЛЕКСЕЕВ.

Брестская крепость стоит на границе. Атаковали ее фашисты в первый же день войны.

Не смогли фашисты взять Брестскую крепость штурмом. Обошли ее слева, справа. Осталась она у врагов в тылу.

Наступают фашисты. Бои идут под Минском, под Ригой, под Львовом, под Луцком. А там, в тылу у фашистов, не сдается, сражается Брестская крепость.

Трудно героям. Плохо с боеприпасами, плохо с едой, особенно плохо с водой у защитников крепости.

Кругом вода – река Буг, река Муховец, рукава, протоки. Кругом вода, но в крепости нет воды. Под обстрелом вода. Глоток воды здесь дороже жизни.

– Воды!

– Воды!

– Воды! – несется над крепостью.

Нашелся смельчак, помчался к реке. Помчался и сразу рухнул. Сразили враги солдата. Прошло время, еще один отважный вперед рванулся. И он погиб. Третий сменил второго. Не стало в живых и третьего.

От этого места недалеко лежал пулеметчик. Строчил, строчил пулемет, и вдруг оборвалась очередь. Перегрелся в бою пулемет. И пулемету нужна вода.

Посмотрел пулеметчик – испарилась от жаркого боя вода, опустел пулеметный кожух. Глянул туда, где Буг, где протоки. Посмотрел налево, направо.

– Эх, была не была.

Пополз он к воде. Полз по пластунски, змейкой к земле прижимался. Все ближе к воде он, ближе. Вот рядом совсем у берега. Схватил пулеметчик каску. Зачерпнул, словно ведром, воду. Снова змейкой назад ползет. Все ближе к своим, ближе. Вот рядом совсем. Подхватили его друзья.

– Водицу принес! Герой!

Смотрят солдаты на каску, на воду. От жажды в глазах мутится. Не знают они, что воду для пулемета принес пулеметчик. Ждут, а вдруг угостит их сейчас солдат – по глотку хотя бы.

Посмотрел на бойцов пулеметчик, на иссохшие губы, на жар в глазах.

– Подходи, – произнес пулеметчик.

Шагнули бойцы вперед, да вдруг…

– Братцы, ее бы не нам, а раненым, – раздался чей то голос.

Остановились бойцы.

– Конечно, раненым!

– Верно, тащи в подвал!

Отрядили солдаты бойца в подвал. Принес он воду в подвал, где лежали раненые.

– Братцы, – сказал, – водица…

Повернулись на голос головы. Побежала по лицам радость. Взял боец кружку, осторожно налил на донышко, смотрит, кому бы дать. Видит, солдат в бинтах весь, в крови солдат.

– Получай, – протянул он солдату кружку.

Потянулся было солдат к воде. Взял уже кружку, да вдруг:

– Нет, не мне, – произнес солдат. – Не мне. Детям тащи, родимый.

– Детям! Детям! – послышались голоса.

Понес боец воду детям. А надо сказать, что в Брестской крепости вместе со взрослыми бойцами находились и женщины и дети – жены и дети военнослужащих.

Спустился солдат в подвал, где были дети.

– А ну, подходи, – обратился боец к ребятам. – Подходи, становись, – и, словно фокусник, из за спины вынимает каску.

Смотрят ребята – в каске вода.

– Вода!

Бросились дети к воде, к солдату.

Взял боец кружку, осторожно налил на донышко. Смотрит, кому бы дать. Видит, рядом малыш с горошину.

– На, – протянул малышу.

Посмотрел малыш на бойца, на воду.

– Папке, – сказал малыш. – Он там, он стреляет.

– Да пей же, пей, – улыбнулся боец.

– Нет, – покачал головой мальчонка. – Папке. – Так и не выпил глотка воды.

И другие за ним отказались.

Вернулся боец к своим. Рассказал про детей, про раненых. Отдал он каску с водой пулеметчику.

Посмотрел пулеметчик на воду, затем на солдат, на бойцов, на друзей. Взял он каску, залил в металлический кожух воду. Ожил, заработал, застрочил пулемет.

Прикрыл пулеметчик бойцов огнем. Снова нашлись смельчаки. К Бугу, смерти навстречу, поползли. Вернулись с водой герои. Напоили детей и раненых.

Отважно сражались защитники Брестской крепости. Но становилось их все меньше и меньше. Бомбили их с неба. Из пушек стреляли прямой наводкой. Из огнеметов.

Ждут фашисты – вот вот, и запросят пощады люди. Вот вот, и появится белый флаг.

Ждали, ждали – не виден флаг. Пощады никто не просит.

Тридцать два дня не умолкали бои за крепость «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» – написал на стене штыком один из последних ее защитников.

Это были слова прощанья. Но это была и клятва. Сдержали солдаты клятву. Не сдались они врагу.

Поклонилась за это страна героям. И ты на минуту замри, читатель. И ты низко поклонись героям.

Солдатская каша

Николай БОГДАНОВ.

Шёл штурм Берлина. Грозно грохотали советские орудия, от разрывов мин и снарядов содрогалась земля. Огромные каменные здания рушились и горели с треском, как соломенные.

Особенно жестокий бой шёл на подходах к рейхстагу и у канцелярии Гитлера.

С шипением, с пламенем взрывались фауст-патроны. Танки вспыхивали, как дымные костры. А в узком переулке, совсем рядом с грохотом и взрывами, – мирная картина. Бородатый русский солдат варит кашу. Привязал к решётке чугунной ограды пару верблюдов, запряжённых в походную кухню, задал им корма. А сам деловито собирает обломки мебели и подбрасывает в дверцу печки, поставленной на колёса.

Откроет крышку, помешает кашу, чтобы не пригорела, и снова подкинет дров. За его мирной работой наблюдает множество детских глаз из подвала полуобвалившегося дома напротив. В фашистской Германии русскими детей пугали. Детворе очень страшно, но любопытно. Преодолевая страх, немецкие ребятишки уставились во все глаза на первого русского солдата, появившегося в их переулке.

И хотя ружьё у него за плечами, а в руках вместо оружия большой половник, им жутковато. Страшат и его лохматые брови, и его внимательные хитроватые взгляды исподлобья. Словно он видит их и хочет сказать: «Вот я вас, постойте…»

Особенно страшат немецких детей его кони, чудовищные горбатые животные с облезлой шкурой. Они живут где-то там, в сибирских пустынях, и называют их верблюдами…

Такие в Тиргартене были только за решётками, и над ними – предупреждение: «Близко не подходить, опасно».

А русский похлопывает их по шершавым бокам, поглаживает страшные морды.

– Это Маша и Вася. Умные, от самой Волги с нами дошли…

Солдат достаёт кашу большим половником и пробует с довольной гримасой: «Ах как вкусна!»

Наверное, она действительно вкусна, эта солдатская каша. Запах её прекрасен. Так и щекочет ноздри, так и зовёт попробовать. Ах, если бы съесть хоть маленькую ложку… Так есть хочется, так оголодали дети, загнанные в подвалы! Который день не только без горячего супа – совсем без еды…

И когда солдат стал облизывать ложку, подмигивая детворе, самый храбрый не выдержал. Выскочил из подвала и застыл столбиком, испугавшись своей резвости.

– Ну, давай-ка, давай топай, зайчишка, – поманил его солдат. – Подставляй чашку-миску. Что, нету? Ну, давай в горстку положу.

И хотя никто не понял чужого говора, до всех дошёл ласковый смысл его слов. Из подвала мальчишке бросили миску.

С великим напряжением, вытянув тощие шеи, малыши наблюдали, как миска храбреца наполняется кашей. Как он возвращается, веря и не веря, что остался жив, и говорит удивлённо-счастливо:

– Она с мясом и с маслом!

И тут подвал словно прорвало. Сначала ручейком, а затем потоком хлынули дети, толкая друг друга, звеня мисками, кастрюльками.

– По очереди, по очереди, — улыбался солдат. Многие ребята просили добавки. Иные, получив добавку, бежали в подвал и возвращались с пустой миской.

– Что, свою муттер угостил? Ну бери, тащи, поделись с бабушкой.

И солдат ласково поддавал шлепка малышу. Вскоре у походной кухни появился старый немец. Он стал наводить порядок, не давая вне очереди получать по второй порции.

– Ничего, – усмехнулся солдат, – кто смел, тот два съел.

– У вас есть приказ кормить немецких детей, господин солдат? – спросил старый немец, медленно выговаривая слова. – Я был пленным в Сибири в ту войну, ещё при царе, – объяснил он своё знание русского языка.

– Сердце приказывает, – вздохнул солдат. – У меня дома тоже остались мал мала меньше…

Старый немец, потупившись, протянул свою миску, попробовал кашу и, буркнув «благодарю», сказал:

– А не совершаете ли вы воинского проступка, раздавая нашим детям солдатскую кашу? Разве у вас нет строгости дисциплины?

– Всё есть, любезный. Порядки воинские знаем, не беспокойтесь…

– Но как же…

Старый немец не договорил. Ударили фашистские шестиствольные миномёты, а их накрыли русские «катюши». Всё вокруг зашаталось. Переулок заволокло едким дымом.

Дети присели, сжались, но не убежали.

С площади донеслись крики, застучали пулемёты.

– Ну, пошли рейхстаг брать, – проговорил солдат. – Теперь уж недолго, возьмём Берлин – войне капут! А ну, детвора, подходи! Давайте, господин, вашу миску, добавлю! Не стесняйтесь, это за счёт тех, кто из боя не вернётся, – видя его нерешительность, сказал солдат.

Но эти слова словно обожгли старого немца. Отойдя за угол, он сел на развалинах, уронив на колени миску с недоеденной кашей. А дети ещё долго вились вокруг походной кухни. Они освоились даже с верблюдами. И не испугались, когда к кухне стали подходить русские солдаты. В окровавленных бинтах, в разорванных гимнастёрках. Закопчённые, грязные, страшные. Но немецкие дети уже не боялись их.

Уцелевшие после боя солдаты не хотели каши, а просили только пить. И произносили отрывисто непонятные слова:

«Иванов», «Петров», «Яшин»… Бородатый солдат повторял их хриплым голосом, каждый раз вздрагивая. И, добавляя немецким детям каши, говорил:

– Кушайте, сироты, кушайте…

И украдкой, словно стесняясь, всё смахивал что-то с ресниц. Словно в глаза ему попадали соринки и пепел, вздыбленные вихрем жестокого боя.

Немецкие дети ели кашу и, поглядывая на русского солдата, удивлялись: разве солдаты плачут? 

Арбузный переулок

Виктор Драгунский

Я пришел со двора после футбола усталый и грязный как не знаю кто. Мне было весело, потому что мы выиграли у дома номер пять со счетом 44:37. В ванной, слава богу, никого не было. Я быстро сполоснул руки, побежал в комнату и сел за стол. Я сказал:

- Я, мама, сейчас быка съесть могу.

Она улыбнулась.

- Живого быка? - сказала она.

- Ага, - сказал я, - живого, с копытами и ноздрями!

Мама сейчас же вышла и через секунду вернулась с тарелкой в руках. Тарелка так славно дымилась, и я сразу догадался, что в ней рассольник. Мама поставила тарелку передо мной

- Ешь! - сказала мама.

Но это была лапша. Молочная. Вся в пенках. Это почти то же самое, что манная каша. В каше обязательно комки, а в лапше обязательно пенки. Я просто умираю, как только вижу пенки, не то чтобы есть. Я сказал: 
- Я не буду лапшу!

Мама сказала:

- Безо всяких разговоров!

- Там пенки!

Мама сказала:

- Ты меня вгонишь в гроб! Какие пенки? Ты на кого похож? Ты вылитый Кощей!

Я сказал:

- Лучше убей меня!

Но мама вся прямо покраснела и хлопнула ладонью по столу:

- Это ты меня убиваешь!

И тут вошел папа. Он посмотрел на нас и спросил:

- О чем тут диспут? О чем такой жаркий спор?

Мама сказала:

- Полюбуйся! Не хочет есть. Парню скоро одиннадцать лет, а он, как девочка, капризничает.

Мне скоро девять. Но мама всегда говорит, что мне скоро одиннадцать. Когда мне было восемь лет, она говорила, что мне скоро десять.

Папа сказал:

- А почему не хочет? Что, суп пригорел или пересолен?

Я сказал:

- Это лапша, а в ней пенки...

Папа покачал головой:

- Ах вот оно что! Его высокоблагородие фон барон Кутькин-Путькин не хочет есть молочную лапшу! Ему, наверно, надо подать марципаны на серебряном подносе!

Я засмеялся, потому что я люблю, когда папа шутит.

- Это что такое - марципаны?

- Я не знаю, - сказал папа, - наверно, что-нибудь сладенькое и пахнет одеколоном. Специально для фон барона Кутькина-Путькина!.. А ну давай ешь лапшу!

- Да ведь пенки же!

- Заелся ты, братец, вот что! - сказал папа и обернулся к маме. - Возьми у него лапшу, - сказал он, - а то мне просто противно! Кашу он не хочет, лапшу он не может!.. Капризы какие! Терпеть не могу!..

Он сел на стул и стал смотреть на меня. Лицо у него было такое, как будто я ему чужой. Он ничего не говорил, а только вот так смотрел - по-чужому. И я сразу перестал улыбаться - я понял, что шутки уже кончились. А папа долго так молчал, и мы все так молчали, а потом он сказал, и как будто не мне и не маме, а так кому-то, кто его друг:

- Нет, я, наверно, никогда не забуду эту ужасную осень, - сказал папа, - как невесело, неуютно тогда было в Москве... Война, фашисты рвутся к городу. Холодно, голодно, взрослые все ходят нахмуренные, радио слушают ежечасно... Ну, все понятно, не правда ли? Мне тогда лет одиннадцать-двенадцать было, и, главное, я тогда очень быстро рос, тянулся кверху, и мне все время ужасно есть хотелось. Мне совершенно не хватало еды. Я всегда просил хлеба у родителей, но у них не было лишнего, и они мне отдавали свой, а мне и этого не хватало. И я ложился спать голодный, и во сне я видел хлеб. Да что... У всех так было. История известная. Писано-переписано, читано-перечитано...

И вот однажды иду я по маленькому переулку, недалеко от нашего дома, и вдруг вижу - стоит здоровенный грузовик, доверху заваленный арбузами. Я даже не знаю, как они в Москву попали. Какие-то заблудшие арбузы. Наверно, их привезли, чтобы по карточкам выдавать. И наверху в машине стоит дядька, худой такой, небритый и беззубый, что ли, - рот у него очень втянулся. И вот он берет арбуз и кидает его своему товарищу, а тот - продавщице в белом, а та - еще кому-то четвертому... И у них это ловко так цепочкой получается: арбуз катится по конвейеру от машины до магазина. А если со стороны посмотреть - играют люди в зелено-полосатые мячики, и это очень интересная игра. Я долго так стоял и на них смотрел, и дядька, который очень худой, тоже на меня смотрел и все улыбался мне своим беззубым ртом, славный человек. Но потом я устал стоять и уже хотел было идти домой, как вдруг кто-то в их цепочке ошибся, загляделся, что ли, или просто промахнулся, и пожалуйте - тррах!.. Тяжеленный арбузище вдруг упал на мостовую. Прямо рядом со мной. Он треснул как-то криво, вкось, и была видна белоснежная тонкая корка, а за нею такая багровая, красная мякоть с сахарными прожилками и косо поставленными косточками, как будто лукавые глазки арбуза смотрели на меня и улыбались из середки. И вот тут, когда я увидел эту чудесную мякоть и брызги арбузного сока и когда я почуял этот запах, такой свежий и сильный, только тут я понял, как мне хочется есть. Но я отвернулся и пошел домой. И не успел я отойти, вдруг слышу - зовут:

"Мальчик, мальчик!"

Я оглянулся, а ко мне бежит этот мой рабочий, который беззубый, и у него в руках разбитый арбуз. Он говорит:

"На-ка, милый, арбуз-то, тащи, дома поешь!"

И я не успел оглянуться, а он уже сунул мне арбуз и бежит на свое место, дальше разгружать. И я обнял арбуз и еле доволок его до дому, и позвал своего дружка Вальку, и мы с ним оба слопали этот громадный арбуз. Ах, что это была за вкуснота! Передать нельзя! Мы с Валькой отрезали большущие кусищи, во всю ширину арбуза, и когда кусали, то края арбузных ломтей задевали нас за уши, и уши у нас были мокрые, и с них капал розовый арбузный сок. И животы у нас с Валькой надулись и тоже стали похожи на арбузы. Если по такому животу щелкнуть пальцем, звон пойдет знаешь какой! Как от барабана. И об одном только мы жалели, что у нас нет хлеба, а то бы мы еще лучше наелись. Да...

Папа отвернулся и стал смотреть в окно.

- А потом еще хуже - завернула осень, - сказал он, - стало совсем холодно, с неба сыпал зимний, сухой и меленький снег, и его тут же сдувало сухим и острым ветром. И еды у нас стало совсем мало, и фашисты все шли и шли к Москве, и я все время был голодный. И теперь мне снился не только хлеб. Мне еще снились и арбузы. И однажды утром я увидел, что у меня совсем уже нет живота, он просто как будто прилип к позвоночнику, и я прямо уже ни о чем не мог думать, кроме еды. И я позвал Вальку и сказал ему:

"Пойдем, Валька, сходим в тот арбузный переулок, может быть, там опять арбузы разгружают, и, может быть, опять один упадет, и, может быть, нам его опять подарят".

И мы закутались с ним в какие-то бабушкины платки, потому что холодюга был страшный, и пошли в арбузный переулок. На улице был серый день, людей было мало, и в Москве тихо было, не то что сейчас. В арбузном переулке и вовсе никого не было, и мы стали против магазинных дверей и ждем, когда же придет грузовик с арбузами. И уже стало совсем темнеть, а он все не приезжал. Я сказал:

"Наверно, завтра приедет..."

"Да, - сказал Валька, - наверно, завтра".

И мы поили с ним домой. А назавтра снова пошли в переулок, и снова напрасно. И мы каждый день так ходили и ждали, но грузовик не приехал... 
Папа замолчал. Он смотрел в окно, и глаза у него были такие, как будто он видит что-то такое, чего ни я, ни мама не видим. Мама подошла к нему, но папа сразу встал и вышел из комнаты. Мама пошла за ним. А я остался один. Я сидел и тоже смотрел в окно, куда смотрел папа, и мне показалось, что я прямо вот вижу папу и его товарища, как они дрогнут и ждут. Ветер по ним бьет, и снег тоже, а они дрогнут и ждут, и ждут, и ждут... И мне от этого просто жутко сделалось, и я прямо вцепился в свою тарелку и быстро, ложка за ложкой, выхлебал ее всю, и наклонил потом к себе, и выпил остатки, и хлебом обтер донышко, и ложку облизал. 

Рассказы о героях Великой Отечественной войны

КОМАРИК

А. Жариков

Впереди всего полка. Рядом со знаменем, шагает маленький музыкант Эрнест Комаров. Он в военном обмундировании, на голове фуражка со звездой. Настоящий солдат! Только ростом мал.

Отец Эрнеста погиб на фронте, и мальчика взяли военные музыканты к себе в оркестр. Научили играть на кларнете.

- Какой же ты Комаров, если ты такой маленький? Ты ещё комарик, - пошутил кто-то из солдат. С тех пор и прозвали мальчика Комариком.

Долго шли солдаты по дороге. Устали. Уморился и Комарик. А солнце печёт, пыль клубится. Жарко. Пить хочется.

- Легче было бы идти под музыку, - сказал знаменосец, - да музыканты устали, едва плетутся.

- Конечно, под оркестр шагать легче, - поддержал барабанщик, смахивая пот со лба…

И вдруг Комарик достал из футляра кларнет и заиграл:

- Смело, товарищи в ногу,

Духом окрепнем в борьбе…

- Комарик заиграл! Комарик на кларнете играет! – послышалось со всех сторон. – Ай да молодчина!

И вот уже в такт музыке шагает знаменосец. Подтянулись первые ряды. А за ними и остальные ускорили шаг. И тут ударил барабан, и дружно заиграли все музыканты. На лице командира засияла улыбка. Грянула песня:

- Вышли мы все из народа

Дети семьи трудовой…

Теперь полк шёл стройными рядами, солдаты улыбались. Комарик старался. Во рту всё пересохло, по лицу катились капли пота, на глаза сползла фуражка, а он всё играл и играл. На привале командир сказал:

- Хвалю тебя за службу. Умеешь увлечь людей. Хороший из тебя командир получится.

… Прошло много лет. Война давно уже кончилась. Вырос Эрнест Комаров и стал офицером – ракетчиком.

… Вот вам и Комарик!

ЮНЫЙ АДЪЮТАНТ

А. Жариков

Ночью прошёл дождь. Ветер срывал с деревьев листья, гремел по железным крышам, завывал в развалинах голодной волчицей.

Штаб разместился в подвале крайнего дома. Майор склонился над военной картой и думал о предстоящем бое.

Раненый усатый ординарец командира лежал на соломе и тихо стонал. Голова солдата была забинтована.

- Потерпи, Семён, скоро придет санитарная машина, и поедешь в госпиталь, - сказал командир полка.

Солдат вздохнул, ответил тихо:

- Скорей бы… Только как же вы без меня, товарищ майор?

За дверью громыхнуло ведро, послышался топот.

- Кто там? – спросил майор и поднял над головой коптилку. – Заходи.

В слабо освещенный подвал вошёл оборванный и промокший мальчишка. С лохмотьев длинной телогрейки капала вода.

- Откуда ты, хлопец?

Посиневшие от холода губы вздрогнули, и мальчишка заплакал, отвернувшись к стене.

- Жил он в этом доме, - ответил за него раненый солдат. – Я его вчера отвёз в тыл. Ишь, пострел, возвратился…

- Мать-то где? – спросил майор.

- Немцы убили, - прошептал сквозь слёзы мальчишка.

- А отец? – командир положил широкую ладонь на голову хлопца.

- На фронте, - всхлипнул мальчишка. – Проничев его фамилия. Может, встречали?

- Фронт велик, - ответил майор и задумался. – Что же мне делать с тобой, маленький Проничев?

- Дайте мне винтовку, - выпалил мальчишка, - буду за мамку немцам мстить. Буду как папа, в бой ходить…

- Правильно… - простонал ординарец командира. – Я бы этих фашистов…

- Ладно. Снимай мокрое, - сказал майор. – Укутайся пока моей шинелью. Как тебя зовут?

- Алёша. А мама Леней звала…

- Ну, вот что, Леня, садись и ешь, - майор ловко открыл ножом консервы. – А потом спать…

Алёша не доел консервы. Уснул, сидя на патронном ящике. И не слышал, как санитары унесли раненого ординарца, а утром мальчик проснулся от грохота пушек: тяжёлая батарея заняла позиции в саду и открыла огонь по врагу. После каждого залпа со стен слоями отваливалась штукатурка, и сверху сыпался песок. В углу на ящике из-под патронов сидел солдат – телефонист.

Он держал телефонную трубку и кричал:

- Поддайте огоньку по переправе! Танки туда пошли, факт немецкие. Заметив, что Алёша проснулся, телефонист улыбнулся:

- Ну, брат, и спишь ты… Даже артиллерия не мешает.

Алёша хотел встать, но спохватился. На нём не было одежды. Как же быть?

- А где майор? – спросил он.

- В батальоны ушёл. А тебе велен надеть вот это. – телефонист бросил на солому сначала бельё, потом военное обмундирование и сапоги. Едва Алёша успел одеться во всё военное, как в подвал спустился майор:

- Ну, Лёнька, будешь моим ординарцем.

Куда бы ни пошёл майор Алёша с ним. На шее автомат, на ремне фляга с водой, в кармане зажигалка на всякий случай. Много дел у ординарца. То пакет нужно отнести в штаб дивизии, то автомат почистить, то бежать за обедом. Командир-то он такой: не напомни об обеде, забудет поесть. Без ординарца командиру никак нельзя.

… Утро выдалось солнечное. На фронте наступило затишье. Только в первом батальоне неспокойно: стреляют пулемёты, бьют орудия, а тут, как назло, связь порвалась.

- Собирайся, Леня, - сказал командир, - пойдём на командный пункт, что-то там неладное.

Дорогой майор рассказал ординарцу о жизни после войны. Не нужно будет ходить под пулями, пригибаться к земле, а главное – учиться можно будет, работать.

Вдруг что-то промелькнуло в кустах, и Алёша увидел гитлеровцев возле берёзы. Один из них медленно поднимал чёрный автомат, целясь прямо в майора. Мгновенно вскинул Алёша свой автомат и дал длинную очередь. Из-за кустов послышались выстрелы.

- Ложись! – крикнул майор.

Алёша бросился в воронку от бомбы и снова открыл огонь по кустам, в которых укрылись немцы.

Потом всё затихло. Стрельба стала слышна где-то далеко. Подоспели наши солдаты. Кто-то крикнул:

- Двоих уложил! Вот они!

- Да, Лёня, - сказал майор, - если бы не ты, быть мне изрешечённым пулями.

Через несколько дней в полк приехал генерал. Возле штаба выстроились солдаты. Генерал сам прикрепил к гимнастёрке Алёши Проничева Орден Красной Звезды и сказал:

- Поздравляю с наградой. Ты, рядовой Проничев, спас своего командира в бою, проявил смелость и находчивость.

Так и служил Алёша в полку до самого Дня Победы. Приходилось пулемётчикам помогать, и связь тянуть под обстрелом. Войну закончил Алёша в Берлине. Он подрос. Его уже не звали мальчиком. На груди ординарца поблескивал орден и три медали.

После штурма рейхстага Алёша написал на стене углём: «Здесь был полковник Макаров и его ординарец Алёша Проничев. Конец войне».

ЗЕМЛЯНИКА

А. Жариков

Девочки ходили к раненым в госпиталь. Ранения у бойцов были разные: у кого забинтованы глаза, у кого руки. Без помощи не обойтись: кому нужно книжки почитать, за кого письмо написать.

Маленькую Асю не брали в госпиталь. Уйдёт старшая сестра Вера в госпиталь. А Ася сидит дома с котом Марсом. Скучно. Мама на работе, приходит поздно. Кот не любит долго играть. Ему больше нравиться дремать на подоконнике, когда пригревает солнце. А солнце светит в окна с утра до вечера.

Но однажды прибежала Вера домой и сказала:

- Обувайся, поедешь с нами в лес. Будем для раненых землянику собирать. Для компота. Врач говорит, что компот из земляники помогает выздоравливать.

Ася обрадовалась. Быстро обула сандалии, голову повязала косынкой в горошек и взяла своё маленькое ведёрко.

Ася собирала землянику старательно. Ни одну ягодку не съела. Хотелось ей нарвать полное ведёрко – пусть раненые выздоравливают. На полянке возле трёх сосен было много спелой земляники, и Ася быстро наполнила своё ведёрко до краев. Девочка увлеклась земляникой и не заметила, что подружки ушли далеко.

- Ау! Ау! Где вы?

Никто не отозвался. Лишь в кустах зашуршали листья и закачалась веточка.

Ау! – ещё громче крикнула Ася. И снова никто не отозвался. «Может быть все уже дома?» – подумала Ася. Она хотела идти в ту сторону, куда ушли девочки и её сестра Вера, но вдруг услышала стон.

- Помогите…

Ася раздвинула кусты и увидела раненого лётчика. Рядом валялся окровавленный парашют. Девочка робко подошла поближе.

- Не бойся. Я свой, - еле произнёс лётчик, - иди скажи кому-нибудь, что я здесь…

- А вы ранены? – спросила Ася. – Хотите ягоды покушать?

Лётчик ничего не сказал, лишь простонал в ответ и выпустил ветку из рук, за которую держался.

Медлить нельзя. Ася выбежала на дорогу и без оглядки помчалась в Загорск. Она торопилась в госпиталь, чтобы сообщить, что в лесу лежит раненый человек. Ягоды рассыпались, но Ася бежала и бежала. Ведь в лесу человек, которому нужна помощь.

Прибежала девочка в госпиталь, нашла военного врача, объяснила торопливо.

-А дорогу указать можешь?

- Могу, - ответила Ася, - скорее, он стонет.

За раненым лётчиком выехали на санитарной машине. В кабине рядом с водителем сидела Ася. Она указывала дорогу. Найти место, где нужно было свернуть с дороги, было не трудно. Там стоит высохшая сосна. Ася приметила её, когда бежала из леса.

Санитарная машина остановилась, Ася и военный врач вышли на поляну.

- Ну, веди, где раненый? – сказал врач.

Двое солдат шли следом с носилками. Ася шагнула в кусты орешника и позвала:

- Сюда, вот он.

Раненый лётчик лежал с закрытыми глазами и очень часто дышал. Он был без памяти.

- На носилки его! – приказал врач. – осторожнее…

На следующий день Ася принесла в госпиталь полную кружку земляники.

- Это раненому лётчику. Земляника помогает быстрее выздоравливать.

ПУШКАРЬ.

А. Жариков

Ночью разбушевалась метель. Часовой заметил, что кто-то ползёт по снегу. «Может это немецкие разведчики», - подумал солдат.

- Стой, руки вверх!

Подбежал поближе и увидел двух мальчиков.

- Вы откуда? – спросил солдат.

- Из Славянска. В один голос ответили мальчики.

Привели задержанных ребят в землянку командира.

- Вот задержал. Куда их теперь?

- А что это за тряпки нашиты на шубах? И на валенках что-то накручено? – удивился командир.

- Маскировка. Чтобы немцы не заметили, - сказал мальчик постарше. Его звали Володей. За верёвочным поясом торчал ржавый револьвер.

- А патроны есть?

- Один патрон остался. Было два, да пальнули в фашиста. – Мальчик осторожно положил револьвер на стол. Это трофей. Там, - Володя кивнул в сторону фронта. – в земле винтовки зарыты, да только без патронов.

Второго мальчика звали Витей. Говорил он как пулемёт, быстро и длинными очередями.

- Мы много собрали оружия. Оно валяется, где шёл бой. А когда Вовка прятал винтовки, соседка видала. «Ты, - говорит, - теперь кормим меня как родную, иначе немцам скажу про твои проделки»

- Ишь чего захотела, нам и самим есть нечего…

- Ну и что, выдала? – спросил командир, и приказал солдату, чтобы он покормил ребят.

- Выдала, ответил Володя. – Вредная она.

- Немцы расстрелять хотели Вовку, да наша артиллерия помешала. Как начала ухать, - тараторил Витя. – Ну, мы скорее бежать к вам. В метель немцы в домах отсиживаются. А нам того и нужно, чтоб не увидели.

Солдат поставил на стол котелок с кашей.

- Садитесь, ребятки, ешьте – сказал капитан.

Разговорчивого Витю назначили ездовым. Он помогал подвозить снаряды на батарею. А Володю стал пушкарём. Когда стреляет орудие, он подаёт снаряды заряжающему. Нелёгкое это дело. Только успевай. Пот выступает на лбу от такой работы.

Когда Советская Армия погнала немецких захватчиков из Донбасса, полк, в котором служили маленькие Володя и Витя освободил Славянск.

- За родной город! – громко кричал наводчик Володя Кузнецов. – Огнь!

И снова: бах, бах, бах!

По мосту удирают немцы. Бегут, торопятся.

- Не убежать вам! Огонь! – снаряд разорвался точно на середине моста.

- Смотри! – крикнул кто-то из артиллеристов. – Вот тебе и Вовка пушкарь. Точно бьёт.

- За мной Славянск! – слышится голос мальчишки, и снова: бах!

- А ну, дай по той хате, может там немцы… - посоветовал солдат.

- Не надо! Это же мой дом! А вон по дороге бегут. За отца получайте.

Раздался оглушительный выстрел полковой пушки. Сероватый дымок окутал дорогу. Разбегаются фашисты.

- Молодец! – похвалил командир юного наводчика. – Хорошо стреляешь! Вечером Володя вместе со своим командиром переступил порог родной хаты.

- Вырос –то как! – удивилась мать, – ну, теперь оставайся дома. Может, школу откроют.

- Ну, как? Спросил командир. Выбирай, с нами или дома. Уже сентябрь, в школу ходить, конечно, надо.

Нет, - твёрдо ответил Володя, – буду освобождать Донбасс. А как прогоним немцев, так за учёбу. Я скоро вернусь, мама.

Только не вернулся юный артиллерист с войны. Погиб в боях за Родину. А теперь в Славянске школа, где учился Володя, носит его имя.