художественная литература по программе подг.гр
методическая разработка по художественной литературе (подготовительная группа) по теме

Три ржаных колоска С .Топелиус.

случилось это под самое Рождество.

 Жил в одной деревне богатый крестьянин. Стали в его доме к празднику святому готовиться, вот жена и говорит:

— Послушай, хозяин, давай положим на крышу хоть три ржаных колоска — для воробьев! Ведь праздник нынче — Рождество Христово.

Отвечает крестьянин:

— Не так я богат, чтобы столько зерна каким-то воробьям выбрасывать!

Но жена не унимается, просит мужа:

— Уж, наверное, и тот бедняк, что на другой стороне озера живет, не забыл про воробьев в рождественский вечер. А ведь ты сеешь хлеба в десять раз больше, чем он…

Прикрикнул на нее старик:

— Не болтай вздора! Что ты еще выдумала: воробьям зерно выбрасывать! Принимайся-ка лучше за стол праздничный.

Стали в богатом доме печь да варить, да жарить, да тушить. Только воробьям, что по крыше прыгали, не досталось ни одной крошки. Покружили они над домом: ни одного зернышка, ни одной хлебной корочки не нашли, да и прочь полетели.

Вдруг смотрят, а на крыше бедного домишки, всем ветрам открытого, приготовлено на крыше богатое угощение — целых три колоса спелой ржи. Обрадовались воробьи, стали зернышки клевать!

Услыхали в доме воробьиную возню. Вздохнула хозяюшка:

— Эх, в печи у нас нынче пусто да на столе не густо. Кабы взяли мы те три колоска, кабы вымолотили, кабы тесто замесили, кабы я из того теста лепешек напекла — так было бы у нас к празднику угощение! Детям — в радость, нам — на утешение!

Засмеялся крестьянин:

— Полно, жена! Если бы да кабы… Какие там лепешки! Много ли зерна намолотишь из трех колосьев! Как раз для воробьиного пира! Собирай-ка лучше детей, пусть идут в деревню и купят нам свежего хлеба и кувшин молока — припас ведь я к празднику кое-какие копеечки! Будет и у нас праздник — не хуже, чем у воробьев!

Обрадовались дети: Ваня да Маша.

— Пойдем! Пойдем! Угощенье принесем!

А матери неспокойно:

— А стужа-то на дворе! Да и дорога неблизкая! Да и темнеет, поди! Да и волки…

А детям все нипочем:

— Дай нам, батюшка, крепкую палку, этой палкой мы всякого волка отпугнем!

Дал отец Ване палку, перекрестила их мать, отправились дети в деревню.

Долго ли, коротко ли — купили они свежего хлеба четыре каравая да молока кувшин и домой пошли.

Идут, а снег все валит да валит, сугробы растут да растут, а до дома еще не близко.

Вдруг навстречу им волк, большущий, худой. Пасть открыл, стоит поперек дороги и воет. Не оробел Ваня, замахнулся палкой, а у самого голос дрожит:

— Не бойся, Маша, сейчас я его прогоню!

А волк завыл вдруг, да так жалобно:

— У-у-у, какая сту-у-ужа, какая лютая сту-у-ужа, моим волчатам совсем есть нечего! Они пропадут с голоду-у-у! С голоду-у-у!

Пожалела Маша волка с волчатами, смотрит на брата да шепчет:

— Нет у нас ничего, кроме хлеба, отдадим волчатам два каравая!

Подумал Ваня да и протянул волку хлебушка. Обрадовался волк, завилял хвостом, точно собака:

— Век не забуду вашу доброту!

Схватил волк зубами два каравая и убежал. А дети дальше пошли. Идут, торопятся, вдруг слышат: кто-то позади тяжело ступает за ними по глубокому снегу. Оглянулись Ваня с Машею, да так на месте и замерли: идет им вслед огромный медведь. Остановился медведь, зарычал:

— Мор-р-роз, мор-р-роз! Р-р-р-ручьи замерзли, р-р-реки замерзли!.. Чем, чем медвежат напоить? Медвежата плачут, пить пр-р-р-росят!

Встрепенулся Ваня:

— Эвон, в чем дело! Не горюй, отольем тебе молока, напоишь медвежат, будешь спать, как другие медведи, в своей берлоге до самой весны!

Глядь — а медведь уж берестяное ведерко протягивает. Отлили ему дети полкувшина молока.

— Добрые дети, хорошие дети, — забормотал медведь и пошел своей дорогой, переваливаясь с лапы на лапу.

И Ваня с Машей пошли дальше. До дома уж совсем близко. Слышат вдруг шум над головой. Глянули: сова на них налетает, крыльями машет, скрипучим голосом кричит: — Отдайте мне хлеб! Отдайте молоко! Хлеб мне! Молоко! — сова острые когти растопырила, так и норовит добычу схватить. Взмахнул Ваня палкой:

— Вот я тебе сейчас дам, разбойница!

Пришлось сове убираться прочь! А дети скоро до дому добрались. Бросилась им мать навстречу, целует, милует:

— Уж как я-то за вас тревожилась! Уж чего только не передумала! Вдруг, думаю, волк им встретился, вдруг какой медведь-шатун повстречался!..

А дети в ответ:

— А нам волк и вправду встретился! А мы ему дали хлеба для его волчат.

— И медведь-шатун нам встретился! Мы ему молока для медвежат дали.

Мать руками всплеснула: вот ведь как сердце чуяло! А отец спрашивает:

— А домой-то принесли хоть что? Или еще кого по пути угостили?

Засмеялись Ваня и Маша:

— Еще сову-разбойницу встретили! Ей мы палкой пригрозили! А домой мы принесли два каравая хлеба и полкувшина молока. Так что теперь и у нас будет настоящий пир!

Зажглась на небе первая звездочка, стали люди Рождество Христово славить.

Запевайте, христиане —

Миру во спасенье

В вифлеемской бедной стане

Бог лежит на сене!

Богу помолились, уселись за стол. Смотрят: что за чудо — сколько отец от каравая ни отрезает, сколько кусочков хлеба ни раздает, а каравай все целым остается! Стала мать молоко разливать — сколько ни отливает, а молока в кувшине не убывает!

— Ну и ну! Ну и чудеса!

Но вот всему свой черед: прошли праздничные дни.

Стали хозяева за дела приниматься. За что ни возьмутся крестьянин с женой — все у них ладится да спорится. Где было пусто, там стало густо. Что за диво?

Зато у богатого крестьянина хозяйство пошло вкривь и вкось. Сокрушается хозяин:

— Все оттого, что мы добра не бережем! Тому дай, этому одолжи. Нет, не так мы богаты, жена, не так богаты, чтобы о других думать. Гони-ка прочь со двора всех попрошаек!

Стали они гнать всех, кто приближался к их воротам. Но только удачи им все равно ни в чем не было. — Может, едим мы слишком много или слишком жирно? — призадумался старик. И наказывает жене: — Верно, нужно нам по-иному как-то стряпню готовить! Пойди-ка ты к тем, что на другом берегу озера живут, да поучись, как стряпать!

Пошла старуха, а старик ждет-пождет. Долго или коротко — вернулась жена. Старику уж не терпится:

— Что, жена, набралась ума-разума? Узнала, отчего у них все в доме ладится?

— Набралась, — говорит старуха, — узнала.

— Говори скорей, каков их секрет!

А старуха в ответ:

— Ну так слушай! Кто ни зайдет к ним во двор, того они привечают, за стол сажают да еще с собой дают. Бездомную собаку и ту накормят. И всегда от доброго сердца... Вот оттого, старик, им и удача.

Подивился хозяин:

— Чудно! Что-то не слыхал я, чтобы богатели оттого, что другим помогают. Ну да ладно, проверим: возьми целый каравай и отдай его нищим на большой дороге. Да скажи им, чтобы убирались подальше на все четыре стороны!

— Нет, не поможет это... Надо от доброго сердца подавать…

Заворчал старик:

— Вот еще! Мало того, что свое отдаешь, так еще от доброго сердца. Ну да ладно, дай от доброго сердца. Но только уговор такой: пусть отработают потом. Не так мы богаты, чтобы раздавать свое добро даром.

Но старуха на своем стоит:

— Нет, уж если давать, так без всякого уговора.

Старик с досады чуть не задохнулся:

— Что же это такое! Свое, нажитое — даром отдавать!

А старуха опять:

— Так ведь если за что-нибудь, это уж будет не от чистого сердца!

Призадумался старик, покачал головою да вдруг говорит:

— Чудные дела!.. Ну вот что, жена, остался у нас небольшой сноп необмолоченной ржи.

Знаешь что, вынь-ка три колоса, да прибереги… для воробьев. Начнем с них!..

Эмма МОШКОВСКАЯ

ДОБЕЖАЛИ ДО ВЕЧЕРА

Мы бежали и спешили,

 потому что быстро жили!

 Мы бежали и скакали,

 и с утра не отдыхали,

 и поели

 на бегу,

 и попили

 на скаку,

запыхались,

 спотыкались,

 утомились,

 удивились:

 добежали мы до ВЕЧЕРА,

видим —

 дальше бегать нечего:

 в небе звездочка

 зажглась,

 надо жить

 не торопясь…

Семь симеонов и семь разбойников

Жил-был старик со старухой. Пришел час: мужик помер. Осталось у него семь сыновей-близнецов, что по прозванию семь Симеонов.

Вот они растут да растут, все один в одного и лицом и статью, и каждое утро выходят пахать землю все семеро.

Случилось так, что тою стороною ехал царь: видит с дороги, что далеко в поле пашут землю как на барщине — так много народу! — а ему ведомо, что в той стороне нет барской земли.

Вот посылает царь своего конюшего узнать, что за люди такие пашут, какого роду и звания, барские или царские, дворовые ли какие, или наемные?

Приходит к ним конюший, спрашивает:

— Что вы за люди такие есть, какого роду и звания?

Отвечают ему:

— А мы такие люди, мать родила нас семь Симеонов, а пашем мы землю отцову и дедину.

Воротился конюший и рассказал царю все, как слышал. Удивляется царь.

— Такого чуда не слыхивал я! — говорит он и тут же посылает сказать семи Симеонам, что он ждет их к себе в терем на услуги и посылки.

Собрались все семеро и приходят в царские палаты, становятся в ряд.

— Ну, — говорит царь, — отвечайте: к какому мастерству кто способен, какое ремесло знаете?

Выходит старший.

— Я, — говорит, — могу сковать железный столб сажон в двадцать вышиною.

— А я, — говорит второй, — могу уставить его в землю.

— А я, — говорит третий, — могу влезть на него и осмотреть кругом далеко-далеко все, что по белому свету творится.

— А я, — говорит четвертый, — могу срубить корабль, что ходит по морю, как посуху.

— А я, — говорит пятый, — могу торговать разными товарами по чужим землям.

— А я, — говорит шестой, — могу с кораблем, людьми и товарами нырнуть в море, плавать под водою и вынырнуть где надо.

— А я, — вор, — говорит седьмой, — могу добыть, что приглядится иль полюбится.

— Такого ремесла я не терплю в своем царстве-государстве, — ответил сердито царь последнему, седьмому Симеону, — и даю тебе три дня сроку выбираться из моей земли куда тебе любо; а всем другим шестерым Симеонам приказываю остаться здесь.

Пригорюнился седьмой Симеон: не знает, как ему быть и что делать.

А царю была по сердцу красавица царевна, что живет за горами, за морями. Вот бояре, воеводы царские и вспомнили, что седьмой Симеон, мол, пригодится и, может быть, сумеет привезти чудную царевну, и стали они просить царя оставить Симеона.

Подумал царь и позволил ему остаться.

Вот на другой день царь собрал бояр своих и воевод и весь народ, приказывает семи Симеонам показать свое уменье.

Старший Симеон, недолго мешкая, сковал железный столб в двадцать сажон вышиною. Царь приказывает своим людям уставить железный столб в землю, но как ни бился народ, не мог его уставить.

Тогда приказал царь второму Симеону уставить железный столб в землю. Симеон второй, недолго думая, поднял и упер столб в землю.

Затем Симеон третий влез на этот столб, сел на маковку и стал глядеть кругом далече, как и что творится по белу свету; и видит синие моря, на них, как пятна, мреют корабли, видит села, города, народа тьму, но не примечает той чудной царевны, что полюбилась царю. И стал пуще глядеть во все виды и вдруг заприметил: у окна в далеком тереме сидит красавица царевна, румяна, белолица и тонкокожа: видно, как мозги переливаются по косточкам.

— Видишь? — кричит ему царь.

— Вижу.

— Слезай же поскорее вниз и доставай царевну, как там знаешь, чтоб была мне во что бы ни стало!

Собрались все семеро Симеонов, срубили корабль, нагрузили его всяким товаром, и все вместе поплыли морем доставать царевну по-за сизыми горами, по-за синими морями.

Едут, едут между небом и землей, пристают к неведомому острову у пристани.

А Симеон меньшой взял с собою в путь сибирского кота ученого, что может по цепи ходить, вещи подавать, разны немецки штуки выкидывать.

И вышел меньшой Симеон со своим котом с сибирским, идет по острову, а братьев просит не сходить на землю, пока он сам не придет назад.

Идет по острову, приходит в город и на площади пред царевниным теремом забавляется с котом ученым и сибирским: приказывает ему вещи подавать, через плетку скакать, немецкие штуки выкидывать.

На ту пору царевна сидела у окна и завидела неведомого зверя, какого у них нет и не водилось отродясь. Тотчас же посылает прислужницу свою узнать, что за зверь такой и продажный али нет? Слушает Симеон красную молодку, царевнину прислужницу, и говорит:

— Зверь мой — кот сибирский, а продавать — не продаю ни за какие деньги, а коли крепко кому он полюбится, тому подарить — подарю.

Так и рассказала прислужница своей царевне, а царевна снова подсылает свою молодку к Симеону-вору:

— Крепко, мол, зверь твой полюбился!

Пошел Симеон во терем царевнин и принес ей в дар кота своего сибирского; просит только за это пожить в ее тереме три дня и отведать царского хлеба-соли, да еще прибавил:

— Научить тебя, прекрасная царевна, как играться и забавляться с неведомым зверем, с сибирским котом?

Царевна позволила, и Симеон остался ночевать в царском тереме.

Пошла весть по палатам, что у царевны завелся дивный неведомый зверь; собрались все: и царь, и царица, и царевичи, и царевны, и бояре, и воеводы, — все глядят, любуются не налюбуются на веселого зверя, ученого кота. Все желают достать и себе такого и просят царевну; но царевна не слушает никого, не дарит никому своего сибирского кота, гладит его по шерсти шелковой, забавляется с ним день и ночь, а Симеона приказывает поить и угощать вволю, чтоб ему было хорошо.

Благодарит Симеон за хлеб-соль, за угощенье и за ласки и на третий день просит царевну пожаловать к нему на корабль, поглядеть на устройство его и на разных зверей, виданных и невиданных, ведомых и неведомых, что привез он с собою.

Царевна спросилась у батюшки-царя и вечерком с прислужницами и няньками пошла смотреть корабль Симеона и зверей его, виданных и невиданных, ведомых и неведомых.

Приходит, у берега поджидает ее Симеон меньшой и просит царевну не прогневаться и оставить на земле нянек и прислужниц, а самой пожаловать на корабль:

— Там много зверей разных и красивых; какой тебе полюбится, тот и твой! А всех одарить, кому что полюбится, — и нянек, и прислужниц — не можем.

Царевна согласна и приказывает нянькам да прислужницам подождать ее на берегу, а сама идет за Симеоном на корабль глядеть дива дивные, зверей чудных.

Как взошла — корабль и отплыл, и пошел гулять по синему морю.

Царь ждет не дождется царевны. Приходят няньки и прислужницы, плачутся, рассказывая свое горе. И распалился гневом царь, приказывает сейчас же устроить погоню.

Снарядили корабль, и погнался царский корабль за царевной. Чуть мреет далече — плывет корабль Симеонов и не ведает, что за ним царская погоня летит — не плывет! Вот уж близко!

Как увидали семь Симеонов, что погоня уж близко — вот-вот догонит! — нырнули и с царевной и с кораблем. Долго плыли под водой и поднялись наверх тогда, как близко стало до родной земли.

А царская погоня плавала три дня, три ночи; ничего не нашла, с тем и возвратилась.

Приезжают семь Симеонов с прекрасной царевной домой, глядь — на берегу высыпало народу, что гороху, премногое множество! Сам царь поджидает у пристани и встречает гостей заморских, семерых Симеонов с прекрасной царевной, с радостью великою.

Как сошли они на берег, народ стал кричать и шуметь, а царь поцеловал царевну во уста сахарные, повел во палаты белокаменные, посадил за столы дубовые, скатерти браные, угостил всякими напитками медовыми и наедками сахарными и вскорости отпраздновал свадьбу с душою-царевной — и было веселье и большой пир, что на весь крещеный мир!

А семи Симеонам дал волю по всему царству-государству жить да поживать привольно, торговать беспошлинно, владеть землей жалованной безобидно; всякими ласками обласкал и домой отпустил с казной на разживу.

Была и у меня клячонка — восковые плеченки, плеточка гороховая. Вижу: горит у мужика овин; клячонку я поставил, пошел овин заливать. Покуда овин заливал, клячонка растаяла, плеточку вороны расклевали. Торговал кирпичом, остался ни при чем; был у меня шлык, под воротню шмыг, да колешко сшиб, и теперь больно. Тем и сказке конец!

АПРЕЛЬ. Я.Аким

… Долго шла весна тайком

От ветров и стужи,

А сегодня – прямиком

Шлепает по лужам,

Гонит талые снега

С гомоном и звоном,

Чтобы выстелить луга

Бархатом зеленым.

«Скоро, скоро быть теплу!» -

Эту новость первой

Барабанит по стеклу

Серой лапкой верба…

    ПОДСНЕЖНИК

П.Соловьева        

В саду, где березки столпились гурьбой,

Подснежника глянул глазок голубой.

Сперва понемножку

Зеленую выставил ножку,

Потом потянулся из всех своих маленьких сил

И тихо спросил:

«Я вижу, погода тепла и ясна;

Скажите, ведь правда, что это весна?»

Георгий Алексеевич Скребицкий

Всяк по-своему

Летом в лесу, на полянке, у длинноухой зайчихи родился зайчонок. Родился он не беспомощный, голый, как какие-нибудь мышата или бельчата, совсем нет. Он явился на свет в серой пушистой шёрстке, с открытыми глазками, такой шустрый, самостоятельный, сразу же мог бегать и даже прятаться от врагов в густой траве.

- Ты у меня молодец, - сказала ему зайчиха на зайчином своём языке. - Лежи здесь тихонько под кустиком, никуда не бегай, а если начнёшь бегать, скакать, на земле от твоих лапок следы останутся. Наткнётся на них лиса или волк, сразу тебя по следу найдут и съедят. Ну, будь умник, отдыхай, набирайся побольше сил, а мне нужно побегать, лапки размять.

И зайчиха, сделав большой прыжок, ускакала в лес. С тех пор зайчонка кормила не только родная мать, но и другие зайчихи, те, что случайно забегали на эту полянку. Ведь у зайцев так исстари завелось: наткнётся зайчиха на малыша, ей всё равно, свой ли, чужой, обязательно молоком покормит.

Скоро зайчонок совсем окреп, вырос, начал есть сочную траву и бегать по лесу, знакомиться с его обитателями - птицами и зверьками.

Стояли погожие дни, еды кругом было вволю, а в густой траве, в кустах легко спрятаться от врагов.

Зайчишка жил себе, не тужил. Так, ни о чём не заботясь, и прожил косой тёплое лето.

Но вот наступила осень. Захолодало. Пожелтели деревья. Ветер срывал с ветвей увядшие листья и кружил над лесом. Потом листья опускались на землю. Они лежали там неспокойно: всё время возились, перешёптывались между собой. И от этого лес наполнился тревожным шорохом.

Зайчишка почти не мог уснуть. Каждую минуту он настораживался, прислушивался к подозрительным звукам. Ему всё казалось, что это не листья шуршат от ветра, а кто-то страшный подкрадывается к нему из-за кустов.

Заяц и днём часто вскакивал, перебегал с места на место, отыскивал укрытия понадёжней. Искал и не находил.

Зато, бегая по лесу, он повидал много нового, интересного, чего раньше летом никогда не видывал. Он заметил, что все его лесные знакомцы - звери и птицы - о чём-то хлопочут, что-то делают.

Однажды он встретил белку, но она не прыгала, как обычно, с ветки на ветку, а спустилась на землю, сорвала гриб подосиновик, потом схватила его покрепче в зубы и вместе с ним вскочила на дерево. Там белка засунула гриб в развилку между сучками.

Зайчишка увидел, что на этом же дереве уже висит несколько грибов.

- Зачем ты их рвёшь и вешаешь на сучки? - спросил он.

- Как - зачем? - ответила белка. - Скоро придёт зима, всё кругом покроется снегом, тогда трудно будет достать еду. Вот я теперь и спешу заготовить побольше запасов. Сушу на сучьях грибы, собираю в дуплах орехи и жёлуди. А ты разве сам не запасаешь на зиму еду?

- Нет, - отвечал зайчишка, - я не умею этого делать. Мама-зайчиха меня не научила.

- Плохи твои дела, - покачала головой белка. - Тогда утепли хоть получше своё гнездо, заткни мохом все щели.

- Да у меня и гнезда нет, - смутился зайчишка. - Я сплю под кустиком, где придётся.

- Ну, это уж никуда не годится! - развела лапками хозяйственная белка. - Не знаю, как ты зиму перезимуешь без запасов еды, без тёплого гнёздышка.

Уже наступил вечер, заяц добрался до глухого оврага. Там он остановился и чутко прислушался. Вниз по оврагу с лёгким шумом то и дело скатывались небольшие комочки земли.

Зайчишка привстал на задние лапы, чтобы разглядеть получше, что творится там, впереди. Да это барсук хлопочет возле норы. Заяц подбежал к нему и поздоровался.

- Здравствуй, косой, - ответил барсук. - Ты всё скачешь? Ну сядь, посиди. Ух, и устал я, даже лапы болят! Вон сколько земли из норы повыгреб.

- А зачем ты её выгребаешь? - поинтересовался зайчишка.

- К зиме нору чищу, чтобы просторней была. Вычищу, потом моху, опавшей листвы туда натаскаю, устрою постель. Тогда мне и зима не страшна. Лежи-полёживай.

- А мне белка советовала к зиме гнездо устроить, - сказал заяц.

- Не слушай её, - махнул лапой барсук. - Это она у птиц научилась на деревьях гнёзда вить. Пустое занятие. Зверям нужно в норе жить. Вот так, как я живу. Помоги мне лучше прорыть запасные выходы из норы. Устроим всё, как нужно, заберёмся в нору, вместе зимовать будем.

- Нет, я не умею нору копать, - ответил зайчишка. - Да и сидеть под землёй в норе не смогу, я там задохнусь. Лучше под кустиком отдыхать.

- Вот мороз тебе скоро покажет, как под кустиком отдыхать! сердито ответил барсук. - Ну, не желаешь мне помогать, тогда беги куда хочешь. Не мешай мне жилище устраивать.

Побежал зайка дальше, выбежал на берег лесной речушки. Выбежал и насторожился.

Невдалеке от воды кто-то большой, неуклюжий возился возле осинки. "Бобр, он самый и есть", - разглядел заика и в два прыжка очутился возле него. - Здравствуй, приятель, что ты тут делаешь? - спросил зайчишка.

- Да вот тружусь, подгрызаю осину, - не спеша отвечал бобр. Повалю на землю, тогда начну обкусывать сучья, стаскивать в речку, хатку свою к зиме утепляю. Видишь, на островке мой домик - он весь из сучьев построен, а щели илом промазаны, внутри у меня тепло, уютно.

- А как же в твой домик войти? - спросил Зайчишка. - Входа нигде не видно.

- Вход в мою хатку устроен внизу, под водой. Доплыву я до островка, нырну до самого дна, там и вход в свой домик найду. Лучше нет звериного домика, чем моя хатка. Давай вместе её утеплим к зиме, вместе и зимовать будем.

- Нет, - отвечал зайчишка, - нырять и плыть под водой я не умею, сразу же утону, лучше я под кустиком перезимую.

- Зря не хочешь со мной зимовать, - отвечал бобр и принялся грызть осинку.

А зайчишка заковылял дальше, прочь от реки, обратно в лес.

Вдруг что-то как зашуршит в кустах! Косой уже хотел броситься наутёк, но тут из опавшей листвы выглянул старый знакомец - ёжик.

- Здорово, дружище! - крикнул он. - Ты что это такой невесёлый, уши развесил?

- Огорчили меня приятели, - отвечал зайчишка. - Говорят, нужно на зиму тёплое гнёздышко или хатку строить, а я не умею.

- Хатку строить? - рассмеялся ёжик. - Вот глупости! Ты лучше делай так, как я делаю: каждую ночь я поплотней наедаюсь, запасаю побольше жиру, а когда достаточно запасу, тут меня начнёт в сон клонить. Заберусь я тогда в опавшие листья, в мох, свернусь клубком да и засну на всю зиму. А когда спишь, тогда ни мороз, ни ветер тебе не страшны.

- Нет, - отвечал зайчишка, - проспать я всю зиму не смогу. Сон у меня чуткий, тревожный, я поминутно от каждого шороха просыпаюсь.

- Ну, тогда делай как знаешь, - ответил ёжик. - Прощай, мне пора местечко себе для зимнего сна присмотреть.

И зверёк снова скрылся в кустах.

Поплёлся зайчишка дальше по лесу. Бродил, бродил. Уже и ночь прошла, утро настало. Выбрался он на полянку. Глядит - на ней много много дроздов собралось. Все деревца облепили и по земле скачут кричат, трещат, спорят о чём-то.

- О чём вы спорите? - спросил зайчишка дрозда, который сидел к нему поближе.

- Да вот обсуждаем, когда нам лететь отсюда на зиму в тёплые страны.

- А разве в нашем лесу вы зимовать не останетесь?

- Что ты, что ты! - удивился дрозд. - Зимой выпадет снег, укроет всю землю и ветви деревьев. Где же тогда еду раздобыть? Летим с нами на юг, там зимою тепло и всякой еды вволю.

- Ты разве не видишь, у меня и крыльев нет, - грустно ответил заяц. - Я ведь зверёк, а не птица. Звери летать не умеют.

- Вот и неправда, - возразил дрозд. - Летучие мыши тоже зверьки, а летают не хуже нас, птиц. Они уже улетели на юг, в тёплые страны.

Зайчишка ничего не ответил дрозду, махнул только лапкой да и побежал прочь.

"Как же я зимовать буду? - тревожно думал он. - Все звери и птицы каждый по своему к зиме готовятся. А у меня нет ни тёплого гнёздышка, ни запасов еды, и лететь на юг я не сумею. Наверное, мне придётся умереть от голода и холода".

Прошёл ещё месяц. Кусты и деревья сбросили последние листья. Наступила пора дождей, холодов. Лес сделался хмурым, унылым. Большинство птиц улетело в тёплые страны. Звери попрятались в норы, в гнёзда, в логовища. Невесело было зайчишке в пустом лесу, да к тому же с ним приключилась беда: зайка вдруг заметил, что шкурка на нём начала белеть. Летняя, серая шерсть сменялась новой - пушистой, тёплой, но зато совсем белой. Сперва побелели задние ноги, бока, потом спинка и, наконец, голова. Только кончики ушей остались чёрными.

"Как же мне теперь от врагов прятаться? - с ужасом думал заяц. В белой шубе меня и лисица и ястреб сразу заметят". И зайчишка забивался в самую глушь, под кусты, в болотистые заросли. Однако и там белая шубка легко могла его выдать зоркому глазу хищника.

Но вот однажды, когда зайчишка лежал, забравшись под кустик, он увидел, что всё кругом как-то вдруг потемнело. Небо укрыли тучи; однако из них не закапал дождь, а посыпалось что-то белое и холодное.

Первые снежинки закружились в воздухе, стали садиться на землю, на блёклую траву, на голые сучья кустов и деревьев. С каждой секундой снег падал всё гуще и гуще. Уже невозможно было разглядеть ближайшие деревья. Всё утонуло в сплошном белом потоке.

Снег перестал только к вечеру. Небо прояснилось, выглянули звёзды, яркие и лучистые, как голубые морозные иглы. Они осветили поля и леса, принаряженные, укрытые белым покровом зимы.

Уже давно наступила ночь, а зайчишка всё лежал под кустом. Ему страшно было выбраться из своей засады и отправиться на ночную прогулку по этой необычно белой земле.

Наконец голод всё же заставил его покинуть убежище и поискать еду.

Найти её было не так уж трудно - снег только слегка прикрыл землю и даже не спрятал самых маленьких кустиков.

Но случилась совсем другая беда: едва зайчишка выскочил из-под кустов и перебежал полянку, он с ужасом увидал, что всюду за ним тянется вереница его следов.

"По таким следам любой враг меня легко может найти", - подумал косой.

Поэтому, когда под утро он снова отправился на дневной отдых, зайка ещё тщательнее, чем раньше, запутал свои следы.

Только проделав это, он спрятался под кустик и задремал.

Но зима принесла с собой не одни огорчения. Когда рассвело, зайчишка с радостью увидал, что его белая шубка совсем незаметна на белом снегу. Зайка будто оделся в шубку-невидимку. К тому же она была куда теплее его летней серенькой шкурки, отлично спасала от мороза и ветра.

"Зима не так уж страшна", - решил зайчишка и спокойно задремал на весь день до вечера.

Но таким приятным оказалось только начало зимы, а потом дело пошло всё хуже и хуже. Снегу нападало очень много. Его почти невозможно было разрыть, чтобы добраться до уцелевшей зелени. Зайчишка напрасно бегал по высоким сугробам в поисках пищи. Не часто удавалось ему пожевать какую-нибудь торчавшую из-под снега веточку.

Однажды, бегая в поисках еды, заяц увидел лесных великанов лосей. Они спокойно стояли в осиннике и с аппетитом обгладывали кору и побеги молодых осинок.

"Дай-ка и я попробую, - подумал зайчишка. - Только вот беда: у лосей ноги высокие, шеи длинные, им легко дотянуться до молодых побегов, а я как же достану?"

Но тут ему на глаза попался высокий снежный сугроб. Зайчишка вскочил на него, встал на задние лапы, легко дотянулся до молодых, тонких веточек и стал их обгладывать. Потом и кору осинки погрыз. Всё это ему показалось очень вкусным, и он наелся досыта.

"Значит снег большой беды не наделал, - решил косой. - Он спрятал траву, но зато позволил добраться до веток кустов и деревьев".

Всё было бы ничего, вот только мороз и ветер начали донимать зайчишку. Не спасала его даже тёплая шубка. От стужи некуда было спрятаться в голом зимнем лесу.

"Ух, как холодно!" - говорил косой, бегая по лесной полянке, чтобы немного согреться.

Наступил уже день, давно пора отправляться на отдых, а заяц всё никак не мог разыскать себе место, чтобы укрыться от ледяного ветра.

На самом краю поляны росли берёзы. Вдруг зайчишка увидел, что на них спокойно расселись и кормятся большие лесные птицы - тетерева. Они прилетели сюда, чтобы полакомиться серёжками, которые висели на концах тонких ветвей.

- Ну, наелись - пора отдохнуть, - сказал старый тетерев своим собратьям. - Скорей спрячемся в норки от сердитого ветра.

"Какие же могут быть норки у тетеревов?" - удивился зайчишка.

Но тут он увидел, что старый тетерев, сорвавшись с ветки, комом упал прямо в снег, будто в воду нырнул. Точно также поступили и другие тетерева, и скоро вся стая скрылась под снегом.

"Неужели же там тепло?" - удивился зайчишка и решил тут же попробовать вырыть себе снежную норку. И что же? В норке под снегом оказалось куда теплее, чем на поверхности. Ветер не продувал, да и мороз донимал много меньше.

С этих пор зайчишка вполне освоился с тем, как ему зимовать. Белая шубка в белом лесу укрывала его от глаз врага, сугробы снега помогали добраться до сочных побегов, а глубокая норка в снегу спасала от холода. Зайчишка чувствовал себя зимою среди заснежённых кустов не хуже, чем летом в зелёных цветущих зарослях. Он даже и не заметил, как миновала зима.

*  *  *

И вот снова пригрело солнце, растопило снег, вновь зазеленела трава, распустились листья на кустах и деревьях. Из южных стран возвратились птицы.

Хлопотунья белка вылезла из гнезда, где пряталась зимою от холода. Выбрались из своих убежищ барсук, бобр и колючий ёжик. Каждый из них рассказал о том, как он проводил долгую зиму. Каждый считал, что провёл её лучше других. И все вместе они удивлялись, глядя на зайца. Как же, бедняга, он зимовал без тёплого гнёздышка, без норы, без съестных запасов? А зайка слушал своих друзей да только посмеивался. Ведь ему совсем неплохо жилось зимой в его белоснежной шубке-невидимке.

На нём и теперь, весною, тоже была шубка-невидимка, только другая, под цвет земли - не белая, а серенькая.

Ш. Перро

Мальчик с пальчик

Жил когда-то дровосек с женой, и было у них семеро детей. Все семеро — мальчуганы: три пары близнецов и еще один, самый младший. Этому малышу едва лет семь исполнилось.

И до чего же он был мал! Родился он совсем крохотным. Право, не больше мизинчика. И рос плохо. Так и прозвали его: Мальчик с пальчик.

Зато какой он смышленый, разумный!

Жили они очень бедно, дровосеку трудно было прокормить такую большую семью. А тут еще выдался неурожайный год, и в стране наступил страшный голод. Беднякам и совсем туго пришлось.

Как-то вечером, когда мальчики улеглись спать, дровосек присел с женой к огню и сказал:

— Ну, как нам быть? Ты сама видишь, мне детей не прокормить. А каково нам будет, когда наши ребятишки станут у нас на глазах один за другим умирать от голода? Давай лучше заведем их в лес и там оставим. Пусть уж разом погибнут все вместе, и мы не будем видеть их смерти. А может, им и посчастливится спастись — тут все-таки есть надежда.

— Как! — в ужасе воскликнула жена дровосека. — Неужели мы должны сами бросить своих детей на погибель?

У дровосека у самого сердце сжималось от горя, но он принялся уговаривать жену. Он сказал, что все равно всем им не избежать голодной смерти. Пусть уж поскорей придет конец.

Пришлось ей согласиться, и она легла спать, заливаясь слезами.

А Мальчик с пальчик во время их разговора не спал: он забрался под скамейку, на которой сидел отец, и все слышал. Он так и не заснул в ту ночь, все думал, что теперь делать. И придумал.

Чуть свет вышел он потихоньку из дому и побежал на берег ручья. Там он набрал много белых камешков, сунул их в карманы и вернулся домой.

Утром, когда и остальные ребятишки встали, отец с матерью кое-как покормили их всех и повели в лес. Мальчик с пальчик шел последним. Он то и дело вынимал из кармана белые камешки и бросал их позади себя на дорогу.

Шли они долго и пришли в глухую лесную чащу. Дровосек принялся рубить дрова, а братья собирать хворост. Мальчуганы усердно занялись делом. Тогда дровосек с женой стали потихоньку отходить от них и наконец совсем скрылись.

Немного погодя мальчики заметили, что остались одни, и начали громко кричать и плакать от страха. Не испугался только Мальчик с пальчик.

— Не бойтесь, братцы, — сказал он.— Я знаю, как нам вернуться. Ступайте за мной. И он вывел их из леса той дорогой, по какой они шли туда: белые камешки указывали ему путь.

Но сразу войти в дом ребятишки побоялись. Они притаились у двери, чтобы послушать, о чем говорят отец с матерью.

А случилось так, что когда дровосек с женой возвратились из лесу, их ждала большая удача.

Богатый сосед прислал им свой долг, десять золотых монет, — это были деньги за очень давнюю работу, бедняк уже и не надеялся получить их.

Дровосек тотчас послал жену к мяснику. Она купила много мяса и сварила его.

Теперь изголодавшиеся люди могли наконец наесться досыта.

Но им и кусок в горло не шел.

— Где-то наши бедные ребятишки? — сказала, плача, жена дровосека.— Что с ними? Одни в дремучем лесу. Может, их уже волки съели. И как это мы решились бросить своих родных детей? И зачем только я тебя послушала!

У дровосека у самого было горько на душе, но он молчал.

— Где вы, где вы, бедные мои детки? — повторяла его жена, плача все громче.

Мальчуганы не выдержали и закричали все разом:

— Мы тут! Мы тут!

Мать бросилась отворять дверь, увидела своих детей и стала обнимать и целовать их.

— Ах, как я рада, что снова вижу вас, дорогие мои! Уж как, должно быть, вы устали и проголодались! Сейчас я вас накормлю.

Ребятишки живо уселись за стол и так накинулись на еду, что любо было смотреть. А после ужина все семеро стали наперебой рассказывать, как страшно им было в лесу и как Мальчик с пальчик привел их домой.

Все были счастливы: и дети и родители.

Но счастье их длилось недолго.

Скоро деньги были истрачены, и опять начался голод.

Дровосек с женой совсем пришли в отчаяние и решили снова завести детей в лес.

Мальчик с пальчик опять подслушал разговор отца с матерью. Он подумал поступить как и в тот раз: сбегать к ручью и набрать там белых камешков. Но это ему не удалось. Дверь в доме была заперта крепко-накрепко.

Мальчик с пальчик не знал, что и придумать. Когда мать дала всем семерым сыновьям на завтрак по куску хлеба, он не стал есть свою долю. Он спрятал хлеб в карман, чтобы по дороге бросать вместо камешков хлебные крошки.

Теперь родители завели детей еще дальше от дома, в самую глубь темного, дремучего леса. И опять они заставили мальчиков собирать хворост, а сами тайком убежали от них.

Мальчик с пальчик не очень тревожился. Он думал, что легко найдет дорогу назад по хлебным крошкам. Но он не нашел ни одной крошки: все поклевали птицы.

Тут братья совсем перепугались и, громко плача, побрели куда глаза глядят. Все глубже и глубже забирались они в лесную чащу.

Наступала ночь, поднялся сильный ветер. Детям стало еще страшнее. Они еле держались на ногах от холода и страха. Им чудилось, что со всех сторон воют волки, что сейчас они набросятся на них и съедят. Бедные ребятишки боялись произнести слово, боялись оглянуться.

А тут еще хлынул дождь и промочил их до костей.

Они спотыкались, падали в грязь, поднимались и снова падали, но шли все дальше.

Мальчик с пальчик выбрал дерево повыше и влез на самую его верхушку. Он хотел посмотреть, не видно ли где дороги или человеческого жилья.

Поглядев во все стороны, Мальчик с пальчик заметил вдалеке мерцающий огонек.

Он проворно спустился с дерева и повел братьев туда, откуда виднелся свет.

Шли они долго-долго и наконец выбрались из лесу. У самой опушки они увидели дом, из окна которого светил огонек.

Дети постучались. На их стук вышла женщина и спросила, кто они такие и что им нужно.

Мальчик с пальчик сказал, что они заблудились в лесу и просят пустить их переночевать.

Женщина посмотрела на них, увидела, какие это славные ребятишки, и заплакала.

— Ах, бедные-бедные детки! — сказала она. — Знаете, куда вы попали? Ведь здесь живет Людоед, он ест маленьких детей!

— Как же нам быть? Если вы нас прогоните, нас все равно этой же ночью съедят в лесу волки, — ответил Мальчик с пальчик. — Пусть уж лучше мы достанемся Людоеду. Может, он сжалится над нами, если вы, сударыня, заступитесь за нас.

Жена Людоеда подумала, что ей, может быть, удастся скрыть детей от мужа. Она впустила их в дом и усадила погреться у огня.

Вскоре послышались громкие удары в дверь — это возвратился домой Людоед. Женщина быстро спрятала детей под кровать и пошла открывать мужу дверь.

Войдя в дом, Людоед сразу же потребовал себе ужин. Жена подала ему на стол целого, даже еще недожаренного барана и большущий кувшин с вином. Людоед жадно набросился на еду и вино.

Вдруг он стал принюхиваться к воздуху.

— Чую запах человеческого мяса, — сказал он.

— Это, должно быть, пахнет теленком, с которого я только что сняла шкуру, — ответила ему жена.

— Нет, это пахнет свежим человеческим мясом! — закричал Людоед. — Меня не проведешь!

Он вскочил из-за стола и бросился прямо к кровати.

— Ага, ты хотела меня надуть! — завопил он. — За такой обман тебя самое следовало бы съесть живьем!

И он вытащил одного за другим всех братишек из-под кровати.

Бедные дети упали перед ним на колени. Они умоляли Людоеда пощадить их. Но это был очень злой, жестокий Людоед. Он и не слушал их жалоб. Он схватил одного из мальчуганов за ногу и хотел было тут же с ним расправиться.

— Что ты так торопишься? — сказала ему жена. — Уже поздно. Завтра успеешь.

— Ладно, — согласился Людоед, — Подожду до завтра. Ты покорми ребят получше, чтобы они не похудели, да уложи их спать.

Добрая женщина обрадовалась и быстро собрала мальчикам ужин. Но они были слишком напуганы, им было не до еды. А Людоед снова уселся за стол. Довольный тем, что назавтра у него будет лакомое блюдо, он выпил целиком весь кувшин вина и завалился спать.

У Людоеда было семь дочек. В тот вечер они уже давно спали в комнате наверху — все вместе на одной большой кровати. В этой комнате стояла вторая такая же большая кровать. На нее жена Людоеда и уложила мальчиков.

Мальчику с пальчик не спалось. Он боялся, как бы Людоед не вздумал схватить их ночью. Как же быть? Мальчик с пальчик заметил золотые веночки на головах дочерей Людоеда. Неслышно встав с постели, он снял с себя и со своих братьев колпачки. Потом так же осторожно снял со спящих людоедок веночки, надел вместо них колпачки, а себе и братьям — веночки.

В полночь Людоед проснулся и тут же решил, не откладывая дела до утра, перетащить мальчиков в подвал. И запереть. А то еще удерут!

Пробираясь впотьмах, он кое-как дошел до комнаты наверху и сразу наткнулся на кровать, в которой спали его дочери. Нащупав на их головах колпачки, он сказал про себя:

— Ага, как раз тут и лежат мальчишки!

Недолго думая он стащил с кровати одну за другой своих дочерей и засунул их в большой мешок. Потом завязал его покрепче и снес в подвал.

И, довольный, пошел досыпать.

Как только Мальчик с пальчик услыхал храп Людоеда, он сейчас же разбудил братьев и велел им побыстрее одеться. Они на цыпочках выбрались из дома в сад, перелезли через ограду и побежали со всех ног.

Так бежали о ни всю ночь, сами не зная куда.

А Людоед утром проснулся и сразу отправился в подвал.

Развязал мешок, глянул — а там не мальчишки, а его родные дочки! Он так и остолбенел. А потом заорал и затопал ногами с досады и злости. Понял, что его ловко провели.

— Ну ладно же! — вопил он. — Вы за это поплатитесь, негодные мальчишки! Эй, жена! Подать мне мои сапоги-скороходы!

Людоед пустился в погоню. Долго рыскал он по лесу без толку, но наконец напал на след беглецов. А дети были уже недалеко от своего дома, всего в ста шагах!

Людоед шагал с одной горки на другую, перепрыгивал через реки, как через ручейки.

Братья еще издали увидели Людоеда. Мальчик с пальчик тут же нашел небольшую пещеру в скале, и они все там спрятались.

Людоед устал от долгой погони — в сапогах-скороходах бегать не так-то легко! Он решил передохнуть и случайно уселся как раз на ту скалу, под которой укрылись мальчики.

Через минуту Людоед заснул и так ужасно захрапел, что братишек затрясло от страха. Один только Мальчик с пальчик не струсил и не растерялся. Он велел братьям что есть сил бежать к дому, пока Людоед спит, а сам подкрался к нему и потихоньку стащил с него сапоги-скороходы. Сапоги были, конечно, огромные, но они были волшебные. Они могли делаться то больше, то меньше, любому по ноге. Мальчик с пальчик обулся в них без труда. Они пришлись ему как раз впору.

А что было дальше?

Одни рассказывают, что вместе с сапогами-скороходами Мальчик с пальчик забрал у злого Людоеда толстый кошелек с золотыми монетами. Другие говорят, что, надев сапоги-скороходы, Мальчик с пальчик отправился к королю, и тот принял его к себе на службу гонцом. И Мальчик с пальчик заработал немало на королевской службе.

Так или иначе, но Мальчик с пальчик вернулся домой к своим родным жив и невредим. И не с пустым карманом!

И как же обрадовались ему дома!

С тех пор дровосек с женой и детьми жили хорошо, не зная ни нужды, ни горя. Вот как оно бывает.

Растут братишки—как все схожи! Сильны, удалы и пригожи! Вот только младший сплоховал:

И неказист, и ростом мал.

 Зато умен, зато смышлен

 И сердцем добрым наделен.

 И если вдруг беда нагрянет,

 Опорой старшим братьям станет,

 Он их от гибели спасет

 И счастье дому принесет.

В. Орлов

Ты лети к нам, скворушка .

Ты лети к нам, скворушка.

Принеси нам солнышко!

Разбуди весну скорей

Звонкой песенкой своей!

Через кручи горные,

Через тучи черные,

Ты лети, лети, лети —

Не сворачивай с пути!

Ты лети к нам, скворушка —

Шелковое перышко!

На березе новый дом

 Ждет тебя

 В краю родном!

Василиса Прекрасная

Русская народная сказка

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве, и родилась у него только одна дочь — Василиса Прекрасная. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, мать призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала: "Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние слова мои. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; носи ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью". Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший — за невестами дело не стало; но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, — стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица, а мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветра и солнца почернела, так что совсем житья не было.

Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а мачеха с дочками худели и дурнели от злости, хотя всегда сидели сложа руки, как барыни.

Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчует ее, приговаривая: "На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?"

Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису: та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка еще укажет Василисе и травку от загара. Хорошо было жить ей с куколкой!

Прошло несколько лет, Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе, на мачехиных же дочерей никто не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает: "Не выдам младшей прежде старших!" А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе.

Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житье в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила Баба Яга; никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новое место, мачеха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но она всегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке Бабы Яги.

Пришла осень. Мачеха как-то раздала всем троим девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть. И погасила огонь во всем доме, оставила только одну свечку там, где работали девушки, сама же легла спать. Девушки стали работать. Вот нагорело на свечке, и одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку. "Что теперь нам делать? - запричитали девушки. - Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к Бабе Яге!" — "Мне от булавок светло! — сказала та, что плела кружево. — Я не пойду". — "И я не пойду, — сказала та, что вязала чулок. — Мне от спиц светло!" — "Тебе за огнем идти, — закричали обе. — Ступай к Бабе Яге!" И вытолкали Василису из горницы.

асилиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала: "На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнем к Бабе Яге, а Баба Яга съест меня!". Куколка поела, и глаза ее заблестели, как две свечки. "Не бойся, Василисушка! — сказала она. — Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у Бабы Яги!" Василиса собралась, положила куколку в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.

Идет она и дрожит. Вдруг скачет мимо нее всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассветать. Идет она дальше; вдруг скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, — стало всходить солнце.

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Бабы Яги: забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами, вместо дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная.

Вдруг едет опять всадник: сам черный, одет во все черное и на черном коне; подскакал к воротам Бабы Яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь.

Но темнота продолжалась недолго; у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как днем. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте.

Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу Баба Яга — в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала: "Фу, фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?" Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала: "Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнем к тебе!" — "Хорошо, — сказала Баба Яга, — знаю я их; но ты поживи наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня, а коли нет, так я тебя съем!"

Потом обратилась к воротам и вскрикнула: "Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!" Ворота отворились, Баба Яга въехала, посвистывая, и за нею вошла Василиса, а потом опять все заперлось.

Войдя в горницу, Баба Яга расселась за столом и говорит Василисе: "Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу!" Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать Яге кушанья, а кушаньев настряпано было человек на десять. Из погреба принесла она квасу, меду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха. Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины.

Стала Баба Яга спать ложиться и говорит: "Когда завтра я уеду, ты, смотри, двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисти ее от чернушки. Да чтоб все было сделано, а не то — съем тебя!"

После такого наказа Баба Яга захрапела, а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и сказала: "На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжелую дала мне Яга-Баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!" Кукла в ответ: "Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися — утро мудренее вечера!"

Ранёшенько проснулась Василиса, а Баба Яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник — и совсем рассвело. Баба Яга вышла во двор, свистнула — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник — взошло солнце. Баба Яга села в ступу и выехала со двора: пестом погоняет, помелом след заметает.

Осталась Василиса одна, осмотрела дом Бабы Яги, подивилась изобилью во всем и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться? Глядит, а вся работа уже сделана, — куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки. "Ах ты, избавительница моя! — сказала Василиса куколке. — Ты от беды меня спасла!" — "Тебе осталось только обед состряпать, — отвечала куколка, влезая в карман Василисы. — Состряпай с богом да и отдыхай на здоровье!"

К вечеру Василиса собрала на стол и ждет Бабу Ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами черный всадник - и совсем стемнело, только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья - едет Баба Яга. Василиса встретила ее. "Все ли сделано?" - спрашивает Яга. "Изволь посмотреть сама, бабушка!" — молвила Василиса. Баба Яга все осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и говорит: "Ну, хорошо!" Потом крикнула: "Верные мои слуги, сердечные други, смелите мне пшеницу!" Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон с глаз.

аба Яга наелась, стала ложиться спать и опять дает наказ Василисе: "Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зернышку: вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!" Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему: "Молись богу да ложись спать: утро вечера мудренее; все будет сделано, Василисушка!"

Наутро Баба Яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас справила. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула: "Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из мака масло!" Явились три пары рук, схватили мак и унесли с глаз. Баба Яга села обедать; она ест, а Василиса молча стоит. "Что же ты ни о чем не говоришь со мной? — сказала Баба Яга. — Стоишь как немая?" — "Не смею, — отвечала Василиса, — а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем." — "Спрашивай! Только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься!" — "Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?" — "Это день мой ясный", — отвечала Баба Яга. "Потом обогнал меня другой всадник — на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?" — "Это мое солнышко красное!" — отвечала Баба Яга. — "А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?" — "Это ночь моя темная. Всё мои слуги верные!"

Василиса вспомнила о трех парах рук, но смолчала. "Что же ты еще не спрашиваешь?" — молвит Баба Яга. "Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь — состаришься!" — "Хорошо, — сказала Баба Яга, — что ты спрашиваешь только о том, что видела за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?" — "Мне помогает благословение моей матери," — отвечала Василиса. "Так вот оно что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных!"

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота; потом сняла с забора череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей: "Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его: они ведь за этим тебя сюда прислали!"

Бегом пустилась Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра; и наконец, к вечеру другого дня, добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить уж череп: "Верно, дома, — думает себе, — уж больше в огне не нуждаются". Но вдруг послышался глухой голос из черепа: "Не бросай меня, неси к мачехе!"

на взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей — тот погасал, как только входили с ним в горницу. "Авось твой огонь будет держаться!" — сказала мачеха.

Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся — глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь, одну Василису не тронуло.

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке. Живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке: "Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи купи мне льна самого лучшего: я хоть прясть буду!"

Старушка купила, Василиса села за дело — работа так и горит у нее, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много, пора бы и за тканье приниматься, да таких берд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берется и сделать их. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит: "Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной гривы: я все тебе смастерю".

Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе: "Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе". Старуха взглянула на товар и ахнула: "Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому: понесу во дворец!"

Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и спрашивает: "Что тебе, старушка, надобно?" — "Ваше царское величество, — отвечает старуха, — я принесла диковинный товар; никому, кроме тебя, показать не хочу!" Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно — вздивовался. "Что хочешь за него?" — спросил царь. "Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла!" Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить; раскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их сшить. Долго искали, наконец царь позвал старуху и говорит: "Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить!" — "Не я, государь, пряла и ткала полотно, — сказала старуха, — это работа приемыша моего — девушки". — "Ну, так пусть и сошьет она!"

Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе. "Я знала, — говорит ей Василиса, — что эта работа моих рук не минует!" Заперлась в свою горницу и принялась за работу; шила она не покладая рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга; вошел в горницу и говорит: "Царь-государь хочет видеть искусницу, что сшила ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук!" Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти. "Нет, красавица моя, — говорит он, — не расстанусь я с тобой, ты будешь моей женою!"

Взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался ее судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

Голубая птица  туркменская сказка

 Пошёл Ярты-гулок с отцом на базар. Дал старик сыну два медных теньга. – Ай, – обрадовался малыш, – сколько халвы, сколько пряников на меду куплю я себе на эти две медных денежки! – И побежал за отцом вприпрыжку, как за козой молодой козлёнок.

Ой, сколько народу собралось на базаре! Ой, сколько было товаров! Пришёл Ярты в шёлковый ряд – торгуют купцы шелками, цветистыми, словно радуга. Пришёл в ковровый – лежат ковры, яркие, словно луг, покрытый цветами. Пришёл в медный – увидел блюда, сверкающие как солнце, кувшины, блестящие, словно золото. Стоят перед лавкой женщины, смотрят на медные казаны, тарелки да чаши – не могут налюбоваться. А ребята, глотая слюнки, столпились и смотрят во все глаза на груды фруктов, сваренных на меду, на корзины сдобных лепёшек, на блюда со сладкой тягучей нугой. А сколько здесь было дынь, арбузов, яблок и винограда! Целый день смотри, – всего не увидишь! Все деньги отдай, всего не купишь. А много ли можно купить на два медных гроша?

Шмыгал, шмыгал Ярты по рядам, приценивался, торговался – ничего не купил, а отца потерял в толпе.

– Ай, ата-джан, дорогой отец! Где ты? – начал кричать малыш, взобравшись на гору яблок. – Я здесь – твой сыночек Ярты-гулок!

А базар шумит, базар кричит: иголку легче найти в пустыне, чем найти в толпе человека. Не услышал его отец.

Чуть не заплакал Ярты с досады, да вовремя спохватился: «Плакать молодцу не к лицу! Найду и один домой дорогу».

Так подумал Ярты и сразу повеселел, поправил на голове тюбетейку и стал осматриваться, куда бы направить путь. И вдруг, высоко над толпой, совсем недалеко, он увидал настоящее чудо. На длинном шесте из слоновой кости сидела прекрасная голубая птица. Клюв у птицы был золотой. Голубые как небо крылья, словно звёздами, были усыпаны алмазными искрами. Изогнутая дугою шейка переливалась розовым и зелёным, а на маленькой круглой головке развевался пышный султан, сверкавший ярче, чем драгоценный камень рубин. Птица покачивалась на своём высоком насесте и то складывала, то расправляла свои лазурные крылья.

– Ай! – воскликнул малыш. – Посмотрю-ка я на птичку поближе. За такое чудо я готов отдать все мои деньги да ещё и тюбетейку впридачу!

Кубарем скатился он с груды яблок и стал пробираться к чудесной птице. Но это было не так-то просто. Ишаки, пешеходы, нагруженные тюками верблюды то и дело преграждали ему дорогу. Чуть не попал малыш под копыта коня, которого два джигита вели на продажу. Но и самой длинной дороге приходит конец. Так говорят люди, так и было. Добрался в конце концов и Ярты до чудесной птицы. Но мальчик думал, что увидит здесь радость и ликование, а увидел совсем другое.

Возле шеста, на котором красовалась диковинная птица, сидели три человека. У одного весь халат был измазан красками, у другого вся борода покрыта древесной пылью, а третий, в переднике из воловьей кожи, был чёрен как сажа. И красильщик, и резчик, и кузнец – все трое были печальны. Опустив головы, сидели они на земле, а вокруг них толпились женщины, старики и дети и плакали горькими слезами.

– Что тут случилось? Отчего эти люди плачут? – как комар запищал Ярты, вскарабкавшись на плечо водоноса, торговавшего сладкой водой.

Водонос ответил:

– Эй, маленький человек, я вижу – ты пришёл издалека и не знаешь, какое горе постигло этих людей.

– Конечно, я ничего не знаю, – шёпотом ответил Ярты.

И водонос начал свой печальный рассказ.

– Наш хан – человек гордый, жестокий и несправедливый. Призвал он к себе резчика, лучшего в нашем городе, и приказал ему вырезать из дерева волшебную птицу Биль-Биль-Гое. Много сказок сложил народ об этой чудесной птице. Прекрасная, словно солнце, раз в году слетает она на землю. Она поёт свои чудесные песни и приносит людям счастье! Но разве может человек своими грубыми руками создать волшебную птицу? Задумался резчик. Но он был искусный мастер и выполнил приказ хана. Ровно в срок он принёс во дворец свою птицу, и все, кто видел её, замерли от восторга, – никогда еще не видали они такой тонкой,такой прекрасной работы.

Но хан нахмурился и сказал: «Недурна птица, но разве не видишь ты, глупый мастер, что она бесцветна. Если к утру эта птица не заблестит и не засверкает, как солнце, я прикажу отрубить тебе голову».

Опечалился мастер. Не говоря ни слова, он взял птицу и отнёс её к своему другу, знаменитому рисовальщику. Этим мастером уже много лет гордимся мы все, гордится наш славный город. И вот за одну только ночь рисовальщик заставил птицу сверкать, как солнце. Он покрыл её золотом и лазурью, а крылья чудесной птицы осыпал алмазной пылью.

Рано утром два мастера понесли во дворец чудесную птицу. Они несли её по улицам города, и люди, видя её, смеялись от радости, били в ладоши, плясали и пели от счастья и от восторга!

Но грозный хан закричал: «Чему радуетесь, глупцы! Это не птица Вил-Биль-Гое, а кусок дерева, испачканный красками! Эй, мастера, если к утру ваша глупая птица не научится вертеть головой и размахивать крыльями, я прикажу казнить всех резчиков и всех рисовальщиков!»

Ещё больше опечалились мастера. Не сказав ни слова, они взяли птицу и отнесли к искусному кузнецу. Всю ночь трудился искусный кузнец, и, когда утром друзья возвратились к нему, чудесная птица взмахнула крыльями, кивнула точёной головкой и защёлкала золочёным клювом.

Вне себя от радости все трое – резчик, рисовальщик и кузнец – побежали в ханский дворец. Они принесли с собой голубую птицу, и птица эта сверкала, как солнце, махала крыльями и вертела головой, совсем как живая. Они ждали щедрой награды, но, увидев птицу, жестокий хан закричал и затопал ногами; он так разгневался, что пламя вылетело у него из ноздрей. «Бездельники! – кричал хан. – Ваш товар никуда не годен! Разве это волшебная птица? Она молчит, она не умеет петь. Это не Биль-Биль-Гое, приносящая людям счастье!»

Ах, сколько дней ни старались искусные мастера, голубая птица так петь и не научилась. И вот сейчас придут ханские стражники, они схватят несчастных людей и бросят в тюрьму-зиндан. А из ханской тюрьмы – все знают – никто еще не возвращался живым. Вот почему горько плачут их несчастные жёны и дети.

Так сказал водонос и тоже заплакал, а вслед за ним тоненьким голоском зарыдал и Ярты-гулок.

Долго ли плакал Ярты, никто не знает, но вот толпа зашумела, заволновалась.

– Расступись! Разойдись! – раздались громкие голоса.

Ярты оглянулся и увидал, что прямо к мастерам через площадь идут ханские стражники с обнажёнными мечами и вместе с ними начальник стражи – толстый и разъяренный, как дикий кабан.

– Ничтожные! – захрипел он, подойдя к мастерам. – Вы нарушили приказ хана: ваша птица молчит! За эту дерзость вас ждёт жестокое наказание!

Мастера промолчали, а женщины, старики и дети, услышав такие слова, заплакали ещё громче.

«Эй, плачем тут не поможешь! – сказал сам себе Ярты-гулок. – Чем плакать, не лучше ли проучить гордеца хана! Что-что, а уж это-то я сумею!» Он утёр кулачком слёзы и стал быстро карабкаться на шест. Минута – и малыш сидел уже под крылом чудесной птицы.

Конечно, этого никто не заметил.

– Схватить злодеев! – перекрикивая плачущую толпу, заревел толстый начальник, и стражники, взмахнув кривыми мечами, уже шагнули вперёд, но в это время волшебная птица раскрыла свой золочёный клюв и громко сказала:

– Ты сам злодей! Сам злодей! Эти люди достойны награды! Они искусней всех мастеров на свете!

Толпа ахнула. Стражники в испуге попятились, уже не смея приблизиться к мастерам, а начальник стражи так и замер с открытым ртом. Птица же, взмахнув крыльями, повернула к мастерам свою точёную головку и звонко пропела:

  Не грустите, мастера.

  Во дворец идти пора.

  Там для хана я спою

  Песню звонкую свою!

Крики радости раздались в толпе:

– О прекрасная птица Биль-Биль-Гое! Ты сжалилась над нами, ты поняла наше горе и запела! Несите же её скорей во дворец, пусть споёт она хану свою волшебную песню и избавит невинных людей от смерти!

И вот мастера, не веря ещё своему счастью, подхватили птицу и понесли во дворец. А вслед за ними лавиной хлынул народ.

Злой, как голодный тигр, великий хан сидел на своём золочёном троне и кусал свою чёрную бороду, а визири, стражники, мухобои и палачи стояли перед ним на коленях, не смея дышать от страха. Они с нетерпением ждали, когда примчится гонец и доложит хану, что всем трём мастерам отрубили головы. Но гонец не появлялся. И вдруг словно море зашумело за стенами дворца. Двери распахнулись и, окружённые стражей, во дворец вступили резчик, рисовальщик и кузнец. Спокойно, как победители, они несли на высоком шесте резную птицу.

«Прочь!» – хотел крикнуть взбешённый хан, но птица расправила крылья, тряхнула головкой и запела:

  Всех мудрее наш хан!

  Всех добрее наш хан!

Морщины на лице хана стали разглаживаться. А птица продолжала:

  Он мудрее мудрецов,

  Он храбрее храбрецов, -

  Наш хан – все наш хан!

Хан уже улыбался. Он поглаживал свою смоляную бороду и покачивал головой, внимая песне:

  С кем сравню тебя, о хан?

  Сын орла и розы – хан!

  Солнца брат, отец луны –

  Благодетель всей страны!

  Хан, ты наш хан!

Так пропела птица, и хан весело рассмеялся.

– Эй, визири! – приказал он царедворцам: – Дать мастерам в награду мешок яичной скорлупы и бесхвостого ишака в придачу. Они неплохо сделали своё дело!

Он был очень доволен своею шуткой. А потом прибавил:

– Сейчас же вынести эту прекрасную птицу на площадь! Пусть весь мой народ услышит, как славит хана волшебница Биль-Биль-Гое!

И вот из дворцовых ворот двинулось шествие. Впереди шёл хан в огромной парчовой чалме, а за ним шагали визири в золотых халатах. Они несли на высоком шесте говорящую птицу.

Хан поднялся на устланный коврами помост, взмахнул рукой, и глашатаи-великаны затрубили в длинные медные трубы, призывая народ к тишине и порядку. На площади стало так тихо, что было слышно, как плещется вода в водоёмах. И в этой тишине раздался голос хана:

– О волшебная птица Биль-Биль-Гое! Порадуй нас всех своей звонкой песней, прекрасней которой мы ещё никотда не слыхали. Пой смело, пой только правду и ничего не бойся!

Птица подпрыгнула на шесте, пощёлкала клювом, повертела головкой, откашлялась и засвистела на всю площадь:

  Всех грознее наш хан!

  Всех хитрее наш хан!..

Хан побледнел, но разве мог он при всём народе приказать замолчать волшебной птице, которую только что просил говорить чистую правду и ничего не бояться? А птица продолжала ещё громче:

  Он мучитель, он губитель,

  Он народа разоритель, –

  Наш хан – всё наш хан!

  Разоритель и злодей,

  Ненавистный для людей!

  Наш хан, грозный хан!

Услышав такую песню, царедворцы заткнули уши, телохранители выхватили мечи, а хан, вытаращив глаза, завизжал на всю площадь:

– Замолчи!

Настала мёртвая тишина, и вдруг, в задних рядах, раздался смех.

– Кто смеётся? – захлебываясь от гнева, взревел хан. – Всех казню, перевешаю, обезглавлю!

– Эй, мой хан, не лопни от злости! – весело прокричала птица, и народ откликнулся на её слова таким громким смехом, что стаи голубей слетели с крыши дворца и заметались над площадью.

Разъярённый хан подбежал к птице, ухватился за шест и с размаху ударил её о помост. Раздался треск, и прекрасная птица разлетелась на тысячу частей.

Никто даже не заметил, как из обломков выскочил маленький человечек. Проворным мышонком он юркнул в щель помоста и исчез.

Грозные телохранители ещё разгоняли палками народ, знатные визири, подхватив хана под руки, ещё не успели увести его во дворец, а Ярты-гулок был уже далеко. Вприпрыжку бежал он по улицам города и весело напевал дерзкую песенку волшебной птицы Биль-Биль-Гое:

  Он мучитель, он губитель,

  Он народа разоритель, -

  Наш хан, всё наш хан!

И в садах за дувалами, в переполненных народом чайханах, в караван-сараях и на базарах – всюду люди подпевали ему:

  Разоритель и злодей

  Ненавистный для людей, –

  Наш хан, грозный хан!

Размахивая мечами, ханские стражники метались по городу, приказывая людям молчать. Они спешили в один конец, но песня звучала уже на другом краю города. Они мчались обратно, а песня неслась за ними следом.

Можно убить птицу, но разве поймаешь песню, когда поёт её весь народ? Из города в город, из аула в аул летит народная песня, и не догнать её ни быстрому ветру, ни грозному хану.

Тютчев Ф Зима недаром злится

Зима недаром злится,

 Прошла её пора —

 Весна в окно стучится

 И гонит со двора.

И всё засуетилось,

 Всё нудит Зиму вон —

 И жаворонки в небе

 Уж подняли трезвон.

Зима еще хлопочет

 И на Весну ворчит.

 Та ей в глаза хохочет

 И пуще лишь шумит...

Взбесилась ведьма злая

 И, снегу захватя,

 Пустила, убегая,

 В прекрасное дитя...

Весне и горя мало:

 Умылася в снегу

 И лишь румяней стала

 Наперекор врагу.

   Самый красивый наряд на свете  

В старину, далёкую старину, были у ворона перья белые-белые. Захотелось ему принарядиться. Вот и полетел ворон к сове.

В те времена сова была красильщицей. Она красила всем птицам платья, в какой только цвет они пожелают: красный, синий, бирюзовый, жёлтый… От заказчиков отбоя не было.

— Госпожа сова! Госпожа сова! Выкр-р-рась мой наряд в самый кр-р-расивый цвет. Я хочу весь свет поразить своей кр-р-расотой.

— У-гу, у-гу, могу! — согласилась сова.— Хочешь голубое платье, как у цапли? Хочешь узорчатый наряд, как у сокола? Хочешь пёстрый, как у дятла?

— Нет, выбери для меня цвет совсем невиданный, чтобы другого такого наряда ни у одной птицы не было.

Стряхнул с себя ворон своё белое оперенье, а сам улетел.

Думала-думала сова, какой цвет самый невиданный, и выкрасила перья ворона в чёрный-чёрный цвет, чернее туши.

Прилетел ворон и спрашивает:

— Хор-рош ли нар-р-ряд у меня получился?

Надел он своё новое платье и давай в зеркало глядеться. Посмотрел да так и ахнул! С головы и до самого хвоста стал он чёрным-чёрным, и не разберёшь даже, где глаза, где нос.

— В какой это цвет ты мои перья выкр-р-расила, р-разбойница? — завопил ворон.

Стала сова оправдываться:

— Ты же сам хотел, чтобы я выкрасила твой наряд в небывалый цвет.

— Погоди же, поймаю тебя — р-разорву в клочья! Теперь мы вр-раги навсегда! — злобно закаркал ворон.

С той поры как увидит он сову, так и бросается на неё.

Вот почему сова днём прячется в дупле. Не показывается она на свет, пока ворон летает.

 Пушкин А.С.

Уж небо осенью дышало,

 Уж реже солнышко блистало,

 Короче становился день,

 Лесов таинственная сень

 С печальным шумом обнажалась,

 Ложился на поля туман,

 Гусей крикливый караван

 Тянулся к югу: приближалась

 Довольно скучная пора;

 Стоял ноябрь уж у двора.

Купание медвежат" В.В. Бианки

Рассказ для детей

Наш знакомый охотник шёл берегом лесной реки и вдруг услышал громкий треск сучьев. Он испугался и влез на дерево. Из чащи вышли на берег большая бурая медведица, с ней два весёлых медвежонка и пестун - её годовалый сын, медвежья нянька.

Медведица села. Пестун схватил одного медвежонка зубами за шиворот и давай окунать его в речку. Медвежонок визжал и барахтался, но пестун не выпускал его, пока хорошенько не выполоскал в воде.

Другой медвежонок испугался холодной ванны и пустился удирать в лес. Пестун догнал его, надавал шлепков, а потом - в воду, как первого. Полоскал, полоскал его - да ненароком и выронил в воду. Медвежонок как заорёт! Тут в один миг подскочила медведица, вытащила сынишку на берег, а пестуну таких плюх надавала, что он, бедный, взвыл.\

Первая рыбка" Е. Пермяк

Юра жил в большой и дружной семье. Все в этой семье работали. Только один Юра не работал. Ему всего пять лет было.

Один раз поехала Юрина семья рыбу ловить и уху варить. Много рыбы поймали и всю бабушке отдали. Юра тоже одну рыбку поймал. Ерша. И тоже бабушке отдал. Для ухи.

 Сварила бабушка уху. Вся семья на берегу вокруг котелка уселась и давай уху нахваливать:

- От того наша уха вкусна, что Юра большущего ерша поймал. Потому наша уха жирна да навариста, что ершище жирнее сома.

А Юра хоть и маленький был, а понимал, что взрослые шутят. Велик ли навар от крохотного ершишки? Но он всё равно радовался. Радовался потому, что в большой семейной ухе была и его маленькая рыбка.

"Айога" - Нанайская народная сказка в переводе Д. Нагишкина

В роду Самаров жил один нанаец — Ла. Была у него дочка Айога. Красивая девочка. Все её очень любили. И сказал кто-то, что красивее Айоги ни в этом, ни в каком другом стойбище никого нет.

Айога загордилась. Стала рассматривать своё лицо. И понравилась сама себе. Смотрит, не может оторваться. Глядит,не наглядится. То в медный таз начищенный смотрится, то на своё отражение в воде.

Совсем стала Айога ленивая. Всё любуется собой.

Вот однажды говорит ей мать:

— Пойди, принеси воды, Айога!

Дочка отвечает:

— Я в воду упаду.

— А ты за куст держись, — говорит ей мать.

— Куст оборвётся! — отвечает Айога.

— А ты за крепкий куст возьмись.

— Руки поцарапаю.

Мать говорит ей тогда:

— Рукавицы надень.

— Изорвутся, — говорит Айога. А сама всё в медный таз смотрится, какая она красивая.

— Так зашей рукавицы иголкой.

— Иголка сломается!

— Возьми толстую иголку, — говорит отец.

— Палец уколю! — отвечает дочка.

— Напёрсток надень из крепкой ровдуги.

— Напёрсток прорвётся.

Тут соседская девочка говорит матери Айоги:

— Я схожу за водой, мать.

Пошла и принесла воды.

Замесила мать тесто, сделала лепёшки, на раскалённом очаге испекла. Увидела Айога лепёшки. Кричит:

— Дай мне лепёшку, мать!

— Горячая она. Руки обожжёшь, — отвечает мать.

— Я рукавицы надену, — говорит Айога.

— Рукавицы мокрые.

— Я их на солнце высушу.

— Покоробятся они, — отвечает мать.

— Я их мялкой разомну.

— Руки заболят, — отвечает мать. — Зачем тебе трудиться, красоту свою портить? Лучше я лепёшку той девочке отдам, которая рук своих не жалеет.

Взяла мать лепёшку и отдала соседской девочке. Рассердилась Айога. Пошла за дверь, на реку. Смотрит на своё отражение в воде. А соседская девочка жуёт лепёшку. Стала Айога на девочку оглядываться. Шея у неё вытянулась — длинная стала.

Говорит девочка Айоге:

— Возьми лепёшку. Мне не жалко!

Совсем разозлилась Айога. Зашипела. Замахала руками, пальцы растопырила, побелела вся от злости — так замахала, что руки у неё в крылья превратились.

— Не надо мне ничего-го-го! — кричит.

Не удержалась на берегу, бултыхнулась Айога в воду и превратилась в гуся. Плавает и кричит:

— Ах, какая я красивая! Го-го-го! Ах, какая я красивая!..

Плавала-плавала, пока по-нанайски говорить не разучилась. Все слова забыла.

Только имя своё не забыла, чтобы с кем-нибудь её, красавицу, не спутали, и кричит, чуть людей завидит.

— Ай-ога-га-га! Ай-ога-га-га!

Николай Рубцов

 ПРО ЗАЙЦА

     Заяц в лес бежал по лугу.

     Я из лесу шел домой, —

     Бедный заяц с перепугу

     Так и сел передо мной!

     Так и обмер, бестолковый,

     Но, конечно, в тот же миг

     Поскакал в лесок сосновый,

     Слыша мой веселый крик.

     И еще, наверно, долго

     С вечной дрожью в тишине

     Думал где-нибудь под елкой

     О себе и обо мне.

     Думал, горестно вздыхая,

     Что друзей-то у него

     После дедушки Мазая

     Не осталось никого.

Слон (Александр Куприн)

Маленькая девочка нездорова. Каждый день к ней ходит доктор Михаил Петрович, которого она знает уже давно-давно. А иногда он приводит с собою еще двух докторов, незнакомых. Они переворачивают девочку на спину и на живот, слушают что-то, приложив ухо к телу, оттягивают вниз нижнее веко и смотрят. При этом они как-то важно посапывают, лица у них строгие, и говорят они между собою на непонятном языке. Потом переходят из детской в гостиную, где их дожидается мама. Самый главный доктор - высокий, седой, в золотых очках - рассказывает ей о чем-то серьезно и долго. Дверь не закрыта, и девочке с ее кровати все видно и слышно. Многого она не понимает, но знает, что речь идет о ней. Мама глядит на доктора большими, усталыми, заплаканными глазами. Прощаясь, главный доктор говорит громко:

 - Главное, - не давайте ей скучать. Исполняйте все ее капризы.

 - Ах, доктор, но она ничего не хочет!

- Ну, не знаю... вспомните, что ей нравилось раньше, до болезни. Игрушки... какие-нибудь лакомства...

- Нет, нет, доктор, она ничего не хочет...

 - Ну, постарайтесь ее как-нибудь развлечь... Ну, хоть чем-нибудь... Даю вам честное слово, что если вам удастся ее рассмешить, развеселить, - то это будет лучшим лекарством. Поймите же, что ваша дочка больна равнодушием к жизни, и больше ничем... До свидания, сударыня.

 - Милая Надя, милая моя девочка, - говорит мама, - не хочется ли тебе чего-нибудь? - Нет, мама, ничего не хочется.

 - Хочешь, я посажу к тебе на постельку всех твоих кукол. Мы поставим креслица, диван, столик и чайный прибор. Куклы будут пить чай и разговаривать о погоде и о здоровье своих детей.

 - Спасибо, мама... Мне не хочется... Мне скучно...

 - Ну, хорошо, моя девочка, не надо кукол. А может быть, позвать к тебе Катю или Женечку? Ты ведь их так любишь.

 - Не надо, мама. Правда же, не надо. Я ничего, ничего не хочу. Мне так скучно!

 - Хочешь, я тебе принесу шоколаду?

 Но девочка не отвечает и смотрит в потолок неподвижными, невеселыми глазами. У нее ничего не болит и даже нет жару. Но она худеет и слабеет с каждым днем. Что бы с ней ни делали, ей все равно, и ничего ей не нужно. Так лежит она целые дни и целые ночи, тихая, печальная. Иногда она задремлет на полчаса, но и во сне ей видится что-то серое, длинное, скучное, как осенний дождик.

 Когда из детской отворена дверь в гостиную, а из гостиной дальше в кабинет, то девочка видит папу. Папа ходит быстро из угла в угол и все курит, курит. Иногда он приходит в детскую, садится на край постельки и тихо поглаживает Надины ноги. Потом вдруг встает и отходит к окну. Он что-то насвистывает, глядя на улицу, но плечи у него трясутся. Затем он торопливо прикладывает платок к одному глазу, к другому и, точно рассердись, уходит к себе в кабинет. Потом он опять бегает из угла в угол и все... курит, курит, курит... И кабинет от табачного дыма делается весь синий.

 Но однажды утром девочка просыпается немного бодрее, чем всегда. Она что-то видела во сне, но никак не может вспомнить, что именно, и смотрит долго и внимательно в глаза матери.

 - Тебе что-нибудь нужно? - спрашивает мама.

 Но девочка вдруг вспоминает свой сон и говорит шепотом, точно по секрету:

- Мама... а можно мне... слона? Только не того, который нарисован на картинке... Можно?

 - Конечно, моя девочка, конечно, можно.

 Она идет в кабинет и говорит папе, что девочка хочет слона. Папа тотчас же надевает пальто и шляпу и куда-то уезжает. Через полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это большой серый слон, который сам качает головою и машет хвостом; на слоне красное седло, а на седле золотая палатка и в ней сидят трое маленьких человечков. Но девочка глядит на игрушку так же равнодушно, как на потолок и на стены, и говорит вяло:

 - Нет. Это совсем не то. Я хотела настоящего, живого слона, а этот мертвый.

 - Ты погляди только, Надя, - говорит папа. - Мы его сейчас заведем, и он будет совсем, совсем как живой.

 Слона заводят ключиком, и он, покачивая головой и помахивая хвостом, начинает переступать ногами и медленно идет по столу. Девочке это совсем не интересно и даже скучно, но, чтобы не огорчить отца, она шепчет кротко:

 - Я тебя очень, очень благодарю, милый папа. Я думаю, ни у кого нет такой интересной игрушки... Только... помнишь... ведь ты давно обещал свозить меня в зверинец посмотреть на настоящего слона... и ни разу не повез...

 - Но, послушай же, милая моя девочка, пойми, что это невозможно. Слон очень большой, он до потолка, он не поместится в наших комнатах... И потом, где я его достану?

 - Папа, да мне не нужно такого большого... Ты мне привези хоть маленького, только живого. Ну, хоть вот, вот такого... Хоть слоненышка.

 - Милая девочка, я рад все для тебя сделать, но этого я не могу. Ведь это все равно как если бы ты вдруг мне сказала: папа, достань мне с неба солнце.

 Девочка грустно улыбается.

 - Какой ты глупый, папа. Разве я не знаю, что солнце нельзя достать, потому что оно жжется. И луну тоже нельзя. Нет, мне бы слоника... настоящего.

 И она тихо закрывает глаза и шепчет:

 - Я устала... Извини меня, папа...

 Папа хватает себя за волосы и убегает в кабинет. Там он некоторое время мелькает из угла в угол. Потом решительно бросает на пол недокуренную папиросу (за что ему всегда достается от мамы) и кричит горничной:

 - Ольга! Пальто и шляпу!

 В переднюю выходит жена.

 - Ты куда, Саша? - спрашивает она.

 Он тяжело дышит, застегивая пуговицы пальто.

 - Я сам, Машенька, не знаю куда... только, кажется, я сегодня к вечеру и в самом деле приведу сюда, к нам, настоящего слона.

 Жена смотрит на него тревожно.

 - Милый, здоров ли ты? Не болит ли у тебя голова? Может быть, ты плохо спал сегодня?

- Я совсем не спал, - отвечает он сердито. - Я вижу, ты хочешь спросить, не сошел ли я с ума? Покамест нет еще. До свиданья! Вечером все будет видно.

 И он исчезает, громко хлопнув входной дверью.  Через два часа он сидит в зверинце, в первом ряду, и смотрит, как ученые звери по приказанию хозяина выделывают разные штуки. Умные собаки прыгают, кувыркаются, танцуют, поют под музыку, складывают слова из больших картонных букв. Обезьянки - одни в красных юбках, другие в синих штанишках - ходят по канату и ездят верхом на большом пуделе. Огромные рыжие львы скачут сквозь горящие обручи. Неуклюжий тюлень стреляет из пистолета. Под конец выводят слонов. Их три: один большой, два совсем маленькие, карлики, но все-таки ростом куда больше, чем лошадь. Странно смотреть, как эти громадные животные, на вид такие неповоротливые и тяжелые, исполняют самые трудные фокусы, которые не под силу и очень ловкому человеку. Особенно отличается самый большой слон. Он становится сначала на задние лапы, садится, становится на голову, ногами вверх, ходит по деревянным бутылкам, ходит по катящейся бочке, переворачивает хоботом страницы большой картонной книги и, наконец, садится за стол и, повязавшись салфеткой, обедает, совсем как благовоспитанный мальчик.

 Представление оканчивается. Зрители расходятся. Надин отец подходит к толстому немцу, хозяину зверинца. Хозяин стоит за дощатой перегородкой и держит во рту большую черную сигару.

 - Извините, пожалуйста, - говорит Надин отец. - Не можете ли вы отпустить вашего слона ко мне домой на некоторое время?

 Немец от удивления широко открывает глаза и даже рот, отчего сигара падает на землю. Он, кряхтя, нагибается, подымает сигару, вставляет ее опять в рот и только тогда произносит:

 - Отпустить? Слона? Домой? Я вас не понимаю.

По глазам немца видно, что он тоже хочет спросить, не болит ли у Надиного отца голова... Но отец поспешно объясняет, в чем дело: его единственная дочь, Надя, больна какой-то странной болезнью, которой даже доктора не понимают как следует. Она лежит уж месяц в кроватке, худеет, слабеет с каждым днем, ничем не интересуется, скучает и потихоньку гаснет. Доктора велят ее развлекать, но ей ничто не нравится; велят исполнять все ее желания, но у нее нет никаких желаний. Сегодня она захотела видеть живого слона. Неужели это невозможно сделать?

 И он добавляет дрожащим голосом, взявши немца за пуговицу пальто:

 - Ну вот... Я, конечно, надеюсь, что моя девочка выздоровеет. Но... спаси бог... вдруг ее болезнь окончится плохо... вдруг девочка умрет?.. Подумайте только: ведь меня всю жизнь будет мучить мысль, что я не исполнил ее последнего желания!..

 Немец хмурится и в раздумье чешет мизинцем левую бровь. Наконец он спрашивает:

 - Гм... А сколько вашей девочке лет?

 - Шесть.

 - Гм... Моей Лизе тоже шесть. Гм... Но, знаете, вам это будет дорого стоить. Придется привести слона ночью и только на следующую ночь увести обратно. Днем нельзя. Соберется публикум, и сделается один скандал... Таким образом выходит, что я теряю целый день, и вы мне должны возвратить убыток.

 - О, конечно, конечно... не беспокойтесь об этом...

 - Потом: позволит ли полиция водить один слон в один дом?

- Я это устрою. Позволит.

 - Еще один вопрос: позволит ли хозяин вашего дома вводить в свой дом один слон?

 - Позволит. Я сам хозяин этого дома.

 - Ага! Это еще лучше. И потом еще один вопрос: в котором этаже вы живете?

 - Во втором.

- Гм... Это уже не так хорошо... Имеете ли вы в своем доме широкую лестницу, высокий потолок, большую комнату, широкие двери и очень крепкий пол? Потому что мой Томми имеет высоту три аршина и четыре вершка, а в длину четыре аршин. Кроме того, он весит сто двенадцать пудов.  Надин отец задумывается на минуту.

- Знаете ли что? - говорит он. - Поедем сейчас ко мне и рассмотрим все на месте. Если надо, я прикажу расширить проход в стенах.

- Очень хорошо! - соглашается хозяин зверинца.

В белой попоне он важно шагает по самой середине улицы, покачивает головой и то свивает, то развивает хобот. Вокруг него, несмотря на поздний час, большая толпа. Но слон не обращает на нее внимания: он каждый день видит сотни людей в зверинце. Только один раз он немного рассердился.

 Какой-то уличный мальчишка подбежал к нему под самые ноги и начал кривляться на потеху зевакам.  Тогда слон спокойно снял с него хоботом шляпу и перекинул ее через соседний забор, утыканный гвоздями.

 Городовой идет среди толпы и уговаривает ее:

 - Господа, прошу разойтись. И что вы тут находите такого необыкновенного? Удивляюсь! Точно не видали никогда живого слона на улице.

 Подходят к дому. На лестнице, так же как и по всему пути слона, до самой столовой, все двери растворены настежь, для чего приходилось отбивать молотком дверные щеколды. Точно так же делалось однажды, когда в дом вносили большую чудотворную икону.

 Но перед лестницей слон останавливается в беспокойстве и упрямится.

 - Надо дать ему какое-нибудь лакомство... - говорит немец. - Какой-нибудь сладкий булка или что... Но... Томми!.. Ого-го!.. Томми!

 Надин отец бежит в соседнюю булочную и покупает большой круглый фисташковый торт. Слон обнаруживает желание проглотить его целиком вместе с картонной коробкой, но немец дает ему всего четверть. Торт приходится по вкусу Томми, и он протягивает хобот за вторым ломтем. Однако немец оказывается хитрее. Держа в руке лакомство, он подымается вверх со ступеньки на ступеньку, и слон с вытянутым хоботом, с растопыренными ушами поневоле следует за ним. На площадке Томми получает второй кусок.

 Таким образом его приводят в столовую, откуда заранее вынесена вся мебель, а пол густо застлан соломой... Слона привязывают за ногу к кольцу, ввинченному в пол. Кладут перед ним свежей моркови, капусты и репы. Немец располагается рядом, на диване. Тушат огни, и все ложатся спать.  На другой день девочка просыпается чуть свет в прежде всего спрашивает:

- А что же слон? Он пришел?

 - Пришел, - отвечает мама, - но только он велел, чтобы Надя сначала умылась, а потом съела яйцо всмятку и выпила горячего молока.

 - А он добрый?

 - Он добрый. Кушай, девочка. Сейчас мы пойдем к нему.

- А он смешной?

- Немножко. Надень теплую кофточку.

 Яйцо быстро съедено, молоко выпито. Надю сажают в ту самую колясочку, в которой она ездила, когда была еще такой маленькой, что совсем не умела ходить, и везут в столовую.

 Слон оказывается гораздо больше, чем думала Надя, когда разглядывала его на картинке. Ростом он только чуть-чуть пониже двери, а в длину занимает половину столовой. Кожа на нем грубая, в тяжелых складках. Ноги толстые, как столбы. Длинный хвост с чем-то вроде помела на конце. Голова в больших шишках. Уши большие, как лопухи, и висят вниз. Глаза совсем крошечные, но умные и добрые. Клыки обрезаны. Хобот - точно длинная змея и оканчивается двумя ноздрями, а между ними подвижной, гибкий палец. Если бы слон вытянул хобот во всю длину, то наверно достал бы он им до окна.

 Девочка вовсе не испугана. Она только немножко поражена громадной величиной животного. Зато нянька, шестнадцатилетняя Поля, начинает визжать от страха.

Хозяин слона, немец, подходит к колясочке и говорит:

 - Доброго утра, барышня. Пожалуйста, не бойтесь. Томми очень добрый и любит детей.

 Девочка протягивает немцу свою маленькую бледную ручку.

- Здравствуйте, как вы поживаете? - отвечает она. - Я вовсе ни капельки не боюсь. А как его зовут?

- Томми.  - Здравствуйте, Томми, - произносит девочка и кланяется головой. Оттого, что слон такой большой, она не решается говорить ему на "ты". - Как вы спали эту ночь?

 Она и ему протягивает руку. Слон осторожно берет и пожимает ее тоненькие пальчики своим подвижным сильным пальцем и делает это гораздо нежнее, чем доктор Михаил Петрович. При этом слон качает головой, а его маленькие глаза совсем сузились, точно смеются.

- Ведь он все понимает? - спрашивает девочка немца.  - О, решительно все, барышня!

 - Но только он не говорит?

 - Да, вот только не говорит. У меня, знаете, есть тоже одна дочка, такая же маленькая, как и вы. Ее зовут Лиза. Томми с ней большой, очень большой приятель.

 - А вы, Томми, уже пили чай? - спрашивает девочка слона.

 Слон опять вытягивает хобот и дует в самое лицо девочки теплым сильным дыханием, отчего легкие волосы на голове девочки разлетаются во все стороны.

 Надя хохочет и хлопает в ладоши. Немец густо смеется. Он сам такой большой, толстый и добродушный, как слон, и Наде кажется, что они оба похожи друг на друга. Может быть, они родня?

 - Нет, он не пил чаю, барышня. Но он с удовольствием пьет сахарную воду. Также он очень любит булки.

 Приносят поднос с булками. Девочка угощает слона. Он ловко захватывает булку своим пальцем и, согнув хобот кольцом, прячет ее куда-то вниз под голову, где у него движется смешная, треугольная, мохнатая нижняя губа. Слышно, как булка шуршит о сухую кожу. То же самое Томми проделывает с другой булкой, и с третьей, и с четвертой, и с пятой и в знак благодарности кивает головой, и его маленькие глазки еще больше суживаются от удовольствия. А девочка радостно хохочет.

 Когда все булки съедены, Надя знакомит слона со своими куклами:

 - Посмотрите, Томми, вот эта нарядная кукла - это Соня. Она очень добрый ребенок, но немножко капризна и не хочет есть суп. А это Наташа - Сонина дочь. Она уже начинает учиться и знает почти все буквы. А вот это - Матрешка. Это моя самая первая кукла. Видите, у нее нет носа, и голова приклеена, и нет больше волос. Но все-таки нельзя же выгонять из дому старушку. Правда, Томми? Она раньше была Сониной матерью, а теперь служит у нас кухаркой. Ну, так давайте играть, Томми: вы будете папой, а я мамой, а это будут наши дети.

 Томми согласен. Он смеется, берет Матрешку за шею и тащит к себе в рот. Но это только шутка. Слегка пожевав куклу, он опять кладет ее девочке на колени, правда немного мокрую и помятую.

 Потом Надя показывает ему большую книгу с картинками и объясняет:

 - Это лошадь, это канарейка, это ружье... Вот клетка с птичкой, вот ведро, зеркало, печка, лопата, ворона... А это вот, посмотрите, это слон! Правда, совсем не похоже? Разве же слоны бывают такие маленькие, Томми?

 Томми находит, что таких маленьких слонов никогда не бывает на свете. Вообще ему эта картинка не нравится. Он захватывает пальцем край страницы и переворачивает ее.

 Наступает час обеда, но девочку никак нельзя оторвать от слона. На помощь приходит немец:

 - Позвольте, я все это устрою. Они пообедают вместе.

 Он приказывает слону сесть. Слон послушно садится, отчего пол во всей квартире сотрясается и дребезжит посуда в шкафу, а у нижних жильцов сыплется с потолка штукатурка. Напротив его садится девочка. Между ними ставят стол. Слону подвязывают скатерть вокруг шеи, и новые друзья начинают обедать. Девочка ест суп из курицы и котлетку, а слон - разные овощи и салат. Девочке дают крошечную рюмку хересу, а слону - теплой воды со стаканом рома, и он с удовольствием вытягивает этот напиток хоботом из миски. Затем они получают сладкое - девочка чашку какао, а слон половину торта, на этот раз орехового. Немец в это время сидит с папой в гостиной и с таким же наслаждением, как и слон, пьет пиво, только в большем количестве.

 После обеда приходят какие-то папины знакомые, их еще в передней предупреждают о слоне, чтобы они не испугались. Сначала они не верят, а потом, увидев Томми, жмутся к дверям.

 - Не бойтесь, он добрый! - успокаивает их девочка.

 Но знакомые поспешно уходят в гостиную и, не просидев и пяти минут, уезжают.

 Наступает вечер. Поздно. Девочке пора спать. Однако ее невозможно оттащить от слона. Она так и засыпает около него, и ее уже сонную отвозят в детскую. Она даже не слышит, как ее раздевают.

 В эту ночь Надя видит во сне, что она женилась на Томми, и у них много детей, маленьких, веселых слоняток. Слон, которого ночью отвели в зверинец, тоже видит во сне милую, ласковую девочку. Кроме того, ему снятся большие торты, ореховые и фисташковые, величиною с ворота...

 Утром девочка просыпается бодрая, свежая и, как в прежние времена, когда она была еще здорова, кричит на весь дом, громко и нетерпеливо:

- Мо-лоч-ка!

 Услышав этот крик, мама радостно крестится у себя в спальне.

 Но девочка тут же вспоминает о вчерашнем и спрашивает:  - А слон?

 Ей объясняют, что слон ушел домой по делам, что у него есть дети, которых нельзя оставлять одних, что он просил кланяться Наде и что он ждет ее к себе в гости, когда она будет здорова.

 Девочка хитро улыбается и говорит:

 - Передайте Томми, что я уже совсем здорова!

   Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

     Meдведко

     - Барин, хотите вы взять медвежонка? - предлагал мне мой кучер Андрей.

     - А где он?

     - Да у соседей. Им знакомые охотники подарили. Славный такой медвежонок, всего недель трех. Забавный зверь, одним словом.

     - Зачем же соседи отдают, если он славный?

     - Кто их знает. Я видел медвежонка: не больше рукавицы. И так смешно переваливает.

     Я жил на Урале, в уездном городе. Квартира была большая. Отчего же и не взять медвежонка? В самом деле, зверь забавный. Пусть поживет, а там увидим, что с ним делать.

     Сказано - сделано. Андрей отправился к соседям и через полчаса принес крошечного медвежонка, который действительно был не больше его рукавицы, с той разницей, что эта живая рукавица так забавно ходила на своих четырех ногах и еще забавнее таращила такие милые синие глазенки.

     За медвежонком пришла целая толпа уличных ребятишек, так что пришлось затворить ворота. Попав в комнаты, медвежонок нимало не смутился, а напротив, почувствовал себя очень свободно, точно пришел домой. Он спокойно все осмотрел, обошел вокруг стен, все обнюхал, кое-что попробовал своей черной лапкой и, кажется, нашел, что все в порядке.

     Мои гимназисты натащили ему молока, булок, сухарей. Медвежонок принимал все как должное и, усевшись в уголке на задние лапы, приготовился закусить.

     Он делал все с необыкновенной комичной важностью.

     - Медведко, хочешь молочка?

     - Медведко, вот сухарики.

     - Медведко!..

     Пока происходила вся эта суета, в комнату незаметно вошла моя охотничья собака, старый рыжий сеттер. Собака сразу почуяла присутствие какого-то неизвестного зверя, вытянулась, ощетинилась, и не успели мы оглянуться, как она уже сделала стойку над маленьким гостем. Нужно было видеть картину: медвежонок забился в уголок, присел на задние лапки и смотрел на медленно подходившую собаку такими злыми глазенками.

     Собака была старая, опытная, и поэтому она не бросилась сразу, а долго смотрела с удивлением своими большими глазами на непрошеного гостя, - эти комнаты она считала своими, а тут вдруг забрался неизвестный зверь, засел в угол и смотрит на нее как ни в чем не бывало.

     Я видел, как сеттер начал дрожать от волнения, и приготовился схватить его. Если бы он бросился на малютку медвежонка! Но вышло совсем другое, чего никто не ожидал. Собака посмотрела на меня, точно спрашивая согласия, и подвигалась вперед медленными, рассчитанными шагами. До медвежонка оставалось всего каких-нибудь пол-аршина, но собака не решалась сделать последнего шага, а только еще сильнее вытянулась и сильно потянула в себя воздух: она желала, по собачьей привычке, сначала обнюхать неизвестного врага.

     Но именно в этот критический момент маленький гость размахнулся и мгновенно ударил собаку правой лапой прямо по морде. Вероятно, удар был очень силен, потому что собака отскочила и завизжала.

     - Вот так молодец Медведко! - одобрили гимназисты. - Такой маленький и ничего не боится...

     Собака была сконфужена и незаметно скрылась в кухню.

     Медвежонок преспокойно съел молоко и булку, а потом забрался ко мне на колени, свернулся клубочком и замурлыкал, как котенок.

     - Ах, какой он милый! - повторили гимназисты в один голос. - Мы его оставим у нас жить... Он такой маленький и ничего не может сделать.

     - Что ж, пусть его поживет, - согласился я, любуясь притихшим зверьком.

     Да и как было не любоваться! Он так мило мурлыкал, так доверчиво лизал своим черным языком мои руки и кончил тем, что заснул у меня на руках, как маленький ребенок.

     * * *

     Медвежонок поселился у меня и в течение целого дня забавлял публику, как больших, так и маленьких. Он так забавно кувыркался, все желал видеть и везде лез. Особенно его занимали двери. Подковыляет, запустит лапу и начинает отворять. Если дверь не отворялась, он начинал забавно сердиться, ворчал и принимался грызть дерево своими острыми, как белые гвоздики, зубами.

     Меня поражала необыкновенная подвижность этого маленького увальня и его сила. В течение этого дня он обошел решительно весь дом, и, кажется, не оставалось такой вещи, которой он не осмотрел бы, не понюхал и не полизал.

     Наступила ночь. Я оставил медвежонка у себя в комнате. Он свернулся клубочком на ковре и сейчас же заснул.

     Убедившись, что он успокоился, я загасил лампу и тоже приготовился спать. Не прошло четверти часа, как я стал засыпать, но в самый интересный момент мой сон был нарушен: медвежонок пристроился к двери в столовую и упорно хотел ее отворить. Я оттащил его раз и уложил на старое место. Не прошло получаса, как повторилась та же история. Пришлось вставать и укладывать упрямого зверя во второй раз. Через полчаса - то же... Наконец мне это надоело, да и спать хотелось. Я отворил дверь кабинета и пустил медвежонка в столовую. Все наружные двери и окна были заперты, следовательно, беспокоиться было нечего.

     Но мне и в этот раз не привелось уснуть. Медвежонок забрался в буфет и загремел тарелками. Пришлось вставать и вытаскивать его из буфета, причем медвежонок ужасно рассердился, заворчал, начал вертеть головой и пытался укусить меня за руку. Я взял его за шиворот и отнес в гостиную. Эта возня начинала мне надоедать, да и вставать на другой день нужно было рано.

     Впрочем, я скоро уснул, позабыв о маленьком госте.

     Прошел, может быть, какой-нибудь час, как страшный шум в гостиной заставил меня вскочить. В первую минуту я не мог сообразить, что такое случилось, и только потом все сделалось ясно: медвежонок разодрался с собакой, которая спала на своем обычном месте в передней.

     - Ну и зверина! - удивился кучер Андрей, разнимая воевавших.- Куда его мы теперь денем? - думал я вслух. - Он  никому не даст спать целую ночь.  - А к емназистам, - посоветовал Андрей. - Они его весьма даже уважают.

     Ну и пусть спит опять у них.

     Медвежонок был помещен в комнате гимназистов, которые были очень рады маленькому квартиранту.

     Было уже два часа ночи, когда весь дом успокоился.

     Я был очень рад, что избавился от беспокойного гостя и мог заснуть. Но не прошло часа, как все повскакали от страшного шума в комнате гимназистов.

     Там происходило что-то невероятное... Когда я прибежал в эту комнату и зажег спичку, все объяснилось.

     Посредине комнаты стоял письменный стол, покрытый клеенкой. Медвежонок по ножке стола добрался до клеенки, ухватил ее зубами, уперся лапами в ножку и принялся тащить что было мочи. Тащил, тащил, пока не стащил всю клеенку, вместе с ней - лампу, две чернильницы, графин с водой и вообще все, что было разложено на столе. В результате - разбитая лампа, разбитый графин, разлитые по полу чернила, а виновник всего скандала забрался в самый дальний угол; оттуда сверкали только одни глаза, как два уголька.

     Его пробовали взять, но он отчаянно защищался и даже успел укусить одного гимназиста.

     - Что мы будем делать с этим разбойником! - взмолился я. - Это все ты,

     Андрей, виноват.

     - Что же я, барин, сделал? - оправдывался кучер. - Я только сказал про медвежонка, а взяли-то вы. И емназисты даже весьма его одобряли.

     Словом, медвежонок не дал спать всю ночь.

     Следующий день принес новые испытания. Дело было летнее, двери оставались незапертыми, и он незаметно прокрался во двор, где ужасно напугал корову. Кончилось тем, что медвежонок поймал цыпленка и задавил его.

     Поднялся целый бунт. Особенно негодовала кухарка, жалевшая цыпленка. Она накинулась на кучера, и дело чуть не дошло до драки.

     На следующую ночь, во избежание недоразумений, беспокойный гость был заперт в чулан, где ничего не было, кроме ларя с мукой. Каково же было негодование кухарки, когда на следующее утро она нашла медвежонка в ларе: он отворил тяжелую крышку и спал самым мирным образом прямо в муке. Огорченная кухарка даже расплакалась и стала требовать расчета.

     - Житья нет от поганого зверя, - объясняла она. - Теперь к корове подойти нельзя, цыплят надо запирать... муку бросить... Нет, пожалуйте, барин, расчет.

     * * *

     Признаться сказать, я очень раскаивался, что взял медвежонка, и очень был рад, когда нашелся знакомый, который его взял.

     - Помилуйте, какой милый зверь! - восхищался он. - Дети будут рады. Для них - это настоящий праздник. Право, какой милый.

     - Да, милый... - соглашался я.

     Мы все вздохнули свободно, когда наконец избавились от этого милого зверя и когда весь дом пришел в прежний порядок.

     Но наше счастье продолжалось недолго, потому что мой знакомый возвратил медвежонка на другой же день. Милый зверь накуролесил на новом месте еще больше, чем у меня. Забрался в экипаж, заложенный молодой лошадью, зарычал.

     Лошадь, конечно, бросилась стремглав и сломала экипаж. Мы попробовали вернуть медвежонка на первое место, откуда его принес мой кучер, но там отказались принять его наотрез.

     - Что же мы будем с ним делать? - взмолился я, обращаясь к кучеру. - Я готов даже заплатить, только бы избавиться.

     На наше счастье, нашелся какой-то охотник, который взял его с удовольствием.

     О дальнейшей судьбе Медведка знаю только то, что он околел месяца через два.

Михаил Зощенко

ВЕЛИКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

 Когда мне было шесть лет, я не знал, что земля имеет форму шара.

 Но Степка, хозяйский сын, у родителей которого мы жили на даче,

объяснил мне, что такое земля. Он сказал:

 - Земля есть круг. И если пойти все прямо, то можно обогнуть всю зем-

лю, и все равно придешь в то самое место, откуда вышел.

 И когда я не поверил, Степка ударил меня по затылку и сказал:

 - Скорей я пойду в кругосветное путешествие с твоей сестренкой Лелей,

чем я возьму тебя. Мне не доставляет интереса с дураками путешествовать.

 Но мне хотелось путешествовать, и я подарил Степке перочинный ножик.

 Степке понравился ножик, и он согласился взять меня в кругосветное

путешествие.

 На огороде Степка устроил общее собрание путешественников. И там он

сказал мне и Леле:

 - Завтра, когда ваши родители уедут в город, а моя мамаша пойдет на

речку стирать, мы сделаем, что задумали. Мы пойдем все прямо и прямо,

пересекая горы и пустыни. И будем идти напрямик до тех пор, пока не вер-

немся сюда обратно, хотя бы на это у нас ушел целый год. Леля сказала:

 - А если, Степочка, мы встретим индейцев?

 - Что касается индейцев, - ответил Степа, - то индейские племена мы

будем брать в плен.

 - А которые не захотят идти в плен? - робко спросил я.

 - Которые не захотят, - ответил Степа, - тех мы и не будем брать в

плен.

 Леля сказала:

 - Из моей копилки я возьму три рубля. Я думаю, что нам хватит этих

денег.

 Степка сказал:

 - Три рубля нам безусловно хватит, потому что нам деньги нужны только

лишь на покупку семечек и конфет. Что касается еды, то мы по дорою будем

убивать мелких животных, и их нежное мясо мы будем жарить на костре.

 Степка сбегал в сарай и принес оттуда большой мешок из-под муки. И в

этот мешок мы стали собирать вещи, нужные для далеких путешествий. Мы

положили в мешок хлеб, и сахар, и кусочек сала, потом положили разную

посуду - тарелки, стаканы, вилки и ножи. Потом, подумавши, положили

цветные карандаши, волшебный фонарик, глиняный рукомойник и увеличи-

тельное стеклышко для зажигания костров. И, кроме того, запихали в мешок

два одеяла и подушку от тахты.

 Помимо этого, я приготовил три рогатки, удочку и сачок для ловли тро-

пических бабочек.

 И на другой день, когда наши родители уехали в город, а Степкина мать

ушла на речку полоскать белье, мы покинули нашу деревню Пески.

 Мы пошли по дороге через лес.

 Впереди бежала Степкина собачка Тузик. За ней шел Степка с громадным

мешком на голове. За Степкой шла Леля со скакалкой. И за Лелей с тремя

рогатками, сачком и удочкой шел я.

 Мы шли около часа.

 Наконец Степа сказал:

 - Мешок дьявольски тяжелый. И я один его не понесу. Пусть каждый по

очереди несет этот мешок.

 Тогда Леля взяла этот мешок и понесла его.

 Но она недолго несла, потому что выбилась из сил.

 Она бросила мешок на землю и сказала: А теперь пусть Минька понесет.

 Когда на меня взвалили этот мешок, я ахнул от удивления: до того этот

мешок оказался тяжелым.

 Но я еще больше удивился, когда зашагал с этим мешком по дороге. Меня

пригибало к земле, и я, как маятник, качался из стороны в сторону, пока

наконец, пройдя шагов десять, не свалился с этим мешком в канаву.

 Причем я свалился в канаву странным образом. Сначала упал в канаву

мешок, а вслед за мешком, прямо на все эти вещи, нырнул я. И хотя я был

легкий, тем не менее я ухитрился разбить все стаканы, почти все тарелки

и глиняный рукомойник.

 Леля и Степка умирали от смеха, глядя, как я барахтаюсь в канаве. И

поэтому они не рассердились на меня, узнав, какие убытки я причинил сво-

им падением.

 Степка свистнул собаку и хотел ее приспособить для ношения тяжестей.

Но из этого ничего не вышло, потому что Тузик не понимал, что мы от него

хотим. Да и мы плохо соображали, как нам под это приспособить Тузика.

 Воспользовавшись нашим раздумьем, Тузик прогрыз мешок и в одно мгно-

венье скушал все сало.

 Тогда Степка велел всем вместе нести этот мешок.

 Ухватившись за углы, мы понесли мешок. Но нести было неудобно и тяже-

ло. Тем не менее мы шли еще два часа. И наконец вышли из леса на лужай-

ку.

 Тут Степка решил сделать привал. Он сказал:

 - Всякий раз, когда мы будем отдыхать или когда будем ложиться спать,

я буду протягивать ноги в том направлении, в каком нам надо идти. Все

великие путешественники так поступали и благодаря этому не сбивались со

своего прямого пути.

 И Степка сел у дороги, протянув вперед ноги.

 Мы развязали мешок и начали закусывать.

 Мы ели хлеб, посыпанный сахарным песком.

 Вдруг над нами стали кружиться осы. И одна из них, желая, видимо,

попробовать мой сахар, ужалила меня в щеку. Вскоре моя щека вздулась,

как пирог. И я, по совету Степки, стал прикладывать к ней мох, сырую

землю и листья.

 Перед тем как пойти дальше, Степка выкинул из мешка почти все, что

там было, и мы пошли налегке.

 Я шел позади всех, скуля и хныча. Щека моя горела и пыла. Леля тоже

была не рада путешествию. Она вздыхала и мечтала о возвращении домой,

говоря, что дома тоже бывает хорошо.

 Но Степка запретил нам об этом и думать. Он сказал:

 - Каждого, кто захочет вернуться домой, я привяжу к дереву и оставлю

на съедение муравьям.

 Мы продолжали идти в плохом настроении.

 И только у Тузика настроение было ничего себе.

 Задрав хвост, он носился за птицами и своим лаем вносил излишний шум

в наше путешествие.

 Наконец стало темнеть.

 Степка бросил мешок на землю. И мы решили тут заночевать.

 Мы собрали хворосту для костра. И Степка извлек из мешка увеличи-

тельное стеклышко, чтобы разжечь костер.

 Но, не найдя на небе солнца, Степка приуныл. И мы тоже огорчились.

 И, покушав хлеба, легли в темноте.

 Степка торжественно лег ногами вперед, говоря, что утром нам будет

ясно, в какую сторону идти.

 Степка захрапел. И Тузик тоже засопел носом. Но мы с Лелей долго не

могли заснуть. Нас пугал темный лес и шум деревьев. Сухую ветку над го-

ловой Леля вдруг приняла за змею и от ужаса завизжала.

 А упавшая шишка с дерева напугала меня до того, что я подскочил на

земле, как мячик.

 Наконец мы задремали.

 Я проснулся оттого, что Леля теребила меня за плечи. Было раннее ут-

ро. И солнце еще не взошло.

 Леля шепотом сказала мне:

 - Минька, пока Степка спит, давай повернем его ноги в обратную сторо-

ну. А то он заведет нас куда Макар телят не гонял.

 Мы посмотрели на Степку. Он спал с блаженной улыбкой.

 Мы с Лелей ухватились за его ноги и в одно мгновенье повернули их в

обратную сторону, так что Степкина голова описала полукруг.

 Но от этого Степка не проснулся.

 Он только застонал во сне и замахал руками, бормоча: "Эй, сюда, ко

мне..."

 Наверное, ему снилось, что на него напали индейцы и он зовет нас на

помощь.

 Мы стали ждать, когда Степка проснется.

 Он проснулся с первыми лучами солнца и, посмотрев на свои ноги, ска-

зал:

 - Хороши бы мы были, если б я лег ногами куда попало. Вот мы бы и не

знали, в какую сторону нам идти. А теперь благодаря моим ногам всем нам

ясно, что надо идти туда.

 И Степка махнул рукой по направлению дороги, по которой мы шли вчера.

 Мы покушали хлеба и двинулись в путь.

 Дорога была знакома. И Степка то и дело раскрывал рот от удивления.

Тем не менее он сказал:

 - Кругосветное путешествие тем и отличается от других путешествий,

что все повторяется, так как земля есть круг.

 Позади раздался скрип колес. Это какой-то дяденька ехал на телеге.

 Степка сказал:

 - Для быстроты путешествия и чтоб скорей обогнуть землю, не худо бы

нам сесть в эту телегу.

 Мы стали проситься, чтоб нас подвезли. Добродушный дяденька остановил

телегу и позволил нам в нее сесть.

 Мы быстро покатили. И ехали не больше часа.

 Вдруг впереди показалась наша деревня Пески.

 Степка, раскрыв рот из изумленья, сказал:

 - Вот деревня, в аккурат похожая на нашу деревню Пески. Это бывает во

время кругосветных путешествий.

 Но Степка еще больше изумился, когда мы подъехали к пристани.

 Мы вылезли из телеги.

 Сомненья не оставалось - это была наша пристань, К к ней только что

подошел пароход.

 Степка прошептал:

 - Неужели же мы обогнули землю?

 Леля фыркнула, и я тоже засмеялся.

 Но тут мы увидели на пристани наших родителей и нашу бабушку - они

только что сошли с парохода.

 И рядом с ними мы увидели нашу няньку, которая с плачем что-то гово-

рила.

 Мы побежали к родителям.

 И родители засмеялись от радости, что увидели нас.

 Нянька сказала:

 - Ах, дети, а я думала, что вы вчера потонули.

 Леля сказала:

 - Если бы мы вчера потонули, то мы бы не могли отправиться в кругос-

ветное путешествие.

 Мама воскликнула:

 - Что я слышу! Их надо наказать.

 Папа сказал:

 - Все хорошо, что хорошо кончается.

 Бабушка, сорвав ветку, сказала:

 - Я предлагаю выпороть детей. Миньку пусть выпорет мама. А Лелю я бе-

ру на себя.

 Папа сказал:

 - Порка - это старый метод воспитания детей. И это не приносит

пользы. Дети небось и без порки поняли, какую глупость они совершили.

 Мама, вздохнув, сказала:

 - У меня дурацкие дети. Идти в кругосветное путешествие, не зная таб-

лицы умножения и географии, - ну что это такое!

 Папа сказал:

 - Мало знать географию и таблицу умножения. Чтоб идти в кругосветное

путешествие, надо иметь высшее образование в размере пяти курсов. Надо

знать все, что там преподают, включая космографию. А те, которые пуска-

ются в дальний путь без этих знаний, приходят к печальным результатам,

достойным сожаления.

 С этими словами мы пришли домой. И сели обедать. И наши родители сме-

ялись и ахали, слушая наши рассказы о вчерашнем приключении.

 Что касается Степки, то его мамаша заперла в бане, и там наш великий

путешественник просидел целый день.

 А на другой день мамаша его выпустила. И мы с ним стали играть как ни

в чем не бывало.

 Остается еще сказать несколько слов о Тузике.

 Тузик бежал за телегой целый час и очень переутомился.

 Прибежав домой, он забрался в сарай и там спал до вечера.

 А вечером, покушав, снова заснул, и что он видел во сне - остается

покрытым мраком неизвестности.

 Что касается меня, то во сне я увидел тигра, которого я убил выстре-

лом из рогатки.

Сказка «Садко»

Сказка-былина

В славном в Нове-граде

 Как был Садко-купец, богатый гость.

 А прежде у Садка имущества не было:

 Одни были гусельки яровчаты;

 По пирам ходил-играл Садко.

Садка день не зовут на почестей пир,

 Другой не зовут на почестен пир

 И третий не зовут на почестен пир,

 По том Садко соскучился.

 Как пошел Садко к Ильмень-озеру,

 Садился на бел-горюч камень

 И начал играть в гусельки яровчаты.

 Как тут-то в озере вода всколыбалася,

 Тут-то Садко перепался,

 Пошел прочь от озера во свой во Новгород.

Садка день не зовут на почестен пир,

 Другой не зовут на почестен пир

 И третий не зовут на почестен пир,

 По том Садко соскучился.

 Как пошел Садко к Ильмень-озеру,

 Садился на бел-горюч камень

 И начал играть в гусельки яровчаты.

 Как тут-то в озере вода всколыбалася,

 Тут-то Садко перепался,

 Пошел прочь от озера во свой во Новгород.

Садка день не зовут на почестен пир,

 Другой не зовут на почестен пир

 И третий не зовут на почестен пир,

 По том Садко соскучился.

 Как пошел Садко к Ильмень-озеру,

 Садился на бел-горюч камень

 И начал играть в гусельки яровчаты.

 Как тут-то в озере вода всколыбалася,

 Показался царь морской,

 Вышел со Ильмени со озера,

 Сам говорил таковы слова:

 - Ай же ты, Садко новгородский!

 Не знаю, чем буде тебя пожаловать

 За твои за утехи за великие,

 За твою-то игру нежную:

 Аль бессчетной золотой казной?

 А не то ступай во Новгород

 И ударь о велик заклад,

 Заложи свою буйну голову

 И выряжай с прочих купцов

 Лавки товара красного

 И спорь, что в Ильмень-озере

 Есть рыба - золоты перья.

 Как ударишь о велик заклад,

 И поди свяжи шелковой невод

 И приезжай ловить в Ильмень-озеро:

 Дам три рыбины - золота перья.

 Тогда ты, Садко, счастлив будешь!

 Пошел Садко от Ильменя от озера,

 Как приходил Садко во свой во Новгород,

 Позвали Садка на почестен пир.

 Как тут Садко новогородский

 Стал играть в гусельки яровчаты;

 Как тут стали Садка попаивать,

 Стали Садку поднашивать,

 Как тут-то Садко стал похвастывать:

 - Ай же вы, купцы новогородские!

 Как знаю чудо-чудное в Ильмень-озере:

 А есть рыба - золоты перья в Ильмень-озере!

Как тут-то купцы новогородские

 Говорят ему таковы слова:

 - Не знаешь ты чуда-чудного,

 Не может быть в Ильмень-озере рыбы - золоты перья.

- Ай же вы, купцы новогородские!

 О чем же бьете со мной о велик заклад?

 Ударим-ка о велик заклад:

 Я заложу свою буйну голову,

 А вы залагайте лавки товара красного.

 Три купца повыкинулись,

 Заложили по три лавки товара красного,

 Как тут-то связали невод шелковой

 И поехали ловить в Ильмень-озеро.

 Закинули тоньку в Ильмень-озеро,

 Добыли рыбку - золоты перья;

 Закинули другую тоньку в Ильмень-озеро,

 Добыли другую рыбку - золоты перья;

 Третью закинули тоньку в Ильмень-озеро,

 Добыли третью рыбку - золоты перья.

 Тут купцы новогородские

 Отдали по три лавки товара красного.

Стал Садко поторговывать,

 Стал получать барыши великие.

 Во своих палатах белокаменных

 Устроил Садко все по-небесному:

 На небе солнце - и в палатах солнце,

 На небе месяц - и в палатах месяц,

 На небе звезды - и в палатах звезды.

Потом Садко-купец, богатый гость,

 Зазвал к себе на почестен пир

 Тыих мужиков новогородскиих

 И тыих настоятелей новогородскиих:

 Фому Назарьева и Луку Зиновьева.

Все на пиру наедалися,

 Все на пиру напивалися,

 Похвальбами все похвалялися.

 Иной хвастает бессчетной золотой казной,

 Другой хвастает силой-удачей молодецкою,

 Который хвастает добрым конем,

 Который хвастает славным отчеством.

 Славным отчеством, молодым молодечеством,

 Умный хвастает старым батюшком,

 Безумный хвастает молодой женой.

Говорят настоятели новогородские:

 - Все мы на пиру наедалися,

 Все на почестном напивалися,

 Похвальбами все похвалялися.

 Что же у нас Садко ничем не похвастает?

 Что у нас Садко ничем не похваляется?

 Говорит Садко-купец, богатый гость:

 - А чем мне, Садку, хвастаться,

 Чем мне, Садку, пахвалятися?

 У меня ль золота казна не тощится,

 Цветно платьице не носится,

 Дружина хоробра не изменяется.

 А похвастать - не похвастать бессчетной золотой казной:

 На свою бессчетну золоту казну

 Повыкуплю товары новогородские,

 Худые товары и добрые!

Не успел он слова вымолвить,

 Как настоятели новогородскке

 Ударили о велик заклад,

 О бессчетной золотой казне,

 О денежках тридцати тысячах:

 Как повыкупить Садку товары новогородские,

 Худые товары и добрые,

 Чтоб в Нове-граде товаров в продаже боле не было.

 Ставал Садко на другой день раным-рано,

 Будил свою дружину Хоробрую,

 Без счета давал золотой казны

 И распускал дружину по улицам торговыим,

 А сам-то прямо шел в гостиный ряд,

 Как повыкупил товары новогородские,

 Худые товары и добрые,

 На свою бессчетну золоту казну.

На другой день ставал Садко раным-рано,

 Будил свою дружину хоробрую,

 Без счета давал золотой казны

 И распускал дружину по улицам торговыим,

 А сам-то прямо шел в гостиный ряд:

 Вдвойне товаров принавезено,

 Вдвойне товаров принаполнено

 На тую на славу на великую новогородскую.

 Опять выкупал товары новогородские,

 Худые товары и добрые,

 На свою бессчетну золоту казну.

На третий день ставал Садко раным-рано,

 Будил свою дружину хоробрую,

 Без счета давал золотой казны

 И распускал дружину по улицам торговыим,

 А сам-то прямо шел в гостиный ряд:

 Втройне товаров принавезено,

 Втройне товаров принаполнено,

 Подоспели товары московские

 На тую на великую на славу новогородскую.

Как тут Садко пораздумался:

 «Не выкупить товара со всего бела света:

 Еще повыкуплю товары московские,

 Подоспеют товары заморские.

 Не я, видно, купец богат новогородский -

 Побогаче меня славный Новгород».

 Отдавал он настоятелям новогородскиим

 Денежек он тридцать тысячей.

На свою бессчетну золоту казну

 Построил Садко тридцать кораблей,

 Тридцать кораблей, тридцать черлёныих;

 На те на корабли на черлёные

 Свалил товары новогородские,

 Поехал Садко по Волхову,

 Со Волхова во Ладожско,

 А со Ладожска во Неву-реку,

 А со Невы-реки во сине море.

 Как поехал он по синю морю,

 Воротил он в Золоту Орду,

 Продавал товары новогородские,

 Получал барыши великие,

 Насыпал бочки-сороковки красна золота, чиста серебра,

 Поезжал назад во Новгород,

 Поезжал он по синю морю.

На синем море сходилась погода сильная,

 Застоялись черлёны корабли на синем море:

 А волной-то бьёт, паруса рвёт,

 Ломает кораблики черлёные;

 А корабли нейдут с места на синем море.

Говорит Садко-купец, богатый гость,

 Ко своей дружине ко хоробрые:

 - Ай же ты, дружинушка хоробрая!

 Как мы век по морю ездили,

 А морскому царю дани не плачивали:

 Видно, царь морской от нас дани требует,

 Требует дани во сине море.

 Ай же, братцы, дружина хоробрая!

 Взимайте бочку-сороковку чиста серебра,

 Спущайте бочку во сине море,-

 Дружина его хоробрая

 Взимала бочку чиста серебра,

 Спускала бочку во сине море;

 А волной-то бьёт, паруса рвёт,

 Ломает кораблики черлёные,

 А корабли нейдут с места на синем море.

Тут его дружина хоробрая

 Брала бочку-сороковку красна золота,

 Спускала бочку во сине море:

 А волной-то бьёт, паруса рвёт,

 Ломает кораблики черлёные,

 А корабли все нейдут с места на синем море.

 Говорит Садко-купец, богатый гость:

 - Видно, царь морской требует

 Живой головы во сине море.

 Делайте, братцы, жеребья вольжаны,

 Я сам сделаю на красноем на золоте,

 Всяк свои имена подписывайте,

 Спускайте жеребья на сине море:

 Чей жеребий ко дну пойдет,

 Таковому идти в сине море.

Делали жеребья вольжаны,

 А сам Садко делал на красноем на золоте,

 Всяк свое имя подписывал,

 Спускали жеребья на сине море.

 Как у всей дружины хоробрые

 Жеребья гоголем по воде плывут,

 А у Садка-купца - ключом на дно.

 Говорит Садко-купец, богатый гость:

 - Ай же братцы, дружина хоробрая!

 Этыя жеребья неправильны:

 Делайте жеребья на красноем на золоте,

 А я сделаю жеребий вольжаный.

 Делали жеребья на красноем на золоте,

 А сам Садко делал жеребий вольжаный.

 Всяк свое имя подписывал,

 Спускали жеребья на сине море:

 Как у всей дружины хоробрые

 Жеребья гоголем по зоде плывут,

 А у Садка-купца - ключом на дно.

Говорит Садко-купец, богатый гость:

 - Ай же братцы, дружина хоробрая!

 Видно, царь морской требует

 Самого Садка богатого в сине море.

 Несите мою чернилицу вальяжную,

 Перо лебединое, лист бумаги гербовый.

Несли ему чернилицу вальяжную,

 Перо лебединое, лист бумаги гербовый,

 Он стал именьице отписывать:

 Кое именье отписывал божьим церквам,

 Иное именье нищей братии,

 Иное именьице молодой жене,

 Остатное именье дружине хороброей.

Говорил Садко-купец, богатый гость:

 - Ай же братцы, дружина хоробрая!

 Давайте мне гусельки яровчаты,

 Поиграть-то мне в остатнее:

 Больше мне в гусельки не игрывати.

 Али взять мне гусли с собой во сине море?

Взимает он гусельки яровчаты,

 Сам говорит таковы слова:

 - Свалите дощечку дубовую на воду:

 Хоть я свалюсь на доску дубовую,

 Не столь мне страшно принять смерть во синен море.

 Свалили дощечку дубовую на воду,

 Потом поезжали корабли по синю морю,

 Полетели, как черные вороны.

Остался Садко на синем море.

 Со тоя со страсти со великие

 Заснул на дощечке на дубовоей.

 Проснулся Садко во синем море,

 Во синем море на самом дне,

 Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко,

 Вечернюю зорю, зорю утреннюю.

 Увидел Садко: во синем море

 Стоит палата белокаменная.

 Заходил Садко в палату белокаменну:

 Сидит в палате царь морской,

 Голова у царя как куча сенная.

 Говорит царь таковы слова:

 - Ай же ты, Садко-купец, богатый гость!

 Век ты, Садко, по морю езживал,

 Мне, царю, дани не плачивал,

 А нонь весь пришел ко мне во подарочках.

 Скажут, мастер играть в гусельки яровчаты;

 Поиграй же мне в гусельки яровчаты.

Как начал играть Садко в гусельки яровчаты,

 Как начал плясать царь морской во синем море,

 Как расплясался царь морской.

 Играл Садко сутки, играл и другие

 Да играл еще Садко и третии -

 А все пляшет царь морской во синем море.

 Во синем море вода всколыбалася,

 Со желтым песком вода смутилася,

 Стало разбивать много кораблей на синем море,

 Стало много гибнуть именьицев,

 Стало много тонуть людей праведныих.

Как стал народ молиться Миколе Можайскому,

 Как тронуло Садка в плечо во правое:

 - Ай же ты, Садко новогородский!

 Полно играть в гуселышки яровчаты! —

 Обернулся, глядит Садко новогородскиий:

 Ажно стоит старик седатыий.

 Говорил Садко новогородский:

 - У меня воля не своя во синем море,

 Приказано играть в гусельки яровчаты.

Говорит старик таковы слова:

 - А ты струночки повырывай,

 А ты шпенёчки повыломай,

 Скажи: «У меня струночек не случилося,

 А шпенёчков не пригодилося,

 Не во что больше играть,

 Приломалися гусельки яровчаты».

 Скажет тебе царь морской:

 «Не хочешь ли жениться во синем море

 На душечке на красной девушке?»

 Говори ему таковы слова:

 «У меня воля не своя во синем море».

 Опять скажет царь морской:

 «Ну, Садко, вставай поутру ранёшенько,

 Выбирай себе девицу-красавицу».

 Как станешь выбирать девицу-красавицу,

 Так перво триста девиц пропусти,

 А друго триста девиц пропусти,

 И третье триста девиц пропусти;

 Позади идёт девица-красавица,

 Красавица девица Чернавушка,

 Бери тую Чернаву за себя замуж…

 Будешь, Садко, во Нове-граде.

 А на свою бессчётну золоту казну

 Построй церковь соборную Миколе Можайскому.

Садко струночки во гусельках повыдернул,

 Шпенёчки во яровчатых повыломал.

 Говорит ему царь морской:

 - Ай же ты, Садко новогородскиий!

 Что же не играешь в гусельки яровчаты?

 - У меня струночки во гусельках выдернулись,

 А шпенёчки во яровчатых повыломались,

 А струночек запасных не случилося,

 А шпенёчков не пригодилося.

Говорит царь таковы слова:

 - Не хочешь ли жениться во синем море

 На душечке на красной девушке? -

 Говорит ему Садко новогородскиий:

 - У меня воля не своя во синем море. -

 Опять говорит царь морской:

 - Ну, Садко, вставай поутру ранёшенько,

 Выбирай себе девицу-красавицу.

 Вставал Садко поутру ранёшенько,

 Поглядит: идет триста девушек красныих.

 Он перво триста девиц пропустил,

 И друго триста девиц пропустил,

 И третье триста девиц пропустил;

 Позади шла девица-красавица,

 Красавица девица Чернавушка,

 Брал тую Чернаву за себя замуж.

Как прошел у них столованье почестен пир

 Как ложился спать Садко во перву ночь,

 Как проснулся Садко во Нове-граде,

 О реку Чернаву на крутом кряжу,

 Как поглядит - ажно бегут

 Его черленые корабли по Волхову

 Поминает жена Садка со дружиной во синем море:

 - Не бывать Садку со синя моря! -

 А дружина поминает одного Садка:

 - Остался Садко во синем море!

А Садко стоит на крутом кряжу,

 Встречает свою дружинушку со Волхова

 Тут его дружина сдивовалася:

 - Остался Садко во синем море!

 Очутился впереди нас во Нове-граде,

 Встречает дружину со Волхова!

 Встретил Садко дружину хоробрую

 И повел во палаты белокаменны.

 Тут его жена зрадовалася,

 Брала Садка за белы руки,

 Целовала во уста во сахарные.

Начал Садко выгружать со черлёных со кораблей

 Именьице - бессчётну золоту казну.

 Как повыгрузил со черлёныих кораблей,

 Состроил церкву соборную Миколе Можайскому.

Не стал больше ездить Садко на сине море,

 Стал поживать Садко во Нове-граде.

Константин Ушинский

Слепая лошадь

  Давно, очень уже давно, когда не только нас, но и наших дедов и прадедов не было еще на свете, стоял на морском берегу богатый и торговый славянский город Винета; а в этом городе жил богатый купец Уседом, корабли которого, нагруженные дорогими товарами, плавали по далеким морям.

  Уседом был очень богат и жил роскошно: может быть, и самое прозвание Уседома, или Вседома, получил он оттого, что в его доме было решительно всё, что только можно было найти хорошего и дорогого в то время; а сам хозяин, его хозяйка и дети ели только на золоте и на серебре, ходили только в соболях да в парче.

  В конюшне Уседома было много отличных лошадей; но ни в Уседомовой конюшне, ни во всей Винете не было коня быстрее и красивее Догони-Ветра — так прозвал Уседом свою любимую верховую лошадь за быстроту ее ног. Никто не смел садиться на Догони-Ветра, кроме самого хозяина, и хозяин никогда не ездил верхом ни на какой другой лошади.

  Случилось купцу в одну из своих поездок по торговым делам, возвращаясь в Винету, проезжать на своем любимом коне через большой и темный лес. Дело было под вечер, лес был страшно темен и густ, ветер качал верхушки угрюмых сосен; купец ехал один-одинешенек и шагом, сберегая своего любимого коня, который устал от дальней поездки.

  Вдруг из-за кустов, будто из-под земли, выскочило шестеро плечистых молодцов со зверскими лицами, в мохнатых шапках, с рогатинами, топорами и ножами в руках; трое были на лошадях, трое пешком, и два разбойника уже схватили было лошадь купца за узду.

  Не видать бы богатому Уседому своей родимой Винеты, если бы под ним был другой какой-нибудь конь, а не Догони-Ветер. Почуяв на узде чужую руку, конь рванулся вперед, своею широкою, сильною грудью опрокинул на землю двух дерзких злодеев, державших его за узду, смял под ногами третьего, который, махая рогатиной, забегал вперед и хотел было преградить ему дорогу, и помчался как вихрь. Конные разбойники пустились вдогонку; лошади у них были тоже добрые, но куда же им догнать Уседомова коня?

  Догони-Ветер, несмотря на свою усталость, чуя погоню, мчался, как стрела, пущенная из туго натянутого лука, и далеко оставил за собою разъяренных злодеев.

  Через полчаса Уседом уже въезжал в родимую Винету на своем добром коне, с которого пена клочьями валилась на землю.

  Слезая с лошади, бока которой от усталости подымались высоко, купец тут же, трепля Догони-Ветра по взмыленной шее, торжественно обещал: что бы с ним ни случилось, никогда не продавать и не дарить никому своего верного коня, не прогонять его, как бы он ни состарился, и ежедневно, до самой смерти, отпускать коню по три меры лучшего овса.

  Но, поторопившись к жене и детям, Уседом не присмотрел сам за лошадью, а ленивый работник не выводил измученного коня как следует, не дал ему совершенно остыть и напоил раньше времени.

  С тех самых пор Догони-Ветер и начал хворать, хилеть, ослабел на ноги и, наконец, ослеп. Купец очень горевал и с полгода верно соблюдал свое обещание: слепой конь стоял по-прежнему на конюшне, и ему ежедневно отпускалось по три меры овса.

  Уседом потом купил себе другую верховую лошадь, и через полгода ему показалось слишком нерасчетливо давать слепой, никуда не годной лошади по три меры овса, и он велел отпускать две. Еще прошло полгода; слепой конь был еще молод, приходилось его кормить долго, и ему стали отпускать по одной мере.

  Наконец, и это показалось купцу тяжело, и он велел снять с Догони-Ветра узду и выгнать его за ворота, чтобы не занимал напрасно места в конюшне. Слепого коня работники выпроводили со двора палкой, так как он упирался и не шел.

  Бедный слепой Догони-Ветер, не понимая, что с ним делают, не зная и не видя, куда идти, остался стоять за воротами, опустивши голову и печально шевеля ушами. Наступила ночь, пошел снег, спать на камнях было жестко и холодно для бедной слепой лошади. Несколько часов простояла она на одном месте, но наконец голод заставил ее искать пищи. Поднявши голову, нюхая в воздухе, не попадется ли где-нибудь хоть клок соломы со старой, осунувшейся крыши, брела наудачу слепая лошадь и натыкалась беспрестанно то на угол дома, то на забор.

  Надобно вам знать, что в Винете, как и во всех старинных славянских городах, не было князя, а жители города управлялись сами собою, собираясь на площадь, когда нужно было решать какие-нибудь важные дела. Такое собрание народа для решения его собственных дел, для суда и расправы, называлось вечем. Посреди Винеты, на площади, где собиралось вече, висел на четырех столбах большой вечевой колокол, по звону которого собирался народ и в который мог звонить каждый, кто считал себя обиженным и требовал от народа суда и защиты. Никто, конечно, не смел звонить в вечевой колокол по пустякам, зная, что за это от народа сильно достанется.

  Бродя по площади, слепая, глухая и голодная лошадь случайно набрела на столбы, на которых висел колокол, и, думая, быть может, вытащить из стрехи пучок соломы, схватила зубами за веревку, привязанную к языку колокола, и стала дергать: колокол зазвонил так сильно, что народ, несмотря на то что было еще рано, толпами стал сбегаться на площадь, желая знать, кто так громко требует его суда и защиты. Все в Винете знали Догони-Ветра, знали, что он спас жизнь своему хозяину, знали обещание хозяина — и удивились, увидя посреди площади бедного коня — слепого, голодного, дрожащего от стужи, покрытого снегом.

  Скоро объяснилось, в чем дело, и когда народ узнал, что богатый Уседом выгнал из дому слепую лошадь, спасшую ему жизнь, то единодушно решил, что Догони-Ветер имел полное право звонить в вечевой колокол.

  Потребовали на площадь неблагодарного купца; и, несмотря на его оправдания, приказали ему содержать лошадь по-прежнему и кормить ее до самой ее смерти. Особый человек приставлен был смотреть за исполнением приговора, а самый приговор был вырезан на камне, поставленном в память этого события на вечевой площади...

Зима

Суриков Иван

Белый снег, пушистый        

В воздухе кружится

И на землю тихо

Падает, ложится.

И под утро снегом

Поле побелело,

Точно пеленою

Все его одело.

Темный лес что шапкой

Принакрылся чудной

И заснул под нею

Крепко, непробудно...

Божьи дни коротки,

Солнце светит мало,

Вот пришли морозцы -

И зима настала.

Труженик-крестьянин

Вытащил санишки,

Снеговые горы

Строят ребятишки.

Уж давно крестьянин

Ждал зимы и стужи,

И избу соломой

Он укрыл снаружи.

Чтобы в избу ветер

Не проник сквозь щели,

Не надули б снега

Вьюги и метели.

Он теперь покоен -

Все кругом укрыто,

И ему не страшен

Злой мороз, сердитый.

«СТОЖОК»   Юрий  Коваль

     У излучины реки Ялмы в старой баньке жил, между прочим, дядя Зуй.

     Жил он не один,  а с внучкою Нюркой,  и было у него все,  что надо, - и

куры, и корова.

     - Свиньи вот только нету,  -  говорил дядя Зуй.  -  А  на  что хорошему

человеку свинья?

     Еще летом дядя Зуй накосил в  лесу травы и  сметал стожок сена,  но  не

просто сметал - хитро: поставил стог не на землю, как все делают, а прямо на

сани, чтоб сподручней было зимой сено из лесу вывезти.

     А когда наступила зима, дядя Зуй про то сено забыл.

     - Дед,  -  говорит Нюрка,  -  ты  что ж  сено-то из лесу не везешь?  Ай

позабыл?

     - Какое сено?  -  удивился дядя  Зуй,  а  после хлопнул себя по  лбу  и

побежал к председателю лошадь просить.

     Лошадь председатель дал  хорошую,  крепкую.  На  ней  дядя Зуй скоро до

места добрался. Смотрит - стожок его снегом занесен.

     Стал  он  снег  вокруг саней ногой раскидывать,  оглянулся потом -  нет

лошади: ушла, проклятая!

     Побежал вдогонку - догнал, а лошадь не идет к стогу, упирается.

     "С чего бы это она, - думает дядя Зуй, - упирается-то?"

     Накокец-таки запряг ее дядя Зуй в сани.

     - Но-о-о!..

     Чмокает дядя Зуй губами,  кричит, а лошадь ни с места - полозья к земле

крепко примерзли. Пришлось по ним топориком постукать - сани тронулись, а на

них стожок. Так и едет, как в лесу стоял.

     Дядя Зуй сбоку идет, на лошадь губами чмокает.

     К обеду добрались до дому, дядя Зуй стал распрягать.

     - Ты чего, Зуюшко, привез-то? - кричит ему Пантелевна.

     - Сено, Пантелевна. Чего ж иное?

     - А на возу у тебя что?

     Глянул дядя Зуй  и  как стоял,  так и  сел в  снег.  Страшная какая-то,

кривая да мохнатая морда выставилась с воза - медведь!

     "Р-ру-у-у!.."

     Медведь зашевелился на возу,  наклонил стог набок и  вывалился в  снег.

Тряхнул башкой, схватил в зубы снегу и в лес побежал.

     - Стой! - закричал дядя Зуй. - Держи его, Пантелевна.

     Рявкнул медведь и пропал в елочках.

     Стал народ собираться.

     Охотники пришли,  и  я,  конечно,  с  ними.  Толпимся мы,  разглядываем

медвежьи следы.

     Паша-охотник говорит:

     - Вон какую берлогу себе придумал - Зуев стожок.

     А Пантелевна кричит-пугается:

     - Как же он тебя, Зуюшко, не укусил?..

     - Да-а,  -  сказал дядя Зуй,  -  будет теперь сено медвежатиной разить.

Его, наверно, и корова-то в рот не возьмет.

БЕРЕЗА  С.Есенин

Белая береза

 Под моим окном

 Принакрылась снегом,

 Точно серебром.

На пушистых ветках

 Снежною каймой

 Распустились кисти

 Белой бахромой.

И стоит береза

 В сонной тишине,

 И горят снежинки

 В золотом огне.

А заря, лениво

 Обходя кругом,

 Обсыпает ветки

 Новым серебром.

Г.Х. Андерсен

Гадкий утёнок

хорошо было за городом! Стояло лето. На полях уже золотилась рожь, овес зеленел, сено было смётано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски - этому языку он выучился у своей матери. За полями и лугами темнел большой лес, а в лесу прятались глубокие синие озера. Да, хорошо было за городом! Солнце освещало старую усадьбу, окруженную глубокими канавами с водой. Вся земля - от стен дома до самой воды - заросла лопухом, да таким высоким, что маленькие дети могли стоять под самыми крупными его листьями во весь рост.

В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей это занятие порядком надоело. К тому же ее редко навещали, - другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать вместе с нею.

Наконец яичные скорлупки затрещали.

Утята зашевелились, застучали клювами и высунули головки.

- Пип, пип! - сказали они.

- Кряк, кряк! - ответила утка. - Поторапливайтесь!

Утята выкарабкались кое-как из скорлупы и стали озираться кругом, разглядывая зеленые листья лопуха. Мать не мешала им - зеленый цвет полезен для глаз.

- Ах, как велик мир! - сказали утята. Еще бы! Теперь им было куда просторнее, чем в скорлупе.

- Уж не думаете ли вы, что тут и весь мир? - сказала мать. - Какое там! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, за поле... Но, по правде говоря, там я отроду не бывала!.. Ну что, все уже выбрались? - Иона поднялась на ноги. - Ах нет, еще не все... Самое большое яйцо целехонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю терпение.

И она уселась опять.

- Ну, как дела? - спросила старая утка, просунув голову в чащу лопуха.

- Да вот, с одним яйцом никак не могу справиться, - сказала молодая утка. - Сижу, сижу, а оно всё не лопается. Зато посмотри на тех малюток, что уже вылупились. Просто прелесть! Все, как один, - в отца! А он-то, негодный, даже не навестил меня ни разу!

- Постой, покажи-ка мне сперва то яйцо, которое не лопается, - сказала старая утка. - Уж не индюшечье ли оно, чего доброго? Ну да, конечно!.. Вот точно так же и меня однажды провели. А сколько хлопот было у меня потом с этими индюшатами! Ты не поверишь: они до того боятся воды, что их и не загонишь в канаву. Уж я и шипела, и крякала, и просто толкала их в воду, - не идут, да и только. Дай-ка я еще раз взгляну. Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай учи своих деток плавать!

- Нет, я, пожалуй, посижу, - сказала молодая утка. - Уж столько терпела, что можно еще немного потерпеть.

- Ну и сиди! - сказала старая утка и ушла. И вот наконец большое яйцо треснуло.

- Пип! Пип! - пропищал птенец и вывалился из скорлупы.

Но какой же он был большой и гадкий! Утка оглядела его со всех сторон и всплеснула крыльями.

- Ужасный урод! - сказала она. - И совсем не похож на других! Уж не индюшонок ли это в самом деле? Ну, да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!

На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух был залит солнцем.

Утка со всей своей семьей отправилась к канаве. Бултых! - и она очутилась в воде.

- Кряк-кряк! За мной! Живо! - позвала она, и утята один за другим тоже бултыхнулись в воду.

Сначала вода покрыла их с головой, но они сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперед. Лапки у них так и заработали, так и заработали. Даже гадкий серый утёнок не отставал от других.

- Какой же это индюшонок? - сказала утка. - Вон как славно гребет лапками! И как прямо держится! Нет, это мой собственный сын. Да он вовсе не так дурен, если хорошенько присмотреться к нему. Ну, .живо, живо за мной! Я сейчас введу вас в общество - мы отправимся на птичий двор. Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!

Скоро утка со всем своим выводком добралась до птичьего двора. Бог ты мой! Что тут был за шум! Два утиных семейства дрались из-за головки угря. И в конце концов эта головка досталась кошке.

- Вот так всегда и бывает в жизни! - сказала утка и облизнула язычком клюв - она и сама была не прочь отведать угриной головки. - Ну, ну, шевелите лапками! - скомандовала она, поворачиваясь к утятам. - Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех. Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у нее на лапке красный лоскуток! До чего красиво! Это высшее отличие, какого только может удостоиться утка. Это значит, что ее не хотят потерять, - по этому лоскутку ее сразу узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утенок должен выворачивать лапки наружу. Вот так! Смотрите. Теперь наклоните головки и скажите: “Кряк!”

Утята так и сделали.

Но другие утки оглядели их и громко заговорили:

- Ну вот, еще целая орава! Точно без них нас мало было! А один-то какой гадкий! Этого уж мы никак не потерпим!

И сейчас же одна утка подлетела и клюнула его в шею.

- Оставьте его! - сказала утка-мать. - Ведь он вам ничего не сделал!

- Положим, что так. Но какой-то он большой и несуразный! - прошипела злая утка. - Не мешает его немного проучить.

А знатная утка с красным лоскутком на лапке сказала:

- Славные у тебя детки! Все очень, очень милы, кроме одного, пожалуй... Бедняга не удался! Хорошо бы его переделать.

- Это никак невозможно, ваша милость! - ответила утка-мать. - Он некрасив - это правда, но у него доброе сердце. А плавает он не хуже, смею даже сказать - лучше других. Я думаю, со временем он выровняется и станет поменьше. Он слишком долго пролежал в яйце и потому немного перерос. - И она разгладила клювом перышки на его спине. - Кроме того, он селезень, а селезню красота не так уж нужна. Я думаю, он вырастет сильным и пробьет себе дорогу в жизнь.

- Остальные утята очень, очень милы! - сказала знатная утка. - Ну, будьте как дома, а если найдете угриную головку, можете принести ее мне.

И вот утята стали вести себя как дома. Только бедному утенку, который вылупился позже других и был такой гадкий, никто не давал проходу. Его клевали, толкали и дразнили не только утки, но даже куры.

- Слишком велик! - говорили они.

А индийский петух, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя чуть не императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел прямо к утенку, поглядел на него и сердито залопотал; гребешок у него так и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать, куда деваться. И надо же было ему уродиться таким гадким, что весь птичий двор смеется над ним!

Так прошел первый день, а потом стало еще хуже. Все гнали бедного утенка, даже братья и сестры сердито говорили ему: “Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод!” А мать прибавляла: “Глаза б мои на тебя не глядели!” Утки щипали его, куры клевали, а девушка, которая давала птицам корм, отталкивала его ногою.

Наконец утенок не выдержал. Он перебежал через двор и, распустив свои неуклюжие крылышки, кое-как перевалился через забор прямо в колючие кусты.

Маленькие птички, сидевшие на ветках, разом вспорхнули и разлетелись в разные стороны.

"Это оттого, что я такой гадкий", - подумал утенок и, зажмурив глаза, бросился бежать, сам не зная куда. Он бежал до тех пор. пока не очутился в болоте, где жили дикие утки.

Тут он провел всю ночь. Бедный утенок устал, и ему было очень грустно.

Утром дикие утки проснулись в своих гнездах и увидали нового товарища.

- Это что за птица? - спросили они. Утенок вертелся и кланялся во все стороны, как умел.

- Ну и гадкий же ты! - сказали дикие утки. - Впрочем, нам до этого нет никакого дела, только бы ты не лез к нам в родню.

Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом! Лишь бы ему позволили жить в камышах да пить болотную воду, - о большем он и не мечтал.

Так просидел он в болоте два дня. На третий день туда прилетели два диких гусака. Они совсем недавно научились летать и поэтому очень важничали.

- Слушай, дружище! - сказали они. - Ты такой чудной, что на тебя смотреть весело. Хочешь дружить с нами? Мы птицы вольные - куда хотим, туда и летим. Здесь поблизости есть еще болото, там живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить: "Рап! Рап!" Ты так забавен, что, чего доброго, будешь иметь у них большой успех.

Пиф! Паф! - раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мертвыми, а вода покраснела от крови.

Пиф! Паф! - раздалось опять, и целая стая диких гусей поднялась над болотом. Выстрел гремел за выстрелом. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые из них забрались на деревья и вели стрельбу сверху. Голубой дым облаками окутывал вершины деревьев и стлался над водой. По болоту рыскали охотничьи собаки. Только и слышно было: шлёп-шлёп! И камыш раскачивался из стороны в сторону. Бедный утенок от страха был ни жив ни мертв. Он хотел было спрятать голову под крылышко, как вдруг прямо перед ним выросла охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она посмотрела на утенка, оскалила острые зубы и - шлёп-шлёп! - побежала дальше.

"Кажется, пронесло, - подумал утенок и перевел дух. - Видно, я такой гадкий, что даже собаке противно съесть меня!"

И он притаился в камышах. А над головою его то и дело свистела дробь, раздавались выстрелы.

Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся пошевельнуться.

Прошло несколько часов. Наконец он осмелился встать, осторожно огляделся вокруг и пустился бежать дальше по полям и лугам.

Дул такой сильный встречный ветер, что утенок еле-еле передвигал лапками.

К ночи он добрался до маленькой убогой избушки. Избушка до того обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, потому и держалась.

Ветер так и подхватывал утенка, - приходилось прижиматься к самой земле, чтобы не унесло.

К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и так перекосилась, что сквозь щель можно легко пробраться внутрь. И утенок пробрался.

В избушке жила старуха со своей курицей и котом. Кота она звала Сыночком; он умел выгибать спину, мурлыкать и даже сыпать искрами, но для этого надо было погладить его против шерсти. У курицы были маленькие коротенькие ножки, и потому ее так и прозвали Коротконожкой. Она прилежно несла яйца, и старушка любила ее, как дочку.

Утром утенка заметили. Кот начал мурлыкать, а курица кудахтать.

- Что там такое? - спросила старушка. Она поглядела кругом и увидела в углу утенка, но сослепу приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.

- Вот так находка! - сказала старушка. - Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. И она решила оставить бездомную птицу у себя. Но прошло недели три, а яиц всё не было. Настоящим хозяином в доме был кот, а хозяйкой - курица. Оба они всегда говорили: “Мы и весь свет!” Они считали самих себя половиной всего света, и притом лучшей половиной. Утенку, правда, казалось, что на сей счет можно быть другого мнения. Но курица этого не допускала.

- Умеешь ты нести яйца? - спросила она утенка.

- Нет!

- Так и держи язык на привязи! А кот спросил:

- Умеешь ты выгибать спину, сыпать искрами и мурлыкать?

- Нет!

- Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди!

И утенок сидел в углу, нахохлившись.

Как-то раз дверь широко отворилась, и в комнату ворвались струя свежего воздуха и яркий солнечный луч. Утенка так сильно потянуло на волю, так захотелось ему поплавать, что он не мог удержаться и сказал об этом курице.

- Ну, что еще выдумал? - напустилась на него курица. - Бездельничаешь, вот тебе в голову и лезет всякая чепуха! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдет!

- Ах, плавать так приятно! - сказал утенок. - Такое удовольствие нырнуть вниз головой в самую глубь!

- Вот так удовольствие! - сказала курица. - Ты совсем с ума сошел! Спроси у кота - он рассудительней всех, кого я знаю, - нравится ли ему плавать и нырять? О себе самой я уж не говорю. Спроси, наконец, у нашей госпожи старушки, умнее ее, уж наверное, никого нет на свете! Она тебе скажет, любит ли она нырять вниз головой в самую глубь!

- Вы меня не понимаете! - сказал утенок.

- Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймет! Ты, видно, хочешь быть умнее кота и нашей госпожи, не говоря уже обо мне! Не дури и будь благодарен за все, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, ты попал в такое общество, в котором можешь кое-чему научиться. Но ты пустая голова, и разговаривать с тобой не стоит. Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя. Так всегда поступают истинные друзья. Старайся же нести яйца или научись мурлыкать да сыпать искрами!

- Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят! - сказал утенок.

- Ну и ступай себе! - ответила курица.

И утенок ушел. Он жил на озере, плавал и нырял вниз головой, но все вокруг по-прежнему смеялись над ним и называли его гадким и безобразным.

А между тем настала осень. Листья на деревьях пожелтели и побурели. Они так и сыпались с ветвей, а ветер подхватывал их и кружил по воздуху. Стало очень холодно. Тяжелые тучи сеяли на землю то град, то снег. Даже ворон, сидя на изгороди, каркал от холода во все горло. Брр! Замерзнешь при одной мысли о такой стуже!

Плохо приходилось бедному утенку.

Раз под вечер, когда солнышко еще сияло на небе, из-за леса поднялась целая стая чудесных, больших птиц. Таких красивых птиц утенок никогда еще не видел - все белые как снег, с длинными гибкими шеями...

Это были лебеди.

Их крик был похож на звуки трубы. Они распростерли свои широкие, могучие крылья и полетели с холодных лугов в теплые края, за синие моря... Вот уж они поднялись высоко-высоко, а бедный утенок всё смотрел им вслед, и какая-то непонятная тревога охватила его. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно, что сам испугался. Он не мог оторвать глаз от этих прекрасных птиц, а когда они совсем скрылись из виду, он нырнул на самое дно, потом выплыл опять и все-таки долго еще не мог опомниться. Утенок не знал, как зовут этих птиц, не знал, куда они летят, но полюбил их. как не любил до сих пор никого на свете. Красоте их он не завидовал. Ему и в голову не приходило, что он может быть таким же красивым, как они.

Он был рад-радехонек, если бы хоть утки не отталкивали его от себя. Бедный гадкий утенок!

Зима настала холодная-прехолодная. Утенок должен был плавать по озеру без отдыха, чтобы не дать воде замерзнуть совсем, но с каждой ночью полынья, в которой он плавал, становилась все меньше и меньше. Мороз был такой, что даже лед потрескивал. Утенок без устали работал лапками. Под конец он совсем выбился из сил, растянулся и примерз ко льду.

Рано утром мимо проходил крестьянин. Он увидел примерзшего ко льду утенка, разбил лед своим деревянным башмаком и отнес полумертвую птицу домой к жене.

Утенка отогрели.

Дети задумали поиграть с ним, но утенку показалось, что они хотят обидеть его. Он шарахнулся от страха в угол и попал прямо в подойник с молоком. Молоко потекло по полу. Хозяйка вскрикнула и всплеснула руками, а утенок заметался по комнате, влетел в кадку с маслом, а оттуда в бочонок с мукой. Легко представить, на что он стал похож!

Хозяйка бранила утенка и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь была открыта, - утенок выбежал, растопырив крылья, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег, и долго-долго лежал там почти без чувств.

Было бы слишком печально рассказывать про все беды и несчастья гадкого утенка в эту суровую зиму.

Наконец солнышко опять пригрело землю своими теплыми лучами. Зазвенели жаворонки в полях. Вернулась весна!

Утенок выбрался из камышей, где он прятался всю зиму, взмахнул крыльями и полетел. Крылья его теперь были куда крепче прежнего, они зашумели и подняли его над землей. Не успел он опомниться, как долетел уже до большого сада. Яблони стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зеленые ветви над извилистым каналом. Ах, как тут было хорошо, как пахло весною!

И вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утенок узнал этих прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.

“Полечу к ним, к этим величавым птицам. Они, наверно, заклюют меня насмерть за то, что я, такой гадкий, осмелился приблизиться к ним. Но все равно! Лучше погибнуть от их ударов, чем сносить щипки уток и кур, пинки птичницы да терпеть холод и голод зимою!”

И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, а лебеди, завидев его, замахали крыльями и поплыли прямо к нему.

- Убейте меня! - сказал гадкий утенок и низко опустил голову.

И вдруг в чистой, как зеркало, воде он увидел свое собственное отражение. Он был уже не гадким темно-серым утенком, а красивым белым лебедем!

Теперь утенок был даже рад, что перенес столько горя и бед. Он много вытерпел и поэтому мог лучше оценить свое счастье. А большие лебеди плавали вокруг и гладили его своими клювами.

В это время в сад прибежали дети. Они стали бросать лебедям кусочки хлеба и зерно, а самый младший из них закричал:

- Новый прилетел! Новый прилетел! И все остальные подхватили:

- Да, новый, новый!

Дети хлопали в ладоши и плясали от радости. Потом они побежали за отцом с матерью и опять стали бросать в воду кусочки хлеба и пирожного.

И дети и взрослые говорили:

- Новый лебедь лучше всех! Он такой красивый и молодой!

И старые лебеди склонили перед ним головы. А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он вспоминал то время, когда все смеялись над ним и гнали его. Но всё это было позади. Теперь люди говорят, что он самый прекрасный среди прекрасных лебедей. Сирень склоняет к нему в воду душистые ветки, а солнышко ласкает своими теплыми лучами... И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:

- Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был еще гадким утенком!