Для учащихся. К урокам литературы

Анализу традиции “литературного памятника” стоит отвести как минимум три часа. Можно построить его как уроки внеклассного чтения после изучения творчества А.С. Пушкина, можно ввести его в систему уроков по поэзии Серебряного века (В.Я. Брюсов, В.Ф. Ходасевич) или поэзии середины — второй половины ХХ века, связав с творчеством таких поэтов, как В.С. Высоцкий и Я.В. Смеляков.

Вот план предлагаемой системы уроков.

1. Формирование жанровой формы “литературного памятника” в античности (Пиндар, Солон, Гораций, Овидий).

Цель — выяснить, в чём заключается античная традиция этой жанровой формы.

2. Вольные переводы поэтов XVIII, ХIХ и начала ХХ века (М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин, А.С. Пушкин, В.Я. Брюсов, В.Ф. Ходасевич). Попытка сравнительного анализа художественных переводов оды Горация.

Цель — выявить, какие особенности приобрёл “литературный памятник” на русской почве, определить причины интереса отечественных поэтов к этой жанровой форме.

3. Жанровая форма “памятника” во второй половине ХХ века. «Памятник» Я.В. Смелякова и «Памятник» В.С. Высоцкого.

Цель — определить, в чём наблюдается развитие и трансформация жанровой формы на новом витке развития отечественной культуры.

Первый урок

Жанровая форма “литературного памятника” берёт своё начало в античной литературе — древнегреческой и древнеримской. Именно здесь закладываются её основы внутри такого жанра, как ода. На первом уроке рассмотрим произведения античных авторов, имеющие непосредственное отношение к становлению литературной традиции “памятника”, и проследим зарождение жанровой формы.

Пиндар — древнегреческий лирический поэт (V век до н.э.). Он прославлял мирные подвиги, гражданские и личные добродетели, превозносил мир и согласие. Высший апофеоз поэзии у Пиндара — это 1-я Пифийская ода с её восхвалением лиры, символа вселенского порядка, звуки которой несут умиротворение и блаженство всем, кто причастен к мировой гармонии, и повергают в безумие всех, кто ей враждебен. Текст оды учитель может найти в книге «Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты» (М., 1980).

К предтечам жанровой формы памятника следует отнести ещё одного древнегреческого поэта — Солона (VI век до н.э.). Прежде всего, Солон был выдающимся политическим деятелем своего времени. Под конец своей жизни он занялся и литературой. К поэзии, по замечанию Плутарха, Солон сначала не относился серьёзно: она была для него игрой и досужим развлечением; но впоследствии он облекал в стихотворную форму и философские мысли, часто излагал в стихах государственные дела.

Среди произведений Солона есть стихотворение «Народ созвал я…», которое можно назвать условно “памятником” великих политических дел. “Народ созвал я…”. С какой целью? Поэт говорит о том, что он сделал для Родины.

…с неё я снял обузу, возвратил рабе
Свободу. Многих я сынов вернул
В Афины, в их отчизну богоданную,
Что на чужбину были проданы: одни —
Законно, другие — силою господ.
Вернул и тех, что в страхе бросились бежать
И уж забыли речи звук аттической
В скитаньях долгих…

С нашей темой связана и история, переданная Плутархом в «Сравнительных жизнеописаниях». Баснописец Эзоп, бывший тогда в Сардах по приглашению Креза и пользовавшийся у него уважением, огорчился за Солона, которому был оказан нелюбезный приём у Креза. Желая дать ему совет, он сказал: “С царями, Солон, надо говорить или как можно меньше, или как можно слаще”. “Нет, клянусь Зевсом, — возразил Солон, — или как можно меньше, или как можно лучше”. Идеи Солона о заслугах перед народом заимствовал и творчески развил Гораций.

Гораций (I век до н.э.) является, по сути, полноправным родоначальником “литературного памятника”. О своей посмертной славе как поэта он говорит в оде «К Мельпомене».

Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушат его, не сокрушит и ряд
Нескончаемых лет, время бегущее…
Зададим учащимся такие вопросы.

— Что объединяет эту оду с рассмотренными нами произведениями других греческих поэтов (в теме, идее, образном строе), а что здесь принципиально ново, что дало начало новой жанровой форме, подхваченной последующими поколениями поэтов, в том числе русских?

— Что называет Гораций главной своей заслугой?

“Первым я приобщил песню Эолии к италийским стихам”. Таким образом, основная тема оды — тема творчества. С ней же связана тема долговечности: “Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой // Не разрушат его, не сокрушит и ряд // Нескончаемых лет”. Ода построена на сравнении: памятник поэт сравнивает с бронзой и делает вывод, что он “бронзы прочнее”, сравнивает с пирамидами, и он оказывается “выше”. Более того, его не разрушит даже время, потому что он прочно вошёл в сердца людей, очень разных, но почитающих творчество поэта. Особо следует отметить обращение в конце оды к музе Мельпомене как ещё один приём, усвоенный последующей традицией.

Говоря о традиции, обратим внимание учащихся на связь стихотворения Горация с отрывками из Пиндара и Солона. Так, ещё у Пиндара мы видим обращение к музе, просьбу поддержать, дать вдохновение для творчества. У Солона всё произведение строится на перечислении тех заслуг, за которые он должен остаться в памяти потомков. Гораций тоже называет свои заслуги перед будущими поколениями. И эта традиция впоследствии закрепилась за данной жанровой формой.

Знаменитая ода Горация вызвала множество подражаний. Человек не умирает, если получают бессмертие творения его духа, — такова основная мысль этого стихотворения. А высшим проявлением духа является поэтическое творчество, неподвластное “бегу времени”. Подобного признания исключительности поэтического творчества античная литература ещё не знала.

Говоря о формировании жанровой формы “литературного памятника”, нельзя не назвать имя ещё одного поэта античности — Овидия (I век до н.э.). Его поэма «Метаморфозы» — одно из наиболее значительных произведений “золотого века” римской литературы, оказавшее сильное воздействие на европейскую культуру Нового времени. Книга является своего рода путеводителем по мифологии классической древности: в ней в эпической форме излагается более двухсот пятидесяти мифологических и фольклорных сюжетов о превращениях. В конце «Метаморфоз» Овидий помещает стихотворный фрагмент «Вот завершился мой труд…».

Вот завершился мой труд; его ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет
Власть, для меня завершить неверной течение жизни,
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким
Я вознесусь, и моё нерушимо останется имя.

Даже без детального анализа видна связь произведения Овидия с «Памятником» Горация: оба автора говорят о нерушимости своих памятников, сравнивают их с самыми прочными “вещами” и приходят к выводу, что ничего нет грандиознее и крепче. Кроме того, и Гораций, и Овидий уверены, что их слава будет повсеместной, и их станут чтить разные народы. Тема творчества опять оказывается связана с темой долговечности. В заслугу себе Овидий ставит создание лучшего своего творения — «Метаморфоз».

Заканчивая разговор об Овидии, следует сказать об отношении к нему А.С. Пушкина. Овидий был одним из особенно любимых им античных авторов. В стихотворении Пушкина «Труд» (1830), написанном после окончания романа в стихах «Евгений Онегин», мы находим явную связь с финалом «Метаморфоз» Овидия.

Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, свой подвиг свершив, я стою, как подёнщик ненужный,
Плату приявший свою, чуждый работе другой?
Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,
Друга Авроры златой, друга пенатов святых?

В конце работы на первом уроке учащиеся должны записать основные “каноны”, заложенные античной традицией для жанровой формы “литературного памятника”, по следующей схеме: тема — идея — основные образы — жанр — стиль изложения — ритм. Эта работа должна помочь учащимся в выполнении домашнего задания: к следующему уроку ученикам необходимо прочитать «Памятники» Ломоносова, Державина, Пушкина, Брюсова, Ходасевича и сравнить их с античным каноном.

Второй урок

Начинаем урок с чтения стихотворения Ломоносова. Его можно считать достаточно точным переводом оды Горация. Именно с Ломоносова начинает формироваться русская традиция “литературного памятника”.

Главное, на что следует обратить внимание школьников, — это язык и стиль произведения. Торжественность звучанию придают слова “высокого стиля”, характерные для жанра оды, — “воздвигнул”, “превыше”, “сотреть”, “скончаю”, “возрастать”, “взгордися”, “увенчай”, “внесть”, “отечество” и др. Кроме того, в стихотворении встречается много слов и выражений, обозначающих реалии античности. Подобные слова есть и в оде Горация: Аквилон — бог северо-восточного ветра у древних римлян, Авфид — река в Италии на родине Горация, стихи эольски — образцовые (древнегреческие), алцейской лирой — лирой Алцея (Алкея) — одного из лучших древнегреческих поэтов, Дельфийским лавром — в городе Дельфы находится храм Аполлона, предводителя муз; лавр, который там произрастает, считается священным деревом.

Надо помнить и то, что XVIII век требовал от поэтов строгого соблюдения “правил”, предписанных теоретиками каждому литературному жанру, а также неукоснительного следования “образцам” (“принцип авторитета” в искусстве классицизма). “Младое племя”, пришедшее на смену Ломоносову, начинает свой путь в поэзии, уже зная, что не следование “правилам” и “образцам”, а неподражаемость является залогом бессмертия для художника. Но если бы не Ломоносов, не его титанические усилия, направленные на привитие русским поэтам вкуса к самостоятельному, своеобразному мышлению, путь их становления был бы более тернистым.

Г.Р. Державин разрушает иерархическую систему русского классицизма.

Его стихотворение «Памятник» было опубликовано в 1795 году под заглавием «К Музе. Подражание Горацию». Произведение Державина нельзя назвать в точном смысле переводом оды Горация — это вольное подражание. Белинский заметил, что Державин выразил мысль Горация в такой оригинальной форме, так хорошо применил её к себе, что часть этой мысли “так же принадлежит ему, как и Горацию”. Перевод Державина стал в свою очередь основой для пушкинского подражания, от которого отталкивались все последующие поэты.

Сравним произведения Горация, Державина и Пушкина. Как говорится в них о времени, пространстве и вечности?

Державин воспроизводит патетический тон горацианского подлинника и ещё больше усиливает его, расширяя пространство и время. Поэтическая слава столь же вечна, как и слава всего “славянского племени”.

Слух пройдет обо мне от Белых вод до Чёрных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льёт Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных…

Если у Державина крепость созданного им памятника определяется тем, что он твёрже металлов и выше пирамид, то величие своего памятника Пушкин определяет подчёркнуто общественным моментом — тем, что к нему никогда “не зарастёт народная тропа”. И ещё одно, очень важное: памятник Пушкина не “меди нетленнее”, как у Горация, не “металла твёрже… выше пирамид”, как у Державина, — он “нерукотворный”. Слово нерукотворный чаще всего применяется именно к религиозным святыням — таким образом подчёркивается божественная основа художественного творчества.

Во второй строфе статический образ нерукотворного памятника переливается в воздушно-лёгкий, летящий образ “нерукотворной” святыни-души. Звукопись становится мягче. После монументальности — лиризм, после напора первой строфы — образ ускользания, летучести, свободы. После стремления вверх — движение вперёд. Образ обретает объёмность, границы его расширяются. “И славен буду я” — не до тех пор, пока существует государство (как у Горация), и даже не до тех пор, пока “славянов род вселенна будет чтить” (как у Державина), но “доколь… жив будет хоть один пиит”. Это значит — пока существует человечество.

В третьей строфе Пушкин пророчески говорит об общем признании и известности его произведений на родине и в будущем. Оглядываясь на Державина, Пушкин отказывается от его перечислительного географического изображения России и рисует её скорее этнографически, называя отдельно живущие в разных её концах народы, ибо именно люди читают и будут читать и чтить его.

— В чём каждый поэт видит свои заслуги?

Гораций видел свою заслугу в том, что первый сумел перевести эолийские напевы на итальянские лады. Государственник Державин, как и положено в оде, обосновывал свою славу величием тем и смелостью поэта. А что у Пушкина? “Чувства добрые” Пушкина составляют душу поэзии, только они и могут заслужить поэту всенародную любовь. Слава и значение пушкинского поэта опираются на другие источники. Главным авторитетом для него являются не властитель, а народ и другой пиит, его потомок и последователь. Определение народная тропа появляется в первой же строфе, а в третьей строфе перечисляются народы “всей Руси великой”, которые будут помнить поэта. Пушкин, твёрдо отказавшийся от государственной службы, мыслит себя поэтом и не разделяет в себе художника и гражданина.

Творческое и человеческое кредо Пушкина едины. Обращаясь к народу как высшему судии, поэт обозначает главные мотивы своего творчества: свобода, чувства добрые, милость к падшим. Вроде бы простые слова становятся в пушкинской оде глубоко многозначными.

— Как вы понимаете значение слова “слава”, в чём, по-вашему, она выражается, чем отличается от таких синонимов, как известность, популярность? Что такое настоящая, истинная слава и что такое слава ложная?

В «Памятнике» Пушкина рождена одна из главных русских традиций жанровой формы — традиция противопоставлять истинную славу славе неистинной. Подлинная слава — среди людей, любящих и понимающих поэзию, а таковы преимущественно поэты. Слава пошлая — среди толпы, ставящей памятники из мрамора и бронзы своим идолам. Развитие этой темы мы будем наблюдать в поэзии ХХ века — в «Памятниках» Брюсова, Ходасевича, Высоцкого.

У Валерия Брюсова несколько «Памятников»: два (1913, 1918) можно считать академическим переводом, а один (1912) — художественным, своего рода подражанием, но теперь уже не Горацию, не Державину, а Пушкину. Так меняются ориентиры к началу ХХ века. «Памятник» Брюсова, который мы выбрали для анализа, был написан в 1912 году.

— Прочитайте стихотворение Брюсова. Назовите тему и основную мысль.

— Найдите сходство этого «Памятника» с предшествующими: в композиции, стиле, средствах выражения, идейном плане.

— Что принципиально ново, что не вписывается в традицию?

Тема неизменна — подведение итогов своего творчества. Так же, как и у предшественников, развита тема долговечности — “его вам не свалить”; тема вечности памяти о поэте и его произведениях — “я есмь и должен быть”.

Брюсов, следуя за предшественниками, географически изображает Россию, намечая тем самым границы своей известности.

В сады Украйны, в шум и яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на берег Иртыша, —
Повсюду долетят горящие страницы,
В которых спит моя душа.

Уже в первой строфе образ лирического героя противопоставлен тем, кто не понял поэта, — “толпе”: “Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен. // Кричите, буйствуйте, его вам не свалить!” В этом противопоставлении — исток трагичности мироощущения лирического героя.

Впервые в стихотворении-“памятнике” поэт называет, даже провозглашает своё имя. Для поэтов-символистов смелость, эпатаж, стремление оглушить и поразить читателя весьма характерны. Символисты искали синтеза жизни и искусства: поэзия творит жизнь, а жизнь продолжает поэзию.

Нет строк, где бы поэт написал о конкретных своих заслугах перед народом, как это делали предшественники. В этом тоже своеобразная “символистическая” нота. Зачем в стихах передавать прозаическую конкретику, читатель и без неё догадывается, что речь идёт о стихотворениях Брюсова, в них его заслуга, в них “спит его душа”, в них он “за многих думал”, “за всех знал муки страсти”. Брюсов отвергает личную славу при жизни, так как это “случайная забава”. Пусть поэт для современников оказался не до конца понятным. Всемирная слава найдёт того, кто по-настоящему талантлив: “Распад певучих слов в грядущем невозможен…” Брюсов забирает венок себе, но обращается при этом не к Музе, а к славе Будущего: “Венчай моё чело, иных столетий Слава”.

В 1928 году в эмиграции другой поэт Серебряного века Владислав Ходасевич пишет стихотворение «Памятник», где прямо говорит:

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершённое так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано…

В этих строках — то общее, что роднит поэта с Державиным: оба явились выразителями литературных направлений в период их упадка, оба по-новому использовали поэтический арсенал предшественников. Ходасевич ощущал родство судеб с Державиным, идентичность идейно-философских исканий.

У Ходасевича «Памятник» имеет лишь опосредованную связь с одой Горация. Да и вместо слова “памятник” мы видим несколько ироничное “идол”. Стихотворение построено на слиянии противоположного: конец и начало мироздания совмещены в личности поэта. Совершённое им мало в общем массиве культуры, но прочно во времени. В новой (революционной) России поэт всё же предвидит грядущий Ренессанс, когда и его “идол” займёт подобающее место на русском литературном Парнасе.

Следует обратить внимание учащихся на символику слов стихотворения: идол, перекрёсток, время, песок, ветер, две дороги. Казалось бы, продолжая говорить об идоле на перекрёстке, поэт заглядывает ещё дальше в будущее. Он предчувствует те времена, когда все его творения и сам он совершенно забудутся. Время уничтожит память о нём, ветер повалит его статую, песок погребёт её. Вспомним, что в первой строфе Ходасевич именует себя прочным звеном, альфой и омегой. Это неслучайно. Как неслучайно и количество дорог — именно две, а не одна или, допустим, сто. Что же это за дороги? Для чего поэт вообще говорит о них? Две дороги — это слава и труд поэта. Перекрёсток ассоциируется с крестом, отсюда “крест поэта” — поэзия, соединяющая в себе и крестные муки, и божественное начало.

Теперь символика образов приобретает смысловую и композиционную завершённость. Двум потокам времени, в одном из которых оно пересыпается медленно, а в другом летит как вихрь, противостоит здесь само творчество — никакому времени не подвластное, вечное как Бог.

Это самый маленький по объёму “памятник”, который мы встретили, внешне совершенно не похожий на традиционные. Но в стихотворении есть то основное, что входит в понятие “литературный памятник” и вписывается в традицию: ощущение своей значительности (“Во мне конец, во мне начало…”), ощущение себя единым звеном с предшествующими и последующими поколениями. “Во мне конец, во мне начало” — это сказано с полной ответственностью.

 Ещё раз отметим, что, несмотря на всю философичность, этот «Памятник» отличает ироничность, которая у поэтов последующих поколений перейдёт в открытую иронию, вплоть до создания “антипамятников”. Таким образом, следует отметить, что уже в начале ХХ века наблюдается трансформация жанровой формы “памятника”, от неё отделяется “пародийная” ветвь, которая найдёт своих продолжателей во второй половине ХХ века.

В качестве домашнего задания попросим учащихся письменно ответить на следующие вопросы.

— Какие черты биографии поэта нашли отражение в «Памятниках» Державина, Пушкина, Брюсова, Ходасевича? В каком стихотворении, на ваш взгляд, меньше всего прослеживается личностное авторское начало? С чем это связано?

— Каково отношение поэтов к Музе? В чём они видят свою связь с ней, назначение поэта и поэзии?

Окончание следует.

Вырос в поле цветок и радовался: солнцу, свету, теплу, воздуху, дождю, жизни… А еще тому, что Бог создал его не крапивой или чертополохом, а таким, чтобы радовать человека.

Рос он, рос… И вдруг шел мимо мальчик и сорвал его.
Просто так, не зная даже зачем.
Скомкал и выбросил на дорогу.

Больно стало цветку, горько.

Мальчик ведь даже не знал, что ученые доказали, что растения, как и люди, могут чувствовать боль.

Но больше всего цветку было обидно, что его просто так, без всякой пользы и смысла сорвали и лишили солнечного света, дневного тепла и ночной прохлады, дождей, воздуха, жизни…

Последнее о чем он подумал – что все-таки хорошо, что Господь не создал его крапивой. Ведь тогда мальчик непременно обжег бы себе руку.

А он, познав, что такое боль, так не хотел, чтобы еще хоть кому-нибудь на земле было больно…

- Жадность, а жадность, дай большую кастрюлю!

- Не дам, самой мало!

- Жадность, а жадность, дай кастрюлю поменьше!

- И поменьше не дам!

- Жадность, а жадность, дай тогда самую маленькую!

- Сказала, не дам, значит, не дам!

- Ну, не хочешь, как хочешь! На тебе тогда пирожок!

- Давай! А почему только один? Ты же ведь щедрость!

- Так я и хотела тебе побольше дать. А ты не дала!

Так жадность сама себя и наказала!

Жили два брата-берега и сестра-река.
Один берег был высокий и поросший густым лесом, отчего считался богатым.
А другой, низкий и песчаный – бедный.

Попросил как-то бедный берег у богатого брата немного дров, чтобы развести костер и погреться.

Да куда там! Возмутился богатый берег:
- Если я каждый раз буду давать тебе даже понемногу, то так, глядишь, у самого ничего не останется. И стану я, как и ты – бедным!

Услышало это небо, нахмурилось.
Сверкнула молния и ударила в большой дуб на высоком берегу.
Загорелся лес.

И такой начался пожар, что взмолился высокий берег:
- Сестрица река! Братец берег! Выручайте! Спасайте! Без воды и песка – пропаду!

Не раздумывая, река и бедный берег бросились на помощь брату.
И так старались, что она, заливая пожар водой, отдала себя до последней капли, а он, засыпая его песком – все до последней песчинки.

Так они и погасили пожар.
Но это не принесло облегчения богатому брату.
Ведь осталась теперь перед ним лишь большая пустая низина. И не стало у него ни сестры, ни брата…

Прошло время.
Дожди и трудолюбивые родники постепенно заполнили низину водой. И стала она озером, которое люди, узнав его историю, назвали «святым». А как иначе назвать плод жертвенной любви?

И когда кто-нибудь оставался здесь переночевать, высокий берег, виновато вздыхая, щедро одаривал его лучшими дровами, которых неизменно хватало до самого рассвета, несмотря на то, что ночи в этих местах всегда были длинными и холодными…

1. Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима.
2. А.С. Пушкин. «Дубровский». «Барышня – крестьянка»
3. Н.В. Гоголь. «Вечера на хуторе близ Диканьки».
4. «Майская ночь, или Утопленница».
5. Ф. М. Достоевский «Мальчик у Христа на ёлке»
6. Н.С. Лесков. «Левша».
7. А.П.Чехов. «Мальчики». «Толстый и тонкий». «Пересолил».
8. Л. Н. Андреев. «Петька на даче».
9. В. К. Железников «Чудак из шестого «Б»
10. М. Зощенко. «Галоша». «Встреча». «Обезьяний язык». «Находка». «Слабая тара».
11. М.М. Пришвин. «Кладовая солнца». «Таинственный ящик»
12. Ю.М. Нагибин. «Зимний дуб»
13. М. Алексеев «Карюха (главы по выбору)
14. А. С. Грин «Алые паруса»
15. В.П. Астафьев. «Деревья растут для всех», «Конь с розовой гривой»
16. В.Г. Распутин. «Уроки французского».
17. А.А. Лиханов. «Последние холода».
18. К.Г. Паустовский.»Растрёпанный воробей».
19. Ж. Верн. «Таинственный остров».
20. О. Уайльд. «Кентервильское привидение».
21. М. Твен. «Приключения Гекльберри Финна». «Принц и нищий»
22. М. Метерлинк. «Синяя птица».
23. Д. Лондон. «Белый клык»
24. А. де Сент – Экзюпери «Маленький принц»
25. М. де Сервантес Сааведра «Дон Кихот»

1. Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима.
2. А.С. Пушкин. «Дубровский». «Барышня – крестьянка»
3. Н.В. Гоголь. «Вечера на хуторе близ Диканьки».
4. «Майская ночь, или Утопленница».
5. Ф. М. Достоевский «Мальчик у Христа на ёлке»
6. Н.С. Лесков. «Левша».
7. А.П.Чехов. «Мальчики». «Толстый и тонкий». «Пересолил».
8. Л. Н. Андреев. «Петька на даче».
9. В. К. Железников «Чудак из шестого «Б»
10. М. Зощенко. «Галоша». «Встреча». «Обезьяний язык». «Находка». «Слабая тара».
11. М.М. Пришвин. «Кладовая солнца». «Таинственный ящик»
12. Ю.М. Нагибин. «Зимний дуб»
13. М. Алексеев «Карюха (главы по выбору)
14. А. С. Грин «Алые паруса»
15. В.П. Астафьев. «Деревья растут для всех», «Конь с розовой гривой»
16. В.Г. Распутин. «Уроки французского».
17. А.А. Лиханов. «Последние холода».
18. К.Г. Паустовский.»Растрёпанный воробей».
19. Ж. Верн. «Таинственный остров».
20. О. Уайльд. «Кентервильское привидение».
21. М. Твен. «Приключения Гекльберри Финна». «Принц и нищий»
22. М. Метерлинк. «Синяя птица».
23. Д. Лондон. «Белый клык»
24. А. де Сент – Экзюпери «Маленький принц»
25. М. де Сервантес Сааведра «Дон Кихот»

Список произведений для летнего чтения ( на 7 класс)

Из русской литературы ХIХ века

1.А.С.Пушкин. Полтава. Станционный смотритель
2.М.Ю.Лермонтов.. Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова.
3.Н.В.Гоголь. Тарас Бульба. Вечера на хуторе близ Диканьки
4.Н.А.Некрасов. Русские женщины

5.М. Е. Салтыков – Щедрин. Дикий помещик
6.И.С.Тургенев. Записки охотника.
7.Л.Н.Толстой. Детство.
8.А.П.Чехов. Размазня. Тоска. Налим
9.А.И.Куприн. Изумруд.

Из русской литературы ХХ века
10.И.А.Бунин. Лапти. Цифры. В деревне.
11.М.Горький. Детство. Старуха Изергиль.

12.А. Грин «Бегущая по волнам

13.В. Богомолов. Иван

14.А. Свирский. Рыжик

15.Ю. Нагибин. Эхо

16.В. Железников. Чучело

17.Р. Погодин. Сколько стоит долг.

18.А. П. Платонов  В прекрасном и яростном мире
19.А.Т.Аверченко. Вечером.
20.Н.Дубов. Мальчик у моря.
21.Тэффи. Свои и чужие. Модный адвокат.
22.В.П.Астафьев. Мальчик в белой рубашке.
23.В.М.Шукшин. Критики.
24.М.Зощенко. 2 – 3 рассказа
25.А.Н.Рыбаков. Кортик. Бронзовая птица. Трилогия о Кроше.

26.А.Беляев. Ариель. Человек-амфибия.
27.К.Булычев. Миллион приключений. Девочка с земли.
28.Г.Мартынов. Каллисто. Каллистяне.
29.В.С.Розов. В добрый час!

Из зарубежной литературы
30.Г.У.Лонгфелло. Песнь о Гайавате.
31.Ч.Диккенс. Приключения Оливера Твиста.
32.А.Дюма. Три мушкетера.
33.М.Твен. Принц и нищий.
34.Майн Рид. Всадник без головы.
35.Дж.Лондон. На берегах Сакраменто.
36.Ж.Верн. Двадцать тысяч лье под водой. Таинственный остров.
37.Ф.Купер. Зверобой. Последний из могикан. Следопыт. Пионеры.
38.Р.Бредбери. Все лето в один день.
39.О.Генри. Дары волхвов.

40.. Ефремов. Звёздные корабли. На краю Ойкумены.

Список книг для летнего чтения на 8  класс

(Произведения, выделенные жирным шрифтом, обязательно записываются в читательский дневник, который ведётся  с 6 класса. Те, кто не завёл дневник или потерял, заводят новый: тетрадь в клеточку, 48 листов, записывают  под цифрой 1) название произведения, 2) главные герои, 3) краткое содержание, по желанию под цифрой 4) записывают собственное мнение по произведению)

1. «Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Добрыня и змей», «Алеша Попович и Тугарин Змеевич», «Садко-богатый гость

2. «Слово о полку Игореве»

3. А.С. Пушкин «Выстрел», «Пиковая дама», «Капитанская дочка»

4. М.Ю. Лермонтов «Воздушный корабль», «Горные вершины», «Три пальмы»

5. Фонвизин «Недоросль»

6. Гоголь «Ревизор», «Шинель», «Портрет»

7. Л.Н. Толстой «После бала», «Люцерн», «Юность»

8. В.Г. Короленко «Слепой музыкант». «Мгновение»

9. И.С. Тургенев «Первая любовь»

10. А.К. Толстой «Князь Серебряный»

11. М. Горький «Песнь о Соколе», «В людях»

12. А. Твардовский «Василий Теркин»

13. Ч. Айтматов «Первый учитель», «Белый пароход», «Ранние журавли»

14.А. Грин «Золотая цепь», «Дорога в никуда»

15. Р.И. Фраерман «Дикая собака Динго»

16. А. Т. Аверченко «О шпаргалке»

17. В. П. Астафьев «Ангел-хранитель»

18. Н. Н. Дубов «Горе одному»

19. Л. С. Соболев «Морская душа»

20. В. Ф. Тендряков «Весенние перевёртыши»

21. В. Токарева «Самый счастливый день»

22. Стругацкий «Малыш»

23. С. Лем «Солярис»

24. Д. Свифт. «Путешествия Гулливера»

25. Ю. Нагибин «Чистые пруды», «Чужое сердце»

26. Э. По «Золотой жук»

27. П. Мериме. «Таманго»

28. Войнич «Овод»

29. Мольер «Мещанин во дворянстве»

30. Г. Уэллс. «Война миров»

Список книг для летнего чтения

на 9 класс

(Произведения, выделенные жирным шрифтом обязательно прочитываем и делаем записи в читательский дневник. Остальные читаем по желанию)

1.Александр Сергеевич Пушкин «Евгений Онегин»

2. Александр Сергеевич Грибоедов «Горе от ума».

3.Михаил Юрьевич Лермонтов. «Герой нашего времени».

4.Николай Васильевич Гоголь «Мёртвые души» (1 том)

5.Александр Николаевич Островский «Свои люди – сочтёмся!», «За двумя зайцами»

6.Фёдор Михайлович Достоевский «Белые ночи».

7.Лев Николаевич Толстой «Юность», «Севастопольские рассказы».

8.Антон Павлович Чехов «Шуточка», Студент»

9.Иван Алексеевич Бунин «Сны Чанга»

10.Александр Иванович Куприн «Олеся», «Гранатовый браслет»

11.Михаил Афанасьевич Булгаков «Собачье сердце»

12.Михаил Александрович Шолохов «Судьба человека».

13.Александр Исаевич Солженицын «Матрёнин двор».

14.Василий Михайлович Шукшин  «обида», «Волки»

15. Ю. Бондарев «Горячий снег»

16.В. Быков «Сотников», «Обелиск»

17. Б. Васильев «Завтра была война»

18. Ирина Боровикова «Горожане солнца»

19. Жвалевский А. Пастернак Е. «Я хочу в школу!», « Гимназия №13», .»Шекспиру и не снилось», «Москвест»

20. Крюкова Т. «Призрак сети», « Гений поневоле», «Телепат», «Костя плюс Ника», «Ведьма», «Единожды солгавший»

21. Л. Петрушевская «Маленькое и ещё меньше».

22.Уильям Шекспир «Гамлет, принц Датский»

23.Эрнест Миллер Хемингуэй «Кошка под дождём», «Старик и море»

Список книг на лето для обучающихся 9 класса

1. А. С. Пушкин «Медный всадник»
2. А. С. Пушкин. Лирика
3. М. Ю. Лермонтов поэма «Демон».
4. Н. В. Гоголь. «Вечера на хуторе близ Диканьки»
5. Н. В. Гоголь «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Старосветские помещики», «Вий»
6. Н. В. Гоголь «Невский проспект», «Портрет»
7. И. А. Гончаров «Обломов»
8. А. Н. Островский «Гроза»
9. А. Н. Островский «Свои люди – сочтемся
10. И. С. Тургенев «Отцы и дети»
11. И. С. Тургенев «Таинственные повести»
12. Н. А. Некрасов «Кому на Руси жить хорошо»
13. М. Е. Салтыков-Щедрин. «История одного города»
14. Л. Н. Толстой. «Война и мир»
15. Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»
16. Н. С. Лесков. «Очарованный странник»
17. Н. С. Лесков «Тупейный художник»
18. А. П. Чехов Рассказы «Скучная история», «Враги», «Именины», «Попрыгунья», «Ионыч», «Дом с мезонином», «Черный монах», «Дама с собачкой».
19. А. П. Чехов пьеса «Вишневый сад»
20. Ги де Мопассан «Ожерелье»
21. Г. Ибсен «Кукольный дом»
22. А. Рембо «Пьяный корабль»

Внеклассное чтение

1. Ф. М. Достоевский «Бедные люди»
2. И. А. Гончаров «Обыкновенная история»
3. М. Е. Салтыков – Щедрин. Сказки
4. М. Н. Алексеев «Карюха»
5. Н. Х. Ли «Убить пересмешника»

Зимняя ночь... Вы произнесли эти слова, и что предстало перед мысленным взором?  Может быть, тишина и спокойствие, лёгкий, уютный снег, полная луна и россыпь  звёзд по иссиня-чёрному небу? А может быть, метель за окном, вихрь снежных  хлопьев, сумасшедшая пляска духов природы и единственная тихая пристань – дом,  свеча на столе?..

В 1946 году Борис Пастернак пишет стихотворение «Зимняя ночь». Совсем недавно  закончилась война. Казалось бы, вот оно, наступившее спокойствие! Но бури  мировых потрясений не утихли и, наверное, не утихнут никогда. Где же спасение?  Что поможет человеку в водовороте страстей не затеряться, сохранить свой хрупкий  внутренний мир? И поэт даёт ответ: дом, очаг – обитель надежды и спокойствия. Но  этот ответ не однозначен.

Давайте вернёмся к стихотворению и посмотрим, что хотел сказать автор читателю,  какие мысли он выразил в стройной череде строк.

Это произведение – стихотворение-сомнение, уход, бегство. Не случайно оно  полностью построено на приёме антитезы, то есть на противопоставлении. Рефреном  из строфы в строфу следует двустишие:

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Свеча – символ надежды, тихого счастья, уединения и чистоты. Этот огонёк,  являющийся для лирического героя центром Вселенной, центром его мира, легко  потушить. Достаточно лёгкого дуновения – и вот уже

...жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Жар, огонь – символ эмоций, страстей. Но это “жар соблазна”. Огонь свечи –  светоч жизни тихой, уединённой. Автор изобразил одну стихию в двух диаметрально  противоположных ипостасях. Но основой произведения всё-таки является антитеза  огня и льда.

Обратим внимание на первую строфу:

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Первые две строки погружают в зиму, рой снежных хлопьев, метель. Причём холодная  стихия – царица всего мира, “всей земли”, всё ей подчинено. И лишь одинокая  свеча храбро противостоит этой снежной королеве. Та возмущена, разъярена, и вот:

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Противостоянием дикой пляски, борьбы духов природы и бытия и одинокой  человеческой души – свечи – «Зимняя ночь» напоминает пушкинских «Бесов». Но итог  здесь совсем иной. Если у Пушкина демоны в образе стихии переворачивают возок  затерявшегося путника, ломают его сопротивление, то здесь внешние силы не могут  окончательно победить маленький огонёк, этот светоч надежды. Последняя строфа  повторяет первую:

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Последние две строки совпадают, но не первые. Обратим на них внимание. В первой  строфе нет ощущения времени, действие сливается с бесконечностью. Это  подчёркивается повтором: “мело, мело...” В последней строфе уже поставлены  чёткие временныRе рамки: “в феврале”, к тому же слово “мело” не повторяется.  Значит, зимняя буря не бесконечна, она имеет своё завершение. Заключительная  строка – “свеча горела” – утверждает победу жизни и надежды. Эта борьба, порой  житейская, порой неоправданная, заканчивается в пользу чистого источника света,  храбро отстоявшего своё право на жизнь. Именно противостояние жизненным бурям  как внешнего мира, так и внутреннего является главной идеей произведения. Её  раскрытию служит и кольцевая композиция «Зимней ночи», и эмоциональная окраска  произведения. Если мы внимательно приглядимся к нему, прислушаемся к звучанию  слов, то поймём, что она очень ярка и красочна. Стихотворение написано ямбом  “старинным, допотопным”, по словам В.Ходасевича, более всего отражающим сильную  эмоциональную окраску стиха. Казалось бы, что в этом такого? Ямб традиционный,  четырёхстопный... Но посмотрим на вторую и четвёртую строки каждой строфы. Они  укорочены. Здесь всего две стопы. К тому же в первой и третьей строках  применяется мужская рифма, а во второй и четвёртой – женская. Разумеется, это не  случайно. Используемые приёмы являются красками в палитре поэта для придания  яркости эмоциональному настрою стихотворения. Строки укорочены – и вот антитеза  огня и льда выделена, обращает на себя внимание. Но жестокости и грубости здесь  нет. Этому способствует приём аллитерации:

Мело, мело по всей земле

Во все пределы...

Или в другой строфе:

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Или согласные звуки:

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

В данном случае указанный приём придаёт метели звонкость, лёгкость, мы слышим  своеобразный хрустальный звон льдинок, но чувствуем безжизненность. И это снова  играет на антитезу.

Она применяется и в описании внешнего поэтического мира. Он суетлив, жесток,  бесцветен:

И всё терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

В нём легко пропасть, исчезнуть. Он с лёгкостью поглотит всё чуждое,  несвойственное. А вот та часть мира, где царит свеча; для её описания автор  употребляет слова, обозначающие простые, домашние вещи, – это “потолок”, “два  башмачка”, “воск”, “слёзы”, “ночник”, “платье” и так далее. Здесь мило и уютно,  но и сюда доносятся отзвуки другого мира, и здесь есть место борьбе и сомнениям:

На озарённый потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал.

Таким образом, внешний мир стихотворения обрисован достаточно чётко. Если  проанализировать используемые в произведении существительные, то практически все  они относятся именно к его описанию. Внутренний же мир лирического героя  стихотворения представить довольно трудно. О нём почти ничего не сказано, он дан  отдельными штрихами. Мы можем лишь догадываться о чувствах, владеющих душой  лирического героя. Проникновение в его внутренний, духовный мир заставляет нас  думать, размышлять, потому что, как и всякое лирическое произведение  Б.Пастернака, «Зимняя ночь» несёт мощный философский потенциал.

Душой лирического героя завладели сомнения, “жар соблазна”. Этот жар коварен,  здесь употребляется любопытное сравнение:

...И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Мы видим явное несоответствие: соблазн, являющийся исключительной прерогативой  сатаны, сравнивается с ангелом, символом чистоты и непорочности. Выделенное  слово “крестообразно” – символ христианства – опять, словно в насмешку,  приписывается пороку. И это является ярким показателем мятущейся души  лирического героя: где зло? где добро? что лучше, а что хуже? Как найти ответы  на эти вопросы? Как не растеряться? Единственной соломинкой, единственным  ориентиром в пространстве является символическая “свеча” – оплот веры и надежды.  Будет она светить или погаснет под натиском жизненных неурядиц – зависит от  самого героя.

АРХИВ

ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО

Ирина МАШЕВСКАЯ,
Санкт-Петербург

«ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ», или КАК СТАТЬ СВЯТЫМ

Есть в русской литературе произведение, о котором так любят писать “древники”. Нет, не «Слово о полку Игореве» — «Повесть о Петре и Февронии» Ермолая-Еразма.

Впрочем, повесть ли? С жанром специалисты так и не определились: повесть? житие? а может быть, сказка? Сошлись на своеобразном компромиссе — вначале почти сказка, и Феврония с Петром вполне обыкновенные, а где-то с середины герои начинают “обрастать” ореолом святости.

Известно, что форма художественного произведения прочно срастается с содержанием, а следовательно, жанровая определённость многое могла бы уточнить в глубинной проблематике «Повести». Что же это всё-таки такое? Ну, во всяком случае не каноническое житие, которое всегда озабоченно, так сказать, “чистокровностью” святого. Рождение Божьего избранника возможно только от благочестивых родителей-христиан. В детстве такой ребёнок воистину убогий, часто не способный к учению, едва ли не худший среди сверстников; а в отрочестве — как бы вдруг вымаливает дар благодати, святости. Далее — обязательный период испытаний, включающий пустынь, акриды, одиночество и искушение всяческой мерзостью. Одновременно с этим приходит известность, популярность, и подвижник постепенно обрастает учениками-фанатами. Вслед за ними тянутся к скиту немощные, вероятно, затем, чтобы святой подтвердил свою святость чудесами исцеления. Сам избранник постоянно занят обузданием плоти тяжёлым физическим трудом, а гордыни — сознательным уничижением и смирением, ежечасным молитвенным подвигом. В награду за труды праведник обретает дар предвидения, в том числе собственной кончины. Вот жизненный путь идеального святого. Причём, так сказать, в лучшие времена, когда уже не нужно было обязательно принимать мученическую смерть, как в эпоху раннего христианства. Судьбы Февронии и Петра явно не укладываются в данную схему.

Может быть, «Повесть», как полагает ряд исследователей, — особый древнерусский двойник знаменитой западноевропейской «Легенды о Тристане и Изольде»? Сюжетные совпадения очевидны, но... “разогрев” не тот. Что нам известно о взаимной страсти героев? Да полноте, любят ли они друг друга земной и грешной любовью, или только одухотворённое светится в их очах? Жизнь сердца героев «Повести» едва намечена. Бури если кипят, то вокруг, а не внутри. Там, в душевной глубине, — ничем не нарушаемый покой.

Значит, просто бытовая сказка, приспособленная под нужды средневековой христианской морали? Есть такая — в русском фольклоре: о мудрой деве-простолюдинке, оженившей на себе богатого и знатного. Вот и Феврония прознала, вероятно, что несчастный Пётр Муромский нуждается в её знахарских услугах, и тотчас сообразила свою выгоду. “Излечу, — говорит. — Пусть только обещает жениться”. И план в деталях продумала. Знала, что князь увильнуть постарается (ну не связывать же, в самом деле, свою судьбу с мужичкой!), и схитрила. Дала чудодейственную мазь. Мол, мажь все струпья, а один обязательно оставь. А Пётр — простофиля! — послушался и снова весь опаршивел. Тут уж ему деваться стало некуда. Измучился.

Да, в общем, так оно и было бы, если б бытовую сказку читали. А «Повесть» между тем совсем не сказка. Что же? Житие. Но особое. Не об избранных. Оно о том, как каждый может, а точнее, будет вынужден стать святым. Бог принуждает. Принуждает тех, кто Его любит (или способен полюбить) и не сопротивляется ответной Любви.

Феврония действительно мудрая дева. Только это не земная премудрость, всегда ищущая свою выгоду и больше смахивающая на обман и хитрость, но евангельское видение Истины. Как и почему дочь простого древолаза запечатлела её в своём сердце, нам не известно. Однако уже при первой встрече с Петром Феврония заботится только об одном — о спасении его души. Девушка ни секунды князя не обманывает. Прямо говорит, что нужно ему для исцеления: “Если будет он чистосердечным и смиренным в словах своих, то будет здоров!” Действительно, никакое исцеление физическое невозможно без исцеления духовного. Последнее же всегда достигается универсальным средством — смирением. И вот тут-то и начинается самое главное и трудное. Никакое смирение не может быть абстрактным. Только искренний отказ от чего-то конкретного и очень для человека важного, того, что вошло в его плоть и кровь, способен обуздать гордыню. Для Петра Муромского женитьба на простолюдинке — лучший и, может быть, единственный способ справиться с княжеской спесью (престола брата и богатства он никогда не желал). А потому мудрая дева и велит передать князю: “Я хочу его вылечить, но награды никакой от него не требую. Вот к нему слово моё: если я не стану супругой ему, то не подобает мне и лечить его”. Врач и пациент должны находиться на некоем общем духовном уровне — взаимного доверия, а точнее — веры. Иначе и не подобает лечить — бесполезно. Таким образом, путь исцеления главного героя «Повести» может быть представлен следующей парадоксальной, казалось бы, схемой: жениться = смириться = исцелиться душой = исцелиться телом.

При первой попытке, как мы помним, чистосердечие Петру не даётся. Он смущён: “Ну как это можно — князю дочь древолаза взять в жёны!” И отвечает что-то невразумительное. Пусть, мол, лечит, как знает, а потом — женится. Феврония, конечно, ложь его сразу почувствует, но ничего не скажет. Начнёт лечить и исцеление пообещает. Как так? Ведь струп-то велит оставить, значит, заведомо знает, что болезнь вернётся? Сама обманывает. Ничуть. Намазавшись снадобьем, князь действительно тотчас очистился. Струп же нужен для того, чтобы исцеление было полным, чтобы душа исцелилась, чтобы вернулся и уже “со стыдом послал к ней”. Со стыдом, потому что всё понял и раскаялся. Без гнева встречает его Феврония, радуясь, что Пётр преодолел гордыню и предал себя в руки Божии. Князь исполнит на этот раз обещание (ибо уже не Февронии одной, а Отцу Небесному клялся в сердце своём). Но и девушка сдержит слово. Она идёт замуж, потому что знает: Пётр — это её судьба. От судьбы — воли Божьей не уйти ни ей, ни князю. “Таким-то вот образом, — пишет Ермолай-Еразм, — стала Феврония княгиней. И прибыли они в вотчину свою, город Муром, и начали жить благочестиво, ни в чём не преступая Божьей заповеди”. Всё. На этом, как мы помним, сказки всегда заканчиваются. А как герои “будут жить-поживать и добра наживать”, никогда не сообщается. Во-первых, потому что у сказки должен быть по закону жанра счастливый конец; а во-вторых... Потом столько всего всплывает на поверхность, что от ореола сказочного удальца да красоты и мудрости его избранницы мало что остаётся.

Между тем житие Петра и Февронии ещё только начинается. Главные испытания их святости впереди. Вот если бы они могли оставаться в безвестности, жить уединённо, так сказать, “взращивать свой сад”! Но, увы, “жить в обществе и быть свободным от общества нельзя”. А социум навязывает свои неписаные правила. Умирает благоверный князь Павел. Наследником престола должен стать старший в роду. Это Пётр. Отказаться нельзя — предназначен от рождения. Так начинается его княжение, точнее служение. И тихой благочестивой жизни как ни бывало. Ведь с людьми надо иметь дело — с боярами, их жёнами. У последних сразу же появляется почва для переживаний. Им (их спеси) обидно, что над ними — мужичка. Жалуются мужьям, а те и рады воспользоваться поводом и урезонить князя, сделать послушным их боярским сиюминутным интересам. А при случае — смуту затеять, чтобы потом кому-нибудь в мутной воде всплыть и самим княжить, ведь все из какого-нибудь Рюрикова или Синеусова колена.

Заметили, что княгиня, “окончив трапезу, не по чину из-за стола выходит: перед тем как встать, собирает в руку крошки, будто голодная!” — и к князю. Проверь, мол. Что Петру делать? С волей подданных приходится считаться — буквально хватать жену за руку. “Разжав её, увидел ладан благоухающий и фимиам”, — сообщит нам о чуде великом Ермолай-Еразм и добавит, что с того дня князь Пётр больше её не испытывал. Стыдно стало. Бог его в недоверии–неверии уличил. А если бы крошки всё-таки в кулаке княгини обнаружились? Что тогда? Ведь Феврония по своей давней, крестьянской привычке действительно их со стола собирала, не могла не собирать, помня, как тяжело хлебушек достаётся — кстати, это лучшее доказательство того, что осталась она прежней, не заразившись княжеской спесью и презрением. Согласно законам житийного жанра (и логике средневекового сознания), такое упущение со стороны Господа просто невозможно. Не оставляет Он заботой верных рабов, являя чудеса, или же во сне шепнёт, что сделать нужно. Вот и Февронию, верно, научил, как поступить, чтоб устыдить тщеславных бояр и мягкотелого супруга. Да у неё и простой житейской мудрости хватило бы, чтобы приметить козни, угадать решающий момент и блистательно сыграть свою роль. В любом случае мы опять оказываемся зрителями самоотверженной борьбы Февронии за душу своего избранника. Княжеский престол, как скоро станет ясным, её давно тяготит (да и никогда не был желанным), а вот оставить Петра она не может.

И если уж искать параллели с «Легендой о Тристане и Изольде», то именно в этой нерасторжимой, непостижимой связи дочери древолаза и муромского князя. Им, как героям древней саги, идти по жизни рука об руку до конца. Как Тристан и Изольда не могут преодолеть внезапно вспыхнувшую в их сердце страсть, несмотря на все горести, которые она им приносит, и бесконечную череду разлук, так и Пётр с Февронией соединены некой духовной незримой нитью, прерываемой только их единовременной смертью. Причём в этом союзе деятельную роль играет именно Феврония, являясь двойником скорее Тристана, чем его возлюбленной.

“Неистовые же бояре, потеряв стыд”, начинают требовать, чтобы князь прогнал свою жену. Все дальнейшие поступки Петра Ермолай-Еразм будет объяснять желанием неотступно следовать Божиим заповедям: он и на бояр не разгневается, ибо кроток, и жену не оставит, помня слова Евангелия, и в итоге предпочтёт лучше пренебречь княжением, чем волю Божию нарушить. Это идеальный портрет святого — Пётр канонического жития, не знающий человеческой слабости, как магнит, всегда разворачивающийся в одну сторону — к Богу. Но тем и прелестна «Повесть о Петре и Февронии Муромских», что земной и грешный, слабый и жалкий в своей непоследовательности человек всегда разрушает схему. Святость дорого даётся: периоды внутреннего умиротворения сменяются тоской и утратой веры. И когда покинет город, отплывая на стругах в неизвестность, и остановится на ночлег, задумается вдруг блаженный князь: “Что теперь будет, коль скоро я по своей воле от княжения отказался?” Итак, Пётр Муромский задумается, то есть выйдет из Божьей воли. Любая рефлексия губительна для веры. Но без этих всплесков задумчивости, самоанализа сама вера становится фанатизмом. Главное, не убояться собственной рефлексии, сиюминутного страха и вновь в этом душевном мраке, так сказать, нащупать прежнее состояние умиротворённости и доверия — вернуться во взгляд Бога, в Свет. Ибо только пока наш дух удерживается в поле этого взгляда, мы живём, отражая и поглощая. Иначе — тьма ничтожества. И Петра начинает затягивать пустота уныния. Он — князь. Всегда им был, предполагал им умереть и вдруг оказался вне зримых социальных ориентиров, задающих определённость форм существования. Для средневекового сознания это выпадение из общественной иерархии особенно мучительно, так как для него земное устройство есть отражение небесного, поэтому потерялся на земле — потерялся в небе. Что делать?

На помощь приходит мудрая, непоколебимая в вере Феврония. Творит чудо с обрубками, которые к утру превращаются в большие деревья с густолиственными кронами. Вот, мол, Пётр, смотри — по вере твоей будет. И точно: являются бояре и коленопреклонённо умоляют обоих вернуться — город погряз в кровавых раздорах. Христианская мораль очевидна: изгнание князя и княгини нужно было для того, чтобы пристыдить бояр, то есть направить на путь истинный всех, кто способен. Пётр и Феврония — избранники, а следовательно, “ловцы человеков”, и не должно им заниматься только личным спасением. И возвратились они в город свой, “и правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления Господние безупречно”. У жития, так же как у сказки, свой особый, счастливый конец.

Однако куда более любопытным представляется то, что как бы осталось за кадром житийного повествования, — истоки всепобеждающей веры и дивной мудрости Февронии. Она постоянно видит Истину, и та не выжигает ей глаза. Ей заранее ведомы все боярские хитрости, она предупреждает нечестивое поведение некоего человека, плывшего вместе с ними на струге и соблазнившегося её женскими прелестями; и тем более ей открыта душа недостаточно стойкого в вере супруга. Её же вера незыблема, и сама Феврония, её облик, кажется, вот-вот застынет нерукотворным образом на иконе. Да полно, живой ли это человек? Очень живой. Только вся её боль, всё отчаяние и тоска упрятаны в глубинах сдержанной, мужественной и самоотверженной натуры. Вера её в Господа держится на весьма конкретном основании — её привязанности к князю Петру. Вначале — по воле Божьей (Пётр — суженый, то есть посланный судьбой), а затем — горячей и личной. Ибо, как ни парадоксально, нет более надёжной и страстной связи, чем та, которая рождается по чувству долга. Таким образом, любовь Февронии к Богу отнюдь не абстрактна. Это любовь к одному из рабов Его, которого Господь поручил ей наставлять и поддерживать на жизненном пути. Вот её предназначение, угаданное ещё в юности. А потому она и вложится в свою привязанность вся и до конца, отчего жизнь её приобретёт удивительную целостность и монументальность. В душе её всегда будут пребывать покой и умиротворённость. Словом, как окажется, стать святым не так уж сложно, надо только определиться и вложиться, не сопротивляясь, исполняя волю Божию, а не потакая своей издёрганной гордыне. Правда, обуздание последней — всегда чудо. Супружеский союз главных героев «Повести» в этом смысле весьма показателен. В средневековом соборном обществе, как мы помним, судьба каждого его члена определена уже самим рождением. Не нужно ни искать, ни выбирать. Не требуется и особого внутреннего обоснования, чтобы сыну сапожника стать сапожником, а князя — князем (по крайней мере, вотчинником). Совсем другое — простолюдинке уверовать в то, что ей суждено Богом стать княгиней. А князю — смириться с женитьбой на мужичке. Здесь уже действует не социальный автоматизм, а личный выбор. Выбор твой, но не твоего; что, на самом деле, только твоё, предназначено для тебя Богом. А дальше остаётся совсем немного — решиться и не пожалеть, не дёрнуться как-нибудь в сторону и не потерять всё. Ведь доказательств никаких, и всегда возможно задуматься и спросить: “А правда ли? А так ли?” И любимый, легковерно проверяя, разожмёт твою ладонь; а ты до конца не будешь знать, окажется там ладан или нет. Ибо святой всегда знает и никогда не знает, что он святой. Бог оставляет и избранников. Чаще всего их и оставляет, не лишая, как всех остальных, свободы выбора. И вот если достанет мужества выбирать всякий раз то единственное, что есть самое лучшее для тебя, — спасёшься, станешь святым, как Пётр и Феврония, избравшие друг друга раз и навсегда и умолившие Бога, “чтобы в одно время умереть им. И завещали, чтобы их обоих положили в одну гробницу, и велели сделать из камня два гроба, имеющих между собой тонкую перегородку”. Вот так неслиянно и нераздельно стали единой плотью, познав через супружескую привязанность великую любовь к Творцу.

“Неразумные люди” этого, конечно, не поймут и попробуют похоронить отдельно, ибо незадолго до смерти Пётр и Феврония приняли монашество, а следовательно, дали обет безбрачия. Но Бог судил иначе, разрушая склонность человека поступать по правилам, а не по личному выбору, соответствующему каждому конкретному случаю и предполагающему обязательную личную ответственность за совершаемое. “И снова утром оказались святые в едином гробе”, — торжествуя, повторит Ермолай-Еразм. А нам, конечно, вспомнятся переплетённые кроны деревьев, выросшие над могилами Тристана и Изольды, которых тоже связало что-то большее, чем страсть и любовный напиток, хотя и не пытались понять, какая именно сила удерживает их в едином поле Любви.

 Мы все умрём, людей бессмертных нет,

    И это всё известно и не ново.

    Но мы живём, чтобы оставить след:

    Дом ль тропинку, дерево иль слово»

                                            ( Р. Гамзатов)

    Саратовская земля-это родина многих поэтов и писателей, чья жизнь и творчество стали примером верного служения родине. Судьба разбросала их по необъятной стране, но свою малую Родину, саратовский край, они не забудут никогда.

Здесь в разное время родились и жили писатели: Н.Г. Чернышевский, Андрей Вознесенский, К.Я. Ваншенкин, Михаил Кузьмин, К. Симонов , П. Орешин и др. С творчеством многих из них мы знакомились в школе. Но есть и писатели,

о  которых я слышу впервые. Однажды мне в руки попала книга Михаила Алексеева « Мой Сталинград» Я прочитала её с большим интересом.  Удивилась: даже и не знала, что он наш земляк. Решила познакомиться с его творчеством, биографией этого удивительного , на мой взгляд, человека. Ведь погрузиться в мир человеческих судеб-это довольно интересное занятие.  Перед нами раскрываются новые биографические факты, переплетение человеческих судеб, которые заставляют задуматься и открыть что-то новое, ещё не известное читателю.

Читающему книги Алексеева может показаться, что их сочинила сама жизнь, а на долю писателя осталось совсем немногое: припомнить, что  и как было, присесть к письменному столу и записать. Казалось бы, так просто. Однако таких чудес не бывает, жизнь – великая сочинительница. Читая роман Алексеева, я представляла его старцем. Каждый год Отечественной войны, боевым участником которой он был, принёс ему опыт, равный многолетнему опыту мирной жизни.

Михаил Николаевич Алексеев родился 29 ноября в 1918 году в селе Монастырское Саратовской области в крестьянской семье. Подростком пережил страшный голод тридцать третьего года, когда в одном только Монастырском из шестисот дворов осталось всего пятьдесят. Здесь, потеряв родителей, выжил, выстоял наперекор всему. Здесь впервые познал любовь к родной природе и родному печатному слову. Нежные и горькие впечатления детства и отрочества заронили семена глубоко в душу, стали ростками, залогом позднейшего творчества.

В 1936 году в неполные 18 лет Михаил Алексеев был принят в Аткарское педагогическое училище, которое запомнил всех больше уроками литературы Екатерины Васильевны Шолоховой. Но училище закончить не удалось: Михаил был призван в Советскую Армию, службе которой отдал 17 лет. С первых же дней войны он сражается на Юго-Западном фронте, затем обороняет Тулу, а с июня 1942 года в должности политрука миномётной роты защищает Сталинград. Здесь был принят в коммунисты, здесь и получил свою первую награду- боевую медаль.  Затем Курская дуга, наступление на Запад,

 освобождение Румынии, Венгрии , Чехословакии.

В январе сорок третьего началось общее наступление Красной Армии. Но среди побед,одержанных нами в минувшей войне , особое место заняла победа под Сталинградом .  Она положила начало коренному перелому в ходе всей войны.

Вышел в свет долгожданный и очень своевременный роман « Мой Сталинград».

Для автора это не просто очередное произведение о войне это «книга всей моей жизни».Он шёл к ней через изнурительные походы и бои, пробивался сквозь лютую стужу и огонь, теряя друзей, однополчан... после Сталинграда началось радостное, но не менее тяжкое дело – освобождение от врага родных сёл и городов.

И даже тогда, когда на земле установился долгожданный мир ,и Михаил Николаевич стал известным писателем, он не сразу принялся за книгу о сталинградских боях, справедливо считая, что для осуществления такого грандиозного замысла нужны солидные знания, богатый жизненный опыт, и главное, высокое литературное мастерство.. Этого ничего пока не было. « Не было, но будет!»-так, думается, рассудил Михаил Алексеев в свои двадцать с небольшим лет и, не теряя времени, приступил к осуществлению своих творческих задумок. Ему очень хотелось рассказать о своих фронтовых друзьях-товарищах, обо всём, что было увидено и пережито в тяжкие годы войны. Первым его крупным произведение стал роман « Солдаты», в котором он поведал о подвигах однополчан, совершённых ими на Курской дуге.

Потом появились на свет прекрасные книги « Вишнёвый омут», «Хлеб-имя существительное», «Ивушка неплакучая»,»Карюха»,»Драчуны».  В конце 70-х годов среди горы исписанных к тому времени бумаг вдруг вывернулась пожелтевшая от времени забытая им тетрадь, начатая ещё на подступах к Сталинграду. Бережно сдунув с находки пыль, он крепко прижал её к груди, как самый драгоценный подарок судьбы. Это был его фронтовой дневник. Воспоминания нахлынули с новой силой.

Но только в 80-е годы, накопив богатый литературный опыт, он приступил к созданию задуманной им книги с таким , казалось бы сугубо личным названием « Мой Сталинград».

Когда М. Алексеев объявил об этом названии,некоторые ретивые критики обрушились на него, обвиняя его в желании возвеличить Сталина.. Но он утверждал, что у каждого защитника волжской твердыни помимо общего для всех , был ещё свой Сталинградский фронт, личный Сталинград.

И действительно, другому, например, хуторок Чиков на Аксае мало что говорит, а для Алексеева он значил многое: там его рота, сдерживая натиск противника, вела миномётный огонь и уничтожила несколько десятков гитлеровцев. И там же он потерял своего друга -политрука Петра Ахтырко,о котором так тепло он рассказывает в романе. А разве может он забыть о станции Абганерово? Его дивизия в течение двух недель вела кровавые бои с внезапно прорвавшемся врагом,и его рота потеряла первых своих любимых и отважных миномётчиков. Меня особенно тронул эпизод, в котором говорится о подвиге, совершённом застенчивым , всегда робким на вид сержантом Николаем Сараевым. Таким его знали все в роте, и никто, конечно, не думал, что он способен на подвиг. Но совершенно другим оказался Сараев в бою. В тот момент, когда немецкие танки вплотную приблизились к позициям миномётчиков, Сараев выскочил из окопа и применил хитрый приём, похожий на сдачу в плен. Когда немец в это поверил и высунулся из люка, Сараев в одну секунду выхватил из сумки гранату и бросил её во врага. Танк застыл на месте, но и сержант недвижно лежал в трёх метрах перед взорванной бронемашиной.

 Уничтожив танк, сержант спас жизнь политруку М. Алексееву, находившемуся рядом с ним. Можно было бы привести много примеров , показывающих героизм советских солдат в  романе. Но, думается, в этом нет нужды. Да,это был именно его, алексеевский, Сталинград. Он видел его в огне пожарищ и в дыму. Он вместе со всей страной защищал его от лютого врага и одержал блестящую победу. В 1993 году Алексееву за 1-ю книгу «Моего Сталинграда» была присуждена премия «Отечество».

«Мой Сталинград» — это действительно «мой, а не чей-то там Сталинград.» В Сталинградском побоище участвовали миллионы солдат. И в судьбе каждого, взятого отдельно, Сталинград 42-го и 43-го отразился по-своему. Он, этот отдельно взятый, мог быть участником великой битвы всего лишь один час или даже одну минуту, но этот час и эта минута стоили целой жизни, потому что из Сталинградского сражения выйти живым — это почти противоестественно, а погибнуть в нем — это в порядке вещей, это почти неизбежно. Каждый из нас, кто был там, мог бы сказать: Сталинград — это моя судьба. И из слагаемого миллионов судеб зримо предстанет судьба победителей и побежденных, судьба живых и мертвых, больше мертвых, чем живых. Из воспоминаний писателя:«Вот почему я решил рассказывать только о том, чему сам был свидетель, и о тех, кого знал хорошо по службе в одной воинской части, по совместным боям в междуречье Дона и Волги летом и осенью 42-го и зимой 43-го, при этом соблюдая железную установку: ничего не придумывать, не досочинять. А если и сочинять, то лишь исходя из характера описываемого события или действительного лица. Сочинять так, чтобы ни это лицо, ни те, кто с ним соприкасался, не усомнились в подлинности поступка или сказанных слов.»

Алексеев не скрывает своей горечи по поводу развала Советского Союза и бездумного переписывания отечественной истории. Он не раз открыто говорил и писал о непродуманности проводимых в России реформ, смело критиковал тех политических деятелей, которые проявили близорукость и непатриотичность. Алексеев был потрясен трагическими событиями, разыгравшимися в Москве в окт. 1993: «Когда Ельцин расстреливал на моих глазах Верховный Совет, я написал ему открытое письмо для публикации в "Литературной газете"» («Будете нас читать и в XXII веке»). Спустя 3 года на основе этого открытого письма Б.Н.Ельцину Алексеев написал острую и нелицеприятную статью «Гарант», напечатанную в «Советской России» (1996. №72. 25 июня. С.3) и «Правде» (1996. №92. 26 июня. С.4).

Не оставляют Алексеева и крупные творческие замыслы. Свое 85-летие писатель встретил работой над новым автобиографическим романом «Оккупанты», отдельные главы которого уже появились в печати . Судя по ним, а также по беседам с писателем, его новое произведение тесно связано с документально-автобиографическим повествованием «Мой Сталинград» и естественно «вытекает» из него. По словам Алексеева, в «Моем Сталинграде» и «Оккупантах» «основным и единственным повествователем является автор, он же и постоянно действующее лицо в ряду бесконечного ряда других сменяющихся лиц, несущих собственные имена»

В последние годы на Саратовщине был организован «Алексеевский фестиваль», устраивались литературные чтения, посвященные творчеству Алексеева, проводился конкурс на лучшее школьное сочинение по произведениям писателя, вручалась литературная премия им. М.Н.Алексеева, демонстрировались все фильмы, снятые по романам и повестям Алексеева. По произведениям Алексеева поставлено 6 фильмов. Некоторые киносценарии были написаны самим Алексеевым. Особой популярностью пользуются фильмы «Журавушка» (1968) — по мотивам повести «Хлеб — имя существительное» (реж.— Николай Москаленко, исполнители главных ролей — Людмила Чурсина, Нонна Мордюкова, Татьяна Пельтцер, Армен Джигарханян, Римма Маркова) и «Русское поле» (1971) — по мотивам романа «Ивушка неплакучая» (реж.— Николай Москаленко, в главных ролях — Нонна Мордюкова, Владимир Тихонов, Леонид Марков, Инна Макарова и др.).

В 1978 Алексеев был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Он награжден орденами Ленина, Красной Звезды (дважды), Отечественной войны 2-й степени, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов и медалями.

Творчество Алексеева высоко ценилось такими разными мастерами слова, как М.А.Шолохов, Л.М.Леонов, Олесь Гончар, Н.Н.Асеев, А.С.Иванов, И.Ф.Стаднюк, Н.Е.Шундик и др.

Лектор —
Е.Л. ДЕМИДЕНКО

Екатерина Львовна ДЕМИДЕНКО — учитель литературы московской гимназии № 1567, кандидат филологических наук, автор работ по русской литературе и методике её преподавания в средней школе.

Изучение фольклора в среднем звене

Концепция курса

“Фольклор” — одна из самых необычных тем в курсе истории литературы. И жаль, что её изучение сводится подчас к чтению совершенно непонятных для современного школьника текстов. А ведь знакомство с фольклором может стать самой благодатной почвой для совместного творчества детей и учителей: когда же ещё можно ощутить себя частицей мира, возникшего в далёкой глубине веков, почувствовать свою связь с традицией, с самого начала существования наложившей на каждого из нас неизгладимый отпечаток?

Увидеть фольклор вокруг себя и выступить в качестве его собирателя — всё это чрезвычайно увлекает детей. Начинается своеобразная “игра в фольклор”, интересная и познавательная и для ребёнка, и для взрослого.

При этом изучение фольклора должно опираться на серьёзную теоретическую базу, и знания, полученные детьми на уроке, не должны быть легковесными. В этом залог и уважения ребёнка к фольклору, и получения им навыков, необходимых при литературоведческом анализе.

При изучении фольклора легко осваиваются даже младшими детьми элементы теории литературы: сюжет, композиция, жанр, аллегория, эпитет, метафора и так далее. Ребята учатся анализировать и комментировать художественный текст.

Цель данного курса — показать возможности и направления в изучении фольклора в среднем звене, продемонстрировать эффективные методические приёмы.

Учебный план курса

Лекция № 1. Мифологические представления древних славян. Былички. Легенды и предания. Магическая роль слова

Это лишь кажется, что фольклор непонятен нашим детям и далёк от них. И дело не только в поныне процветающих жанрах анекдота, частушки или детской страшилки. Это “детство словесного творчества” наполнено таинственными знаками, связано с непосредственным и в то же время философским взглядом на мир, с первыми попытками выразить себя и своё отношение к миру. Важно то, что художественное слово используется в фольклоре неосознанно: фольклор поэтичен, потому что только так мог выразить древний человек своё отношение к окружающему, к явлениям природы, к другим людям, к самому себе. Э.Б. Тайлор писал: “…Аналогии, которые для нас не что иное, как вымысел, были действительностью в глазах людей прошлого времени. Они могли видеть огненные языки пламени, пожирающие свою жертву. Они могли видеть змею, которая при взмахе меча скользила по нему от рукоятки до острия. Они могли чувствовать в своей утробе живое существо, которое грызло их во время мучений голода… То, что мы называем поэзией, было для них действительной жизнью”.

В основу фольклора (как, впрочем, и в основу искусства вообще) легло познание мира, магия, игра, труд и общение с другими людьми. Каким виделся мир нашим далёким предкам? И почему в их представлении он был именно таким? Может ли человек узнать своё будущее и что ждёт его после смерти? От чего зависит человеческое бытие и каким оно должно быть? Все эти вопросы так или иначе отразились в фольклоре. И потому, наверное, изучение фольклора следует начинать с разговора о мифологических представлениях древнего славянина. Таким образом, на первых этапах фольклор становится для нас источником изучения старины. Можно попутно вспомнить с детьми и другие возможные источники — такие, как археология или этнография, и всё-таки особое внимание уделить словесному искусству народа. Ведь рождение языка, связной речи позволило рассказывать и петь, передавать из уст в уста древнейшие предания, поверья, обряды.

Сам термин “фольклор” возник в Англии в середине XIX века. Он означает “народное знание”, “народная мудрость”. Можно попросить детей объяснить эти словосочетания: что такое “народ” и как знание может быть достоянием не отдельного человека, а совокупности людей? Можно обсудить и характерные черты фольклора: устная форма бытования, коллективность создания (на протяжении долгого времени), анонимность, множество вариантов.

Безусловно, в фольклор нужно “играть” — он слишком связан с действием, с деятельностью, с поведением человека в быту, с воображением и импровизацией. Важно и то, что, как отмечает Е.Н. Басовская в своей книге «Личность — общество — мироздание в русской словесности», “один из главных законов фольклора — закон сотворчества”.

Предложите детям забыть, что они живут на планете и планета эта вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца. Пусть, как их далёкие предки, они попробуют разделить на части то пространство, которое видят. Если делить мир на части “по горизонтали”, выделяются четыре стороны света, а если “по вертикали” — небесный, земной и подземный миры. Эти части связываются между собой образом мирового древа, находящегося в сакральном центре мира и являющегося универсальным символом1. Между его частями и частями пространства устанавливаются некие соответствия: крона как бы принадлежит верхнему миру, корни — подземному, ствол осуществляет связь между этими мирами, символизируя третью зону Вселенной — Землю. С другой стороны, это символическое древо как бы обращено одновременно ко всем четырём сторонам света (может быть, именно отсюда связь с сакральным центром мира). Почему же именно дерево становится неким символом мира? Попросите ваших учеников подобрать однокоренные слова к слову “дерево” и указать их значения. “Дерево, — как определяет его В.И. Даль, — самое крупное и рослое растение, которое выгоняет от корня один пень или лесину, и состоит из древесины, древесных волокон, придающих ему плотность и крепость. Меньшие деревья, не достигающие большой толщины, называются деревцами… Деревом зовут его не только на корню, но и по срубе и очистке от сучьев, бревно. На Волге употребляют вместо слова «мачта»”. Деревом зовут также “всё, что из него сделано… Он дерево деревом, туп и бесчувствен… Деревина — срубленное дерево, бревно, колода. Деревенеть — обращаться в дерево, в древесину; замирать, лишаться чувств. Деревяга, деревяшка — чурка, болван, кружок под обтяжную пуговицу. Деревеник — древесный червь. Деревщик — работающий деревянные вещи. Деревей — растение кровавник, тысячелистник, серпорез”. Слова, чрезвычайно близкие или аналогичные по звучанию русскому слову “дерево” (от старославянского “древо”), существуют в украинском, сербохорватском, словенском, словацком, чешском языках. Родственно литовскому “сосна”, латышскому “смола”, греческому “дерево, брус, копьё”, ирландскому “жёлудь”. А также родственно слову “дрова” (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. СПб., 1996). Можно порассуждать о лексической связи слова “дерево” с такими словами, как “деревня”, “древко”, попросить детей изобразить “мировое древо” на рисунке.

Привлечь внимание детей к слову, сделать слово предметом анализа и обсуждения — одна из важнейших задач на уроках литературы. Пусть ваши маленькие филологи попробуют объяснить вам суть пословиц, а заодно и смысл, который в данном случае вкладывается в слово “дерево”.

• Лес по дереву не плачет.
• От доброго дерева добрый и плод.
• И на дереве лист на лист не приходится.
• Куда дерево клонилось, туда и повалилось.
• За один раз дерева на срубишь.
• Не откормить коня сухопарого, не отрастить дерева суховерхого.

Роль дерева в жизни древнего человека ярко отражена в загадке: “И летом весело, и осенью сытно, и зимой тепло”.

Образ мирового древа у наших далёких предков связывался прежде всего с дубом, поэтому так часто встречается это дерево в загадках об устройстве мира. Эти древние загадки отгадать нелегко, зато можно обсудить, как отразилось в них представление о мировом древе.

• Стоит дуб-стародуб, на том дубе-стародубе сидит птица-веретеница, никто её не понимает — ни царь, ни царица, ни красная девица. (Солнце на небе.)
• Половина дуба сырая, половина сухая, маковка золотая. (Ночь, день, солнце.)
• Стоит дуб, в нём двенадцать гнёзд, в каждом гнезде по четыре яйца, в каждом яйце по семи цыплёнков. (Год.)
• Стоит дуб, на дубе клуб (клубок), в клубке — семь дыр. (Человек.)

Последняя загадка особенно интересна — дерево в целом в ней сопоставляется с человеком.

Отношение древнего человека к природе — особое. Он далёк от самонадеянной уверенности в собственном величии и превосходстве над природой. Он вообще не выделяет себя из природы как особую часть: человек — такая же частица природы, как дождь, трава, жаворонок или кузнечик. Он даже связывает себя с некоторыми зверями “родственными узами”, создавая тотемного предка (от индейского “тотем”, буквально означающего “его род”). Не случайно в сказке «Иван-царевич и Серый волк» так предан и заботлив волк, помогающий главному герою.

Все непознанное в природе, окружённое тайной, становится для наших древних предков чудесным — результатом действия непонятных, сверхъестественных сил. Природа населяется разными фантастическими существами — дружелюбными и враждебными, способными помочь и стремящимися навредить. Некоторые из них хорошо известны ребятам: лешие, русалки, водяные. К ним можно прибавить, например, берегиню, мороза, полевого, полудницу, луговика, болотника, маряну. Рассказы об этих существах носят название быличек. Вот несколько примеров, взятых из «Русского демонологического словаря»:

“Берегиня, берегуша. Этимологически название «берегиня» сближается с именем Перуна и со старославянским «прhгыня» (холм, поросший лесом), позднее произошло сближение со словом «берег», что повлияло на представления о берегинях как о русалках… Берегиня — излюбленный мотив русской домовой резьбы, их изображения встречались и на домовой утвари”.

“Маряна — повелительница юго-восточных ветров в устье Волги. Эти ветры опасны для судоходства. Маряна представлялась мореплавателям в образе суровой женщины огромного роста, с распущенной косой, в белой одежде. Она медленно идёт по поверхности моря в направлении ветра и всюду производит разрушение”.

“Полудница — полевой дух, обитающий в засеянных хлебом полях и являющийся обычно в полдень в виде высокой красивой девушки, одетой во всё белое. Летом во время жатвы она ходит по полям и тех, кто в самый полдень работает, берёт за голову и начинает вертеть, пока у них не заболит шея. Заманивает в рожь малых детей и заставляет их долго блуждать там. Ловит тех, кто жнёт траву на межах, но бежит только до ограды села. Образ полудницы близок русалке, в полдень подстерегающей во ржи свою жертву… Добрые полудницы закрывают в полдень громадной сковородой хлеб и травы от палящих лучей солнца, злые — оборачивают сковороду другой стороной и прижигают молоко хлебных зёрен и цвет трав”.

Быличка — рассказ о контакте с нечистой силой. Увлекательная форма повествования сближает этот жанр с современными детскими страшилками, однако в них всегда даётся своеобразный “рецепт”, как вести себя с нечистой силой. Быличку нельзя путать со сказкой, где вымысел очевиден, и это осознаёт сам рассказчик. Былички считаются истиной.

Безусловно, представления о фантастических существах своеобразно отражаются в языке: “Чуранье, чураться, говорить «чур меня» значит ограждать себя от предстоящей опасности, например, от дьявола, а иногда в играх. Чур у древних славян был богом — хранителем межей, полей, пашен и властителем над чертями. Поэтому-то его всегда, как оберегателя, призывали в крайней опасности и старались заручиться” (Русский народ, его обычаи, предания, суеверия и поэзия / Собр. М.Забылиным. М., 1980).

На человека, оказавшегося в лесу, на лугу, в поле, на речке, распространялась власть соответствующего фантастического существа. И нужно было уметь общаться с этим миром, не совершать необдуманных, неосторожных действий.

Попытка установить отношения с “особым”, “чужим” миром лежит в основе суеверных примет, бытующих даже в современном, компьютеризированном мире. Наверняка дети знают: покинув дом, лучше не возвращаться назад за забытой вещью — как объясняют бабушки, “дороги не будет”. Откуда возникло это убеждение? Действительно, в мифологическом представлении человека дом — “свой” мир, своя территория. Покинь его — и окажешься во власти чужого мира. Этот “чужой” мир невидим, неощутим и, вполне вероятно, его представители в чём-то не похожи на людей. Так, например, несведущему человеку покажется странным и удивительным, что очень часто в сказках прилетевшая домой, в свою избушку на курьих ножках, Баба-яга сталкивается нос к носу с Иваном-дураком и произносит: “Фу-фу, русским духом пахнет!..” Наверное, она действительно плохо видит, зато великолепно чувствует. Вот такие существа, хорошо улавливающие присутствие живой души, населяют пространство вокруг дома и “провожают” человека, совершающего свой путь. Стоит ему остановиться и обернуться — он окажется с ними лицом к лицу! Что же делать? Бежать домой, конечно, и смотреться в зеркало (или в воду), таким образом “контактируя” с “чужим” миром — ведь он живёт там, где всё наоборот. Отсюда же и особое отношение к левшам — не чуждым, в представлении наших предков, “иному” миру. Так, например, в быличке про лешего сказано: “Если леший встретится в образе человека, то распознать его можно по привычке одевать верхнюю одежду: левая пола кафтана запахнута на правую, а не наоборот, как обычно, правый лапоть одет на левую ногу, а левый — на правую”. О том, что в “ином”, “чужом” мире всё наоборот, можно судить и по материалам русских сказок. Дочь старика из сказки «Морозко» на вопрос напускающего холод Деда Мороза, тепло ли ей, трижды отвечает: “Тепло”. Не случайно и Иван-дурак ведёт себя совсем не так, как его братья. Он лежит на печи — в сакральном месте избы, где живёт существо иного мира — огонь, предмет особого поклонения. Лежит и как будто “аккумулирует” энергию, которую даёт “чужой” мир. Поэтому-то именно он способен попасть в “тридесятое царство”, в “иной” мир, пройти через смерть.

Дорога — зона повышенной опасности, на перекрёстке — в точке пересечения дорог — эта опасность многократно увеличивается. В сказках или былинах герой в таком месте предупреждается о том, чем чреват выбор дальнейшего пути. На камне написано, что ждёт героя на каждой из дорог. И очень часто герой выбирает ту, которая сулит смерть. Он подвергается смертельной опасности, проходит через тяжелейшие испытания. Даже погибает иногда, но возрождается благодаря помощнику и склянке с живой и мёртвой водой.

Представление о жизни и смерти — одно из центральных в мифологическом мышлении. Мир живых и мир мёртвых связан в понимании наших предков неразрывными узами: из небытия появляется бытие (это уже в Библии), в растительном мире зерно хоронят, чтобы его смерть дала жизнь растению, земля на зиму умирает, чтобы возродиться для плодородия весной. Эта связь живого и мёртвого отразилась в загадках.

• Зимою греет, весною тлеет, летом умирает, зимой оживает. (Снег.)
• Днём спит, ночью глядит, утром умирает, другой его сменяет. (Огонь от свечи.)
• Мёртвое рождает живое, а живое пожирает мёртвое. (Дерево, огонь.)
• Летит — молчит, сядет — молчит, а помрёт да сгниёт, так и заревёт. (Снег.)
• Мёртвым в землю упал, живым из земли встал, красну шапку уронил и людей усыпил. (Мак.)
• Из живого — мёртвое, из мёртвого — живое. (Яйцо и цыплёнок.)

Можно предложить детям не только отгадать эти загадки, но и попросить сформулировать, чем они объединены.

Мифологическому мышлению вообще свойственно воспринимать мир в противопоставлении: живое — мёртвое, лето — зима, правый — левый, свой — чужой2. Антонимические пары весьма характерны для пословиц, которые, как известно, являются “концентрированным” выражением народной мудрости, народного знания жизни. Попросите ребят подобрать такие пословицы и объяснить их смысл.

• Молодое растёт, старое старится.
• Злому смерть — доброму воскресение.
• Муж — глава, жена — душа.
• Добро не умрёт, а зло пропадёт.
• В гостях хорошо, а дома лучше.

Оппозиция “в гостях — дома” опять возвращает нас к разговору о “своём” и “чужом” пространстве. Попробуйте дать детям задание: определить значение слова “дом” в данных ниже пословицах, а также указать, какие ещё значения этого слова им известны.

• В гостях хорошо, а дома лучше.
• И стены в доме помогают.
• Ищи добра на стороне, а дом люби по старине!
• Каково на дому, таково и самому.
• Худу быть, кто не умеет домом жить.

По словарю С.И. Ожегова: “Дом. 1. Жилое (или для учреждения) здание, а также (собир.) люди, живущие в нём. 2. Квартира, а также семья, люди, живущие вместе, их хозяйство. 3. Учреждение, заведение, обслуживающее какие-нибудь общественные нужды. Д. культуры. 4. Династия, род (устар.)”.

По словарю В.И. Даля: “Дом — строение для житья; в городе жилое строенье, хоромы; в деревне изба со всеми ухожами и хозяйством”.

Дом для древнего человека — своеобразная модель мира. Пол, стены и потолок, с одной стороны, и четырёхугольник в основании, с другой — уже знакомое нам деление пространства. Подобно мировому древу он может стать соответствием календарному году. Можно убедиться в этом, обратившись к загадке: “Стоит дом в двенадцать окон, в каждом окне по четыре девицы, у каждой девицы по семь веретён, у каждого веретена разное имя”.

Отгадывая загадки, можно перечислить важнейшие предметы крестьянской избы.

• Четыре брата — годами равные, один главный. (Углы дома.)
• Два братца глядятся, а вместе не сойдутся. (Пол и потолок.)
• Всем, кто придёт, всем, кто уйдёт, руку подаёт. (Дверь.)
• Что за зверь: зимой ест, а летом спит, тело тёплое, а крови нет, сесть на него сядешь, а с места не свезёт. (Печь.)
• В небо дыра, в землю дыра, посередь огонь да вода. (Самовар.)
• Четыре брата одним кушаком подпоясаны, под одной шляпой стоят. (Стол.)
• В лесу родился, в лесу вырос, в дом пришёл, всех вокруг себя собрал. (Стол.)

Совместная трапеза за столом связана с почитанием предков. Ведь если, по представлениям древних, они не умерли, а лишь перешли в “иное” состояние, в “иной” мир — они присутствуют при общесемейном деле. Наверное, именно пиететом перед ними объясняется поговорка “Когда я ем, я глух и нем”.

Вообще, культ природы и культ предков лежат в основе мифологических представлений древнего человека.

В доме обитают свои фантастические существа — домовой, кикимора, которая представляется людям обычно в обличии чёрной кошки (потому и пускают кошку первую в дом при переезде). В бане — банник. И все они тоже требуют к себе особого отношения.

Обычай, обряд, ритуал — важные понятия для осмысления жизни наших далёких предков. Древние виды фольклора имели практическую цель, были направлены на “установление взаимоотношений” с явлениями и предметами, от которых зависела их жизнь. А словесное искусство было частью обряда, не выделялось из него, обряду был свойствен синкретизм.

Слово, речь — ещё один элемент жизни древнего человека, наделённый явным могуществом. Именно слово становится способом общения со стихиями, с другими людьми, влияет на судьбу. Доброе пожелание призывает на того, кому оно высказывается, счастье, довольство, здоровье, успех в делах. Слово проклятия влечёт за собою гибель, болезни и разные беды. Не случайно чрезвычайно опасны проклятия, даже сказанные не всерьёз, ибо они, по древним поверьям, могут сделать того, на кого это проклятие направлено, пленником и даже жертвой водяного.

Можно предложить детям указать значения каждого из приведённых ниже слов, определить значение корня, вспомнить однокоренные слова: вещать, ведать, вече, вещун (вещунья), предвещать, вещба, вития. Ведать — знать; вече — народное собрание, суд; вещун (вещунья) — колдун (колдунья); предвещать — предсказывать; вещба — чарование, поэзия; вития — предсказатель. Общее значение корня: все слова заключают в себе понятия предвидения, прорицаний, сверхъестественного знания, волшебства, врачевания и суда. Однокоренные — уведомить, поведать.

“Мои уста — замок, мой язык — ключ: ключом замкну, ключом запру, замок в море спущу, а ключ в небеса заброшу” — так заканчивались многие заклинания, заговоры. Попробуйте вместе с ребятами разгадать магическую формулу: почему язык уподобляется ключу? Почему он забрасывается на небо?

Заговор — один из самых древних видов фольклора. Цель у него всегда практическая, но желание, например, разлучить людей превращается в художественное искусство. Мир заговора очень опасен — в нём существуют различные и многообразные “прикосы”, “сглазы”, “переполохи”, “испорчи”, “шёпоты”, “оговоры”, “завидлости”, “ненавидлости”, “позявы”. “В “чёрных” заговорах часто подробно описывается “антимир”: вывернутый наизнанку хронотоп, обратные принятым действия в ритуале (снятие креста, обращение к нечистой силе, отречение от Бога).

Характерно, что в заговоре и мифе — один набор мифологических персонажей («Мифы народов мира»). Заговор — это как бы приложение мифа, актуализация его на земле. “Выхожу я во чисто поле, сажусь на зелёный луг, во зелёном лугу есть зелия могучие, а в них сила видима-невидимая. Срываю три былинки — белыя, чёрныя, красныя. Красную былинку метать буду за Окиан-море, на остров на Буян, под меч-кладенец; чёрную былинку покачу под чёрнаго ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах, а во гнезде лежит уздечка бранная, с коня богатырскаго; белую былинку заткну за пояс узорчатый, а в поясе узорчатом завит, зашит колчан с калёной стрелой, с дедовской, с татарской. Красная былинка притащит мне меч-кладенец, чёрная былинка достанет уздечку бранную, белая былинка откроет колчан со калёной стрелой. С тем мечом отобью силу чужеземную, с той уздечкою обратаю коня ярого, с тем колчаном со калёной стрелой разобью врага супостата. Заговариваю я ратнаго человека, такого-то, на войну сим заговором. Мой заговор крепок, как камень Алатырь” («Сказания русского народа», собранные И.П. Сахаровым. СПб., 1885). Помощи люди просили у природы: так, в заговоре от детского испуга обращались к чудесной щуке (вспомните сказку «По щучьему велению»), заговаривая от болезни, посылали “хворь” “в тёмный лес”, “под пень-колоду”. За помощью обращались к покойникам, ведь они мысленно оставались с живущими, а перейдя в “иной” мир, приобретали волшебную силу. Заговорами пользовались от рождения до смерти: “существовали детские заговоры, любовные заговоры и приговоры, свадебные заговоры, семейные заговоры, домоводческие и хозяйственные заговоры, промысловые заговоры, лечебные заговоры, житейские и общественные обереги, заговоры от покойников («Русские заговоры и заклинания»).

В заговорах предметы приобретают символическое значение. Иносказание — результат страха перед тайными силами, с одной стороны, и признак фетишизма, свойственного мифологическому сознанию, с другой. Отдельные вещи и предметы воспринимаются как культовые, наделённые душой, способные помочь, спасти. Наши современные амулеты — потомки древних оберегов.

Мифологическими чертами обрастает и повествование об исторических фактах, которые мыслятся не как хронологическая последовательность событий, а как некое яркое происшествие, оставившее след в народной памяти. Возникает предание: “Умер Илья Муромец. И похоронили его на берегу реки. Насыпали холм на могиле. И вдруг услыхали из-под земли вздох Ильи Муромца: «Надо мощь ковать!» А потом и второй раз, но уже тише: «Надо мо… кова…» И в третий, последний, раз вздохнул Илья: «Мо..с…кова». И назвали селение, что недалеко от того места построили, в память о последних вздохах Ильи Муромца — Москва”.

Герои ранних преданий тоже нередко наделяются мифологическими чертами — они, например, проявляют необыкновенную силу (нередко в бытовых, житейских ситуациях), в остальном же могут быть такими же, как все, — простыми людьми. С другой стороны, героями преданий могут стать цари, генералы, атаманы разбойников, князья. Так, чудесное спасение князя обыкновенной мышью — основа предания о названии города Мышкина. Вообще, в преданиях часто речь идёт о происхождении того или иного народа, о названии города или объяснении изображений на гербе. В основе предания — реальный исторический факт, и воспринимается предание как история, близкая к правде. Не случайно, например, предание об основании города Киева вошло в исторически значимую «Повесть временных лет».

Не следует путать предание с легендой (в переводе с латинского обозначает “то, что следует читать”), в которых важная роль отводится Богу и его святому воинству. Легенда связана с христианскими законами и нормами — так, как их понимал и воспринимал народ. Легенда раскрывает божественную суть происходящего вокруг, учит человека повседневной нравственности, поведению в жизни. Настоящее становится результатом неправедного поведения людей в прошлом.

Связь язычества и христианства — один из характерных признаков русского фольклора. Речь об этом пойдёт в других лекциях.

Безусловно, неисчерпанной осталась и тема славянской мифологии. К ней мы будем возвращаться и в разговоре о закличках, и о календарном фольклоре, и о сказках. В данной лекции была попытка показать, с чего можно начать этот разговор на уроках литературы.

Вопросы к лекции

1. Дайте определение фольклора.

2. Как “организовано” мифологическое пространство?

3. Как отразились представления о мире в быличках?

4. Почему роль слова можно назвать магической? Как это отразилось в таком жанре фольклора, как заговор?

5. В чём отличие предания от легенды?

Примечание

1, 2 “Мифопоэтическая модель мира часто предполагает тождество или тесную, особую связь макрокосма и микрокосма — природы и человека. Отсюда и соотношение явлений природы с частями человеческого тела и с названиями бытовых предметов (утварь, одежда, посуда и пр.) <…> В мифопоэтическом сознании вырабатывается система двоичных различительных признаков, имеющих по парам «+» и «–» значения. Эти определения связаны со структурой пространства (верх–низ, рай–ад, Олимп–Аид), со временем (день–ночь, лето–зима), с цветом (белый–чёрный), природные и культурно-социальные противопоставления (мокрый–сухой, вода–огонь), несущие социальный характер (мужской–женский, старший–младший) + общее противопоставление, определяющее набор противоречий в самом общем смысле: сакральный–мирской. Именно на основе этих наборов строится первобытное представление о мире. Один из наиболее распространённых символов, которым передаются эти знаковые комплексы, — мировое древо” («Мифы народов мира»).

Литература

Басовская Е.Н. Личность — общество — мироздание в русской словесности // Экспериментальный учебник для учащихся 8-х классов средних школ, лицеев, гимназий. М., 1994.

Даль В.И. Пословицы русского народа. (Любое издание.)

Мифы народов мира // Энциклопедия: В 2 т. М., 1994.

Русский демонологический словарь / Авт.-сост. Т.А. Новичкова. СПб.: Петербургский писатель, 1995.

Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым. М., 1989.

Энциклопедия для детей. М.: Аванта+, 2000. Т. 9.