Сказки народов Севера
картотека
Предварительный просмотр:
Сказки народов Севера
Сборник сказок севера - это сказки разных народов Севера, Сибири и, проживающих на огромной территории.
Забитые и отсталые в прошлом, в нашей стране народы Севера окружены вниманием и заботой. Они создали своеобразную культуру, в том числе богатое устное народное творчество — фольклор. Наиболее распространённым жанром фольклора являются сказки.
Сказка скрашивала тяжёлое существование людей, служила любимым развлечением и отдыхом: рассказывали сказки обычно на досуге, после трудового дня. Но сказка играла и большую воспитательную роль. В недалёком прошлом сказки у народов Севера являлись не только развлечением, но и своего рода школой жизни. Молодые охотники и оленеводы слушали и старались подражать героям, которые прославлялись в сказках.
Сказки рисуют яркие картины жизни и быта охотников, рыбаков и оленеводов, знакомят с их представлениями и обычаями. Читай сказки не спеша, так, как будто ты рассказываешь их своим друзьям или младшим братьям и сестрам.
КУКУШКА
НЕНЕЦКАЯ СКАЗКА
Жила на свете бедная женщина. И было у неё четверо детей. Не слушались дети матери. Бегали, играли на снегу с утра до вечера, а матери не помогали. Вернутся в чум[1], целые сугробы снега на пимах[2] натащат, а мать убирай. Одежду промочат, а мать суши. Трудно было матери. От жизни такой, от работы тяжёлой заболела она. Лежит в чуме, детей зовёт, просит:
— Детки, дайте мне воды. Пересохло у меня горло. Принесите водички.
Не один, не два раза просила мать — не идут дети за водой. Старший говорит:
— Я без пимов. Другой говорит:
— Я без шапки. Третий говорит:
— Я без одежды.
А четвёртый и вовсе не отвечает. Просит их мать:
— Близко от нас речка, и без одежды можно сходить. Пересохло у меня во рту. Пить хочу!
А дети из чума выбежали, долго играли, к матери и не заглядывали. Наконец захотелось старшему есть — заглянул он в чум. Смотрит: мать посреди чума стоит и малицу[3] надевает. Вдруг малица перьями покрылась. Берёт мать доску, на которой шкуры скоблят, а доска та хвостом птичьим становится. Напёрсток железным клювом стал. Вместо рук крылья выросли.
Обернулась мать птицей-кукушкой и вылетела из чума.
Закричал тогда старший брат:
— Братья, смотрите, смотрите: улетает наша мать птицей!
Побежали дети за матерью, кричат ей:
— Мама, мама, мы тебе водички принесли! А она отвечает:
— Ку-ку, ку-ку! Поздно, поздно! Теперь озёрные воды передо мной. К вольным водам лечу я!
Бегут дети за матерью, зовут её, ковшик с водой протягивают.
Младший сынок кричит:
— Мама, мама! Вернись домой! На водички, попей!
Отвечает мать издалека:
— Ку-ку, ку-ку! Поздно, сынок! Не вернусь я!
Так бежали дети за матерью много дней и ночей — по камням, по болотам, по кочкам. Ноги себе в кровь изранили. Где пробегут, там красный след останется.
Навсегда бросила детей мать-кукушка. И с тех пор не вьёт себе кукушка гнезда, не растит сама своих детей. А по тундре с той поры красный мох стелется.
ИДЭ
ХАНТЫЙСКАЯ СКАЗКА
Идэ остался сиротой, когда был маленьким. Взяла его к себе бабушка Ймъял-Пая.
Вырос Идэ, но всего боялся. Никуда от бабушки не отходит, за бабушкин подол держится.
«Как отучить Идэ всего бояться, чтобы он на рыбалку ходил, на зверя ходил, смелым охотником стал?» — думала бабушка.
Был как-то урожайный на кедровые орехи год. Бабушка и говорит:
— Пойдём, Идэ, орешки собирать!
— Пойдём, бабушка!
Бабушка села в лёгкую лодку-долблёнку, усадила Идэ, положила ружьё, подтолкнула лодку — и поехали.
День был ясный. Солнышко светит. Тайга тихонько шумит. Тым-река от одной песчаной отмели до другой бежит.
Приехали бабушка с Идэ, вышли на берег, поднялись на гору, пошли в тайгу.
В тайге птицы поют. Далеко слышно: кедровка стучит, орешки из шишек выбирает.
Стали бабушка с Идэ орехи собирать. Кедры высоко головы подняли, в ветвях шишки спрятали. Старая Имъял-Пая колотушкой по сучку ударит — шишки сами падают.
Полную лодку орехов насыпали, домой собрались, а бабушка одну берестяную кошёлку с орехами на горе оставила.
— Ох, Идэ, кошёлку забыли! Сбегай принеси! — говорит она.
Идэ на гору побежал. Видит: лежит кошёлка, а рядом ружьё.
Идэ с горы глядит: бабушка оттолкнула лодку от берега и уехала.
Закричал Идэ, заплакал:
— Зачем ты оставила меня, бабушка? Имъял-Пая даже не оглянулась ни разу — быстро гребла веслом, и скоро лодка совсем исчезла из виду.
Остался Идэ один в тайге. Начал по берегу бегать, искать, где бы спрятаться. Искал, искал — нашёл дупло. Залез в него, клубочком свернулся, лежит тихо, ружьё к себе прижимает.
Солнце спускаться стало, ветер подул, дождь пошёл. Тайга шумит, кедровые шишки падают, по дуплу стучат. Страшно Идэ. Думает: звери пришли, съедят его. Со страху кричать начал:
— Всего съешьте, только голову не троньте!
А его никто и не трогает. Только стук кругом идёт — шишки падают. Идэ ещё крепче ружьё к себе прижимает.
Сколько ни боялся Идэ, заснул всё-таки. Спал, спал — проснулся. Смотрит: светло стало, солнце высоко, птицы поют. Тайга тихонько шумит. Идэ ощупал себя. Цел ли? Левую руку протянул — здесь рука. Правую руку протянул — здесь рука.
Идэ из дупла выскочил, на ноги встал. Смотрит: кругом шишки. Ой, сколько шишек!
Стал Идэ шишки собирать и страх позабыл. Некого бояться!
Большую кучу шишек собрал Идэ, на берег посмотрел, видит: бабушка приехала. Идэ бабушке руками замахал, кричит:
— Зачем ты меня одного оставила? А бабушка ему отвечает:
— Не сердись, Идэ. Ты — человек. С тобой никто ничего сделать не сможет. Человек — везде хозяин. Теперь ты ничего бояться не будешь!
Подумал Идэ: «Права бабушка. Не надо бояться».
Помирился Идэ с бабушкой. Опять стали они орехи собирать, полную лодку набрали и домой поехали.
Тым-река от песка к песку бежит. Высоко солнышко светит. Тайга тихонько шумит.
Хорошо!
С тех пор Идэ бояться перестал. Куда захочет — один идёт.
Так бабушка отучила внука бояться.
ГОРДЫЙ ОЛЕНЬ
МАНСИЙСКАЯ СКАЗКА
Есть у манси на Северном Урале любимое озеро — Ватка-Тур. Недалеко от него жил охотник Захар со своей семьёй. Был он трудолюбив, целыми днями ходил по тайге, охотился. Знал повадки каждого зверя, умел выслеживать хитрую лису, находить зимой медвежьи берлоги, ловить сохатого[20]. Только оленей никогда не ловил — жалел их Захар.
Однажды летом пошёл Захар на озеро проверить поставленные им сети. Тихо на озере. Только и слышно, как рыба плеснёт или как утка вспорхнёт… Вдруг видит: недалеко от него стоит красавец олень. Засмотрелся на него охотник — весло из рук выпало, а олень встрепенулся, замер на миг, потом гордо поднял голову с сереньким пятнышком на лбу и убежал прочь.
Прошло лето. Пришла и ушла осень. Наступила зима. А зима на Урале суровая да снежная. Трудно Захару с семьёй жить стало. Юрта совсем худая, и на охоте удачи нет.
Пошёл Захар в лес. День идёт, другой, из сил выбивается, а на след зверя набрести не может. Вышел к болоту и видит: на краю болота стадо оленей пасётся и среди них тот, с сереньким пятнышком на лбу.
Стал Захар потихоньку подползать к оленям. Вот уже совсем близко подполз. Быть бы ему с добычей, да дрогнуло сердце у охотника, жалко стало оленя убивать. Олени почуяли, что человек близко, и умчались.
Только хотел Захар повернуть обратно, вдруг видит: прямо к нему, опустив голову, идёт большой и сильный олень. Испугался Захар, а олень остановился около него и сказал человечьим голосом:
— Здравствуй, Захар! Давно я тебя знаю. Вижу, как ты трудишься, бродишь по тайге, а удачи тебе нет.
Захар отвечает:
— Спасибо, гордый олень, что добрым словом меня согрел.
— Будь завтра снова на этом месте, — проговорил олень и, высоко подняв голову, убежал.
На другой день, только показался первый луч солнца, Захар пошёл на болото. Красавец олень уже ждал его.
— Я буду твоим другом и помощником, — сказал он. — Садись на меня!
Быстро мчался олень по тайге. Сколько было радости и удивления, когда Захар вернулся домой!
Легче стало жить Захару: освободил его олень от самых трудных работ. Все привыкли к доброму оленю. И решил охотник отблагодарить его за доброту. Вечерами сидели они всей семьёй и вытачивали, отделывали каждую веточку — делали оленю такие рога, каких ни у кого нет. И вот рога готовы — крепкие, ветвистые, красивые!
Весной, когда начал таять снег, запряг Захар оленя и посадил всю семью на нарты*.
— Поехали! — крикнул Захар.
И они помчались по бескрайней тайге.
Вот и озеро Ватка-Тур. Захар освободил оленя из упряжки и вывел к тому месту, где впервые увидел его. Старший сын Захара принёс приготовленные для оленя рога.
— Это тебе, дорогой олень! — сказал Захар.
Олень гордо качнул головой с новыми рогами. Прошёлся по берегу озера, копнул острым рогом землю.
— Спасибо тебе, олень, за помощь, — сказал Захар. — Иди на свободу.
— И тебе спасибо, человек! С такими рогами мне и волк не страшен! — сказал олень и, встряхнув на прощанье красивыми рогами, скрылся в лесу.
С той давней поры все олени носят рога и дружат с человеком.
Айога (Нанайская сказка)
Жил в роду Самаров один нанаец — Ла. Была у него дочка по имени Айога. Красивая была Айога. Все её очень любили.
И сказал кто-то, что красивее дочки Ла никого нет ни в этом, ни в каком другом стойбище. Загордилась Айога, стала рассматривать своё лицо. То в медный таз начищенный смотрится, то своим отражением в воде любуется. Ничего делать Айога не хотела. Всё любуется собой. Ленивая стала Айога.
Вот один раз говорит ей мать:
— Пойди воды принеси! Отвечает Айога:
— Я в воду упаду.
— А ты за куст держись.
— Куст оборвётся, — говорит Айога.
— А ты за крепкий куст возьмись.
— Руки поцарапаю. Мать говорит ей тогда:
— Рукавицы надень.
— Изорвутся, — говорит Айога, а сама всё в медный таз смотрится: ах, какая она красивая!
— Так зашей рукавицы иголкой.
— Иголка сломается.
Тут соседская девочка говорит:
— Я схожу за водой.
Пошла девочка на реку и принесла воды сколько надо.
Замесила мать тесто. Сделала лепёшки из черёмухи. На раскалённом очаге испекла. Увидела Айога лепёшки, кричит матери:
— Дай мне лепёшку!
— Горячая она — руки обожжёшь, — отвечает мать.
— А я рукавицы надену, — говорит Айога.
— Рукавицы мокрые.
— Я их на солнце высушу.
— Покоробятся они.
— Я их мялкой разомну.
— Руки заболят, — говорит мать. — Зачем тебе трудиться, красоту свою портить? Лучше я лепёшку той девочке отдам, которая своих рук не жалеет.
И отдала мать лепёшку соседской девочке. Рассердилась Айога, пошла на реку. Смотрит на своё отражение в воде. А соседская девочка сидит на берегу, лепёшку жуёт.
Стала Айога на ту девочку оглядываться, и вытянулась у неё шея, длинная-длинная стала. Говорит девочка Айоге:
— Возьми лепёшку. Мне не жалко. Совсем разозлилась Айога. Замахала на девочку руками, пальцы растопырила, побелела вся от злости: как это она, красавица, надкушенную лепёшку съест! Так замахала руками, что руки у неё в крылья превратились.
— Не надо мне ничего-го-го! — кричит Айога.
Не удержалась на берегу, упала в воду и превратилась в гуся. Плавает и кричит:
— Ах, какая я красивая! Га-га-га! Ах, какая я красивая!..
Плавала, плавала, пока по-нанайски говорить не разучилась. Все слова забыла. Только своё имя не забыла, чтобы с кем-нибудь её, красавицу, не спутали. И кричит, чуть людей завидит:
— Ай-ога-га-га! Ай-ога-га-га!
Волшебные лыжи (Мансийская сказка)
В ранешние времена в мансийских семьях первым отец умирал. Успевал он за свою короткую жизнь износить себя. И не мудрено: целые дни на лютых морозах да под дождями, да на ветрах. А по-другому было нельзя. Если не пойдёт он на охоту, не выследит зверя, не добудет его, — значит, всей семье помирать с голоду. А при такой жизни к нему и простуда, и болезни разные подбирались. А нередко и беды всякие приключались: то ногу на охоте изувечит, то неожиданно с каким-нибудь зверем встретится, вступит с ним в единоборство, да половину сил и здоровья оставит, пока победит его.
Не обошла эта участь и семью охотника Вырпаду. Недолгую жизнь прожил их отец. В одну из суровых зим он на медвежью берлогу набрёл. И собаки с ним были хорошие, а сам оплошал. Потревоженная медведица выскочила с другой стороны, потому как в берлоге два выхода оказалось.
Бросился на неё Вырпаду, а она успела его с ног сбить. Налетели на медведицу сзади собаки: давай рвать ей бока, только шерсть в разные стороны летела, а она хоть и рычала от боли, а под собой крепко держала Вырпаду, гнула его, ломала ему спину. А когда собаки стали сильно донимать, медведица встала во весь рост, раскрыла пасть и бросилась на собак.
Еле-еле поднялся Вырпаду да успел медведице нож прямо под левую лопатку всадить. Взревела грозно медведица. От её рёва собаки, поджав хвосты, в лес убежали. Пошатнулась, повернулась несколько раз вокруг себя да и рухнула замертво в снег медведица. Но и Вырпаду не смог больше подняться. Лежит он на снегу, головы поднять не может, зовёт к себе собак.
Подбежали они к нему не сразу, жалобно повизгивая. Снял Вырпаду с руки меховую рукавицу, подозвал к себе серобокого остроглазого Серко и отдал ему. Заскулил Серко, забегал вокруг своего хозяина, коснулся холодным носом его лица и побежал через тайгу, к чуму.
Был вечер. В небе горели высокие яркие звёзды, светила луна, когда жена Вырпаду Пайка и её трое маленьких сыновей встали на лыжи и побежали по следу собаки. Услышали они в стороне жалобный вой собак. Подбежали, а Вырпаду уже умер.
Так и осталась жить Пайка с тремя сыновьями и дочерью Неркой. Мало-помалу сыновья стали подальше в лес уходить охотиться. Вначале вокруг чума белку промышляли, потом начали следы собольи выслеживать. А соболь — зверь хитрый! Заметит погоню да так начнёт свои следы петлять, что и бывалый охотник потом еле дорогу обратно найдёт.
Речка, где стоял их чум, была небогата хорошей рыбой. На ту, что ловили, ни у кого спроса не было, добывали только себе на уху да собакам на корм. Вот и говорит Пайка сыновьям:
— Смастерите-ка вы мне обласок, и поплыву я на нём с Неркой к берегам великой Оби. Посмотрю, как там люди живут. Может, и мы туда уйдём, там поставим свой чум.
Сделали сыновья обласок, и поплыла Пайка с дочерью к Оби. День плыли, два плыли. Речка их всё шире и шире становилась, волны на ней стали сильнее да темнее. Подгоняет Пайка лодку ближе к берегу. А от берегов дух идёт — голова кружится. Черёмуха цветёт! Белые гроздья все деревья обметали. Издали берега белыми кажутся, будто с них так и не сходил снег. А скоро и Обь показалась. Видит Пайка — на берегу костёр горит, а рядом с елью маленький шалашик стоит, из черёмуховых прутьев сплетённый. Подъезжают они и видят: старый хант из сил выбивается, из реки рыбину большую тянет. Пот с него градом катится, руки дрожат, а корявые пальцы крепко держат крапивную сеть. Рядом с ним молодой паренёк по пояс в воде стоит, помогает. «Ну и рыбина!» — подумала Пайка. Видит: рыба большим хвостом волны бьёт, порвала сеть, вот-вот обратно в воду уйдёт. Не оплошала Пайка, выскочила из лодки и давай помогать старику. Вытащили они на берег осетра чуть поменьше обласка Пайкиного. Побился на песке осётр, покрутил своё сильное тело в кольца да скоро и уснул, а старик сидит, отдышаться не может. Обтёр рукавом пот, развёл костёр, а сын тем временем из осетра чёрную зернистую икру вынул в берестяное корыто да уху поставил.
Горит костёр. Смотрит старик на Пайку, на Нёрку, головой качает, а потом и говорит:
— Куда это ты поехала на своём обласке? Волна обская сильная! Она тут же перевернёт тебя! Оставайся с нами. Места тут хорошие, рыба всё белая водится, сама видела, а купцы только такую и берут. За неё хлеб, сахар, медный котелок дадут. А если надо тебе, то и топор и ружьё сможешь на рыбу сменять: ружья их и зимой в тайге гром делают, зверя сразу насмерть бьют!
Послушала Пайка старика, осталась. И стали они рыбачить. Уловы хорошие были.
Нёрка тем временем починила старику и его сыну всю одежду, из выменянной у купцов материи новые, нарядные рубахи сшила. А время шло. Скоро и осень показываться стала. То ветер холодный по Оби пробежит, то волны тёмные заворачиваются целыми днями и ночами, то дожди заморосят долгие, тягучие, а в одну ночь весь черёмушник оголился. Раздели ветры черёмуху, одни голые ветки оставили.
— Пора нам в свою сторону собираться, — сказала Пайка. — Спасибо вам за дружбу, за привет.
Призадумался старый хант. Сидит, на огонь смотрит и говорит Пайке:
— А может, мы с вами сроднимся? Понравилась мне твоя Нёрка, да и мой Арэмча, сама видишь, не ленивый парень.
Промолчала Пайка. Не могла она одна, без сыновей ответить старику, хотя и видела — Нёрка часто с Арэмчей по берегу реки ходили.
— Чего молчишь? Или не понравились мы?
— Не могу никакого слова тебе говорить, — сказала Пайка. — Если хочешь, пусть Арэмча на одну зиму поедет в нашу сторону. Пусть мои сыновья посмотрят на него, испытают в охоте.
— Ладно. Пусть собирается Арэмча с вами, — сказал старик.
Стали собираться. Старик отдал Арэмче резное весло, лыжи, передал свой лук и стрелы, а потом отвёл в сторону и сказал:
— На вот, возьми этот ящичек и не открывай его, пока у тебя большой нужды не будет.
Пообещал Арэмча отцу сделать, как он велел.
Как только выдался день посветлее, поплыли они вверх по реке, а скоро и в маленькую речушку свернули. Ветер тут уже дохнул севером: по реке шуга пошла, и стало льдинами прибивать лодки к берегу. Связал Арэмча лодки рядом и грёб веслом не переставая, сколько было сил. Но вот потянуло дымком, да скоро услышали они собачий лай — значит, и чум был недалеко.
Обрадовались сыновья встрече с матерью и сестрой, а на незнакомого парня искоса поглядывали. Не нравилось им, что пришёл он с чужой стороны. Но нашла Пайка много хороших слов, и подружились все.
— Ладно, — сказали братья. — Пусть живёт. Посмотрим, на что он годится.
Недолго ждать пришлось, тут и зима пришла. Повалил снежище, подули ветры, замели метели.
— Пора на охоту идти, — сказал старший брат, когда стихла метель. — Собирайся и ты с нами, Арэмча!
Услышала Пайка, говорит:
— Не трогайте вы его! Нет у Арэмчи лыж.
Рассердился старший брат, отвечает матери:
— Пусть сам мастерит лыжи. Что это за человек, если на охоту ходить не будет? Не отдадим тогда ему в чум нашу Нерку. Пусть запрягает старых оленей и едет по нашему следу.
Согласилась Пайка. Верные слова говорит старший сын. Со гласился и Арэмча. Запряг он оленей и поехал по их следу, а догнать не может. Проехал день, проехал два, видит: двое старших братьев чум ставят. Подъехал Арэмча, стал помогать. Вдруг выбегает из лесу меньший брат. Лицо и голова инеем покрыты, от спины пар идёт.
— Вы чего чум ставите? Чего ленитесь охотиться? Наш отец эти угодья за одну зарю кружил! — кричал меньший.
— Устали мы. Дорога тяжёлая! — ответили братья. — Да и тебе отдохнуть надо.
Замолчал младший брат, снял лыжи, вошёл в чум. Пришло новое утро. Старший брат и говорит Арэмче:
— Теперь и ты, как мы, иди на охоту. Если меньше нашего набьёшь соболей, не отдадим тебе нашу сестру.
Призадумался Арэмча: непривычен ему охотничий промысел. «Видно, не видать мне Нёрки», — думает он.
— Смотри, не сиди у огня! Поезжай на охоту! — крикнули ему братья, встали на лыжи и пошли в урман.
Сидел, сидел Арэмча да и вспомнил про ящичек, который ему отец дал. Достал его, открыл крышку, а из него тут же пара лёгких лыж выскочила, а за ними — и лук со стрелами. Обежали лыжи вокруг Арэмчи, встали перед ним и спрашивают:
— Куда нам бежать? В какую сторону? Обрадовался Арэмча и говорит:
— Несите меня в урман, где старший брат Нёрки охотится. Только бегите впереди него.
Встал на лыжи Арэмча, насторожил лук — и помчали его лыжи! Не идёт Арэмча, а летит, только деревья мелькают. Добежали лыжи до высокого хмурого кедровника и давай вилять между деревьями. Только заметят соболий след — помчатся по нему быстрее ветра. Не успеет соболь в дупло спрятаться, а стрела Арэмчи уже догонит его.
Ещё солнце за вершины кедрачей не спряталось, а у Арэмчи уже полон лузан соболей набит.
Идёт по урману старший брат и видит впереди себя чей-то след, дивится: «Кто это посмел в наши родовые угодья прийти? Кто посмел вперёд меня урман обойти и первым соболей выстрелять?» Рассердился старший брат. Свернул в сторону, пошёл в буреломы и валежники собольи следы смотреть. Но и там следы от каких-то незнакомых лыж.
А Арэмча говорит лыжам:
— Теперь пора в чум возвращаться. Хватит нам на сегодня.
Повернули лыжи обратно.
Натопил Арэмча чум, ободрал соболей, сложил шкурки на оленью упряжку к старшему брату, а напоказ одного соболя оставил. Сам сидит, лыжи мастерит.
Вечером стали возвращаться братья с охоты. Средний и младший с хорошей добычей пришли, весёлые, смеются, а старший ввалился в чум чернее тучи осенней. Выбросил из крошней трёх соболей, говорит:
— Никогда такого не было, чтобы в лесу кто-нибудь меня обогнать мог. Всё шёл по чьему-то следу! Давайте переходить в другое место! Тут удачи не будет!
Послушали его братья. Запрягли упряжки, поехали на другое место охотиться.
Утром опять пошли на охоту. Арэмча достал ящичек, выскочили из него лыжи, спрашивают:
— Куда теперь бежать?
— Теперь несите меня впереди среднего брата.
Побежали лыжи. Арэмча опять отстрелял всех соболей засветло, приехал, натопил чум, ободрал соболей, все шкурки на нарту к среднему брату положил. Себе только одного оставил.
Пришли братья с охоты весёлые, только средний в этот раз двух соболей добыл и говорит:
— Поедемте дальше! Кто-то успел всех соболей раньше меня отстрелять.
Так же было и с младшим братом. И он просил переезжать в другое место.
Настала ночь. Не спят братья, на шкурах ворочаются, думы разные в голову лезут.
— Как придёт рассвет, — сказал старший брат Арэмче, — пойдём мы на охоту, ты вместе со мной пойдёшь!
— Пойдём, пойдём, — согласился Арэмча.
Надел он самодельные лыжи, и пошли они. Шли, шли, устал старший брат.
— Ну и бредёшь ты!—сказал он сердито. — Кто так на лыжах ходит? На лыжах надо ходить, чтобы ветер в ушах свистел.
Промолчал Арэмча. Вышли они на озеро. Большое озеро. Другого берега не видать. Остановился старший брат и говорит:
— Ты иди на ту сторону озера, Арэмча, там много соболей водится, а как набьёшь соболей полон мешок, так в эту дудочку засвисти, мы сразу и услышим тебя.
Достал старший брат из-за пазухи длинную свистульку из черёмухового прутка и отдал Арэмче.
Взял её Арэмча и отправился на своих лыжах по озеру. Шёл, шёл, устал. Достал отцовский ящичек. Выскочили волшебные лыжи, покружились около него и спрашивают:
— Куда нести тебя, Арэмча?
— На ту сторону озера. Если есть там какое жильё — несите прямо к нему.
Понеслись лыжи. Только снег летит в разные стороны. Вынесли лыжи Арэмчу на берег озера, а там рос густой тёмный лес. Видит Арэмча: стоит большой чум возле пихтача. Присмотрелся и видит вокруг чума следы косолапые. Спрятался Арэмча за пихтач, поставил возле себя лыжи, ждёт. Под вечер заскрипела на чуме шкура, выползло из него косолапое чудовище. Ноги кривые, руки по земле волочатся. Голова косматая, с длинной седой бородой. Остановилось чудовище, завертело головой, зафыркало, засморкалось, закряхтело да вдруг и увидело следы Арэмчи. Закричало голосом звериным и побежало по следу. Только заглянуло под пихтач, Арэмча не оплошал. Набросил чудовищу на шею ременный тынзян, как оленя, заарканил и потащил к себе. Упало чудовище и давай когтями снег грести, а само всё норовит длинными руками схватить Арэмчу. Тут подскочила одна лыжина и давай колотить чудовище по длинным рукам. Взвыло чудовище от боли, а Арэмча успел притянуть его к дереву и привязать крепко-накрепко. Оставил одну лыжину возле него, а сам скорее в чум побежал.
Видит: у огня три девушки сидят, шкуры выделывают. Как увидели они Арэмчу, вскрикнули, цветастыми платками лица закрыли.
— Кто вы такие? Из каких краёв?—спрашивает их Арэмча.
— Давно ещё утащило нас в этот лес лесное чудовище из родных чумов. Не отпускает от себя, велит с ним жить, ему песни петь, ночью пятки чесать.
— Не бойтесь меня! Откройте свои лица. Привязал я ваше чудовище к дереву, а скоро и в озере утоплю! — сказал Арэмча.
Обрадовались девушки, сбросили с лиц платки, а сами все — красоты писаной. «Вот невесты для моих братьев!» — в радости подумал Арэмча, выскочил из чума, вытащил из-за пазухи свистульку и хотел засвистеть, позвать братьев, да вспомнил, что нет в его сумке ни одного соболя. Взял он в руки одну из лыжин и спрашивает:
— Сможешь одна меня на охоту свозить?
— Смогу, если устоишь, — ответила лыжина.
И понесла она Арэмчу по лесу. А там следов собольих видимо-невидимо. Весь снег истоптали! Играют, пищат, бегают по деревьям. Тут Арэмча набил их полон мешок, а к ночи вернулся обратно.
Девушки ему суп из боровой дичи сварили, мороженой рыбы принесли, ягод насыпали, а сами сели в угол, прижались друг к дружке, закрыли лица платками и сидят, не шевелятся.
— Что вы ко мне не подходите? Опять лица свои не открываете?
Заплакали девушки и говорят:
— Кричало нам без тебя чудовище, что братья твои обжоры ненасытные, что они только увидят нас и сразу проглотят.
Засмеялся Арэмча и говорит:
— Неправду оно говорит вам. Мои братья самые красивые! Самые ловкие! Самые смелые! Вот вы увидите их!
Выбежал Арэмча из чума, достал черёмуховую свистульку и засвистел. Полетел свист по земле и воздуху, по рекам и озёрам, по деревьям и кустарникам. Услышали его братья, удивились: «Неужели Арэмча полон мешок соболей набил?»
— Не может того быть, — говорит старший. — Он только до берега озера дойти смог на своих лыжах.
А свист снова летит по округе.
— Поехать надо. Может, к нему беда какая пришла.
Поехали. Видят — на берегу чум большой стоит, а у дерева чудовище привязано. «Видно, Арэмча попал в урочище самого лесного хозяина!» — подумал старший, но ничего не сказал братьям. А в это время и Арэмча им навстречу вышел.
— Неужели ты успел полон мешок соболей набить? — спросил Арэмчу старший брат.
— Соболи — это ещё не богатство, — ответил ему Арэмча.— Пойдёмте в чум.
Пошли братья в чум. Только подошли к огню и сразу увидели девушек красоты небывалой. Опустили они луки, наклонили головы, на колени перед ними встали, слов сказать не могут, будто потеряли их все.
— Где ты их взял?—спросил Арэмчу старший брат.— Мало таких красавиц на берегах всей Оби сыщешь. Взяли бы мы их в жёны, да разве пойдут они за нас, бедных охотников.
— Наши отцы тоже охотники, — ответила одна из девушек.
— В добыче зверя мы этот год совсем неудачливы, — сказал средний брат.
— А у вас на оленьих нартах соболей полные мешки лежат, — сказала вторая девушка.
— Так хотелось бы мне скорее домой попасть да свадьбу справить, — сказал младший брат.
— А у Арэмчи есть волшебные лыжи. Они быстро домчат нас до родного чума, — сказала третья девушка.
— Это правда, Арэмча? — спросил старший брат.
— Правда, чистая правда, — ответил Арэмча. Посмотрели братья свои мешки на нартах, а они полны соболей.
— Откуда они? — спросили братья.
— Не дал бы мне отец лыж волшебных, не найти бы нам невест, соболей целую зиму промышлять пришлось бы.
Хлопнул Арэмча два раза в ладоши, прилетели к нему лыжи, закружились вокруг ног.
— Ну и зять нам достался! — сказал старший брат. — Видать, счастливей нашей Нёрки не будет девушки.
Посмотрел Арэмча на братьев, на лыжи, что возле его ног кружатся, и говорит:
— Хватит, лыжи, у вас силы, чтобы всех нас скорее увезти в чум к Пайке?
— Хватит, — ответили лыжи. — Садитесь все, только не забудьте чудовище в озеро спрятать, а то оно ещё много худых дел сделает.
Пока бегали к чудовищу братья, лыжи вытянули полозья, подкатили к чуму. Уселись все на волшебные лыжи, пристегнули сзади упряжки и понеслись над урманами и борами, реками и озёрами к чуму Пайки большую свадьбу играть.
И кого только не было на этой свадьбе! Даже птицы все лесные слетелись, слушали песни весёлые, по всей тайге их разнесли да и сейчас ещё в лесах песни с той свадьбы поют.
Гнев тайги (Мансийская сказка)
В давние времена в нашем крае столько водилось всякой птицы, что шум да свист стоял от её крыльев. Все озёра и болота были заняты утками, гусями да лебедями, а в лесах — тучи боровой птицы. И зверя всякого было полным-полно. Люди тоже жили привольно. Да только люди, когда живут в достатке, не замечают, что всё, что дано им природой, беречь надо.
— Ай-яй, что делаете! Зачем птицу зря губите? — говорил старый Тасман парням, которые для потехи стреляли серых уток.
Подраненная утка, чуть взлетев, падала на озёрную зыбь. Осиротевшие утята, громко крича, прятались в зарослях камыша и осоки, а озорник шёл дальше.
Грустными глазами смотрел старый Тасман на оставленную птицу.
— Зачем бьёт, если не надо? — сокрушённо качал он головой. Он шёл по тайге и видел вокруг и заботливых белок, и хлопотливых глухарей, и торопливых оленей.
«Богата тайга! Шибко богата!» — рассуждал Тасман. И вдруг старик остановился. В ложбине, придавив большой куст, лежал подраненный лось. Он силился подняться на длинные ноги, но снова падал, от боли закинув на спину тяжёлую голову с большими рогами. Тихо подошёл к нему Тасман. Лось не испугался, не вздрогнул.
— Добрый человек! — промолвил зверь. — Помоги мне встать на ноги, и тогда они понесут меня как ветер!
Наскоро Тасман нарубил жердей и стал поднимать тяжёлого лося. Пот стекал с лица, от усталости дрожали руки и ноги. На закате солнышка помог Тасман встать лосю. Зверь лизнул руки Тасмана, сказал:
— Если трудно будет тебе, старик, ищи меня. Помогу! — И скрылся за лесом.
… Шло время, но озорники не слушали старика Тасмана и били не жалеючи зверя. Затосковал Тасман и не стал выходить из юрты, чтобы не встречаться с ними.
А однажды проснулись люди, вокруг ни ветерка, ни свиста, ни взлёта птиц, ни шороха зверей. Люди вышли из юрт. Светило солнышко, но тайга стояла безмолвная. Они стояли и смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Многие, взяв луки, пошли в лес, поплыли по реке, но вечером возвратились ни с чем. И снова все молчали. Озёра и болота вымерли: не стало в них уток. В лесах потерялся зверь.
— Страшно ходить по тайге! Страшно! — говорили охотники, возвратившись с охоты.
Стал людей одолевать голод. Большая беда пришла в тайгу, и тут все вспомнили про старого Тасмана.
— Это великий гнев тайги! — сказал Тасман. — Тайга рассердилась, тайга свой гнев послала.
— Добрый Тасман, научи нас, что делать? — стали просить старика люди.
Вышел Тасман из юрты, и сразу на сосну сел глухарь. Обрадовались люди, за луки схватились, а глухарь улетел.
Долго искали его, да не нашли.
И поняли все, что один Тасман не виноват перед тайгой, что его послать к Гневу тайги надо. Только к Тасману давно старость пришла.
А тайга стояла хмурая, молчаливая. Долго думал старик, как помочь людям. Вспомнил слова лося. Надел малицу и направился Тасман в тайгу. Только зашёл он за первое дерево, как навстречу ему лось.
— Не меня ли ты ищешь, старый Тасман? — спросил зверь. — Проси, что тебе надо, только быстрее, я помогу тебе!
— Вижу я, что торопишься ты!
— Говори!
— Помоги, добрый зверь, нашим людям! — промолвил старик. — Страшный голод пришёл в наш край.
Лось молчал. Потом говорит:
— Это Гнев тайги. Он наказал всех, кто не берёг добро её.
— Горе! Горе! — вздыхал старик.
— Всех зверей и птиц спрятал Гнев от человека, — продолжал лось.
— А как же тогда ты, лось, на свободе? — спросил Тасман.
— Гнев отпустил меня на три дня и три ночи найти ослушницу сову. Но я обещал тебе, старик, помочь. Садись на меня, и я понесу тебя куда скажешь!
— Вези, добрый лось, к Гневу тайги! Хочу его видеть.
— Да знаешь ли ты, старик, как далеко живёт Гнев? Никто ещё не бывал у него и не видел его.
— Вези, — сказал Тасман, и лось побежал.
Он бежал, словно летел, обгоняя ветер, оставляя позади леса и болота, горы и реки. Наконец остановился. Кругом стояли старые, хмурые кедры. Было темно вокруг: ни звука, ни шороха, ни света.
— Здесь живёт Гнев тайги, — показал лось на лесную тропинку. — Иди, иди, но если не будет тебя до первого луча, — меня не ищи.
Тасман низко поклонился на все стороны и пошёл в царство вечной тьмы.
Чем дальше шёл Тасман, тем лес становился гуще, и скоро тёмная стена деревьев встала перед ним.
Долго старик приглядывался.
Вдруг промелькнул солнышка луч и вспыхнул огоньком рябиновый куст. Перелетела с ветки на ветку птичка серенькая с белой грудкой, клюнула ягодку одну, другую, звонко щёлкнула клювом, повернула головку с бойкими глазками к Тасману да проговорила голосом человеческим:
— Зачем ты пришёл в моё царство?
Тасман ласково спросил:
— Кто ты есть, добрая птичка?
Птичка молчала.
— Я пришёл к Гневу тайги спросить: зачем он упрятал всё живое от людей? Зачем он так сердит на людей?
— Искать долго не надо, — сказала птичка, — я Гнев тайги.
— Ты? Такая-то крохотная птичка — Гнев тайги?
— Я и доброта и гнев, — прощёлкала белогрудка. — Когда люди разоряют лесное царство — уходит доброта, прячется, остаются гнев и голод. Когда люди добры — плачу я им щедро: грибами, ягодами, шишками, лесными зверями и птицами. В такую пору сама дружу с человеком, сажусь на плечо к нему.
Вздохнул Тасман и сказал:
— Не права ты, птичка-белогрудка. Не все виноваты в тайге, а ты наказала всех.
Притихла птица. Услышал Тасман, как забила она крылышками, забегала бойко по рябиновым веткам.
— А кто в тайге не грешен? Все! Все разоряют тайгу!
— Нет, не все! — спорил Тасман.
— Нет, все! — сказала птичка. — Вчера на вечерней зорьке мальчонка маленький с щеками румяными, как брусничный сок, выстрелил из лука и попал мне в крылышко.
Замолчал Тасман.
— Ладно! — проговорила птичка. — Сейчас мы посмотрим, грешен ли ты. Попробуй-ка из пчелиного роя взять пригоршню мёду. Если возьмёшь, — твоя правда, помогу тебе. Если нет, — разговаривать с тобой не о чём.
Притих Тасман.
Вдруг снова промелькнул лучик солнышка, и перед Тасманом появилось старое дуплистое дерево. Вокруг него роились пчёлы. С опаской подходил к дуплу Тасман.
А пчелиная матка облетела вокруг него, прожужжала над самым ухом и села на соты. Дотронулся Тасман до ноздристых восковых домиков. Притихли пчёлы, заползали, защекотали руки старика. Достал Тасман пригоршню мёду чистого, только хотел обернуться, как слышит голос сзади.
— Твоя правда, старик. Виновата перед тобой я, — прощебетала белогрудая птичка. — Но озорники принесли много горя. А тебе скажу: если ты мою просьбу выполнишь, верну людям богатство тайги. А найти тебе надо сову-ослушницу и привести сюда.
Нечего делать. Заторопился Тасман на тропинку, по которой пришёл. Лось ждал его. Когда Тасман рассказал о сове, лось говорит:
— Далеко это! Шибко далеко. Искать её надо у гор, где солнце совсем не заходит теперь и светит всё время.
И снова быстрее ветра понёс лось старого Тасмана по угрюмой тайге.
Унёс лось Тасмана далеко. И увидел Тасман, как, поклёвывая ягодку, у подножия горы ходит птица.
— Это она, — прошептал лось.
А сова взлетела на выступ скалы и завертела головой из стороны в сторону, громко постукивая крепким клювом. Не пришлось старику долго раздумывать.
Сплёл он петли из трав и припрятал их под каждым кустом. Ждёт. Прошёл день, другой, а сова сядет поодаль, клювом пощёлкает, словно смеётся над стариком. Вдруг от громкого крика вздрогнул Тасман, спохватился, побежал на шум и видит: лось наступил сове копытом на крыло и держит. Орала сова во всё горло, била свободным крылом, клевала ногу лося, но он дождался Тасмана. Взял мешок старик, набросил его на сову, завязал накрепко и пустился в обратный путь.
Был на исходе третий день, когда лось привёз Тасмана в царство Гнева тайги.
— Поймал ослушницу! Спасибо, старик! — прощёлкала белогрудка.
Оказавшись в темноте, сова поползла по земле, распустив крылья,
— Не видать тебе больше солнца! Не будешь летать днём, обижать птиц и зверей маленьких. Ночью на охоту вылетать станешь.
А Тасману сказала:
— Иди домой, старик!
Долго ещё стоял Тасман, но ничего больше не сказала ему птичка.
Лось послужил старику и тут. Повёз Тасмана в родной пауль. [Пауль — селение]
А над ними с шумом пролетела стая уток к озеру.
Много лет прошло с тех пор, но ослушница сова и сейчас боится солнца и охотится только ночью, а люди помнят о Гневе тайги и берегут лесные богатства.
Дочери Отортена (Мансийская сказка)
Только ветер знает да Чистоп-камень помнит, может, гусям-лебедям матери рассказывали про то время, когда в этих местах молодой охотник Отортен жил.
Первым солнце встречал Отортен, первым ветер ласкал Отортен, первым слышал он громкий плач улетающих птиц.
Как забьют в бубен, позовут на бой, всех туже лук у Отортена, всех острей стрела Отортена. «Ай-я-я! Какой храбрый манси Отортен!» — говорили все.
За рога удержит сохатого, из берлоги достанет медведицу, переставит валун с места на место. «Ой-ой-ой! Какой сильный манси Отортен!» — говорили все.
Если лодки нет — по волнам пробежит через речку любую или озеро… «Её-ё-ё! Ну. и ловкий манси Отортен!» — говорили все.
По следам запорошенным он обгонит зверя, изловит его. Даже птица с высот не приметит Отортена! «Ай-я! Хитрый какой Отортен!» — говорили все.
Одиноко в тайге жил Отортен. Мать, отца схоронил, братьев лёд утащил, а невеста по сердцу не встретилась.
Шёл как-то Отортен берегом говорливой речки Тосемьи да вдруг слышит сзади завывание сердитое. Оглянулся, видит: ветер летит, ветки деревьев к земле гнёт, траву с корнем рвёт.
— Что ты делаешь, ветер Сиверко? — взмолилась река Тосемья. Облила ветру бороду косматую. Долго тряс её ветер, моросил дождём, а сам кричал сколько было сил:
— Неспроста кружу! Неспроста иду-у! Океан послал жениха найти своей дочери. Чтобы храбрый был, чтобы сильный был, чтобы ловкий был, чтобы хитрый был.
Приумолкла река Тосемья, призадумалась, волны спрятала, стала тихою.
А ветер кружит, дрожит, как олень на привязи, ждёт, что скажет река говорливая.
Вдруг всплеснула одна и другая волна. Замутилась река.
Ветер тут как тут.
— Отортен — жених! Лучше не найти, — прошептала река. И давай хлестать волны в разные стороны.
— Что ты делаешь? Неразумная! — проревел Сиверко. А река ревёт, волны пенятся, к берегам летят.
— Подожди! Расскажи! Успокойся! Не расслышал я.
А в ответ, будто человек, простонала река Тосемья да в камнях и спряталась.
Слышал всё это Отортен и с тоской смотрел на сухие каменистые берега. Как травы между собой разговаривали, слышал, видел, как утки в страхе крякали, с гнёзд поднимали птенцов слабокрылых да к озёрам скорей летели.
Чаще стал ходить к сухим берегам Отортен. И увидел раз, как облака с землёй встретились. Закачались деревья, стали землю вершинами бить, а по сухой реке Тосемье ручеёк прозвенел.
Обрадовался Отортен, что река снова в берега входит. Только перед ним вдруг появилась девушка-красавица. Солнце дало ей руки свои, травы дали нежность и стройность, а озёра подарили глаза голубые, бездонные.
— Прячься, Отортен! За тобой летит ветер Сиверко! — громко крикнула девушка и потерялась, а за ней пробежал ручеёк.
— Это ты пришла, Тосемья-река? — крикнул радостно Отортен. — Где ты? Покажись ещё! Пойдём в чум ко мне!
А буран поднялся невиданный. Это хитрый ветер Сиверко услышал имя охотника и задурил, закричал:
— Отортен! Отортен! Отортен!
— Ты иди скорей ко мне! Прячься под берег! Я укрою, засыплю камнями тебя! — слышит Отортен слабый голос девичий.
— Отортен! Отортен! — слышно ветра крик.
А косматые тучи закрыли всё, закружили всё.
— Не отдам тебя в чужую страну! Оставайся со мной, Отортен, храбрый сын народа, сильный сын тайги, ловкий сын лесов! — крикнула каменная Тосемья-девушка.
И рассеялось, потерялось облако тёмное. На том месте меж гор, где стоял Отортен, очутился вдруг большой камень. А Тосемья-река обежала журча его, обласкала водой. И стоит с тех пор камень Отортен. Давным-давно снег не тает, лежит на вершине его.
Чтоб не грустил Отортен, не печалился каждую весну, ему Тосемья-река по ручейку говорливому дарила. Пошумят ручейки и убегут в болота, у подножия Отортена спрячутся. Любовался ими Отортен. Год от году ручейки ширились. В реки полные собираться стали. Отортен стал звать их по имени. Постарше дочь Печорой назвал, помоложе которая — Вишерой.
Раз в весенний день солнечный замолчала, задумалась Печора-дочь. Долго ждал сказок её Отортен, прислушивался. Горсть снега с вершины сбросил, а Печора молчит. Видит Отортен — почернела Печора, нахмурилась дочь Вишера.
— Ты пусти нас, отец, в сторону! — прокричала Отортену Печора-дочь.
Посуровел Отортен. Сбросил камень один, а за ним другой, много камней, заковал дочерей в берега. Замолчал. Год молчит, два молчит. Крепко держит дочерей в утёсах каменных.
Утки с криком летели, гуси крыльями свистели, над вершиной Отортена разговор вели:
— Дорога длинная, нелёгкая. Нет озёр! Нет лесов. Пусто-мёртво всё без воды.
И садились птицы на речную гладь, и купались в Печоре и Вишере. На утёсах крутых перья чистили, в низинах речных гнёзда вили, птенцов выводили. А Отортен всё молчал. Всё думушку думал.
Как-то в тёплый день Отортен послал звонкий чистый ручей к дочерям своим. Испугались они, приутихли, слушают.
— Я раздвину плечи свои, — разнёсся голос Отортена, — открою ходы-выходы, на простор пущу. Пусть в водах ваших рыба водится, пусть по глади вашей птицы плавают, по берегам пусть леса растут.
И умолк.
Заметались реки, закачали волны и запели песню камню Отортену.
Долго сил Отортен набирался, тихо поворачивался, раздвигая свои плечи каменные с той стороны, где солнце падает, и отпустил дочерей по широким лугам воды нести.
Он им каждый год свои думы шлёт, талым снегом отцовским потчует. С побелевшей головы светлые ручейки гонит. Да не знают про то сестры, что отец Отортен на другой стороне, что ближе к солнышку, отпустил дочерей самых меньших своих: Лозьву с Сосьвою — так их люди зовут. Наградил их водой прозрачной. Каждый камушек в них птицы видят с небес. Облака в этих реках купаются, прихорашиваются, а в награду дал им Отортен рыбку малую позолоченную. Все селёдкой её зовут сосьвинской. Не увидеть такой, не сыскать нигде!
Стоит Отортен, снежная шапка на нём и савик расшит мхом да лишайником. Низко кланяется ему ветер Сиверко, и подножия ласкают дочери, да течёт у подножия малый ручеёк Тосемьи-реки. Тот, кто был в тех краях да у камня Отортена стоял, тот и сам, наверно, сказками его заслушивался.
По теме: методические разработки, презентации и конспекты
Сказки народов Севера.
Подборка небольших по объёму произведений и сказок для чтения детям....
Сказки народов Севера
Сказки народов Севера...
проект "Сказки народов Севера"
Расширять представления у детей о родном крае, о своеобразии природы, традициях и обычаях народов, проживающих на Ямале;Формировать у детей духовно-нравственные понятия: добро-зло, послушание-непослу...
Оформление книжных иллюстраций по сказкам народов Севере в технике пластилинография
Оформление книжных иллюстраций по сказкам народов Севере в технике пластилинография...
НОД "Пересказ сказки народов Севера "Почему олень быстро бегает"
Данный материал способствует развитию у детей интереса к художественной литературе народов Севера, расширяет знания о Крайнем Севере, формирует умения пересказывать художественный те...
Конспект организованной образовательной деятельности "Сказки народов Севера"
ООД по изобразительной деятельности...
Конспект сюжетного занятия по физкультуре в старшей группе по сказке "Девочка и медведь" в рамках проекта "Сказки народов Севера"
занятие по физическому развитию в рамках проекта "По сказкам народов Севера про животных"...