БЕСЕДЫ О ЯЗЫКЕ. Новые слова в речи детей.
консультация по логопедии

                            Новые слова в речи детей

В первые годы жизни дети с легкостью овладевают огромными сокровищами родного языка, запечатлевшего в себе опыт и мудрость сотен поколений. «Страшно подумать, — писал К.И. Чуковский, — какое огромное множество грамматических форм сыплется на бедную детскую голову, а ребенок как ни в чем не бывало ориентируется во всем этом хаосе, постоянно распределяя по рубрикам беспорядочные элементы услышанных слов и при этом даже не замечая своей колоссальной работы».

Замечательно и то, что дети осваивают родной язык творчески, они постоянно упражняются в создании новых слов, используя продуктивные словообразовательные средства. Словно подражая взрослым, строящим все известные слова из знакомых корней, суффиксов, приставок, маленькие «лингвисты» сочиняют свои «словечки» по тем же языковым моделям, вставляя их в речь, когда для выражения того или иного значения не окажется готового слова. Таковы, например, многочисленные детские названия людей по роду их деятельности. Ребята создают эти существительные, используя самые продуктивные суффиксы:

• Я буду конькистом — говорит малыш, прикованный к экрану телевизора, по которому все смотрят фигурное катание. Во время другой передачи он спросил:
• Опять футбольники играют?

А девчушка, наблюдавшая за выступлением легкоатлетов, заявила:

Хочу быть гимнастеркой. Трехлетний Гена так представил свою будущую профессию:

— Буду лошадистом,  зверским врачом. Любящая    музыку Леночка   поинтересовалась:

• В опере поют оперисты? А брат ее сообщил:
• К нам приходил ремонтер. Наблюдения над речью детей убеждают в том, что они без труда образуют названия профессий по характерным для языка словообразовательным моделям, хотя это и не избавляет от речевых ошибок, потому что малышам не хватает жизненного опыта, знаний. Вот, например, некоторые ответы ребят на вопросы воспитательницы в детском саду во время беседы:
• Кто работает на комбайне?
• Комбайнисты.
• Как называют рабочих, которые пекут хлеб?

• Хлеборобы. Хлебники.

Но даже ошибаясь, дети показывают свое лингвистическое чутье — они выбирают подходящие по значению словообразовательные элементы, хотя и создают при этом слова, которых в языке не существует, или такие, которые уже закрепились в ином значении (как «хлебороб»).

В науке о языке детское словотворчество изучается в связи с проблемой неологизмов. Лингвисты выделяют в особую группу слова, которые создаются в момент речи и не входят в общее употребление. Такие «слова» не становятся достоянием языка, не фиксируются словарями. Такова природа и детских новообразований. Они создаются на случай, так что есть все основания отнести их к окказионализмам.

Окказиональные слова используются не только детьми. К словотворчеству нередко прибегают и взрослые. Окказионализмы особенно часто встречаются в разговорной речи и вполне понятны собеседникам в контексте. Так, можно услышать, что специалистов, повышающих квалификацию на курсах, называют «повышенцами», а туристов, поселившихся в палатках, могут назвать «палаточниками».

Окказионализмы можно встретить и в книжных стилях, например в газетных и журнальных статьях. Так, хозяйство, где в пригороде Рангуна стали разводить крокодилов, журналист назвал «крокодиловодческои фермой», а получаемое там мясо — «крокодилятиной». Эти новые слова тоже окказиональные, их нет, да и не могло быть, в языке, потому что сам факт, о котором написано в заметке «Крокодилятина на экспорт», — исключительный.

И все же детская речь по употребительности окказионализмов занимает первое место, потому что стремление к созданию новых слов заложено в самом механизме овладения законами языка, оно диктуется ребенку его творческим освоением богатств родного слова.

Проникая в тайны словообразования, дети стараются в каждом наименовании выявить его исходное значение. Отсюда бесконечные вопросы:

• Мама, галушки — они голые?
• Если тетя баронесса, то дядя — баран?
• Башмачи (т. е. басмачи) — это фашисты?
• Страшники очень страшные? Мальчик даже заменил в интересующих его словах звуки с, ж на ш, чтобы существительные стали «понятнее».

Такое творческое отношение к языку обязательно приводит к тому, что дети «уточняют» наши «взрослые слова», вкладывая в них свой особый смысл:

• Чур, я буду спать на распадушке!
• Мама, запутай меня в платок.
• Бабушка, ты уже подавила коровку?
• Давай посмотрим, как работает таскава-тор.

• Не хочу в метро: там толпучка.

• Купи мне пленку, как бегемоту делали приливки.

Кто не наблюдал, как дети называют вазелин мазелином, лопатку — копаткой, кузов грузового автомобиля — пузовом; говорят не молоток, а колоток, не слюнка, а плюнка, не прическа, а круческа, не ведьма, а видьма (потому что — все видит). К. И. Чуковский в шиге «От двух до пяти» перечислил множество таких детских слов, замечая: «Было бы небесполезно составить словарь таких общедетских    речений,    «изобретаемых»    сызновачуть не каждым трехлетним-четырехлетним ребенком. Они схожи, а порой и тождественны, так как взрослые, в лице бабок, отцов, матерей, воспитателей, не только внушают каждому ребенку одинаковые — общенародные — принципы их построения, но и дают однородный строительный материал».

Иногда задумываешься: почему бы детям, строящим свои неологизмы, не создавать наши, обычные, стандартные новообразования? Пусть вас не смущает это сочетание «обычные новообразования», в языке действительно есть немало таких не вполне освоенных «слов», которые, еще не став языковой реальностью, как бы «дремлют» в ожидании того, что мы их употребим. «Допустим, — пишет В. В. Лопатин, — мы назвали крылья самолета стрелообразными. Или сказали о вазе, что она по форме бутылкообразная, или бочкообразная, или бочковидная, о костюме мешковидный, а о доме — коробкообразный». Сразу даже трудно поверить, что таких слов в языке нет, потому что сложные прилагательные со второй основой-обрйзный очень различны и многочисленны. Но мы построили «свои слова» по этой продуктивной модели, чтобы выразить нужное значение. Может быть, кто-нибудь другой, и не раз, еще употребит в речи такие же слова, легко образовав их из готовых элементов, хорошо известных в языке. Подобные новообразования лингвисты и называют потенциальными словами. Они существуют в языке как бы потенциально и свободно создаются в потоке речи, когда возникает необходимость выразить то или иное значение.

Потенциальные слова настолько обычны по образованию и характерны для языка, что мы часто не выделяем их как новые. Например, нужно назвать самок животных, мы, не задумываясь, используем суффикс -их-: крокодилиха, кошалотиха, дельфиниха, муравьиха, лососиха, скорпиониха. В детских пьесах-сказках можно встретить слова: дятлиха, ко-мариха, кротиха; в повести В. Драгунского «Сегодня и ежедневно» — шимпанзиха и т. д. Все эти новообразования живут как потенциальные слова в языке, хотя их не может быть в словарях.

Впервые использовал термин «потенциальное слово» замечательный лингвист Г. О. Винокур, пояснив его на примере существительного китиха, которое было употреблено В. Маяковским в стихотворении «Атлантический океан» — Чтоб легче жилось трудовой китихе с рабочим китом и дошкольным китенком... «В каждом языке, — замечал Г. О. Винокур, — наряду с употребляющимися в повседневной практике словами, существуют, кроме того, своего рода «потенциальные слова»,т. е. слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность. Слониха при слоне — слово реальное и историческое. Но рядом с ним, как его тень, возникает потенциальное слово китиха, как женский род к кит».

Потенциальные слова группируются в языке вокруг самых продуктивных словообразовательных моделей. Так, сколько угодно можно придумывать названий детенышей животных с суффиксом -онок, а во множественном чмсле - ата: зебренок, жирафенок, воронята, голубята. Такие наименования часто мелькают в печати: «К августу тарантулята заметно выросли» («Наука и жизнь»); «Здоровенная кенгуру производит на свет кенгуренка, которого можно поместить в наперстке» («Вечерняя Москва»); «Своими глазами видел — один раз в жизни! — как вальдшнепиха несла по воздуху вальдшнепенка» («Неделя»); «Но день настал — голубята вспорхнули с голубятни в первый раз» («Пионерская правда»); «К середине июля молодые соловьягки на крыло встанут, и пернатый родитель все реже будет рассыпать трели».(«Ленинское знамя»). Эти слова любят писатели: «Хорят нашли в яме бывшего погреба»

(В. Солоухин. Выводок) ; «С крокодилятами было возни немало... Надо взять крокодиленка, подолгу гладить пальцем около челюсти» (В.Чаплина. Питомцы зоопарка).

И все-таки потенциальные слова выполняют в речи чисто номинативную функцию в отличие от новых слов, которые создают писатели в художественных произведениях как яркое стилистическое средство. В такой же номинативной функции выступают и детские новообразования. Однако они, хотя и вылеплены из того же теста, что и наши «взрослые» слова, всегда интереснее, ярче, в них сквозит непосредственность ребенка, его удивленный взгляд на мир.

Очень немногие из таких детских новообразований могут показаться странными, искусственными, хотя и в этом случае для ребенка они тоже мотивированы:

• Поехала синитарная машина (синего цвета).
• Поведите меня в зверяйник (захотел посмотреть маленьких зверят).

Обычно словотворчество детей настолько точно учитывает значение используемых корней, суффиксов, приставок, что мы сразу понимаем эти новые «слова», а нередко они становятся двойниками уже известных в языке, но с иным значением, позволяющим легко установить точные смысловые связи наименований. Так, форточку в окне ребенок назовет открыткой, печеную картошку — печенкой, бигуди — закрутками и т. д. От детей мы то и дело слышим:

• Свесь мое пальто.
• Пригвозди картинку.

Трехлетний Саша, боясь остаться один в квартире, попросил маму:

— Ты только не заключай меня! А услышав в ответ: «Ты же не один остаешься, а с котятами», — возразил:

— Да-а-а... Две кошки и один людь...

По свидетельству К. И. Чуковского, на Урале бытует слово «людь» в таком значении. Там можно услышать: «Ты что за людь?» Но Саша этого знать не мог, он жил в Москве.

Рассматривая на картинке филина с птенцами, малыш сказал:

— Какие хорошенькие филеночки!

А увидев красивый мундштук у папы, попросил:

Покажи твой курятник.

Огорченный тем, что его товарищ спутал правила игры, мальчик воскликнул:

— Какой же ты спутник!

Нас смешит возникающая при этом омонимия, потому что нам известны слова открытка, печенка, курятник и другие с присущим им в языке значением. Но малыши, осмыслившие их иначе, по-своему правы: они образовали новые слова в соответствии с законами языка. Ведь с глаголом так часто связаны существительные, имеющие суффикс -к- (отвернуть — отвертка, записать — записка, накинуть— накидка...). Почему же нельзя назвать то, что открывают в окне, открыткой? Ребенок рассуждает так: «Тушеное мясо — это тушенка; картошку, приготовленную в глиняном горшочке, жаренную в русской печке, бабушка называет жаренкой; значит, печеная картошка — это печенка!»

Дети очень рано замечают аналогию в языке, это помогает им «подбирать» слова из знакомых корней, суффиксов, приставок, что так важно для овладения родным языком. Но детские представления о языковой аналогии нередко и подводят маленьких «лингвистов», которые, например, считают, что если есть мамонт, то обязательно должен быть и папонт, увидев, как на дереве сидит дятел, ребенок спросит:

— А где же тетел?

Узнав, что растение    называется папоротник, малыш поинтересуется:

— А как растет маморотник?

И даже услышанное от мамы слово «майонез» ребенок может переделать в твойонез, подавая вам баночку с соусом.

Очевидно, дети, осваивая язык, невольно анализируют состав слов, которые им приходится использовать в речи, мысленно выделя-ют приставки, суффиксы, связывая с ними то или иное значение. Об этом свидетельствует и то, что нередко малыш разлагает на части и те слова, которые для нас, взрослых, уже стали неразложимыми. Так, увидев, что мама разбила чашку, сын спросил:

— Ты это сделала нечаянно или наянно? Мать с дочкой съезжают на санках с горки, вокруг все то и дело падают в снег, а их санки не опрокидываются. Дочка спрашивает;

— Мама, мы с тобой уклюжие?Или в другом случае, когда повезло:

— Мы удачники (по аналогии со словом «неудачники»)?

Чтобы придумать это новое слово, ребенок должен был вначале выделить мнимую приставку в наречии «наизусть» и уж потом заменить ее другой, противоположной по значению.

Употребление таких забавных окказионализмов постоянно сопровождает речь дошкольников, в особенности двух-, трехлетних:

• Мама, какая у тебя шуба?
• Из овчины.
• А у меня из зайчины?

Собирая отца в командировку, мать говорит: «Там понадобится теплая одежда». А сын добавляет:

— И обужда (имея в виду обувь). Готовясь  к  отъезду,  отец  замечает:   «Еще надо успеть побриться,    помыться,  поесть...»

И еще по- что? — спрашивает сын, ожидая услышать и другие названия действий приставкой по.

Замечено особое пристрастие маленьких «лингвистов» к глаголу, как к части речи, выразительно рисующей действие. Это обусловлено тем, что ребенок постигает жизнь в непрерывном движении. «Вы только всмотритесь, — писал К. И. Чуковский, — с каким напряженным вниманием глядит годовалый младенец на автомобили, мотоциклы, трамваи, следя за их непрерывным движением. Почти все исправления, вносимые ребенком в нашу «взрослую» речь, заключаются именно в том, по он выдвигает на первое место динамику». В доказательство писатель приводил множество детских неологизмов, возникших в результате стремления назвать действия. Все это глаголы, образованные от существительных: Часы часикают, дым трубится, елка обсвечкана, я намакаронился, задверил руку, давайте юпатить снег, крапива накрапивила и даже — я отмухиваюсь...

Немало забавных примеров дают и повсе-шевные  наблюдения  над детской  речью.

Создаваемые малышами глаголы не только придают высказыванию особую образность, но делают речь более экономной, потому что одно слово в этом случае обычно заменяет соединение нескольких слов. Так, ребенок говорит: «Поукропъ, суп», — в то время как взрослый сказал бы: «Положи в суп укропу». Вместо пространного предложения «Папа дрелью проделывает в стене дырки», мальчуган замечает:

— Папа дрелит стенку.

Девчушка, клеившая с бабушкой елочные игрушки, радостно сообщила:

— Мы сделали такую большую цепь, что ею можно всю елку зацепить!

Сосредоточенно складывая игрушки, малыш поясняета:

• Я заключаю свой сундучок...

Или, глядя в окно:

• Улицу затротуарили.

Трехлетняя Маринка рассматривая иллюстрации к сказкам Андерсена, особенно заинтересовалась картинкой, где нарисована Дюймовочка в пушинках одуванчика:

— Мама, мама, смотри, как Дюймовочка опухла!

Узнав, что крокодил поедает различных зверушек, бросила на пол свою резиновую игрушку и потопталась по ней, а потом заявила:

— Накрокодилилась я!

Напившись соку, довольно сообщила:

— Я насочилась.

В детском окказиональном словообразовании следует отметить особую выразительность глаголов с приставками. Маруся 4-х лет, увидев, как ее товарищ упал в канаву, бежит к взрослым со словами:

- Шурик в канаву заземлился и отземлиться не может, а мы его никак не выземлим!

Дети умудряются заменять придуманными ими глаголами не только существительные, но и прилагательные. Например, наблюдая, как вода льется в ведро, ребенок не скажет: «Ведро сейчас будет полное», а отметит:

— Ведро уже полнеет.

Испачкав синей краской руку, Игорек с досадой сказал:

• Обсинился.
• Как бант упушнился, — воскликнула Леночка, взглянув в зеркало.

            Не знает границ детская фантазия и в образовании новых слов от глагольных основ. Эти детские неологизмы часто выполняют экспрессивную функцию, придавая особую выразительность наименованию действия. Мальчик лет пяти, вспотевший, выходит из парикмахерской и, отдуваясь, говорит:

• Ну и устригся я! (Видимо, по аналогии с «убегался»).

Сколько снегу навыпадало! — воскликнул четырёхлетний Глеб, взглянув утром в окно. А потом бросился будить маму:

— Мама, мама, вставай, ты уже наспалась! Увидев в детской книжке картинку, малыш поясняет:

— Заяц лежит под одеялом, а ноги — высторчил.

О постоянном интересе детей к соотношению названий различных действий и образованных от них существительных свидетельствуют и вопросы:

• Что делает дирижер? Дирижурит?
• Почему рыба треска, она трещит?
• Пескарь умеет пищать?

           А мой сын задумался даже над таким предложением из сказки: «А потом, а потом стал он умным котом». Повторив слово «умным», он спросил:

— Он что — умылся, да?

Среди детских неологизмов встречаются забавные слова, возникающие под влиянием различных ассоциаций. Дочка вспоминает о приеме у врача:

• Доктор сказал, что у меня носоротка по-краснетая. Максимка комментирует картинку к сказке:

• Волк упал прямо в кипятел.

А на младшую сестру он жалуется:

— Я ее не трогаю, а она все ныкает (т. е. «ноет» и «хныкает», одновременно).

Застигнутые во время прогулки грозой дети спрятались под навес, и кто-то успокаивает всех:

— Ничего, передождем...

Такое сложное слово заменяет уже целое предложение:

«Переждем, пока дождь пройдет».

Совершенно прав был Чуковский, подчеркивая: «Ребенок бессознательно требует, чтобы в звуке был смысл, чтобы в слове был живой, осязаемый образ; а если этого нет, ребенок сам придаст непонятному слову желательные образ и смысл: «Вентилятор у него — верти-лятор, пружинка — пружинка, экскаватор — песковатор, рецепт — прицепт и т. д.».

В иных случаях словотворчество детей отражает их критическое    отношение к нашему,

«взрослому» языку. Маленький Саша, задумав взбить мамину подушку, которую он с трудом мог обхватить ручонками, воскликнул:

—        Какая большая подуха!

Ребенку показался неуместным в этом слове суффикс -ушк-, который он привык расценивать как уменьшительный. В другом случае, выражая свое отрицательное отношение к предмету, мальчик отбросил в его наименовании уменьшительно-ласкательный суффикс:

• Картоха невкусная, не буду есть.
• Дети подвергают «разложению» существительные этажерка, табуретка, выделяя в них мнимые местоимения. Так, Саша говорил:
• Книжка на этой жерке.        
• Сядь на ту буретку.

Подобное «переиначивание» слов детьми замечено давно и, наверное, известно всем, кто разговаривает с малышами. Чуковский иллюстрировал эту черту детской речи такими словами, как лошада, сыроега, одуван, игруха, гребех и даже мыха (вместа мышка).

Детские ошибки в словообразовании порождают множество окказионализмов, которые отличаются от своих общеязыковых лексических эквивалентов необычным соединением корней, суффиксов, приставок:

• Я видел негра и негрицу.
• Наш папа герой, а ты, мама, не героица?
• Этот заяц не зазнаец?
• Я уложила сестричку под одеяло, а она ноги выкрыла.
• Я буду тончиться по твоим следам.
• Тй чай уже присластила?
• Теперь он ко мне прилизывается!
• Не могу заспаться на этом боку.

Обычно эти милые ошибки не наносят ущерба языку. Новые слова в речи детей, как и всякие окказионализмы, живут только в контексте. Но в них отражается огромная творческая энергия самых маленьких носителей языка и их тонкое лингвистическое чутье.

По материалам книги К. Чуковского «От двух до пяти»