Психосексуальное развитие ребенка дошкольного возраста
статья на тему

 СТАДИИ И ЛИНИИ ПСИХОСЕКСУАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ РЕБЕНКА

Понятие психосексуального развития ребенка

Одним из основных открытий, сделанных в психологии детства, было раскрытие Зигмундом Фрейдом природы и динамики детской эротики. Надо сказать, что сам 3. Фрейд не разрабатывал специально методы и техники детского психоанализа. Ему принадлежит лишь классическое членение развития ребенка на стадии. В классическом психоанализе выделяют следующие стадии психосексуального развития: оральную, анальную, Эдипову (фаллическую), латентную и пубертатную (генитальную). Названия стадий связаны с обозначением тех зон тела ребенка, которые «ответственны» в каждый момент его развития за получение наибольшего удовольствия от удовлетворения влечений и функционирования своего тела.

Под психосексуальным развитием в психоанализе обычно понимается движение ребенка от инфантильных способов удовлетворения влечений к более зрелым, позволяющим в конечном итоге вступить в сексуальный контакт с человеком противоположного пола.

Однако мы понимаем психосексуальное развитие несколько шире и не считаем, что способность к установлению «взрослого» сексуального контакта является итогом этого развития. На наш взгляд, психосексуальное развитие человека— это процесс овладения им энергией собственных влечений, движение к эмоциональной зрелости и обретению как психологической автономии, так и способности к эмоционально-близким контактам с другими людьми.

Именно в детстве закладываются предпосылки многих сексуальных, эмоциональных и коммуникативных проблем, с которыми впоследствии сталкивается взрослый человек. Следы неизжитых детских психотравм могут серьезно исказить жизнь взрослого человека.

Поэтому знание основных механизмов психосексуального развития ребенка необходимо воспитателю и педагогу не только для того, чтобы предотвратить возможные отклонения в его развитии, но и для того, чтобы по возможности скомпенсировать и вовремя заметить негативные последствия семейного воспитания.

 Оральная стадия

Основной зоной тела, которая в этот момент является ответственной за получение удовольствия, является зона рта. Поэтому 3. Фрейд назвал первую фазу психосексуального развития ребенка оральной.

То, что младенец получает при грудном вскармливании удовольствие, сходное с эротическим у взрослого человека, доказывается уже тем, что у младенцев мужского пола может наблюдаться эрекция во время вскармливания.

На оральной фазе все потребности младенца удовлетворяются матерью и кажется, что природа не оставила ему пространства для собственной автономии, для самостоятельного получения удовольствия. Но и это не совсем так. Уже в грудном возрасте дети, исследуя собственное тело, часто играют со своими гениталиями. И у родителей нередко возникает вопрос — нормально ли это? Это совершенно естественное явление для грудного ребенка и, более того, оно вносит положительный вклад в его эмоциональное развитие. Ведь именно игра со своим телом дает ребенку опыт, что он может доставить себе удовольствие и сам, без помощи взрослого, что закладывает основу для чувства личной автономии в будущем.

Стремление родителей пресечь игру со своими гениталиями у грудного младенца могут послужить впоследствии источником формирования пассивности, чрезмерной зависимости, интеллектуальных и сексуальных нарушений.

На этой стадии ребенок еще не отделяет себя психологически от матери, а свое тело — от ее тела. Дефицит тактильного (телесного) контакта с матерью на этой стадии приводит к серьезным нарушениям сексуального поведения.

Чрезмерно сильные положительные или отрицательные подкрепления на каждой из фаз психосексуального развития могут стать источником так называемых фиксаций, связанных с потребностью постоянно возвращаться именно к тому способу удовлетворения влечений, который оказался связанным со сверхсильной стимуляцией - как позитивной, так и негативной.

Например, если ребенок был резко и грубо отнят от груди, то у него может сформироваться фиксация постоянно возвращаться к «оральным удовольствиям» в форме желания постоянно что-нибудь жевать, «заедать» чувство одиночества и т.д. Иными словами, человек пытается «добрать» то, что не добрал на соответствующей стадии развития.

И наоборот, если удовольствия, испытанные ребенком на предшествующей стадии развития, оказались намного более сильными, чем обещает последующая стадия, то у человека может возникнуть бессознательное стремление постоянно возвращаться к уже проверенным способам удовлетворения витальных потребностей. В этих случаях принято говорить о регрессии, как о возврате к более раннему инфантильному способу удовлетворения влечений.

Как отмечает А. Фрейд, развитие ребенка протекает неравномерно и определенное количество регрессий необходимо для нормального развития, так как дает «передышку», «легкий» способ получения положительных эмоций и снижает чувство тревоги.

Итак, основным результатом оральной стадии психосексуального развития является открытие ребенком Другого, способность получать удовлетворение от эмоционального контакта с матерью и готовность испытывать радость от телесного контакта. Чувство базисного доверия (или недоверия) к другому человеку, означающего для ребенка на данной стадии весь мир в целом, определит на долгие годы как будут складываться его эмоциональные контакты с другими людьми. Анальная стадия

Эта стадия названа анальной потому, что на ней «внимание» ребенка смещается с зоны рта на область сфинктеров, которыми в это время ребенка обучают управлять в ходе обучения навыкам опрятности. Именно от эффективности овладения этими навыками на этой стадии зависит эмоциональное благополучие ребенка.

В этот момент он сталкивается с первой в своей жизни социальной нормой и от того, насколько успешным для него окажется данный период, во многом будет определяться его отношение к социальным нормам вообще.

Эмоциональное отношение к матери на этой стадии характеризуется амбивалентностью: одновременным сосуществованием любви и ненависти, агрессивности и потребности в близости. В это время ребенок часто становится упрямым, негативистичным, на все говорит «нет», совершает агрессивные действия в адрес матери (пытается ее укусить, толкнуть, ударить). Это связано с тем, что ребенок как бы проверяет чувства мамы «на прочность»— любит ли она его по-прежнему или нет. Ведь ребенку непонятно, почему мама, до сих пор беспрекословно удовлетворявшая его потребности, вдруг начинает что-то требовать от него.

Если мы будем постоянно помнить, что именно потребность сохранить любовь матери является стимулом к обучению новому навыку, то станет очевидным, что ребенку важно быть постоянно убежденным в наличии этой любви. И наоборот, если почему-либо ребенок решит, что мама его уже не любит, тогда стимулом к освоению навыка опрятности окажется только страх. Такого рода бессознательная установка, вынесенная из этого периода детства, определяет поведение тех детей, которых ничему нельзя научить кроме как через угрозу.

Другими адекватными играми на этой стадии являются игры с водой, песком, наливанием и выливанием, а также рисование. Чрезмерный страх ребенка на этой стадии «быть грязным», что-нибудь «испачкать», может выступить бессознательным барьером впоследствии— при обучении письму, например.

Нередко родители, сами испытавшие травмирующий опыт на анальной стадии, прививают ребенку чрезмерное чувство беспокойства по поводу навыков опрятности, воспитывают его в обстановке излишнего педантизма. Таким детям в будущем угрожает опасность невроза навязчивых состояний, но поскольку в психологической помощи нуждается не только такой ребенок, но и его мать, то мы предлагаем воспитателю простое, но эффективное средство для помощи ребенку с чрезмерным страхом «испачкаться».

Под руководством воспитателя или психолога мать и ребенок садятся друг напротив друга и одевают на лица бумажные маски с вырезами для глаз. На этих масках акварельными красками они одновременно начинают рисовать друг другу «рожи». Причем воспитатель должен стимулировать как ребенка, так и мать, разрешая рисовать абсолютно все, что хочется, на «лице» другого. Характерно, что большее сопротивление в этой игре проявляет, как правило, мать, а не ребенок.

Веселая, юмористическая обстановка снижает у ребенка чувство стыда за свое тело и страх «быть грязным».

Отметим, что основным психологическим механизмом управления ребенком на этой стадии является возбуждение у него чувства стыда как ощущения собственной неадекватности внешним нормам и требованиям. Люди, не очень благополучно прошедшие этот жизненный этап, на долгие годы сохраняют ощущение «неприличности» всего, что связано с их телом, что затрудняет для них нормальную сексуальную жизнь.

Другим негативным последствием эмоциональной травмы, полученной на этой стадии, может быть часто встречающаяся в практике психологического консультирования тенденция к отреагированию агрессивных импульсов взрослым человеком в адрес наиболее эмоционально значимого лица. Нередки случаи, когда человек испытывает трудности в создании семьи потому, что в его жизни повторяется одна и та же история. Как только отношения с партнером становятся достаточно серьезными, глубокими и близкими, он импульсивно и как бы против своей воли делает что-то, оскорбляющее, обижающее или унижающее партнера, в результате чего отношения рвутся. Так подобные люди теряют самых дорогих и значимых людей. Они тяжело переживают это, но самостоятельно изменить свое поведение не могут. Причем такое «отвергающее» поведение у них никогда не встречается по отношению к эмоционально нейтральным или неприятным лицам.

Нетрудно усмотреть в этом поведенческом стереотипе следы фиксации на неблагоприятно пройденном этапе «проверки мамы на прочность». Как правило, такие люди в детстве были чрезмерно жестко наказаны за попытку агрессивного отреагирования в адрес матери. Впоследствии они пытаются бессознательно доиграть эту ситуацию до благополучного конца, убедиться, что их любят несмотря ни на что, неуместным образом агрессивно отреагировав на партнера, привязанность к которому сравнима по силе с эмоциональной привязанностью к матери в раннем детском возрасте.

Поэтому задача овладения своими агрессивными импульсами, решение проблемы собственной амбивалентности — наиболее значимый итог анальной стадии развития ребенка. Ведь именно эти навыки контроля над своей эмоциональной жизнью окажутся чрезвычайно важными как при установлении Социальных контактов, так и при создании семьи.

Эдипова стадия

Эта стадия получила свое название по имени царя Эдипа, история которого широко известна.

Для ребенка начало данной стадии психосексуального развития характеризуется тем, что если раньше основные драматические коллизии его жизни разыгрывались в его диадических взаимоотношениях с матерью, то теперь он внезапно обнаруживает себя в «треугольнике», включающем отца. При этом ребенок начинает осознавать специфическое отличие роли отца от роли матери в его жизни. Природа этого отличия изначально неясна для ребенка.

У детей, находящихся на этой стадии, возникает интерес к различиям полов, своему происхождению, сексуальным отношениям родителей, других взрослых. С этим связаны и попытки подглядывания за обнаженными взрослыми.

Одновременно обостряется интерес к атрибутике своего пола. Ребенок начинает осознавать, что люди разного пола выполняют различные функции в семье и за ее пределами и пользуются разной одеждой и предметами. В освоении собственной психосексуальной роли ребенку помогает ролевая игра (в «войну», «дочки-матери» и др.). « На этой стадии чувства к родителям обоего пола носят амбивалентный характер: родитель своего пола воспринимается и как пример для подражания и как конкурент в борьбе за внимание родителя противоположного пола. Столь же противоречивые чувства направлены и на родителя противоположного пола.

Стремясь разрешить эти противоречия, ребенок при нормальных условиях развития, подражая образцам поведения людей своего пола, осваивает культурно одобряемые образцы полоролевого поведения. При этом дети даже несколько утрируют значимость стереотипов поведения своего пола. Девочки отказываются носить брюки, мальчики отказываются играть с игрушками, которые им кажутся «девчачьими».

Этот процесс происходит и в том случае, если у ребенка отсутствует кто-либо из родителей, например отец. В этом возрасте ребенок в любом случае обнаружит, что внимание матери уже не принадлежит ему одному целиком.

В неполной семье ребенок усваивает нормы полоролевого поведения, наблюдая жизнь за пределами семьи.

Большинство детей на этой стадии используют атрибутику своего пола (одежду, игрушки и др.) в целях хвастовства. Если родители не дискредитируют в глазах ребенка его пол (например, не говорят, что они хотели мальчика, а получилась девочка), то ребенок с радостью включается в игры, дающие ему новое чувство взрослости, в которых имитирует действия взрослых своего пола.

Серьезную ошибку допускают родители, считающие подобные игры «несерьезными». Это особенно относится к родителям детей, рано научившихся читать. Вдохновленные модными педагогическими концепциями, такие родители делают акцент прежде всего на интеллектуальное развитие ребенка. В подобных семьях мама может разочарованно сказать девочке, играющей с куклой: «Ты бы лучше книжку почитала или сыграла с папой в шахматы».

Не испытав на Эдиповой фазе чувства гордости от принадлежности к своему полу, ребенок может вырасти робким и неуверенным в себе.

Другой отличительной чертой этого периода является возникновение эротически окрашенных игр между детьми разного пола.

Многие родители и воспитатели детских садов задают вопросы: как себя вести, когда они оказываются случайными свидетелями подобных игр мальчиков и девочек 5—6 лет? Надо ли за эти игры наказывать? А может быть, делать вид, что взрослый ничего не заметил? Или лучше отвлечь детей от этих игр под каким-нибудь невинным предлогом?

Подглядывание, хихиканье, игры с «раздеванием» (в семью, в доктора) недвусмысленно свидетельствуют о том, что дети этого возраста уже достаточно хорошо осведомлены о том, какие части тела считаются интимными и что их следует скрывать от людей противоположного пола и вообще от посторонних глаз. Эта норма социальной жизни, как и всякая норма, на первых порах вызывает у детей чувство протеста. Отреагировать свой протест дети, естественно, стремятся опять-таки в игре.

Например, доктор — это человек, перед которым «разрешено» раздеваться. Ну и конечно стоит вспомнить о более откровенных играх, в которых дети демонстрируют друг другу «запретные» части тела и даже прикасаются к ним. Само собой разумеется, что такие игры окрашены эротически и не предназначены для взрослых глаз.

Скажем сразу, что это совершенно нормальное явление для данного возраста. Но это не значит, что воспитатель должен делать вид, что происходящее не требует от него никакой реакции. Это не означает, что за подобные игры ребенка нужно наказывать, стыдить, выставлять на посмешище. Такое поведение воспитателя оставит в душе ребенка неизгладимую травму, которая может отразиться на его сексуальной жизни в дальнейшем.

Неразумно также и отсутствие всех и всяческих ограничений, состоящее в том, что детям позволяется открыто играть в сексуальные игры, свободно разглядывать, а также прикасаться к обнаженному телу сверстника противоположного пола, как это было в известном детсаду Веры Шмидт (Россия, 1921 год), описанном немецким психоаналитиком Вильгельмом Райхом в книге «Сексуальная революция: Борьба за «новую жизнь» в Советском Союзе» (М., 1992).

Тогда за этим стояла определенная идеология: детей хотели воспитать неспособными к фиксации на одном-единственном партнере, а готовыми эмоционально и личностно «раствориться» в коллективе. Считалось, что это сделает их более свободными и «незакомплексованными». Однако на деле это может привести к прямо противоположным результатам.

Ребенок, не убедившийся в том, что взрослый прочно стоит на страже его телесной неприкосновенности, может ощутить себя незащищенным и вырасти боязливым и робким прежде всего в сексуальном отношении. Более активные дети, не столкнувшись с запретами взрослых, ограничивающих возможность прикосновения к телу другого человека, могут вырасти жестокими и садистичными, а иногда и склонными к сексуальному насилию

Взрослые должны иметь в виду опасности обеих этих крайностей и стремиться сформировать у детей представление о неуместности таких игр при посторонних. А если вы стали свидетелем такой игры, ее надо недвусмысленно прекратить, но конечно без резких или унижающих комментариев. Тайна должна до поры до времени оставаться тайной.

Но напомним, что вышесказанное не относится к детскому онанизму. Если вы стали свидетелями мастурбации ребенка, не носящей невротически-навязчивого характера, то здесь-то как раз лучше деликатно не замечать происходящего. В этом случае ребенок реализует свое естественное право на удовольствие, не обращаясь к посторонним лицам.

Эротическая же игра — это межличностная ситуация, и, как во всякой социальной ситуации, в ней действуют социальные нормы, знанию которых ребенка должен обучить взрослый.

На Эдиповой стадии часто разрушаются уже сформированные на предыдущей, анальной стадии навыки контроля ночного мочеиспускания. Возникает проблема энуреза.

Энурез — невротический симптом, который может вторично вызвать у ребенка чувство постоянной неловкости и стыда за свое тело. Дети, страдающие энурезом, снова оказываются сильно привязанными к матери, опасаясь насмешек сверстников.

Символический смысл энуреза состоит в бессознательном призыве к матери, поиске гарантий ее прихода ночью.

К сожалению, матери таких детей часто допускают распространенную ошибку, укладывая ребенка 5—6 лет, а то и старше, спать вместе с собой в одну постель. Действительно, энурез при этом на время прекращается, но создается излишняя фиксация на теле матери, что неизбежно приведет к возобновлению симптома, если ребенок будет спать один.

Дети, страдающие энурезом, часто имеют слишком глубокий, «мертвый» сон, не просыпаясь после мочеиспускания, не говоря уже о предваряющем его пробуждении.

Общие рекомендации состоят здесь в том, чтобы предоставить ребенку возможность самостоятельно получить некоторые удовольствия от своего пробуждения ночью, без обращения к матери, пусть даже на регрессивном уровне. Прежде всего — это самостоятельное управление светом. У такого ребенка в пределах его досягаемости должно быть местное освещение.

Кроме того, рядом с его постелью должны быть некоторые любимые игрушки, книжки, фрукты или сок. Важно переключить ребенка с бессознательного призыва к матери на сознательное получение собственных удовольствий, замещающих этот призыв. Тогда момент пробуждения ночью будет положительно подкреплен и своевременное опорожнение мочевого пузыря перестанет быть проблемой. Причем, «удовольствия ночи» (фрукты, книжки, игрушки) не должны совпадать с «удовольствиями дня».

Итак, итогом Эдиповой стадии является не только присвоение ребенком психосексуальной идентичности посредством ролевой игры, но и формирование инфантильной «концепции» о различиях и взаимоотношениях полов. Это на время снижает интерес ребенка к проблемам пола и создает предпосылки для перехода на следующую стадию.

1.5. Латентная и пубертатная стадии

Начало латентной стадии обычно совпадает с началом школьного обучения в большинстве стран мира. Это становится возможным потому, что у ребенка появляются предметные интересы, лежащие за пределами родительского «треугольника». Появляется желание узнать побольше о мире вне семьи.

В этом возрасте ребенок воспринимает взрослого не только как умеющего «делать» детей, но и как умеющего делать вещи.

Именно потому, что интенсивность интереса ребенка к сексуальным проблемам на этой стадии снижается, Фрейд назвал эту стадию «латентной».

Приступая к школьному обучению и входя в новые для себя группы, ребенок неминуемо узнает, что нормы, существующие в его семье, могут отличаться от тех, которых придерживаются другие люди. Так на этой стадии расширяется социальная компетентность ребенка, наряду с расширением его знаний о мире природы и человеческой культуры.

Следующая стадия — пубертатная — совпадает с наступлением половой зрелости.

Вновь оживающие влечения снова стимулируют интерес к проблемам пола, но уже на новом уровне. Основная задача пубертатной стадии психосексуального развития — рождение у подростка потребности в эмоциональной эмансипации от родителей через обретение объекта «первой любви». Конечно, задача эмоциональной эмансипации от родителей не решается полностью в пубертатном периоде. На этой стадии важно лишь, чтобы подросток ощутил в себе самую способность полюбить кого-то за пределами собственной семьи, перенеся на этого человека всю энергию своего аффекта.

Если в ранней юности человек легко отказывается от объекта первой любви, предпочитая ценности детско-родительских отношений или отношений со сверстниками своего пола, то вне зависимости от уровня его физиологической зрелости можно говорить о задержке психосексуального развития.

Поскольку, как было сказано выше, физиологическая готовность к сексуальному поведению (а равно как и к рождению детей) не может служить критерием психосексуальной зрелости человека, то необходимо определить особо собственно психологический смысл человеческой сексуальности.

Напомним, что в архаических культурах подростки обоего пола получали право на сексуальную жизнь после прохождения обряда инициации (посвящения во взрослые), т.е. в организованном порядке. Таким образом, в языческие времена существовал механизм снятия запрета на секс у подростков. Отголоски этого обычая звучат в весенних праздниках (ночь на Ивана Купалу, Лиго в Прибалтике и др.). Тогда возникает вопрос — почему же общество в ходе своего развития утрачивает подобного рода обряды?

Мы можем назвать две основные причины. Первая из них состоит в том, что по мере развития общества повышается требование к способности индивидуального выбора. Иными словами, умение просто действовать «как все» и соблюдать групповые нормы уже не является критерием социальной зрелости. Усложняющиеся задачи, которые ставит общество перед человеком, требуют умения делать выбор самостоятельно.

Вторая причина заключается в том, что в определенные исторические периоды европейская культура девальвировала самоценность человеческой сексуальности, низведя ее просто к средству продолжения рода.

По нашему убеждению, первая из этих двух причин углубляет способность к этическому выбору в сфере сексуальных отношений. Вторая же причина, наоборот, как бы выводит сексуальность за границы той области, где возможен нравственный выбор. Ведь если сексуальность есть только средство для деторождения (а других массовых средств для реализации этой цели пока еще не придумали), то нравственный выбор возможен только в отношении цели, но не единственного средства. Поэтому непонятно, каким образом родители стремятся укрепить способность к нравственному выбору у своих детей, пропагандируя тезис о том, что основной смысл человеческой сексуальности состоит в рождении детей.

А в чем тогда основной смысл сексуальности?

Прежде всего — в соединении с новой в жизни человека силой. Силой, которая, с одной стороны, освобождает его от узкого круга детско-родительских зависимостей, а, с другой, позволяет установить новую зависимость —от того человека, с которым предстоит двигаться вместе по пути личностного роста. В этом и состоит смысл брака. Конечно, этот личностный рост и осуществляется в ходе совместного воспитания детей. Но тогда рождение и воспитание детей оказывается не целью, а средством. Средством для чего? Для совместной самореализации двух людей, вступивших в брак.

1.6. Линии психосексуального развития ребенка

Выше были описаны наиболее общие закономерности психосексуального развития ребенка. Но в каждом конкретном случае это развитие имеет свои особенности и протекает неравномерно. Эта неравномерность проявляется в неодинаковом темпе развития ребенка в разных областях его жизни.

Это и побудило Анну Фрейд выделить, наряду с описанными ее отцом стадиями, отдельные линии психосексуального развития, которые мы кратко опишем ниже.

Ребенок, развитие которого соответствует Норме по одной линии, может отставать по другой, чем и обусловлена специфическая конфигурация проблем развития каждого ребенка.

Знание того, на какой фазе по каждой линии находится ребенок, позволяет более точно определить характер его психологических проблем, давать более обоснованный прогноз его психосексуального развития в целом и подобрать наиболее адекватные педагогические рекомендации, например, относительно своевременности поступления в детский сад или школу.

От инфантильной зависимости до любовной жизни взрослого

1. «Биологическое единство» между матерью и ребенком. Ребенок еще психологически не отделяет себя от матери.

2. «Любовь к опеке». Ребенок «любит» не столько мать, сколько собственное состояние удовлетворенности, вызванное ее присутствием и заботой. Когда все потребности ребенка удовлетворены, поиск матери отсутствует.

3. «Объективное отношение». Мать становится для ребенка отдельным объектом, которого он отличает от других взрослых независимо от состояния удовлетворенности своих потребностей.

4. Амбивалентное отношение (соответствует анальной стадии).

5. Эдипова стадия.

6. Латентный период.

7. Предпубертатность.

8. Пубертатная фаза. Освобождение от детско-родительской зависимости и поиск партнера вне семьи.

От грудного вскармливания-до рационального питания

1. Грудная стадия. Регламентирована либо внешним режимом, либо временем, к которому младенец захочет есть.

2. Отнятие от груди или бутылки. Исходит либо от самого ребенка либо от матери. Принятие или отрицание ребенком новшеств, связанных с появлением твердой пищи.

3. Продвижение от кормления взрослым к первому самостоятельному приему пищи с использованием руки до использования ложки. Психологическое совпадение слов «мать» и «питание» для ребенка.

4. Самостоятельное питание с использованием ложки и вилки. Появление ограничений, связанных с навыками поведения за столом. Первые протестные реакции против правил в сфере питания.

5. Эдипова фаза. Снижение значимости равенства «мать»=«питание».

6. Латентная фаза. Рациональная позиция и полная самостоятельность во время питания.

От воспитания опрятности к навыкам опрятности

1. Период полной неограниченности опорожнения мочевого пузыря и кишечника. Продолжительность этой фазы определяется социальными и культурными нормами, а не биологическими процессами созревания ребенка.

2. Анальная фаза.

3. Идентификация ребенка с установкой окружающего мира по отношению к опрятности.

От безответственности к ответственности за свое тело

1. Обращение агрессивности изнутри вовне. Ограничение причинения вреда своему телу (посредством царапания, кусания и т.д.). Ребенок начинает беречь и ценить свое тело настолько, насколько мать его любит.

2. Развитие «Я» и чувства реальности. Возникновение элементарных представлений об опасности.

3. Сознательное принятие культурных норм гигиены и профилактики.

От эгоизма к дружбе и участию в объединении людей

1. Эгоцентризм. Другие дети не вызывают интереса, воспринимаются как нарушители и соперники по отношению к родителям.

2. Восприятие сверстников как вид игрушек, которых можно по собственному желанию приблизить или оттолкнуть.

3. Восприятие сверстника как партнера по игре. Отношение к нему длится не дольше, чем игра, ради которого оно появилось.

4. Превращение партнера по игре в друга. Ребенок учится воспринимать отдельные черты характера друзей, обходиться с ними как с равноправными.

От аутоэротики к игрушке, и от игры к работе

1. Игра грудного ребенка со своим телом и телом матери.

2. Стадия «переходного объекта». Мягкая игрушка служит заменителем тела матери, особенно во время перехода ко сну.

3. Сдвиг интереса на целую категорию подобных друг другу игрушек, обычно игрушечных зверей.

4. Игры с материалом. Выливание, насыпание, опорожнение и т.д. Подвижные игрушки. Строительные материалы.

5. Игрушки, символизирующие мужское и женское поведение.

6. Хобби. Латентная фаза.

ГЛАВА 2. ИГРУШКА В ПСИХОСЕКСУАЛЬНОМ РАЗВИТИИ РЕБЕНКА И ИГРОВАЯ КОРРЕКЦИЯ

В этом разделе речь пойдет о первых предметах в жизни ребенка, которые взрослые привычно называют игрушками. Если в классическом психоанализе игрушка рассматривается в контексте линии развития «от игры — к труду», то есть игра рассматривается только как форма отреагирования бессознательных импульсов и «подготовка» ко «взрослой» жизни, то здесь мы хотели бы обратить внимание на некоторые «вечные» аспекты игры и игрушки, которые сохраняют значимость на всем протяжении жизни человека — от рождения и до смерти.

2.1. Развитие функций игрушки

Взрослому важно осознать, что ребенок не сразу научается отличать «игрушки» от «неигрушек». До 1—2 лет он пытается играть со всеми попадающими в его поле зрения предметами. Разнообразные неодушевленные предметы входят в жизнь ребенка в тот момент, когда он внезапно обнаруживает нечто в мире, отличное от его собственного тела и тела матери. Ребенок открывает для себя, что его движения могут нечто изменять в окружающем мире, причем без помощи мамы. Хотя помощь мамы может и иметь место — когда, например, она показывает, как гремит погремушка и вкладывает ее в руку ребенка. Но открытие им того, что его движения могут производить звук, ребенок делает сам.

Когда же возникает различение ребенком игрушек и «неигрушек»? Оно возникает тогда, когда в жизнь ребенка по еще непонятным для него причинам входят первые правила поведения. До этого ребенку трудно, а, точнее, и невозможно понять, какие предметы являются «серьезными» вещами, а с какими он может играть сам, не спрашивая разрешения родителей. Поэтому проще назвать первые «неигрушки»: это ночной горшок, горячий чайник, электророзетка и др.

Обычно появление первой «неигрушки» связано с периодом приучения к туалету. Ведь ребенку, строго говоря, непонятно, почему он должен менять свои прежние способы поведения. Он научается быть опрятным либо ради сохранения любви матери, либо из-за страха перед наказанием, а отнюдь не ради удовлетворения своих биологических потребностей.

Таким образом, ночной горшок —первая «серьезная вещь» в жизни ребенка, с которой явно играть нельзя. С этого момента ребенок сам начинает различать, что есть игрушка и что есть— «неигрушка». И тогда мир вещей распадается для ребенка на две части: предметы, с которыми он может взаимодействовать только по правилам, то есть «как нужно взрослым», и предметы, с которыми он может взаимодействовать по собственному желанию, то есть как нужно ему самому. Этот второй мир предметов, сопричастный желаниям ребенка, обладает удивительными свойствами.

Если мир «серьезных» предметов может оказать ребенку сопротивление (с помощью или без помощи взрослых) — как, например, горячий чайник, то в мире игрушек все возможно, и желания реализуются беспрепятственно или при вполне доступных ребенку усилиях.

Играя с игрушками, ребенок делает следующее открытие: оказывается, есть желания, которые он может удовлетворить без помощи матери, то есть он не вполне безоружен перед лицом своей очевидной беспомощности. Многие труднопереносимые для ребенка переживания игрушка делает преодолимыми. Например, ребенку, отлученному от тела матери трудно заснуть одному, ведь родительское: «Иди спать» означает —«Оставайся в одиночестве, я тебя покидаю», или, что то же самое, «ты мне больше не нужен, я не хочу быть с тобой».

Большинство детей сами находят выход, укладываясь спать вместе с мягкой игрушкой, замещающей тем самым отсутствующее тело матери и создающей иллюзию присутствия «друга».

Как правило, ребенок очень привязывается к одной-единственной мягкой игрушке, сопровождающей его ритуал отхода ко сну. Он очень дорожит ею, и столь же дорожить ею должны научиться и родители. Им не стоит побуждать ребенка к тому, чтобы «дать поиграть» ею другим детям, братьям и сестрам, обменять или подарить ее кому-нибудь.

Следует помнить, что эта игрушка заменяет маму в вынужденные минуты одиночества и тревоги перед наступлением темноты и на нее переносится сложный комплекс чувств, изначально адресованных матери. А разве можно «одолжить», «подарить» или «обменять» маму?

На стадии освоения первых правил и запретов (анальная фаза) преобладают игры с материалом («в песочек», построить и разрушить», с водой, с наполнением сосудов и выливанием воды и т.д.). Эти игры символически отображают потребность в освоении способов произвольной регуляции выделительных функций собственного тела, «проигрывание» этих способов на внешних предметах с «гарантированным успехом», с ощущением собственной власти над этими предметами. Ведь регуляция функций выделения не сразу удается ребенку, и нередко ассоциируется с чувством тревоги и ощущением собственной «неумелости».

Одновременно при игре с материалом удовлетворяется и принятие первых правил, и протест против них. Ведь «строит» ребенок что-то по правилу или «по форме», но, построив, может и разрушить, тем самым проявив протест против правила. Таким образом, удовлетворяются противоречивые, амбивалентные желания, характерные для анальной фазы.

Поэтому совершенно неправильно поступают воспитатели и родители, запрещая ребенку разрушать только что построенный им домик из кубиков или пирамидку. Так ребенку в неявной форме передается запрет на свободное использование правила в им же созданной игре. Иногда этот запрет выступает в иной, более мягкой, но не менее «эффективной» форме. Например, мама не запрещает ребенку разрушить построенный им домик из кубиков, но явно расстраивается, переживает, когда он делает это, говоря: «Бедный домик! Ты ему сделал больно, ты его сломал. Он, наверное, сейчас плачет и не может встать!» Для ребенка в этом возрасте еще не очень ясны различия между живыми и неживыми объектами. Поэтому такого рода высказывания мамы, вызванные наилучшими намерениями, могут вызвать прямо противоположный эффект: ребенок может усвоить запрет на разрушение неодушевленных предметов и игрушек и перенести агрессивные импульсы на сверстников и взрослых. Каждый воспитатель мог наблюдать детей, чрезвычайно бережно обращающихся с игрушками и агрессивно, порой жестоко обращающихся с животными и ровесниками. Поэтому на этой фазе чрезвычайно важно сформировать у ребенка правильные представления о том, на что может быть направлено деструктивное (разрушительное) действие, а на что — не может. Таким разрешенным направлением деструктивного действия может стать безопасное для самого ребенка и окружающих пространство игры типа «построить и разрушить», а однозначно запрещенным — направление деструктивных действий на людей и животных, а также на предметы, ценные и любимые для других людей.

Постепенно в игре дети начинают объединяться в группы, и в ней появляются действия, в которых дети подражают наблюдаемому ими поведению взрослых. В целом это означает переход к ролевой игре, в которой ребенок прежде всего идентифицируется с занятиями взрослых своего пола.

На стадии ролевой игры ребенок делает еще одно открытие, а уже отделенный от мира «серьезных предметов» мир игрушек подвергается очередному расщеплению: оказывается, одна и та же игрушка может выступать в совершенно различных качествах. С одной стороны, с помощью игрушки можно выполнять те же действия, что и взрослый (например, из тарелки кормить куклу) и этим действиям ребенок учится, подражая взрослым. Но, с другой стороны, игрушки могут переживать чудесные трансформации: ту же тарелку можно назвать лодкой и отправить в плавание. Этой же, магической функции игрушки ребенка никто не учит — он ее открывает сам (ведь он знает, что взрослые дяди не плавают в тарелках).

А теперь задумаемся над вопросом: а кто же путешествует в тарелках? Очевидно, маленькие живые существа, рожденные воображением ребенка. Иногда, правда, их заменяют реальные муравьи или гусеницы. И тогда маленький, ребенок вдруг становится большим по отношению к тому миру, который он создал.

Ребенок всегда является хозяином своей игры, а хозяин должен быть большим. Этого часто не понимают взрослые, создающие для детей сказочные теремки и другие малые архитектурные формы. Но разве кто-нибудь видел, чтобы дети разыгрывали в них сказки? В лучшем случае дети используют их как пространство для подвижных игр, совершенно не связанных с тематикой этих архитектурных произведений.

Очевидно, взрослые, создавая подобные городки, сами остаются большими по отношению к их размерам и бессознательно удовлетворяют собственную потребность в сказке.

Таким образом, мы видим, что и в игре с материалом, и в ролевой игре ребенок создает подвластный ему мир и населяет его воображаемыми или живыми персонажами. Но на стадии ролевой игры игрушка приобретает новое качество: ее прагматическое, утилитарное значение, задаваемое взрослыми (маленькая, но посуда, маленький, но термометр), отщепляется от непрагматического, неутилитарного значения, определяемого самим ребенком.

Непрагматическое значение игрушки позволяет использовать ее в разных ситуациях игры, делая этот предмет волшебным, а, говоря точнее, магическим. Мир таких предметов становится текучим, постоянно превращающимся в отличие от мира «серьезных», взрослых вещей и мира соответствующих им игрушек с фиксированным прагматическим значением. Мир постоянно превращающихся предметов есть мир магический. В этот «третий» мир и уходит прямая реализация желаний ребенка, выходящих за пределы простого стремления подражать взрослым. Ведь подражая, ребенок остается маленьким, а большим он может стать только в магическом, волшебном мире. Кстати, именно обостренное переживание ребенком этого возраста противоположности «большой — маленький» обуславливает вечный интерес детей к сказкам про великанов и лилипутов. А само это переживание становится особенно актуальным потому, что в игре ребенок уже может подражать действиям взрослых (чего не было на предшествующей, анальной фазе), но не может осуществить их «на самом деле».

2.2. Роль игрушек с фиксированным значением

Однако необходимо подчеркнуть и роль игрушек с фиксированным прагматическим значением. Она особенно велика для детей с физическими недостатками, задержкой психического развития или для детей, надолго прикованных к постели из-за длительной соматической болезни. Ведь для них проблема адаптации к реальному миру является гораздо более напряженной, чем для здорового ребенка. Поэтому для них игрушка с фиксированным прагматическим значением выполняет не только обучающую роль, но и дает столь необходимое им ощущение могущества, компетентности, «похожести» на других людей.

В этой связи хотелось бы остановиться на интересных идеях английского педагога и психолога Патриции Аткинсон.

Известно, что детям, например, с физическими недостатками труднее реализовать свое право на игру, так как ограничения в движениях не дают им возможности играть с обычными игрушками. Есть два способа решения этой проблемы: изготавливать для этих детей специальные (электронные, радиоуправляемые) игрушки, что очень дорого при небольшом их сбыте и не всегда доступно для семьи среднего достатка, или же использовать в этих целях игрушки, уже имеющиеся на рынке, но с минимальными изменениями в их функции. Эти несложные изменения может осуществить любой взрослый, стремящийся помочь ребенку.

Вместе с тем в настоящее время продается много электронных и электромеханических игрушек для здоровых детей, которые вполне могут быть использованы и без изменений в нетрадиционных целях. Наверное, изготовители этих игрушек и не догадываются, насколько необходимыми они могут оказаться для детей-инвалидов, и уж, конечно, не имели это в виду, проектируя эти игрушки.

Игрушки, предлагаемые для детей-инвалидов — это очень симпатичные животные или даже просто мордашки с лапками, которые пищат, улыбаются, ползают, прыгают, а также другими способами выражают симпатию к их обладателю, если он берет их в руки или нажимает одну из достаточно крупных клавиш на пульте управления.

Это особенно важно для ребенка-инвалида, возможности выбора которого в реальной жизни ограничены, и который не привык к мысли, что он может что-то изменить в окружающей среде. Другие игрушки, с дистанционным управлением, позволяют такому ребенку осваивать недоступное ему пространство, если, например, он не может вставать или ходить.

Патриция Аткинсон исходит из того, что ребенку-инвалиду раньше, нежели его здоровым сверстникам предстоит освоить навыки операторского труда, поскольку его жизнь будет в большей степени зависеть от овладения электронными приборами и оборудованием (персональным компьютером, управляемыми средствами передвижения, электронным синтезатором речи и др.). Но нам представляется, что это не единственная и не самая главная функция электронных игрушек в жизни ребенка-инвалида;

О двух игрушках, предлагаемых ПатрициейАткинсон и имеющихся в продаже и в нашей стране, хотелось бы сказать подробнее.

Одна из них представляет собой физиономию с большим ртом, в шляпе и очках (явный прообраз «доброго взрослого»). Эта игрушка реагирует на человеческий голос: улыбается, прищуривается и кивает. Она буквально побуждает говорить с собой и «самостоятельно» вступает в общение с ребенком, независимо от «качества» его речи.

Другая игрушка —это маленький пушистый цыпленок в натуральную величину. Когда его берут на ладонь, он начинает пищать, реагируя на ее тепло.

Создатели этих игрушек наверняка проектировали их как сувениры, не ставя перед собой каких-то особых педагогических целей. Но давайте представим, что эти две игрушки или подобные им способны внести в жизнь ребенка-инвалида.

Любая игрушка представляет для ребенка наглядный, кристаллизованный образ одного или нескольких связанных друг с другом качеств людей или предметов. Ребенку трудно самому выделить эти качества в чрезвычайно сложном и нерасчлененном для его восприятия мире взрослых. Например, для ребенка с дефектом речи или голосового аппарата очевидна негативная реакция взрослого на звуки, которые он пытается произнести самостоятельно. Когда здоровый ребенок пытается произнести первые слова — родители улыбаются. Их улыбка поддерживает его на сложном пути освоения человеческой речи, дает ему силы, поддерживает его инициативу и познавательный интерес.

А теперь представим себе, что чувствует годовалый ребенок с дефектом голосового аппарата в той же ситуации. Так же, как и его здоровый сверстник, он пытается называть предметы и вступать в общение со взрослым. Он еще не понимает, что странные звуки которые он издает, «какие-то «не такие». Он тоже нуждается в эмоциональной поддержке со стороны взрослых, тоже хочет, чтобы ему улыбались и, естественно, не понимает, почему в ответ на его первые слова родители расстраиваются. Ведь в этом возрасте дети уже точно различают человеческие эмоции. Он может заключить, что родителей расстраивает сама его попытка говорить как таковая. В результате он может замолчать вообще и впоследствии ему уже будет трудно справиться с дефектом речи. Но родителям в этой ситуации сложно подавлять чувства, которые у них возникают, ведь свое страдание постоянно скрывать невозможно.

Для такого ребенка совершенно незаменимой окажется игрушка, которая, включаясь на его голос, гарантирует ему положительную обратную связь и эмоциональное подкрепление. Какие бы странные звуки или слова он бы ни произносил, такая игрушка поддержит его желание говорить и даст ему силы для решения этой нелегкой задачи. Кроме того, реакция игрушки, в отличие от реакции взрослых, уравнивает ребенка с дефектом и его благополучного сверстника, поскольку включается на любой голос, улыбается всем одинаково. Ее «помощь» облегчит установление контакта тем детям, для которых общение представляется чрезвычайно сложной задачей.

Она может пригодиться и позже, но уже не только для детей с физическими недостатками, а для особенно застенчивых, стесняющихся говорить при других детях, когда к ним обращается взрослый. Подобную игрушку можно поставить перед застенчивым, робким ребенком во время его ответа на занятиях в детском саду.

Или, например, при внезапном детском гвалте, взрослый может сказать: «Дети, давайте попробуем сделать так, чтобы игрушка стала неподвижной». Это лучше, нежели просто призывать к тишине или наказывать за шум.

Итак, какую же отдельную способность взрослых данная игрушка усиливает и делает наглядной для ребенка? Способность радоваться и улыбаться любому проявлению желания детей говорить и устанавливать контакт с миром при помощи звуков.

А какому ребенку нужен в первую очередь игрушечный цыпленок в натуральную величину, отвечающий писком на тепло детской ладони? Очевидно, ребенку, длительное время остающемуся неподвижным или вынужденному долго находится в больнице в отрыве от родителей. Эти дети испытывают дефицит живого физического контакта с другими людьми, что неизбежно окажет влияние на развитие их эмоциональной сферы.

Более того, иногда сам физический контакт может стать для них источником страха, так как при долгом пребывании в больнице ребенок начинает связывать прикосновение другого исключительно с перспективой малоприятных медицинских манипуляций. Следует помнить, что у людей, долгое время находившихся в больнице в детском возрасте и подвергнутых воздействию болезненных процедур, может на долгое время, вплоть до взрослого возраста, остаться бессознательный страх перед прикосновением другого человека. Этот страх, будучи вытесненным в бессознательное и оставшийся не отреагированным, может затруднить эмоциональные и сексуальные отношения о людьми противоположного пола.

Эти дети привыкли воспринимать собственное тело как источник страданий для себя и для близких. Игрушечный цыпленок же делает для ребенка наглядным тот факт, что тепло его тела может кого-то радовать. Кстати, ту же функцию в детских больницах могли бы выполнять и кошки, но им туда инструкциями Минздрава вход строго воспрещен.

Для самых маленьких детей, которые еще не способны отличать живое от неживого и в то же время наиболее страдают от недостатка физического контакта, такие пушистые игрушки способны компенсировать дефицит положительных эмоций.

Итак, описанные игрушки дают ребенку то, что взрослые по разным причинам дать ему не могут. Автомобиль с дистанционным управлением сам по себе не может имитировать выражение положительных эмоций (хотя почему бы не сделать автомобиль с динамичным «выражением лица», который будет «сердиться» при наезде на препятствия и «улыбаться» при свободном перемещении?). Автомобиль выполняет другую важную функцию: он позволяет управлять хоть чем-то в окружающей среде и исследовать недоступное для собственного передвижения ребенка пространство (если ребенок, например, прикован к постели).

Таким образом, чтобы помочь любому ребенку максимально реализовать свои возможности во взаимодействии с игрушкой, нужны не столько специальные игрушки, сколько умение взрослого увидеть в обычных игрушках их скрытые «способности».

Выше мы привели позитивные примеры использования электронных игрушек для эмоционального, коммуникативного и личностного развития ребенка. В этой связи нельзя не остановиться на широко рекламируемых компьютерных играх для детей дошкольного возраста, которые якобы способствуют развитию высших психических функций: памяти, внимания, восприятия, логического мышления, способности к концентрации.

Однако реальный опыт родителей и воспитателей нередко свидетельствует об обратном: ребенок, посвящая все свое время компьютерным играм, теряет интерес к общению со сверстниками, чтению, подвижным и ролевым играм. До поры до времени родителей и воспитателей это может даже устраивать: ребенок становится «домашним» и «удобным», однако вскоре возникают поводы для беспокойства. Снижается целеустремленность ребенка, его способность к волевому усилию, уменьшается общий энергетический потенциал, нарастает усталость. Это обусловлено некоторыми особенностями компьютерных игр.

В компьютерной игре, являющейся суррогатом реальности, создается искусственный мир легко достижимых целей. Автоматизируется навык немедленного действия, следующего непосредственно за восприятием ситуации на экране. В силу этого автоматизируется и само мышление: оно становится стереотипным и свернутым, реактивным.

Кроме того, принудительный темп, заданный игрой, побуждает ребенка переживать успех прежде всего от скорости выполнения собственного действия. Компьютерные игры не требуют координации усилий с другим человеком, а потому и не способствуют развитию навыков общения. Если такими играми увлекается ребенок, уже имеющий трудности установления контактов со сверстниками, то эти трудности лишь усугубляются.

Создавая иллюзию легко достижимой цели, компьютерная игра снижает мотивацию и способность к волевому усилию в реальном мире. В силу этого у ребенка может возникнуть зависимость от компьютерных игр по типу наркотической.

По нашему убеждению, со временем будут введены правовые ограничения и нормы, регламентирующие использование компьютеров детьми, подобно ограничениям на распространение ядерного оружия и наркотиков в мире взрослых. Так же как последнее ограничение не приводит к прекращению развития ядерной энергетики и использования наркотиков в медицине, так и меры по ограничению экспансии компьютерных игр в сторону все более и более младших возрастов не приведут к ограничению использования компьютерной техники как средства человеческой деятельности.

2.3. Игрушка и становление психосексуальной идентичности

Кроме того, распространение компьютерных, «бесполых» игр для детей дошкольного возраста и вытеснение этими играми традиционной ролевой игры задерживает усвоение ребенком своей психосексуальной роли, которая осваивается именно в ролевой игре (в «дочки-матери», в «войну»). Ребенок, не сформировавший адекватные полоролевые стереотипы поведения, неизбежно столкнется с трудностями общения со сверстниками как своего, так и противоположного пола и постепенно начнет испытывать неуверенность в себе.

Парадоксально, но факт, что в последнее время среди педагогической общественности возникают дискуссии о целесообразности военных игрушек и игр для мальчиков и игрушек типа «куклы Барби» для девочек.

Само существование таких дискуссий может иметь место только при полном игнорировании достижений психоаналитически-ориентированных и психодинамических исследований развития личности ребенка.

Некоторые родители, например, боятся, что их сыновья, играющие с военными игрушками, развивают в себе жестокость и «вырастут милитаристами». В одном городе устроили даже специальную педагогическую акцию: детей пригласили на центральную площадь города на детский праздник, где они должны были бросать в общий костер свои военные игрушки, а взамен им дарили мягкие игрушки.

Каков психологический смысл этой акции? Ребенок получает сомнительный урок: отказавшись от игрушек, символизирующих для него романтическое отношение к мужеству и героизму (ведь для ребенка 4—6 лет еще не существует понятий о смерти и убийстве во взрослом смысле слова), он получает положительное подкрепление через мягкую игрушку, соответствующей потребностям более младшего возраста:

Бессознательно ребенок может сделать вывод: «Взрослые хотят, чтобы я отказался от желания стать настоящим мужчиной и опять стал «деточкой». А ведь именно пережитое ранее чувство беспомощности и толкает ребенка на агрессивное отношение к окружающим, то есть эффект, на который надеялись взрослые, воспитывая таким образом «миролюбие», окажется прямо противоположным.

На Эдиповой фазе, играя с военными игрушками, мальчик присваивает зафиксированный в мифах, сказках и других феноменах культуры образец мужества, присущего благородному герою, отстаивающему позитивные ценности. Оружие, например, волшебный меч или лук, является основным, доступным для использования в игре ребенка атрибутом такого героя. Поскольку другие его атрибуты и признаки (например, физическую силу) он присвоить пока не может, то игрушечное оружие становится единственным знаком, средством, позволяющим «стать» в моменты игры «богатырем» или «рыцарем».

Поэтому, если следовать такой логике борьбы с детской жестокостью, то авторам подобных педагогических проектов на следующем этапе их деятельности следовало бы подвергнуть ревизии весь адресованный детям сказочный и мифологический материал, прошедший, кстати, «проверку» всей историей культуры, и вместо него предложить нечто «более педагогически целесообразное» с их точки зрения.

Столь же пристальный интерес этой педагогической общественности вызывает и кукла Барби, крайне непохожая на привычных «пупсиков» и «малышей».

Игра с «пупсиком» или «малышом» позволяет девочке освоить роль матери, ухаживающей за ребенком. Это, конечно, важный компонент женской роли, но — не единственный. Другой, не менее важной стороной женской роли, предъявленной, кстати, уже восприятию девочки 4—5 лет, является роль «красавицы». Долгое время на нашем рынке не было игрушки, отвечающей потребности девочек этого возраста (и даже более старшего), играть в игры про «красавицу». Но это не значит, что такой потребности у детей не было. Просто она проявлялась в других формах: например, в массовых «эпидемиях» рисования однотипных «принцесс» в детских садах и стремлению переодеваться в мамино нарядное платье и туфли на высоких каблуках. Этим же объясняется и интерес к маминой косметике и украшениям. Ведь именно освоение роли «красавицы» для девочки на Эдиповой фазе дает ей ощущение психосексуальной идентичности и уверенности в себе.

Запрет на удовлетворение этой потребности неизбежно исказит психосексуальное развитие девочки, внесет раскол в ее сознание, создаст чувство собственной неадекватности. Ведь в сказках принцы женятся не на добрых «мамочках», а на прекрасных принцессах, с которыми, естественно, отождествляет себя девочка в своих фантазиях. Таким образом, запрет на игру в красавицу — это запрет на детскую фантазию о красоте и счастье.

Всем этим в совокупности и объясняется та скорость, с которой кукла Барби завоевала отечественный рынок игрушек для девочек.

Ведь кукла Барби явно не является ни «пупсиком», ни «деточкой», ни «мамой». Она —сама настоящая принцесса. И закономерно, что рядом появляется и принц. А ведь у остальных кукол не может быть «жениха», а только братья и сестры, мамы и папы.

Барби — не просто дань моде или каприз, а игрушка, уже сегодня позволяющая девочке отождествлять свою мечту стать не только матерью, а еще и принцессой, и встретить своего принца.

Нередко сильное желание девочки иметь куклу Барби сталкивается со столь же сильным сопротивлением родителей («Ведь у тебя уже столько кукол есть!»). Заметим, что, как сказано выше, те куклы — «другие», и Барби заменить не могут.

2.4. Связь с предметом и психосексуальное развитие

Итак, связь ребенка с неживым предметом, развиваясь, расщепляется.

Первое расщепление связано с разделением мира вещей на игрушки и «неигрушки». Это происходит в ходе столкновения ребенка с первыми правилами поведения.

Второе расщепление происходит уже в самом мире игрушек: игрушки с фиксированным значением отделяются от «магических предметов», символом которых является волшебная палочка. Но на этом развитие взаимодействия с игрушкой не кончается.

Если игра с игрушками с фиксированным значением (игрушечный телефон, игрушечная посуда) плавно переходит в овладение взрослыми средствами труда и предметами быта, то игра с «магическими предметами» получает свое развитие в появлении так называемых игр «по правилам» (лото, классики, крестики-нолики, шахматы), любовь к которым иногда сохраняется на всю4 жизнь (бега, лотерея, карты и др.).

В этом и состоит третье расщепление: основой игры становится безличное правило, а не игрушка и не роль.

Нужно отметить, что в скрытом смысле «правило» уже существовало и на более ранних этапах развития игры. Но на этапе игры с материалом «правило» задавалось свойствами материала (например, вода всегда льется вниз) и предмета, на стадии ролевой игры «правило» было однозначно связано с ролью («маме» положено укладывать спать «ребенка», а «богатырю» — стрелять из лука). И только на третьей фазе правило отделяется и от предмета, и от человека и начинает существовать самодостаточно.

Основным психологическим фактором обеспечивающим удовольствие игрокам, является противостояние непредсказуемости, будь то непредсказуемость противника или непредсказуемость сочетания цифр на брошенных костях. И в том, и в другом случае человек вступает в игру с Судьбой и противопоставляет себя Року. Если признать, что в игре человек любого возраста компенсирует и проигрывает то, что в практической жизни ему еще недоступно, то непредсказуемость Судьбы никогда не окажется полностью подвластной даже самому могущественному и образованному взрослому человеку. Этим иллюстрируется и то, что, чем более беспомощным чувствует себя взрослый человек в реальной жизни, тем более он склонен искать иллюзорное чувство победы в азартных играх и лотереях.

Игры «по правилам» делятся на два вида: игры с Судьбой (карты, лотерея, рулетка) и игры с противником (шашки, шахматы). Второй тип может перерасти в вид профессиональной спортивной деятельности и перестает быть игрой в вышеназванном смысле слова, т.е. формой компенсации беспомощности.

В свете изложенных выше стадий психосексуального развития ребенка становится ясным соответствие определенных типов игры и игрушки определенным стадиям психосексуального развития ребенка.

Первые манипуляции ребенка с предметом соответствуют оральной фазе, игры с материалом — анальной фазе. На анальной фазе с целью отреагирования амбивалентного отношения к объекту появляются игры типа «построить и разрушить». Надо отметить, что эти игры неспецифичны по отношению к полу ребенка, их содержание в общем одинаково у мальчиков и девочек. С начала Эдиповой фазы возникают ролевые игры, основной задачей которых является освоение ребенком своей психосексуальной роли не только в семье, но и в мире человеческих занятий вне семьи. На этой же фазе у детей обоего пола популярны игры, скрытым мотивом которых является любопытство к различиям полов, например игры «в доктора», позволяющие «легально» удовлетворять интерес к человеческому телу.

Игры с правилами характерны для латентной фазы, то есть в норме —6—7 лет, к моменту начала школьного обучения.

В последующие годы интерес к играм может сохраняться, но игра уже не является ведущим фактором личностного и психосексуального развития, а, скорее, служит компенсации «сбоев», возникших в ходе этого развития.

2.5. Психологический смысл игровой коррекции

Игра является не только основной деятельностью дошкольника, в которой он овладевает разнообразными навыками и новыми формами поведения, но и выступает как форма своеобразной аутопсихотерапии ребенка. Это происходит потому, что в игре ребенок может вернуться к травмирующим переживаниям своей жизни или к обстоятельствам, в которых он не достиг успеха, и в безопасной для себя ситуации, находящейся полностью под его контролем, заново проиграть то, что причиняло ему боль, расстроило или напугало.

Основной психотерапевтический механизм такой «целебной» игры состоит в том, что повторение действия без травмирующего эмоционального «аккомпанемента» приводит к угасанию болезненного аффекта. Этим и объясняется то, что в играх дети нередко возвращаются к малоприятным обстоятельствам своей жизни. На это обратил внимание еще 3. Фрейд. В одной из своих работ он описывает следующий случай:

Родители устроили для своих детей похороны канарейки, смерть которой дети очень тяжело переживали и постоянно плакали. Впоследствии родители с удивлением обнаружили, что их дети несколько раз играли в одну и ту же игру «похороны птички» и по всему было видно, что эта игра доставляет детям удовольствие.

С точки зрения взрослой логики можно было бы предположить, что дети не захотят возвращаться к травмирующему событию. Радость детей в ходе этой игры была связана с тем, что они нашли способ угасить за счет многократного повторения без отрицательного подкрепления ситуации похорон птички, изжив и отреагировав острое чувство утраты. Думается, что и в мире взрослых этому же служат повторяющиеся ритуалы поминовения умершего — через 9 дней, 40 дней и через год.

Основоположник широко известного метода психотерапии психодрамы — Якоб Морено уже в начале века обратил внимание на данную особенность детских игр и смог использовать ее в ходе создания психотерапевтической техники для взрослых.

В наше время принцип отреагирования аффекта в игре использовался для психологической помощи детям, перенесшим землетрясение в Армении. Эти дети были способны очень долго «играть в землетрясение», до тех пор, пока не теряли к этому интерес. Вместе с потерей интереса снижался и аффект.

Игра совершалась в противне с песком, на котором стояли модели домов, машины, мосты и пр. Тряся противень с песком, дети разрушали постройки, подражая при этом голосом гулу землетрясения.

По замыслу психологов, эта игра была адресована детям дошкольного и младшего школьного возраста, однако в нее С увлечением играли даже подростки. Это объясняется тем, что в острой психотравмирующей ситуации актуализируются механизмы регрессии, т.е. оживления эмоциональных реакций и способов поведения, типичных для более младшего возраста.

Указанные свойства детской игры делают ее в руках опытного воспитателя, педагога и психолога действенным средством психологической помощи ребенку. Правильно подобранные игры могут помочь ребенку изжить свои психотравмы, преодолеть страхи, скомпенсировать последствия нарушенных отношений в семье и овладеть новыми способами поведения, которые он не может освоить без целенаправленной помощи взрослого.

Ниже будут рассмотрены варианты игр, которые уместны не только в группах детского сада, но и могут быть переданы воспитателем родителям ребенка для использования в семейном воспитании.

2.6. Символизм детской игрушки и его использование в игровой коррекции

Здесь мы вернемся к некоторым темам, затронутым в предыдущем разделе о роли игрушки в психосексуальном развитии ребенка. Но на этот раз мы остановимся не на развитии игрушки как особого предмета для ребенка, а на возможностях использования обычных игрушек (не «модных», как Барби или электронные игрушки) для игровой коррекции психотравмирующих переживаний ребенка.

Для этого мы, как воспитатели, должны осознавать скрытые психологические ресурсы, содержащиеся в обычных игрушках, которыми играют дети.

Для проведения коррекционной игры достаточно набора из 10—12 игрушек, имеющихся в любой семье или в группе детского сада. Важно только, чтобы этот набор включал все основные типы игрушек: большие и маленькие игрушки, изображающие людей; большие и маленькие мягкие игрушки; пластмассовые игрушки, изображающие людей, животных и сказочных персонажей; машинки и другие транспортные средства; игрушки, пригодные для строительства (кубики, пирамиды, разборные домики); абстрактные игрушки (кубы, шарики, веревки). Достаточно, если в основной набор войдут по 1—2 игрушки из перечисленных типов. Наличие чрезмерно большого количества игрушек только затрудняет их выбор ребенком дошкольного возраста.

В специально организованной коррекционной игре воспитатель или психолог ставит своей целью разыграть и в итоге конструктивно разрешить какой-либо из актуальных, осознаваемых или бессознательных эмоциональных конфликтов ребенка. В этом качестве психокоррекционная игра выступает и в качестве средства диагностики эмоциональных конфликтов ребенка.

Поскольку основным объектом привязанности дошкольника является его мать, воспитателю желательно пригласить мать ребенка или заменяющее ее лицо (если, например, ребенок воспитывается бабушкой или старшей сестрой) для совместного участия в коррекционной игре.

Прежде чем описать основные психодиагностические и психокоррекционные процедуры, остановимся на главных символических характеристиках перечисленных выше типов обычных игрушек.

Игрушки, изображающие людей. Следует прежде всего обратить внимание на размер игрушки, выбранной ребенком, в сравнении с другими игрушками того же типа.

Чем больше выбранная ребенком игрушка, тем большее значение ребенок придает персонажу, который она призвана изображать.

Обычно дети выбирают самую большую и красивую игрушку себе, вторую по размеру отдают матери, а самую маленькую — воспитателю или психологу.

Если зависимость обратная, т.е. ребенок выбирает для себя игрушку меньшую и менее красивую (привлекательную), чем дает участвующим в игре взрослым, то это может свидетельствовать как о невротически сниженной самооценке, так и о влиянии на ребенка родительских директив типа «Не проси, чего хочешь», «Не живи», «Не будь лидером», о которых будет рассказано в следующем разделе. Большие и маленькие мягкие игрушки. Они выступают в качестве заменителя тела матери, или, по терминологии известного психоаналитика Винникота, транзиторного, т.е. переходного, объекта.

Потребность выбирать такие игрушки обусловлена желанием компенсировать дефицит тактильного, телесного контакта и других форм невербального эмоционального общения со взрослым, значимым для ребенка. Отметим, что ту же потребность ребенок удовлетворяет в общении с домашними животными — кошками и собаками.

При этом в общении с кошками и маленькими комнатными собачками на первый план выступает именно потребность в тактильном контакте, а при общении с крупными собаками, типа овчарок, сенбернаров и ньюфаундлендов, на первый план выступает потребность в старшем защитнике, которому, в отличие от родителей, ребенок может отдавать приказания сам.

Если ребенок выбирает для себя маленькую мягкую игрушку, а матери дает большую, то это отражает нормальную для этого возраста потребность в эмоциональном контакте и зависимости.

Пластмассовые игрушки, изображающие людей, животных и сказочные персонажи. В психокоррекционной игре типа «разыграй сказку» они обычно используются ребенком в качестве второстепенных персонажей.

Если игрушка изображает конкретного сказочного героя и содержание сказки известно ребенку, то с таким персонажем ребенок связывает ожидания, аналогичные роли этого героя в сказке. Поэтому тот человек, который получает «героическую» игрушку от ребенка, обязан, по его мнению, оправдывать соответствующие ожидания, например, как от героя или спасителя.

Следует также помнить, что в культуре, сказках и мифах определенным животным соответствуют определенные «черты характера». Например, заяц труслив, медведь силен, волк—злой, лиса —коварная и хитрая, олень —мужественен и благороден.

Обратите также внимание на выражение «лица» и позу игрушки. Она может выражать растерянность и зависимость или, наоборот, энергию и готовность к действию.

Все эти характеристики бессознательно приписываются ребенком тому персонажу, которого данная игрушка будет представлять в разыгрываемой сказке.

Машинки и другие транспортные средства. Они используются ребенком для обеспечения сюжета игры, а мальчиками, кроме того, и дляподчеркивания своей психосексуальной идентичности (наряду с «военными» игрушками).

Игрушки, пригодные для строительства. Они привлекаются ребенком для создания предметной среды разыгрываемого сюжета, а также для отреагирования амбивалентных и деструктивных импульсов («построить и разрушить»).

Абстрактные игрушки. Используются, в основном, в магической функции «волшебных» игрушек, а также как строительный материал или как замещениелюбого недостающего для игры предмета (персонажа).

2.7. Приемы коррекционной игры

Самой удобной формой игры, которую можно использовать как для психодиагностики, так и для психокоррекции, является игра типа «разыграй сказку».

Воспитатель приглашает для участия в игре ребенка, его маму или заменяющее ее лицо. Возможно также участие в игре других близких ребенку — его папы, братьев и сестер и др.

Целью первого этапа игры является выяснение на символическом материале структуры семейного взаимодействия, типичных форм контакта ребенка с ближайшим окружением. Это достигается посредством анализа следующего материала.

1. Какую игрушку ребенок выбирает себе и какие раздает остальным участникам.

2. Каков сюжет придуманной ребенком сказки и как она заканчивается.

3. Какие способы разрешения проблем выбирает ребенок в ходе игры (агрессия, пассивность, запрос о помощи, бегство, волшебные превращения и др.).

4. Как родители контролируют деятельность ребенка (блокируют его инициативу, предоставляют свободу действия, пытаются играть вместо него и пр.).

Собрав всех участников игры, воспитатель предлагает ребенку самостоятельно придумать сказку, разыграть ее при помощи имеющихся в комнате игрушек (как в кукольном театре) и распределить роли в игре, раздав каждому участнику по игрушке и не забыв при этом себя и воспитателя или психолога.

Подчеркнем, что сказку надо именно придумать, а не разыгрывать уже известную.

На этом этапе воспитатель не должен вмешиваться в сюжет придуманной ребенком сказки. Он, так же как и мама, —лишь исполнитель полученной от ребенка роли. Воспитатель также должен следить, чтобы никто не подменял разыгрывание сюжета с использованием игрушек-персонажей рассказом о действиях своего персонажа. В ходе игры игрушки должны двигаться, сталкиваться, что-то делать друг с другом.

Воспитатель также должен контролировать, чтобы мать воздерживалась от оценок сюжета, придуманного ребенком, и предлагаемых им действий («Это глупо», «Разве так бывает?», «Как тебе не стыдно?» и т.д.), а также не пыталась бы направлять воображение и действия ребенка («Давай лучше так», «Возьми лучше вон ту игрушку» и т.д.). Иногда этого бывает трудно достичь, поэтому маме надо сразу объяснить, что на этом этапе игры инициатива должна принадлежать только ребенку.

На втором этапе игры, после того, как выяснена и наглядно продемонстрирована для матери основная форма поведения ребенка, внушающая беспокойство, например, агрессивность в разрешении конфликтов или неготовность постоять за себя, которые всегда проявляются в игровом материале такого типа, можно проиграть придуманную сказку еще раз, но с изменениями.

Эти изменения могут касаться смены ролей и персонажей или же изменения способа действия главного героя в том же сюжете. Например, если пассивный, замкнутый ребенок придумывает сказку, в ходе которой главный герой торжествует из-за того, что ему удалось убежать от опасности, можно предложить разыграть эту сказку еще раз, но так, чтобы ребенок придумал иной способ реакции на угрозу помимо бегства. Например, обратиться за помощью к друзьям или обезвредить врага при помощи волшебного средства.

Если ребенок, не владеющий никакими иными способами реакции на угрозу помимо бегства и изоляции, овладеет новыми способами поведения в игре, в безопасной для себя ситуации под руководством значимых взрослых, то ему будет проще применить эти способы в реальности.

Очень важно рекомендовать матери повторять эти игры дома, научить ее правильно играть с ребенком. Ведь многие родители просто не умеют организовать игру ребенка дома, занимая его время компьютером или телевизором.

Иногда игра «разыграй сказку» помогает выявить причины симптомов, вызванных скрытой психологической травмой. Приведем конкретный пример.

На консультации у психолога—Таня К. 5 лет. Она пришла вместе с матерью, воспитательницей и участковым врачом-педиатром. Поводом для обращения к психологу послужили странные симптомы, наблюдающиеся у Тани только в детском саду и никогда не встречавшиеся дома. Без видимых причин, в любое время дня Таня могла внезапно заснуть очень крепким сном и не просыпаться, пока ее не будили вызванные с работы мать или отец. Таня была проконсультирована врачами: невропатологом, психоневрологом, нейрохирургом. Знаков органического поражения ЦНС не выявлено. Эпилепсия исключена. Неврологические нарушения отсутствуют. Подозрения на опухоль головного мозга исключены в ходе компьютерной томографии, эхо-энцефалографии и других лабораторных методов.

Раннее развитие Тани протекало без особенностей. Она была единственным ребенком в семье со стесненными жилищными условиями. Семья Тани проживала в комнате площадью 9 кв. м. В квартире проживало еще две семьи с четырьмя маленькими детьми. Мать Тани — акушерка. Отец— оператор энергоблока крупного предприятия. И мать, и отец работают посменно и редко бывали дома вместе одновременно. По словам участкового врача, бывавшего дома у Тани, ее мать сильно фиксирована на дисциплине, чистоте и порядке. Врач отмечает, что, находясь в комнате Таниной семьи, трудно предположить, что здесь проживает маленький ребенок. По характеру Таня — живая, общительная, жизнерадостная девочка с выраженными чертами демонстративности. Хорошо ладит со сверстниками и в играх предпочитает быть лидером. Артистична, любит петь, танцевать, выступать на детских праздниках перед взрослыми. Чрезвычайно ориентирована на получение одобрения со стороны старших. По словам матери, психотравмирующих ситуаций в семье не было. «Жизнь шла как обычно».

В ходе разыгрывания сказки Таня придумала три разных сюжета, которые, однако, имели одинаковый конец: главный герой шел спать, за что его хвалила мама. Повторяющийся финал был удивителен для всех взрослых участников игры, однако на предложения придумать что-нибудь другое девочка отвечала категорическим отказом. Тогда мы предложили Тане придумать продолжение сказки. Таня, игравшая лисичку, согласилась и начала новый сюжет так: «И тут пришла Лисичкина мама, разбудила ее и разрешила поиграть дальше». В этот момент мама. Тани, игравшая Лисичкину маму, похвалила лисичку за то, что та крепко спала.

Поблагодарив ребенка за участие в игре, в индивидуальной беседе с матерью мы выяснили, как осуществляется регламентация сна ребенка дома. Оказалось, что поскольку мать и отец редко оказываются дома вместе, то условия для интимной жизни у них резко ограничены. Поэтому, если они оказываются дома вместе с ребенком, то мать тут же ее укладывает спать независимо от времени суток. Причем отмечает, что девочка засыпает мгновенно и спит очень крепко. Мать рада этому, поскольку опасается, чтобы ребенок не стал свидетелем сексуальных сцен, происходящих в ее присутствии. Мать также боится спонтанного пробуждения девочки, поэтому внушает ей: «Спи, пока мы тебя не разбудим». И хвалят ребенка за то, что та просыпается только когда ее будят старшие.

Рассказ матери проливает свет на природу Таниных симптомов. Становится ясным, что ребенок с демонстративно-истероидными чертами личности ориентирован на получение одобрения любой ценой. Самый верный способ получения одобрения — крепко заснуть и спать до тех пор, пока тебя не разбудит мама или папа. Этим и объясняется, что в детском саду Таня засыпает в эмоционально-нейтральных ситуациях, т.е. в тех, где она не является лидером и не может обратить на себя внимания другим способом. Тревога и беспокойство родителей, вызванных с работы, удовлетворяют ее потребность в доминировании. Не исключено также, что был момент, когда девочка все-таки оказалась свидетелем полового акта родителей, но испугавшись наказания за то, что проснулась, когда ее не будили, снова притворилась спящей, а потом и на самом деле заснула. Так закрепилась еще одна невротическая функция сна: засыпание как способ избегания наказания.

Матери были даны рекомендации: полностью исключить положительное эмоциональное подкрепление, связанное с засыпанием, а хвалить ребенка за что-нибудь другое. Ей было также рекомендовано контролировать свою речь и не высказываться позитивно о ребенке в присутствии других взрослых в форме: «Она у меня молодец: всегда быстро засыпает и крепко спит». Также мы посоветовали матери не укладывать ребенка спать в известных ситуациях, а отправлять играть с детьми соседей.

После выполнения матерью рекомендаций все симптомы у ребенка прошли. Характерно, что в данном случае именно свободная игра с разыгрыванием сказки позволила выявить момент скрытой психотравмы, о которой мать вряд ли стала бы рассказывать врачам и воспитателям, так как сама не догадывалась о ее истоках.

Игровая коррекция может помочь и в тех нередких случаях, когда ребенок часто просыпается ночью от ночных кошмаров, страшных сновидений. Здесь можно использовать «методику синоев», одного племени в Юго-Восточной Азии, описанную ПатрициейГарфилд. Суть методики состоит в том, что ребенок, просыпающийся от кошмара, пересказывает сновидение взрослому от начала до конца, а затем взрослый побуждает ребенка придумать к сновидению счастливый конец. При этом, разыгрывая с ребенком содержание сна, взрослый должен исходить из нескольких общих правил.

1. Если во сне возникает какая-то угроза, то ребенок должен стараться не просыпаться, а повернуться лицом к угрозе и обязательно победить своего врага. При этом можно или позвать защитника, или применить свои сверхъестественные способности (ведь во сне, как в сказке, все возможно), волшебство. Сначала у ребенка не будет это получаться и первое время он будет «доигрывать» сон наяву, находясь рядом с родителем.

Правда, игровая коррекция содержания сновидения возможна только тогда, когда ребенок еще помнит сон утром, во время же ночного просыпания лучше ограничиться обсуждением с ребенком сна с приведением его к счастливому финалу.

2. Надо стараться не только победить своего врага, но и получить от него подарок, который будет одновременно символом победы и присвоения себе силы врага. Ведь «враг» во сне — это часть психической энергии самого ребенка, которую он может научиться использовать себе во благо. Этот подарок надо нарисовать днем или изобразить его другим способом (в лепке, конструкции, танце, песне).

3. Если угроза безлична (например, падение в пропасть), то «побеждать как бы некого. Но тогда можно полететь и приземлиться в каком-нибудь приятном месте, а днем — нарисовать это место.

И в нашей культуре существует неплохое средство игровой коррекции ночных кошмаров. Это сказки. Что характерно для ситуации рассказывания сказки?

1. Сказка рассказывается обычно перед сном ребенка.

2. Интерес к сказке наиболее значителен у дошкольников.

3. Сказка, какой бы страшной она ни была, всегда имеет счастливый финал (поэтому, кстати, сказку надо досказывать до конца за один вечер, а не устраивать из нее «телесериал»), i

Все это вместе взятое, приводит к выводу: сказку можно рассматривать как выработанное культурой средство программирования сновидений дошкольников. И важно здесь не содержание сказки (оно, скорее всего, не повторится в сновидении), а сам факт победы, счастливого конца и получение наград героем сказки, не бежавшего от испытаний судьбы.

Таким образом, и воспитатель, и родитель имеют в своих руках оба средства: и «страхование» содержания сновидения перед засыпанием ребенка через сказку, и отреагирование ночного кошмара после просыпания в обсуждении или игре по правилам синоев.

Мы видим, что игровая коррекция может осуществляться не только в действии с игрушками, но и при обсуждении со взрослым сновидения (т.е. в плане воображения и речи), а также в ходе рисования и другой продуктивной деятельности.

Итак, игрушка и игровая коррекция могут быть использованы воспитателем и психологом на различных стадиях психосексуального развития ребенка, понимаемого широко: как движение ребёнка по пути обретения эмоциональной зрелости, овладения своими влечениями, развития личной автономии и способности к эмоциональной близости с другими людьми.

ГЛАВА 3. РОДИТЕЛЬСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ КАК ИСТОЧНИК ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМ РЕБЕНКА И ПУТИ ЕГО КОРРЕКЦИИ В ХОДЕ САМОВОСПИТАНИЯ РОДИТЕЛЕЙ

Благоприятные условия психосексуального развития ребенка и предпосылки его будущих проблем отношений с партнерами во взрослом возрасте, закладываются, как мы видели, в раннем детстве. При этом нерешенные психологические проблемы родителей, проецируясь на ребенка, могут повториться у него в усугубленном виде. И это естественно. Ведь мы можем научить другого только тому, чем владеем сами. Скрытым формам программирования психосексуального развития детей в семье уделено большое внимание в трансактном анализе и работах его основоположника— Эрика Берна.

Поэтому материал этого раздела мы рекомендуем использовать для работы воспитателей с родителями дошкольников, поскольку решая свои нерешенные проблемы, родители могут помочь своему ребенку эффективнее, чем самый квалифицированный психотерапевт.

Предложите родителям задать самим себе некоторые вопросы.

Часто ли вам приходилось слышать в детстве от своих родителей:«Горюшко ты мое», «Глаза бы мои на тебя не глядели», «За что мне такое наказание...», «Ты не рассуждай, а делай что тебе говорят», «Когда же ты наконец поумнеешь?», «Пора бы уж стать самостоятельным, что ты ведешь себя, как маленький». Или: «Ты у меня слабенький», «Да что ты бьешься, у тебя все равно ничего не получится, дай-ка я...», «Тебе чего, больше всех надо?»

А часто ли вы используете те же слова, разговаривая со своими детьми? Думаем, что не реже, чем вы слышали их в своем собственном детстве.

Но может быть вам на память не приходят никакие такие слова, слышанные вами от родителей или сказанные своим детям, но вот незадача: когда вам необходимо начать важное дело, вы вдруг вспоминаете о невымытой посуде, не-постиранном белье, интересной телепередаче, внезапно проснувшемся аппетите или о необходимости срочно убрать квартиру. Все это, безусловно, важные дела, но суть состоит в том, что свое важное дело вы откладываете на самый последний момент и начинаете его выполнять уже безо всякого удовольствия, «с нервами» или под давлением цейтнота. Хотя при этом не исключено, что до начала своего дела вы действительно успели сделать что-то важное для других.

А возможно, вы относитесь к людям, которые способны буквально прошибить лбом стену ради другого человека, а вот попросить за себя не в состоянии.

А может быть, вы без проблем подбираете подарки для своих близких, но вот выбрать что-нибудь в магазине для себя — неразрешимая для вас задача.

Так что дело не только в словах, которые вы слышали в своем детстве или говорите сами сейчас (и то и другое вы можете забыть), сколько в регулярно повторяющихся, затруднительных для вас (но не для других) ситуациях, в которых вы оказывались с детства и продолжаете попадать в них и доныне. Заметим сразу, одним волевым усилием (обещанием себе «больше так не делать» или «делать именно так, как хотел первоначально») ваши трудности разрешить невозможно.

А почему? Потому, что даже если вам удастся пару раз сдержать слово, данное самому себе, то переживание успеха будет с лихвой перекрыто неизвестно откуда взявшимся чувством вины, печали или одиночества. И эти переживания надежно (хотя и бессознательно) отвратят вас от дальнейших попыток разрушить привычные страхи и стереотипы.

С чем же это связано? Можно сказать, что в такой форме в вас живет зависимость от кого-то из ваших родителей, кто неявно «научил» вас вести себя таким образом.

Такое неявное, скрытое родительское «обучение» было впервые описано американскими специалистами по трансактному анализу, психотерапевтами Робертом и Мери Гоулдингами как «родительские директивы». Гоулдинги выделяли двенадцать таких директив. Но на самом деле каждая директива имеет несколько вариантов, которые неизбежно увеличивают это количество. И дело даже не в их количестве, сколько в способе мышления, позволяющем опознать эти директивы в потоке обыденной жизни.

Отталкиваясь от определений основных двенадцати директив, данных Гоулдингами, мы попытались расширить это понятие и привязать его к повседневной жизни уже не ребенка, а взрослого.

Итак, что же такое директива?

Это скрытое приказание, неявно сформулированное словами или действиями родителя, за неисполнение которого ребенок не будет наказан явно, но будет наказан косвенно — собственным чувством вины перед родителем, давшим эту директиву. Причем истинные причины своей вины ребенок (а часто и взрослый) не может осознать без посторонней помощи. Ведь именно исполняя директивы, он чувствует себя «хорошим».

Первая директива — «не живи».

В бытовой речи она выражается в «приговариваниях», адресованных ребенку: «Глаза бы мои на тебя не глядели», «Чтоб ты сквозь землю провалился», «Мне не нужен такой плохой мальчик», и т.п.

Расширенным вариантом такой директивы являются «воспитательные» беседы с ребенком на тему «Сколько тревог и лишений ты мне принес, появившись на свет» (например: «Как я волновалась, когда ты в детстве заболел скарлатиной» или: «Поскольку я все силы отдавала тебе, то я так и не смогла выйти замуж» или вариант — «защитить диссертацию»).

Скрытым смыслом передачи такой директивы является облегчение управления ребенком через возбуждение в нем хронического чувства базисной вины, связанной не с какими-то его конкретными поступками, а с самим фактом его присутствия в жизни матери.

Воспринимая подобную директиву, ребенок может бессознательно принять решение типа: «Я — источник помех в жизни матери, я — ее вечный должник». Как-то защититься от такого рода указаний ребенок еще не может, поскольку основные директивы получает до 6 лет. Естественно, что они продолжают звучать в нем и дальше, а у некоторых людей —до смерти. Иногда это глубинное чувство вины с возрастом усиливается, т.е. этот долг обладает каким-то иррациональным свойством увеличиваться быстрее, нежели погашаться.

Можно спросить: а что плохого в привитии ребенку уважения к родителю даже через чувство вины? Здесь есть несколько сторон.

Первая состоит в том, что такого рода воспитание содержит в себе возможный психологический обман и манипуляцию: взрослый как бы перекладывает на ребенка (существо заведомо более слабое и зависимое) ответственность за нерешенность своих собственных жизненных задач и заставляет в это верить.

Вторая сторона состоит в том, что ребенок может умозаключить, что было бы лучше, если бы его не было. Поскольку предельным решением здесь является самоубийство, а для ребенка такое решение невозможно, то выходом из ситуации для него могут быть частые травмы и другие способы бессознательного саморазрушения (например, наркомания). Это происходит потому, что ребенок учится заботится о своей физической безопасности в той мере, в какой окружающие воспринимают его жизнь как источник радости для себя.

И наконец, третья сторона: такое отношение к себе не дает ребенку возможности реализовать свои способности в различных сферах жизни. Ведь если ребенок будет часто получать физические травмы, болеть или просто окажется неприспособленным к реальности, то родители получают дополнительные поводы для беспокойства и тревог за него, а он —дополнительные возможности для взращивания в себе чувства вины. И круг замыкается.

Одним из вариантов послушного следования ребенком родительскому указанию «не живи» является провокационное («бессовестное», «хулиганское») поведение вне дома. Ребенок как бы специально «нарывается» на наказание. Известно, что наказание снижает чувство вины, и такие дети для разрядки внутреннего напряжения бессознательно ищут ситуации, где они могут быть наказаны. Проще чувствовать себя виноватым за разбитое окно или нос, нежели испытывать постоянное чувство вины неизвестно за что. Здесь предельным вариантом является многократное попадание в тюрьму. Это, кстати, один из ответов на вопрос о том, почему дети из «приличных» семей становятся уголовниками. Вспомним также известное чувство вины перед матерью («не забуду мать родную»), проявляемое подчас рецидивистами, которое, кстати, не распространяется на жертв их преступлений, что можно было бы ожидать по здравому смыслу.

Как ни парадоксально, но и сверхопекаемые дети, и дети, живущие в атмосфере безнадзорности, оказываются в одинаковой ситуации, если они получили эту директиву. Только для первых она звучит как «Не живи своей жизнью, а живи моей жизнью», а для вторых — «Твоя жизнь мешает моей жизни».

А как продолжает жить эта директива в душе взрослого человека? Она может давать о себе знать через ощущение никчемности своего существования, стремлении постоянно доказывать себе, что «я что-то значу», глубинном неверии в то, что «меня можно полюбить», постоянном подспудном ощущении собственной «плохости», а также в тенденциях к алкоголизму, наркомании, самоубийству.

Для ребенка прямое восприятие этой директивы слишком тяжело, и он бессознательно изменяет ее, добавляя частицу «если». Например: «Я имею право жить, если не буду замечать (или чувствовать) то, о чем меня неявно просит мама». Но в этом случае, как бы выйдя из-под действия самой категоричной директивы, ребенок попадает в пространство какой-либо из остальных директив, носящих более частный характер.

Итак, после «если» можно добавить одну из нижеследущих директив.

Вторая директива — «не будь ребенком».

В быту проявляется в высказываниях типа: «Что ты ведешь себя как маленький», «Пора стать самостоятельнее», «Ты уже не ребенок, чтобы...», и т. п. Иными словами, она проявляется в высказываниях, неявно описывающих состояние «детскости» как плохое, а состояние «взрослости» как хорошее.

Такая директива чаще достается старшим или единственным детям в семье.

Став взрослыми, такие дети имеют специфические трудности: с одной стороны — они научились брать на себя ответственность за других, а, с другой — имеют непонятный для них самих внутренний барьер при общении с детьми. Например, они заявляют: «Я не знаю, о чем говорить с ребенком» или испытывают неестественность и напряженность, играя в детские игры даже с собственными детьми. Им проще учить чему-то ребенка или вовлекать его в свою взрослую деятельность, чем разделять его интересы и жить одной с ним жизнью. Поэтому его собственный ребенок получает такую же директиву и стремится быстрее «взрослеть». Особенно остро такая директива звучит в неполных семьях, когда ребенок слышит от мамы: «Ты — моя единственная опора...».

Иногда такие люди научаются очень сильно подавлять свои «детские» желания. Но ведь эти невинные желания тесно связаны и с нашей способностью к творчеству, спонтанному самопроявлению. Так что нередко подавляются одновременно и «запретные» детские желания и творческие самопроявления и, даже, сама сексуальная жизнь. Ведь самоподавление подобно бульдозеру — оно не выбирает, что снести, а что оставить.

Поэтому людям, ощущающим в себе действие этой директивы, стоит начать возрождение Ребенка в себе с удовлетворения тех незаметных, но важных желаний, которые они так эффективно научились отбрасывать. Начинать стоит именно с «детских» желаний: красивой ручки, одежды, фруктов, мороженого.

То чувство вины, которое возникает у этих людей при попытке купить себе на улице мороженое, как раз и отражает меру присутствия этой директивы в их сознании.

Третья директива: «не расти».

Третья директива противоположна по смыслу. Она звучит так: «не расти». Чаще всего она достается младшим и опять же единственным детям в семье.

Поэтому единственные дети оказываются в наиболее невыгодном положении, так как могут получить сразу несколько директив, противоположных по смыслу, что затрудняет развитие их личностной автономии и психологическое отделение от родительской семьи.

В быту эта директива выражается во фразах типа: «Мама тебя никогда не бросит», что бессознательно ребенок может расшифровать как: «Я не имею права стать настолько самостоятельным, чтобы жить без материнской .поддержки». А также в высказываниях типа: «Ты еще мала, чтобы краситься», «Не торопись взрослеть», «Детство — самое счастливое время жизни».

Такую директиву дают родители, панически боящиеся взросления и психосексуального становления собственного ребенка и того момента, когда он покинет семью, оставив их, как в начале супружества, лицом к лицу друг с другом.

Взрослым, получившим такую директиву в детстве, кажется, что они никогда не вырастут. Они чувствуют себя виноватыми, «предавшими» собственную мать, если, например, влюбятся. Часто такие люди вообще не могут создать свою семью, либо создают ее, но продолжают жить со своими родителями даже при возможности разъезда, поскольку «не мыслят свою жизнь без мамы».

И поэтому, как это ни печально, их предчувствие, что они никогда не повзрослеют, оправдывается: они в первую очередь —не родители своих детей, а дети собственных родителей.

Им следует осознать и принять свое право на собственную жизнь и даже обязанность ее создать. Человеку дана свобода — и это исходный пункт. Но этот дар коварен — ведь вместе с ним дается и свобода отказа от свободы. И если человек идет по второму пути, то он как бы отказывается от своей единственной жизни, отдавая ее во власть чужому сценарию, а его родитель приобретает право на две жизни.

Кроме того, таким людям следовало бы помнить, что их способ существования рано или поздно может обессмыслить многолетние усилия их родителей по воспитанию у них навыков самостоятельной жизни. Расплата наступит неизбежно в форме взаимных бессмысленных упреков. Поэтому взрослый имеет право не спрашивать ни у кого разрешения на собственное взросление.

Четвертая директива — «не думай».

В быту выражается в требованиях «не рассуждать, а делать, что приказано», «не умничать», «не уходить в абстракции».

Люди, получившие такую директиву, часто испытывают мучительное чувство «пустоты в голове», когда им нужно самостоятельно решить какую-то проблему. Нередко их преследуют мучительные головные боли, делающие сам процесс мышления невозможным. Если же в голову приходят какие-нибудь необычные мысли, то они стремятся заглушить их алкоголем, спортом, хобби или развлечениями по принципу «много думать вредно».

Они испытывают глубинное недоверие к результатам своего умственного труда, часто совершают необдуманные поступки, оставляющие у них чувство недоумения («как я мог такое совершить?»).

Вариант этой директивы — «не думай о чем-то определенном». Например, желая отвлечь ребенка от травмирующей его проблемы, мама отвечает на его вопросы так: «Не думай об этом, забудь». Тем самым она лишает ребенка возможности рационально решить вставшую перед ним проблему. И ребенок учится думать о чем угодно, но только не о своих проблемах.

А внушения типа «забудь» или «отвлекись» впоследствии могут отразится как на памяти, так и на внимании.

Людям, привыкшим «действовать, а не рассуждать» можно порекомендовать увеличивать паузу между возникновением ситуации и своим действием в ней. Понаблюдайте за ситуацией как зритель в кино, вырабатывайте у себя функцию наблюдателя, временно увеличьте дистанцию между собой и ситуацией. Рассмотрите ее как бы саму по себе. В этом плане вам могут помочь и занятия медитацией.

При головной боли очень полезен навык задавания себе вопроса: «В какой именно ситуации или на какой именно мысли у меня заболела голова?» Действуя таким образом, вы усилите свою способность к самоанализу и обнаружите те «запретные» ситуации и темы, думать о которых вам «запрещает» головная боль.

Пятая директива — «не чувствуй»

Она может выражаться в двух вариантах: или относиться к собственно чувствам или же к физическим ощущениям.

В первом случае она выражается в таких бытовых высказываниях: «Как тебе не стыдно боятся собаку, она же не кусается» или «Как ты смеешь злиться на учительницу, ведь она тебе в матери годится». Чаще всего под запретом оказываются эмоции гнева и страха, но от этого они не исчезают, а распространяются на огромное количество «не-запрещенных» объектов.

Например, мальчик, которому запретили бояться собак, начнет смело проходить мимо овчарки, но станет тревожным по характеру, теряющимся в любых новых ситуациях. А его сверстник, которому запретили дома проявлять агрессию к учительнице, начнет «разряжаться» на младших или более слабых детях.

Если запрет касается физических ощущений, то человек может утратить контакт с собственным телом и перестанет воспринимать его сигналы для самозащиты и ориентации в реальности. Например, мама с ребенком стоят под дождем. Ребенок хнычет: «Мне холодно». Мама раздраженно отвечает: «Не сахарный — не растаешь», «Ты же мужчина». Ребенок, научившийся игнорировать телесные ощущения, легко может утратить чувство физической безопасности и стать склонным к травматизму.

Взрослые, несущие в себе подобную директиву, часто страдают психосоматическими заболеваниями, не умеют выражать свои чувства словами и нередко могут оказаться жертвами несчастного случая.

Нередко среди таких взрослых встречаются люди, страдающие ожирением и тщетно пытающиеся похудеть. Хотя они часто утверждают, что едят очень мало, на самом деле они съедают гораздо больше пищи, чем объективно требуется их организму. Дело в том, что физические ощущения их обманывают. А поддаваться этому «обману чувств» они начали в том возрасте, когда усвоили родительское требование «есть нужно все, что дают», «тарелка должна быть чистой».

Утрата контакта с чувством насыщения и своими вкусовыми пристрастиями явилась платой за стремление быть послушным и «не огорчать маму».

А что касается запрета на переживание определенных эмоций, то следует помнить, что их осознание вовсе не требует их немедленного выражения. Напротив, осознание эмоции позволяет выбрать адекватную эмоциональную реакцию. Например, человек, осознавший, что он злится насвоего начальника, а не является «раздражительным в принципе», может выбрать не «разрядку» дома на жене и детях, а что-то более рациональное.

Шестая директива — «не достигай успеха».

Она передается родителями в ходе «воспитательных» рассказов типа: «Мы сами не могли получить высшее образование, но отказываем себе во всем только ради того, чтобы ты закончил институт». Или в прямых заявлениях типа: «У тебя все равно ничего не получится». В основе такой директивы лежит бессознательная зависть родителя к успеху ребенка.

Взрослые, получившие в детстве такую директиву, как правило, очень трудолюбивы и старательны, но их по жизни как бы преследует злой рок: в самый последний момент дело, в которое было вложено много сил, «лопается» по не зависящим от них причинам.

Например, студент делает дипломный чертеж и в последний день перед защитой диплома случайно переворачивает на него пакет с кефиром. Он, конечно, не догадывается, что эти «шутки» с ним играет его бессознательное, настоятельно требующее не достигать успеха, чтобы папе не пришлось завидовать, ведь он так несчастен. Конечно, в этом нет ничего общего с сознательными намерениями студента.

Людям, чувствующим в себе действие такой директивы, можно посоветовать заключительный этап любого важного для них дела осуществлять при доброжелательных свидетелях, чье присутствие позволит компенсировать частичную утрату чувства безопасности на этом этапе.

Седьмая директива — «не будь лидером»

Смысл этой директивы понятен и так, без объяснений. В быту она передается фразами типа «не высовывайся», «не выделяйся», «будь как все».

Родители, дающие такую директиву, как правило, очень обеспокоены чувством зависти, которое они, по их убеждению, обречены вызывать у других людей. Собственная боязнь зависти и побуждает их из лучших побуждений давать своим детям такую директиву.

Взрослые, получившие такую директиву, пожизненно ходят в подчиненных — и на работе и дома.

Надо сказать, что такая директива не столь уж безобидна. Ведь в жизни бывают ситуации, когда и опыт, и статус и, наконец возраст побуждают взять ответственность за других на себя. Но человек, получивший такую директиву, находит возможности уйти от ответственности и в таких ситуациях, объективно ухудшая и свое собственное положение и положение связанных с ним людей.

Восьмая директива — «не принадлежи»

Ее передают родители, сами имеющие проблемы в общении и видящие в ребенке «единственного друга». Смысл ее может быть расшифрован так: «Не принадлежи никому, кроме меня». В общении с ребенком такие родители всячески подчеркивают его исключительность, непохожесть на других, причем в положительном смысле («ты ведь у меня не такой, как все»).

С возрастом самооценка ребенка становится, как правило, адекватной. Он не чувствует себя ни выше, ни ниже других, но в любой компании чувствует себя как бы «отдельно». Ему незнакомо чувство «слияния с группой». Причем причины такого ощущения человек сам понять не может, ведь он делает в компании то же, что и другие, и старается быть, как все.

Один молодой человек так про себя и сказал: «Вчера я был в компании и там пели под гитару. Но я все время чувствовал, они поют хором, а я пою отдельно, хотя никто об этом не догадывался».

Можно сказать, что, став взрослыми, подобные люди обречены чувствовать себя не такими, как все, и их всегда будет тянуть в теплую атмосферу родительской семьи, равной которой они не найдут. Что и требовалось доказать.

Полностью такие ощущения уходят лишь в ситуации группового противостояния какой-либо угрозе, когда возникающее чувство солидарности и товарищества замещает прежние инфантильные переживания. Другой вариант освобождения — крепкий и надежный брак, построенный на чувствах.

Девятая директива — «не будь близким»

Эта директива похожа по смыслу на предыдущую, но если та проявляется в группе, то данная — в отношениях с одним близким, человеком.

Родители, передающие эту директиву, внушают ребенку, что никому, кроме них, доверять нельзя. Общий смысл этой директивы «любая близость опасна, если это не близость со мной».

Взрослые, получившие в детстве такую директиву, нередко имеют трудности в сексуальных отношениях. В других случаях они имеют серьезные проблемы в эмоциональных контактах. Во взаимоотношениях с противоположным полом они постоянно оказываются в роли жертвы, которую все обманывают и бросают. Но надо сказать, что, несмотря на их подозрительность, ситуация предательства и обмана преследует их не только в сфере личных отношений, но и в деловых ситуациях. Все дело в том, что, честно выполняя директиву «не доверяй», они так и не научились анализировать ситуации: где, кому и до какой степени доверять можно. Им и можно посоветовать учиться такому анализу.

Десятая директива — «не делай».

Ее смысл расшифровывается так: «Не делай сам — это опасно, за тебя буду делать я».

Взрослые, несущие в себе влияние этой директивы, испытывают мучительные трудности в начале каждого нового дела, даже хорошо знакомого — будь то сочинение романа, вязание свитера или стирка белья. В противоположность носителям директивы «не достигай успеха», испытывающим трудности при завершении дела.

Они постоянно откладывают начало своих действий, часто попадают в цейтнот и, конечно, не догадываются, что всего лишь послушно следуют родительскому требованию: «не делай сам, подожди меня». Такие люди часто упрекают себя в слабоволии, но дело здесь не в воле, а в послушании, которое стало уже совершенно бессмысленным — ведь мама уже не придет ни к вашему станку, ни к письменному столу.

Таким людям, так же как и,«обладателям» директивы «не достигай успеха», можно порекомендовать начинать дело при свидетелях или в групповой ситуации, что не позволит им остаться «наедине» со своей директивой.

Одиннадцатая директива — «не будь самим собой».

Она выступает в двух основных вариантах. Первый состоит в недовольстве родителей полом ребенка (например, ждали мальчика, а родилась девочка). Второй вариант выражается в высказываниях типа: «Будь похожим на ...», «Стремись к идеалу», «Почему твой друг это может, а ты — нет?»

Скрытый смысл данной директивы — вызвать неудовлетворенность своим нынешним состоянием и пустить человека в непрерывную беготню по замкнутому кругу. Ведь будучи постоянно неудовлетворенным собой и мотивированным завистью (к кому-то или к чему-то), он начинает постоянно убегать от самого себя, будучи убежденным, что чужое всегда лучше, чем его собственное. А таким человеком, как известно, очень легко управлять. Главное — создавать ему новые приманки — материальные, интеллектуальные или духовные.

Взрослый человек, несущий в себе подобную директиву, постоянно неудовлетворен собой и почитает это чуть ли не за моральную добродетель. Про таких говорят: «Критичен к себе более, чем к другим». И понятно — почему. Ведь ему постоянно надо превосходить других хотя бы по высоте требований, предъявляемых к себе самому. «Вы ниже меня, и поэтому я не могу от вас требовать того, что требую от себя». Такие люди живут в состоянии мучительного внутреннего конфликта.

Двенадцатая директива — «не чувствуй себя хорошо».

Передается родителями, говорящими в присутствии ребенка: «Несмотря на то, что у него была высокая температура, он написал контрольную на 5» или «Хоть он у меня и слабенький, но сам вскопал целую грядку».

Человек, получивший такую директиву, приучается, с одной стороны, к мысли, что болезнь привлекает к нему всеобщее внимание, а с другой — к ожиданию, что плохое самочувствие повысит ценность любого его действия.

Всем известны сотрудники, которые на работе постоянно жалуются на головную боль, а когда им предлагают идти домой, упрямо остаются на работе и даже засиживаются допоздна. Смысл этого поведения такой — «вам должно быть стыдно — ведь даже при плохом самочувствии я делаю больше, чем вы».

Последствия такого поведения могут быть печальными, ведь эти люди не симулируют болезнь, а используют реальное заболевание для получения психологической выгоды. В результате, их состояние, естественно, ухудшается. Постепенно история жизни таких людей трансформируется в историю болезни.

Может быть, вы увидели в описании директив кое-что «про себя», и первым вашим внутренним побуждением было оправдать своих родителей (например — «они растили меня в трудное время»). Это желание совершено нормально, поскольку каждый из нас несет в себе внутреннего ребенка всю жизнь. А для ребенка, чувствующего себя продолжением родителей, считать, что его родители «плохи», значит считать «плохим» себя. Ребенок никогда не выдвигает к родителям требования: «Я буду любить тебя, если ты...» (по крайней мере до определенного возраста и определенных обстоятельств, о которых мы, может быть, расскажем в другой раз). Любовь маленького ребенка к родителям всегда безусловна.

Чем же можно помочь себе и другому, если действие подобных директив препятствует самореализации в жизни? Скажем сразу, пытаться «изменять», «перевоспитывать» родителей, выяснять с ними отношения по поводу того, как они вас воспитывали в детстве — дело совершенно бесперспективное.

Если вы ожидаете, что родители своей властью отменят одни директивы и дадут другие, «лучшие», то вы до сих пор пребываете в инфантильной зависимости и стремитесь жить по указке «старших».

Просто допустите, что с данного момента именно вам принадлежит право сделать выбор —делать или не делать чего бы то ни было.

Следование директивам помогало вам — маленькому и зависимому — приспособиться к требованиям больших и свободных людей, которые, не спрашивая вашего согласия, решали, опираясь на вашу безусловную любовь, свои собственные, не всегда вам известные проблемы. Но сейчас ситуация изменилась: взрослый — это вы. А каждый человек имеет право сознательно изменять бессознательные решения, принятые им в детстве.

Возникает вопрос: а можно ли в принципе воспитать ребенка, никогда не прибегая к подобным директивам? Это возможно лишь теоретически — если ребенка воспитывает человек, полностью решивший все свои личные проблемы и свободный от создания новых, что практически нереально.

Все мы, воспитывая детей, остаемся детьми собственных родителей и продолжаем решать задачу своего взросления именно в ходе воспитания детей. И другого пути у нас нет.

Поэтому избежать директив вы как родитель не можете. Это трагично, но это не главное. Главное же состоит в том, чтобы, во-первых, ваш ребенок смог увидеть, что вы сами освобождаетесь от директив, данных вам вашими родителями, и, во-вторых, вы оставляете и ему возможность изжить директивы, полученные от вас, уже не в отношениях с вами, а в более широкой человеческой общности. Имеет смысл и ограничить время своей психологической власти определенными возрастными границами, о которых ребенок должен знать. Эти границы могут совпадать и со временем гражданского становления человека.

Директивы неизбежны, но зависимость от них отнюдь не фатальна. С освобождением от этой зависимости обычно и связан кризис середины жизни.

И еще об одном. Не следует путать директивы с моралью. Директивы всегда бессознательны, мораль же всегда сознательна. Родители прибегают к дерективам именно потому, что они не всесильны, а задачу управления ребенком с них никто не снимет.

И в заключение — несколько слов апологии директивам. «Радуйтесь препятствиям — ими вы растете». Директивы в нашей жизни есть вызов нашей способности к развитию. И как и всякий вызов — его можно принимать, а можно и не принимать. Осознание в себе бессознательных влияний дает опыт, который невозможно получить иным путем. Создание же стерильной «воспитательной среды», лишенной директив, есть педагогическая утопия, которая стоит ровно столько, как и любая другая утопия.

Взрослые действительно многое могут, но они не могут одного — решить за ребенка задачу его взросления и освобождения от их собственных бессознательных влияний. Каких? Пусть каждый решит это сам.

И как ребенок своих родителей, и как родитель своих детей.