Дети-сироты
статья по теме

                                             Дети-сироты

Во все времена были дети, которым выпала горькая участь расти без родителей. Признание пагубности взросления детей без родителей и начало научного осмысления этого явления относится к началу XX века. Первая, а затем Вторая мировые войны, мощные экономические кризисы и социальные потрясения привели к появлению множества покинутых детей, детей без родителей, эвакуированных, перемещенных. Такие дети заполнили больницы, детские дома, дома ребенка. Среди них было множество совсем маленьких, даже младенцев.

Исследования, проведенные во многих странах мира, свидетельствуют о том, что вне семьи развитие ребенка идет по особому пути и у него формируются специфические черты характера, поведения, личности, про которые часто нельзя сказать, хуже они или лучше, чем у обычного ребенка, - они просто другие. И есть все основания полагать, что именно психологический фактор является причиной не только психологических, но и соматических отклонений таких детей.

Решающий прорыв был сделан в середине XX века психологами Д. Боулби и Р. Шпицем, доказавшими первостепенную значимость для развития ребенка материнской заботы. Таким образом, стало научно доказанным и общепризнанным, что важнейшим условием развития маленького ребенка является наличие стойких эмоциональных связей с матерью (или другим взрослым, заменяющим мать). Отсутствие таких связей получило название «материнской депривации».

Депривация – термин, широко используемый сегодня в психологии и в медицине. В русский язык он пришел из английского – deprivation – и означает «утрата, лишение, ограничение возможностей удовлетворения жизненно важных потребностей» (Энциклопедический словарь медицинских терминов, 1982-1984).

Важно отметить, что термин «депривация» многими авторами используется двояко – для обозначения реального ограничения условий жизни и функционирования и психического состояния, возникающего в результате подобных ограничений.                            

На ряду с сенсорной и двигательной депривацией выделяют также и социальную депривацию. И здесь – чем младше ребенок, тем тяжелей для него будет социальная изоляция.

Если для преодоления социальной депривации зрелый человек может найти опору в себе самом, в своем внутреннем мире, то для ребенка , не имеющего пока богатого внутреннего мира и зрелых личностных структур, возможным выходом оказывается единение с себе подобными, формирующее «чувство Мы».  Силу «чувства Мы» у детей из учреждений хорошо иллюстрируют описания наблюдений , которые проводили Й. Лангмейер и З. Матейчек. В этих описаниях говориться о том, что когда ребенка из учреждения выключали из коллектива и он оставался один с психологом то после первой радости от неожиданной встречи с новыми игрушками его интерес быстро падал, ребенок становился беспокойным и плакал, «что дети от него убегут». В то время как дети из семей довольствовались присутствием матери в приемной и сотрудничали с психологом с соответствующей долей уверенности. Большинство детей дошкольного возраста из учреждений индивидуально исследовать не удалось, однако, когда в кабинет входило сразу несколько детей вместе, то обследуемый ребенок чувствовал поддержку в остальных детях, которые играли в помещении. И это хорошо показывает «групповую зависимость».

Й. Лангмейер и З. Матейчек считают описанное проявление одним из наиболее важных диагностических показателей «депривации учрежденческого типа».    

Многочисленные исследования показывают: чем старше дети, тем в более мягких формах проявляется социальная депривация и тем быстрее и успешнее происходит компенсация в случае педагогической или психологической работы. Однако практически никогда не удается устранить последствия социальной депривации на уровне некоторых глубинных структур. Люди, перенесшие в детстве социальную депривацию, обычно продолжают испытывать недоверие ко всем людям, за исключением членов своей микрогруппы, перенесших то же самое. Они бывают завистливыми, чрезмерно критичными к другим, неблагодарными, все время как бы ждут подвоха со стороны других людей.

В последнее время наблюдается явная тенденция  включать в контекст депривации и рассмотрение роли отца – «отцовская депривация».

Ряд отличий в отцовских и материнских функциях был выявлен в исследованиях Р. Парке, который считается одним из ведущих исследователей в развитии ребенка. В частности им было показано следующее:

  - дети, которых отец помогал пеленать, купать и кормить, оказываются в      дальнейшем более терпеливыми к присутствию незнакомого человека;

  - уже в раннем детстве ребенок по-разному относится к отцу и матери: если ему требуется забота и ласка, он обращается к матери, а если ему требуется поиграть – к отцу (двое из трех детей, которые учатся ходить, выбирают в качестве партнера для игры именно отца); глядя на мать, ребенок чаще улыбается, а глядя на отца – смеется.

Наиболее существенным и практически ничем не заменимым оказывается воздействие отца на становление психосексуальной идентичности, гендерной роли как мальчиков так и девочек.

Исследования и психотерапевтическая практика свидетельствуют о пагубности смещения мужской и женской роли в семейном воспитании, их подмены друг другом. Так, криминологи связывают делинквентность подростов с воспитанием в неполной семье, прежде всего с отсутствием отца или заменяющего его лица. Сексологи, в свою очередь, видят причину форм мужской импотенции в том, что мальчиков воспитывали одинокие, авторитарные матери. Психологи также считают, что многие личностные нарушения определяются тем, что в семье нет отца.

Одно из важных формирований на ранних этапах онтогенеза – это чувство базисного доверия к миру, основывающемся на теплоте и постоянстве материнской заботы. Это представление входит в теорию развития личности, разработанную крупнейшим специалистом в данной области – американским психологом Э. Эриксоном. Выбор между базисным доверием-недоверием к миру является итогом первой из восьми выделенных им стадий жизненного цикла.

Описывая раннее развитие ребенка, Э. Эриксон обращает внимание читателя на неизбежность того момента, когда мать прекращает кормление ребенка грудью: «…отнятие от груди не должно означать для ребенка внезапное лишение и кормления грудью, и безусловности материнского присутствия. При определенных отягчающих условиях резкая потеря привычной материнской любви без надлежащей замены в этот период может вести к острой детской депрессии или к более мягкому, но хроническому состоянию печали, способному придать депрессивную окраску всей предстоящей жизни человека. (Здесь Э. Эриксон делает ссылку на исследования Р.Шпица «Госпитализм» 1945г.)

Но даже при более благоприятных условиях эта стадия, по-видимому, вводит в психическую жизнь чувство отлучения и смутную, но универсальную ностальгию по утерянному раю. Именно вопреки всем этим переживаниям, связанным с депривацией от разлучения с матерью, с покинутостью и формирующим чувством базисного недоверия, должно установиться и развиться чувство базисного доверия…доверие включает в себя не только то, что некто научается надеяться, полагаться на тех, кто извне обеспечивает его жизнь, но и доверие к самому себе… Такой человек способен чувствовать себя настолько полным доверия, что обеспечивающие его жизнь окружающие не должны постоянно стоять при нем на часах»(Э. Эриксон, 1996, с. 111).

Отсутствие базисного доверия к миру рассматривается многими исследователями как самое первое, самое тяжелое и самое трудно компенсируемое следствие материнской депривации. Оно пораждает страх, агрессивность, недоверие к другим людям и к самому себе, нежелание познавать новое, учиться.

Привязанность как первое социальное отношение оказывает решающее воздействие на то, как человек в дальнейшем будет относиться к окружающим людям и вообще к миру, будет ли он испытывать доверие к миру, воспринимать его как безопасное, подходящее для жизни место.

Привязанность, сформировавшаяся в раннем детстве, является достаточно стабильным образованием. В ряде исследований была доказана прямая зависимость между типом привязанности в младенчестве и характером общения со сверстниками в старших возрастах. Таким образом: ребенок с надежной привязанностью, относясь с доверием к окружающим людям, постоянно вступает с ними в общение, в то время как ребенок с ненадежной привязанностью, испытывая тревогу и страх, избегает контактов. Психологи, обследовавшие детей, у которых констатировали «отсутствие надежной привязанности»; рассматривали это «отсутствие», как симптом, свидетельствующий о личностных нарушениях и имеющий серьезное прогностическое значение.

Обсуждая проблему развития детей-сирот исследователи отмечают, что последствия материнской депривации в значительной степени зависят от того, в каком возрасте ребенок был разлучен с матерью, семьей. В психологических исследованиях показано, что тип личности, формирующийся у ребенка, с рождения испытывающего материнскую депривацию, отличается от личности человека, лишенного материнской заботы не с рождения, а позже, когда тесная эмоциональная связь уже возникла. В таких случаях , как отмечает Дж. Боулби, разрыв с матерью начинается с тяжелейшего эмоционального стресса, переживанмого ребенком.

Исследования, проведенные Дж. Боулби показывают, что подростки, потерявшие мать сразу после рождения, отличаются от сверстников, осиротевших в шестимесячном возрасте или позднее. Именно последние часто становились правонарушителями, характеризовались ярко выраженным антисоциальным поведением, в то время как дети, оказавшиеся без матери сразу после рождения, не отличались склонностью к правонарушениям, а были просто замкнутыми и неконтактными. Таким образом, тип личности, формирующийся у ребенка, который с рождения оказывается в условиях материнской депривации, Дж. Боулби обозначил как «безэмоциональный характер». Обобщенный портрет этого типа личности он представлял следующим образом: интеллектуальное отставание, неумение вступать в значимые отношения с другими людьми, вялость эмоциональных реакций, агрессивность и неуверенность в себе.

Опираясь на исследования Дж. Боулби, К. Обуховского, Г. Т. Хоментаускас; в своей работе «Психология сиротства» А. М. Прихожан и Н. Н. Толстых отмечают: «…Существует мнение, что в отличие от ребенка, с рождения оказавшегося без материнской заботы, развитие личности ребенка, имевшего мать, но в какой-то момент лишившегося ее, идет по так называемому невротическому типу, когда на первый план выступают защитные механизмы».( 2007, стр. 97) Иллюстрацией к такому мнению служат приведенные примеры, где дети в подобных ситуациях разлуки сталкиваются с назойливыми мыслями; что их обманули, что они ни кому не нужны, нелюбимы, оставлены всеми – совсем одни в этом мире. Такие мысли провоцируют реакции протеста и последующее подавленное настроение. Дети замыкаются в себе, не делятся своими переживаниями со взрослыми – они как бы переваривают обиду в себе. Они неосознанно пытаются избежать травмирующего переживания, если их в этот период попросить нарисовать рисунок семьи, задавая самые разнообразные «защитные» вопросы: «А зачем?», «Что такое семья?» - или просто отговариваются: «Не умею рисовать людей». Дети стараются избегать темы – семья.

Говоря об интеллекте детей-сирот, хотелось бы отметить, что проводимые исследования показали: значение общего коэффициента интеллекта у воспитанников школы-интерната соответствует возрастной норме; и достигается это за счет сочетания сравнительно высокого уровня развития вербального (словесного) мышления и сравнительно низкого уровня развития мышления невербального. И при нормальном в целом уровне интеллекта он полностью не используется воспитанниками ни в учебе, ни даже в жизни. Это может быть вызвано тем, что он в определенной степени оторван от мотивации и в целом от личности этих детей. И здесь можно высказать осторожное предположение, что жизнь в детском учреждении закрытого типа устроена так, что она в принципе не требует особых интеллектуальных усилий со стороны воспитанников. В итоге это приводит к «интеллектуальной пассивности».

Термин «интеллектуальная пассивность» был введен отечественным психологом Л. С. Славиной для обозначения такого отношения к учебе , когда собственно интеллектуальная задача не побуждает мыслительной активности. Такие дети не хотят и не любят думать, у них отсутствует познавательная мотивация. И изучение интеллектуального развития можно понять только учитывая специфику мотивации.

Об этом убедительно свидетельствуют результаты известного исследования Л. И. Божович, Л. С. Славиной, Н. Г. Морозовой (1951), в котором показано, что для успешного учения и нормального развития личности необходимо гармоничное сочетание мотивов, непосредственно связанных с учебой, так и называемых «широких социальных мотивов», к которым в том числе относятся такие далекие от повседневной жизни ребенка мотивы , как процветание Родины, счастье других людей, развитие науки, победа добра над злом, и т. п.

В высказываниях детей о своих заветных желаниях обращает на себя внимание следующая деталь: если школьники выражают свои пожелания отражая реальное волеизъявлние, то воспитанники интерната не уверены в своем праве на желания, частицей «бы» они отстраняют себя от своего желания, не чувствуя себя хозяевами своих желаний. Симптом отчуждения желаний рассматривается как тревожный, свидетельствующий о неблагополучии в личностном развитии.