Подготовила: Кнаус Галина Николаевна

Наш внутренний мир

Сказка о Короле и его слугах-чувствах

Знаешь ли ты, что не далеко-далеко, а совсем близко к нам, есть волшебная страна? Она находится внутри нас. Мудрецы называют ее Внутренним Миром. Так вот, правит этой страной – Король. У него есть множество слуг, но среди них есть особые слуги – их называют чувствами. Ты, конечно, знаешь имена некоторых из них. Это – Радость, Удовольствие, Интерес, Злость, Страх и Обида. У каждого слуги-чувства есть свой дом, и они приходят к своему Королю по первому его требованию.

Давай представим себе, что происходит с Королем, когда у нему приходит слуга по имени Радость. Конечно, Король радуется, устраивает пир, танцы… Но, как ты думаешь, что будет, если слуга по имени Радость надолго задержится у своего повелителя? Ты совершенно прав: Король устанет, государственная казна опустеет, а важные дела окажутся не сделанными. А представь себе, что будет с Королем и его подданными, если слуги по имени Злость или Страх надолго задержатся у него? Конечно, приятного мало. Поэтому все слуги-чувства обладают удивительным волшебным качеством – МЕРОЙ. Благодаря тому, что каждый слуга ЗНАЕТ МЕРУ, он приходит, когда это необходимо Королю, и уходит вовремя. И все так и было бы хорошо и гладко в этой волшебной стране, если б однажды не случилась одна история…

Все началось с того, что несколько придворных Короля стали говорить: “Зачем нам эти противные Злость, Страх, Обида? Когда они приходят, мы ссоримся, деремся, нам очень неприятно. Давайте подговорим Короля, чтобы он выгнал этих слуг из страны!»

Король был мудр и останавливал своих придворных. Но, если о нас «за глаза» говорят плохо, перешептываются и перемигиваются за нашей спиной, мы это почувствуем? Конечно! Нам будет приятно или неприятно? Конечно, неприятно! А когда нам неприятно, мы какие дела будем делать быстрее: хорошие и плохие? Многие люди, когда о них плохо говорят, обижаются и совершают не очень хорошие поступки. Так случилось и в этой истории…

Так вот, темной ночью, на краю леса собрались слуги по имени Обида, Злость и Страх. Обида, обиженно поджав губы, рассказывала о том, что их хотят выгнать из страны. «Им, видите ли, без нас лучше живется! Мы им, видите ли, совсем не нужны!» – фыркала Обида, а слуга по имени Злость сжимал кулаки. «Мы им покажем, что мы можем! Вот посадим Короля в темницу, да будем править страной, вот они у нас попляшут!» Недолго думая, заговорщики пробрались во дворец, схватили спящего Короля, и бросили его в темницу.

Когда на следующее утро придворные, по своему обыкновению, собрались в тронном зале, они замерли в ужасе и изумлении. На королевском троне сидел слуга по имени Страх. Он пытался одеть на свою голову корону, но она была волшебной, и сползала. Тогда слуга по имени Злость со злостью кинул ее под трон.

Как ты думаешь, каков был первый указ нового правителя? Да, было решено объявить войну соседнему государству. Кроме того, отныне каждому жителю королевства надлежало доносить на своих соседей, решать все споры с помощью кулаков, пугать друг друга всевозможными неприятностями.         Представляешь, какая жизнь настала в стране, тем более, что слуги по имени Радость, Удовольствие и Интерес были из нее изгнаны?

Конечно, страна разрушалась, все ее жители ходили голодные, ободранные и побитые друг другом. Вот, что может произойти со страной, если у власти оказались не законный Король, а Обида, Злость и Страх, забывшие о Мере!..

Волшебники говорят, что то же самое происходит и у человека внутри, если он постоянно со всеми ссорится, дерется, обижается…

        Но мы позабыли об изгнанниках, слугах Короля – Радости, Удовольствии, Интересе. Конечно, их сердца не могли вынести такого страшного зрелища. Они вспомнили, что далеко-далеко, за горами, за лесами, живет волшебница по имени Любовь. Ох, и нелегок же был путь к волшебнице! Сколько испытаний пришлось выдержать верным слугам Короля. И сразиться с ужасными людоедами, и гигантскими муравьями, пройти через Черный лес… Но они дошли до царства Любви. Умывшись из колодца, они почувствовали невероятный прилив сил. Сомнений не было – они ощущали Любовь.

Волшебница дала путешественникам сосуд с Любовью, чтобы они отнесли его своему повелителю. Ведь в этом было спасение их страны. Путь назад был уже не таким тяжелым. Тем более, что верных слуг Короля окрыляла Любовь.

Вот мы с тобой и узнали, что самое главное во внутренней сказочной стране - Любовь. Давай приложим руку к сердцу: ведь именно там, согласно древним легендам, живет Любовь. Она позволяет заботиться о себе и близких людях, помогает создавать хорошее настроение, дает силы на свершение добрых дел, учит прощать тех, кто нас обидел… Чувствуешь тепло? И я чувствую.  Это значит, что Любви в наших сердцах много-много. Мы можем ее дарить друг другу и нашим близким, слушая свое сердце…

А теперь послушай, что было дальше.

Конечно, путь домой легче, чем из дома. Тем более, если несешь сосуд с Любовью! Итак, слуги по имени Радость, Удовольствие и Интерес добрались до своей страны, нашли темницу и освободили Короля. Только повелитель пригубил из сосуда с Любовью, как к нему вернулись силы, уверенность, мужество и мудрость. Гордой поступью он отправился в тронный зал.

Как только самозванцы - слуги по имени Обида, Злость и Страх увидели Короля, они затрепетали и бросились на колени. А придворные зашипели: «Вот, Ваше Величество, мы же говорили Вам, надо было избавиться от этих слуг, и ничего бы не было!»

Но Король остановил их: «Дело не в моих слугах, дело в дурных мыслях и разговорах! Я даю  им три дня сроку, пусть они сами решат: покинуть ли нашу страну, или найти в ней себе достойное применение».

Так сказал великодушный Король. Как ты думаешь, правильно ли он поступил?

И вот, через три дня слуги по имени Злость, Обида и Страх пришли к Королю и сказали:

• Ваше Величество, простите нас! Мы просим прощения у всех жителей королевства! Мы вспомнили о Мере, и поняли наше назначение в стране. Позвольте нам построить свои дома НА ГРАНИЦЕ  государства.
• Почему же на границе? – удивился Король.

• Я, Ваше Величество, - сказал слуга по имени Страх, - самый чуткий, самый осторожный, я далеко чувствую опасность, и смогу Вас вовремя предупредить о ней. Вы будете иметь время на то, чтобы достойно встретить неприятность, или предотвратить ее.
• Я, Ваше Величество, - сказал слуга по имени Злость, - придам Вам силы для борьбы с врагом, и помогу быстро наказать обидчика. Но теперь я уже не переусердствую, буду помнить о Мере.
• А я, Ваше Величество, - сказал слуга по имени Обида, - всегда был чуток к дурным мыслям и разговорам. Поэтому я буду охранять Ваше королевское достоинство, и предотвращать недостойные разговоры и действия.

Вот так закончилась эта история. Сосуд с Любовью установили на самом красивом месте, в центре дворцовой площади. К  нему мог легко подойти каждый, как только чувствовал себя раздраженным, злым или беспокойным. Ведь Любовь приносила покой в души жителей. Так, слуги по имени Злость, Страх и Обида охраняли страну, а Любовь согревала ее. Все жили долго и счастливо.

Сердитки

В одном сказочном городке, на маленькой улочке, где столько всего было настроено, что даже теплые солнечные лучики не могли пробиться, чтобы осветить каждый уголок, примостился крошечный домик. Такой крошечный, что его и заметить-то никто не мог. Был этот домик серый и невзрачный, крыша у него протекала, а пол совсем проломился. Зимой в этом домике замерзали, весной мокли от дождя, а осенью весь дом засыпало пожелтевшими листьями, облетавшими с могучих деревьев.

Кто же там жил, в этом заброшенном домике? А жильцов там было очень много, и были они все разные. И круглые, как шарики, и колючие, как маленькие ежики, были лохматые и кудрявые, в полосочку и серые. А звали их всех одинаково – сердитки. Ох, какие же они были сердитые, даже друг на друга сердились, обижались и не разговаривали!

Каждое утро они просыпались и, надувая как следует свои губки, шли на работу. А работа у них была не простая. Встречали они какого-нибудь человека и прицеплялись к нему незаметно. И у этого человека портилось настроение, он начинал на всех сердиться. И чем больше сердиток цеплялось на него, тем сильнее он сердился и злился. А сердитый человек, конечно же, может и нагрубить другому, и обидеть.

Вот бывало, заберутся сердитки в автобус, нацепляются на людей. Наступит кто-нибудь кому-нибудь на ногу нечаянно (ведь всякое в жизни бывает), а сердитый человек как начнет кричать да ругаться! А сердитки сидят и радуются – хорошо у них работа получается!

Бывает, к маме или папе нацепляются сердитки – вот и злятся да сердятся родители на своих ребят, а сердитки снова радуются.

А вот как-то раз зашли маленькие незаметные сердитки в детский сад. Увидели много детей – обрадовались, и давай ко всем цепляться, да покрепче стараются держаться! Стали ребята ссориться да ругаться. Что ни скажут – сердятся, обижаются. Вот рады сердитки – хорошо поработали!

Заметили ребята, что часто они стали ссориться и играть им стало неинтересно вместе. Решили они написать письмо фее Дружбы. И помогла ребятам добрая фея – научила их, как справляться с сердитками, как их выгнать, если они вдруг прицепились.

И теперь, если вдруг сердитки прилепятся к этим детям, ребята знают, что нужно делать. А сердитки убегают от этих ребят и сидят злые-презлые в своем домике, ведь не получается у них работа. Сидят они, надутые, в своем маленьком домике, не разговаривают друг с другом. Потому и дом у них скоро совсем развалится, ведь им даже починить его некогда – так сердятся, что делать ничего не могут.

А снежок белый и пушистый каждую ночь засыпает маленький серый домик в сказочном городке. И этот домик, такой неказистый и развалившийся, становится блестящим и сверкающим от чистого снега!

Но сердитики этой красоты не замечают – каждое утро они выходят из своего домика и идут искать тех, кто не умеет с ними справляться.

А ведь все люди когда-нибудь сердятся: и взрослые, и дети, и мужчины, и женщины…

Сердиться и злиться – это не плохо. Плохо, когда ваша сердитость и злость портит настроение другим людям, а может даже обижает их. Так что сердиться – это не значит быть плохим. Главное, чтобы когда вы прогоняете своих сердиток, они не перебегали бы на других людей, а шли бы в свой маленький домик и сидели бы там без работы.

Вот такая история...

Грустинки

Высоко в небе, на большой темной туче, жили-были дождевые капельки. Они были маленькие и прозрачные. Капельки плыли по небу на своей тучке и смотрели вниз. И то, что они видели сверху, их совсем не радовало. Земля такая красивая, но на улицах и даже в лесу было много мусора, повсюду лежали фантики и бумажки. Как грустно было от этого дождевым капелькам!

Ветер увидел, как грустят капельки, и решил развеселить их. Ветер-проказник стал дуть с такой силой, что весь мусор полетел по городу, цветы и ветки деревьев ломались, даже с некоторых стареньких домиков слетели крыши. «Смотрите, как весело! – зашумел ветер. – Все кружится и вертится!» Но увидев то, что наделал ветер, капельки вовсе не развеселились. Им стало совсем грустно, и они заплакали. Из тучки полился на Землю грустный, холодный дождь. Капельки плакали так жалобно, что даже люди в своих домах загрустили.

Малыш смотрел в окно и видел, как бегут грустные капельки по стеклу. И вдруг две маленькие капельки-подружки нашли щелочку в окошке и закатились прямо в комнату к Малышу.

– Как вас зовут? – спросил Малыш.

– Никак, мы просто капельки, – и капельки загрустили еще сильнее.

– Не беда, - ответил Малыш, – мы придумаем вам имя. Давайте вы будете Грустинками!

И тут в окошко застучал ветер: «Это имя как раз подходит капелькам, ведь они всегда грустные».

– Спасибо за имя! Нам пора, - ласково заговорили капельки и покатились по стеклу. – Если будет нужна помощь, только позови!!!

Тем временем дождик перестал лить слезы и грустить – печаль потихоньку ушла. А капельки-грустинки удобно устраивались на своей любимой туче.

Малыш был веселым мальчиком, но иногда и ему становилось грустно, ведь все люди на свете когда-нибудь грустят. Тогда он подходил к окну и звал грустинок. Капельки тут же прибегали и просто садились рядом. Они говорили: «Не вешай нос! Скоро пройдет грустное настроение и снова выглянет солнышко!» Иногда грустинки выбегали из глаз Малыша и тихонько катились по щеке.

Если и вам когда-нибудь станет грустно, если покажется, что с вами никто не хочет дружить, если вы поссоритесь, а может быть, просто вспомните что-то грустное – позовите на помощь Грустинок. Они погрустят вместе с вами и заберут вашу грусть и плохое настроение к себе на тучку. А когда идет дождь или снег, то знайте – это грустинки собрали у людей столько грусти и печали, что она не умещается на тучке, а проливается на Землю.

Загадочный сундучок

Недалеко от города был лес. Издалека он казался темным и страшным. Ветер раскачивал деревья, и стоял просто ужасный гул. «У-у-у!» – завывал ветер. «Ш-ш-ш», – гудели деревья. Они раскачивали своими ветками, и казалось, что невиданное чудище машет своими огромными лапами. Ох, и страшно было подходить к этому лесу. И люди обходили его стороной.

Но если перебороть свой страх и зайти в этот лес, то увидишь настоящую красоту. Под ногами, как зеленый ковер, расстилается мягкий мох, на лесных полянках тянутся к вам на встречу цветы, птицы звонко щебечут, а ветки деревьев совсем не похожи на лапы чудовища. Ветер склоняет их, и деревья как будто здороваются с вами.

Так вот, в этом необычном лесу в маленьком домишке жил да был старичок-лесовичок и был у него старинный сундук. Старичок-лесовичок зорко охpанял его. Днем, когда уходил по делам, запирал его на серебряный ключик, а ночью спал на этом сундучке.

Однажды дети решили сходить с лес к лесовичку и узнать, что хранит он в своем сундуке. Перебороли они свой страх и зашли в темный лес. Сразу же приветливо закачались деревья и запели птицы. Какие деревьев здесь только не было: и стройные березки, и могучие дубы, совсем маленькие елочки и высокие сосны. Дети шли и любовались природой, и совсем не заметили, как добрались до домика лесовичка. «Тук-тук», – постучал Петя. Дверь тихонько скрипнула, и на пороге появился старичок с бородой и в огромной шляпе. «Ну что ж, заходите, коли пришли», – сказочным голосом сказал лесовичок. Ребята тихо-тихо прошли в домик и сели на лавочку. В домике было тепло и пахло медом. В уголке топилась печка и щелкали дровишки.

«Дорогой лесовичок, мы хотели узнать, что хранится к твоем сундуке, - сказала Машенька и добавила, – если не секрет». Старичок тихонько засмеялся и поманил детей своим скрюченным пальчиком за собой. Страшновато было ребятам, а старичок говорит: «Сундук мой не простой, и храню я в нем не золото и не драгоценности. А собраны у меня здесь… боюськи. Вот послушайте!» Ребята приложили ушки к сундуку и услышали, что в сундуке кто-то дрожит. Лесовичок приоткрыл крышку и стал показывать свое богатство: «Вот боюська темноты, а это боюська уколов, есть у меня боюськи собак, и грома, и еще много других. У каждого человека есть свои боюськи: и у взрослых, и у детей. Если у кого-то боюсек много, то их можно приносить ко мне в сундук. Я их храню. Когда понадобятся, можете снова забрать. Вот Павлику я подарю боюську высоты, а то он не боится прыгать с высоких заборов и может покалечиться. А боюська тебя сбережет. А вы, если хотите, оставьте свои боюськи в моем сундучке. Кто какую боюську хочет мне подарить?

Если ваш ребенок сердится

МАЛЕНЬКИЙ МЕДВЕЖОНОК

Это случилось в одном детском саду, в который ходили разные лесные зверушки. Каждое утро лес просыпался от теплых лучей солнышка, согревающих землю, а песни птиц будили лесных зверушек, и родители вели их в лесной детский садик.

Недалеко от этого детского сада жил Медвежонок. Никто из зверей с ним не дружил, потому что он со всеми дрался. “Все хотят меня обидеть, сделать мне плохо. Мне надо защищаться, потому что если я не буду драться, другие зверята будут меня обижать”,- так думал Медвежонок.

Ему было грустно всегда быть одному, и вот однажды он отправился погулять. Ходил он, ходил и пришел к детскому садику, где играли зверята.

- Смотрите, к нам идет Медвежонок. Может, он будет нашим новым другом,- сказала Белочка.

- Но посмотрите,- закричал Зайчик,- он сжал кулаки и собирается с нами драться!

Медвежонок не слышал разговора зверят и, все сильнее сжимая кулаки, думал: “Они договариваются о том, чтобы начать меня обижать, и мне придется защищаться”.

- Мы хотим с ним дружить, а он хочет с нами драться,- закричали зверята.- Мы будем защищать себя!

И они побежали к Медвежонку. Медвежонок, увидев подбегающих зверят, очень испугался. Он еще сильнее сжал свои кулаки и приготовился драться.

- Эх ты! Мы хотели с тобой дружить, а ты хочешь с нами драться,- сказали зверята.- Мы думали, ты наш новый друг, а ты!..- закричали они.

- Мы не будем с тобой дружить!

И они оставили Медвежонка одного. Медвежонок почувствовал, что ему стало очень стыдно за то, что он хотел драться с этими зверятами. Грусть переполнила сердце Медвежонка, и он заплакал. Ему стало очень плохо от того, что его все боялись и у него не было друзей. “Что же мне делать, как подружиться со зверушками?”- думал Медвежонок. И вдруг увидел, что кулаки у него до сих пор сжаты и на них капают слезы.

“Я понял, мне надо разжать кулаки, ведь, наверное, из-за них зверята подумали, что я буду с ними драться!”- решил Медвежонок.

На следующий день Медвежонок пришел к зверятам в детский садик и не стал сжимать свои кулаки. Зверята увидели, что он не хочет драться, и решили с ним дружить. Медвежонок и зверята стали вместе играть в разные веселые игры, петь песни и танцевать. Они смеялись и рассказывали друг другу интересные истории. А Медвежонок, играя со зверушками, думал: “Я больше никогда не буду без причины сжимать свои кулаки и драться, потому что другие зверята и не думали обижать меня. Как хорошо, что я разжал свои кулаки и понял сам, что плохо быть Драчуном!”. И от этой мысли Медвежонок почувствовал себя отлично.

Обсуждение:

Почему Медвежонок думал, что все его хотят обидеть? Так ли это было на самом деле?

Почему дети в детском саду сказали Медвежонку, что они не будут с ним дружить? Из-за чего они так подумали?

 Что помогло Медвежонку подружиться со зверятами? Что бы ты еще ему посоветовал сам?

Кулачок

Жил да был Кулачок. Обыкновенный Kyлачок из пяти пальчиков, плотно прижавшихся друг к другу. Ох, и драчун же был этот Кулачок. Как только встретит кого-нибудь, так и норовит ударить. И стали все его обходить стороной. Кому же охота с таким задирой дружить? Увидят его издалека и кричат ему: «Злюка!», «Драчун!», «Забияка!» – как будто бы слов других не знают.

Расстроился Кулачок, сжался еще сильнее, так что пальчикам 6ольно стало и стали они коготками своими колоть кулачок. Чуть все не перессорились. Только вдруг, откуда ни возьмись, появился белый лист, он жил в альбоме и вышел прогуляться. Хотел было Кулачок на лист наброситься и помять его, но тот был такой чистый и гладкий, что жалко стало Кулачку портить его. А лист и спрашивает: «Что же ты, Кулачок, такой расстроенный?». «Обзывают все меня, – пожаловался Кулачок, – а я вовсе не такой». «Тогда покажи всем, какой ты на самом деле, а я помогу, – посоветовал альбомный лист, – ведь ты всегда прячешь свои пальчики, и никто не может увидеть тебя по-настоящему».

Белый лист подставил свое ровное поле, и Кулачок осторожно решился расправить свои пальчики. Добрый и терпеливый Карандаш аккуратно обвел все пальчики. И тут все увидели, что перед ними не драчливый Кулачок, а … Каждый увидел что-то свое. А что разглядел ты?

Сказки для засыпания

Татьяна Зинкевич-Евстигнеева

Про Чебурашку

Как-то раз, проводив друзей, Чебурашка остался дома один.  Время было позднее. Он прибрался, умылся и собирался лечь спать. Коснувшись ручки двери, которая вела в неосвещенную темную спальню, Чебурашка вдруг почувствовал сильную тревогу; ему показалось, что в спальне кто-то есть. Этот «кто-то» скрывается в темноте, его не видно, и невозможно придумать, как себя вести: спасаться от него или предлагать дружбу. Страх Чебурашки стал настолько сильным, что он так и не решился войти в спальню. Что же делать? Может, позвонить Крокодилу Гене? А вдруг он засмеет его? А если про эти страхи еще узнает Шапокляк, тогда  точно Чебурашке не избежать насмешек.  Размышляя таким образом, Чебурашка вновь попробовал войти в спальню. Теперь этот «кто-то» даже чем-то потрескивал в комнате. Стало еще страшнее. «Надо покрепче закрыть дверь в спальню и срочно звонить Гене. Неважно, будут надо мной смеяться или нет», — подумал Чебурашка.

«Алло», — ответил на другом конце провода Крокодил Гена.

«Гена, мне срочно нужна твоя помощь. Похоже, Шапокляк подложила в мою спальню бомбу. Я чувствую, как она тикает».

«Чебурашка, а ты не забыл, что у тебя в спальне стоят большие часы с кукушкой — они и тикают».
«Ой, Гена, может, это и не бомба, но точно что-то опасное. Приезжай скорее».

• Как хорошо, что ты приехал! — воскликнул Чебурашка, открывая дверь Крокодилу Гене.

Они подошли к двери, ведущей в спальню. Чуть приоткрыли ее. Все было тихо. Ничего не тикало и не потрескивало. Но именно это и настораживало. Особенно Чебурашку. Скоро его настороженность и тревога начали передаваться и Гене.

 «Что за глупости, — подумал он, — я начинаю бояться как в далеком детстве».

И  тут Гена вспомнил, как в детстве ему было страшно заходить в неосвещенные комнаты.

• - Послушай, Чебурашка, я, кажется, понимаю, в чем тут дело. Со мной уже такое было.

• Да?! Тебе тоже Шапокляк подкладывала бомбу? Почему ты мне не рассказывал?!

• Шапокляк здесь ни при чем. Просто когда я был помладше, мне казалось, что в неосвещенных комнатах, таких как твоя спальня, обитают незнакомые мне существа. Я не знал злые  они или добрые, навредят они мне или, наоборот, будут помогать. Я ничего про них не знал, не мог их толком разглядеть, и мне ничего не оставалось, как  их бояться. Ведь всем известно, что если ты чего-то или кого-то не знаешь, то ты начинаешь бояться.
• Знаешь, Гена, я ведь вовсе не хочу с ними знакомиться. Если бы они были нашими друзьями, они давно бы вышли на свет, или как-то  дали о себе знать.

• Дорогой Чебурашка, они, может, и стали бы нашими друзьями, если бы действительно существовали.
• Ну, а кто же тогда издает все эти странные звуки? - воскликнул Чебурашка.

• Ты знаешь, Чебурашка, я тоже задавал себе этот вопрос. Когда я включал везде свет, мне казалось, что никаких посторонних звуков нет. И мне совсем не было страшно. Страх приходил только тогда, когда становилось темно. Я понял, что эти существа, если они, конечно, есть на самом деле, сами боятся!
• Чего же?!
•  Боятся света. Но, - продолжал Гена, -  когда я стал более внимательно прислушиваться к звукам в доме, полном света, то обнаружил, что все эти звуки есть!

• Ой, - прошептал Чебурашка, — значит, эти существа все-таки не боятся света!
• Не волнуйся, Чебурашка, - Гена улыбнулся и ласково обнял друга за плечи, -  оказывается, наши дома умеют издавать звуки! Дом ведь тоже имеет свою жизнь. Просто звуки, которые он издает, очень тихие. Когда мы чем-то заняты, или разговариваем,  мы издаем звуки громкие. Поэтому нам сложно услышать, как живет наш дом. А когда дневная жизнь затихает -  не слышно машин на улице, выключен радиоприемник, спят соседи, мы можем слышать, как поскрипывает пол, ветер гудит за окном, тихий ход часов. Дом,  в котором мы живем, начинает рассказывать нам свои сказки.
• Ничего себе сказочки, что даже страшно войти в спальню! - воскликнул Чебурашка.
• Когда чего-то не знаешь или не можешь себе объяснить, тогда и боишься. Придумываешь себе и бомбы, которые подложила Шапокляк, и чудовищ.

Чебурашка смутился — теперь его выдумка о бомбе казалась смешной.

• Знаешь, Чебурашка, ведь я теперь, когда ложусь спать, слушаю сказки, которые рассказывает мне мой дом. Его звуки сплетаются в интереснейшие рассказы о приключениях и путешествиях.
•  Да, но чтобы лечь спать и слушать сказки, которые рассказывает мне мой дом,  нужно еще войти в темную спальню, найти включатель и включить свет…

— Значит, я не убедил тебя в том, что твой дом тебя охраняет, — задумчиво сказал Крокодил Гена. — Тогда я раскрою один волшебный секрет: когда входишь в темную
комнату, начерти пальцем в воздухе круг и скажи: "Охраняй, Волшебный Крут. Мне знакомо все вокруг!

— Спасибо тебе, дорогой Гена! А почему ты мне сразу не сказал про волшебный круг и заклинание?

— Проговорив заклинание, ты бы преодолел свой страх только на время. Тебе было бы не до того, чтобы слушать сказки своего дома. Потратив силы на борьбу со страхом, ты
не узнал бы, как много интересного происходит в это время рядом с тобой.

Когда дверь за Крокодилом Геной закрылась, Чебурашка совсем по-новому оглядел свой дом. Он погладил рукой стены, двери.

"Неужели, вы каждую ночь рассказываете мне сказки! Конечно же, вы ждете меня, когда я гуляю с друзьями и учусь. Согреваете меня, когда холодно. Пробуете  со мной разговаривать, издавая звуки. А я, не зная этого, боялся. Спасибо вам".

И Чебурашке показалось, что пол благодарно скрипнул.

На всякий, входя в темную спальню,  Чебурашка начертил Волшебный Круг и произнес заклинание. Правда, делая это, он уже совсем не чувствовал страха. Он лег в свою кроватку, подушка и одеяло его мягко и приятно обняли. Чебурашка закрыл глаза, и дом стал нашептывать ему сказочные истории, которые потом превращались в  удивительные и прекрасные сны...

Гномик

Медленно уходит свет. На темном небе зажигаются звезды. Их много-много. Но только одна так ярко и нежно свети тебе. Ведь у каждого человечка есть своя звезда. Она есть и у тебя. На ней живет маленький Гномик. Это твой Гномик. У него добрые глаза и нежные маленькие ручки. Бела бородка, а на голове колпачок. Синий, розовый, желтый… Сколько звезд на небе, столько и цветов. На конце колпачка – крохотный серебряный колокольчик. Кофточка подпоясана ремешком и пряжка переливается таинственным лунным светом. А на ногах – башмачки с золотыми бантами. Ты ложишься спать.  Головка касается подушки, и твоя звезд протягивает к тебе свои лучики. Это звездная лесенка, по которой к тебе спешит твой Гномик. Слышишь? Топ-топ-топ… Это Гномик спешит к тебе по звездной лесенке. И башмачки его несут тебе сон, превращая твою подушку в белое мягкое облако. Оно нежно качает тебя на лучах твоей звезды. Маленькие ручки Гномика нежно гладят вою головку, глазки, веки. Он любит тебя, всю ночь шепчет тебе на ушко добрые сказки. Тихо-тихо. Только тебе. Ведь это – твой Гномик. Он рассказывает, как днем твоя звездочка купается в лучах доброго Солнца. Какие волшебные цвет растут в его саду, сколько солнечных зайчиков пробегают по их лепесткам. Какие сказочные песни поют его друзья – птицы. С какой любовью и заботой он смотрит за тобой весь день! И как терпеливо ждет наступления вечера, чтобы спуститься к тебе со звезды, услышать твое дыхание, ощутить теплоту твоей кожи… И говорить, говорить с тобой… А утром, когда звездочка спрячется в волшебных нитях солнца, только тихий звон серебряного колокольчика будет тебе говорить: «Я здесь, я жду тебя, я храню тебя, я люблю тебя».

Детям о родителях

Мы любим друг друга

В одном большом и красивом лесу жили разные звери и птицы, деревья и насекомые, цветы и кустики. Все они были очень разные, совсем не похожие друг на друга. Кто-то любил ягоды, а кто-то – мед, кто-то любил летать, а кто-то – прыгать. Все они жили по-разному, но не обижали друг друга, потому что знали, что даже если им кто-то не нравится, то это не значит, что этот «кто-то» плохой. Его тоже любят друзья, мама и папа, бабушки и дедушки.

В том лесу жили папа-лис, мама-лиса и много маленьких лисят, их детей. Лисята весело играли и смеялись на лесной полянке, а если чего-нибудь пугались, бежали скорее в свой домик, в свою норку. Однажды лисята играли шишками и не поделили их. Поругались лисята, даже немножко подрались. Мама и папа были очень недовольны и хотели даже наказать лисят, но лисята незаметно прибежали в норку и спрятались там в разные уголки, где их никто не видел. Так они просидели до самого вечера. Они думали, что раз мама и папа их наругали, значит они большие не любят своих лисят. И решили тогда лисята никогда не выходить из своих укрытий. Когда наступил вечер, мама-лиса и папа-лис стали искать своих детей, но лисята не отзывались. Мама и папа стали плакать и утирать слезки своими рыжими лапками. А лисятам стало жалко своих родителей, ведь они их очень любили, и они все вылезли из своих укромных мест. Мама и папа очень обрадовались, стали обнимать и целовать лисят, а когда узнали, что лисята специально спрятались, очень рассердились, что их детки обманули своих родителей. И маленьким лисятам стало стыдно: они поняли, что очень нехорошо специально расстраивать своих родных. И пообещали они маме и папе, что больше никогда не будут так делать, потому что лисята очень любили своих родителей и не хотели, чтобы они плакали и грустили.

И теперь, если даже мама и папа иногда злились и ругали своих лисят, лисята уходили в свой уголочек, где их никто не видел, и выгоняли из себя все "сердитки", которые у них накопились, пока их ругали. Потом они закрывали глазки, успокаивались, и у них снова было хорошее настроение. И лисята бежали к папе и маме мириться. И папа-лис и мама-лиса, конечно же, прощали своих детей, потому что родители всегда прощают своих детей, и дети также всегда прощают своих родителей, если те их иногда обижают или делают что-то не так. Потому что они все очень любят друг друга. Потому что они все – одна семья!

Крылья матери

В жаркий летний день вывела Гусыня своих маленьких желтеньких гусят на прогулку. Она впервые показывала деткам большой мир. Этот мир был ярким, зеленым, радостным: перед гусятами раскинулся огромный луг. Гусыня стала учить деток щипать неявные стебельки молодой травки. Стебельки были сладкие, солнышко теплое и ласковое, трава мягкая, мир уютный, добрый, поющий множеством голосов пчел, жучков, шмелей, бабочек. Гусята были счастливы.

Они забыли о матери и стали расходиться по огромному зеленому лугу. Когда жизнь счастливая, когда на душе мир и покой, мать часто оказывается забытой. Вдруг тревожным голосом Гусыня стала созывать детей, но не все они слушались. Внезапно надвинулись темные тучи, и на землю упали первые крупные капли дождя. Гусята подумали: мир не такой уж уютный и добрый. И как только они об этом подумали, каждому из них вспомнилась мать. И вдруг каждому из них стала нужна, ой, как нужна мама. Они подняли маленькие головки и побежали к ней.

А тем временем с неба посыпались крупные градины. Гусята еле успели прибежать к матери, она подняла крылья и прикрыла ими своих детей. Потому что крылья существуют, прежде всего, для того, чтобы прикрывать детей — об этом известно каждой матери, а потом уж для того, чтобы летать. Под крыльями было тепло и безопасно; гусята слышали будто бы откуда-то издалека доносившийся грохот грома, вой ветра и стук градин. Им даже стало весело: за материнскими крыльями. Им и в голову не приходило, что крыло имеет две стороны: внутри было тепло и уютно, а снаружи — холодно и опасно.

Потом все утихло. Гусятам хотелось поскорее на зеленый луг, но мама не поднимала крыльев. Маленькие дети Гусыни требовательно запищали: «Выпускай нас, мама». Да, они не просили, а требовали, потому что если дитя чувствует крепкую, сильную материнскую руку, оно не просит, а требует. Мать тихо подняла крылья. Гусята выбежали на траву. Они увидели, что у матери изранены крылья, вырваны многие перья. Гусыня тяжело дышала. Она пыталась расправить крылья и не могла этого сделать. Гусята все это видели, но мир снова стал таким радостным и добрым, солнышко сияло так ярко и ласково, пчелы, жуки, шмели пели так красиво, что гусятам и в голову не пришло спросить: мама, что с тобой? И только один, самый маленький и слабый гусенок подошел к матери и спросил: «Почему у тебя изранены крылья?» Она тихо ответила, как бы стыдясь своей боли: «Все хорошо, сын». Желтенькие гусята рассыпались по траве, и мать была счастлива.

Закрепление. Беседа о сказочных уроках.

Вопросы:

• Как Вы думаете, о чём эта сказка?
• Как Гусыня заботилась о своих детках?
• Как вели себя её дети?
• Какое качество отличает самого маленького гусёнка? («зоркое сердце»)
• Почему израненная мама была все-таки счастлива?

Взгляд в себя…

(для родителей)

Сказки простого карандаша

- Странный Вы… - так всегда говорил Простому Карандашу Ночник. Ночник - это Светильник, который ночью светит, профессия у него такая.

- …странный Вы! Да. Зачем Вы пишете сказки?

- Чтобы они были, - отвечал Простой Карандаш, не отрываясь от бумаги: он как раз сейчас заканчивал новую сказку о Прекрасной Принцессе.

- И что же будет, когда Вы напишете эту сказку?

- Будет сказка, - улыбнулся Простой карандаш. - Ещё одна сказка.

- Понятно. И Вашу сказку опять положат в стол и запрут там на ключ!

  Простой Карандаш останавливался и вздыхал. Ночник говорил правду. Сказки Простого Карандаша всегда клали в стол и запирали на ключ. От этого было очень грустно. Всякому станет грустно, если его сказки запрут на ключ.

- Может быть, - допытывался Ночник, - Вы пишете плохие сказки? Иначе их не запирали бы на ключ, а?

- Может быть, и плохие, - покорно повторял за ним простой карандаш, чтобы снова и снова не спорить с Ночником.

  Сам-то он знал, что пишет хорошие сказки. Его сказки были простые, а  простая сказка - это и значит хорошая. Только сказки всё равно попадали в стол и пропадали в столе. Стол был огромным, и ящик был в нём огромным - как пропасть.

  Простой Карандаш писал, а Ночник светил.

          "Странный он! - думал Простой Карандаш о Ночнике. - Спрашивает, зачем я пишу сказки, которые запирают на ключ. А сам-то он зачем светит по ночам, когда все спят? Странный он. Да".

          Но Простой Карандаш, понятное дело, никогда не произносил этого вслух.

          Ему, конечно же, очень хотелось заглянуть в стол - не тесно ли там его сказкам. Он забыл уже, сколько их, давно сбился со счёту. Всех уже и не вспомнить: самая первая появилась тогда, когда Простой Карандаш был ещё совсем большим. Ведь у карандашей всё не как у людей: люди рождаются маленькими - потом вырастают большими. Карандаши же, наоборот, рождаются большими, а потом становятся маленькими --и в этом их старость. Чем чаще карандаш затачивают, тем он старше.

  Наш Простой Карандаш был пока не очень маленьким, но уже и не очень большим. Вот только в последнее время он как-то быстро стал уменьшаться: наверное, потому, что теперь, записывая сказки, всё больше волновался - ну, и ломался от этого.

Его, конечно, опять быстренько затачивали, потому Простой Карандаш старился на глазах…

          А в стол Простой Карандаш, значит, не пускали. К утру его обычно ставили в специальный стаканчик, где жили цветные родственники Простого Карандаша. Они очень гордились своей нескончаемой юностью и громадным своим ростом.

- Ты неудачник, - говорили Цветные Карандаши Простому. - Корпишь над какой-то ерундой, которую всё равно никто не читает!

Брал бы пример с нас: мы не размениваемся на пустяки. Мы разрешаем пользоваться собой только тогда, когда надо подчеркнуть какую-нибудь особенно важную мысль.

  Простой Карандаш устало кивал в ответ, но, едва лишь наступала ночь, опять исчезал из стаканчика: нестись по ослепительно белому листу бумаги за всё время убегавшей принцессой. Такова уж была его судьба, да оно и понятно: простые сказки удобнее всего писать простым карандашом.

          Однажды ночью Ночник щёлкнул и перестал светить.

- Хватит! - сказал он в сердцах. - Мне надоело. Я не хочу больше тратить на Вас свет. Всё равно от Ваших сказок никакого проку.

          И Простой Карандаш начал писать при свете Луны. Луне ведь света ни для кого не жалко. Тем более, что, освещая стол, Луна нет-нет да и бросала взгляд на сказки. А однажды призналась:

- Ты хорошо пишешь. Я люблю твоих принцев и принцесс. Мне от них ещё грустнее на свете.

          До сих пор Простому Карандашу никогда не говорили ничего подобного. Ведь сказок его никто не знал: они лежали в столе, а стол был заперт на ключ!

          Простой Карандаш вздрогнул - и от растерянности даже упал на пол. Его пришлось затачивать - причём не один раз, а два, потому что он сломался и внутри тоже. Но мы-то с вами знаем: когда у нас что-то ломается внутри, наши сказки становятся ещё лучше. Так произошло и сейчас: новая сказка о Прекрасной Принцессе оказалась само совершенство - всё в ней было не так, как в жизни…а ведь для сказки это самое главное!

  …и настал день, когда Простой Карандаш заточили в последний раз.

          Увы, теперь его хватало только на одну сказку - и то совсем коротенькую. И тогда Простой Карандаш написал Сказку о Вечной Жизни. А наутро его выбросили в мусорное ведро.

          Цветные родственники Простого Карандаша вспоминали о нём с нежностью, но без грусти. Они всё ещё были молодыми и полными сил, потому что никогда не разменивались на пустяки и разрешали пользоваться собой только тогда, когда надо было подчеркнуть особенно важную мысль. А особенно важные мысли, как известно, приходят редко.

          На этом бы и закончилась наша простая история о Простом Карандаше, если бы однажды кто-то не забыл задвинуть ящик письменного стола. И тогда - через щёлочку - сказки Простого Карандаша, словно птицы, выпорхнула наружу и разлетелись по всему свету. Люди прочли их и полюбили. Простой Карандаш, правда, уже не узнал об этом. Но мы-то с вами знаем, что сказки всё равно не запереть на ключ!

Е.Клюев  Ужасно скрипучая дверь и другие люди. Сказки. - М., Новое литературное обозрение, 2004 г.

Короткое путешествие Улыбки

Улыбка — дело недолговечное, это вам кто хочешь скажет. А если никто не скажет, то попробуйте сами проулыбаться часа четыре подряд — увидите, что получится! Ничего, скорее всего, не получится: четыре часа подряд никто не сможет проулыбаться. И три не сможет, и два. Даже и один — с трудом: губы заболят. Мы, стало быть, потому и улыбаемся обычно недолго: какое-то мгновение — и всё. И кончили улыбаться.

Если в это вдуматься, ужасно грустно станет: какая у улыбки короткая судьба. Ей даже и долгих лет жизни не пожелаешь, а если пожелаешь, то — зря! Так и так не исполнится: улыбка на минутку появится, но тут же и исчезнет.

Всё это Улыбка, о которой у нас здесь рассказывается, знала очень хорошо. Только ей, тем не менее, не хотелось совсем быстро исчезать: день был уж больно хорош! Всё кругом цвело — даже, по слухам, вода в пруду городского парка зацвела... трудно, правда, себе представить, как это у неё вышло — зацвести, но говорили, что зацвела и она. Наверное, постаралась — и зацвела, потому как если постараться — точно зацветёшь!

Впрочем, дело не в этом. А в том, что наша Улыбка появилась на одном лице, побыла там минуту-другую и — решила отправиться в путешествие. Улыбкам-то, чтобы в путешествие отправиться, много не надо. Рюкзак собирать ни к чему, билет покупать и соседям поручать собаку выгуливать — тоже: у улыбок обычно собак не бывает. Получается, захоти любая улыбка отправиться в путешествие — может сразу и отправляться. В добрый, стало быть, путь!

Так Улыбка и сделала: взяла да и отправилась в добрый путь. Перепрыгнула с одного лица на другое. А другое лицо в тот момент как раз было печальное, потому что у лица этого живот болел. Но когда Улыбка на него перепрыгнула, лицо сразу про живот забыло. А Живот увидел, что на него внимания больше не обращают, и перестал болеть: чего ж болеть, когда на тебя внимания не обращают? И Улыбка пробыла на этом другом лице довольно долго — даже Почтальон, который мимо на велосипеде проезжал, спросил:

— Не слишком ли долго Вы, дорогая Улыбка, на этом лице задержались? Не хотите ли лучше со мной прокатиться?

— Большое спасибо, — ответила Улыбка, — очень даже хочу.

И поехали они по городу развозить почту. Здорово Улыбке было на лице Почтальона — катались с ветерком! Только скоро пришлось место поменять: один Толстый Малыш стоял на дороге и плакал. И Улыбка тут же на его заплаканное лицо перепрыгнула. Тогда Толстый Малыш стал плакать, улыбаясь во весь рот.

— Ты почему, Толстый Малыш, плачешь, улыбаясь во весь рот? — спросил какой-то Задумчивый Прохожий.

— Потому что я потерялся! — отчитался Толстый Малыш, но едва он это сказал — тут же и нашелся, причем нашла его Очень Симпатичная Мама, которая уже с ног сбилась в поисках своего Толстого Малыша. И улыбка сразу с лица этого Толстого Малыша перепрыгнула на лицо его Очень Симпатичной Мамы, а Толстый Малыш даже загрустил... видимо, теперь оттого, что так быстро нашелся.

Улыбка же, побыв немножко на лице Очень Симпатичной Мамы, догнала потом Задумчивого Прохожего и хотела перепрыгнуть на его лицо, как уже привыкла делать, да Задумчивый Прохожий строго сказал:

— Тут Вам не место!

— А где мне место? — растерялась Улыбка.

— Где хотите, — сказал Задумчивый Прохожий. — Где хотите — только не тут. Тут идут и думают о важном.

— Но это ведь очень кстати! — обрадовалась Улыбка. — Когда идут и думают о важном, улыбаться — самое милое дело.

— И вовсе нет, — возразил Задумчивый Прохожий. — Когда идут и думают о важном, то сосредоточиваются, так что всякие хиханьки-хаханьки здесь неуместны.

— А кто такие хиханьки-хаханьки? — опешила Улыбка: она ни с какими хиханьками и хаханьками не была знакома.

• Неважно, — сказал Задумчивый Прохожий. — Проходите своей дорогой, тем более что уже смеркается.

В этом, надо сказать, он был совершенно прав: кругом действительно смеркалось, потому что дело шло к вечеру.

От слов Задумчивого Прохожего у нашей Улыбки чуть всё хорошее настроение не испортилось. А мы ведь знаем, что бывает, когда у той или иной улыбки портится хорошее настроение. Тогда улыбка обычно пропадает.

— Я пропаду, — предупредила она Задумчивого Прохожего. — И виноваты в этом будете только Вы!

— Отстаньте от меня! — грубо сказал Задумчивый Прохожий. — Вы мне мешаете, понятно?

Улыбка совсем уже начала пропадать от такой его грубости (улыбки и вообще грубостей не выдерживают, это надо прежде всего помнить, когда с какой-нибудь улыбкой разговариваешь). А пропадать было обидно: путешествие так хорошо началось и так хорошо продолжалось... несмотря даже на сумерки! И потом — кто сказал, что в сумерках улыбаться запрещено?

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что все уже разошлись и перепрыгнуть на чьё бы то ни было лицо невозможно: ни одного лица поблизости нет, — Улыбка с большим огорчением подумала: «Придётся всё-таки пропасть». Но вдруг увидела памятник Одному Великому Учёному прямо посередине площади.

М-да... здесь-то ей уж точно было не место: Одного Великого Учёного во всём мире знали как человека очень серьёзного, и никакая улыбка тут оказывалась совершенно ни при чём! Но нашей Улыбке так не хотелось прекращать путешествие, что она осторожно приблизилась к постаменту...

И в этот самый момент настала ночь.

...утро следующего дня Один Великий Учёный встретил с улыбкой во всё лицо. И каждый, кто проходил мимо и видел его улыбку, с удивлением останавливался и внимательно вглядывался в надпись на постаменте памятника. Надпись была та же, что вчера. Тогда каждый начинал качать головой и уходить медленными шагами, словно думая о чём-то важном. А Один Великий Учёный кричал каждому вслед: — Не забудьте только хорошее правило: когда идут и думают о важном, то улыбаться — самое милое дело!

Автор: Е.Клюев  

Маленький семейный кораблик

Плыл себе по житейскому морю Маленький Семейный Кораблик. На борту были трое: муж – Отважный капитан, жена – Хозяйственный Боцман, и их маленький сынишка – Юнга. Матрос, наверное, тоже были – но не о них сейчас речь. Потому что главными на Семейном кораблике были эти трое. Про них и наша история!

Отважный Капитан был правильный до невозможности. Больше всего на свете он ценил пунктуальность. Вся его жизнь была расписана до секунды, занесена в графики и таблицы, и если кто-то нарушал его график – ужасно волновался и даже сердился. Под горячую руку мог и на рее повесить, как пирата! Это его папа учил, он сам штурманом в Житейском море хаживал, пока капитаном не стал, да имама Капитана хоть и в боцманах ходила, но штурманскому делу сызмальства обучена была.

 - Смотри, сынок, чуть вправо, чуть влево, и налетишь на рифы! В Житейском море это запросто случается! И тогда каюк и тебе, и твоему кораблю! – внушал папа, воспитывая малолетнего юнгу. – А ежели корабль на дно пошел, то какой ты, к черту, капитан???

- Настоящий Капитан всегда точно знает свой курс, - вторила мама. – И команду надо отбирать  умом, чтобы никаких разгильдяев в ней не было! Каждый должен знать свое место и свое время!

Юнга родителям  верил: уж они-то свой корабль по Житейскому морю много лет водили и ни одного кораблекрушения! Поэтому он учился составлять таблицы, чертить графики и рассчитывать курс с точностью до  десятой доли градуса. И когда ему стали доверять порулить, он чувствовал гордость за точно выверенный путь. Никаких рифов! Фарватер чист, цель ясна, путь родителями проторенный, чего еще надо?

Но иногда он с тоской смотрел на безалаберные буксиры, вольные пиратские шхуны, на белоснежные яхты, которые сновали туда-сюда без особых графиков, ходили к экзотическим островам, открывали новые земли… Да, то одна, то другая налетали на рифы, потом долго ремонтировались в доках, и снова пускались в путь по Житейскому морю. Были и те, кто разбивался вдрызг – но их Капитаны потом стояли на мостиках новых кораблей. Может, становились чуть осторожнее, но тем не менее снова и снова рисковали… Завидовал он им, завидовал, только сам себе в этом не признавался.

По малолетству и неопытности, а порой из озорства, сбивался Юнга с верного курса, но за это его родители очень стыдили.

- Рискуют только безответственные бездари, — рубил ладонью воздух старый Штурман. – Умные не лезут куда попало. Вот есть карта – по ней и иди. По графику и по лоции!

- Только дураки учатся на своих ошибках, — добавляла мама. – Умные учатся на чужих. А чужих ошибок столько – за всю жизнь не изучишь!

Юнга чувствовал себя виноватым – ему очень хотелось оправдать надежды родителей!

И вот пришла пора нашему Отважному Капитану отправляться в свое собственное плавание – без мамы и без папы. Самому!

- Мы тебе все дали, всему научили, ты должен стать настоящим Капитаном! – напутствовал его отец-Капитан.

- Оправдать наши надежды! Пройти по Житейскому морю, как по струночке! – давала наказы мама-Боцман.

Белоснежный новенький кораблик уже покачивался на волнах, предлагал пуститься в увлекательное плавание по Житейскому морю. А для этого надо было набрать команду. Главное дело – боцмана найти.

Всем известно: Капитан осуществляет общее руководство да в бинокль смотрит, а хороший боцман – залог удачного плавания, потому как он и хозяйственную часть знает, и матросами руководит, и приборку организует, и на камбузе порядок держит. В общем, без боцмана – никуда.   И все знают, что лучший Боцман в плавании по Житейскому морю – женщина. Редко кто один в плавание пускается или мужчину в Боцманы выбирает. Это уже не кораблик получается, а мужское общежитие!

Вот и стал он присматриваться – кандидатур море, выбирай на любой вкус, но как не ошибиться? Пробовал график вычертить – не получилось. Таблицу пытался составить – запутался. К маме-папе обращаться вроде как и неудобно – что это за капитан, который себе команду самостоятельно набрать не может? Решил исходить из внешних данных: скромность, аккуратность, приятный вид. Чтоб боцман палубу его океанского лайнера собою украшал!

И тут то ли черт морской его попутал, то ли судьба вмешалась, то ли его мечта о свободном поиске без компаса и карты прорвалась – только выбрал он себе боцмана, как говорится, «с точностью до наоборот».

Внешний вид у нее, конечно, был что надо: и осанка самая морская, и шустрая такая, и улыбка открытая, и фигурка — загляденье. А в глазах – боже мой! Морские чертики прыгают, серебристые волны переливаются, и манят они, затягивают, как морская пучина. Всем хороша была девушка. Только вот одно «но»: не признавала она никаких графиков, таблиц и прочих премудростей. Ему бы спросить, вникнуть… Но Капитану было не до графиков — уж очень сильно ему такого Боцмана в команду захотелось.

Наверное, следовало задуматься: ну как они в одном экипаже-то плавать будут? Но – не задумался. Сказал себе: «Я Капитан, я принял решение! Слушай мою команду! Полный вперед!». Так вот они и пустились в путь на своем маленьком семейном кораблике. Сначала вроде ничего – притирались потихоньку, присматривались. Он сразу встал на капитанский мостик, а она потихоньку организацией корабельного быта занялась.

Делала она все медленно и обстоятельно, зато на совесть и в удовольствие. Как-то у нее все получалось само собой, без спешки, без графика. Так уж ее родители боцманской науке обучили. В общем, вписалась она в команду, и корабль чистотой засиял, радостью засветился. На таких кораблях без юнги не обойтись, вот и наши Капитан с Боцманом подумали-подумали, да и завели себе Юнгу. Юнга получился что надо – шустрый, как мама и умный, как папа. Носился по палубе туда-сюда, морские премудрости осваивал.

Боцману иногда хотелось свернуть с проторенного курса, но Капитан не соглашался – мало ли что! Она вздохнет – и покорится, ведь он же кораблем командует. Только иногда, когда неподалеку очень уж заманчивые острова покажутся, тихонько спустит шлюпку, сгоняет ненадолго, а потом опять на борт возвращается. Спросите, как она успевала корабль догнать? А вот успевала – она всегда все успевала, такая уж у нее была дружба со временем.

У нее хватало времени даже на болтовню с морскими обитателями, живущими в этих местах. Особенно она подружилась со старым Альбатросом. Обычно он парил в вышине, но иногда спускался на палубу – уж очень жареную рыбку уважал, ну, и поболтать любил, конечно. Альбатрос много повидал на своем веку, побывал в разных странах, и разговаривать с ним было интересно. Капитану было не до боцмановых знакомств – в его графиках появился Юнга, и надо было все планы заново скорректировать и выверить.

Тут-то и начали над их Семейным Корабликом тучки сгущаться. В Житейском море, оно конечно, и бури случаются, и даже ураганы. Но если Капитан и Боцман друг друга слышат и действуют заодно – их кораблю никакие шторма и бури не страшны. А в нашей дружной команде наметился разлад: дело в том, что Капитан и Боцман впервые основательно разошлись во мнениях. Наш Капитан хотел воспитать из Юнги настоящего морского волка – в своем понимании. Как и его когда-то воспитывали. Чтобы все по графикам и таблицам, да по выверенному курсу. А мама-Боцман все время его графики нарушала, планы сбивала.

Вот и стал Капитан нервничать, за Юнгу бояться, на Боцмана сердиться. Капитану ведь когда воспитанием заниматься? Ему на мостике надо стоять, за обстановкой следить, курс прокладывать. Так что вся воспитательная работа на Боцмане… А под влиянием мамы-Боцмана Юнга тоже какой-то неорганизованный получаться стал. Того и гляди врежется во что-нибудь…

Капитан прямо виноватым стал себя чувствовать. Перед глазами у него то и дело возникали его собственные Родители, и говорили они горькие слова:

- Что же ты, сынок? Не можешь порядок на собственном Семейном Кораблике навести? Того и гляди, на мель напоретесь! Или с другим кораблем столкнетесь. Бардак на палубе! А еще Капитан…

От таких видений Капитан еще больше хмурился и злился, еще строже смотрел, еще сильнее  гайки закручивал. А команда ну никак не могла в его графики вписаться! Это ведь тоже особый талант надо иметь – по строгому плану жить! Не каждому дано…

Боцману тоже становилось все грустнее. Хоть и любила она Капитана, хоть и нравился ей родной Семейный Кораблик, где каждая медяшка была ею надраена, каждый иллюминатор своими руками вымыт, каждый канат собственноручно в бухточку свернут, да только очень уж ей обидно было, что Капитан все время сердитый, а она вроде как виноватая в этом. И Кораблик их раскачивается все сильнее…

И вот однажды на закате сидела она на корме и болтала со своим другом Альбатросом. Неподалеку проплывал чей-то океанский лайнер – музыка играла, иллюминаторы светились, Юнги туда-сюда сновали, а Капитан и Боцман на верхней палубе румбу танцевали. И так ей обидно стало!

- Слушай, Альбатрос! – пожаловалась она. — Вот ведь есть же на свете Семейные Кораблики, которым никакие бури не страшны! Почему же на нашем Кораблике не так?

- Потому что вы не можете договориться, — объяснил Альбатрос. – Ваш кораблик становится неустойчивым. Это опасно!

- А как сделать его устойчивым? – тут же спросила она. – Что я должна для этого предпринять?

- По-моему, ты прекрасно справляешься со своими обязанностями Боцмана, — дипломатично сказал  Альбатрос и закинул в клюв очередную жареную рыбку. – По крайней мере, рыбу ты жаришь великолепно!

- И все-таки! Не уклоняйся от темы! – потребовала она. — Что нужно сделать, чтобы все снова стало хорошо? Ты умный, ты старый, ты все знаешь, научи же меня!

- Наверное, тебе надо измениться. Стать такой, как хочет Капитан, — предположил Альбатрос.

- Но я не могу! – удрученно сказала она. – Я пыталась, но у меня ничего не получается. Я не могу жить по графикам!!! Я ничего не понимаю в таблицах!!! Я все в голове держу. И все успеваю! Ты лучше расскажи, как сделать, чтобы Капитан изменился.

- С чего ты взяла, что Капитан хочет меняться? Ты же вот и хочешь, да не можешь, – удивился Альбатрос. – Он такой, какой есть. Ты не можешь жить по графику, а он не может – без графика. У вас просто разные подходы к сохранению Семейного Кораблика. Вот и все. Терпи!

- Знаешь, мне все время приходится терпеть и уступать, — сердито сказала она. – Он командует, а я подчиняюсь. Я устала!

- Устала – отдохни, — посоветовал Альбатрос. – Запрись в каюте, поспи, побездельничай. Или рвани на Острова, недельки на две.

- Ну вот еще! – возмутилась она. – Кому нужен такой ленивый Боцман? Да он просто спишет меня на берег!

- Да ты, милочка, боишься! – уличил ее Альбатрос. – Боишься потерять – значит, любишь.

- Конечно, люблю! – не стала спорить она. – Стала бы я плыть на корабле с нелюбимым Капитаном…

- А ты кого больше любишь – его или себя? – коварно спросил Альбатрос.

- Его! Или себя? Наверное, Юнгу! – вывернулась она. – Нечестно такие вопросы задавать.

- Нечестно старой птице врать, ну и себе тоже, — поучительно сказал Альбатрос. – Если ты кого-то любишь, то принимаешь его таким, какой он есть. Хоть себя, хоть другого кого. Тогда ты в равновесии, и Кораблик твой устойчив.

- Я принимаю, — слабо запротестовала она.

- А чего ж тогда вопросы задаешь? – очень логично возразил Альбатрос. – И собой не очень довольна, и своим Капитаном… Была бы довольна – ты бы мне вопросов не задавала. И вообще сейчас не меня бы рыбой кормила, а танцевала румбу на верхней палубе. Что, скажешь, нет?

- Не скажу, — нахмурилась она. – Знаешь, а ты, наверное, прав, мой пернатый товарищ. Не в равновесии я, правда! И боюсь наш Кораблик еще больше раскачать.

- А ты не бойся, — посоветовал Альбатрос. – После хорошего шторма всегда наступает штиль, не замечала? Ты думаешь, в Житейском море только волны страшны? Да ничего подобного! Волна приходит и уходит, и если команда дружная – ничего она вашему Кораблику не сделает! Страшнее всего, когда вы сами глаза на неполадки закрываете. Кстати, хочу заметить, рыба кончилась…

- Знаешь,  Альбатрос, ты за рыбой завтра прилетай. А я сейчас другим займусь…

- Чем, если не секрет? – полюбопытствовал жадный до рыбы и до секретов Альбатрос.

- Пойду на капитанский мостик. Приглашу его на румбу. И все ему скажу! Что я его люблю. И принимаю. И попрошу прощения за то, что никогда не смогу жить по графику! И еще – что я благодарна ему за то, что он стал нашим Капитаном. А потом на Острова, на две недельки. Шторм переждать.

- Молодец, Боцман! – одобрил Альбатрос. — Вот это по-нашему, по-морскому. Удачи!

И она пошла к своему Капитану – восстанавливать равновесие. Подходя к рубке, она увидела его и невольно залюбовалась. Их Отважный Капитан стоял у штурвала, обложившись графиками и таблицами, и смотрел вдаль, и на лице у него была железная решимость во что бы то ни стало провести их Маленький Семейный Кораблик мимо всех мелей и рифов, минуя все мыслимые и мыслимые опасности, туда, где находится конечная цель всех Семейных Корабликов — зеленый и безмятежный Берег Счастья.

Автор: Ирина Семина

Условный рефлекс

 Жил-был на свете Ежик. Ежик был маленький, шустрый, деятельный - и очень, очень одинокий. Дело в том, что у Ежика был условный рефлекс: как заметит какой-нибудь непорядок – сразу бросается нарушителя порядка воспитывать. Для этого у него имелись колючки. И те, кто хотел с ним познакомиться поближе, часто на них натыкались. А кому понравится, если ты с лучшими намерениями - а тебе в ответ делают больно? Даже если нечаянно - все равно неприятно! Ну, все и держались на почтительном расстоянии - в целях сохранения собственной шкурки. Ежику, конечно, это не очень нравилось. Иногда он грустил, потому что ему хотелось, чтобы в его уютной норке почаще бывали друзья, а еще лучше - чтобы кто-нибудь поселился вместе с ним. Но никто не мог долго выдерживать его колючек... И Ежик снова и снова оставался один. "Ну и ладно, ну и не больно-то хотелось, - обиженно пыхтел он, закатывая в норку очередное яблочко или развешивая по стенкам светлячков. - Подумаешь! И один проживу!". Но на самом деле Ежик страстно мечтал о ком-то, кто будет рядом всегда. Как известно, если о чем-то долго-долго мечтать, рано или поздно это случится. Так произошло и с Ежиком. Однажды он увидел маленькое существо, которое с любопытством рассматривало лужайку перед входом в его жилище.

- Здравствуй, дружок! - высунул носик Ежик. - Ты кто?

- Здравствуйте, я Черепашка, - вежливо ответило существо. - Я еще совсем недавно вылупилась из яйца, и у меня пока нет ни друзей, ни дома. Вот, хожу, знакомлюсь с миром.

- И как тебе мир? - полюбопытствовал Ежик.

- Он прекрасен! - с восторгом воскликнула Черепашка. - Здесь так много интересного, и очень, очень красиво! Мне вот понравились эти цветочки у входа в ваш дом.

- Слышь, Черепашка! А не хочешь ли ты поселиться у меня? - предложил Ежик. - Вместе веселее! И норка у меня просторная. Кроме того, я уже знаю Мир и мог бы тебе многое о нем рассказать. И даже показать! Это называется "воспитывать".

 - Да я с удовольствием! - обрадовалась Черепашка. - Если это удобно, конечно. А то вдруг я вас стесню?

- Ерунда! - фыркнул Ежик. - В тесноте, да не в обиде. Давай, заходи! И давай уже на "ты"

Так Ежик и Черепашка стали жить вместе. Ежик очень обрадовался: теперь у него появился друг, и одиночество отступило. Можно было вместе гулять, разговаривать и обсуждать разные мировые проблемы. Ежик тщательно прижимал к спинке свои колючки, чтобы ненароком не ранить Черепашку. Она ведь была совсем юной, и ее спинка была розовой и мягкой. Черепашка еще просто не успела нарастить себе панцирь.

- Черепашка, а тебе не страшно? - поинтересовался как-то Ежик. - Ты вся такая ранимая и беззащитная, а вдруг тебя кто-нибудь обидит, сделает тебе больно?

- Мне не страшно! Ведь Мир так добр! - с энтузиазмом отозвалась Черепашка. - И у меня есть ты. И наш дом. В случае чего я всегда смогу спрятаться в норку. Ведь правда?

- Правда, - согласился Ежик. А сам подумал: "Я всегда буду защищать Черепашку и никому не дам ее в обиду! Ведь ее нежную кожицу так легко поранить!".

 Как ни странно, первую рану Черепашке нанес именно Ежик. Дело в том, что они с Черепашкой оказались очень разными. Ежик бегал быстро - Черепашка передвигалась медленно. Ежик любил действовать - Черепашка любила мечтать. Ежик вставал ни свет ни заря - Черепашка предпочитала поспать подольше. В общем, они были не похожи друг на друга. Разумеется, ничего страшного в этом нет, ведь природа не любит повторяться, и всех создает по индивидуальному образцу. Но вот какая штука оказалась: расторопный Ежик очень любил порядок, а медлительная Черепашка все время забывала, в чем этот порядок заключается. То забудет на ночь светлячков со стен собрать, то листья по полу разбросает, то лапы вытереть забудет. Ежик терпел-терпел, пыхтел-пыхтел, напоминал-напоминал, и однажды не выдержал.

- Да сколько раз тебе говорить нужно??? - раздраженно топотал лапками он. - Неужели так трудно все запомнить?

- Извини, пожалуйста… - растерянно прошептала Черепашка. - Я вовсе не хотела тебя обидеть… Я нечаянно, правда… Наверное, у меня просто память плохая.

Она искренне была огорчена, что так расстроила своего друга Ежика. У нее даже слезы на глазах показались.

- Давай так, - решительно сказал Ежик. - Если ты не можешь запомнить правила совместного проживания, я буду тебе напоминать. Нужно, чтобы любовь к порядку стала у тебя условным рефлексом.

- Конечно, конечно, давай! - с облегчением вздохнула Черепашка. - А что такое "условный рефлекс"? - Ну, это когда у тебя есть стимул неукоснительно соблюдать правила. - А откуда он возьмется, этот самый стимул? - робко спросила Черепашка.

- А вот откуда! Каждый раз, когда ты что-нибудь забудешь, я тебя уколю иголкой. Вот так! - и Ежик кольнул своей острой иголкой мягкую спинку Черепашки. Несильно кольнул, но все равно выступила капелька крови.

- Ой! Больно! - отпрянула Черепашка.

 - Зато стимул мощный. Не хочешь, чтобы было больно - не забывай о правилах, - нравоучительно сказал Ежик.

- Хорошо, я постараюсь, - опасливо поежилась Черепашка, косясь на иголки. - Я и не знала, что ты ими колешься.

- Надеюсь, не придется, - обнадежил Ежик. И впрямь, какое-то время Черепашка старалась, и Ежику не доводилось использовать иголки. Но потом она опять что-то забыла сделать, и Ежик применил свой стимул.

- А можно без иголок обойтись? - жалобно спросила Черепашка. - А то мне как-то уж очень неприятно…

- Мне тоже неприятно, что ты нарушаешь порядок в норке, - строго сказал Ежик. - Так что уж постарайся, дружочек… А сам подумал: "Нужно быть последовательным. Если попуститься принципами, в норке будет хаос. Да и в жизни тоже. А Черепашка так никогда и не научится соблюдать правила".

Но Черепашка, как ни старалась, все равно время от времени что-то забывала или не успевала. Только теперь она очень боялась, что ее опять будут колоть, а от этого думала не о том, что надо делать, а о том, что будет больно. У нее уже вся спинка была исколота! Черепашка чувствовала себя очень виноватой: ведь она своей забывчивостью так расстраивала Ежика! Он часто ей говорил: "Мне больно от того, что ты меня расстраиваешь!". А Черепашка вовсе не хотела, чтобы ему было больно… В ней поселился страх - опять расстроить Ежика. Через какое-то время Черепашка с удивлением заметила, что спинка стала вовсе не такой чувствительной. Вроде бы Ежик колется - а она не реагирует, боль как-то притупилась. Она еще не знала, что существо становится бесчувственным, если постоянно делать ему больно… В целях защиты! Защита от боли - это тоже условный рефлекс.

Ежик чувствовал досаду, ведь условный рефлекс никак не вырабатывался. Он стал колоться сильнее - чтобы Черепашка замечала его усилия и исправлялась. Но результат был все тот же. Кроме того, Черепашка почему-то стала много спать, и это Ежика тоже раздражало. Ведь когда кто-то спит, очень трудно вырабатывать у него условные рефлексы! Пока Черепашка спала, Ежик думал, что он ей скажет, когда та проснется. Это в нем копилось, копилось, а потом он выливал на нее сразу все, что не успел ей сказать. Поскольку Ежик сердился, то получалось грозно и громко. Черепашка только втягивала голову в плечи - ей хотелось казаться меньше, а лучше и вовсе спрятаться. И вскоре она научилась втягивать голову и лапки под панцирь. А панцирь Ежик мог колоть сколько угодно - он затвердел, стал толстым и совершенно потерял чувствительность. И однажды Ежик заметил, что ему опять становится как-то одиноко. Нет уже между ним и Черепашкой той дружбы, они не разговаривают, не гуляют и не обсуждают мировые проблемы. И Черепашка стала вялая, сонная и апатичная. Вроде бы как спит на ходу. Откуда ему было знать, что очень много сил уходит на защиты, если все время ждешь какой-нибудь опасности? И Ежик с удвоенной силой принялся воспитывать Черепашку.

- Ты не должна быть такой замкнутой, - внушал он. - Ты ушла в себя, тебя ничего в жизни не интересует. Это неправильно!

- Ну и что, ну и ладно, - рассеянно отвечала Черепашка. - Не всем же быть правильными?

- Ты уже почти не шевелишься, уже похожа на сухой пенек! - недовольно указывал Ежик. - В своем уголке когда последний раз убиралась? Почему яблоки не ела?

- Не помню… Я недавно убиралась… - вяло отмахивалась Черепашка. - И ну их, эти яблоки… Вдруг еще испорчу чего или перепутаю?

- Ну что такое??? Почему у тебя условные рефлексы какие-то неправильные? Вместо того, чтобы делать все как следует, ты замираешь и вообще ничего не делаешь? - недоуменно спрашивал Ежик. - Ты какая-то необучаемая!

- Какая есть, - вздыхала Черепашка и снова уходила в себя - то есть под панцирь. - Ну что теперь, если я такая - умереть, что ли?

А потом наступила осень. И Черепашка совсем замерла. Она не шевелилась день, потом другой, потом третий. Ежик запаниковал.

- Эй, Черепашка! Ты спишь? Или заболела? Ну не молчи, отзовись! - стучал он по панцирю. Но Черепашка не отзывалась и вообще никак не реагировала. Словно умерла. Ежику стало страшно: а вдруг и правда умерла? Он выскочил из норки и побежал к лесному доктору - старой Сове. Она жила в дупле огромной ели, и все, у кого были проблемы, обращались к ней за помощью. Вскоре Ежик уже торопливо рассказывал ей, что случилось с Черепашкой.

- Ничего непоправимого, - сообщила Сова, осмотрев пациента на месте. - Просто впала в спячку. Защитная реакция такая.

- А от кого ей защищаться? - недоуменно спросил Ежик. - Здесь, кроме меня, никого нет, я ее воспитываю и никому в обиду не даю.

- Так от тебя, воспитатель, она и защищается, - покачала головой Сова. - Ты ж ей личного пространства совсем не оставил. Вот и пришлось панцирь нарастить, чтобы хоть как-то от тебя отгородиться. Она потому и медлительная такая стала, что тяжело ей на себе такую защиту таскать, а по-другому нельзя.

- Как так "нельзя"? - удивился Ежик. - Я же вот живу без панциря, ни от кого не защищаюсь, и ничего!

- У тебя колючки, - возразила Сова. - Лучшая защита - нападение, да? Ты зачем вот Черепашке всю душу исколол?

- Мы условные рефлексы вырабатывали, - стал рассказывать Ежик. - Я ее так к порядку приучал, чтобы ей в жизни потом легче было приспособиться.

- Ну вот и приспособил, - безжалостно оборвала его Сова. - Выработал у нее условный рефлекс - чуть что - сразу прятаться и замирать. Ты иголку в спину - она панцирь. Все по науке! - А как же тогда? - возмутился Ежик. - Она же такая рассеянная. То светлячков не соберет - так и горят всю ночь. То в норке намусорит. То яблоко откусит, а огрызок оставит. И еще медленно все делает.

- Знаешь, Ежик! Ты вот позвал ее жить к себе - так должен понимать, что ты и она - не одно и то же, - рассудила Сова. - Никогда Черепашке Ежиком не стать, и не надейся. У нее свои особенности, у тебя свои. Так может, лучше вам и не жить вместе?

 - Как это "не жить"??? - опешил Ежик. - А где же ей жить? А кто ее воспитывать будет? Она ведь еще такая юная, беззащитная...

- Ну, благодаря тебе не такая уж и беззащитная, - не согласилась Сова. - Вон панцирь-то какой нарастила, ужас просто. Видать, хорошо ты ее шпынял, от души. Может, если уйдет от тебя - оживится, повеселеет. Поймет, что кроме условных рефлексов, есть еще и безусловные.

- Это какие такие безусловные? - не понял Ежик. - Это когда условий не ставишь, а принимаешь другого таким, какой он есть, - объяснила Сова. - Пусть он не такой быстрый, не такой сообразительный, не такой умный, как ты. Но если ты хочешь делить с ним одно пространство, просто люби его. Любовь - это и есть самый безусловный рефлекс. Потому что если любишь, так какие могут быть условия??? Это же и ежу понятно!

- Говорите, ежу понятно? - озадачился Ежик. - А почему тогда я этого не понимал?

- У каждого свои недостатки, - заметила Сова. - Ты тоже не можешь знать всего на свете. Но теперь-то знаешь.

- А как его вырабатывают, этот безусловный рефлекс? – спросил Ежик. – Мне очень, очень нужно!

- Его не надо вырабатывать, ведь он безусловный! – ответила Сова. – Его надо просто вспомнить и освободить. Только Любовь с колючками несовместима, ты учти, Ежик. Любовь не колется. Она гладит! - Скажите, а Черепашка проснется? - с отчаянием спросил Ежик. - Она же не навсегда ушла в эту… защитную реакцию? Я ведь на самом деле, когда ее иголками колол, думал, что ей же лучше делаю… Я ведь ее очень, очень люблю! Она - мой самый лучший друг! А вдруг она больше никогда, никогда не захочет проснуться? - Будем надеяться, что нет, - утешила Сова.

- Если ты окружишь ее любовью и не будешь тревожить, рано или поздно она снова поверит тебе. Поверит в то, что мир - добр и безопасен. И что никто никогда больше не будет ранить ее нежную кожицу за то, что она что-то забыла или не успела. И Сова полетела по своим делам. А Ежик устроился рядом с Черепашкой.

- Слышишь, Черепашка! - тихонько сказал он. - Ты спи, сколько захочешь. А я подожду. А когда ты проснешься, мы украсим норку самыми большими светлячками, разбросаем повсюду листья, и будем есть яблоки столько, сколько захотим, и даже огрызки пусть валяются, не страшно! Я просто хочу, чтобы ты была! Я снова хочу разговаривать с тобой, и гулять, и показывать тебе мир. И больше никогда, никогда не буду пытаться тебя изменить. Я лучше сам изменюсь! Я сделаю свои колючки мягкими. Они станут как шерстка, и меня даже можно будет погладить. Может, тогда и тебе захочется скинуть свой панцирь? Ты отдыхай, отдыхай. А я буду сидеть и вырабатывать у себя безусловный рефлекс любви, вот! А потом обязательно расскажу тебе, что это такое.

И ему уже казалось, что его колючки правда становятся мягкими и шелковистыми, потому что все мы - и Ежики, и Черепашки, и другие существа - по сути своей одинаковые: с любопытными носиками и мягкой, розовой, беззащитной кожицей, очень нуждающейся в Любви.

Автор: Ирина Семина