Литературные шедевры

Евгений Замятин. Глаза

---------------------------------------------------------------

     -- Ты -- собака.

     Шелудивый  тулуп  --  был,  быть  может, белый. На  хвосте,  в обвислых

патлах,  навек  засели  репьи.  Одно ухо-лопух  вывернуто наизнанку,  и  нет

сноровки даже наладить ухо.

     У тебя  нету  слов:  ты можешь только визжать,  когда  бьют;  до  хрипу

брехать, когда велит хозяин; и выть по ночам на зеленый горький месяц.

     Но глаза...  зачем  у  тебя такие прекрасные  глаза?  Поднимаешь  глаза

вверх, глядишь  глазами в  самое мое нутряное нутро,  мы  говорим глазами  в

глаза, и я  знаю:  ты -- древняя, мудрая, мудрее нас. Быть может, ты некогда

была человеком, и ты им будешь вновь. Но когда же ты будешь?

     Седой хозяин держал тебя на цепи, в грязной конуре.  Ты лакала помои из

грязной  черепушки.  Ты  грызла  хозяйские  оглодки. И  ты  ретиво  стерегла

хозяйское добро.

     Помнишь: жаркий день,  тарантас посеред двора, навалили ковры, самовары

- и уехали. Ты ждала. Разгуливала  по двору  красноухая клюшка,  поглядывала

одним глазом на коршуна вверх,  собирала индюшат под крылья. Накрыла  конуру

тень  от  водовозки:  тарантас  все  не  возвращался. И  помнишь: наутро  ты

вцепилась в красноухого индюшонка,  схряпала мигом -- и только  одни  белые,

обрызганные красным, перья у конуры.

     И как потом плеткой-двухвосткой хлестал по глазам хозяин. Совсем близко

была  его налитая,  в седых кустах, морда, но  ты не вцепилась: ведь это был

хозяин. И  только из  глаз  точились  тихие собачьи слезы,  пролагали желтые

желобки от углов глаз к носу.

     А наутро -- помнишь? --  прижавши морду к  земле и засунув хвост  между

ног, ты по  грязи ползла хозяину навстречу,  виляя  задом, ты лизала хозяину

руку. И  когда милостиво потрепали по загривку -- ты радостно  повалилась на

спину -- прощена! -- ты щурилась и дрыгала ногами, ты звенела цепью и наружу

вывалила весь свой срам.

     От одной с собачьим месивом черепушки до другой -- ты  меряла время. От

жарыни желтел  на  дворе  просвирник.  Солнце -- огненный  пес  --  распялив

красную пасть, пыхало пылом прямо в тебя. Не в силах скинуть  шелудивую шубу

--  ты задыхалась,  у своей конуры лежала как  мертвая, и только  жил, ходил

ходуном высунутый наружу язык.

     Но пришел во двор -- ты  помнишь? -- щуплый, прыщавый человечий  щенок.

Ты забыла все, ты вздыбилась на дыбы -- душил ожерелок --  хрипела и бешено,

с  пеной лаяла:  прыщавый  был  чужой,  был хозяину недруг,  хоть  вместе  с

хозяином заглядывал он в курник, в выход, в каретный сарай.

     Больше ты  не видела седого хозямиа:  он непонятно  исчез, как вечерами

непонятно для тебя исчезало солнце за  каретным сараем. Утром -- помнишь? --

тебе принес черепушку уже тот, прыщавый; в черепушке был кус тухлого мяса. С

урчанием ты проглотила мясо и, волоча брюхо в пыли, по-червиному, ползла ему

навстречь  и лизала ему руки,-- тому самому, на  кого  вчера бешено брызгала

пеной: ведь это он, прщцавый, он, великий, повелевал теперь черепушкой. И не

все ли равно, кто тобой владеет? Была бы поганая черепушка полна.

     Твой  новый  хозяин --  был затейщик. Вечера,--  ты  помнишь?  Пахло из

закуты  парным  молоком,  шуршали, примащивались  на нашесте  куры,  а  тебя

дразнили огрызком сахара и кричали: служи! Как к небу -- к слюнявому огрызку

сахара -- ты поднимала глаза, свом человечьи глаза, и, звеня цепью, неуклюже

плясала  на задних лапах из-за слюнявого огрызка  сахара. Ты помнишь вечера?

На варке богомольно вздыхала корова, хруистела сладкой свекольной  ботвой. А

тебя  для потехи  спускали  с цепи,  травили  тебя  на  кошку:  ату  ее!  И,

однажды,-- ты помнишь, ты  никогда  не  забудешь:  кошка  увязла в  щели под

забором, раз!  --  прыжок  -- и  ты,  урча,  уже  мотала  головой,  рвала  и

вгрызалась  в  кошкино  брюхо,  а прыщавый гоготал,  и  кагакали  в  куримке

взбуженные  гуси,  индюшки и  куры. А потом  усталая, у  входа в конуру,  ты

звенела  цепью  и сосала слюнявый огрызок  сахара. Но глаза были  зажмурены,

чтоб не видно было, что они похожи на человечьи, и  всю ночь  ты вздыхала: о

чем вздыхала?

     От черепушки до черепушки ты меряла время. Твой  собачий мир -- конуру,

водовозку  и  каретный сарай  --  накрыло  серым, сырым веретьем  -- осенним

небом: ты мокла покорно. Вылезало солнце, в трех багровых студеных кругах --

багровое,  как кровь  загрызенной  кошки: ты  треской  тряслась от стыди. Ты

покорно таскала  сосульки  на шубе;  кололи, лечь было нельзя  -- ты покорно

таскала, пока сами собой не растопились сосульки, пока юркие, как ящерки, не

зажурчали ручьи, не поволокли навозные комья вон со двора. Своими глазами --

человечьими --  ты  глядела  весь день на солнце,  за солнцем ходила  кругом

конуры -- ходила весь день,  звенела ржавой цепыо. И закрутилась, запуталась

вокруг шеи, ты рванула -- и лопнула цепь.

     Секунду стояла остолбенело  -- и эх! -- взвилась. Через забор, по талым

сугробам,  с  мокрым брюхом -- пар  валом валит --  ты  носилась,  пьяная от

солнца, от воли,  от  чуть приметного парного курева  земли из-под  снегу. И

где-то под голым, черным еще, переплетом сирени на  синем небе, где-то ночью

в проулке, на кучах теплой золы, среди пьяных весною и волей...

     Черепушки не было, нечем было измерить  время: может -- день,  может --

месяц. Но это не  был  день: уж слишком жестоко  голод закорючивал  в  брюхе

кишки.

     И ты помнишь:  ветер  с  духом горьких сиреневых почек,  на  заборе  --

взгальный  галочий гам.  Облезлым боком ты вжималась в самый мокрый забор и,

засунув хвост между ног, плелась, плелась. Оборванная цепь лязгала по земи.

     На дворе -- огарнули тебя с гоготаньем: ага-а! Ты легла у старой конуры

и подставила шею. Прыщавый напялил на тебя  новый,  сверкающий ожерелок -- с

веселым,  звонким бубенчиком -- и новую  цепь. К морде пододвинули черепушку

-- в ней  громадный кус тухлого мяса. И помнишь? -- ты  лопала, ты жрала, ты

трескала -- пока не раздулась.

     Прыщавый милостиво потрепал тебя по загривку, ты повалилась на  спину и

задрыгала всеми четырьмя  ногами, позванивая цепью  и веселым бубенчиком  на

ожерелке. Ты лизала  руки  хозяину. Ты  налопалась  до  отвалу -- и что тебе

цепь? Ведь ты -- дворняга.

     У  тебя  нету слов.  Ты только  можешь  визжать, когда  бьют;  с хрипом

грызть, кого прикажет хозяин; и выть по ночам на горький зеленый месяц.

     Но зачем же у  тебя такие прекрасные глаза? И в глазах, на дне -- такая

человечья грустная мудрость?

     1917.

Иван Федорович Панькин

ЛЕГЕНДА О МАТЕРЯХ

Мой дорогой мальчик! Ты, наверное, уже много  сказочного  узнал  о

  нашей жизни. Но знаешь ли  ты,  откуда  у  моряков  взялась  сила?  Не

  знаешь? Тогда послушай.

      Когда-то очень давно на побережье Чёрного моря жили люди.  Как  их

  звали, сейчас уже не помню. Они пахали землю, пасли скот  и  охотились

  на диких зверей. Осенью,  когда  заканчивались  полевые  работы,  люди

  выходили на берег моря и устраивали весёлые праздники:  пели,  плясали

  у огромных костров, проводили  игры,  которые  заканчивались  метанием

  стрел - стрел счастья.

      Если юноша хотел стать охотником, он пускал стрелу в сторону леса,

  если пастухом - стрелял в сторону стада, а если пахарем  -  в  сторону

  поля.

      Смотреть на эти игры  выходил  из  морской  пучины  царь  морей  и

  океанов Нептун. Это очень страшный царь, глаза у него большие,  белые,

  как пузыри, борода зелёная - из водорослей, а тело  сине-зелёное,  под

  цвет моря. Каждый раз, глядя на игры, он, смеясь, говорил:

      - Как люди не хвастаются своей силой, а меня боятся: никто из  них

  ещё не решился пустить стрелу в сторону моих владений.

      Говорил он так потому, что был уверен: никто не  посмеет  испытать

  своё счастье на море.

      Один раз вышли к костру юноши. Они вдруг повернули в сторону  моря

  и все, как один, пустили стрелы туда.

      В какую ярость пришёл Нептун!

      - Я всех вас похороню в пучине морской! - взревел он.

      Женщины,  глядя  на  своих  сыновей,  задумались:   царь   морской

  действительно может похоронить их детей в море.

      Гордостью тех людей, о которых рассказываю я, всегда были  женщины

  - сильные, красивые, никогда не стареющие.

      Думали, думали женщины и решили отдать  всю  свою  силу  сыновьям.

  Юноши, взяв материнскую силу, подошли к самому берегу моря.  Чтобы  не

  подпустить их к воде, Нептун бросил громадный вал, но  юноши  устояли,

  не согнулись и не  побежали  назад.  Зато  матери  после  этого  стали

  слабыми.

      Ты видел,  мой  мальчик,  слабых  женщин?  Если  ещё  когда-нибудь

  встретишь, то не смейся над ними; эти женщины  всю  свою  силу  отдали

  таким же детям, как ты. И вот слушай дальше.

      Когда Нептун увидел, что юноши выдержали натиск тяжёлого вала,  он

  дико засмеялся и злобно закричал женщинам:

      - Пусть ваши сыновья устояли против моей силы здесь, на берегу, но

  в море я порву им руки!

      Женщины опять задумались: да, царь морской и это сделать может,  у

  него крепкие жилы из манильских трав.

      Пока они думали, на поверхность воды вышли дочери  морского  царя.

  Они, как и отец, были некрасивы.

      Вышли дочери Нептуна и сказали:

      - Женщины, отдайте нам свою красоту; за это  мы  достанем  со  дна

  моря крепкой манильской травы, совьём из неё жилы для  ваших  сыновей,

  и руки у них будут такие же крепкие, как у нашего отца.

      Женщины сразу согласились и  отдали  дочерям  морского  царя  свою

  красоту.

      Если, дорогой мальчик, ты увидишь где-нибудь  некрасивую  женщину,

  не отворачивайся от неё, знай, она пожертвовала  своей  красотой  ради

  детей.

      Когда царь Нептун узнал о проделке дочерей, очень разгневался  он,

  выбросил их из моря и превратил в птиц-чаек.

      Ты слышал, мальчик, как чайки плачут над морем? Это  они  просятся

  домой, но жестокий отец не пускает их обратно и  даже  не  смотрит  на

  них.

      Зато моряки на чаек всегда глядят и наглядеться не  могут,  потому

  что чайки носят красоту их матерей.

      Юноши, почувствовав крепость в руках  и  силу  в  плечах,  наконец

  вышли  в  море.  Вышли  они  и  пропали.  Ждут-пождут  матери   -   не

  возвращаются сыновья.

      Появился опять перед женщинами Нептун и  громко-громко  засмеялся.

  От его смеха даже волны заходили по морю.

      - Не дождаться вам теперь сыновей! - хохотал Нептун.  -  Они  ведь

  блуждают. Вы и позабыли, что на море нет дорог и тропинок.

      И опять он закатился в страшном смехе.

      Тогда женщины воскликнули:

      - Пусть будет в наших глазах меньше света и пусть над нашей землёй

  ещё ярче загорятся звёзды, чтобы сыновья нашли по ним дорогу к  родным

  берегам.

      Только сказали женщины так,  в  небе  сразу  ярко-ярко  заблистали

  звёзды. Юноши увидели их и благополучно вернулись домой.

      Вот почему, мой друг, моряки сильны и непобедимы: матери отдали им

  всё лучшее, что имели.

  ______________________________________________________________________

    Сказки   советских   писателей:   Для   мл.шк.возраста   /   Сост.

  А.П.Костелецкая; Вступ. ст. Т.В.Кобржицкой; Худож.  К.П.Шарангович.  -

  Мн.: Юнацтва, 1987. - 447 с.: ил.