Ничего не бойся

Ничего не бойся

               Бабку Колчаниху в деревне башкирской знали все. Грыжу заговорить, от другой хворобы какой вылечить-все к ней. Избушка её, прямо-таки сказочная избушка- с резными наличниками, с разнообразными кругами и полукругами, изображениями диковинных животных и растений- стояла в самом конце улицы, в нескольких метрах от леса, куда она хаживала всякий раз, когда трава-ягода поспевала. Пахучими травами были завешены все стены бревенчатые в её светёлке. Да и сама она, словно как одолень –трава, попросту если, то водяная лилия, белая кувшинка, обладала магической силой, помогала людям от невзгод спастись, глаза недоброго и всякой нечисти, вылечить от любой болезни могла.

                 И были у бабки Колчанихи внуки и внучки в большом количестве. Когда пришла пора умирать, позвала самую маленькую из них, не по возрасту, а по росту. Та прибежала с радостью. Ниночка любила бабулю и за ласковый взгляд, и за слова смешные, коих знала великое множество, и за пряники медовые. Всего и не перечислишь. Но в тот день Колчаниха с внучкой разговор странный завела: о даре каком-то говорила, что передать его хочет.

- А он тяжёлый, бабуля? – ничего не понимая, спросила девчушка.

-Да уж не лёгкий, - вздохнув, ответила старая. – Ни сбросить, ни продать. Ладно, внученька. Не сегодня. Завтра приходи, яхонтовая моя! А гостинчик сейчас вот возьми. Что-то занеможилось мне.

               А «завтра» не наступило для Колчанихи, умерла она. Тихо так: прилегла на лежанку, что возле печки тёплой, да так и уснула непробудным сном. Разнотравье в светлице ещё долго висело без надобности. Не успела Колчаниха никому передать дар свой магический, унесла с собой и секреты полезных трав…Но завет оставила. Не раз говорено было ею: «Не бойся ничего, всё пережить сможешь. А край придёт-помогу, на каком бы свете ни была. И слёз не лей, от жалости к себе- слабеешь…». В общем, бабуля, любимая стала для Ниночки оберегом.

    Первый раз спасла она её во время войны. Ниночке уже семнадцать лет было, когда лихолетье пришло. В истории значимое как Великая Отечественная война. Тогда в Башкирию много заводов эвакуировали со всей страны. И в Благовещенск, где жила Ниночка, из Туапсе переехал механический завод. Его объединили с арматурным заводом и наладили выпуск военной продукции.

-Читала? -восхищённо спросила прямо с порога Лида, одноклассница и подруга.

И не дождавшись ответа, стала быстро- быстро перебирать словами словно бусинами: «После слияния Туапсинского и Благовещенского заводов 3 декабря 1941 года решением бюро Башкирского обкома ВКП(б) на заводе открывается производство ручных и ружейных противотанковых гранат. Установлен план…».

- А нас возьмут? -перебила её Нина.

-Спрашиваешь?!Руки сейчас разные нужны, руки разные важны, вдруг ни с того ни с сего срифмовала Лида.

Девушка Лида была человеком с неистребимым пионерским задором: «ничто не могло её вышибить из седла».

Хотя завод был «на брони», призыв в армию всё же происходил. На освободившиеся места брали даже подростков 14-15 лет. Так что девушек вскоре взяли ученицами, к мастеру приставили со смешной фамилией Харасик. Между собой они его тут же окрестили «Карасик». Это был не молодой уже человек, с лицом будто выточенным на токарном станке: все «детали» были правильной формы и подходили «по размеру» к его седой голове. Глаза мастера смотрели прямо на лица новеньких и под взглядом его было почему-то уютно и хорошо, как в избе бабки Колчанихи.

-Ну и как тебе Харасик-карасик? -весело спросила Лида.

-Поживём-увидим, - тихо, почти шёпотом, проговорила Нина в ответ.

           Ровными длинными спиралями скручивается кожура картофельная и падает в чугунок. Шёл второй год войны. Было ещё не так голодно, но не выбрасывали уже ничего. Вместо картошки сажали картофельные глазки и с нетерпением ждали всходы.

-Сварить уже не успею. Вчерашнюю лепешку возьму,- подумалось Нине.

Девушка выбежала на улицу и, пробежав переулок, оказалась перед домом Лиды. Вскоре они уже вышли за околицу и оказались в поле, за которым и был их завод.

Погода стала портиться на глазах.

«Ни зги не видно», - с досадой проговорила Лида. Сначала сверху посыпал сухой снег, небо серое смешалось с ним, и началась вьюга. Она сбивала с ног, безжалостно залазила за воротник, в рукава, и не было от неё никакого спасения. Приходилось время от времени закрывать лицо, глаза варежкой, колючий снег норовил ударить посильней.

До войны Нина успела окончить школу. Литература была любимым предметом. Учительница их, Неля Ивановна, отрывки из произведений на уроках сама читала вслух. У неё был голос, про который говорят: «бархатный». Совсем не кстати девушка почувствовала себя героиней пушкинской «Метели», вернее, участницей, нет, не так. Жертвой стихии: «В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели…».

«Что же там «летели»? Вот ведь забыла, а отрывок наизусть знала...», -тихо прошло в голове Нины. Вдруг её сильно качнуло и сбило с ног. Она упала в рыхлый снег и ей показалось, что встать уже она не сможет, да и не хотелось. Вот так бы лежала себе и лежала в этой зимней неразберихе.

Подумать только, что ещё год с небольшим назад была другая жизнь, счастливая, оказывается, была жизнь. Особенно хорошо было летом! Грибы, ягоды, мёд. Ах, какой же пахучий башкирский мёд! Купание в реке Белая, или Агидель. Самый крупный приток Камы. Песочные берега манили своей чистотой. Никто не смел осквернить их оставленной бутылкой или окурками. Да, другая жизнь была. Другие люди.

-Нина, Нина! Ну чего ты расселась? - испуганным голосом кричала Лида. -Опоздаем ведь. Под статью попадём о «трудовом дезертирстве».

 Ниночка с трудом поднялась, но страшная мысль чуть вновь не опрокинула её: «Заблудились! Погибнем!»

         …На завод Нина пришла на следующий день. Одна. Лида свалилась с температурой под сорок. Шутка ли, три часа на холоде! Как удалось им вообще не пропасть, назад дорогу найти?!Неведомо…

 Нина дома гвоздём руку проколола, землю из цветочного горшка взяла, да и сыпанула в ранку.

Наутро рука распухла так, что в рукав пальто не прошла. Пришлось запахнуться, шалью обвязать себя и отправиться с объяснением к мастеру своему, несмотря на страшную боль в руке, в голове - везде. Харасик сразу всё понял: членовредительство, расстрельная статья. А вслух сказал: «Марш домой! Чтобы лечилась как следует и на работу здоровее прежней явилась!»

Вот тебе и Харасик- карасик! Золотой рыбкой волшебной оказался! На краю была, на самом что не на есть краю. Шла домой и всю дорогу думала: «Не иначе, как бабка Колчаниха с того света помогает!».

Дома же мясистые листья алоэ приложила. Но это не помогло. Тогда стрептоцид. Вспомнила вдруг, как однажды прибежала к бабуле и увидела на полу торфяной мох. Бабка Колчаниха объяснила: «Растение впитывает в себя кровь и гной, вместо ваты хорошо прикладывать. Воспаление –то и пройдёт, а значит, и заживёт всё, как на собачке вашей». Болот вокруг было полно, так что добра этого было столько, сколько душа пожелает. Торф всегда в сарае имелся: и землю насытит, и в печь бросить можно, и подстилка для домашнего зверья больно хороша! Вот им, торфом, руку свою больную и обмотала. Жаром пылала всю ночь. Очень хотелось пить, воды ледяной нестерпимо хотелось. Понимала, что нельзя, но глубокой ночью встала, кое-как добрела до заветной цели и одним махом выпила из железной кружки всё до капельки: «Ну, бабуля, выручила раз, спаси и в этот час!» Затем упала измученная на кровать и уснула сладко так, как насытившейся молоком матери младенец.

         Утро было чудесным! Вот так Колчаниха! Волшебница! Рука опять стала рукой, а не бесформенным валиком, жар спал, а в окно билось стыдливо зимнее солнце, такое приветливое, такое радостное.