Популярно об английской литературе и не только

Земля всегда полна чудес. Только большинство людей не знает об этом, отчего и происходят все их несчастья. И самое первое чудо заключается в том, что, заняв свой ум доброй мыслью, мы не оставляем в нем места для злой.

В конце позапрошлого века Фрэнсис Элиза Бернетт была одной из самых известных писательниц в англоязычном мире. На ее счету десятки романов для детей и взрослых, рассказы, пьесы, сценарии. С ней дружили Марк Твен и Оскар Уайльд, ею восхищалась Бичер-Стоу. Популярность Бернетт в те времена была такой, какая сегодня разве что у Джоан Роулинг. Ее бестселлер «Маленький лорд Фаунтлерой» был переведен и издан в России огромным тиражом чуть ли не через год после американского издания. Однако после революции уже в Советском Союзе книги Бернетт практически не переиздавались, что объяснялось их «сентиментальностью»: слишком христианский образ «маленького лорда» никак не вписывался в советские каноны. Только в конце ХХ века произведения Бернетт вернулись к русскому читателю.

Маленькая принцесса

Фрэнсис Элиза Ходжсон родилась в 1849 г. в Англии, в промышленном Манчестере. Отец ее держал в городе собственную лавку, где сначала торговал простыми скобяными изделиями, то бишь крепежной фурнитурой. Собственными стараниями он поднял дело так, что вскоре перешел на бронзу, канделябры и прочие предметы скобяной роскоши. Такое положение дел позволяло ему считаться представителем среднего класса, и, что немаловажно, содержать пятерых малолетних детей, старшей из которых была Фрэнсис. Но отец скоропостижно скончался. И овдовевшей матери Фрэнсис пришлось одной управляться и с лавкой, и с детьми. Неудивительно, что вскоре прибыльное ранее дело стало приносить одни убытки. Чтобы расплатиться с долгами, семейству Ходжсон пришлось переехать из респектабельного особняка в дом, граничащий с рабочими кварталами, так что теперь Фрэнсис могла наблюдать из окна картины жизни бедняков. Как человек, познавший на собственном опыте падение от относительного благополучия до нищеты, Фрэнсис на всю жизнь сохранит к беднякам редкое чувство сострадания. Потом, когда она будет изображать в романах жизнь простого люда, ее описания будут поражать своей силой, идущей от доброго сердца; не случайно перо Бернетт порой будут сравнивать с диккенсовским. (Диккенс также знал о бедности не понаслышке.)

Литературные способности проявились у Фрэнсис очень рано. В детстве она легко придумывала разные истории, развлекая младших братьев и сестер. Ее сестра Эдит вспоминала: «Эти истории были очень романтичны. В них всегда был один герой — больной, покинутый и несчастный, которому почему-то сильно не повезло, и другой — смелый, сильный и добрый. Сильному приходилось преодолевать всякие трудности. Но в конце концов все кончалось хорошо, словно в сказке». Сюжет, когда девочка из богатой семьи вдруг по воле судьбы оказывается без денег, без родителей, без помощи и только благодаря своему таланту рассказчицы выдерживает все жизненные испытания, стал одним из наиболее ярких в творчестве Бернетт. Этот сюжет лег в основу знаменитой «Маленькой принцессы», которая и издавалась, и экранизировалась множество раз: в 1997 году одноименный фильм по этой повести снял Владимир Грамматиков.

В повести отец, беспредельно любящий свою маленькую дочь, вынужден временно оставить ее в частном пансионе, где царят суровые викторианские нравы. Сара, которую воспитывали как маленькую принцессу, сталкивается с грубостью, жестокостью, несправедливостью. Чтобы остаться собой, она придумывает и рассказывает своим новым подругам разные увлекательные истории и таким образом завоевывает их любовь и доверие. Любопытно, что настоящая учительница писательницы в манчестерской школе Сара Хэтфилд позже вспоминала: «Фрэнсис страстно любила читать, "сухость" текста ее не останавливала. У нее был талант рассказчицы: в школе дети окружали ее и стоя слушали как зачарованные, когда она сочиняла для их развлечения какую-нибудь историю с самыми необычными приключениями».

По следам «Унесенных ветром»

Есть в «Маленькой принцессе» и еще одна автобиографическая подробность. Отец Cары, вернувшись с войны в Индии, увозит свою дочь в Америку, в Новый Свет. Так произошло и с семейством Ходжсон. После десяти лет попыток наладить дело мать Фрэнсис принимает решение продать все оставшееся имущество в Англии и отправиться с детьми к своему брату в Америку. У брата была бакалейная лавка, и он готов был поддержать сестру с племянниками. Возможно, именно дядя Фрэнсис стал прототипом душевного мистера Хоббса, старшего американского друга маленького лорда Фаунтлероя, героя еще одной знаменитой детской повести Бернетт.

Приехав в Америку, семейство Фрэнсис поселилось в деревне неподалеку от Ноксвилла, штат Теннесси. Однако жизнь на новом месте не принесла ожидаемого благополучия. В 60-е годы южные штаты только восстанавливались после гражданской войны, люди бедствовали, хозяйство было разрушено. Поначалу еще сестры Ходжсон могли щеголять привезенными из Англии платьицами перед одетыми в мешковину соседями, но вскоре им надолго пришлось забыть о нарядах и зарабатывать на жизнь собственными руками. Тогда вдову Ходжсон с детьми очень поддержало семейство Бернетт, жившее в той же деревне.

Бернетты были потомками французских гугенотов, приехавших в Америку в XVII веке. Семья была очень религиозна. Мать, Лидия Энн Бернетт, хотя и была «сама пуританская чопорность» (как впоследствии называл свою бабушку Вивиан, сын Фрэнсис), но в то же время ей нельзя было отказать в радушии и сострадательности. Именно она первой подружилась с семейством Ходжсон, а потом познакомила с ними и своих семерых детей. Ее муж, Джон Бернетт, был сельским врачом. Целыми днями он ездил со своим медицинским скарбом к больным на одном из двух мулов, составлявших весь семейный транспорт. При этом пациенты нередко расплачивались с ним тем, что у них было: едой или скудными пожитками. И все же работа отца вдохновила его старшего сына Суона, который с детства решил посвятить свою жизнь медицине. В жизни, кроме науки, его привлекала еще только дочка соседей Фрэнсис, которая своим живым нравом с первого взгляда и навсегда покорила его сердце.

Фрэнсис также обратила внимание на нескладного робкого подростка, не выпускавшего из рук книги. Поначалу он стал объектом ее шуток. Ее раздражало имя Суон (в переводе с английского — лебедь), и она сначала окрестила его более мужественным именем Джером, но от этого Суон не стал мужественнее, и Джером быстро превратился в Доро (Дорой звали не приспособленную к жизни барышню в «Дэвиде Копперфильде»). И все же за шутками стояли глубокие чувства, и постепенно отношения Фрэнсис и Суона переросли в настоящую дружбу.

Окончив школу, Суон уезжает на учебу в медицинский институт в Майами, где работает под руководством одного из лучших офтальмологов своего времени. Знакомство со специалистом такого уровня определило его дальнейшую карьеру — Суон решает посвятить себя офтальмологии.

В это же время умирает мать Фрэнсис. И в свои восемнадцать лет, как старшая сестра, она становится главой семьи. В одном из своих писем к Суону она так описывает этот период жизни: «Мы жалкие благовоспитанные попрошайки… Где взять пищу для моего несчастного, кипящего от бездействия рассудка в этой бессмысленной тоскливой и однообразной действительности?» Но неожиданно Фрэнсис находит эту пищу в себе. Она принимается за сочинительство. Как впоследствии напишет будущая писательница в автобиографии, чтобы купить бумагу и конверты с маркой для отправки в издательство своей первой рукописи, ей с сестрой пришлось наниматься на сбор винограда.

На рассказы Фрэнсис обратили внимание в издательстве «Скрибнерс» (Charles Scribners Publishing), одном из крупнейших на тот момент. Сотрудничество Фрэнсис со «Скрибнерс» будет продолжаться практически всю ее жизнь. Она обретет долгожданную материальную стабильность, будет заниматься любимым делом. Но у этого благополучия была и обратная сторона — тяжелый ежедневный писательский труд.

Одним из первых и самых требовательных читателей рассказов Фрэнсис становится Суон Бернетт. Несмотря на разлуку, их отношения все эти годы не прерываются. Он возвращается в Ноксвилл, получает врачебную практику, и в 1873 г. Фрэнсис становится его женой. С тех пор свои произведения она подписывает новой фамилией Бернетт.

В семейной лодке

Через год после свадьбы у Фрэнсис рождается первенец Лайонел, а еще через год Бернетты отправляются в Европу: Суон едет повышать свою квалификацию, Фрэнсис его сопровождает. Но и за океаном не оставляет литературного труда. Из Парижа она пишет сестре, что безвылазно сидит в их меблированной двухкомнатной квартире и лепит истории одну за другой как пирожки, чтобы оплатить проживание и учебу мужа. «Когда я буду женой величайшего в мире офтальмолога, возможно, я забуду свои сегодняшние проблемы», — завершает письмо Фрэнсис. Суон Бернетт стал в итоге лучшим офтальмологом, если не в мире, то, во всяком случае, в Западном полушарии, но это не уменьшило проблем Френсис. К этому времени она уже слишком устала от ежедневной напряженной работы. Ей хочется более разнообразной жизни, смены впечатлений, которую принесут ей отдельные поездки, связанные с творческими делами.

После рождения второго сына, Вивьена, Бернетты переехали в Вашингтон, где Суон со временем стал ведущим специалистом в области детской офтальмологии. Но на первых порах после их переезда основной «добытчицей» по-прежнему оставалась его жена, а он стал ее литературным агентом. Суон ведет переписку с издательствами, убеждает их начать переиздание ее ранних произведений в целях предотвращения появления пиратских книг. Он же критикует и тексты Фрэнсис, убеждая ее в необходимости совершенствования. Суон к этому времени существенно изменился: превратился из робкого юноши в приятного общительного мужчину, хотя и без выраженных признаков физической силы, но, безусловно, не лишенного привлекательности. В Вашингтоне Бернетты попали в компанию интеллектуальной элиты своего времени. Одно время с ними по соседству жил будущий президент США Джеймс Гарфилд, с которым Бернетты были очень дружны, — уже будучи президентом, Гарфилд разрешал сыновьям Бернеттов кататься на велосипедах по Белому дому. Известно, что многие писатели своей славой обязаны поддержке своих жен. В случае с Фрэнсис Бернетт немалую роль в ее писательском успехе сыграл муж. Неизвестно, как относилась к этому сама Фрэнсис, но в ее дамских романах, популярных в то время, часто присутствует образ слабого, капризного мужа и образ сильной женщины, которая вынуждена смириться с тем, что она вышла замуж не столько по любви, сколько за того, кто любил ее. Образ сильной самодостаточной женщины — вот то, что тогда привлекало многих в творчестве Бернетт, но большинство этих ее романов не выдержали проверки временем. Может быть, потому, что Бернетт не была в них до конца правдива, как в своих детских повестях, имеющих под собой биографическую основу.

Тайна маленького лорда

Вопрос о том, кто был прототипом маленького лорда Фаунтлероя, Седрика Эррола, никогда не вызывал разногласий у критиков. Сама Фрэнсис писала, что если бы не было Вивьена, не было бы и маленького лорда. Это его обращение к ней — «дорогая» (dearest) — стало «визитной карточкой» Седрика.

Чтобы представить себе, какой это был сын, достаточно почитать его письма к Фрэнсис: «Дорогая мамочка, мне очень жаль, что я не мог написать тебе раньше, я был весь поглощен президентскими выборами… Мальчишки из школы завалили меня и стали по мне скакать, чтобы только заставить меня стать демократом. Но я по-прежнему убежденный республиканец. Тысячу раз целую и обнимаю. Твой послушный и покорный сын и слуга. Вивьен». Страстный патриотизм Вивьена как раз и натолкнул Фрэнсис на мысль выстроить сюжетную линию рассказа на конфликте между юным американцем и старым англичанином. «Поначалу это была всего лишь мимолетная фантазия, но в один прекрасный день я подумала: я напишу о нем книгу. Пусть он попадет в совершенно новое для себя окружение — посмотрим, как он поведет себя, — вспоминала Фрэнсис. — Но как же свести маленького американца и английского аристократа, раздражительного, консервативного, неприятного? Эврика! Я сделаю его сыном младшего сына, расставшегося со своим суровым отцом-аристократом из-за женитьбы на бедной и красивой американке. Отец мальчика умирает, его старшие братья умирают, мальчик становится наследником титула. Как это его удивит! Да, решено, и Вивьен станет этим героем — Вивьен с его вьющимися волосами и его глазами, с дружелюбным и добрым сердцем. Маленький лорд Такой-то… Через день он стал маленьким лордом Фаунтлероем. Такую повесть легко писать. Частично она разворачивалась перед моими глазами».

Биографы Фрэнсис нередко упрекали ее в том, что она была не слишком хорошей матерью. Действительно, дети часто и подолгу оставались с отцом и нянями. Но, несмотря на это, между сыновьями и Фрэнсис все время сохранялись трепетные доверительные отношения. Она считала, что мать не должна быть рядом с ребенком всякую минуту, но обязана быть в курсе того, что с ребенком происходит, и должна быть готова в любой момент прийти на помощь. Вивьен в своих воспоминаниях описывает случай, когда они с братом устроили в детской возню, в то время как мать лежала больная в соседней комнате, в какой-то момент Фрэнсис встала и вышла к детям; тогда Вивьен бросил к ее ногам подушку, которой собирался запустить в брата, и обезоружил ее фразой: «Дорогая, если уж ты собираешься нас отшлепать, то встань на подушку, а то у тебя ножки босые».

Огромной трагедией для Суона и Фрэнсис стала смерть их старшего сына Лайонела от туберкулеза. Суон сообщил о диагнозе Фрэнсис, которая в это время была в Англии. Мать немедленно приехала и увезла больного ребенка в Европу. Она показывала его лучшим специалистам, не жалея никаких денег. Но все было напрасно: Лайонел умер в Париже в возрасте 16 лет. Потеря сына еще больше отдалила супругов. Каждый из них нашел утешение в работе: Суон основал в память о сыне первую в Вашингтоне клиническую лабораторию для бактериологических исследований, а Фрэнсис, к которой после «лорда Фаунтлероя» пришла мировая известность, вернулась в Англию к своим театральным проектам и кинопроектам. Жизнь вдали друг от друга неминуемо поставила перед супругами вопрос о разводе. Он состоялся по обоюдному согласию, но все равно это событие попало на первые полосы американских газет.

В таинственном саду

Еще одна творческая удача Фрэнсис Бернетт — повесть «Таинственный сад», написанная ею в Англии после второго непродолжительного замужества и после смерти Суона. На первый взгляд кажется, что в этой повести Бернетт отдает дань увлечению позднего периода своей жизни — возделыванию сада. Но если представить себе состояние Фрэнсис в то время, то заброшенный сад — скорее метафора ее души.

Сюжет повести далек от реализма: избалованная девочка попадает в богатое имение своего дяди и просто от безделья начинает возрождать заросший сад — сажать растения, устраивать клумбы; и с возрождением сада в имении возрождается жизнь, любовь. Сказка, но описание характеров, а главное, уверенность в торжестве доброты у Бернетт настолько убедительны, что ей веришь, даже не задумываясь о неправдоподобии сюжета. Хотя жизнь заставила Фрэнсис Бернетт стать сильной и волевой, внутри она всегда оставалась доверчивой и сентиментальной, готовой броситься любому на помощь по первому зову. Именно это, наверное, и сближало ее с Суоном Бернеттом, который был знаменит делами милосердия. Он не только лечил бедняков, но первым в Америке открыл клинику, где вел прием пациентов с любым цветом кожи. Узнав о смерти Суона, Фрэнсис писала своему сыну: «Наверное, ему сейчас так спокойно, и если души встречаются, то кто, как не Лайонел, первым встретит его. Наверное, он узнает сейчас все, что я хотела, но никогда не могла сказать ему. И пусть пребывает с ним мир, любовь, Господь. Когда ты будешь с ним один, поцелуй его от меня. Он, возможно, поймет, что это значит».

Последние годы своей жизни Фрэнсис провела в Америке, в Нью-Йорке, где жила в своем имении вместе с сыном Вивьеном и его семьей. Умерла она в 1924 г.

Отдельного упоминания заслуживает и судьба ее сына Вивьена, во многом унаследовавшего душевные качества родителей. Вивьен трагически погиб в 1937 г., когда, управляя своим катером, заметил перевернувшийся корабль. Не раздумывая, он бросился спасать тонущих людей. Четырех человек ему удалось втащить на свой катер, и он уже повернул к берегу, как вдруг упал на палубу и мгновенно скончался от сердечного приступа. Вивьену было 60 лет. Газеты писали об этом событии как о смерти, «достойной Маленького Лорда». 

Что читать нашим детям? — этим вопросом задаются многие современные родители, видя изобилие новейшей детской литературы на книжных прилавках. Однако сейчас не каждый может распознать, что станет классикой, а что окажется «однодневкой». А вот проверенные временем сочинения для детей не устаревают и любимы уже не одним поколением читателей. Таковым и стал «Винни Пух» Алана Александра Милна.

В литературе нередко бывает так, что писатель, несмотря на солидный «послужной список», входит в бессмертие благодаря лишь одной-единственной книге. Сервантес известен всем исключительно как создатель «Дон Кихота»; Дефо — как автор «Робинзона Крузо», Конан Дойл — как человек, сочинявший истории о Шерлоке Холмсе, хотя полное собрание его сочинений насчитывает 25 томов. К числу писателей «одной книги» традиционно относится и Алан Александр Милн. Хотя его перу принадлежит немало пьес, сценариев и детективных романов, для нас он в первую очередь является писателем, придумавшим незабываемые истории о Винни Пухе и его друзьях.

Жизнь вундеркинда

Алан Александр Милн родился в 1882 г. в Лондоне. Он был третьим, самым младшим сыном в семье Джона и Сары Милн. Отец его заведовал небольшой частной школой Хэнли Хаус, знаменитой тем, что в ней некогда преподавал Герберт Уэллс. Все дети Милнов в свое время обучались в ее стенах. Глядя на старших братьев, Алан довольно рано начал проявлять интерес к учебе. В пять лет он выучился читать и прочитывал любые книги, попадавшие к нему в руки. Он хотел делать вместе со старшими уроки. А когда отец составил для него распорядок дня с обязательным временем для игр, Алан очень расстроился — пришлось игры вычеркнуть. А вот какой портрет Милна-ученика мы находим в школьном рукописном журнале: «Он не любил французский и считал великой математику. Постоянно оставлял где попало книжки и терял ручки. Прочищал мозги тем, что мог задать какой-то бессмысленный вопрос и немедленно дать на него разумный ответ. Мог в минуту сказать 556 слов и написать за три минуты больше, чем учитель может прочесть за тридцать.

В последнее время к нашим детям пришло множество новых книг. Что стоит, а что не стоит рекомендовать своему ребенку из этого изобилия? Детская литература, созданная женщинами-писательницами рубежа XIX—XX вв., как правило, оказывается беспроигрышным вариантом: и увлекательно, и назидательно, и нравственно. А еще обычно это хороший вкус и высокая культура. Об одном таком авторе мы расскажем сегодня.

В глубинке любой страны, как самой маленькой, так и самой большой,   еще сохранились городки, почти не тронутые цивилизацией: с двух-трехэтажными домами, с водяными мельницами, с торчащими шпилями белых каменных церквей. Один из таких городков — Литтлтон, расположенный у подножия Белых гор на самом севере США, в штате Нью-Хэмпшир. Городок совсем небольшой — его население составляет всего 6 тысяч человек, почти как у нас в Мышкине. Несмотря на его удаленность от культурных центров, Литтлтон, по данным журнала «Аутсайд Мэгэзин» (Outside Magazine), входит в число самых популярных городов Америки. И этой популярностью он обязан не только своему хорошо сохранившемуся историческому облику, созданному еще первыми переселенцами из Старого Света.   Главная достопримечательность города — небольшая бронзовая статуя девчушки в соломенной шляпке, широко раскинувшей в стороны руки, будто она готова в следующий момент заключить в свои объятия весь мир. Это памятник Поллианне, героине знаменитого романа американской писательницы Элинор Хогман-Портер, которая родилась в здесь, в Литтлтоне, в 1868 г.

Потомок пилигримов

Известно, что все американцы в том или ином поколении эмигранты. Среди предков Элинор по отцовской линии есть некий Томас Хогман — он упоминается в Национальной Энциклопедии среди гонимых британским правительством пуритан, бежавших в Америку из Англии еще в  XVII в. Пуритане, или, как их стали называть в Америке, пилигримы, практически с нуля, в непростых природных условиях основали множество поселений. Во многом этому способствовал аскетичный образ жизни, трудолюбие и бережливость, которые пуританам предписывали их религиозные убеждения. Пуритане стремились к простоте общинной жизни, подобной жизни первых христиан. Несомненно, высокие нравственные идеалы предков наложили свой отпечаток на воспитание Элинор. Она росла в христианской семье, была членом   местной церковной общины, пела в хоре. И все же в ее детстве были некие особые обстоятельства, которые закалили ее характер и позволили провинциальной барышне добиться успеха на литературном поприще — а в начале ХХ века это было далеко не женское занятие.

Семья Хогман по меркам того времени была совсем не большой: мама, папа и всего два ребенка — Элинор и ее старший брат Фред. Жили они вполне обеспеченно, у отца Элинор был свой аптекарский бизнес. Вот только мать семейства была серьезно больна, да и сама Элинор с рождения была настолько болезненным ребенком, что в начальных классах даже не ходила в школу — к ней приглашали учителей на дом. Тем не менее девочке удалось справиться с недугом, и она не только получила приличное образование, но в юношеские годы даже сумела стать в своем городке своего рода творческой знаменитостью. 

Известно, что мать Элинор была человеком из мира искусства — во всяком случае, ее картины дочь упоминает в своем завещании. Сама же Элинор была наделена прекрасными вокальными способностями: она пела не только в церковном хоре, но выступала и в частных домах, и на общегородских праздниках. По окончании школы девушка едет в Бостон и поступает на вокальное отделение в Консерваторию Новой Англии, старейшее музыкальное учебное заведение в США — среди его выпускников немало выдающихся американских композиторов и исполнителей. Элинор становится солисткой Бостонского хорового ансамбля. В это же время она знакомится с бизнесменом   из Вермонта Джоном Лайманом Портером. Между молодыми людьми завязалась   оживленная переписка. Она длилась около пяти лет и завершилась свадьбой в 1892 г. 

Сразу после свадьбы Портеры переезжают в Чаттанугу (Массачусетс), а затем в Нью-Йорк. Дела мужа идут в гору, и вскоре он становится президентом одной из американских машиностроительных компаний (National Separator and Machine Company). Элинор понимает, что совмещать замужество с карьерой певицы довольно сложно, но для нее это не крушение надежд, а всего лишь очередной поворот судьбы. Как человек, щедро одаренный от природы не только волей, но и талантом, она не спешит ставить крест на творчестве. Состояние здоровья не позволило Элинор испытать радость материнства — но она нашла утешение в том, что стала сочинять разные истории для детей. 

Покровительница сирот         

Свой путь в литературу Элинор Портер начинает с небольших рассказов — она рассылает их в популярные газеты и журналы, например, в один из первых женских журналов «Домашний собеседник» (Woman's Home Companion)или в нью-йоркский еженедельник Harper's Weekly. Судьба публикаций складывалась по-разному, но определенно успех был — за несколько лет в разных изданиях вышло более двухсот ее рассказов. А в 1907  году была опубликована первая повесть Элинор Портер для детей и подростков со сложным названием   «Против течения: история Маргарет». Читатели проявили интерес к повести, поэтому издательство предложило Портер написать продолжение, что и было сделано. Так через год появилась вторая повесть — «Поворот потока: Маргарет решает проблему». 

Героиней следующих книг Элинор Портер становится мисс Билли. Как известно, Билли — это мужское имя, уменьшительное от Вильям. Но мисс Билли досталось это имя по прихоти отца, ни за что не хотевшего верить, что у него родилась дочь вместо долгожданного сына. В итоге именно мужское имя сыграет ключевую роль в судьбе Билли. Рано осиротев, она по совету адвоката обращается к своим однофамильцам, чтобы те приютили ее. Однофамильцами оказываются три брата, которые даже не подозревают, что им предстоит встреча с девушкой. Но, появившись в их доме, мисс Билли легко находит общий язык со всеми братьями и, в конце концов, становится им незаменимым помощником. 

Портер далеко не первой начала эксплуатировать в своих сюжетах образ ребенка-сироты. Этот ход часто встречается в английской литературе. Достаточно вспомнить диккенсовских Оливера Твиста и Дэвида Копперфильда, знаменитую Джейн Эйр Шарлотты Бронте, и даже современного Гарри Поттера Джоан Роулинг.   Но в отличие от других писателей Портер не столько сосредоточила внимание на описании тяжелых социальных условий жизни своих героев, привыкших терпеть холод и нужду, сколько показывает, как под влиянием дружелюбного ребенка-сироты начинают меняться окружающие его люди. Это хорошо видно на примере еще одного романа Портер, «Просто Дэвид». 

Речь в романе идет о десятилетнем мальчике, который странствует по горам со своим отцом, зарабатывая на кусок хлеба игрой на скрипке. Вскоре отец умирает, и мальчик оказывается в глухой деревне у чужих людей. Маленький Дэвид даже не помнит своей фамилии и просит звать его «просто Дэвид». Мальчик быстро освоился в новом окружении. И теперь от других деревенских мальчишек его отличает только умение играть на скрипке. Через музыку Дэвид пытается выразить свою любовь к миру, к людям. Чистота и невинность мальчика не могут не тронуть души окружающих. Не без влияния Дэвида в жизни соприкоснувшихся с ним людей начинают происходить события, которые приводят к счастливому финалу. Скрипка, которая досталась Дэвиду от отца, оказывается  сделанной итальянским мастером Амати, а сам отец, как выясняется, был прежде знаменитым скрипачом. Дэвид неожиданно обретает богатых и знаменитых родственников. Но перемены в жизни мальчика не испортили его: он по-прежнему приезжает в деревню и играет для людей, ставших ему родными. 

Описывая в своих романах детей-сирот, Портер утверждает, казалось бы, абсурдную мысль: не столько мы нужны этим несчастным детям, сколько они нам. Чтобы, глядя на то, как умеют радоваться жизни дети, лишенные всего, мы сами захотели бы измениться. Наиболее ярко эту идею писательнице удалось воплотить в образе Поллианны, самой знаменитой героини Элинор Портер. Под влиянием этой непосредственной девочки, приехавшей к своей тете, очень многие люди решились пересмотреть свои жизненные установки. А в продолжении этой повести «Поллианна вырастает», знакомая с Поллианной медсестра уже откровенно говорит своей сестре, замкнувшейся на собственных проблемах, что ей нужно «принимать» Поллианну как лекарство. 

Появление Поллианны

История самой знаменитой повести Элинор Портер начинается с того, что она пишет серию рассказов для «Христианского вестника» о девочке-сироте, которая «играет   в радость»  — пытается находить хорошее во всем, что с ней происходит. Принцип этой игры она придумала не сама — папа-священник рассказал ей, что в Библии можно найти множество назиданий, как не впадать в уныние, что значит полагаться на промысел Божий и т.д. Секрет успеха этой книги, возможно, заключается как раз в том, что это одна из наиболее удачных попыток в литературе рассказать о христианском подходе к обычной жизни художественными средствами, без тени морализаторства.   

Когда «Поллианна» в 1913 году вышла отдельной книгой, она тут же стала бестселлером, как будто все читатели Америки только ее и ждали. Два последующих года книга возглавляла списки продаж. За семь лет повесть переиздавалась семь раз. А к 1950 году общее число экземпляров «Поллианны» перевалило за два миллиона. В 1920 году вышла первая экранизация книги, немой фильм, в котором главную роль сыграла звезда чаплиновских комедий Мери Пикфорд. За право постановки она заплатила Портер огромную по тем временам сумму — 115 тысяч долларов. Такой ошеломительный успех Поллианны литературовед Грейс Колброн объясняет так: «Читатель воспринял эту книгу всем сердцем потому, что она ему действительно понравилась. Книга подкупает не столько своей художественностью, сколько искренностью. Многие из персонажей на фоне Поллианны кажутся немного искусственными, и в этом ощущается нехватка мастерства, но от этого они не становятся менее убедительными. Доказательством тому может послужить тот факт, что читатели готовы извлечь из этой книги урок для своей жизни. А это и есть одна из важнейших целей искусства».   

Урок Поллианны состоял в том, чтобы научиться в любой жизненной ситуации, сколь бы тяжелой она  ни  была,  всегда отыскать светлую сторону. В повести отец рассказывает Поллианне о 800 цитатах из Библии, где Господь говорит нам: «Радуйтесь», — значит, Он от нас этого ждет. И Портер говорит читателям о позитивном отношении к миру как раз тогда, когда экономическая ситуация в Америке была крайне нестабильна, индустриальное общество только формировалось, люди в одночасье богатели или теряли все. В такой ситуации умение найти в жизни что-то хорошее давало силы жить. Впрочем, были и такие, кто видел в Поллианне только лишь «самую оптимистичную героиню». Такое примитивное понимание книги огорчало писательницу: «Я буквально страдаю оттого, что многие воспринимают Поллианну как девочку, вечно щебечущую о радости. Я никогда не считала, будто нам следует отрицать существование трудностей, страданий и зла. Я только думала, что гораздо лучше приветствовать неизвестное бодро и радостно».

Повести о Поллианне не лишены и социальной критики, только ее объектами становятся не жадные толстосумы или высокопоставленные особы, взирающие с презрением на толпу, а… благотворительные организации. Портер сама была активным членом многих женских и христианских обществ, поэтому видела благотворительность изнутри и очень переживала, когда благие дела делались формально, ради пустой похвалы, а не ради добра. Такой «показной» характер добрых дел сатирически изображен в повести, когда дамы из «Женской помощи» вместо того, чтобы найти приют мальчику-бродяге, предпочитают решать вопросы об оказании помощи детям в Индии.   Очень яркая деталь в книге — костыли, которые Поллианна получает в подарок вместо долгожданной куклы. Не до такого ли абсурда порой доходим и мы, когда стремимся под видом доброго дела избавиться от ненужных вещей? 

Несмотря на то  что «Поллианна» вышла почти сто лет назад, она воспринимается так, будто написана совсем недавно: легко узнаваемы и образы, и реалии. Существует множество экранизаций повести. Одна из лучших постановок сделана Уолтом Диснеем, который назвал идеи Поллианны «новой, совершенно иной философией». 

На волне популярности Элинор Портер издала еще немало повестей, которые неизменно вызывали живой отклик читателей. В последние годы своей жизни она с мужем переехала в небольшой городок Кембридж (Массачусетс) и там писала по книге в год вплоть до самой смерти в 1920 г. от туберкулеза. И хотя  литературное наследие Портер очень велико, на следующий день после ее смерти газеты вышли с заголовками «Умерла автор “Поллианны”». 

Даже после смерти Портер литературная жизнь ее главной героини продолжалась. Как и в случае с романом «Унесенные ветром», другие писательницы дописывали за Портер жизнь Поллианны.   

В России «Поллианна» стала известна только в конце 90-х. Любопытно, что это произведение рекомендуют прочесть не только православные, но и психологи, и представители других конфессий. Недавно вышло на русском языке и продолжение этой повести. Но большая часть произведений Элинор Портер все еще ждет своего русского читателя. Так что, следуя совету Поллианны, порадуемся тому, что впереди у нас столько литературных открытий. 

Продолжение статьи >>

Элинор Портер

Достопочтимый Питер Уэнтуорт не был богомольным человеком, и его появление на молитвенном собрании в ту памятную пятницу вызвало вполне мирской интерес у всех присутствующих, включая невысокого усталого пастора. Объект всеобщего изумленного внимания, по счастью, не стал томить ожиданием добрых людей. После произнесенной женой пастора робкой молитвы — слегка бессвязной, наполненной призывами помолиться «единым сердцем» — достопочтимый Питер  Уэнтуорт встал и громко прочистил горло:

«Кхм! Дамы и господа… э-э… а! братья»,  — поправился он, торопливо воскрешая в своей памяти лексикон благочестивой юности, от которого уста его давно отвыкли. «Я… э… я понимаю, что вы хотели бы построить новую церковь. Весьма, весьма похвальное желание, — заключил он, исследуя взглядом  трещину, которая зигзагом пересекала комнату. — И я понимаю, что ваши средства… э-э… недостаточны. Мне сообщили, что вам необходимы две тысячи долларов. Кхм! Дамы… э-э… братья! Я заявляю, что первого января я передам лично в руки вашему пастору одну тысячу долларов, при условии,  — тут он сделал выразительную паузу, для наглядности крепко соединив кончики указательных пальцев. — При условии, что оставшуюся часть суммы вы соберете сами.   Итак, первого января следующего года! Заметьте, у вас есть почти год, чтобы найти деньги. Я… э-э… я надеюсь, что вы справитесь».— И он значительно опустился на скамью.

Нельзя сказать, что остаток вечера прошел в сосредоточенной молитве, и после благословения достопочтимый Питер Уэнтуорт оказался в центре возбужденной толпы благодарных прихожан. Почтенный сэр был явно тронут. Он давно никому ничего не дарил, и ощущение комка в горле было даже приятным— похожее чувство он испытал, когда поделился своим обедом с мальчиком, сидевшим недалеко от него в старой школе из красного кирпича. В конце концов, это было довольно приятное ощущение, и он почти желал испытывать его почаще.

Только ночная тишина позволила преподобному Джону Грею прислушаться к недобрым предчувствиям. Маленький пастор начал осознавать, какую ношу взвалила на себя его церковь. Одна Целая тысяча долларов! Городишко был небольшим, церковный приход — и того меньше. Достопочтимый Питер Уэнтуорт — единственный из горожан, кого можно назвать богатым, да и то с натяжкой. Где, в самом деле, найти эту тысячу?

Когда наступило утро, в добрых голубых глазах преподобного Джона Грея стояла тревога, лоб непривычно исказили морщинами тягостные мысли. Но его предки сражались с королем Георгом и с самим дьяволом, а он был достойным потомком благородных рыцарей и не собирался так легко сдаваться — хотя король Георг и дьявол на сей раз приняли обличье долга в две тысячи долларов.

К концу недели отчаянный призыв о помощи стучал в каждую дверь в Фейервиле. Пастор провел несколько утомительных дней и бессонных ночей, составляя красноречивое письмо. Его верная трафаретная машина позволила сэкономить на типографии, а быстрые ноги младшего сына — на почтовых марках. Первая Церковь Конгрегации была единственной религиозной организацией в городе, и Джон Грей без колебаний просил о помощи всех и каждого.

И хотя это было еще в феврале, к концу мая в церковной казне скопилось всего лишь четыреста долларов. Пастор отправил второе воззвание, а затем сам последовал за ним, лично посещая каждый дом в городе. Сумма выросла до шестисот долларов. 

Затем дамы провели собрание в ризнице, пахнущей сыростью и бедностью. Результатом стала череда разнообразных развлечений — от клубничного фестиваля до «живых картин». Устроители праздников были неутомимы. Они кормили гостей печеными бобами и свекольником, представляли шарады на библейские сюжеты. Они проводили бесчисленные викторины, где предлагали определить характер личности по детской фотографии или выдвинуть гипотезу, кто приготовил мясной пирог. Эти героические усилия дотянули общую сумму до восьмисот долларов. Предстояло найти еще двести — а ведь уже был ноябрь!

Сдвинув брови на обеспокоенных лицах, дамы провели в затхлой ризнице еще одно собрание, а затем поспешили домой, воодушевленные и с новыми планами.

Как по волшебству, в каждом доме появились обрезки шелка и папиросной бумаги, разноцветные лоскутки и ленты. Усталые пальцы мастерили невероятные и абсолютно бесполезные безделушки; утомленные домохозяйки до глубокой ночи шили воздушные платьица для кукол. Церковь собиралась провести ярмарку! Охотно или вынужденно, но все покорились неизбежному. Молитвенные встречи были заброшены, миссионерские заседания отложены, дети ходили в школу кое-как, а мужчины сами себе пришивали пуговицы. Со временем, однако, им пришлось отказаться от такой роскоши, как пуговицы, поскольку и мужчин втянули в круговерть событий — им поручили подготовить квадраты для лоскутного одеяла.

Фантастическое шелковое одеяло должно было стать кульминацией ярмарки, и в недобрый час мисс Уиггинс, дева неопределенных лет, предположила, что будет «чрезвычайно мило», если каждый джентльмен поучаствует в общем деле личным квадратом. При взгляде на это одеяло самый безумный обитатель сумасшедшего дома мог бы позеленеть от зависти. Квадрат дьякона Уайта состоял из лоскутов синего, зеленого, алого и фиолетового шелка, сшитых между собой так, как обычно сшивают кожаные мячи; с ним соседствовал изящный квадрат городской модистки, украшенный вышитыми бабочками и выразительными купидонами. В отсутствии фантазии обвинить было некого. Воистину,   дивное получилось одеяло. 

В первый день декабря ярмарка и снежная буря стартовали одновременно. Первая длилась неделю, вторая — три дня. Жители добросовестно преодолевали сугробы, чтобы поучаствовать в ярмарке, и покупали все без разбора. Дети до тошноты объедались сладостями, а дьякон Уайт вышел из себя, увидев оловянную дудочку, которую он вытащил   из мешка с призами. Конец недели принес три нервных расстройства, одно воспаление легких, два гриппа  — и сто долларов и пять центов в денежном исчислении.

Дамы вздохнули с облегчением, но затем их довольные лица неожиданно побледнели. Откуда возьмутся еще девяносто девять долларов и девяносто пять центов за оставшиеся несколько дней? В унылом молчании они побрели домой.

Но и тогда преподобный Джон Грей оказался на высоте: он заперся в кабинете и всю ночь тиражировал на верной трафаретной машинке свое последнее воззвание, а терпеливый младший сын уже был готов доставить его адресатам. Это был сердечный вопль человека, который находился на грани отчаяния. Неужели две тысячи долларов будут потеряны — из-за жалких девяноста девяти долларов и девяноста пяти центов?

Казалось, за эти двенадцать месяцев он постарел на двенадцать лет. На висках проступила седина, щеки удручающе ввалились. Его семья ела мясо лишь дважды в неделю. Деньги, которые можно было бы потратить на мясо в оставшиеся пять дней, становились крошечным вкладом в общий фонд на постройку церкви. 

Растущее напряжение стало невыносимым, когда приблизились праздники. О рождественской елке для воскресной школы никто и не вспомнил. В Сочельник заброшенные дети с несчастными глазами собрались в церкви — они прочитали стихи, пропели колядки, с тоской глядя на пустой угол, где обычно стояла сияющая елка.

В Рождество вдова Блейк вела отчаянную внутреннюю борьбу в своей маленькой комнате — шесть на девять метров. На кровать было брошено черное кашемировое платье, старомодное, выцветшее и тщательно заштопанное; на столе лежала небольшая стопка бумажных денег и мелочь. Женщина сгребла деньги со стола и высыпала их на колени; она аккуратно разглаживала банкноты и складывала пирамидки из монет.   Пятнадцать долларов! Она копила их пять лет, чтобы купить новое платье, — ведь она в нем так нуждалась! Нуждалась хотя бы потому, что даме необходимо выглядеть прилично, — и вдова Блейк мрачно рассматривала вытертые сгибы старого платья. 

В этот же день, в Рождество, маленький калека, живший через мост, получил заказным письмом золотую монету в пять долларов. Глаза Дональда сияли, его худые пальцы крепко сжимали кружочек желтого металла. Теперь он сможет купить эти желанные книги! Но тут его взгляд упал на письмо, лежавшее на полу рядом с креслом; это был трафаретный оттиск с подписью «Джон У. Грей». Его пальцы ослабели, и монета, освобожденная из тисков, упала на пол  и покатилась, описывая мерцающие дуги вокруг письма, и, наконец,   замерла на нем сверкающим диском — как печать, слева от подписи. Юноша смотрел на кружившийся золотой испуганными глазами, потом закрыл лицо руками и разрыдался.

26 декабря преподобный Джон Грей сделал запись: «Миссис Блейк — 15 долларов, Дональд Марш  — 5 долларов».

Лицо тщедушного   пастора стало совсем худым и бледным. Деньги поступали мало-помалу, но до тысячи все еще не хватало двадцати долларов и девяноста пяти центов. 27-го учительница младших классов принесла доллар — это был подарок ее маленьких воспитанников. 28-го — ничего; 29-го — пять центов от малыша, который так настойчиво звонил в дверь, что в глазах преподобного Джона Грея, поспешившего открыть, на мгновенье вспыхнула надежда.   Он принял пять центов из маленьких грязных пальцев и открыл, было, рот, чтобы поблагодарить, но его пересохшие губы не смогли произнести ни звука.

Утро 30 декабря было сырым и пасмурным. Маленький пастор не мог ни есть, ни спать. В течение дня изредка звонил дверной колокольчик, и одинокие монетки по пять, десять, двадцать пять центов, а иногда и целый доллар пополняли драгоценный запас, пока он не составил девятьсот восемьдесят девять долларов и восемьдесят пять центов. 

Когда преподобный Джон Грей выглянул из окна своей спальни в последний день этого утомительного года, он обнаружил белоснежный мир, в котором кружились пушистые снежинки. Пять раз в этот день он расчищал ступеньки крыльца и разгребал дорожку — как будто приглашая добровольных дарителей, но белая дорожка оставалась нетронутой и гладкой, а дверной колокольчик хранил зловещее молчание.

Он пытался читать, писать, молиться, но постоянно выглядывал в окно, как девушка в ожидании возлюбленного; он открывал дверь и смотрел влево и вправо каждые пятнадцать минут. Бедняга исчерпал уже все возможности. Сам он дал гораздо больше, чем мог себе позволить, и не было в городе мужчины, женщины или ребенка, к которым он бы не обращался. Ну неужели две тысячи будут потеряны из-за каких-то десяти долларов и пятнадцати центов? Он машинально сунул руки в карманы и нащупал несколько мелких монет.

Было около полуночи, когда в дверь кабинета тихо постучали. Не дожидаясь ответа, жена пастора повернула ручку и вошла в комнату. Ее муж сидел за столом, опустив голову на вытянутые руки, и она не смогла сдержать слез при виде этого безмолвного отчаяния.

«Джон, я полагаю, мы можем это взять, — тихо сказала она, неохотно положив на стол горстку серебряных монет. — Здесь как раз десять долларов». И отпрянула в испуге, так дико ее муж вцепился в деньги. 

«Где ты это взяла?» — выдохнул он.

«Я… я откладывала понемногу из денег на хозяйство. Я думала, ты возьмешь их и поедешь отдохнуть к кузену Фрэнку, когда все это закончится. Тебе нужен отпуск», — закончила она упрямо.

«Отпуск! Мэри, какой отпуск!» — воскликнул он с непередаваемым презрением. Он порылся в кармане и вытащил оттуда скудную мелочь. Дрожащими пальцами отложил десять и пять центов, а четвертак вернул в пустой карман.

«Слава Богу, Мэри, мы справились!» — его голос прервался. Большая слеза скатилась по щеке и плюхнулась на грязный пятицентовик. 

В новогоднюю ночь должно было пройти юбилейное заседание в ратуше. Волнуясь, преподобный Джон Грей торопливо поужинал молоком и хлебом. Он назначен председателем, и ему никак нельзя опаздывать. 

В зале яблоку негде было упасть. На возвышении сидели пастор и дьяконы Первой Церкви Конгрегации — а с ними и достопочтимый Питер Уэнтуорт собственной персоной. Сытый, ухоженный, почтенный джентльмен поглядывал по сторонам с самодовольной улыбкой — действительно, событие было исключительное. 

Красноречие преподобного Джона Грея в полной мере воздавало должное необычайной щедрости их выдающегося земляка. Голос священника растроганно дрожал, впалые щеки порозовели от волнения. Первая Церковь Конгрегации премного обязана достопочтимому Питеру Уэнтуорту и выражает глубочайшую признательность. 

Жена пастора слушала с отсутствующим видом, маленький Дональд Марш благоговейно смотрел на великого человека, проявившего столь неслыханную щедрость; а в самом незаметном уголке зала невысокая бледная женщина украдкой поправляла складки своего платья, чтобы скрыть от любопытных глаз большую заплату на стареньком кашемире.

Перевод Михаила Варламова

Среди детских писателей имя Клайва Льюиса сегодня известно многим: герои его «Хроник Нарнии» популярны у наших детей не меньше Карлсона и Винни Пуха. Между тем в англоязычном мире Льюис больше знаменит своими христианскими проповедями, которые привели к вере многих атеистически настроенных читателей.

В знак признания заслуг на ниве духовного просвещения в протестантском церковном календаре наряду с памятью Андрея Рублева и Иннокентия Аляскинского установлен также день особого поминовения Клайва Льюиса — 22 ноября. При этом сам писатель не имел ни священнического сана, ни даже диплома о богословском образовании. Все, что у него было, — это живая вера, которую он стяжал, пройдя сложным духовным путем через скептицизм, атеизм, оккультизм и прочие «измы», хорошо знакомые тем, у кого, по меткому выражению Пушкина, «ум ищет божества, а сердце не находит».

Моменты радости

Нельзя сказать, что состояние безверия было привито Клайву Льюису с детства. Он родился в 1898 г. в ирландском Белфасте, в благополучной, или, как сказали бы в Англии, добропорядочной семье: отец его был адвокатом, мать — дочерью священника, так что в первые годы жизни он получил положенную ребенку порцию христианского воспитания. И мать, и отец были людьми начитанными, хотя их вкусы и характеры очень разнились. Поэтому дом был полон книг. «Найти у нас что-нибудь почитать было легче, — вспоминает Льюис, — чем, гуляя по лесу, найти травинку».

Когда Клайву было семь лет, у его матери обнаружили рак. Незадолго до этого она начала заниматься с сыном французским и латынью — и вот вместо занятий дом наполнился запахом лекарств, тревожными звуками, зловещим шепотом. Когда стало понятно, что смерть матери неизбежна, Клайв решил прибегнуть к молитве, как его учили. «Я обращался к Богу (как я Его себе представлял) без любви, без почтения, даже без страха. В том чуде, которого я ждал, Бог должен был сыграть роль волшебника; сделав то, что от Него требовалось, Он мог уйти… Интересно, что неудача никак не подействовала на меня. Дело, видимо, в том, что убежденность, которую я возбуждал в себе, не имеет никакого отношения к вере, и потому разочарование ничего не изменило», — так пишет о своем религиозном опыте Клайв Льюис в духовной автобиографии «Настигнут радостью». И все же у него уже тогда был опыт духовного пробуждения. Льюис называл это моментами радости – особые состояния души, как правило, связанные с переживаниями каких-то очень дорогих воспоминаний. «Сама по себе радость, — объяснял он, — скорее похожа на особую печаль, но это именно те муки, которых мы жаждем. Несомненно, каждый, кто их испытал, не променял бы их на все удовольствия мира. Удовольствия, как правило, в нашем распоряжении; радость нам неподвластна».

После смерти матери воспитанием Клайва и его старшего брата Уоррена занялся отец. Он очень трепетно относился к своему родительскому долгу, но это был, видимо, тот случай, когда чрезмерное усердие шло не во благо делу. То он слишком тщательно выбирал школу, и в результате выбор оказывался за гранью добра и зла. То пытался увещевать расшалившихся мальчишек, промочивших ноги, пуская в ход свое профессиональное ораторское мастерство: «Доколе Катилина». Все это только отдаляло братьев от отца, дом и семья утрачивали для них свой смысл, освободив место школе.

Школьные годы чудесные

Сначала была школа Виньярд, что-то вроде частного интерната, куда Льюис попал после тихого домашнего уединения. Жизнь там показалась мальчику сущим адом: детей кормили впроголодь, заставляли спать на сыром белье. Обучение тоже оставляло желать лучшего, но каждое воскресенье учеников водили на службу в храм. Хотя все, связанное со школой, вызывало у Льюиса отвращение из-за жестокого обращения с детьми, но в храме он «бессознательно подпадал под обаяние горящих свечей и благовоний, пышных облачений и гимнов, которые мы пели, стоя на коленях. Там я воспринял христианское учение (а не что-то "возвышенное"), и наставляли нас люди, по-настоящему верующие». Но школу вскоре закрыли из-за недостатка обучающихся, а директора отправили в психиатрическую больницу.

После краткой учебы в местной ирландской школе «рядом с домом», где учащиеся были заняты в основном борьбой друг с другом за выживание, наступил период обучения в Малверн-колледже, одной из известных частных школ Англии. Здесь начинается знакомство Льюиса с мировой культурой и наряду с этим — отход от веры. Первой подлила масла в костер сомнения воспитательница в подготовительных классах, которая «заблудилась в лабиринте англо-американского оккультизма». Она рассказывала о невидимом мире, Откровениях, Высшем Разуме, возбуждая у доверчивых слушателей страсть к сверхъестественному. «Расплывчатая умозрительность оккультизма размывала четкие истины, и я с удовольствием это принимал. Все стало умозрительным, Высшая Мысль не требовала ни веры, ни послушания, и мне это понравилось», — с горечью констатирует Льюис.

В отличие от Джоан Роулинг, которая на примере Хогвардса описывает особенности частной английской школы со знаком «плюс», поскольку ее герой — победитель, Льюис в автобиографии описывает то же, но более жестко и со знаком «минус», поскольку с точки зрения школьной элиты он был явным «лузером». «С духовной точки зрения зло школьной жизни в том, что вся она подчинена карьеризму. Конечно, этим озабочены и взрослые, но ни в одном взрослом обществе это не становится главным делом жизни. Здесь же некоторые мальчики просто всю свою жизнь до мелочей подчиняли карьерным соображениям. Ради карьеры они занимались спортом, подчинялись правилам, выбирая себе и одежду, и друзей, и развлечения, и даже пороки».

Отец Льюиса усомнился в достоинствах модной школы, когда его старший сын должен был поступать в университет. Перед экзаменами он отправил Уоррена к своему старому другу, бывшему директору одного из колледжей в Ирландии, мистеру Кёркпатрику. Друг не стал скрывать, что образование Уоррена оставляет желать лучшего, и довольно быстро подготовил старшего брата к военному колледжу. Туда же, к Кёркпатрику, отец отправил потом и своего младшего сына.

Клайв Льюис о Кёркпатрике вспоминает с нескрываемым восторгом, хотя в духовном плане, будучи скептиком и атеистом, он мало что дал своему ученику. Но приучил Льюиса логически мыслить, искать точное слово, спорить, отстаивать свою точку зрения по всякому поводу, будь это сорт сыра или исландские саги, не говоря уже о том, что благодаря занятиям с ним в 1916 г. Льюис поступил в Оксфорд на классическое отделение и даже стал стипендиатом.

Обретение веры

Льюис успешно окончил университет в Оксфорде и там же какое-то время спустя стал профессором. Практически вся его жизнь связана с этим городом. В течение 29 лет он преподавал английскую литературу в колледже Магдалены. За все это время он лишь дважды покидал пределы Англии. В первый раз ушел добровольцем на фронт во время Первой мировой войны, попал в Нормандию, был в окопах при Сомме, но его отправили в госпиталь с сильной простудой, и там, на больничной койке, Льюис открыл для себя Герберта Честертона, чей «Вечный человек», написанный с долей английского юмора, произвел на него неизгладимое впечатление. Это был новый поворот к христианству.

Важную роль в обращении Льюиса сыграл его оксфордский друг и коллега Джон Рональд Толкин, с которым с конца 20-х годов они вели постоянные споры о вере и литературе, образовав клуб «Инклинги», куда входили и другие их друзья-филологи. На заседаниях «инклингов» рождались и обсуждались творческие замыслы, из которых потом выросло немало литературных шедевров, один из которых, к примеру, «Властелин колец». Так Льюис постепенно, от спора к спору, от книжки к книжке, от атеизма перешел к идеализму. Затем стал по воскресеньям ходить в церковь, «не потому, что принял христианство, а просто я счел, что надо каким-то совершенно очевидным жестом продемонстрировать свою принадлежность к определенному "лагерю"». Притом что беседы со священниками доставляли Льюису немало удовольствия, оставалось непонимание, для чего нужна вся обрядовая сторона веры, как жить, если признать, что твоя душа принадлежит Богу. «Я очень хорошо помню миг, когда прошел последний отрезок пути, хотя едва ли понимаю, как это случилось. Однажды, солнечным утром, я отправился в зоологический парк. Вначале я еще не думал, что Иисус Христос — Сын Божий; когда мы добрались до места, я твердо это знал».

Именно обретение веры дало новый импульс развитию Льюиса как писателя. До этого он публиковал свои поэтические произведения, посвященные духовным поискам, но принятие Христа дало ему такой приток новых мыслей и чувств, что он стал беседовать об этом со студентами, друзьями и в итоге свои размышления начал оформлять в виде популярных религиозных трактатов. Первым был написан трактат «Страдание», где Льюис разъясняет и доказывает читателю основы христианской веры. Выход трактата в 1940 году совпал с началом Второй мировой войны. В это время не только в России, но и в Европе стали открываться и наполняться людьми храмы: очень многие обратились к Богу. И книга Льюиса оказалась невероятно востребованной. Его стали приглашать выступать перед разными аудиториями и в итоге предложили вести цикловые беседы о христианстве по радио. Лекции, встречи с разными людьми, вопросы дали пищу для дальнейшего развития темы духовной жизни христианина. Льюис пишет новый трактат-притчу «Письма Баламута». Сама идея рассказать людям об искушениях устами беса сначала показалась Льюису очень оригинальной, но впоследствии он не считал книгу удачной и не любил ее. Тем не менее именно «Письма», опубликованные в Америке, принесли ему первую громкую славу. Далее выходит цикл «Просто христианство», созданный на основе радиобесед, потом трактат «Чудеса», где Льюис пытается дать философское осмысление религиозной проблеме. Ученую аудиторию проповеди Льюиса задели за живое. Были устроены дебаты, где против Льюиса выступала философ-аналитик христианского вероисповедания из Кембриджа Элизабет Энскомб, и Льюис как проповедник потерпел поражение, хотя сама Энскомб так не считала. Тем не менее, обжегшись на философах, Льюис обращается к детям и создает одну за другой свои «Хроники Нарнии», сделавшие его знаменитым детским писателем.

В это же время происходит еще одно важное событие в жизни Льюиса. Просматривая свою корреспонденцию, он наткнулся на письмо американки, которая писала, что пришла к вере благодаря его книге «Настигнут радостью». Неожиданна была подпись: «Джой Грэшем». Джой (Joy) переводится с английского как «радость». Книга Льюиса называлась «Surprised by Joy».

Поздняя любовь

Поскольку Оксфорд был основан монахами, то многие оксфордские учителя традиционно жили холостяками, всецело отдаваясь работе. Льюис жил вместе со своим братом Уорреном, который выполнял роль его секретаря и литературного агента (Клайв сам даже не умел печатать на машинке). Также при них жила миссис Мур, мать боевого товарища Льюиса, убитого при Сомме, которому Клайв обещал, что в случае чего позаботится о ней.

Джой Грэшем, американская поэтесса и писательница, была младше Льюиса на 14 лет и, прежде чем вступить с ним в переписку, была влюблена в его книги. Эссе Льюиса о Христе попались ей в период семейного кризиса. Муж Джой, писатель Вильям Грэшем, был, как часто случается с творческими личностями, человеком неуравновешенным и подверженным алкоголизму. Джой с двумя сыновьями отправилась в Англию, где она хотела, в том числе, увидеть своего духовного наставника Клайва Льюиса.

Встреча с Льюисом состоялась. Его брат писал об этом так: «Она привлекла Джека прежде всего своим несомненным интеллектом. Это была единственная женщина в его жизни, которая обладала столь же гибким, как у него, умом, такой же широтой интересов, такой же логической хваткостью и, кроме того, прекрасным чувством юмора».

Вернувшись домой из Англии после своей первой встречи с Льюисом, Джой обнаруживает, что у ее мужа роман с ее кузиной, на попечение которой она его оставила. Она подает на развод, муж хочет оставить все как есть. Пройдя через все круги судебного разбирательства и добившись своего, Джой снова уезжает в Англию. Она посвящает Льюиса в свою ситуацию и просит вступить с ней в фиктивный брак, чтобы она могла получить британское гражданство. Джек с готовностью откликается на просьбу. Но вскоре обнаруживается, что Джой смертельно больна: у нее находят рак кости. Льюис не отходит от ее постели и тогда же предлагает ей заключить настоящий церковный брак и стать его женой. Поскольку католики не венчают разведенных, таинство совершил знакомый Льюису священник англиканской церкви. И случилось чудо — смерть отступила, подарив супругам еще три года совместной жизни. Ради Джой Льюис изменил своему привычному затворничеству и отправился с женой в свадебное путешествие в Грецию. Это была его вторая заграничная поездка, если первой считать выезд на фронт в Нормандию.

В 1960 г. Джой умерла. Через год в Америке покончил с собой и ее бывший муж, узнав, что болен раком. Их дети остались на попечении Льюиса. Клайв Льюис как мог старался заменить детям Джой отца, но отношения с мальчиками сложились по-разному. Старший сын Джой не принял отчима и даже в пику ему стал ортодоксальным иудеем. Младший полюбил Льюиса всей душой: Дуглас Грэшем был исполнительным продюсером всех серий «Хроник Нарнии», занимается наследием отчима.

Льюис пережил Джой всего на несколько лет. После ее смерти состояние его здоровья резко ухудшилось. Он прекратил преподавать и вскоре умер от сердечного приступа, не дожив недели до своего 65-летия.

В XIX — нач. XX в. в русской литературе существовала традиция «святочных рассказов» о бедных людях и невероятных событиях, случившихся с ними накануне Святой ночи. В этом жанре писали Лесков и Достоевский, Чехов и Бунин. А основоположником его считается английский классик Чарлз Диккенс, чья «Рождественская песнь в прозе» (Christmas Carol) положила начало и новому общественному празднованию Рождества в самой Англии.

Русский Диккенс

Сегодня книги Диккенса встретишь далеко не в каждой домашней библиотеке. Причиной тому и отсутствие красочных переизданий, и не всегда удачные переводы, и появление большого количества новых талантливых авторов. Но в XIX веке популярность Диккенса в России была огромной. Отзывы и упоминания о нем можно найти в письмах и дневниках любого русского классика. За сходство в манере письма, где самая реальная правда ловко переплеталась с самым невероятным вымыслом, а трагическое соседствовало со смешным, в России Диккенса называли «братом Гоголя», с которым они были современниками. Достоевский сам читал своим детям романы Диккенса и в конце жизни, как вспоминает его дочь, «даже забыв фамилию жены, помнил все английские имена героев Диккенса и говорил о них, как о своих близких друзьях».

Чем же подлинно английский писатель оказался так близок русским? Несмотря на то что Диккенс пишет для англичан и об англичанах, в его произведениях нравственные акценты расставлены так, что мы и сейчас (и особенно сейчас, когда наше общество как никогда подвержено тем же порокам) легко узнаем в его героях свое окружение, да и самих себя. Душой и сердцем писатель всегда был на стороне «униженных и оскорбленных». Да и могло ли быть иначе, если ему самому с детства пришлось разделить тяжелую судьбу многих своих героев.

«Образование» писателя

Нет ничего бесполезнее, чем искать секрет диккенсовского таланта в его родословной. Чарлз Диккенс родился 7 февраля 1812 г. в семье портового чиновника. Среди его предков по отцовской, да и по материнской линии: мелкие чиновники, дворецкие, экономки — никого, о ком можно было бы сказать: вот от него Чарлз что-то унаследовал. Впрочем, отсутствие сановитых родственников не помешало Джону и Элизабет Диккенс создать дружную любящую семью. Мать Чарлза обучила сына грамоте, сумела привить любовь к чтению настолько, что мальчик мог целыми днями не выпускать книги из рук. Отец также много времени уделял своему семейству: совершал с детьми прогулки-путешествия, открыл им мир домашнего театра. Возможно, отец был первым, кто заметил и поддержал литературный талант Чарлза. По крайней мере, сын отзывался о нем всегда с восторгом: «Я знаю, что отец мой — самый добрый и щедрый человек из всех, когда-либо живших на земле». Такое отношение Диккенса к отцу особенно ценно, если учесть, что очень многие проблемы, и прежде всего финансовые, возникли в семье Диккенсов по вине отца. Как только Чарлз начал самостоятельно зарабатывать, он все время поддерживал родителей, а став писателем, полностью их содержал.

Диккенсы стремились дать детям хорошее образование. Чарлз был вторым ребенком в семье. Его старшая сестра Фанни стала ученицей Лондонской королевской музыкальной академии. В девять лет пошел в школу и Чарлз. Но из-за того, что дела к тому времени уже многодетной семьи были совершенно расстроены, ему пришлось через два года проститься с учебой и устроиться работать на фабрику ваксы. Но скудный заработок Чарлза не спас ситуацию: вскоре отца арестовали за неуплату долгов, и семейство Диккенсов «переехало» в долговую тюрьму Маршалси.

И работа, и фабричное окружение были для Чарлза столь тягостны и унизительны, что он старался вычеркнуть эти события из памяти. Даже его собственные дети узнали об этом факте из жизни их отца только из его официальной биографии. Тем не менее работа на фабрике дала Диккенсу незаменимый жизненный опыт: все события, происходившие с ним, все встретившиеся ему там люди вошли в его романы об Оливере Твисте, Дэвиде Копперфилде, Николасе Никльби и др.

Благодаря наследству, полученному от матери, Диккенсу-старшему удалось заплатить долг: семья снова обрела свободу. И Джон Диккенс решил, что Чарлз должен продолжить учебу. Он отправил сына в частную школу «Веллингтон Хаус Академи». Там Чарлз начал изучать литературу и стал сам сочинять рассказы и пьесы.

С окончанием школы, собственно, заканчивается и официальное образование Диккенса. Вскоре мать пристроила его работать курьером в какую-то контору в надежде, что жалованье Чарлза будет подспорьем в содержании их большой семьи. Честолюбие не позволило Диккенсу засидеться в клерках. Чарлз самостоятельно освоил стенографию, и вскоре его пригласили работать репортером на судебных заседаниях — отсюда его прекрасная осведомленность в вопросах британского правосудия. Параллельно он занимался в знаменитом читальном зале Британского музея и даже пытался найти себя на сцене: однажды он записался на пробы, но не вовремя заболел. И все же, чтобы перескочить на новый карьерный уровень — стать независимой творческой личностью, — Диккенсу нужен был какой-то внешний толчок. Им становится безответная любовь.

На одном из музыкальных вечеров у своей сестры Фанни Диккенс знакомится с дочерью банкира Марией Биднелл, которая играла на арфе и казалась Чарлзу физическим и духовным совершенством. У Марии был жених, поэтому кандидатура Чарлза ею всерьез не рассматривалась. Диккенс же предпринимает титанические усилия, чтобы стать достойным возлюбленной: ему необходимо было занять определенное положение в обществе. «Для меня совершенно очевидно, что пробивать себе дорогу из нищеты и безвестности я начал с одной неотступной мыслью — о Вас», — писал он Марии Биднелл двадцать лет спустя.

Диккенс пытается сделать карьеру в журналистике: становится парламентским репортером. Наблюдая за баталиями в парламенте, он находит много общего в политических играх с поведением своей ветреной возлюбленной и поэтому описывает их с особым чувством. Постепенно он переходит с репортажей на фельетоны и очерки, благо ему было о чем рассказать и он умел это делать. Так появляются «Очерки Боза», которые приносят Диккенсу первую писательскую известность, когда их автору исполнился только двадцать один год.

Вера без дел мертва

Памятуя о тяжкой судьбе отца, Диккенс много работает ради денег. Один за другим выходят его романы. Практически все они переведены и изданы в России, поскольку в советское время Диккенса за его происхождение и сочувствие к беднякам считали «пролетарским писателем». Когда же вдруг со страниц вместо призывов к классовой борьбе звучала проповедь о нравственном совершенствовании человека, это воспринималось советскими критиками как «политическая незрелость» писателя. Видимо, из-за этого среди произведений Диккенса редко упоминалась его «Рождественская песнь в прозе», которая помогает понять многие мировоззренческие аспекты личности писателя.

Диккенс пишет историю о том, как до крайности жадный человек, пережив за одну ночь перед Рождеством глубокие нравственные потрясения, открывает для себя радость жертвенной любви. Антиподом главного героя Эбенизера Скруджа становится его бедный клерк, Боб Кретчит. Кретчит на свое мизерное жалованье вынужден содержать большую семью и в том числе ребенка-инвалида. И все-таки, несмотря на такое положение, жизнь клерка кажется эмоционально гораздо богаче, чем жизнь его начальника, которому неведомы проявления лучших человеческих чувств. Во сне Скрудж получает возможность посмотреть со стороны на свою жизнь и на жизнь Боба Кретчита. И ночные видения преображают «скупого рыцаря» в счастливого покровителя больного сынишки клерка.

Диккенс верно рассчитал, что книжка будет востребована: она разошлась мгновенно и даже была тут же переиздана каким-то пиратским способом. Что характерно, особых барышей она автору не принесла, зато обессмертила его имя, если учесть, сколько переизданий, экранизаций и постановок выдержала эта повесть. Но главное, что удалось сделать Диккенсу, это наполнить праздник Рождества новым содержанием. Рождество стало не просто семейным торжеством, но праздником равенства: как умалился для людей Христос, так и власть имущие должны «снизойти» до своих подчиненных. С тех пор перед Рождеством стало традицией посещать узников и больных, проводить благотворительные акции, просто помочь каждому, с кем судьба свела тебя в этот день.

Пепелище семейного очага

После успеха «Рождественской песни» Диккенс задумывает написать целый цикл «Рождественских повестей», публикуя каждый год произведение с какой-либо «программной» идеей. Так, в следующем году выходит повесть «Колокола», где автор усиливает мысль о необходимости общественной поддержки неимущим. Хотя повесть и имеет традиционно счастливый финал, но страшные картины будущей жизни, которые привиделись отцу-бедняку, выдающему дочь за такого же бедняка, гораздо больше похожи на правду, чем натянуто-радостная реальность.

В последующих повестях «Сверчок за очагом», «Битва жизни» и «Одержимый» Диккенс высказывает еще одну важную мысль — о том, как необходим человеку семейный круг, лишь он может защитить его от жизненных невзгод. Такой круг у Диккенса был, но отношения в нем складывались не так просто.

Первая безответная любовь Диккенса только усилила желание создать свою семью. Его избранницей становится Кэтрин Хогард, дочь редактора газеты «Морнинг Кроникл», где в то время репортером работал Диккенс. Считается, что Диккенс разочаровался своим поспешным выбором: Кэтрин была «простовата», чтобы быть ему настоящим другом. В то же время она обладала легким и покладистым нравом, занималась хозяйством, старалась не обременять мужа своими просьбами. Кэтрин родила Диккенсу десятерых детей. В течение 22 лет супруга была ему верной спутницей, делившей с ним и взлеты, и падения. И все же Диккенсу этого было мало: ему хотелось духовной близости, полноты общения, которой, как ему казалось, у него не было с Кэтрин. Возможно, внутренняя борьба, которая происходила в душе Диккенса, нашла свое отражение в образе ученого Рэдлоу из повести «Одержимый»: он понимал, что несет страдание, и ничего не мог с этим поделать. Когда подросли дети, отношения между супругами и вовсе сошли на нет. Точка в них была поставлена, когда случайно открылись отношения 45-летнего Диккенса с 18-летней актрисой Эллен Тернан. Тогда Кэтрин уехала в родительский дом и больше к Диккенсу не возвращалась.

Безусловно, Чарлз Диккенс был личностью неординарной: он обладал подвижной психикой и неистощимой энергией, позволявшей выступать перед огромной аудиторией. «Неподражаемый» — так он шутливо окрестил сам себя. Его хватало на то, чтобы писать и издавать журнал, выступать с лекциями и заниматься благотворительными миссиями. Ему предлагали даже войти в парламент, но он отказался, поскольку тогда не мог бы честно служить народу. Во всей этой кипучей деятельности его незримо поддерживали жена и дети. Разрыв отношений с Кэтрин, прекращение ее контакта с детьми, оставшимися с отцом, не прошли бесследно. Из восьмерых детей Диккенса (двое умерли во младенчестве) никто не унаследовал литературного дара родителя; не слишком удачно сложилась и их личная жизнь. Не принес отдохновения Диккенсу и его продолжившийся после развода роман с Эллен Тернан. В 1865 г. во время своего путешествия с Эллен из Парижа в Лондон Диккенс попадает в железнодорожную катастрофу. Хотя он и остался жив, но надорвал свое здоровье, когда помогал вытаскивать людей из-под обломков поезда. Однако Диккенс продолжал писать, хотя восстановиться ему так и не удалось. И пять лет спустя он умер от кровоизлияния в мозг в возрасте 58 лет.

Такой странный, если не страшный, жизненный финал не очень созвучен восторгам русских классиков по поводу диккенсовского христианства. Вот что пишет об этом один из крупных современных знатоков зарубежной литературы, профессор МГУ В. М. Толмачев: «Да, Диккенс целомудрен, не несет в себе ничего богоборческого, антиклерикального. Но вместе с тем ничто церковное ему, по сути, не близко… Можно допустить, что в христианстве сочинений Диккенса преобладает не что-то с очевидностью христианское, а нечто специфически диккенсовское — пафос моралиста, ощущающего интерес к себе громадной аудитории и, безусловно, верящего, как уже говорилось, в реальность своего вымысла. Крайне трудно, если не невозможно, представить Диккенса на месте Гоголя, сжигающего свою рукопись, приносящего творчество в добровольную жертву вере». Предоставим же читателям самим согласиться или поспорить с известным критиком.