Сценарий "Воспоминания Д.С. Лихачева о блокаде"
методическая разработка

В самом начале, когда входят гости включить песню: Розенбаум «Предрассветный вальс», выключить перед стихотворением

Включить видео:

Александра Калинина:
27 января страна отметила 75-летие полного освобождения Ленинграда, от фашистской блокады. Это день не только воинской славы, но и горькой памяти об одной из самых страшных страниц Великой войны. Сегодня мы говорим о блокаде. Размышляем о правде, и читаем блокадные воспоминания Дмитрия Сергеевича Лихачёва-филолога, искусствоведа, сценариста,  профессора Российской Академии Наук, а прежде всего человека,  пережившего блокаду.

Из книги воспоминаний:

Артём Плотников:

Зимой, лежа в постели и мучимый страшным внутренним раздражением, я до головной боли думал все одно и то же: ведь вот, на полках магазинов еще были рыбные консервы — почему я не купил их!  Почему я купил в апреле только 11 бутылок рыбьего жира и постеснялся зайти в аптеку в пятый раз, чтобы взять еще три!

Почему я не купил еще несколько плиток глюкозы с витамином С! Эти «почему» были страшно мучительны. Я думал о каждой недоеденной тарелке супа, о каждой выброшенной корке хлеба или о картофельной шелухе — с таким раскаянием, с таким отчаянием, точно я был убийцей своих детей.

Евдокия Фролова:

  В городе было трудно достать молоко. Я вставала очень рано и стояла в толпе перед воротами рынка. Наконец ворота открывались, и все бросались к молочным ларькам. Сначала я доставала два литра, а потом все меньше и меньше. Часть этого молока я отдавала бабушке, которая оставалась с детьми. Мне приходилось стоять в очередях и с детьми, так как до введения карточек на них давали продукты: лишний килограмм крупы. Только потому, что Митя (Д.С.) советовал выкупать весь хлеб и булки, сушить их, так как впереди нас ждет голод, мы имели запас сухарей. Этот запас нас спас тогда, когда стали давать норму хлеба на человека в 250 и 125 граммов.

Артём Плотников:

Начались бомбардировки. Я помню один из первых ночных налетов. Бомбы со свистом пролетали над нашим пятым этажом. Мы лежали в постелях. Бомба засыпала подвальное бомбоубежище, порвала водопровод, и людей, спасавшихся в нем, затопило. После этого мы окончательно решили не спускаться в наши подвалы. Во-первых, это было бесполезно, во-вторых, хождение на пятый этаж и с пятого этажа отнимало много сил. Первый перестал ходить дедушка (мой папа).

Включить: 7 симфония Шостакович

Артём Плотников:

8 сентября мы шли из нашей поликлиники на Каменноостровском.  Был вечер, над городом поднялось замечательной красоты облако. Оно было белое-белое, поднималось густыми, какими-то особенно «крепкими» клубами, как хорошо взбитые сливки. Оно росло, постепенно розовело в лучах заката и, наконец, приобрело гигантские, зловещие размеры. Впоследствии мы узнали: в один из первых же налетов немцы разбомбили Бадаевские продовольственные склады. Облако это было дымом горевшего масла. Немцы усиленно бомбили все продовольственные склады. Уже тогда они готовились к блокаде.В Ленинграде жгли архивы. По улицам летал пепел, горели книги: немцы разбомбили книжный склад Печатного Двора.  И этот пепел, как и белый дым, поднявшийся зловещим облаком над городом,  казались знамениями грядущих бедствий.

Александра Калинина:

Город между тем наполнялся людьми: в него бежали жители пригородов, бежали крестьяне. Ленинград был окружен кольцом из крестьянских телег. Их не пускали в Ленинград. Крестьяне стояли таборами со скотом, плачущими детьми, начинавшими мерзнуть в холодные ночи. Первое время к ним ездили из Ленинграда за молоком и мясом: скот резали. К концу 1941 года все эти крестьянские обозы вымерзли. Бежавшие из пригородов и других городов, те, кто не мог получать карточек, голодали. Беженцы жили вповалку на полу вокзалов и школ, они-то и вымерзали, умирали первыми. Помню одно такое переполненное людьми здание на Лиговке. Наверное, сейчас никто из работающих в нем не знает, сколько людей погибло здесь. Наконец, в первую очередь вымирали и те, которые подвергались «внутренней эвакуации» из южных районов города: они тоже были без вещей, без запасов. Глядя на них, становились ясными все ужасы эвакуации. 

Включить: Марк Бернес Тёмная ночь минус

Мальчики:

Уже в июле началась запись в добровольцы. Записались все мужчины. Их поочередно приглашали в директорский кабинет, и здесь Плоткин с секретарем парторганизации Перепеч «наседали». Впоследствии в Казани мы слышали об этих записях в добровольцы. Многие научные сотрудники бессмысленно погибли в Кировской добровольной дивизии, необученной и безоружной. А Плоткин, записывавший всех, добился своего освобождения по состоянию здоровья и зимой бежал из Ленинграда на самолете, зачислив за несколько часов до своего выезда в штат Института свою «хорошую знакомую» — преподавательницу английского языка и устроив ее также в свой самолет по броне Института. 

Самое страшное было постепенное увольнение сотрудников. По приказу Президиума по подсказке нашего директора — Лебедева-Полянского, жившего в Москве и совсем не представлявшего, что делается в Ленинграде, происходило «сокращение штатов»… Увольнение было равносильно смертному приговору: увольняемый лишался карточек, поступить на работу было нельзя… Вымерли все этнографы. Сильно пострадали библиотекари, умерло много математиков — молодых и талантливых. Но зоологи сохранились: многие умели охотиться.

Артём Плотников:

Заходил дядя Вася. Мы давали дяде Васе черные сухари. Он принес девочкам куклы, купленные им по дорогой цене. Куклы купить было можно, но еды — ни за какие деньги. Дядя Вася рассказывал нам, что он так голодал, что пошел к своему племяннику Шуре Кудрявцеву и стал перед ним на колени, прося его хоть немножко еды, Шура не дал, хотя у него были запасы. Впоследствии погиб и дядя Вася, и Шура Кудрявцев.

Александра Калинина:

Люди получали карточки на эвакуированных, на мобилизованных, на убитых и умерших от голода. Последних становилось все больше…. Беженцев без карточек было неисчислимое количество, но и людей с несколькими карточками было немало. Особенно много карточек оказывалось у дворников; дворники забирали карточки у умирающих, получали их на эвакуированных, подбирали вещи в опустевших квартирах и меняли их, пока еще можно было, на еду.

Артём: Помню как в регистратуре поликлиники на Большом проспекте Соня: лежало на полу несколько человек, подобранных на улице. Им ставили на руки и на ноги грелки. А между тем их попросту надо было накормить, но кормить было нечем. Артём: Я спросил: « что же с ними будет дальше?» Мне ответили: Соня: «Они умрут». — Артём: «Но разве нельзя отвезти их в больницу?» —Соня: «Не на чем, да и кормить их там все равно нечем. Кормить же их нужно много, так как у них сильная степень истощения». Артём:  В 1918–1920-х гг. Петроград голодал, но разве можно было сравнить тот голод с тем, который готовился наступить!

Артём: Помню — один был еще совсем молодой. Лицо у него был черное: лица голодающих сильно темнели. Санитарка мне объяснила, Соня: стаскивать трупы вниз надо, пока они еще теплые. Когда труп похолодеет, выползают вши. Артём: Город был заражен вшами: голодающим было не до «гигиены». То, что я увидел в поликлинике на Большом проспекте, — это были первые пароксизмы голода. Талоны на еду были на вес золота.

Выключить музыку

Александра Калинина:

Воспоминания Д.С.Лихачева о Пушкинском Доме в блокаду – одни из самых правдивых и безжалостных, без всяких прикрас. Им веришь, потому что этот человек жизнью доказал свое право на доверие, став образцом не только русского интеллигента, на которого равнялись и равняются, но и совестью нации. Его спокойный и несколько отстраненный рассказ усиливает  ужас, который пронизывает все воспоминания о блокаде. Отстраненность появилась гораздо позднее тех событий, многие из которых, самые ужасные, память  просто стерла. Продолжим рассказ Дмитрия Сергеевича:

Плотников Артем:

В академической столовой около Музея антропологии и этнографии кормили по специальным карточкам. Многие сотрудники карточек не получали и приходили… лизать тарелки. Денис: Лизал тарелки и милый старик, переводчик с французского и на французский Яков Максимович Каплан. Он официально нигде не работал, брал переводы в Издательстве, и карточки ему не давали. Первое время добился карточки в академическую столовую Василий Леонидович Комарович, но потом ему отказали (в октябре). Он уже опух от голода к тому времени. Артём: Помню, как он, получив отказ, подошел ко мне (я ел за столиком, где горела коптилка) и почти закричал на меня со страшным раздражением Александр Лазарев: «Дмитрий Сергеевич, дайте мне хлеба — я не дойду до дому!» Артём: Я дал свою порцию.

Включить: Марк Бернес Журавли минус

Фролова Евдокия:

Помню, как я старалась «отоварить» карточки. Карточки выдавали, но продуктов было мало, вот и приходилось стоять часами, днями под бомбежкой, чтобы получить продукты. Мы меняли вещи. Артём: нужно непременно менять и ничего не жалеть, Евдокия:  нам сказал В.Л.Комарович: Артём:  «Теперь хлеб как пряник».

В. Л. Комарович советовал менять прежде всего женские вещи. Артём: Голубое крепдешиновое платье Евдокия: я променяла на один килограмм хлеба. Это было плохо. Артём: серое платье Евдокия: променяла на килограмм 200 грамм дуранды. Это было лучше.

Дуранду мы томили, мололи в мясорубке, а потом пекли лепешки. Как мы варили суп? Получали 300 граммов мяса. Артём: Папа мелко нарезал это мясо, кости толкли в ступке и варили большую кастрюлю супа. Зима началась очень рано и была очень холодная

Евдокия: А что такое дурАнда? Артём: зайдите как-нибудь в фуражный магазин, где продают корм для скота. ДурАнда спасала ленинградцев в оба голода. Впрочем, мы ели не только дурАнду.

Ели столярный клей. Варили его, добавляли пахучих специй и делали студень.

Фролова Евдокия:

В клей клали сухие коренья и ели с уксусом и горчицей. Тогда можно было как-то проглотить. Еще мы ели кашу из манной крупы. Этой манной мы чистили детские шубки белого цвета. Крупа была с шерстинками от шубы, имела густо-серый цвет от грязи, но все были счастливы, что у нас оказалась такая крупа.

Плотников Артём:

…В Институте в это время я ел дрожжевой суп. Этого дрожжевого супа мы ждали более месяца. Слухи о нем подбадривали ленинградцев всю осень. Это было изобретение и в самом деле поддержавшее многих и многих. Делался он так: заставляли бродить массу воды с опилками. Получалась вонючая жидкость, но в ней были белки, спасительные для людей. Можно было съесть даже две тарелки этой вонючей жидкости. Две тарелки! Этой еды совсем не жалели.

Выключить музыку

Плотников Артём:

Голод оказался страшным испытанием.

Осенью— приходил Каллистов-историк античности.

Шутя спрашивал, не продадим ли мы «собачки», нет ли у нас знакомых, которые хотели бы передать собачек «в надежные руки». Каллистовы уже ели собак, солили их мясо впрок. К тому времени в городе не оставалось ни собак, ни кошек, ни голубей, ни воробьев. Павловские собаки в Физиологическом институте были тоже все съедены.

Включить: Минус Ленинградки

Евдокия: Сцены бывали ужасные. По улицам лежали трупы. Их никто не подбирал. Софья: Было очень много женщин, которые кормили своих детей, отнимая у себя необходимый им кусок хлеба. Ульяна: Некоторые голодающие буквально приползали к столовой, Александра: других втаскивали по лестнице на второй этаж, где помещалась столовая, так как они сами подняться уже не могли. Екатерина: Лица были у одних опухшие, налитые какой-то синеватой водой, бледные, Елизавета: у других — страшно худые и темные.

Евдокия: Голодающих не столько мучил голод, как холод — Все: холод, шедший откуда-то изнутри, непреодолимый, невероятно мучительный… Он пронизывал всего насквозь. Евдокия: Поэтому кутались как только могли. Софья: Женщины ходили в брюках своих умерших мужей, Ульяна: сыновей, Александра: братьев Екатерина: (мужчины умирали первыми), Елизавета: обвязывались платками поверх пальто.Евдокия: Еду женщины брали с собой — Софья: в столовых не ели. Ульяна: Несли ее детям Александра: или тем, кто уже не мог ходить. Екатерина: Через плечо на веревке вешали бидон Елизавета: и в этот бидон клали все: и первое, и второе. Софья: Ложки две каши, Ульяна: суп — одна вода. Александра: Считалось все же выгодным брать еду по продуктовым карточкам в столовой, Екатерина: так как «отоварить» их иным способом было почти невозможно. Евдокия: На углу Большого и Введенской помещалась спецшкола, военная, для молодежи. Софья: Учащиеся там голодали, Ульяна: как и всюду. Александра: И умирали. Екатерина: Наконец, школу решили распустить. Евдокия: И вот кто мог — уходил. Девочки уходят.  Некоторых вели под руки матери и сестры, шатались, путались в шинелях, висевших на них, как на вешалках, падали, их волокли.

Плотников Артём:

Развилось своеобразное блокадное воровство. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Евдокия: Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец. Вместе: Обычно семьи умирали не сразу. Александра: Пока в семье был хоть один, кто мог ходить и выкупать хлеб, остальные, лежавшие, были еще живы. Но достаточно было этому последнему перестать ходить или свалиться где-нибудь на улице, на лестнице (особенно тяжело было тем, кто жил на высоких этажах), Вместе:  как наступал конец всей семье.

Артём:  Художник Чупятов Евдокия: и его жена умерли от голода. Артём: До последнего, он рисовал, писал картины. Когда не хватило холста, он писал на фанере и на картоне. Александра: Нам передали два его наброска, написанные перед смертью: Артём: красноликий апокалипсический ангел, Александра: полный спокойного гнева на мерзость злых, Артём: и Спаситель — Александра: в его облике что-то от ленинградских большелобых дистрофиков. Лучшая его картина осталась у Аничковых: темный ленинградский двор колодцем, вниз уходят темные окна, ни единого огня в них нет; Артём: смерть там победила жизнь; Евдокия: хотя жизнь, возможно, и жива еще, но у нее нет силы зажечь коптилку. Александра: Над двором на фоне темного ночного неба — покров Богоматери. Богоматерь наклонила голову, с ужасом смотрит вниз, как бы видя все, что происходит в темных ленинградских квартирах, и распростерла ризы; на ризах — изображение древнерусского храма (может быть, это храм Покрова-на-Нерли — первый Покровский храм).
Надо, чтобы эта картина не пропала. Евдокия: Душа блокады в ней отражена больше, чем где бы то ни было.

Пауза!!!

Включить: Ургант Нина « Ведь мы же с тобой Ленинградки».

Плотников Артём:

Умер отец. Страшное продолжалось и потом. Как хоронить? Надо было отдать несколько буханок хлеба за могилу. Гробы не делали вообще, а могилами торговали. В промерзшей земле трудно было копать могилы для новых и новых трупов тысяч умиравших. И могильщики торговали могилами уже «использованными», хоронили в могиле, потом доставали и хоронили второго, потом третьего, четвертого и т. д., а первых выбрасывали в общую могилу. Так похоронили дядю Васю (брата моего отца),  весною мы не нашли и той ямы, в которой он на день или на два нашел себе «вечное успокоение». Отдать хлеб казалось нам страшным. Мы сделали так же, как и все. Так появлялись братские могилы.

Плотников Артём: Фролова начинает считать

Когда мы ходили по улице, то обычно выбирали ту сторону, которая была со стороны обстрела — западную, но во время обстрела не прятались. Ясно был слышен немецкий выстрел, а затем на счете 11 — разрыв. Когда я слышал разрыв, я всегда считал и, сосчитав до Фролова заканчивает считать и говорит: 11, Артём: молился за тех, кто погиб от разрыва

Фролова Евдокия:

Виктор Карамзин в статье «Кто сочтет... утверждает: Артём: «Умерло в блокаду 632 253 ленинградца». Фролова: Какая чушь! Сосчитать до одного человека! На основании каких документов и кто считал?
Александра: Вот уж воистину «Кто сочтет...» — Артём: кто сочтет провалившихся под лед, Евдокия: подобранных на улицах и сразу отвезенных в морги и траншеи кладбищ? Александра: Кто сочтет сбежавшихся в Ленинград жителей пригородов, Артём:  деревень Ленинградской области? Фролова: А сколько было искавших спасения из Псковской, Александра:  Новгородской областей? Артём:  А всех прочих — бежавших часто без документов  Евдокия: и погибавших без карточек в неотапливаемых помещениях, которые им были выделены, Александра:  — в школах, Артём: высших учебных заведениях, Евдокия: техникумах, Александра: кинотеатрах?
Всё: Зачем преуменьшать, и явно — в таких гигантских размерах.

Включить музыку: Шуман

Александра Калинина:

Бывает в нашей жизни минута, когда мы вспоминаем то, чего с нами никогда не было, вспоминаем то, что знаем только по рассказам родных, из книг и кинофильмов. Тогда мы мысленно переносимся на многие годы назад и чувствуем рядом дыхание своих родных и близких, которых видели только на старых фотографиях. В эту минуту мы думаем и о незнакомых людях, погибших, защищая наше Отечество, защищая нас.

Плотников Артём:

Самая длинная минута праздника. В ней не 60 секунд, в ней 900 страшных блокадных дней, в ней навсегда сотни тысяч героических защитников и мирных жителей Ленинграда.

Фролова Евдокия:

Она освящена огнём боёв и огнём салютов. Самая тихая минута праздника, самая грустная минута праздника, но самая гордая минута праздника.

Александра Калинина:

Всё меньше остаётся защитников Ленинграда, но живы дети блокады. Не было и, дай бог, никогда больше не будет на земле детей, которым придётся пережить то, что пережили эти дети.

Плотников:

Блокадники будут вспоминать родных и близких, которые покоятся в братских могилах Пискарёвского, Калинина: Серафимовского, Фролова: Богословского Плотников: и других кладбищ города. А в нас, вместе с нашими сердцами, пусть всегда стучит Вместе: Ленинградский метроном Артём:  и звук его будет слышен Вместе: всем последующим поколениям

Фролова:

Прошу всех встать и почтить память погибших во время Великой Отечественной войны минутой молчания.

Включить метроном!!!

 Александра Калинин: Были ли ленинградцы героями? Не только ими: они были  и мучениками...Плотников: Их героизм в великом стремлении сохранить  город,отстоять Родину любой ценой. Калинина: Среди них были и Ольга Берггольц и Анна Ахматова,,Дмитрий Шостакович и Юрий Левитан.

Евдокия: А мы, Вместе: наше поколение, Евдокия: должны сделать все, чтобы фашизм не возродился никогда и ужас блокады не испытал ни один город на земле!

После слов включить: «От героев былых времён».