«Мои любимые писатели»

 Мои любимые писатели.

Пока человечество живо, наверное, будет и жива тема отцов и детей. Но у моих литературных героев отцов нет, они отдали свою жизнь за будущее своих детей, погибли на войне. Я имею в виду рассказы «Материнское сердце» В.М. Шукшина и «Мать и дитя»  А.Ю. Генатулина. В обоих рассказах речь идет о сыновьях, которые попали в беду. И матери, забыв, что они являются представителями слабого пола, бросаются (именно бросаются, а не как-то иначе) своих детей вызволять из беды… Стало быть, в роли отцов выступают матери. 

 Шукшинский герой, Витька Борзенков, был еще грудным ребенком, когда на отца пришла похоронка. Похоронка пришла и на самого старшего брата, следующие два брата выжили, спаслись от голода в ФЗУ, и  теперь проживали в разных городах. Сестра умерла от истощения уже после войны. А Витьку мать выходила из последних сил – крепкий вырос, ладный собой, добрый…  Отслужил во флоте, работал в колхозе, жил с матерью. Вроде, все было хорошо, мать, наконец, стала жить по-людски. Теперь не надо было выкладываться на все сто, можно и передохнуть, женить младшенького и нянчить внуков. К этому все и шло. Витька решил завести семью, хотел жениться на Верке, красивой и работящей девушки из их села. Мать была очень довольна выбором сына…  Но нужны были деньги. И вот, Витька Борзенков поехал в районный городок продавать сало. Продал, выручил сто пятьдесят рублей. По этому поводу нужно было «смазать»… В винном ларьке пропустил стакан-другой красненького. А выпив, Витька становился дурак дураком (в отца пошел, тот не пропускал ни одной драки в деревне). Вышел из ларька, закурил, на душе у него было радостно, теперь можно и домой поехать…     К нему подошла молодая девушка, попросила прикурить, она была с похмелья. Витьке стало жалко девушку, он предложил ей опохмелиться, та согласилась. Согласилась сразу. Не мог знать Витька, простая душа, что за ним следили целый день, пока он продавал сало, пасли его, и, в конце концов, поймали. В общем, он хотел гульнуть перед женитьбой, а его напоили и ограбили…  Витька помнил, как пошли к Рите домой (ее звали Рита), а дальше – как отрезало. Кода оклемался, уже был вечер. Решил он и городским жителям устроить «бяку», и устроил. Возле ларька в автовокзале он устроил драку, обозвав троих городских подвыпивших парней суками. Те не стерпели. У Витьки при себе был флотский ремень, он намотал его на руку и пошел на троих. Одного сразу уложил , те позвали своих на помощь…    Объявился наряд милиции, они стали разнимать дерущихся, но Витька бляхой ремня попал одному из милиционеров. А бляха-то была не простая, с внутренней стороны, в изогнутость ее, был налит свинец. Витька понял, что совершил непоправимое, бросил ремень. Его отвезли в КПЗ.

На следующий день, утром, мать узнала, что сын попал в беду. Она сразу же поехала в город. Догадывалась, если сразу не вызволить сына, потом будет поздно. Еще она сразу догадалась, должно быть, сын выпил. Трезвый, он никогда никому плохого не сделает, а скорее наоборот. Вот она ходит от одного начальника к другому, пытается им втолковать, что сын не виноват, что он был поддатый, его обидели, деньги украли. А начальники разных рангов понимали мать, жалели ее даже, а вот помочь…   Нет, они не могут сына отпустить, ведь он ударил милиционера, а тот был при исполнении. Нельзя ему помочь, не получится. А мать не успокаивалась, искала защиту у следующего начальника, который выше рангом. И  она, в свою очередь, спрашивает, а есть ли начальники выше. Мать понимает, что местные начальники за своего обиделись. А вот которые краевые, помогут, они разберутся. Когда мать добивается свидания с сыном, она и ему говорит, что в крае им помогут. Шукшин хоть и открыто не говорит, но дает понять, что мать своим словам верит, ей кажется, что правда на их стороне. То же самое пытается внушить и сыну. Успокаивает его, как может.

Автор очень тонко дает психологию матери, она рассуждает как обычная деревенская жительница. Ведь в деревне  всегда со всеми можно договориться. Задобрить. На худой конец, попросить прощения. Люди поймут, все мы «человеки». Так и хочется верить матери, что она вызволит сына из беды. Читатель своим здравым умом понимает, нельзя простить Витьке его проступок. По сути, он ведь сам виноват в том, что случилось. Но как это матери объяснить? По большому счету, Витька совершил не только проступок, а преступление. Но мать этого не понимает. И мы ее за ее непонимание не осуждаем, а даже как-то сочувствуем ей, хотим помочь. Хотя знаем, что нельзя помочь Витьке Борзенкову. А мать собирается в краевые организации. И, самое главное, верит, что добрые люди ей помогут…

У А. Генатулина в рассказе «Материнское сердце» сын не имеет даже имени. Вернее, автор не называет его имени своим читателям. Этим самым он показывает свое отношение к своему герою. А вот мать его Генатулин не только называет, а дает ей развернутую характеристику. Сафия, или как ее называют в деревне Мужик Сафия, самая обычная деревенская жительница из глухой башкирской деревни. В ее биографии всего несколько строк: родилась, выросла, заневестилась, вышла замуж, много раз родила, но дети умирали, началась война, мужа призвали, она осталась одна и работала, работала, работала…   Она умела и любила работать. Но во время войны, когда всю колхозную работу тянули женщины и дети (ведь мужики были на фронте), приходилось очень туго. Где  самая тяжелая работа, Сафия  там. И справлялась. Вот чем объясняется приставка ее имени Мужик. Тот, который дал ей такое прозвище, не хотел ее обидеть, а хотел показать свое уважение. Уважение за ее сноровку, за ее безотказность, за ее человечность…    И, как бы в награду,  за все ее мытарства, с фронта вернулся ее муж, дядя Газиз. Пусть раненый, но ведь вернулся, вернулся живой. Хоть его и одолевали туберкулезные бациллы, хоть деревня и голодала, дядя Газиз и Сафия, после четырехлетней разлуки, как бы снова сделавшись молодоженами, зачали еще одного ребенка. Родился мальчик, родился здоровым, крепким. А дяде Газизу становилось все хуже и хуже. Он кашлял и выхаркивал свои легкие. Фронтовика направили в Уфу, на лечение. А сын рос, несмотря на тяжелое время, рос он и развивался нормально, не болел. Дядя Газиз из госпиталя написал, что хотел бы увидеть сына, он понимал, наверное, что дни его сочтены. Написать он написал, но даже и предположить не мог, что его жена соберется и приедет в Уфу с сыном. В письме он просто к слову написал, что соскучился. Ведь он понимал, для того чтобы приехать в Уфу, нужны деньги, время…   И плюс ко всему, его жена Сафия никогда раньше не ездила за пределы своего района. Ее потолок поездок – это райцентр. И там она была всего несколько раз. Но он, видать, плохо знал свою жену.  Сафия, как только получила письмо, сразу же стала собираться в дорогу. Об этом узнало все село. Все отговаривали ее, чтоб она никуда  не ездила, говорили, что она в большом городе потеряется, не найдет своего мужа. К тому же она не знала русского языка. А это уже очень сильный, весомый аргумент против, но не для Сафии. Она решила поехать.  Соседи, сами прошедшие по военным дорогам пол-Европы, говорили ей, мол, ничего не бойся, везде есть добрые люди,  помогут.  В итоге, так и вышло. Вот Сафия при помощи раненого солдата башкира села в поезд в городе Миассе. В вагоне ей понравилось: сухо, светло, тепло, почти как дома, а может даже лучше. Мальчик не плачет, освобожденный от пеленок, он радостно сучит ручками, ножками, гукает. Соседи по вагону смотрят на ребенка и радуются, что с ними едет вот такой маленький человечек, а мать за сына испытывает даже гордость. Ведь это ее сын, они едут к папе, в госпиталь, в Уфу. Сафия, кажется, и собой гордится, ведь дошла до Миасса, каких бы трудов ей это не стоило, села в поезд. А говорили, не сможешь, потеряешься. Ничего подобного! Поезд тронулся, ее качнуло, стало как-то страшновато, но потом она привыкла, даже стала смотреть в окно, весело стучали колеса, и она понимала, что  с каждым стуком колес она ближе к своему мужу, встрече с ним. А пассажиры снуют туда-сюда, не задерживаются, у каждого свои заботы, дела. Только одна по-городскому одетая женщина остановилась возле нее, заговорила с Сафией, заговорила по-татарски. Она все восхищалась ребенком Сафии, попросила разрешения взять его в руки, целовала, тискала…    А потом попросила разрешения у Сафии взять ребенка в соседний вагон, якобы показать мужу. И Сафия, как и шукшинский Витька Борзенков, простая душа, разрешила. Ей казалось, что она делает доброе дело: хотят городские жители понянчиться с ее сыном – пожалуйста! А то, что они городские, она поняла сразу: по манере говорить, по одежде. Да мало ли…    Еще она поняла, что у этих людей нет, наверное, своих детей. Как это знакомо ей, Сафие, потерявшей до войны не одного ребенка. Ничего не подозревая, Сафия своими руками вручила своего сына к незнакомой женщине и занялась своими делами. Сходила в туалет, расчесала свои волосы и испытывала тихую радость оттого, что все у нее получилось. По правде говоря, ведь сама она тоже не совсем верила в успех своей поездки. А зря, оказывается, беспокоилась. Часов у нее никогда не было, и поэтому она не знала, сколько времени прошло, как та женщина увела ее ребенка, но она все еще особо не беспокоилась. Кому нужен чужой ребенок? Вернут, куда денутся. Но женщины не было. Забеспокоились и соседи. И Сафия пошла в соседний вагон, как она думала, вернуть своего сына. Но не сына, не той женщины в соседнем вагоне не оказалось, не было их и в следующих вагонах.  Уже сильно забеспокоившаяся Сафия увидела сына и женщину лишь через семь или восемь вагонов, рядом сидел представительный мужчина  в военном кителе без погон. И самое непонятное для Сафии было то, что ее кровный ребенок сосал грудь той женщины, будто та была ему родной матерью. 

Тут нельзя не восхищаться мастерством автора. Генатулин в начале рассказа говорит о том, что у Сафии вообще не могло быть сына. Нет, он родился, родился от законного мужа, но сына могло и не быть. Его могли забрать, или украсть вот эти люди, которые потеряли своего ребенка. Их горе тоже можно понять, но то, что они обманом хотели завладеть сыном Сафии – это подлость, это удар ниже пояса. А как они «боролись» за этого ребенка! Женщина сразу перешла строго на русский язык, прекрасно понимая, что деревенская баба в свою защиту ничего сказать не сможет. А как она ловко вытащила свою грудь перед милиционерами и выдавила молоко, опять тонко рассчитав, что деревенская баба не осмелится то же самое проделать перед чужими людьми.  Генатулин точно рисует атмосферу вагона, когда пришла Сафия и вцепилась в пеленку своего ребенка. Все пассажиры, включая проводницу, утверждали, что пара села в вагон вместе с ребенком. Хотя Сафия и не понимала русского языка, но она догадывалась об этом. В силу этого, когда эти двое вернулись в вагон из отделения милиции, проводница прямо перед носом Сафии закрыла вагонные двери. Все! На улице ночь, осень, дождь… Муж с женой успокоились, дело было сделано, ребенок остался с ними! Но каково же было их удивление, когда поезд остоновился и в вагон вошла Сафия, насквозь мокрая, но полная отчаянности и решимости: «Отдай моего ребенка!»

Сын вырос, отслужил, но в деревне не остался,  уехал за длинным рублем в чужие края. Сначала он появлялся в деревне через каждые два-три года. Перекладывал из одного кармана брюк в другой пачки денег, угощал деревенских мужиков сигаретами с фильтром, гонял мать в магазин  за водкой.  И в каждый свой приезд говорил, что изба у матери обветшала, надо новую поставить, или купить другой дом. Но это все осталось только в словах. Как-то приезжал даже со своей семьей, женой и двумя сыновьями. Мать любила внуков, но те ее не понимали, не знали башкирского языка. А бабушка не знала русского, и ей казалось, если она будет говорить громко,  внуки ее поймут. В результате старший из внуков чуть не выбил ей глаз из игрушечного пистолета, который стрелял резиновыми пульками. На вопрос, зачем он это сделал, ответил: «А что она на меня кричит?»

У Сафии были самые простые мечты.  … Вот сын отслужит, устроится в родном колхозе на работу, женится. А она будет нянчить своих внуков. Это все, к чему она стремилась, о чем она метала. Но не суждено было сбыться даже этим самым примитивным ее мечтам. Сын уехал, изредка навещал мать, потом совсем пропал. В итоге его мать похоронили чужие люди. Мать, которая дожила свой век в избе, которую еще до войны построил ее муж, дядя Газиз, так и не дождалась своего сына. А что было бы, если бы  тогда, когда хотели у нее отнять сына, она бы сдалась…  Ведь потом она много раз видела сны, что она не успела схватиться за поручни вагона, сорвалась, отстала от поезда… Просыпалась в поту, вскакивала, и только после того как убеждалась, что сын спит в своей кроватке, успокаивалась. Если бы он остался с этими чужими людьми, ходил бы в другую школу, жил бы в городе Челябинске (ведь та пара была именно из этого города), вряд ли он вырос другим, путевым человеком, личностью. Ни один факт из его жизни не говорит нам об этом.

Попробуем провести параллель между рассказами и сегодняшним днем. Количество детских домов растет с каждым годом. И это в мирное время. В детских домах в большинстве случаев проживают дети, у которых живы и отцы, и матери. Как правило, эти родители лишены родительских прав. Сегодня трудно найти матерей, подобных матери Витьки Борзенкова и Мужика Сафии. По большому счету, сегодня и голода нет, разве ты сам уж не последний лодырь. Но есть другие пороки, которые оказываются дороже родных детей. Их не так уж и много, однако, они охватили всю огромную нашу страну. Это - алкоголизм и наркомания. 

Вопрос отцов и детей в русской литературе освещается с завидным постоянством. Вряд ли эту тему впервые затронул И. Тургенев в своем романе «Отцы и дети». Эту же самую тему мы видим  и у А. Пушкина в повести «Капитанская дочка»  (Гринев – Савельич), в повести Н. Гоголя «Тарас Бульба» (Тарас – Андрий)… Этот список можно продолжить. Актуальность данной темы объясняется самой жизнью. Годы идут, меняется общество, меняются жизненные устои, и то, что вчера было нормой жизни, сегодня вызывает если не смех, то уж улыбку точно. Однако, какое бы время не протекало вокруг, для матерей дети всегда остаются детьми. И каждая мать, ведущий нормальный образ жизни, всегда придет на помощь своему ребенку. Мать постарается помочь своему ребенку даже тогда, когда тот совершает проступок, а то и преступление.

«Материнское сердце, оно – мудрое, но там, где замаячила беда родному дитю, мать не способна воспринимать посторонний разум, и логика тут не причем» [2; с. 168] – пишет В. Шукшин.

«Она любила, продолжала любить сына, даже когда он не оправдал надежд, когда бросил ее, даже письма не писал, даже когда в свои редкие приезды бродил по деревне пьяный и когда исчезал совсем, пропив ее пенсионные деньги. Она любила его до последнего вздоха и ждала, сидя у окна» [1; с. 216] – вторит ему А. Генатулин.

Очень проста истина жизни, сколько бы не прожил на этом свете человек, для матери он всегда остается ребенком. А если ребенок попал в беду, значит, мама, бросив все дела, бросается на выручку…