Коровёнкова Мария Георгиевна - участник Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.

КОРОВЁНКОВА МАРИЯ ГЕОРГИЕВНА

Рассказ ветерана

Во время войны я работала в Пензе на станции. Когда наши войска перешли в наступление, потребовалась непрерывная железнодорожная связь тыла с передовой, чтобы обеспечивать фронт боеприпасами и продовольствием. Тогда-то и были сформированы железнодорожные войска.

        В марте 1944 г. Из Куйбышева отправился эшелон с железнодорожниками, в одном из вагонов находилась я, тогда ещё Шеламонова Маша.

        Трудности начались с самого начала, когда нам выдали форму. Нам были положены сапоги. Ну, их и выдали. О том, что нужно размер подбирать, никто и не думал. Мне достались сапоги 43 размера. А у меня до сих пор тридцать третий. В нашей части много молоденьких девочек было. Никто с роду сапоги не носил. Никто понятия не имел, как портянки наматывать. Ну и начались мозоли, нарывы. Все ходят, хромают. А у меня две ноги в один сапог помещаются. Командир заметил, что я сапоги при каждом шаге теряю. Где-то что-то поискал, и мне выдали ботиночки по размеру. Я в этих ботинках ходила в любую погоду: и в снег, и в дождь. Н а дежурство идёшь по мокрой дороге. Приходишь, ноги мокрые, а сушить негде. Пока работаешь, сами высохнут. Потом по той же дороге возвращаешься в казарму, и опять сушить негде. Может, поэтому ноги сейчас так болят. Самое первое и самое страшное воспоминание – это постоянные бомбёжки. Когда паровоз подаёт сигнал и по вагонам слышится команда: «Тревога! Всем в укрытие!». А какое укрытие в чистом поле? Падали просто на землю, в грязь, в снег, как придётся. По правилам между людьми должно быть не менее двух метров, да кто их мерил. Падаешь, прижимаешься к земле и только слышишь голос командира: «Голову не поднимать!». И вой, и грохот. На Западной Украине на одной из станций поставили наш эшелон между двух составов: один с боеприпасами, другой, наливной, с горючим. А немец прилетал на эту станцию бомбить как по расписанию, два раза в день. Командир эшелона пошёл к дежурному и потребовал, чтобы нас вывезли за семафор, но тот отказался, сказал, что паровозов нет. Так командир под пистолетом заставил его вывезти нас. Только мы выехали за семафор, как начался налёт. Такого страшного налёта я ещё не видела. Снаряды рвутся, цистерны с горючим полыхают. Что бы было, если бы мы остались на месте? Наши войска брали один город за другим. И вслед за передовой в город входили железнодорожные войска. Ведь передовую надо было обеспечивать и боеприпасами, и продовольствием. Так мы прошли Западную Украину, Польшу. На Западной Украине попали в окружение. 20 дней провели в лесу без еды и почти без воды. Ни одного родника рядом. Нашли какое-то болотце, брали воду оттуда, процеживали через несколько слоёв марли. В Ровно познакомились с девочками-зенитчицами. Они нам так обрадовались. Обнимали, целовали. А после очередного налёта ни одной из этих девочек не осталось в живых.

Так, вслед за передовыми частями мы оказались в Германии. В мае 1945 года мы работали в городе Загане, в 25 км от Берлина.

8 мая я дежурила ночью, оформляла документы на отправление составов. Вдруг началась стрельба. Что случилось? Немцы прорвались? Стреляли со всех сторон. Собираю документы, а у самой руки-ноги трясутся. Вдруг заходит помощник коменданта и кричит: «Машенька, к чёрту документы! Война кончилась!». Я даже не поняла сначала. А он говорит: «Ну что ты смотришь? Война-то кончилась!». Я побежала к дежурному по станции. Кричу: «Дежурный, миленький, война кончилась! Мы теперь к маме поедем!».

Утром нам дали увольнительные, и мы пошли в город. Город наполовину был разрушен. На окнах уцелевших домов были вывешены белые флаги. А на улице очень много народу. Немцев. Мы, честно говоря, смотрели на них с опасением. А они бросались к нам, к солдатам и кричали: «Советы гут! Сталин гут! Гитлер капут!». Чуть ли не целовали нас. Радовались, смеялись. Война-то, она всем надоела.

В Загане я встретилась со своим родным братом Василием Шеламоновым. Их артиллерийская часть стояла неподалёку. Как он меня разыскал, я и не знаю. Но встреча была очень радостной.

Война закончилась. Но мы ещё долго находились в Германии. Теперь надо было отправлять эшелоны назад, в Советский Союз.

С нами работали немцы, местные жители. Однажды нам привезли обед: щи и кашу. Кормили нас хорошо, сытно. Но нашёлся «шутник», который в наш обед насыпал много красного перца. Мы уже хотели вылить этот обед. Вдруг немец, который с нами работал, бросился к нам, за руки хватает, чуть ли не целует их. Кричит: «Найн, найн! Фрау, киндер!». Переводчик объяснил, что дома у него голодные дети и жена, и что он просит отдать этот обед ему. До сих пор помню его глаза: в них и мольба, и страх, что откажут или, чего доброго, с работы выгонят. Нашли какие-то ёмкости. Наливаем ему, а сами плачем от жалости. То, что не поместилось, он тут же при нас выпил. Чего добивались фашисты? Не только чужих, но и свой народ сделали несчастным.

Потом мы работали в городе Оппельн. В этом городке был концлагерь. Нас разместили в казармах немцев, которые этот лагерь охраняли. Из окон была видна труба крематория. Местные жители говорили, что она дымила круглые сутки. Представляете, сколько народу было загублено? Вы это только в книгах читали, а мы на самом деле видели мешки с отрезанными волосами, горы одежды, аккуратно рассортированной на три части: мужская, женская, детская. Вспомнить страшно.

Наступили мирные дни, но люди продолжали гибнуть. Оставались ещё фанатики, которые убивали советских солдат. Но больше всего гибло от мин, которых было очень много. Сапёры расчищали дорожки, и мы ходили только по этим узким тропинкам, помня о том, что чуть шагнёшь в сторону, можешь погибнуть.

Работы было очень много. Солдатам, провоевавшим четыре года, не терпелось попасть домой. Станция была забита составами. Здесь и раненые, и оборудование, и орудия.

Однажды долго не могли отправить эшелон с ранеными. И в нашу контору ворвались контуженные. Они всё громили, переворачивали мебель. Разбросали все документы. Я от страха не могла даже встать из-за стола. Как я уцелела? Они перевернули всё, кроме моего стола. Потом прибежал комендант и начальник их поезда. С трудом их утихомирили. До сих пор помню их лица.

Осенью нас сменили поляки. И в октябре 1945 года мы поехали домой. Сейчас я всё это вспоминаю и думаю, какой же ужас мы пережили. Когда мы шли через Украину, видели разрушенные города и деревни. В некоторых населённых пунктах даже повешенные ещё не были сняты. Кому была нужна эта война, эти жертвы, разрушения?

Какие вы счастливые, что вам не довелось этого испытать. Как хорошо было бы, если бы это никогда не повторилось.

КОРОВЁНКОВА МАРИЯ ГЕОРГИЕВНА

Рассказ ветерана

Родилась 9.06.1925, с. Проказна Пензенской области                                                                                                                         Первый Украинский фронт                                                                                      

 Военно-эксплуатационный отдел (ВЭО-35)                                                                    

п/п 63275 «г»  

         С начала войны я работала на станции Пенза-4. В 1944г. на станцию прислали списки людей, которых должны были отправить на фронт. В этих списках оказалась фамилия женщины, у которой был маленький ребенок. Конечно, ее вычеркнули из списка и стали думать, кем заменить. Я сказала, что я пойду. Меня отговаривали, но я была комсомолкой, мне было 18 лет, об опасности я не думала, считала, что защита Родины – это мой долг.

Наш эшелон формировался в Куйбышеве. С трудностями столкнулась уже в первые дни. Нам, как военнослужащим, выдали сапоги. Самые маленькие были 41-го размера. А у меня до сих пор 33-ий. На каком-то складе мне и еще двум девушкам подобрали подходящие ботиночки, и я в них так и проходила до демобилизации в октябре 1945 и в снег, и в дождь.                                              1 апреля 1944 г. наш эшелон отправился на запад. Мы прибыли на Украину. В г. Ровно познакомились с зенитчицами. Молодые девчонки, совсем как мы. Веселые, озорные. Встретили нас как родных. А ночью был налет. Утром мы увидели своих новых знакомых уже под брезентом. Ни одна не уцелела. Так мы столкнулись со смертью.                                                                                    

В одном из населенных пунктов Западной Украины (не помню его названия) на деревьях, на столбах висели люди. Наши мужчины их снимали. Местные жители сказали, что это работа бандеровцев.

С Западной Украины мы прибыли в Польшу. И здесь мы вплотную встретились с войной. Бомбежки, обстрелы.  Идет эшелон ночью, вдруг непрерывный гудок паровоза. Немецкие самолеты. Выскакиваешь из вагона – и в поле. Самый первый раз я спряталась под вагоном. Но комендант поезда заметил и вытолкал меня оттуда.                                                                          

Лежишь на голой земле, а кругом свист и взрывы. И только голос командира: «Головы не поднимать!»                                                                                                  

В Польше началась наша работа. Она заключалась в следующем. Наши войска освобождали крупный железнодорожный узел, и тут же следом появлялись мы. Ведь основные грузы  на передовую доставлялись по железной дороге. Мы отвечали за своевременную доставку. Я отвечала за доставку горючего и боеприпасов.  Эти грузы пропускались в первую очередь. А работать приходилось под бомбежками и обстрелами. Ведь станция – стратегически важный объект, а передовая находилась совсем рядом.                                                                                                                        

В мае 1945 года мы находились в Германии, в населенном пункте под названием Заган, километрах в 30-ти от Берлина. Жили в казармах, расположенных в лесу. Недалеко от нашего жилья был концлагерь. Мы, конечно, пошли посмотреть. Эту картину помню до сих пор. Длинные бараки, внутри нары, накрытые соломой. И в центре крематорий. За крематорием целая гора одежды. Вы  об этом читали и фильмы смотрели. Но одно дело читать, и совсем другое видеть это воочию и знать, что несколько недель назад на этой соломе лежали люди, и печь крематория дымилась. Страшно.                                                                                                                          

В ночь с 8 на 9 я дежурила в ночную смену. Вдруг приходит комендант и говорит: «Машенька, к черту документы! Война кончилась!» Я побежала к дежурному по станции. Кричу: «Дежурный, миленький! Война кончилась! Мы теперь к маме поедем!» Он мне не поверил. А тут стрельба началась. Наши мужчины выскочили с оружием. Думали, немцы прорвались. А потом был праздник. В буквальном смысле «со слезами на глазах». Взрослые мужчины плакали, не стесняясь.                                                                              

Утром мы пошли в город. Во всех уцелевших домах немцы выбросили белые флаги. На улицах полно народу. Немцы, так же, как и мы, радовались, пели, обнимались. Никто не называл русских захватчиками, оккупантами. Кричали: «Сталин гут! Гитлер капут!». Праздник был общим. Война надоела всем.                                                                                                                              

Однажды я отдыхала после ночного дежурства. Вдруг кричат: «Шеламонова, тебя какой-то офицер спрашивает!» Выхожу и глазам своим не верю. Стоит мой родной брат. Оказывается, младшая сестра написала ему письмо и указала номер моей полевой почты. По этому адресу он и разыскал меня. Их артиллерийская часть была расположена совсем рядом. Он свозил меня в свою часть, познакомил с товарищами. Они все удивлялись: надо же – брат сестру в Германии нашел.                                                                                        

Война закончилась, но нас домой не отпустили. Если раньше мы отправляли составы на запад, то теперь основное направление было на восток. Солдаты возвращались домой. И работать стало намного трудней. Всем хотелось быстрее попасть домой, а составов не хватало. Однажды долго не могли отправить санитарный поезд. И на станцию пришли контуженые бойцы. Не пришли, а ворвались с угрозами. Все разбежались, а я от страха осталась сидеть за столом. Они все перевернули в конторе, мебель разбили, бумаги раскидали. Не тронули только стол, за которым я сидела. Видимо, бог спас. Домой нас отправили только в октябре.      

                                                        25 марта 2015 года