Работа посвящена сравнительному анализу двух произведений писателей («Живые мощи» И.С.Тургенева и «Последняя охота» Ю.М.Нагибина) и цикла «охотничьих» рассказов. Выявляются схожие приемы создания и раскрытия образов главных героев. Рассматривается родство тематики и проблематики, общие принципы создания художественного мира произведений. Доказывается факт нагибинского следования традициям классика XIX века.
Вложение | Размер |
---|---|
tvorchestvo_soedinyayushchee_veka.docx | 50.5 КБ |
Всероссийский конкурс
юношеских исследовательских работ им. В.И. Вернадского
Секция «Литература»
«Творчество, соединяющее века: «Живые мощи»
И.С. Тургенева и «Последняя охота» Ю.М. Нагибина»
Выполнила:
Макина Дарья ,
учащаяся 8 класса
ГБОУ СОШ № 4 г.о.Чапаевск
Научный руководитель:
Гвоздева Оксана Александровна,
учитель русского языка и
литературы
Самара, 2019
Содержание
2 4 4 4 5 9 12 12 12 16 17 |
Введение
Глава I Художественный мир произведений
1.1. Общие черты в «охотничьих» рассказах
1.2. Состояние между жизнью и смертью
1.3. Размышления о смысле жизни
1.4. Схожесть мира героев
Глава II Отличие в мировосприятии писателей
2.1. Слияние с природой
2.2. Трактовки проблемы принятия смерти
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Над циклом рассказов «Записки охотника» И.С. Тургенев работал на протяжении почти всего творческого пути. Уезжая за границу в 1847 году, Тургенев принес в журнал «Современник» небольшой рассказ «Хорь и Калиныч», который был опубликован по предложению И.И. Панаева с подзаголовком «Из записок охотника». Окончательное содержание цикла утвердилось в 1874 году, когда в них вошли еще три рассказа, в том числе «Живые мощи», опубликованные сначала в этом же году в книге «Складчина» - литературном сборнике, «составленном из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской области»[5,10].
В творчестве Ю.М. Нагибина в 1950-е годы появляются произведения, имеющие много общего на уровне осваиваемого писателем материала: жизнь людей в Мещере и окрестностях Плещеева озера, охотничий быт, взаимоотношения человека и природы. Не объединенные автором в цикл, эти рассказы тем не менее отсылают нас к «Запискам охотника» И.С. Тургенева благодаря сходству как жанровой формы, так и жанрового содержания.
Особый интерес представляют рассказы «Живые мощи» (1874) Тургенева и «Последняя охота» (1957) Нагибина. При сопоставлении именно этих произведений становится очевидным тот факт, что писатели, эстетически осваивая действительность, руководствуются общими художественными принципами.
В одной из своих работ Н.Л. Лейдерман справедливо замечает, что «...законы, которые характеризуют общие принципы эстетического освоения действительности в искусстве, ее пересоздания в художественный феномен, в то же время являются законами, объясняющими возникновение художественного феномена, его развитие, взаимодействие с другими художественными явлениями и с действительностью»[5,10].
Таким образом, сходство рассказов «Живые мощи» Тургенева и «Последняя охота» Нагибина может быть объяснено не столько генетическим родством, сколько типологической преемственностью. В отличие от других «охотничьих» рассказов писателей, сходство «Живых мощей» и «Последней охоты» значительней: угадываются параллели на уровне отдельных образов, деталей, событийной структуры.
В работе мы попытались рассмотреть литературную параллель Тургенев – Нагибин.
В качестве объекта для наблюдения и исследования были привлечены тексты рассказов «Живые мощи» И.С. Тургенева и «Последняя охота» Ю.М. Нагибина. Предмет исследования – жанровые традиции «охотничьего» рассказа.
Цель исследования: сравнительный анализ двух произведений писателей из цикла «охотничьих» рассказов.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
Методы исследования: анализ, сопоставление, обобщение.
Практическая ценность работы состоит в том, что материалы работы, результаты и выводы можно использовать на элективных занятиях по литературе, подготовке к выполнению задания сопоставительного характера по литературе.
Степень разработанности проблемы. В ходе работы столкнулись с серьезными трудностями: сравнительный анализ рассказов «Живые мощи» и «Последняя охота» не входил в исследовательское поле литературоведов как самостоятельный предмет исследования и не получал достаточного освещения. Это и определяет актуальность нашего исследования. Мы обращались к статьям журнала «Литература в школе», посвященным анализу творчества, соединяющего века, пособию для учащихся 10-11 классов «Современная русская литература» под редакцией Б.А. Ланина.
Гипотезу исследования составляет предположение о том, что Ю.М. Нагибин следует традициям классика XIX века.
Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы. Во введении обосновывается актуальность темы, определяется предмет исследования, формулируются цель, задачи, отмечается практическая значимость работы.
Глава I посвящена анализу общих черт «охотничьих» рассказов, выявлению общих приемов
Во главе II приводятся результаты анкетирования, предпринимается попытка сопоставления трактовок перехода от жизни к смерти Ю.М. Нагибиным и И.С. Тургеневым.
В заключении подводятся основные выводы и результаты исследования.
Глава I
И.С. Тургенев и Ю.М. Нагибин в своих рассказах исследуют состояние и поведение человека, оказавшегося на пороге смерти. При этом общей в двух произведениях оказывается не только тематика и проблематика (план содержания), но и жанровая форма (план выражения), проявившаяся в наследовании жанровой традиции «охотничьего» рассказа. Нагибин, как и Тургенев, продолжает в своем творчестве традицию художественного изображения охоты. Это обусловило появление общих черт в их «охотничьих» произведениях:
1. рассказ нередко лишь косвенно связан с темой охоты;
2. присутствует элемент духовного сближения человека с природой;
3. писатель ищет проявления универсального и общечеловеческого в частном на первый взгляд, «охотничьем», этнографическом.
1.2. Обратимся к началу каждого из рассказов. В «Живых мощах» Тургенева знакомство с главной героиней начинается со слов: «Я приблизился — и остолбенел от удивления. Передо мною лежало живое человеческое существо, но что это было такое? Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая...»[7,161] Рассказ Нагибина «Последняя охота» открывается словами: « Дедок, ты живой? – сказал Анатолий Иванович. – А мы-то думали на поминках погулять» [2,62]. И в том и в другом рассказе завязка сюжета содержит в себе интригу: живым оказывается тот, кого уже считали мертвым. Но если герой-рассказчик Тургенева искренне удивляется тому, что Лукерья живая, то Анатолий Иванович – герой Нагибина – задает вопрос с шуточной интонацией.
Главные герои Тургенева и Нагибина находятся в состоянии между жизнью и смертью, что отражается уже на уровне заглавий. Название «Живые мощи» основано на приеме оксюморона. Благодаря первой лексеме в нем преобладает жизнеутверждающий пафос, пронизывающий и все произведение. Вторая лексема указывает на присутствие христианского подтекста в произведении, что обусловливает особую трактовку темы жизни и смерти у Тургенева.
Название нагибинского рассказа более нейтрально, но также содержит идею перехода: последняя охота – то единственное, что отделяет Дедка от смерти. Естественное течение жизни, состоящей из повторяющихся действий (в данном случае - охоты), еще не нарушено, но заглавием писатель подсказывает, что в центре внимания – начало процесса расставания человека с миром. Название нагибинского рассказа отчасти тоже многозначно: слово «охота» воспринимается и как синоним слова «желание». Воплощая в заглавии рассказов идею перехода, Тургенев и Нагибин тем не менее наполняют его принципиально разными смыслами.
1.3. Герои рассказов «Живые мощи» и «Последняя охота» - Лукерья и Дедок – сталкиваются с проблемой поиска смысла жизни на пороге смерти. Но если внутренние противоречия тургеневской героини остаются за рамками повествования, то внутренний конфликт нагибинского Дедка становится стержнем произведения. Герои Тургенева и Нагибина – люди совершенно разных возрастов: Лукерья еще совсем молода (28-29 лет), но больна неизлечимой болезнью; Дедок – старик. Но при этом при создании образов героев писатели используют схожие портретные характеристики, наполняют мир героев схожими деталями и повествуют о схожих действиях и состояниях своих персонажей:
Лукерья | Дедок | |
Портрет | «Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать — только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются на лоб жидкие пряди желтых волос. У подбородка, на складке одеяла, движутся, медленно перебирая пальцами, как палочками, две крошечных руки тоже бронзового цвета. Я вглядываюсь попристальнее: лицо не только не безобразное, даже красивое, — но страшное, необычайное»[7, 163] | «Серое, будто пеплом обдутое, лицо Дедка с белыми губами под щетинкой редких, взъерошенных усов, с впалыми, всосанными, мягко обросшими сединой щеками»[2,63] |
Внимание писателей обращено на лица героев, детально прорисованные, тогда как на других особенностях внешности авторы не акцентируют внимание читателя. При всей внешней немощи Лукерья и Дедок испытывают сильнейшие чувства, что проявляется в портретной детали: «спустя мгновение они (глаза) заблистали в полутьме...Слеза их смочила» [7,163] (о Лукерье) и «слезы растекались струйками по излучинам его морщин, он не пытался унять их, отереть...» [2,64] (о Дедке).
Герои Тургенева и Нагибина осознают, что стоят на пороге смерти. Это подталкивает их к размышлениям о смысле жизни. В этом состоянии и Лукерью и Дедка посещают сны и видения, приоткрывающие тайну их внутреннего мира:
Размышления о смысле жизни | «Да и на что я стану господу Богу наскучать? О чем я его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал он мне крест - значит, меня он любит. Так нам велено это понимать» [7,164] | «На глазах Дедка столько раз обновлялась умершая жизнь природы, что он никогда не думал о смерти как о конце. Чувство: я исчезну без следа, меня не будет — было чуждо его душе. Он не то чтобы верил, а допускал, что умерший человек возрождается в каком-либо животном, а то, в свою очередь, в более мелкой твари, и так до тех пор, пока дело не сведется к незримо мелкому существу, которое уже останется навсегда. Он и сам не мог бы сказать, откуда взялась у него такая странная мысль, но она нравилась ему, казалась убедительной, и он не хотел с ней расставаться»[2,64] |
Сны | «Глядь — по самым верхушкам колосьев катит ко мне скорехонько — только не Вася, а сам Христос! И почему я узнала, что это Христос, сказать не могу, — таким его не пишут, — а только он! Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, — только пояс золотой, — и ручку мне протягивает. «Не бойся, говорит, невеста моя разубранная, ступай за мною; ты у меня в царстве небесном хороводы водить будешь и песни играть райские»[7,164] «Почудилось мне, будто я в самой этой плетушке лежу и приходят ко мне мои покойные родители — батюшка да матушка — и кланяются мне низко, а сами ничего не говорят. И спрашиваю я их: зачем вы, батюшка и матушка, мне кланяетесь? А затем, говорят, что так как ты на сем свете много мучишься, то не одну ты свою душеньку облегчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь» [7,165] «Сижу я этак будто на большой дороге под ракитой и идти мне куда-то далеко-далеко на богомолье. И проходят мимо меня все странники; идут они тихо, словно нехотя, все в одну сторону; лица у всех унылые и друг на дружку все очень похожи. И вижу я: вьется, мечется между ними одна женщина, целой головой выше других, и платье на ней особенное, словно не наше, не русское. И лицо тоже особенное, постное лицо, строгое. И будто все другие от нее сторонятся; а она вдруг верть — да прямо ко мне. Остановилась и смотрит; а глаза у ней, как у сокола, желтые, большие и светлые-пресветлые. И спрашиваю я ее: «Кто ты?» А она мне говорит: «Я смерть твоя»[7,165] | «...его удивило, почему в предутреннюю, самую темную пору, когда ночь словно расходует до конца весь запас тьмы, перед тем как начать отступление, на борт челнока, такой же черный, как ночь, и все же видимый слабым мерцающим контуром, присел его погибший сын. Дедок долго смотрел на него, затем спросил одними губами: «Зачем ты тут?...» Сын не отвечал, молча и упрямо маячил он перед глазами отца, словно хотел напомнить о чем-то, но Дедок не хотел его понимать, сейчас он был живой с живыми и отвергал то, что нес с собой этот пришелец. [2,65] |
Сны Лукерьи показывают, насколько тесно в ней переплетено христианское миропонимание с народными верованиями: в одном из снов к ней приходит Христос, чтобы забрать ее в Царство Небесное, в другом посещают родители и благодарят за то, что она их «грехи побеждает», в третьем она встречается со смертью в образе женщины, которую просит поскорее забрать ее.
Лукерья постоянно думает, даже во сне о других, о будущей неземной жизни, о Боге, тем самым отвлекаясь от своего недуга. Боль других, грехи ближних, Лукерья, как святая, берет на себя, преодолевая свои страдания и укрепляясь в терпении духовно. Дедку же является его погибший сын. На уровне этой сюжетной детали проявляется различие мировоззренческих установок двух героев: Лукерья приняла жизнь такой, какая она есть, и смиренно ждет смерти, а Дедок еще не до конца осознал свою роль в жизни и не смирился с приближающейся смертью, он борется за жизнь.
1.4. Мир Лукерьи и мир Дедка также во многом схожи. Некогда кипящая вокруг них жизнь замедляется, окружающие люди постепенно их покидают. Герои оказываются практически в полном одиночестве с той только разницей, что Лукерью отрывает от всего привычного мира болезнь, а Дедка – старость:
Окружение | «А добрые люди здесь есть тоже. Меня не оставляют. Да и ходьбы за мной немного. Есть-то почитай что не ем ничего, а вода - вод она в кружке-то: всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки-то я сама дотянуться могу: одна рука у меня еще действовать может. Ну, девочка тут есть, сиротка; нет, нет - да и наведается, спасибо ей. Сейчас тут была... Вы ее не встретили? Хорошенькая такая, беленькая» [7,166] «Девушки крестьянские зайдут, погуторят; странница забредет, станет про Иерусалим рассказывать, про Киев, про святые города. Да мне и не страшно одной быть. Даже лучше, ей-ей!..»[7,163] | «При виде знакомых лиц, при виде шеста с привязанным к нему дохлым ястребом, при виде стога болотного сена, обреченного на то, чтобы быть обобранным сегодня для охотничьих нужд, Дедком овладели растроганность и легкомыслие. Опять он среди своих»[2,64] «Дедок бродил от группы к группе, с умилением прислушиваясь к разговорам охотников. Никогда он не думал, что эти люди так нужны и дороги ему. Казалось прежде, что иных он недолюбливает, иных осуждает. Но все они были частицей того, едва не утраченного Дедком мира, в котором так сладко и радостно жить. И без любого из них жизнь была бы чем-то беднее»[2,64] |
Окружение героини Тургенева составляют лишь добрые люди, помогающие ей в самом необходимом, да одна девочка, которую Лукерья учит петь песни. У Дедка есть жена, но она «не захотела его понять», есть друзья по охоте, за которых он цепляется как за последнюю ниточку, связывающую его с привычным ему миром, однако и среди них герой не решает свой внутренний конфликт, не может ответить на вопрос: «...зачем было все то, что было, если сейчас эта печь, эта смертельная слабость и равнодушие ко всему на свете?» [2,66]
Тургенев в конце своего рассказа показывает, что и Лукерью окружали люди, ее не понимающие: «Богом убитая, - так заключил десятский, - стало быть, за грехи; но мы в это дело не входим. А чтобы, например, осуждать ее – нет, мы ее не осуждаем. Пущай ее!» [7,167]
Все выше сказанное позволяет сделать следующие выводы:
Глава II
2.1. Вместо людей мир Лукерьи и Дедка наполняются совершенно новым содержанием: в центре всего оказывается природа. Но если Лукерья приняла свою судьбу такой, какая она есть, героиня живет внутри природы, и природа щедро одаривает ее («Вот раз ночью... уж и до заря недалеко... а мне не спится: соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать» [7,162]. «Курочка-наседочка зайдет с цыплятами крошек поклевать; а то воробей залетит или бабочка - мне очень приятно. В позапрошлом году так даже ласточки вон там в углу гнездо себе свили и детей вывели. Уж как же оно было занятно!» [7,163].«Однако хоть и темно, а все слушать есть что: сверчок затрещит али мышь где скрестись станет» [7,163]), то для Дедка, все еще противящегося своей судьбе, природа выступает врагом («...ветер, словно только того и ждавший, ударил в густоту веток, погнав Дедка назад...мелкая вода захлестывала челнок, грозя затопить его...»[2,64]).
Когда же внутри нагибинского героя происходит окончательный разлом и он смиряется со своей оторванностью от мира людей, природа становится ему помощником («легкая волна приподняла чирка и поднесла его к корме, почти в самую руку старика» [2,65]). Природа приносит частичку себя в жертву Дедку («и Дедок почувствовал острую, до слез, нежность и щемящую благодарность маленькому, быстрому, как молния, летуну, отдавшему свою жизнь, чтобы продлилась затихающая жизнь старого охотника» [2,65]), что помогает ему найти ответ на самый важный вопрос, волнующий его на пороге смерти.
Он начинает во всей полноте ощущать себя частичкой огромного природного мира, обретает гармонию как во внешнем мире («земля укачивала его»), так и внутри себя («он не чувствовал ни боли, ни страдания, даже валившая с ног слабость перестала быть чем-то чужим, враждебным, мешающим, стала им самим»[2,66]). И Дедок наконец-то находит ответ на свой вопрос: «все, что было, было лишь для того, чтобы он прошел этот последний путь», путь соединения с природой.
Мы видим, что Лукерья и Дедок приходят к смирению, слиянию с природой, однако если Тургенев объясняет это глубоким религиозным чувством героини, то Нагибин – повышенной на пороге смерти чуткостью и чувствительностью своего героя.
2.2. Рассказы «Живые мощи» и «Последняя охота», будучи каждый художественным фактом своего времени, отражают мировоззренческие установки героев разных эпох. При всем сходстве между этими произведениями проблема перехода от жизни к смерти трактуется по-разному:
Лукерья:
Жизнь
полная парализованность, смирение со своей судьбой
(«сперва очень томно было, а потом привыкла, обтерлась – ничего,
иным ещё хуже бывает»)
достигает умиротворения
(«потому я так себя приучила: не думать, а пуще того – не вспоминать»)
получает новое знание, недоступное обычным людям
(«Только одна я – живая! И чудится мне, будто меня осенило…Придёт, словно как тучка, прольется, свежо так, хорошо станет, а что такое было – не поймёшь!» )
Во сне или в видении является Христос и умершие родители, слышит звон колоколов «С неба»
Смерть = воссоединение с Богом
В рассказе Тургенева переход от жизни к смерти – это воссоединение с Богом. Духовную силу и волю Лукерьи укрепляет истинная вера в Бога. Она знает и до конца чувствует, что Он любит ее, что ее ожидает новая, вечная жизнь («рассказывали, что в самый день кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви считают пять верст с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила, что звон шел не от церкви, а «сверху». Вероятно, она не посмела сказать: «с неба»[7,166]).
Дедок:
Жизнь
«без охоты расклеился»
в видениях стали приходить умершие дети
на охоте чувствует воссоединение с природой
(«Разная жизнь шла в темноте, и Дедок чувствовал свою скудеющую жизнь, своё дыхание рядом с дыханием мира»)
чувствует физическую слабость, хочет стать частью природы
(«Дедок ничего не имел против того, чтобы заново зажить в шкуре молодой, крепкой ондатры»)
завидует зайцу
(«Дедок позавидовал зайцу: хорошо тому на четырех подпорках»)
Смерть = растворение в природе
В рассказе Нагибина формой перехода является растворение в природе («земля то подымалась перед ним вверх со всеми деревьями, избами, с ярко-рыжим кустом рябины, с синей полоской реки, то стремительно ухала вниз, кружа, дурманя голову, земля укачивала его, как в детстве укачивала зыбка, а Дедок все шел и шел к своей недостижимой цели» [2,64] ).
Тургенева и Нагибина роднит воплощенная в их произведениях мысль о том, что смерть – это не конец, а движение в бесконечность, но разница в трактовке проблемы принятия смерти отражает существенное отличие в мировосприятии двух писателей.
Важно отметить, что при всех различиях в трактовке проблемы перехода от жизни к смерти писатели используют схожие приемы создания и раскрытия образов главных героев.
Родство тематики и проблематики, общие элементы жанровой формы «охотничьего» рассказа обусловливает появление схожих принципов создания художественного мира произведений в целом. Все это доказывает факт типологической связи рассказов «Живые мощи» и «Последняя охота».
Выше сказанное позволяет сделать следующие выводы:
Заключение
При сопоставление рассказов И.С. Тургенева «Живые мощи» и Ю.М. Нагибина «Последняя охота» становится очевидным тот факт, что писатели, эстетически осваивая действительность, руководствуются общими художественными принципами.
Сходство рассказов «Живые мощи» Тургенева и «Последняя охота» Нагибина может быть объяснено не столько генетическим родством, сколько типологической преемственностью. В отличие от других «охотничьих» рассказов писателей, сходство «Живых мощей» и «Последней охоты» значительней: угадываются параллели на уровне отдельных образов, деталей, событийной структуры.
Тургенев и Нагибин исследуют состояние и поведение человека, оказавшегося на пороге смерти. Тургенева и Нагибина роднит воплощенная в их произведениях мысль о том, что смерть- это не конец, а движение в бесконечность. При этом общим в двух произведениях оказывается не только план содержания, но и план выражения, проявившийся в наследовании жанровой традиции «охотничьего» рассказа.
Разница в трактовке проблемы принятия смерти отражает существенное отличие в мировосприятии двух писателей. Рассказы «Живые мощи» и «Последняя охота» отражают вариативность в осмыслении писателями одних и тех же проблем и подчеркивают неистощимое богатство русской литературы. Творчество Тургенева и Нагибина, соединяющее века, не исчерпывает, а, напротив, усиливает философское звучание тем и проблем, затронутых в рассказах, а также подтверждает наличие гибкой, но в то же время тесной связи «охотничьего» рассказа с явлениями социальной и духовной жизни народа.
Список использованной литературы
Если хочется пить...
Одна беседа. Лев Кассиль
Сказки пластилинового ослика
Лиса-охотница
Два Мороза