Нора Аргунова. Щенята

У нас несчастье! Нашу Дельфу сбила машина!
Дельфа бежала, говорят, изо всех сил, а машина догнала и ударила сзади. Не понимаю, шофер что, не видел собаку? Белую собаку, днём? Не мог же он нарочно - охотничью собаку, такую красавицу, сеттера! Да и вообще таких людей на свете нет, чтобы догоняли и сбивали собак!
Сгоряча Дельфа вбежала в сад и легла, а подняться больше не может. И позу не меняет: как свернулась, так и лежит.
Мама привела ветеринара. Я спряталась, чтобы не смотреть. Ветеринар определил, что у Дельфы перелом тазовой кости. Пусть лежит, трогать ее нельзя.
Я сижу возле нее на корточках, и меня ужас берет при виде ее красных глаз. Только глазами она и двигает. Блюдце с молоком так и стоит, Дельфа не ест, не пьет. Уж я-то знаю, какие у нее сейчас боли, я себе ломала руку. Как у нее мозжит внутри и все разрывается от боли. А она молчит. Вот как надо терпеть...
- Папа, а если дождь?
Папа смотрит на небо. Он охотник, он знает приметы.
- Не будет дождя, - отвечает он.
- А если будет?
Теперь он смотрит мне в глаза, и я проглатываю слезы. Когда я плачу, он перестает меня уважать.
- Пойдет дождь - раскинем над Дельфой палатку. Но ей лучше на солнце, скорее выздоровеет.
- А у нее срастется?
- Конечно, срастется. Еще пойду с ней на охоту, увидишь. И тебя возьму.
Я не отрываюсь от Дельфы. Когда я поправляю волосы или вытаскиваю изо рта травинку, она косится на мою руку своими воспаленными глазами, и двигаются ее желтые брови. Она боится, что я до нее дотронусь.
- Пойдем, ты только беспокоишь ее. Мама звала обедать, ты слышала?
- Сейчас.
- Вставай, пойдем.
- Сейчас. Ты иди, я сейчас.
Папа уходит. Нос у Дельфы высох и стал серым. Наверное, у нее температура. А вот тут вот, сбоку, под такой гладкой, блестящей на солнце шерстью - какая тут сейчас невыносимая боль!
Приходит мама. Она садится рядом на траву. Посидела, помолчала и говорит:
- Все-таки ей хочется быть одной. Когда очень плохо, хочется быть одному, верно?
Я говорю:
- Когда я болею, то мне - нет. Мне лучше, если со мной посидят.
- А взрослым лучше, когда покой. Дельфа ведь взрослая.
Мама встает.
- Ты можешь ей помочь? - спрашивает она.
Я поднимаю голову:
- Как помочь?
И замечаю, какое у мамы бледное, расстроенное лицо.
- Тебе кажется, ты ей сейчас помогаешь? - спрашивает мама.
Я молчу.
- Тогда зачем же ты тут сидишь? Мы идем к террасе. Мы идем между кустами черной смородины. Мама впереди, я за ней, я оглядываюсь - и вижу Рекса! Рекс протаскивает через щель в заборе свое толстое брюхо!
- Мама! Рекс!
Она успевает схватить меня за руку.
Этот трехмесячный дурень Рекс всегда с ходу бросается на Дельфу. Этому дураку только бы повозиться.
- Пусти! - кричу я.
Мама не сводит глаз со щенка.
- Тише, - шепчет она, - он поймет...
- Он сейчас кинется! - говорю я и заливаюсь слезами, дергаю руку, потом гляжу, изумленная...
Щенок бежит, болтаются длинные уши, вот заметил Дельфу, поскакал неуклюжим галопом. Он приближается к ней со спины, даже ее больных глаз ему не видно. Подлетел. Она только скосила зрачки, и он с ходу, как, бывало, бросался на нее, плюхнулся на землю и ползет к ней.
Издали, весь вытянувшись в струнку, высовывая длинный красный язык, он пытается лизнуть ее в морду. Она смотрит мимо. Он опрокидывается перед ней животом кверху, вскакивает и подпрыгивает, виляет, лежа на боку. И даже до сих пор, спустя многие годы, я вижу на солнечной траве ярко-рыжего щенка и молодое просиявшее мамино лицо...