КПСС: ОТ СОЦИАЛИЗМА К РЕСТАВРАЦИИ КАПИТАЛИЗМА I

КПСС: от социализма к реставрации капитализма I

Советский общественный строй с позиций официального марксистского обществоведения долгое время представлялся как переходный к более высокой ступени развития – коммунизму. Поэтому его социально-экономическая природа считалась двойственной, что было связано с его переходным характером: симбиоз «зримых ростков коммунизма» и «пережитков капитализма». К первым относили общенародную собственность на средства производства, планомерность общественного развития, коллективизм и т.п., а к «родимым пятнам старого общества» — классовую структуру, существенные различия между городом и деревней, умственным и физическим трудом, личное приусадебное хозяйство, товарно-денежные отношения, рынок и т.п. В таком случае совершенствование социализма понималось бы как естественное преодоление пережитков по мере накопления общекоммунистических черт. Что и было записано в новой редакции Программы партии, утвержденной на XXVII съезде КПСС в 1986 г.: социализм как «действительное движение общества к коммунизму» предполагает «все более полное раскрытие и использование его возможностей и преимуществ, укрепление присущих ему общекоммунистических начал».

Однако такие подходы не отражали истинный замысел инициаторов перестройки. Дело в том, что содержанием начатых новым партийно-государственным руководством во главе с М.С.Горбачевым экономических преобразований стали как раз всемерное поощрение товарного производства, выведение предприятий на рынок, латентная приватизация государственной собственности, фактическая легализация частного предпринимательства. Поэтому идея «родимых пятен» капитализма, с которыми нужно вести непримиримую борьбу, была отброшена. Борьба с капитализмом была забыта еще до горбачевской перестройки. Вот что писал его будущий соратник Г.Шахназаров в 1984 г. в 22-ом издании школьного учебника по обществоведению: «Ныне, когда понятие «капиталистическое окружение» сдано в исторический архив, когда мировая социалистическая система оказывает все большее воздействие на ход международных событий, когда трудом советских людей создана мощная экономика и несокрушимая оборона, у нас есть все основания считать победу социализма в СССР окончательной. <…> Даже враги социализма вынуждены признать, что как с точки зрения внутренних условий, так и с точки зрения международных позиций Советского государства социалистический строй в нашей стране незыблем».

В партийном обществоведении различия между двумя социальными системами стали активно затушевываться. Тот же Г.Шахназаров доказывал, что «специфика социального устройства имеет не большее значение, чем та, которая проистекает из различия уровней экономического развития или политических режимов». Коренные различия между антагонистическими общественно-экономическими формациями отчасти отбрасывались совершенно, отчасти назывались «фундаментальными», «неустранимыми», сугубо «техническими» и «управленческими», как например, рыночный механизм. А потому доказывалось, что социализм должен перенять их от капитализма. Выступая на Московском автомобильном заводе имени Лихачева 22 июня 1989 г., член горбачевского Политбюро А.Н.Яковлев особо остановился на проблеме рынка. «Зачем он нужен, чем ценен? Рынок — экономическая «технология»… Рынок и основа демократии… Функция рынка и управленческая. Функция социалистического рынка и идеологическая. Человек и коллектив, выходя на рынок, реализуют свою свободу выбора… Рынок и надежное средство против монополизма…». Про эксплуатацию труда – ни слова!

Выдвигая лозунг «Больше социализма!», идеологи перестройки, с одной стороны, стремились отделиться от коммунистической перспективы как общества бестоварного. С другой стороны, произошел отказ от представления, что на собственной основе – на базе только общественной собственности – социализм дальше развиваться не может. Ведь цель перестройки – легализация предпринимательства и предпринимательской деятельности – никак не вписывалась в эту перспективу. Отказ от основного противоречия социализма между «зримыми ростками коммунизма» и «пережитками капитализма» побуждал искать таковые в самой системе социализма. Отсюда призывы «освободиться от сложившихся представлений о социализме», «уяснить для себя, что, собственно, есть социализм», «вычленить критерии социалистичности».

В итоге в партии возобладали позиции доказывающие, что настоящий социализм предполагает не одну и даже не две основы. И когда речь заходила о социалистических и несоциалистических формах, на первый план выводилась не борьба их между собой, а единство сторон.Идеологически это должно было оправдать «постепенное воссоздание как всего уничтоженного спектра социальных групп, страт, классов, наций и иных общностей, так и соответствующей им культуры социальных взаимоотношений». То есть, фактически говорилось о необходимости возрождения класса частных собственников — буржуазии. Причем различные интересы всех составляющих общество классов и слоев должны были найти адекватное отражение в политике. Некоторые обществоведы, как, например, О.Шкаратан, пытались даже сформулировать «закон возрастающего разнообразия деятельности людей и социальной структуры общества», согласно которому социальная структура социалистического общества будто «становится более сложной, чем у капиталистического общества».

В годы перестройки произошел отказ от официальной установки, кочевавшей до этого из одного партийного документа в другой, о всевозрастающей социальной однородности советского народа. Она действительно не соответствовала реальным масштабам имущественной дифференциации общества. Эти деформации распределительных отношений накапливались годами, одновременно деформируя социально-классовую структуру общества и стимулируя (пока в скрытой форме) углубление социального неравенства. Скрытые, подспудные процессывозвратного классообразования в теневом (по сути частнокапиталистическом) секторе советской экономики усиливали элементы переходности, давшие мощный всплеск буржуазности и началу нового классового противостояния в обществе.

В недрах общественной системы шел активный процесс накопления частных капиталов, в полной мере подтверждая тезис о противоборстве внутри системы «зримых ростков» нового и «пережитков капитализма». По оценкам НИЭИ, при Госплане СССР оборот теневой экономики в середине 80-х гг. достиг 60-80 млрд руб. В «перестроечной» печати приводились различные оценки масштабов теневой экономики: от 5 до 550 млрд руб. По официальным данным, оборот «теневых» капиталов оценивался в 1989 г. – 68,6 млрд руб., в 1990 г. – 98,8 млрд руб. В программе перехода к рыночной экономике «500 дней» содержалась информация о масштабах, а главное, об источниках «теневого» накопления капитала. Доходы от теневой экономики по всем источникам, по которым у составителей программы имелись оценки, составили 66 – 146 млрд руб. По одним данным, в сфере теневого капитала было задействовано 15 млн чел., по другим – 30 млн.

«Теневую» (т.е. частнокапиталистическую) экономику подстегнула реализация одного из первых перестроечных законов – закона о государственном предприятии 1987 г., реальным результатом которого стало право госпредприятий устанавливать свободные цены на свою продукцию. Это вызвало мощный всплеск группового эгоизма. Предприятия, получившие свободу от плановых регуляторов, пошли по пути повышения заработной платы за счет ценового нагнетания прибыли. Следствием этих процессов стал подрыв финансовой системы; рост заработной платы перестал подчиняться государственным планам. Так, в 1990 г. производительность труда упала на 3% при росте денежных доходов населения на 17%.

Трудовой коллектив предприятия, который, будучи ориентированным на извлечение максимальной прибыли, стремился к снятию нормативного регулирования фонда оплаты труда без соответствия уровню производительности труда, вел себя как групповой капиталист. Впрочем, эти тенденции не были в то время чем-то совершенно новым. Они отражали многолетние попытки советского руководства изменить положение и роль трудовых коллективов в структуре общества и во всей системе производственных отношений, несмотря на возможные расхождения с основополагающими постулатами классиков марксизма-ленинизма. «Коммунизм требует и предполагает наибольшую централизацию крупного производства во всей стране… Отнять право у всероссийского центра подчинить себе все предприятия данной отрасли во всех концах страны… было бы областническим анархо-синдикализмом, а не коммунизмом», — предупреждал В.И.Ленин.

Поскольку трудовые коллективы уже реально работали на прибыль, это неизбежно приводило к их экономическому обособлению, превращало их в изолированные единицы, стремящиеся, прежде всего, обеспечить собственную выгоду, зачастую в ущерб единым народнохозяйственным планам. «Трудовые коллективы, — писал один из авторов радикальной экономической реформы в правительстве Н.И.Рыжкова, академик Л.И.Абалкин, — «просили предоставить максимум свободы, с тем чтобы можно было сократить излишнюю численность работников, особенно управленческого персонала, изменить технологию, свободно маневрировать ресурсами, продавать продукцию, произведенную сверх государственных заказов, по свободно складывающимся на рынке ценам», то есть вести себя по-капиталистически». Уже после распада СССР Л.И.Абалкин был вынужден признать, что «коллектив предприятия в принципе не способен быть выразителем общенародных интересов» в рыночной экономике.

В годы перестройки было фактически ликвидировано централизованное планирование и распределение, провозглашено «равноправие форм собственности», было легализовано предпринимательство. Основными вехами на этом пути стали Закон СССР «Об индивидуальной трудовой деятельности граждан в СССР» (1987), Закон СССР «О кооперации в СССР» (1988), Постановление СМ СССР № 790 «О мерах по созданию и развитию малых предприятий» (1990), Закон СССР «О предприятиях и предпринимательской деятельности» (1990), Закон СССР «Об общих началах предпринимательства граждан СССР» (1991). Ко времени распада СССР в стране уже действовало более 80 тыс. новых хозяйственных структур, включая 1200 акционированных предприятий. А в конце 1992 г. в России насчитывалось уже около 1 млн «новых экономических структур», в которых было занято 16 млн человек, что составляло 22 % от всей рабочей силы. Была создана новая банковская система. Некоторые министерства и крупные предприятия получили иной статус. Но в целом промышленность была еще недоступна для частного бизнеса. Очевидно, дальнейшее проникновение капитала и изменение социально-экономического базиса находились в прямой зависимости от политических и идеологических процессов, разворачивавшихся на советском пространстве.

Формой легализованного мелкого частного предпринимательства и первоначальной формой открытого накопления капитала в годы перестройки стали центры научно-технического творчества молодежи и кооперативное движение. Они стали первыми в стране легальными организационными формами, которые воспроизвели классические отношения между трудом и капиталом, что сразу противопоставило их основной массе трудящихся, работавших на государственных предприятиях. А также они положили начало обогащению двух групп будущих бизнесменов — руководителей государственных предприятий и руководителей самих ЦНТТМ. В кооперативах могла под прикрытием закона легализовываться неформальная среда через механизм обналичивания безналичных денег. Так легально начинался процесс первоначального накопления частного капитала.

«Разрешение на занятие коммерцией в этот период считалось привилегией, доступной лишь немногим, — пишет по этому поводу социолог О.Крыштановская, — …номенклатуре позволяется делать то, что другим запрещается, и извлекать из этого прибыль. Главной привилегией конца 1980-х годов стало разрешение на обогащение».

К весне 1990 г. размеры «комсомольской экономики», которая постепенно отрывалась от комсомольских берегов и уходила в автономное плавание, были такими: 4 тыс. хозяйственных формирований различных типов при комитетах всех уровней, в том числе Молодежный коммерческий банк, внешнеэкономическое объединение «ЮНЕКС», акционерное общество «Развитие» по производству современных игр для детей, межрегиональные коммерческие объединения «Молодежная мода» и т. п. В стране действовало около 600 центров НТТМ, а также более 17 тыс. молодежных, студенческих и ученических кооперативов, созданных под покровительством комсомола и объединявших около 1 млн человек.

Роль этого короткого периода в формировании бизнес-элиты, да и в последующем реформировании России, трудно переоценить. Во-первых, в результате превращения безналичных рублей предприятий в наличные деньги граждан образовался так называемый рублевый навес — огромная неотоваренная масса наличных денег, которая способствовала раскрутке гиперинфляционной спирали. Структуры «комсомольской экономики» стали называться «локомотивом инфляции». Во-вторых, был проведен успешный эксперимент по внедрению в жизнь «управляемого рынка». В-третьих, по словам социолога О.Крыштановской, начал формироваться «класс уполномоченных», который вскоре превратился в бизнес-элиту.

Очевидно, что безудержная предпринимательская активность комсомольцев способствовала дискредитации не только комсомола, но и партии, допустившей разрастание «частнособственнических инстинктов» у членов организации, являвшейся ее потенциальным резервом. Озабоченность втягиванием политической организации в хозяйственную и предпринимательскую деятельность выражал в выступлении перед делегатами XXI съезда ВЛКСМ в апреле 1990 г. генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев. Вместе с тем партийным руководством не отрицалась полезность новых молодежных структур, которые предлагалось всячески поддерживать. Таким образом, предпринимательская деятельность молодого поколения приветствовалась, главное, чтобы она не довлела над главными функциями комсомола, который, по мысли реформаторов, все-таки должен был оставаться политической организацией наряду с КПСС.

Но такое отношение «старших товарищей» к «комсомольской экономике» было встречено в кругах комсомольских функционеров с нескрываемым разочарованием. В специальной резолюции «О налогообложении», принятой XXI съездом ВЛКСМ в апреле 1990 г., комсомольцы с горечью констатировали: «В последнее время в правительстве СССР, в его финансовых органах нет понимания значимости и условий функционирования предприятий молодежных общественных организаций, нет заинтересованности в их развитии. Это нашло отражение в последних решениях Совета министров СССР и Министерства финансов СССР, а также в проекте Закона СССР «О налогах с государственных, арендных, кооперативных, общественных и иных объединений и организаций», в которых не было предусмотрено сохранение льгот по налогам для предприятий комсомола и других общественных организаций. Принятие Закона в предлагаемой редакции приведет к свертыванию деятельности свыше 4 тысяч предприятий молодежных общественных организаций, прекращению финансирования целого ряда социальных программ, лишит работы более 200 тысяч работников молодежных предприятий ВЛКСМ, а в итоге подорвет веру юношей и девушек в реальность перестройки. Пора понять правительству и Министерству финансов СССР, что взимание последних средств со всех без разбора, начиная от приспособившихся к системе гигантов-монополистов, заканчивая молодежными центрами, приведет, возможно, к незначительной штопке дефицита бюджета, но на долгие годы отбросит экономику назад, отобьет всякую охоту заниматься ею у кого бы то ни было».

Весьма противоречиво развивалась и кооперация. Несмотря на различия в данных официальной статистики о количестве действующих кооперативов, можно проследить тенденцию их резкого увеличения – примерно с 14 тыс. в январе 1988 г. до 193 — 210 тыс. в январе 1990 г. По данным Госкомстата СССР, в 1989 г. среднемесячная оплата труда работавших в кооперативах достигала 500 руб. Среднемесячный заработок работающих в московских кооперативах в нач.90-х гг. составлял 700 руб. За одну и ту же работу рабочие в кооперативах нередко получали доходы в 4-5 раз превышающие те, что зарабатывали рабочие той же профессии и квалификации на госпредприятии.

Нарастающий социальный конфликт интересов не прошел незамеченным. «Мы дали кооперативам возможность самостоятельно устанавливать цены и создали кооперативную систему, не облагаемую налогом, – анализировал ситуацию академик А.Аганбегян. – Кооперативы подняли цены, они не платят налогов, в них выросла зарплата. А рядом с ними расположены государственные предприятия, которые производят такую же продукцию, но на них действуют официальные государственные цены, а всю прибыль забирает себе казна. Сложились неравные условия, и это вызывает у людей недовольство. Поэтому правительство ввело налоги на кооперативы, чем обидело их, поскольку они уже привыкли не платить налогов. Теперь они пытаются взять свое на цене, а это задевает массу людей».

По сути это означало открытое проявление классовых различий и противоположности социальных интересов, что требовало от партийного руководства четкой политической линии в отношении каждой из сторон. Однако это означало бы возвращение к классовому подходу в идеологии и политике. Вместо этого горбачевское реформаторское крыло предпочло не замечать классовую подоплеку растущих социальных противоречий. В 1988 г., в самый разгар кооперативного движения, помощник М.С.Горбачева Г.Шахназаров вопреки реальным фактам, свидетельствующим о нарастании имущественного неравенства между трудовыми коллективами, объявил одинаковыми «сохозяевами-сопроизводителями» коллективы государственных предприятий, кооперативы и лиц, занятых индивидуальной трудовой деятельностью, объединив их в некую «общенародную ассоциацию». И это в то время, когда в печати уже развернулись дискуссии об отношении к кооперативам.

Показательным примером может служить спор – честные или нет высокие доходы кооператоров – между журналисткой А.Боссарт и министром финансов СССР Б.Гостевым. «Кто он, кооператор: спекулянт или мастер? Кулак или хозяин?» – задалась вопросом журналистка. Министр предложил ей поехать на завод имени Лихачева и поинтересоваться мнением рабочих. Вот как она описывает эту встречу.

«Через двадцать минут мы были на ЗИЛе. Министр предупредил: «Учтите, рабочие будут выступать резко». Он оказался прав.

— Раньше в газетах все время мелькали статьи о спекуляции, а теперь их совсем не видно. Как вы считаете, Борис Иванович, это не потому ли, что все спекулянты пошли в кооперативы? — спросили в автосборке. — В большой степени, конечно, и поэтому,— согласился Гостев. И тут прорвало.

– Жулики! Залезли в карман к рабочим! Если они такие головастые, пусть придут к нам и наладят производство! Посмотрим, как они будут здесь заколачивать по тыще!

— Одним словом, «кооперация — это узаконенная спекуляция, — именно так выразился один механик. — Содрать с этих захребетников, и побольше!

Министр выразительно посмотрел на меня и как бы возразил:

— А вот журналисты переживают, что тогда кооперативы закроются.

— И очень хорошо! Нечего плодить спекулянтов.

— Но ведь чем меньше их будет, тем больше они будут ломить цены, без конкуренции-то… — возразила на этот раз я.

— Вот именно, — неожиданно согласились со мной. — Эта публика всегда сумеет нагреть руки. Даже, извините за выражение, на сортирах!

К выражениям претензий нет. Я ожидала более сильных. В отличие от министра финансов я считаю, что забота о своем кармане — одна из наиболее естественных забот человека. И антипатия рабочих ЗИЛа, которые, в самом деле, больше трехсот целковых выколотить со своего конвейера не могут, хоть тресни, — их антипатия к «богатым» кооператорам тоже естественна. Если за модные «варёнки» молодому человеку приходится отдавать ползарплаты — тут, знаете ли, не до оздоровляющей роли кооперации».

И далее министр говорит: «В обществе образуется прослойка богатеев, что приведет к социальному расслоению и вызовет необратимые последствия. Я не поручусь, что рабочие не выйдут на улицы… Классовое чутье пролетариев?»

Децентрализация управления государственным сектором экономики и инициирование создания новых хозяйственных структур различных форм собственности создавали предпосылки для многоукладности, которой соответствует противоречивая социальная структура, порождающая новые классы и социальные группы. Это объективно выводило на первый план вопрос об их взаимоотношениях, формировании их особых социальных интересов, институционализации этих интересов в системе политического представительства и власти. Создание «условий для свободного соревнования социалистических производителей» неминуемо вело к противопоставлению их групповых интересов и интересов общества и государства. Еще Ленин предупреждал, что условия хозрасчета «неминуемо порождают известную противоположность интересов между рабочей массой и директорами, управляющими госпредприятий или ведомствами, коим они принадлежат».

Передача единой госсобственности в собственность предприятий, административно-территориальных единиц, общественных организаций, попадающих в распоряжение того или иного управленческого аппарата, неизбежно деформировала ее общественный характер. Так, по данным профессора В.Байкова, в 1986 г. 33% рабочих, согласно опросам, считали себя хозяевами производства, в 1988 г. – 14%, в 1989 – менее 10%. Тем не менее, в руководстве страны утверждалась позиция, что изменение отношений собственности, поощрение многоукладности и легализация по сути частнопредпринимательского сектора преодолеют отчуждение человека от средств производства и результатов его труда.

Экономически не обоснованный рост доходов при достаточно гибкой системе цен выступает как фактор большей или меньшей инфляции, при жестком административном контроле за ценами рождает массовый дефицит, плодит спекуляцию, обогащает теневую буржуазию. Имеющий на руках значительные денежные накопления слой населения (по оценкам, 2,6%) с целью обезопасить себя и накопления от инфляции требует расширения платных благ и услуг, «продавать все, что покупается», ищет рублю «нормальных и здоровых способов вовлечения его в дело». Так, в интервью немецкому журналу «Штерн» член Политбюро ЦК КПСС и соратник М.Горбачева А.Яковлев заявил: «Можно спокойно продавать все, кроме совести, чтобы изъять у населения инфляционные деньги. Вплоть до танков…». Но вопрос еще, кто мог в советской стране покупать, если число лиц, имеющих у себя «лишние» деньги, во много раз меньше тех, кто действительно нуждается в деньгах? При среднемесячной зарплате 217 руб., сообщала в 1989 г. газета «Аргументы и факты», только 32,2% человек от общей численности рабочих и служащих, проработавших полный месяц, получали свыше 200 руб. в месяц.

Вместе с тем, все громче раздавался голос тех, чьи денежные средства искали сфер легального приложения. Вот как озвучивал интересы этих социальных групп другой приближенный к команде Горбачева академик А.Аганбегян: «Жилье сейчас не является частью рынка, — рассказывал он. – Я живу в большой четырехкомнатной квартире и плачу за нее только 20 рублей в месяц. Я получил эту квартиру от государства. Когда я умру, ее получит мой сын. Все это бесплатно. При этом есть резкая нехватка жилья, и есть люди, живущие в ужасающих условиях. Моя дочь с семьей из четырех человек живет в двухкомнатной квартире. Она не может встать на очередь на улучшение жилья, потому что слишком много тех, у кого жилищные условия еще хуже, чем у нее. Так что ей не положено. У меня есть деньги, и я ее отец. Я хочу купить ей лучшую квартиру, чтобы мой внук жил в лучших условиях. Но это невозможно. Бесплатно квартиру получить можно. А за деньги нельзя. И так обстоит дело не только в отношении квартир. Я хочу участок земли под Москвой. У меня есть деньги, чтобы заплатить за него. Но я не могу купить землю. Я могу получить такой участок бесплатно. Но мне его могут и не дать. У меня «вольво», хорошая машина. Но гаража нет. Купить гараж я не могу. Никто их не строит и так далее. Люди готовы покупать такие вещи, как автомобили, землю, улучшенное жилье. Но правительство не разрешает расходовать их деньги».

При руководящей роли партии проявления группового и частного эгоизма еще могли сдерживаться. Так, в Обращении Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза «К партии, советскому народу», опубликованном перед предстоявшими в марте 1989 г. выборами народных депутатов СССР, отмечается: «Последовательно идя курсом реформ, партия считает необходимым, чтобы были поставлены надежные преграды попыткам использовать экономические инструменты в узкогрупповых, эгоистических интересах, в ущерб населению, искусственно завышать цены и прибыль, вынуждая трудящихся расплачиваться за чужое неумение и за чужие недостатки».

Однако в центральном руководстве уже вовсю разворачивалась острая борьба вокруг способов преодоления разрушения финансовой системы страны. Она шла между теми, кто отстаивал конфискационную денежную реформу (против дельцов теневой экономики), и теми, кто ратовал за ценовую реформу (плановое повышение розничных и оптовых цен, а то и переход на свободное ценообразование), чтобы дать держателям товаров возможность свободно пустить их в оборот, невзирая на неизбежную инфляцию и резкое снижение уровня жизни основной массы населения. Лидерам компартии и советского государства предстояло сделать классовый выбор, ибо победа любого из этих вариантов означала бы перераспределение доходов различных групп населения. Так, в результате реформы розничных цен, начатой в апреле 1991 г., удорожание жизни населения произошло в 2-3 раза. Очевидно, что у нарождающейся советской буржуазии не возникло бы новых исторических шансов, если бы ей не было обеспечено соответствующее политическое и экономическое прикрытие.

Поэтому речь шла уже не только о расширении экономической самостоятельности предприятий (фактически о применении рыночных механизмов как предпосылок последующей капитализации), но и о повышении общественной активности трудовых коллективов, то есть о возможности включения трудовых коллективов с их групповыми интересами в сферу постепенно разгоравшейся в этот период политической борьбы. Это еще не было проявлением «чистого» корпоративизма в политике (столь характерного для капиталистических стран с их развитыми системами корпоративного представительства бизнеса), но можно рассматривать как предпосылку, тенденцию, которая создавала условия для приватизации собственности и выхода на сцену новых (старых) классов: частных собственников и стремительно пролетаризирующихся трудящихся.

(продолжение следует)

Формат газеты не позволяет привести все ссылки на использованные источники. Редакция приносит извинения читателям. Автор несет ответственность за достоверность цитат и фактов.

 http://compaper.info/?p=5814 

А.Чернышев