БЕСХИТРОСТНАЯ ПОВЕСТЬ НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД
статья

В.Морозова

БЕСХИТРОСТНАЯ ПОВЕСТЬ НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД

Рок головы ищет.

Народная мудрость.

        Судьба Бориса Семячкова – первого профессионального режиссера коми театра, своей деятельностью определившего и первые ориентиры его развития -  только сейчас выплывает из омута безвестности.

        Он родился в июне 1908 года в с.Койгородок. Отец, уездный фельдшер, рано умер, и Бориса, как старшего сына, с 9 лет отправляют батрачить в соседнюю Гриву. Когда же всё в житейских делах всё перемешала и спутала гражданская война, - двенадцатилетний подросток убежал из дома с мечтой добраться до сказочно-желанной Москвы. Пару лет беспризорничал – с такой же, как сам, бесшабашной и бездомной шантрапой. А в 1922 году белозубо-улыбчивого, озорного сообразительного пацана берут воспитанником в один из отрядов ЧОНа (часть особого назначения), охранявшего ЦК РКП (б). В Москве же он и в армии отслужил - по пулемётной части.

        Оттуда возвратился к себе в Коми, но ненадолго: по путёвке Областного отдела народного образования его – инициативного и гораздого на выдумку инструктора Обкома комсомола – направляют учиться на рабфак искусств по линии театрального отдела Наркомпроса обратно в Москву. Проучившись три года, он уже должен был приехать в Сыктывкар. Но тут случилось событие, которое буквально перекроило его судьбу.

        Вместе с группой легкомысленных своих приятелей он попадает в милицию и, в мгновение ока осуждённый за хулиганские действия на три года, оказывается не где-нибудь,  а сразу на Соловках. В этом-то печально знаменитом лагере ему и суждено будет по-настоящему взрослеть в 1929-31 гг.

        Охранники относились к заключённым как к бесправным рабам. Впоследствии Б.Семячков вспоминал одного из них – охранника по фамилии Курилко: гоняя заключённых по эстакаде, тот самодовольно горланил: «Помните! У нас власть не советская, а соловецкая!». Заключённый Семячков помнил…Уже тогда сбежавших от непосильной работы редко приводили в лагерь живыми. Тогда же начинали хоронить без гробов, тогда же наблюдались случаи, когда из партии «зк» (заключённых), отправленных на работу утром – к вечеру возвращалась лишь половина. В лагере Семячков переболел тифом – но молодость и привычка к  лишениям помогли справиться с болезнью. Как бы то ни было, но через положенное время он выбрался из лагерного ада.

        В Сыктывкаре тем временем разворачивались большие дела: под руководством Виктора Савина организовывалось ядро будущего национального театра – КИППТ (Коми инструктивный передвижной показательный театр).  Изголодавшийся по творческой деятельности Борис Семячков с головой погружается в работу. КИППТ представлял из себя полупрофессиональное творческое объединение – нечто среднее между политизированной самодеятельной «Синей блузой» и драматической труппой. Чаще всего кипптовцы ставили одноактные спектакли: среди них были как агитки, так и полноценные художественные произведения. Кроме непосредственно исполнителей, с коллективом сотрудничали агитаторы-лекторы, которые «образовывали» публику до начала спектакля. А после него кипптовцы непременно устраивали вечер-концерт с участием самих зрителей. Борис в КИППТе и ставил,  и играл, и в выпуске злободневных стенгазет участвовал.

        КИППТовские годы в истории коми театра – пора отрочества, пора поисков и становления. Всё внове, всё нипочём, всё возможно и осуществимо. Гастроли в 30-40-градусные морозы чаще всего на подводах, еда всухомятку по неделям, игра в плохо отапливаемых клубах, - и при этом дерзкие попытки многоактных постановок, попытки воплощения бессмертной русской классики в переводах на коми. Пусть эти попытки не вполне был успешными – важно, что они имели место. Актёры играли на родном языке, участвовали в невиданном дотоле драматическом действе, внедряя театр в жизнь и сознание народа.

        Кипптовцы вынуждены были делать всё сами: не только ставить и играть, но и декорации мастерить, и устанавливать их, и погружать-выгружать, и даже переводы с русского языка на коми  осуществлять коллективно. Но постепенно, соответственно своим природным данным, сознательно или подсознательно каждый из них стал искать свою дорогу  в театральном искусстве. Из среды кипптовцев постепенно выделились актёры, постановщики,  драматурги.  Одна из первых самостоятельных постановочных работ Бориса Семячкова – «Тимошка быдмӧ» (Тимошка растёт) по пьесе В.Савина, которая рассказывала о плутовстве колхозницы, носившей на поставку государству молоко, разбавленное водой. Сын ее пионер Тимошка разоблачает свою несознательную мать. Спектакль был предназначен для сельского зрителя. Позже Семячков поставит (совместно с В.Выборовым) ещё одну - самую значительную, основанную на документальном материале - пьесу В.Савина «Усть-Куломса бунт». Б.Семячков же обучал вновь принимаемых исполнителей в студии при КИППТе

        Между тем, в Сыктывкаре уже с 1930 года действовал русский драматический театр во главе с режиссёром А.С.Ходыревым. У коми же для открытия профессионального театра не было квалифицированных кадров. В 1932 году некоторых кипптовцев и ещё несколько специально отобранных молодых ребят посылают учиться в Ленинградский техникум сценических искусств на курс  Н.И.Комаровской и Я.Б.Фрида. А в 1933 году уезжает учиться в ГИТИС и Борис Семячков. Он поступает на режиссёрский курс Николая Охлопкова, ученика самого В.Мейерхольда.

        Вместе с Семячковым – коми по национальности – учились туркмен Агеев, чуваш Иванов, карел Котсолайнен, удмурт Ширяев, башкир Хабибулин  и другие.  Наверное, непросто было Мастеру работать с таким разношёрстным курсом, да и самим студентам раскрыться было в таких условиях в творческом смысле нелегко. Но Борис не затерялся в группе: он хорошо знал русский язык, прекрасно  ориентировался в Москве, был по тем временам образованнее многих, характер имел контактный. Да и сам Мастер его выделял: ему импонировали яркие, открытые, самобытные натуры. А Семячков, «перегруженный» житейским опытом, жадно приобретал профессиональные умения и навыки. Он знал, чего хотел, знал, чтȮ с него спросится в республике. Возможно, он считал себя избранником народа, замыслившего организацию настоящего, высокопрофессионального драматического театра.

        Почему-то Семячков не доучился на этом курсе. Почему – теперь трудно сказать: может быть, проштрафился, а может быть, решил начать самостоятельную работу вместе с друзьями-актёрами, вернувшимися к 1936 году из Ленинграда полным составом. По тем временам у него уже было образование: многие ли могли тогда равняться с его незаконченным высшим? В общем, осенью в Москву он уже не поехал. Учился потом всю жизнь самостоятельно. После него осталась огромная библиотека с книгами по самым различным отраслям знаний.

        Первых профессиональных коми актёров вспоминают как замечательно интересную группу: в работе они просто были одержимыми, готовыми репетировать и днём, и ночью. Достаточно быстро эта одержимость принесёт свои результаты: отдельные актёры (А.Русина, П.Мысов и др.) займут ведущее положение не только в национальной, но и в более опытной русской труппе.

Борис Семячков поставил с коми труппой несколько спектаклей, одобренных прессой: отмечена была и общая постановочная культура, и продуманность компонентов, и эмоциональность воплощения. Актёрский опыт, основанный на крепком знании жизни, на передаче её самых существенных граней,  объединился с режиссёрской школой, стремящейся к романтической взволнованности, к праздничной поэтизации жизни. Труппа и постановщик уравновешивали друг друга, в ходе репетиций добиваясь гармонического целого. Не сразу они нашли путь к взаимопониманию: амбиции «москвича» и «ленинградцев» бились друг о друга, добиваясь истины в репетиционных спорах, а затем в готовом спектакле, в оценке его удачных или «провальных»  сцен.

        В одном из первых же общих спектаклей – «Без вины виноватые» - газеты отмечали ещё некоторые моменты художественного «разнобоя». Но уже в следующем – «Генеральный консул» - рецензент газеты «За новый север» А.Г.Обрезков написал, что «актёры играли ровно, дружно, с подъёмом, отдельные сцены были полны глубокого драматизма и держали зрителей в большом напряжении».

        С 1936 года при театре была организована студия для молодого актёрского пополнения. Б.Семячков с  увлечением в ней преподавал. Он любил и умел говорить, умел совершенно увлечь собеседника темой, занимавшей его самого. Обладая широким кругозором, опытом богатой приключениями жизни, он пользовался среди студийцев большим авторитетом.

        Кроме него, ещё одним коми режиссёром был В.П.Выборов, закончивший в 1932 году Техникум сценических искусств в Ленинграде. В них двоих видели надежду коми сцены. К сожалению, Выборов сгинет в огне  Великой Отечественной войны. Могло случиться, что именно Б.Семячков оправдал бы надежды, возлагаемые на него общественностью, если бы… Если бы не постепенно усиливавшаяся в нём болезненная тяга к алкоголю.

Когда Борис  пристрастился к нему? – может быть, на жалких пирушках беспризорников? Может, впервые принял вино из рук лихих бойцов ЧОНа, всего вероятнее, баловавшая своего воспитанника? Может быть, вернувшись из Соловецкого лагеря, таким образом он пытался унять, залить непроходящее ощущение униженности? Так или иначе,   годам к тридцати он уже страдал запоями. Во время репетиций не пил совершенно. После премьеры, как правило, являлся на работу нетрезвым. В таком состоянии он абсолютно преображался: сдержанная напористость и весёлый азарт, которые так в нём импонировали актёрам, превращались в оскорбительное до хамства упрямое желание настоять на своём. Это мешало работе, раздражало других постановщиков, а более всего, начальство.

        Отчасти для перевоспитания (актуальное в то время выражение), отчасти по производственной необходимости в 1939 году его отправляют художественным руководителем в недавно организованный Колхозно-совхозный театр, располагавшийся в районном центре Объячево. Борис понимал назначение как своеобразную ссылку, старался как можно смиреннее нести полученное  наказание. Опять он оказался в положении юного кипптовца: бесконечные гастроли по таёжным посёлкам, кое-как приспособленные для драмы сцены, угнетающе примитивный быт. На стационаре актёры жили по частным  квартирам в деревенских избах, а сам театр был устроен в помещении бывшей церкви. Один вечер труппа играла на коми языке, другой – на русском. Большей частью труппа состояла из бывших участников клубной самодеятельности. Декорации были случайными, сборными, а музыкальное оформление обеспечивал один баян. О таком ли театре мечталось ученику Охлопкова? Борису  было тесно здесь. И стыдно было. Он пытался ставить большие доброкачественные полотна – и поставил «Назара Стодолю» по пьесе Т.Шевченко, «Разлом»  Б.Лавренева, но компромиссы, на которые приходилось идти ему как режиссёру-постановщику, были слишком удручающими. К тому же одним из самых его удачных спектаклей, который публика бесспорно принимала лучше всех – «Сады цветут» В.Масса и Н.Куличенко – был снят с репертуара «за безыдейность и бездумное смехачество». Конечно же, Б.Семячков просился обратно в Сыктывкар. В конце декабря 1940 года, наконец-то его отзывают обратно. И предлагают не просто должность очередного режиссёра, а сразу художественного руководителя в попытавшемся отделиться от русского – Коми национальном театре. Бориса Павловича даже попросили написать нечто вроде программы к его предстоящему назначению. В той же газете «За новый север» он ознакомил читателей с планами театра: выпустить к весне в постановке Н.Дьяконова романтический спектакль на тему коми фольклора по пьесе Н.Фролова «Шыпича», спектакль о революционном прошлом по пьесе С.Ермолина и того же Н.Дьяконова «Усть-Куломское восстание», подобрать для постановки одну из пьес испанского драматурга Лопе де Вега. Кроме того, задумывалось укрепление актёрской студии, более тесное сотрудничество с появившимися коми драматургами…

        17 января 1941 года, уже зная о своём оформлении в Сыктывкарский драмтеатр, Борису случилось зайти в Объячевскую столовую для ответственных работников – сельский ресторан. По какой-то ничтожной причине там разгорелся скандал, и он оскорбил работников столовой и ещё кого-то из клиентов. А клиенты здесь ужинали не из простых. Уже 4 февраля состоялся суд. Приговор: один год тюрьмы.

        Б.Семячкова поместили в I-ю тюрьму НКВД (Народного комиссариата внутренних дел), что под Сыктывкаром в местечке Верхний Чов. Поначалу ему были разрешены и переписка, и свидания с родственниками, и передачи. Внезапно всё это было запрещено. Чем было запрещение вызвано – не знал никто. Но началась война, стало не до судьбы отдельного человека. Между тем, 7 июля 1941 года состоялось новое – закрытое – заседание суда, и Б.П.Семячков был осужден по статье 58.10 части I УК РСФСР за контрреволюционную деятельность. 10 лет лагерей. «С поглощением прежнего срока» - почти издевательски было  записано в протоколе суда.

        …Он вышел на волю через 10 лет ровно. Вышел худым, странно молчаливым, со светящимися из глуби черепа глазами. Ни с кем не говорил о том, за что его посадили, что с ним было в лагере. Да и что было говорить? Лучшие годы жизни прошли в изоляции от профессии, от Театра-дома, в основании которого стоял, в отрыве от семьи, от молодой жены, которая так и не родила ему наследника.

        Сразу пришёл в театр. Очередным режиссёром. Но странно: он не признал родным тот Дом, откуда ушёл  10 лет назад.  Стены-то остались прежними. Но полностью обновился-перегруппировался коллектив: кто-то ушёл «в тень», кто-то  неожиданно выдвинулся, а кто-то не вернулся с войны. О возвращении Семячкова пошли слухи, кривотолки. Он не мог не чувствовать это, ёжился под пытливо-отчуждёнными взглядами, проходя сквозь актёрские компании в курилке. Всё-таки ему предложили поставить «Лес», «Последнюю жертву в 1951 году». Он репетировал и понимал: пропало, казалось безвозвратно, ощущение свободы, ушла уверенность в правильности используемых постановочных средств. Спектакли Борис выпустил, но прошли они незамеченными.

        Ушёл в самодеятельность. Работал в республиканской типографии, в  клубе глухонемых,  в пединституте. Одно время преподавал в Культпросветшколе. Ученики его обожали.

        Только после официальной реабилитации в декабре 1957 года, после новой режиссёрской переаттестации его снова оформили в Драмтеатр актёром и режиссёром. Это случилось только в 1960. Всё с нуля.

        Сначала ему доверяют к постановке новогоднюю сказку, как бы давая возможность постепенно привыкнуть к труппе, к режиссёрской работе. Параллельно он пишет с С. Ермолиным либретто оперы «Гроза над Усть-Куломом». Только через год решается на серьёзную самостоятельную работу. Арбузовского «Потерянного сына» Борис репетировал  увереннее. Но актёры, помнившие его с молодых лет, с сожалением перешёптывались, дескать, уровень режиссуры не дотягивает до уровня накопивщегося в труппе актерского  потенциала.

        Тем не менее, занятые в спектакле исполнители работали дружно, как ни к какому другому режиссёру были внимательны, помогали ему, чем могли. Одну из ролей играл давний приятель Бориса, замечательный актёр Степан Ермолин. Они были почти сверстниками, происхождением  ещё из поколения КИППТовцев. Только к тому времени С.Ермолин был уже Заслуженным артистом РСФСР. Но мало кто знал, что у Степана Ивановича было совершенно изношенное сердце. Прямо на премьере  20 мая 1961 года ему неожиданно стало плохо. В антракте ему была вызвана «Скорая» - сам он уже не мог выйти на сцену. Решено было, что режиссёр сыграет за него. По соглашению с публикой Б.Семячков вышел на сцену в роли Отца (с тетрадкой, текстом роли - для страховки) и доиграл спектакль. Когда он закончился, Борис увидел С.Ермолина уже лежащим в фойе театра  на столе со сложенными на груди руками, накрытым белой простынёй…

        Этот роковой случай подействовал на Б.Семячкова мало сказать угнетающе. Он воспринял его не иначе, как логически вытекающий из всей своей  жизни   знак судьбы. Он ещё некоторое время работал творчески (поставил в 1962 году «Камень жизни» по пьесе А.Клейна, в 1963 – оперетту «Люблю-люблю» по пьесе В. Масса и М.Червинского), ещё сыграл несколько небольших ролей стариков (непременно в паре с кем-нибудь) – но всё как будто бы по инерции, находясь уже как будто на спуске с горы.

        В 1964 году он перешёл на работу в литературную часть театра. Умер в 1966, не дожив до своего 60-летия в туберкулёзной больнице. Никто не заметил, когда подкралась к нему эта болезнь. Он, правда, сильно похудел, но все посчитали этот факт следствием злоупотребления алкоголем… В дни запоев его ссужали «трёшками» достаточно легко – жалели, ничем другим помочь не могли. В иное время он ко всем был добр и со всеми предупредителен. Любил общаться с молодёжью. Частенько к нему подводили молодых людей, стремящихся попасть на сценические подмостки. Ни с кем  другим юношество так активно не раскрепощалось, как на занятиях  с Семячковым. Как никто другой, он умел находить и  пробуждать творческие способности, всем внушал крепкую веру в собственные силы. Галина Микова, Александр Трибельгорн, Людмила Оборина, Лидия Цивилёва – весь этот, поистине «звёздный», курс, т.е. группу абитуриентов  ГИТИСа «благословлял» на поступление  Борис Семячков.        

ПОСЛЕСЛОВИЕ

        ...В моих руках – «Дело по обвинению Б.П.Семячкова в контрреволюционной деятельности»: Агентство Федеральной безопасности Коми АССР любезно его предоставило после ходатайства Коми отделения Союза театральных деятелей. Хотелось бы узнать, чтȮ же конкретно послужило причиной обвинения Семячкова по грозной статье 58.10.

        …Будучи под стражей в тюрьме НКВД всего-навсего за хулиганскую выходку, заключённый проявил роковое легкомыслие: оказался слишком разговорчивым. Один из охранников – сержант Сельков Г.Б. – расслышал, что в камере № 18 непривычно оживлённо. Сержант в неё заглянул: «зк» Семячков перед сокамерниками открыто прославлял государство фашистского режима! В следственных материалах буквально записано (соблюдены стиль, орфография и пунктуация оригинала): «…за образец брал Италию эпоху «Ренец санца», что тогда там развивалась высокая культура. Рассказывал о художниках Рафаэля и Микель Анжена».

        В другое время  другие сотрудники тюрьмы докладывали, что Б.Семячков высказывал контрреволюционные измышления об ущербности советской экономики, основанной на труде заключённых, иронически отзывался о стахановском движении в СССР, а также утверждал, что мера наказания, отпущенная большинству заключённых, по тяжести несоизмерима с совершёнными ими действиями. Кроме того, «недопустимо клеветал на Соловецкие исправительные лагеря».

        «Клеветал»…

Выписка из обвинительного заключения: «Обвиняемый Семячков Б.П., находясь в тюрьме №1 НКВД в г. Сыктывкаре, систематически среди заключённых проводил антисоветскую контрреволюционную агитацию, направленную на подрыв мероприятий, проводимых партией и правительством, высказывал к/р клевету на членов советского правительства и на советское законодательство, а именно:

находясь в камере №18, 11 февраля 1941 года среди «зк», Семячков высказывал к/р  измышления и клеветал на одного из руководителей партии и правительства. 20 февраля 1941 года  там же  - распространял клевету на карательную политику советской власти по отношению к преступным элементам, клеветал на судебные органы, распространял клевету о тяжёлой жизни трудящихся в СССР, утверждал, что на воле люди питаются хуже «зк».  28 марта 1941 года в камере № 26 Семячков Б.П. среди «зк» проводил к/р агитацию против лесозаготовки и стахановского движения в СССР.

Допрошенный в качестве обвиняемого Семячков Б.П. виновным себя признал частично и показал, что все эти разговоры к/р характера проводил, не отдавая себе отчёта в этом. Проводимая Семячковым Б.П. к/р агитация в камере полностью подтверждается свидетелями по данному делу. (Свидетели: Тимушев Е.А, 1905 г.р., Камбалов М.Н., 1921 г.р., Малафеев И.В., 1916 г.р., Осипов Н.П., 1892 г.р., Болотов М.В., 1908 г.р., Шулепов И.А., 1924 г.р.)».

        Выписка из протокола закрытого судебного заседания от 17.07.1941 г.

Приговор:

        Семячкова Б.П. признать виновным по статье 58 пункт 10 части I УК РСФСР и подвергнуть к мере уголовного наказания сроком на 10 лет лишения свободы с последующим поражением в избирательных правах на 3 года. Меру пресечения избрать содержание под стражей.

ВЫПИСКА

Из Постановления председателя Верховного суда РСФСР

от 10.121957 г.

        … Высказывания осужденного неправильно расценены как антисоветские, т.к. они по своему содержанию не попадают под понятия контрреволюционной агитации или пропаганды, предусмотренными статьёй 58.10 части I УК РСФСР. По делу не собрано достаточно доказательств в виновности Б.П.Семячкова в совершении им контрреволюционного преступления.

        За недостаточностью обвинений дело прекратить.

Председатель Верховного суда

В.Крюков

Впервые напечатано в журнале

«Вестник культуры Коми АССР» № 3, 1993 г.

Справа налево: А.Козлов, С.Ермолин, Б.Семячков за составлением частушек. Гастроли КИППТ в Усть-Вымском районе, 1934? Так по снимку из книги Поповой. Может быть, 1931 год, когда они в У-Куломском районе гастролировали больше месяца?

Студия при КИППТе, 1932. Руководитель Б.П.Семячков.

Слева направо, первый ряд: П.Цивунин, А.Ермолина. Второй ряд: Б.С.Фролов, С.Ермолин, Б.П.Семячков, А.Козлов, А.Малыгин. Стоят: А.Третьякова, И.Н.Попов, Т.И.Томова, С.Каликова.