Симфония нашей победы

Проект ученицы 5 «а» класса

ГОУ СОШ 780 Соколовой Анны

Тема: Симфония нашей Победы

Дмитрий Дмитриевич Шостакович родился 25 сентября 1906 года в Петербурге. Его отец, инженер- химик. Мама училась в фортепианном классе Петербургской консерватории. Семья Шостаковичей была гостеприимной, любимым времяпрепровождением являлось музицирование. Мама композитора впоследствии вспоминала: « У нас по вечерам собирались мои товарищи по консерватории. Мы играли музыку Чайковского, Бетховена, Рахманинова…Я уверена, что эти прекрасные вечера классической камерной музыки немало способствовали развитию музыкального вкуса у композитора- сына, который тогда ютился в своём укромном уголке, боясь шевельнуться от счастья…»

Родители отдали мальчика в музыкальную школу И. Гляссера, где в скором времени он уже играл сонаты Гайдна, Моцарта, фуги Баха. Появились первые собственные сочинения. Уже в детских сочинениях…сказалось моё стремление как- то отражать жизнь», - писал Шостакович впоследствии. В 1919 году Шостакович поступил в Петроградскую консерваторию в фортепианный класс профессора А. Розановой. Вскоре он перешёл к профессору Л.Николаеву и одновременно занимался композицией у профессора М. Штейнберга. Уже через год директор консерватории А.К.Глазунов написал о Шостаковиче в своих экзаменационных отзывах: «…выдающееся музыкальное и виртуозное дарование» и вывел 5 с плюсом по гармонии и фортепиано. Детские и юношеские годы Шостаковича совпали с тяжёлым временем: Первая мировая, февральская и октябрьская революции, Гражданская война, разруха, голод. Зимой консерватория не отапливалась, в холодное время пальцы застывали на клавишах рояля. Многие студенты бросали учёбу. Не выдерживали и пропускали занятия профессора. Но юный Шостакович каждый день упрямо вышагивал далёкий путь в консерваторию пешком, так как трамваи ходили редко, а то и не ходили вовсе . Если же профессора в консерватории не оказывалось, Шостакович шёл к нему домой и получал свой урок. Он был одержим музыкой, занимался ею, не щадя сил и здоровья. Мог пройти несколько километров в любую погоду и в любое время для того, чтобы послушать или сыграть музыкальное произведение. Почти ежевечерне его можно было видеть на концертах открывшейся в 1921 году Петроградской филармонии.

Такая напряжённая жизнь при полуголодном существовании (консерваторский паёк составлял всего четыре ложки сахара и 400 граммов мяса в месяц!) привели к сильному истощению. А в 1922 году  в семью пришла беда: скончался отец. Спустя несколько месяцев Шостакович перенёс тяжёлую операцию, едва не стоившую ему жизни. Несмотря на пошатнувшееся здоровье, пришлось искать работу, устраиваться пианистом в кинотеатр – сопровождать показ немых кинофильмов подходящей по сюжету музыкой. Большую помощь и поддержку в эти годы оказал юноше Глазунов. Он сумел выхлопотать ему дополнительный паёк и персональную стипендию.

Несмотря на все невзгоды, Шостакович продолжал успешно заниматься. В июне 1923 года он блестяще закончил консерваторию по классу фортепиано, много сочинял. Самым значительным произведением явилась Первая симфония, с которой  19 – летний композитор закончил в 1925 году консерваторию по классу композиции. Спустя год она впервые с большим успехом прозвучала в концерте Ленинградской филармонии и вскоре вошла в репертуар многих выдающихся зарубежных дирижёров. По словам писателя  Ираклия Андроникова, в этой  симфонии «Шостакович раскрывался как музыкант ещё небывалого мышления, характера, личности, стиля, способа выражения таланта». В январе 1927 года Шостакович в составе советской делегации участвовал в Первом Международном конкурсе пианистов им. Шопена в Варшаве, где был удостоен диплома.

Вернувшись в Ленинград, он продолжал много выступать в концертах, работал в театре рабочей молодёжи и одно время – в театре Вс. Мейерхольда в Москве. Шостакович стал одним из самых активных участников творческого объединения композиторов АСМ (Ассоциация современной музыки).

Но всё же главным делом для него оказывается творчество. Он интенсивно сочиняет, работает сразу над несколькими произведениями. Появляется Третья симфония. Создаётся музыка к кинофильмам, театральным спектаклям, эстрадным представлениям.

В те годы Шостакович много экспериментировал и заслужил себе репутацию смелого, дерзкого новатора. Шло время. Накапливался жизненный и творческий опыт.

 Беда пришла в семью. Была отправлена в ссылку сестра, расстрелян её муж, выдающийся физик. В застенках НКВД  погибли близкие Шостаковичу люди – маршал Тухачевский, режиссёр Мейерхольд. Всё это произвело очень сильное впечатление на композитора. В 1937 году, унёсшем по воле сталинской тирании миллионы человеческих жизней, Шостакович создаёт Пятую симфонию – симфонию «величия человеческого духа».

Скромный, внешне хрупкий, многие годы выглядевший юным, как мальчик, Шостакович, по словам писателя Михаила Зощенко, был «жёсткий, едкий, чрезвычайно умный, сильный…мудрый человек».

Герой симфонии Шостаковича способен устоять и перед физическим уничтожением, и перед духовным порабощением, оставаясь Личностью. Симфония была встречена общественностью с энтузиазмом, получила высокую оценку в печати. Это воодушевило Шостаковича, вызвало прилив творческих сил. Он пишет музыку к ряду кинофильмов, создаёт Первый квартет, Шестую симфонию. В эти же годы начинается педагогическая работа Шостаковича в Ленинградской консерватории сразу же в должности профессора.

В июне 1941 года в консерватории, как обычно, шли экзамены. Шостакович был председателем экзаменационной комиссии на фортепианном факультете. Но экзаменам на этот раз не суждено было завершиться. Ранним утром 22 июня 1941 года началась война. Город перешёл на военное положение. Началась срочная эвакуация ценностей из ленинградских музеев. Уезжали театры, филармония, консерватория. С 8 сентября Ленинград оказался в кольце блокады.

Ах, Дмитрий Дмитрич! На дворе война,
Простите, милый, но кому, дружище,
Сегодня ваша музыка нужна?
Солируют фугасы. Пули свищут,
Кромешный ад. Селения горят.
Прёт супостат. Не до гармоний вечных.
Когда, мой милый, пушки говорят,
Смолкают музы. С музыкой, конечно.

Смолкают? Нет уж! Нет!
Молчать, нельзя!-

Оборотясь, отрезал. За очками,
Казалось, полыхнули не глаза,
А из души прорвавшееся пламя

Так же как и Д.Д. Шостакович поэтесса Ольга Федоровна Берггольц остается в блокадном городе и посвящает свои стихи ленинградцам.

Я говорю с тобой под свист снарядов,
Угрюмым заревом озарена,
Я говорю с тобой из Ленинграда,
Страна моя, печальная страна...

Кронштадский злой, неукротимый ветер
В мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
Ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом смертная угроза ...
Бессонные ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
Что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
Не поколеблет грохот канонад,
И если завтра будут баррикады,
Мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,
И дети нам патроны принесут,
И надо всеми нами зацветут
Старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,
Такое обещание даю,
Я горожанка, мать красноармейца.
Погибшего под Стрельною в бою:

Мы будем драться с беззаветной силой,
Мы одолеем бешеных зверей,
Мы победим, клянусь тебе, Россия, 
От имени российских матерей.

Шостакович трижды пытался пойти добровольцем в Красную Армию, но неизменно получал категорический отказ. Тогда он принял участие в строительстве оборонительных сооружений, дежурил в отрядах противопожарной обороны.

Но главным делом стало для Шостаковича сочинение Седьмой симфонии. Он писал её быстро, обуреваемый, по его словам, «страстным желанием скорее внести свой ощутимый вклад в борьбу».

«…С болью и гордостью смотрел я на любимый город, - говорил композитор, - А он стоял, опалённый пожарами, закалённый в боях, испытавший глубокие страдания войны, и был ещё более прекрасен в своём суровом величии».

Огненная симфония

Есть в нашем языке короткое, но твердое слово — пост. Слово, наполненное ответственностью. В годы войны оно приобрело еще более серьезное содержание. Постов стало больше. Они появились на крышах, на чердаках, у подъездов ленинградских домов. Каждый человек, заступавший на дежурство, считал свой пост самым ответственным. Ибо тревожное ленинградское небо дышало войной, а на посту не только стоять было нужно, но и действовать, согласуясь с обстановкой.

Появились посты МПВО и у совсем мирного здания — консерватории. Встали на них люди совсем невоенные: музыканты, дирижеры, композиторы. На пост № 5 заступил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Получил каску, пожарный комбинезон, потренировался орудовать щипцами для сбрасывания «зажигалок», держать пожарный шланг и приступил к совершенно новой для себя службе.

Сейчас мы хорошо знаем выдающееся произведение этого композитора — Седьмую (Ленинградскую) симфонию. Тогда она только создавалась. В осажденном Ленинграде. На Большой Пушкарской улице, в квартире композитора. В консерватории. И на посту № 5 тоже.

Когда началась работа над нею, определить сложно. Правда, сам композитор на первых черновых листах поставил дату: «15/VII 1941». Но ведь она говорит только о том, когда на нотных строчках появились первые знаки. А когда возник замысел? Когда стали складываться первые музыкальные образы? Наверное, все-таки раньше. В первые дни войны.

Тогда Шостакович стремился попасть на фронт. В Ленинградском партийном архиве и сейчас хранится его заявление с просьбой направить добровольцем в ряды действующих войск. В Красную Армию попасть не удалось. Но едва начали формироваться полки народного ополчения, композитор вступает в их ряды, с лопатой в руках роет траншеи на окраине города, в районе больницы Фореля. Далее — пост № 5...

Дежурить шёл, надев комбинезон
И то и дело каску поправляя.
С консерваторской крыши видел он
Весь Ленинград, до заводских окраин.
Затишье страшно стиснуло виски,
Достал, спеша, огрызок карандашный
И чистые эскизные листки
И - на бумагу замысел вчерашний.
На этот, в нотных контурах листок,
Как будто знак иного звукоряда,
Внезапно пепел неостывший лёг
Сгоревшего Бадаевского склада.
Такое чувство брезжило в душе,
Как будто в самом воздухе Седьмая
Жила неслышно до него уже,
А он лишь ловит звуки, ей внимая.

Над Ленинградом тревожно выли сирены. Монотонно стучал в радиорепродукторах метроном. Иногда по улицам проходили наши танки. Била дальнобойная артиллерия Краснознаменного Балтийского флота. Может быть, изо всех этих звуков и слагались первые фразы будущей симфонии?..

Работа двигалась быстро, но частенько ее приходилось прерывать: нужно было идти на дежурство. Дмитрий Дмитриевич, по его же словам, забираясь на крышу, на пост № 5, «таскал туда партитуру — не мог от нее оторваться». И среди нотных знаков появлялись совсем не музыкальные буквы — «в. т.», что означало — «воздушная тревога». А было их тогда, много, воздушных тревог. С сентября по ноябрь они объявлялись 251 раз. Случалось — по нескольку в день. 23 сентября, к примеру, сирены выли одиннадцать раз, 4 октября — десять.

Все больше пожаров пылало в городе. Все меньше становился хлебный паек.

17 октября 1941 года Шостаковича пригласили в Радиокомитет. Диктор объявил: «Слушай, родная страна! Говорит город Ленина! Говорит Ленинград!» — и передал слово композитору. Волнуясь, подошел Шостакович к микрофону и продолжил: «Я говорю с вами из Ленинграда в то время, когда у самых ворот его идут жестокие бои с врагом, рвущимся в город, и до площадей доносятся орудийные раскаты... Два часа назад я закончил две первые части музыкального произведения...»

Были уже наброски и третьей части, когда пришел категорический приказ из Смольного - эвакуироваться.

Маленький транспортный самолетик прошмыгнул над линией фронта и увез Шостаковича в Москву.

Работа над симфонией была завершена уже в городе Куйбышеве, где и прозвучала впервые Седьмая (Ленинградская) 5 марта 1942 года.

5 марта 1942 года в Куйбышеве впервые была исполнена легендарная 7-я симфония Дмитрия Шостаковича, работу над которой композитор начал в первые дни войны, находясь в Ленинграде. В 1941 году Государственный комитет обороны принял постановление, предписывающее, ввиду угрозы захвата Москвы немецкими войсками, эвакуировать в наш областной центр иностранные посольства, а так же правительство и партийное руководство страны. Наряду с ними, во «вторую столицу» на Волге перевели Большой театр и симфонический оркестр Всесоюзного радио. Исполнение 7-й («Ленинградской») симфонии в Куйбышеве признано одним из наиболее значимых событий в творческой жизни страны в самый ее трагичный период начала Великой отечественной войны.

Ленинградцы не только слышали ее по радио, но и много читали о ней в газетах. «Седьмая симфония,— писал Алексей Толстой,— возникла из совести русского народа, принявшего без колебания бой с черными силами. Написанная в Ленинграде, она выросла до размеров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний».

А теплым июльским днем 1942 года уже другой небольшой самолет снова пересек линию фронта. С Большой земли — в осажденный Ленинград. Вместе с медикаментами для госпиталей летчик Литвинов доставил сюда четыре толстые тетради.

На следующий день в «Ленинградской правде» появилась коротенькая информация: «В Ленинград доставлена на самолете партитура Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. Публичное исполнение ее состоится в Большом зале Филармонии».

«Посвящается городу Ленинграду»,— прочитал на обложке дирижер оркестра Радиокомитета Карл Ильич Элиасберг. Он уже слышал это произведение. Еще 29 марта 1942 года, когда симфонию передавали по радио из Москвы. В тот день в здании Радиокомитета собрались все оставшиеся музыканты оркестра, вместе слушали, вместе решили: непременно исполнить ее в Ленинграде! Ведь называлась-то она — «Ленинградская»! И родилась здесь, в осажденном городе.

В тот же день, 29 марта 1942 года, Дмитрий Дмитриевич Шостакович писал в газете «Правда»: «Почти вся симфония сочинена мною в моем родном городе Ленинграде. Город подвергался бомбардировкам с воздуха, по городу била вражеская артиллерия. Все ленинградцы дружно сплотились и вместе со славными воинами Красной Армии поклялись дать отпор зарвавшемуся врагу. В эти дни я работал над симфонией, работал много, напряженно и быстро...»

И вот теперь Карл Ильич Элиасберг держал партитуру симфонии в руках. Нотные строчки захватили дирижера и одновременно испугали: где взять такой огромный оркестр? Восемь валторн, шесть труб, шесть тромбонов!.. Их просто нет. А на партитуре рукою Шостаковича написано: «Участие этих инструментов в исполнении симфонии обязательно». И «обязательно» жирно подчеркнуто. Да и только ли духовые инструменты! Чтобы исполнить симфонию, требовалось около восьмидесяти музыкантов! А в оркестре Радиокомитета их было всего пятнадцать... Давно ли, всего лишь в марте, были они, Элиасберг и инспектор оркестра Прессер, у начальника Управления по делам искусств Б. И. Загурского, вместе просматривали списки оркестрантов. Двадцать семь фамилий в тех списках были обведены черным карандашом: эти артисты не пережили блокадной зимы. Примерно столько же фамилий обведено красным: этих людей нужно было искать по госпиталям и стационарам. Конечно, есть еще музыканты — в окопах, в траншеях, опоясывающих Ленинград двухсоткилометровым кольцом. Музыканты эти лежат сейчас у пулеметов, дежурят возле орудий, стоят на постах МПВО...

Помочь могла только армия.

Начальник Политического управления Ленинградского фронта генерал Д. Холостов, выслушав просьбу дирижера, грустно пошутил:

— Бросим воевать, пойдем играть! — Но тут же по-деловому спросил:— Где находятся ваши музыканты?

— Часть рядом,— ответил Карл Ильич,— в комендантском оркестре. Другие в передовых частях.

— В каких именно?

Этого дирижер не знал и пообещал выяснить.

В Радиокомитете он собрал письма, пришедшие с фронта, списал номера полевых почт. По этим номерам найти воевавших музыкантов было уже не сложно.

Вскоре в здание Радиокомитета на Малой Садовой стали прибывать рядовые бойцы, младшие и средние командиры. В документах у них значилось: «Командируется в оркестр Элиасберга».

Начались репетиции. Они продолжались по пять-шесть часов утром и вечером, заканчиваясь иногда поздно ночью. Артистам были выданы специальные пропуска, разрешавшие хождение по ночному Ленинграду. А дирижеру сотрудники ГАИ даже подарили велосипед, и на Невском проспекте можно было увидеть высокого, предельно исхудавшего человека, старательно крутящего педали — спешащего на репетицию или в Смольный, или к Политехническому институту — в Политуправление фронта. В перерывах между репетициями дирижер спешил уладить многие другие дела оркестра. Весело мелькали спицы. Тоненько позвякивал надетый на руль армейский котелок. За ходом репетиций город следил внимательно. 10 июля 1942 года в одной из радиопередач поэтесса Ольга Берггольц радостно сообщила: «Оркестр Радиокомитета начал готовить Седьмую симфонию Шостаковича. Через месяц-полтора в открытом дневнике города — на славных стенах его — появится новая страница: афиша, извещающая о первом исполнении Седьмой симфонии в Ленинграде. Может быть, эта афиша будет висеть рядом с прошлогодним воззванием: «Враг у ворот». Может быть, к тому времени это воззвание будет уже только историей. Но пока оно еще звучит. Да, враг еще у ворот...»

Враг был близко, рядом. И потому в те же дни шла еще одна репетиция. Совсем другая. Известная только военным.

На высокие стрелы подъемных кранов лесного и угольного портов, на эллинг судостроительного завода, на верхушки труб Кировского завода поднимались военные наблюдатели. Почти над самым передним краем висели наши самолеты-разведчики. Круглосуточно работали батареи звуковой разведки. Все сведения передавались в штаб артиллерии фронта.

В один из дней, когда музыканты еще только расписывали партитуру симфонии, командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант артиллерии Леонид Александрович Говоров пригласил к себе командиров-артиллеристов. Задача была поставлена кратко:

— Во время исполнения Седьмой симфонии композитора Шостаковича ни один вражеский снаряд не должен разорваться в Ленинграде!

И артиллеристы засели за свои «партитуры». Как обычно, прежде всего был произведен расчет времени. Исполнение симфонии длится 80 минут. Зрители начнут собираться в Филармонию заранее.

Значит, плюс еще тридцать минут. Плюс столько же на разъезд публики из театра. 2 часа 20 минут гитлеровские пушки должны молчать. И следовательно, 2 часа 20 минут должны говорить наши пушки — исполнять свою «огненную симфонию».

Сколько на это потребуется снарядов? Каких калибров? Все следовало учесть заранее.

И наконец, какие вражеские батареи следует подавить в первую очередь? Не изменили ли они свои позиции? Не подвезли ли новые орудия? Ответить на эти вопросы предстояло разведке.

Разведчики со своей задачей справились хорошо. На карты были нанесены не только батареи врага, но и его наблюдательные пункты, штабы, узлы связи. Пушки пушками, но вражескую артиллерию следовало еще и «ослепить», уничтожившее наблюдательные пункты, «оглушить», прервав линии связи, «обезглавить», разгромив штабы.

Разумеется, для исполнения этой «огненной симфонии» артиллеристы должны были определить состав и своего «оркестра». В него вошли многие дальнобойные орудия, опытные артиллеристы, уже много дней ведущие контрбатарейную борьбу. «Басовую» группу «оркестра» составили орудия главного калибра морской артиллерии Краснознаменного Балтийского флота.

Для артиллерийского сопровождения музыкальной симфонии фронт выделил три тысячи крупнокалиберных снарядов.

«Дирижером» артиллерийского «оркестра» был назначен командующий артиллерией 42-й армии генерал-майор Михаил Семенович Михалкин.

Так и шли две репетиции рядом. Одна звучала голосом скрипок, валторн, тромбонов, другая проводилась молча и даже до поры до времени тайно.

О первой репетиции гитлеровцы, разумеется, знали. И несомненно готовились сорвать концерт. Ведь квадраты центральных участков города были давно пристреляны их артиллеристами. Фашистские снаряды не раз грохотали на трамвайном кольце напротив входа в здание Филармонии.

Зато о второй репетиции им ничего не было известно.

И пришел день 9 августа 1942 года. 355-й день ленинградской блокады. И действительно на стенах домов появились афиши: «Управление по делам искусств исполкома Ленгорсовета и Ленинградский комитет по радиовещанию, Большой зал Филармонии. Воскресенье, 9 августа 1942 года. Концерт симфонического оркестра. Дирижер К. И. Элиасберг. Шостакович. Седьмая симфония (в первый раз)».

За полчаса до начала концерта генерал Говоров вышел к своей машине, но не сел в нее, а замер, напряженно вслушиваясь в далекий гул. Еще раз взглянул на часы и заметил стоящим рядом артиллерийским генералам:

— Наша «симфония» уже началась.

А на Пулковских высотах рядовой Николай Савков занял свое место у орудия. Он не знал ни одного из музыкантов оркестра, но понимал, что сейчас они будут работать вместе с ним, одновременно.

Молчали немецкие пушки. На головы их артиллеристов свалился такой шквал огня и металла, что было уже не до стрельбы: спрятаться бы куда-нибудь! В землю зарыться!

Зал Филармонии заполняли слушатели. Приехали руководители Ленинградской партийной организации: А. А. Кузнецов, П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, А. И.Манахов, Г. Ф. Бадаев. Рядом с Л. А. Говоровым сел генерал Д. И. Холостов. Приготовились слушать писатели: Николай Тихонов, Вера Инбер, Всеволод Вишневский, Людмила Попова...

И Карл Ильич Элиасберг взмахнул своей дирижерской палочкой.

Позже он вспоминал: «Не мне судить об успехе того памятного концерта. Скажу только, что с таким воодушевлением мы не играли еще никогда. И в этом нет ничего удивительного: величественная тема Родины, на которую находит зловещая тень нашествия, патетический реквием в честь павших героев — все это было близко, дорого каждому оркестранту, каждому, кто слушал нас в тот вечер. И когда переполненный зал взорвался аплодисментами, мне показалось, что я снова в мирном Ленинграде, что самая жестокая из всех войн, когда-либо бушевавших на планете, уже позади, что силы разума, добра и человечности победили».

А солдат Николай Савков, исполнитель другой — «огненной симфонии», после ее окончания вдруг напишет стихи:

...И когда в знак начала

Дирижерская палочка поднялась,

Над краем передним, как гром, величаво

Другая симфония началась —

Симфония наших гвардейских пушек,

Чтоб враг по городу бить не стал,

Чтоб город Седьмую симфонию слушал.

...И в зале — шквал,

И по фронту — шквал.

...А когда разошлись по квартирам люди,

Полны высоких и гордых чувств,

Бойцы опустили стволы орудий,

Защитив от обстрела площадь Искусств.

Поэт Николай Тихонов, вернувшись с концерта, записал в своем дневнике: «Симфонию Шостаковича... играли не так, может быть, грандиозно, как в Москве или Нью-Йорке, но в ленинградском исполнении было свое — ленинградское, то, что сливало музыкальную бурю с боевой бурей, носящейся над городом. Она родилась в этом городе, и, может быть, только в нем она и могла родиться. В этом ее особая сила».

За все восемьдесят минут, пока звучала Седьмая (Ленинградская) симфония Дмитрия Шостаковича, ни один вражеский снаряд так и не разорвался в Ленинграде. Ни один.

Дирижеру жали руки, поздравляли. Взволнованный, он не сразу понял значение слов, которые произнес, пожимая ему руку, Леонид Александрович Говоров:

— Мы для вас тоже сегодня поработали.

       Звук.
Лёгкий далёкий звук,
Вдруг
Переходящий в стук,
Мягкий игривый стук,
Вдруг
Переходящий в шаг,
Мерный тяжёлый шаг,
Вдруг
Шумом сплошным в ушах
За каблуком каблук
Тысяч чужых сапог
Тысячью страшных мук
Через родной порог,
Жизнь обращая в прах -
ВРАГ!

21 августа 2008 года фрагмент 1 части Симфонии был исполнен в разрушенном грузинскими войсками южноосетинском городе Цхинвали оркестром Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Прямая трансляция показана по Российским Каналам «Россия», «Культура» и «Вести», англоязычному каналу Russia Today, а также транслировалась в эфире радиостанций «Вести FM» и «Культура». На ступенях разрушенного в результате артобстрела здания парламента Симфония приобрела совершенно другое звучание и смысл