В работе ученица обращается к материалу повести А.С.Пушкина "Метель" и исследует вопрос: почему Пушкин, в 1830-е годы создававший произведения реалистического характера, обращается к традициям романтизма и сентиментализма? Изучая этот вопрос, работая с текстом Пушкина и обращаясь к литературоведческим статьям, ученица приходит к выводу, что автор намеренно вводит читателя в заблуждение, следуя вроде бы сложившемуся канону, а на самом деле создает серьезное проиведение, заставляющее читателя размышлять не только о превратностях судьбы, но и об основных нравственных, духовных ценностях.
Вложение | Размер |
---|---|
teterina_maryana.docx | 44.56 КБ |
Научно-исследовательская работа
Предмет
Литературная традиция и художественный миф в повести А.С.Пушкина "Метель"
Выполнила:
Тетерина Марьяна Олеговна
Обучающаяся ___7а__ класса
МБОУ "СОШ №3 г. Тосно"
Руководитель:
Иванова Светлана Львовна,
учитель русского языка и литературы
МЮОУ "СОШ №3 г. Тосно"
Содержание
Введение..............................................................................................................3
Глава 1. Литературная традиция и художественный миф в повести А.С. Пушкина "Метель"...............................................................................................4
1.1. Романтическая традиция в повести "Метель"............................................4
1.2.Литературный миф в повести "Метель"......................................................8
Глава 2. Практическая часть...............................................................................9
2.1. Тема судьбы. Образ метели........................................................................13
2.2. Место образа Бурмина в понимании повести...........................................15
2.3. Использование художественных методов в повести..............................17
2.4. Создание видеоролика.................................................................................18
Заключение...........................................................................................................19
Использованная литература и интернет-источники.........................................20
Приложения..........................................................................................................21
А.С. Пушкин отдает дань романтизму в ранних произведениях, в стихах и поэмах периода Южной ссылки. Но появление черт этого направления в «Повестях Белкина» носит совсем другой характер.
Повесть «Метель» была написана Пушкиным последней в цикле, завершена 20 октября 1830 года в Болдине. Этот период характеризуется обращением Пушкина к реализму. Поэтому интересно рассмотреть причины, побудившие автора возвратиться к чертам романтизма.
Цель исследовательской работы: Провести анализ литературной традиции и художественного мифа в повести Александра Сергеевича Пушкина «Метель»
Задачи:
Романтизм — идейное и художественное направление в европейской и американской культуре конца XVIII века — первой половины XIX века, характеризуется утверждением самоценности духовно-творческой жизни личности, изображением сильных (зачастую бунтарских) страстей и характеров, одухотворённой и целительной природы. [1]
Обращение к традициям романтической литературы отразилось и в выборе названия повести, и в первоначальной характеристике главных героев. Название отсылает нас к картинам зимней непогоды: снег, ветер, разбушевавшаяся стихия. «Метель» ассоциируется с необузданной силой «...метель – это тревога, смятение, сумятица, путаница, но далеко не всегда крушение, катастрофа, хотя и такой вариант не исключен», - так вводит в анализ повести Г. Ребель. [2]
Читатель должен обратить внимание и на эпиграф (фрагмент поэмы В.А. Жуковского «Светлана»), который задает стремительный темп, подхватывает заявленную в названии «метельную» тему и настраивает на романтический лад. Динамизм создается стремительностью движения, запечатленного в первой строке («Кони мчатся по буграм») и подхваченного и усиленного обилием глаголов («топчут* снег глубокий», «снег валит клоками», «черный вран, свистя крылом, вьется», «вещий стон гласит печаль», «кони ... смотрят», «вздымая гривы») и других, выражающих движение, лексических единиц («Вдруг метелица кругом», «кони торопливы»). При этом интенсивность движения, напряженная подвижность всей картины имеет не линейный, а вихревой характер. Судьбоносная значимость происходящего подчеркнута образом божьего храма – знака жизненного пути, так как с ним неразрывно связаны главные события человеческой жизни – рождение, бракосочетание и ее неизбежный конец – смерть. [2]
Таким образом, эпиграф создает тревожное настроение и обещает романтическое развитие сюжета.
Но вместо романтической приподнятости и таинственности – эпическое спокойствие и достоверность. Вместо взволнованного и напряженного настоящего времени – уравновешенное и размеренное прошедшее. Вместо символических знаков (божий храм, метелица, темна даль) – конкретика: «В конце 1811 года», «в своем поместье Ненарадове». Вместо ожидаемого романтического героя – никак на эту роль не подходящий «добрый Гаврила Гаврилович Р**», который «славился во всей округе гостеприимством и радушием». Наконец, вместо интригующей завязки – рутинное барское существование: «соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть» в карты и поглазеть на богатую невесту. Что же касается авторского присутствия, то уже со второго абзаца становится господствующей ироническая интонация.
Ирония содержится уже в резкой смене характера и способа изображения в начале рассказа относительно эпиграфа. Она присутствует и в характеристике Марьи Гавриловны – «стройной, бледной и семнадцатилетней девицы» – за счет неуместного в данном контексте союза и. В этом «...и семнадцатилетняя», нарочито уравненном с определениями «стройная, бледная», акцентировано то особое, рубежное состояние, когда детство уже кончилось, но все еще впереди, когда романтическая бледность - атрибут возраста, когда возраст определяет душевный настрой и жизненные ориентиры. [2]
С одной стороны, повествователь ведет речь о героях – Марье Гавриловне и Владимире Николаевиче. С другой стороны, рассказ о них изобилует «готовыми, заимствованными из сентиментальной литературы книжными формулами» («карамзинизмами», как называет их В. Виноградов), которые характерны для миро- и самовосприятия героев, пребывающих во власти романических речевых и поведенческих стереотипов: «предмет, избранный ею»; «пылал равною страстию»; «клялися друг другу в вечной любви»; «воля жестоких родителей» и т.п. Использование многочисленных вводных конструкций усугубляет, усиливает иронический тон («следственно», «само по себе разумеется», «что весьма естественно»), тем самым порождая сомнения в серьезности романа Марьи Гавриловны и Владимира Николаевича, в глубине и подлинности их чувств. [2]
Литературные штампы, которыми изобилует начало «Метели», характеризуют не манеру рассказчика, а жизненный стиль и способ самовыражения самих героев. Рассказ о Марье Гавриловне и Владимире Николаевиче ведется их языком, заимствованным из любимых романов. В героев метит и добродушная ирония рассказчика, который вводными вкраплениями изнутри взрывает стилистическую целостность повествования, помогая осознать манеру изложения не как стиль, а как стилизацию. [2]
События в повести развиваются по романическому стандарту: «Марья Гавриловна была воспитана на французских романах, и, следственно, была влюблена». В полном соответствии с романическим сценарием, влюбленная барышня и ее пылающий «равною страстию» избранник не могут, как и положено таким стандартом, воссоединиться – здесь им препятствуют «жестокие родители». В процессе активной переписки и тайных свиданий, взаимных клятв и сетований на судьбу молодые люди вынашивают план побега с целью тайного венчания.
Читатель невольно должен улыбнуться, так как в начале повести об одном из «жестоких родителей» сказано «добрый Гаврила Гаврилович Р**», на доброте родителей держится во многом весь романический расчет. Но без этой «жестокости» не было бы и романического фона.
С момента осуществления молодыми героями своих планов меняется и характер повествования: оно становится динамичнее, строже, все внимание сосредоточивается на предмете – процессе подготовки к побегу и самом побеге. Но Марья Гавриловна пока еще ведет себя как романтическая героиня: об этом говорят и слог письма, и тульская печатка «с двумя пылающими сердцами», и ужасные ночные мечтания.
Ей по плану полагалось вечером накануне побега удалиться к себе «под предлогом головной боли», но уже утром решительного дня она «встала бледнее обыкновенного и с непритворною головною болью». Расспросы встревоженных родителей «раздирали ее сердце». Мысль о предстоящей разлуке «стесняла ее сердце», «она была чуть жива». Это не поза, не игра – Маша старалась «казаться веселою, и не могла». Естественность поведения героини, искренность ее переживаний не располагают к иронии, лишают иронию почвы – повествование становится серьезнее и сдержанней. Изменение тона проявляется и в том, что церемонно-шутливое «Марья Гавриловна» заменяется на теплое, домашнее, словно от родителей идущее – «Маша». [2]
Мы видим, как трудно дается ей исполнение задуманного, но она не останавливается на полпути. Может быть, то, что казалось игрой, есть жизнь? «Прозаические» детали (взяла с собой шкатулку и узел со всем необходимым на первое время) подтверждают действительную готовность Маши покинуть родительский дом и связать свою судьбу с Владимиром, они выступают в качестве материального свидетельства серьезности идеальных устремлений, то есть думает не только о красивой романической позе, но и о придающей этой позе жизненную устойчивость практической стороне дела. [2]
Нам кажется, что очень сложно разъединить при анализе повести следование литературной традиции и её «развенчание», т.е. рождение мифа, будто повесть «Метель» есть произведение, созданное сугубо как произведение романтического (с элементами сентиментальными в обрисовке героев и коллизий сюжета). Уже с первых строк повести именно ироническая интонация повествователя разрушает "канон": за привычной формой и ожидаемым поведением героев будет выстраиваться нечто совсем иное. Не «подражательное», не «каноническое», а значит, предсказуемое, а самостоятельное произведение, с глубочайшим смыслом, загадкой, которую мы разгадываем до сих пор.
И это «новое» начинается со слов «На дворе была метель...»
Метель – «печальное предзнаменование»; так воспринимается бушующая за окном непогода романтической барышней, что ее не останавливает; метель – «судьба».
Попробуем прокомментировать значение образа метели для характеристики героев:
Герой | Текст и комментарий | Выход из ситуации |
Марья Гавриловна | Когда Маша сошла в сад, «метель не утихала; ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу». [3] Но стоило ей преодолеть первую, самую трудную часть пути, как стихия противодействующая, обернулась стихией покровительствующей. Символическую миссию содействия выполняют и лошади, которые «не стояли на месте» в ожидании седоков, едва барышня уселась, а кучер взял вожжи, – «лошади полетели», т.е. началось то самое, заявленное эпиграфом, судьбоносное движение: метель – нетерпеливые кони – стремительный порыв в неведомое – божий храм. Лошади Марьи Гавриловны активно содействуют побегу, хотя вся ситуация говорит о героине как о «преступнице», метель ее предупреждает о непоправимом. Это «непоправимое» и происходит в церкви. | Первая реакция Маши на ночное приключение была столь острой, что едва не стоила ей жизни. Однако скоро «барышня стала выздоравливать», и, поскольку при этом она «никогда не упоминала о Владимире», читатель догадывается, что речь идет не только о физическом исцелении, но и об изменениях эмоционально-психологического, нравственного характера. Выздоровевшая Марья Гавриловна остается жить. И в этой ее жизни "после романа" есть новые печали (гибель Владимира, смерть отца), есть существенные перемены (получение наследства, переезд из печальной памяти Ненарадова в другое имение), есть новая, но на сей раз невольная роль скорбящей о погибшем воине, а главное, есть сама жизнь – значит, надежда на благие повороты судьбы, в том числе и на новый роман. И повесть легко делится на две части, соответствующие двум романам Марьи Гавриловны, а между частями располагается лирическое отступление о победных итогах войны 1812 года. |
Владимир | Проведя весь день в хлопотах, продумав, предусмотрев и обеспечив все необходимое для предстоящего тайного венчания, что говорит о серьезных намерениях, Владимир, наконец, «…отправился в Жадрино, куда через два часа должна была приехать и Марья Гавриловна. Дорога была ему знакома, а езды всего двадцать минут. Но...» «Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взводил». [3] В случае с Машей противопоставление лишь подразумевается и пока (в рамках эпизода) не срабатывает: все идет по плану. В случае же с Владимиром уже конец фразы, начинавшейся с но, звучит катастрофически: «...он ничего не взвидел». Герой мгновенно теряет власть над ситуацией. «В одну минуту» исчезает, размывается мутной мглой знакомое пространство, так что не только дороги не видно, но и неба от земли не отличить. Бушующая метель безжалостно поглощает принадлежавшее герою время и корежит знакомое ему пространство: застилает путь, направляет «не в ту сторону», заводит в «незнакомый лес» Для седобородого мужика «верст десяток» до Жадрина – это «недалече»; Владимир же «при сем ответе» хватается за голову. Искренность и сила чувств Владимира не вызывают сомнений, переживания его запечатлены тщательно. Лошадь Владимира сначала «ступала наудачу и поминутно то взъезжала на сугроб, то проваливалась в яму», попав было на гладкую дорогу, «ободрилась», но дорога вела не туда... Осознав это, Владимир «ударил по лошади; бедное животное пошло было рысью, но скоро стало приставать и через четверть часа пошло шагом, несмотря на все усилия несчастного Владимира». [3] Одна и та же сила с помощью одних и тех же средств в одном случае подхватывает и мчит навстречу желаемому, в другом – мешает, противодействует, преграждает путь. | Метель спутала все карты, и в результате невероятного стечения обстоятельств Марья Гавриловна была обвенчана со случайным встречным, из метели вынырнувшим и в метели растворившимся, по-видимому, навсегда. Именно это известие «ожидало» опоздавшего к месту событий Владимира. И что же он? Оскорбленный до глубины души он не делает даже попытки встретиться со вчерашней невестой, объясниться с ней, проститься наконец. Не приходит ему в голову и мысль написать новый сценарий собственной жизни – он видит для себя лишь одну возможность, один вариант, предписанный логикой сентиментального романа: если не счастливая любовь, то смерть. Владимир Николаевич оказывается не в силах творчески осмыслить непредвиденный жизненный поворот. Жизнь отвергла написанный им сценарий, а он, вместо того чтобы внести в этот сценарий коррективы или вообще переписать его, отвергает саму жизнь. |
Таким образом, образ метели является не только сюжетообразующим, но и раскрывающим характеры героев. Несмотря на то что Марья Гавриловна знает о своем «преступном» поступке, она не отказывается от совместно принятого с возлюбленным решения. Её мучает совесть, она не в силах поднять глаз в церкви - всё объяснимо. И её болезнь, и принятие страшного письма Владимира как наказания на этот «преступный» шаг, и тихая жизнь, в которой, как иногда кажется, даже нет надежды на счастье - эти эпизоды повести лежат уже вне романтической или сентиментальной традиции. «Известное» кончилось. Дальше – жизнь, в которой всё непредсказуемо так же, как это случилось в метели, значение которой – жизнь. Владимир этого испытания жизнью и не выдержал.
Действие повести начинается «в конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную» [3], а в эпилоге рассказа о любви Марьи Гавриловны и Владимира Николаевича герой погибает на войне, оставив по себе священную память. Этим исчерпан и завершен первый роман Марьи Гавриловны. Именно история, бывшая до этого отдаленным фоном событий частной жизни, ставит в нем последнюю точку.
Исторический эпизод повести представляет собой эмоционально насыщенное лирическое отступление, в котором запечатлен восторг победы, упоение ее славой и торжеством.
На фоне и в недрах «блистательного времени» восходит новая романическая история – «сюжет Бурмина». Когда первый роман Марьи Гавриловны – «сюжет прапорщика» – оказался исчерпанным, понадобилось резкое расширение жизненного горизонта, чтобы дать повести частной жизни новое дыхание. Победительным, приподнято-праздничным тоном лирического отступления подготовлен и счастливый поворот в судьбе Марьи Гавриловны. [2]
Явление Бурмина в «замке» Марьи Гавриловны обставлено как событие закономерное, долгожданное и решающее: «все должны были отступить», когда он появился, а сама Марья Гавриловна «очень его отличала».
В отличие от Владимира, который был «бедный армейский прапорщик», Бурмин – «раненый гусарский полковник», что подчеркивает принципиальное содержательное различие, очевидное преимущество нового героя: полковник – больше, чем прапорщик; гусарский – лучше, чем армейский; раненый – свидетельство личной доблести, подтвержденной Георгием в петлице, и причина «интересной бледности», а бедный – это всего лишь социальный статус, совсем необязательно сопряженный с интересностью. Преимущество Бурмина заключается и в другом: если Владимир во взаимоотношениях с Марьей Гавриловной в начале повести выступает исключительно в ролевой функции героя определенного типа, то Бурмин сразу имеет свое лицо, наделяется не типовыми, а индивидуальными чертами: «очень милый молодой человек», обладающий именно тем умом, который нравится женщинам, – «умом приличия и наблюдения», «нрава тихого и скромного», но с репутацией «ужасного повесы» в прошлом.
Возможно, такое более конкретное изображение героя, более пристальное видение его идет от изменившейся и повзрослевшей Марьи Гавриловны, которая научилась воспринимать не только внешние, соответствующие некоему стандарту, но и внутренние, сущностные черты своего избранника. А Марья Гавриловна несомненно повзрослела, изменилась и, сохранив романические пристрастия, научилась не только наблюдать и правильно оценивать ситуацию, но и направлять события в нужное русло. [2]
Удивительно, что судьба дарует Марье Гавриловне не просто встречу с таинственным супругом, что само по себе уже чудо, но – счастье воссоединения с тем, кого она успела «отличить» и полюбить.
Пушкинский текст – это не просто забавная игра с читателем: автор ведет своих героев к счастью, которое они заслужили.
Вывод
В том, как Пушкин нарушает традиции, как эта легкая и веселая, на первый взгляд, повесть приобретает глубокий нравственно-философский подтекст, игнорирование которого существенно искажает ее смысл, и состоит смысл «мифа»: «Метель» не сводима к пародии на реальную жизненную ситуацию. Не сводима она и к литературной пародии, к интертекстуальной игре. Все, что необходимо для понимания ее смысла, содержится в ней самой, а чужие мотивы и цитаты «лежат на поверхности текста. [4]
В умении органически сочетать в своем творчестве выразительные возможности разных художественных методов выразился универсализм Пушкина. Рассмотрим взаимодействие романтизма, сентиментализма и реализма в пространстве повести:
Художественный метод | Эпизод/ ситуация | комментарий |
романтизм | Романтическая тема метели, романтическая история любви | Бурмин, несомненно, больше романтический персонаж: он кажется читателю безвольным орудием в руках судьбы. Но ему свойственно искреннее раскаяние, прямота, открытость. Его признание Марье Гавриловне есть не только шаг романтического героя, но и поступок героя реалистического, который не желает вводить девушку в заблуждение, искренне раскаивается в легкомыслии молодости. |
сентиментализм | «детали» любовной истории Владимира и Марьи Гавриловны («бедный армейский прапорщик» и богатая невеста; побег из дома, тайное венчание в церкви; «жестокость» родителей и упование на их снисхождение) | Неоднозначно, диалектично задействована в повести Пушкина сентименталистская традиция: она и пародируется, и, одновременно, используется по своему прямому назначению – для создания эмоционально насыщенной атмосферы. Из героев в романтической традиции представлен Владимир: оскорбленный до глубины души, предполагая во вчерашней невесте измену, коварство, легкомыслие, он не делает даже попытки встретиться с ней, объясниться, проститься наконец. Не приходит ему в голову и мысль написать новый сценарий собственной жизни – он видит для себя лишь одну возможность, один вариант, предписанный логикой сентиментального романа: если не счастливая любовь, то смерть. |
реализм | Реалистический рассказ (авторская ирония, «присутствие автора», «игра с читателем») | В характеристике персонажей ближе всего к реалистической традиции образ Марьи Гавриловны: она умеет применяться к жизненным обстоятельствам, соотносить с ними свои романические упования и выбирать оптимальный вариант поведения. Именно эта гибкость, артистизм, жизнелюбие и жажда счастья, приводят в конечном счете Марью Гавриловну к победе, на которую она и сама не рассчитывала. |
На поверхности пушкинского повествования господствует лукаво-добродушная ирония, в то время как итоговый смысл повести оказывается философски глубоким, романтически возвышенным. [5]
В ходе выполнения исследовательской работы был создан видеоролик «Литературная традиция и художественный миф в повести А.С. Пушкина «Метель». (Приложение 1)
Заключение
Литературная традиция в повести «Метель» ярче всего прослеживается в выборе определенных «знаков» романтизма и сентиментализма, свойственных произведениям зарубежной и русской литературы конца 18-начала 19 века: в выборе названия, в первоначальной характеристике персонажей, в сюжете, в ожидаемых читателем поступках героев. Но появление черт романтизма в «Метели» носит совсем другой характер, и большую роль в этом играет манера повествования: повествователь активно ведет рассказ о героях, иронизирует, дает оценку качествам и поведению персонажей. Поэтому «ожидаемое» быстро меняется на «неожиданное», и жизнь вступает в свои права: человек предполагает, а «Бог располагает» (безусловно, есть и такой контекст в понимании повести). Рушится «миф», будто перед нами только пародия, литературная игра. Cудьба, непредвиденные обстоятельства, даже смерть героев (отнюдь не в сентиментальном ключе) полностью перестраивают восприятие читателя. Возможности романтизма и сентиментализма в произведении реалистического характера сыграли не только свою художественную роль, но и отразили глубину пушкинского текста.
Приложение 1. Сценарий видеоролика «Литературная традиция и художественный миф в повести А.С. Пушкина «Метель».
Доброго времени суток, меня зовут Марьяна, я ученица 7 класса МБОУ «СОШ №3 г. Тосно», и сегодня мы поговорим об одном из произведений Александра Сергеевича Пушкина.
Пушкин родился в Москве 6 июня 1799 года. С детства писал стихотворения, позднее стал автором бессмертных произведений. романов “Евгений Онегин”, “Дубровский”, известных поэм “Руслан и Людмила”, “Кавказский пленник”, повести “Пиковая дама” и многих-многих других, и, конечно, сказок для детей.
«Метель» написана в 1830 году и является частью цикла повестей Пушкина под названием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», состоящего из 5 произведений и выпущенного им без указания имени настоящего автора.
Я познакомилась с этими произведениями на уроке литературы в начале 7 класса. Именно необычный сюжет сразу привлёк к себе внимание, захотелось изучить историю создания этого текста и разобраться, что же стоит за образом метели.
Период написания вышеупомянутой повести характеризуется обращением Пушкина к реализму. Поэтому любопытно рассмотреть причины, побудившие автора возвратиться к чертам романтизма в этом произведении.
Романтизм — это идейное и художественное направление, основными чертами которого является преобладание чувства над разумом. Из реальности автор переносит читателя в идеальный мир.
Важно заметить, что ещё одна особенность романтизма – это отображение эмоций человека через природу. А природа в «Метели» играет важную роль.
Помимо романтизма, в повести также можно заметить черты сентиментализма.
И, казалось бы, такое небольшое произведение, а Пушкин почему-то решил включить в него черты трёх литературных направлений.
Обращение к традициям романтической литературы отразилось с самого начала, в названии повести. Оно отсылает нас к картинам зимней непогоды: снег, ветер, разбушевавшаяся стихия. «Метель» ассоциируется с необузданной силой.
Читатель должен обратить внимание и на эпиграф, который задает стремительный темп (Марьяна читает эпиграф). Он подхватывает заявленную в названии «метельную» тему и настраивает на романтический лад. Динамизм создается стремительностью движения сразу в первой строке и далее поддерживается глаголами во всём эпиграфе. Судьбоносная значимость происходящего подчеркнута образом божьего храма, потому как с ним неразрывно связаны главные события человеческой жизни – рождение, бракосочетание и ее неизбежный конец – смерть.
Таким образом, эпиграф создает тревожное настроение и обещает романтическое развитие сюжета.
Но с первых строк повести читатель замечает ироническую интонацию повествователя, разрушающую "канон" романтизма. Мы с вами ожидаем определённый паттерн поведения героев, принятый в романтической традиции.
Вместо романтической приподнятости и таинственности – эпическое спокойствие и достоверность. Вместо взволнованного и напряженного настоящего времени – уравновешенное и размеренное прошедшее. Вместо символических знаков (божий храм, метелица, темна даль) – конкретика: «В конце 1811 года», «в своем поместье Ненарадове». Вместо ожидаемого романтического героя – никак на эту роль не подходящий «добрый Гаврила Гаврилович Р**», который «славился во всей округе гостеприимством и радушием». Наконец, вместо интригующей завязки – однообразная обыденность, рутинное барское существование: «соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть» в карты и поглазеть на богатую невесту.
Образ метели является сюжетообразующим.
Когда Маша сошла в сад, «метель не утихала; ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу». Но стоило ей преодолеть первую, самую трудную часть пути, как стихия противодействующая, обернулась стихией покровительствующей.
Лошади Марьи Гавриловны активно содействуют побегу, хотя вся ситуация говорит о героине как о «преступнице», метель ее предупреждает о непоправимом. Это «непоправимое» и происходит в церкви.
Владимир же мгновенно теряет власть над ситуацией. «В одну минуту» исчезает, размывается мутной мглой знакомое пространство, так что не только дороги не видно, но и неба от земли не отличить. Бушующая метель безжалостно поглощает принадлежавшее герою время и изменяет знакомое ему пространство.
Образ метели является не только сюжетообразующим, но и раскрывающим характеры героев. Эти эпизоды повести вне романтической или сентиментальной традиции. Дальше – реальная жизнь, в которой всё непредсказуемо, как это случилось в метели. Владимир, как сентиментальный герой, этого испытания жизнью и не выдержал.
Когда первый роман Марьи Гавриловны оказался исчерпанным, появляется Бурмин.
В отличие от Владимира, который был «бедный армейский прапорщик», Бурмин – «раненый гусарский полковник», что подчеркивает очевидное преимущество нового героя: полковник – больше, чем прапорщик; гусарский – лучше, чем армейский; раненый – свидетельство личной доблести, подтвержденной орденом святого Георгия.
Преимущество Бурмина заключается и в другом: если Владимир во взаимоотношениях с Марьей Гавриловной в начале повести выступает исключительно как сентиментальный герой, то Бурмин сразу имеет свое лицо, наделяется не типовыми, а индивидуальными чертами.
Литературная традиция в повести «Метель» ярче всего прослеживается в выборе определенных «знаков» романтизма и сентиментализма, свойственных произведениям зарубежной и русской литературы конца 18-начала 19 века.
Возможности романтизма и сентиментализма в произведении реалистического характера сыграли не только свою художественную роль, но и отразили глубину пушкинского текста.
Лиса и волк
Отчего синичка развеселилась
Стрижонок Скрип. В.П. Астафьев
Ручей и камень
Хитрость Дидоны