Рассказ "У бабушки в Смоленске"

У бабушки в Смоленске

Недавно я ездила к бабушке в Смоленск. У нее мы бываем не так часто, как хотелось: то у родителей было много работы, то ремонт дороги, то с машиной неполадки. Чем дольше я ждала поездки к ней, тем радостней я собирала вещи и тем усердней торопила родителей.

И сегодня наступил тот самый день. Я пораньше соскочила с кровати, оделась и начала собирать вещи. Через несколько часов мы уже были в Смоленске. Когда мы ехали по улицам города, я любовалась через машинное окно его достопримечательностями и с нетерпением ждала, как мы с бабушкой походим по этим улицам, посмотрим на них поближе.

Я ходила по бабушкиному дому и заметила деревянную шкатулку, которую раньше не видела. Я позвала бабушку и спросила, что это. Она взяла шкатулку и села на диван, я последовала за ней и села рядом. Бабуля сказала, что это ей досталось от мамы. Открыв шкатулку, я сначала не поняла, что в ней. Там лежала старая записная книжка. Но потом бабушка объяснила, что эта книжка очень дорога и для нее, и для ее мамы и что это целый клад: в ней историй моей прабабушки. Я открыла записную книжку и начала читать.

1 сентября 1948 год.

Прошло три года как была завершена Великая Отечественная война. Я вернулась в свою родную деревню. Хотя деревней назвать это место было сложно, одни руины и глубокие ямы, заросшиеся травой, кустами и маленькими деревьями. Глядя на это, пытаюсь вспомнить, что было на месте этих развалин, где была церковь, которую любила посещала мать, школа, в которую я ходила с соседскими ребятишками, магазины и знакомые дома.

 Сейчас мне 23 года, но я до сих пор помню дорогу до дома. А вот и он, дом, милый дом. Передо мной покосившийся маленький домик, внутри и снаружи заросший травой. Пробираясь через траву, вспоминаю, такие теплые и в то же время такие далекие детские годы. Вот на этой полянке мы с братом играли в догонялки, встречали родителей с работы, а сейчас здесь растет высокая трава.

Войдя дом, слышу, как скрипят стены, как ветки бьют по итак поломанной крыше, дом качается из-за ветра, внутри осталось еще немного непригодной мебели. Иду в комнату, где совсем недавно была родительская спальня, все кажется таким родным.

Залезаю под кровать, достаю старую деревянную шкатулку, она досталось маме от бабушки, мама очень сильно любила ее. Открываю свою ценность и вижу блокнот, маленький, малинового цветы настолько же ценный, как и сама шкатулка. Руки чешутся и хочется открыть его, но кладу шкатулку вместе с блокнотом в сумку и ухожу.

 2 сентября 1948 год.

Приехав домой, забываю обо всем, быстро бегу в комнату и сажусь на кровать. Тяжело вздыхаю, блокнот этот был моим личным дневником с 16 лет и был последним подарком отца перед его уходом на войну. С октября 1941 писем мы от него не получали, только потом мама рассказала, что получила похоронку.

Открыв дневник, сразу встречаю дату 1941 год 14 октября и больше ничего. Я хотела написать сюда, что меня не хотят брать на фронт из-за возраста, тогда мне было 16, но не успела, прошло письмо от отца, и почтальон отвлек меня, а потом забыла, да и вовсе времени не было.

     1 октября 1941 год.

Снова пытаюсь попасть в ряды Советской армии. Уже начинаю думать, как бы подделать документы, но сразу же откидываю эту идею в сторону, маме бы она не понравилось.

Стою у входа в военный комиссариат. Часовые пускали только по специальным пропускам и удостоверениям, которых у меня, конечно, не было. Не впустили. Увидела, как призывники входят в штаб, пристроилась сзади и вошла вместе с ними.

Попала на медкомиссию, брать снова не хотят. Сказала, что пока не возьмут, никуда не пойду. Они посмеялись и не поверили, но я все равно стояла. Все время твердили, что не возьмут из-за возраста. Надоела им так, что в итоге все-таки взяли, дали форму, только мужскую, женской моего размера не было. Сказала, что перешью.

     2 октября 1941 год.

Уже в поезде. Еду в Смоленск. От него недалеко находится деревня, в которой я родилась. После того, как уехала из родного дома к тете на учебу, не видела своих родителей и брата. Может смогу добраться до дома и встретить маму. Сильно переживаю за нее, хотя почти каждый день получаю от нее письма. Не выспалась. Теперь я…

     3 октября 1941 год.

Вчерашняя запись прерывается, потому что просто уснула. Хотела написать, что теперь военный медик.

      4 октября 1941 год.

Как вспоминаю про мать хочется плакать. Вот бы повернуть время вспять, когда было все хорошо и все были живы.

 11 октября 1941 год.

Участвую в Вяземской оборонительной операции. Надежды попасть домой все меньше и меньше. А желание выжить все больше и больше.

Василиса Михайловна – наш главный врач. По крайней мере для меня. Она хвалит меня и говорит, что у меня хорошо получается лечить раненых, думаю это из-за того, что моим учителем был она сама.

 20 октября 1941 год.

Василиса была чудным врачом. Наследующий день ее застрелили. По рассказам других, она вытаскивала раненого с поля боя, попала на глаза врага и все.

  22 ноября 1941 год.  

Совсем забыла о дневнике. Недавно приехала к матери. Она болела, и я принялась ее лечить. 20 октября армия, в которой я была, расформировалась. Еды немного, стараюсь все отдавать матери. От отца вестей нет, переживаю за него. У брата все хорошо, писал, что, может быть, скоро приедет, хотя ничего обещать не может. Времени писать нет.

Брат так ни разу и не приехал, оно и к лучшему.

23 ноября 1941 год.

Немцы подозревали, что жители нашей деревни помогают партизанам. Мать, узнав об этом, сказала, чтобы я уходила. На вопрос куда, она ответила: «В Смоленск, к брату». Я долго сопротивлялась и не соглашалась.

Вскоре она меня уговорила, сама собрала мне вещи, дала мне немного денег, еды, и ночью я отправилась в путь. Шла я, захлебываясь слезами. Села рядом с деревом, пыталась развести костер, но ничего не получалось: руки тряслись, спички то падали, то не зажигались, сердце сильно билось, хотелось вернутся и плевать, что, вернувшись, я бы умерла.

 24 ноября 1941 год.

Наступила ночь, я слегка успокоилась. Ночью слышались крики, оглядевшись по сторонам, я увидела дым со стороны деревни. Спать я больше не могла, встала и побрела в чащу леса.

25 ноября 1941 год.

Не уверена, что сегодня это число. Проснулась на земле, голова болела. Вспомнила про вчерашнее, вставать не хотелось. Хотелось лежать здесь, в густом лесу. Собралась с силами и все-таки встала.

1 декабря 1941 год.

 Живу у брата. Брат подался в полицаи, теперь ходит в немецкой форме с повязкой. Сказал, что это для нашего блага. Не очень в это верю. Брат часто извинялся за это перед фотографией родителей.

 Устроилась в госпиталь. У медперсонала были халаты, оставшиеся от родильного отделения, с разрезами на груди для кормления новорождённых. Разрезы я, конечно, зашила. Полная антисанитария. Солдаты лежали прямо на полу. Бинтов было мало. Работы много. Сил писать больше нет.

20 декабря 1941 год.

Сплю плохо. Всю ночь в небе над городом шарили огни прожекторов и стучали зенитки, бомбили. Помню, как заставили идти в кинотеатр, где показывали немецкие фильмы. Когда возвращалась из кинотеатра, у меня попросили документы, узнав, что у меня их нет меня отправили в комендатуру.

    1942 год.

Я концлагере. Не знаю, какое сегодня число. Не знаю, сколько дней прошло с появления в этом месте. Отправили работать в госпиталь. Госпиталь расположен в 4-этажном кирпичном здании, окна были без стекол, необходимых коек для больных, постельных принадлежностей и другого инвентаря не имелось. Питание состояло из 200 грамм хлеба, смешанного с древесными опилками, каши или супа из зерна ржи, овощных очисток или гнилого картофеля. Моя главная задача была стирать бинты, иногда помогать раненым. Одному из врачей удалось сварить мыло, оно было тёмное и вонючее, какое-то желеобразное, но стирало хорошо даже в холодной воде.

 Каждый день в госпиталь попадало множество военнопленных, больных сыпным тифом, дизентерией, с отёками от белкового истощения, обмороженные, раненые и избитые, завшивевшие. После их выздоровления, у них брали кровь, для выработки противотифозной сыворотки для производства прививок немецким солдатам и офицерам во избежание заражения тифом, брали достаточно много, несмотря на их истощение. Главными врачами лагеря были немцы: Заксе, а затем Гивак. Дневник я спряла в обувь. Она была плохая поэтому ее не забрали.

    1943 год.

Все время думаю, что умру с голода, кости видны.

   1943 год.

Один раз увидела знакомое лицо за рулем грузовика, который привез новых пленных, возможно, это был брат.

    1943 год.

Провела там почти 2 года. Когда нас освободили свои, я вернулась в город. Смоленск был разрушен. Дома, в котором мы жили с братом, не было, остались только его развалины. Попозже подалась на фронт. Вернулась обратно в родную деревню, решила оставить здесь дневник, так как писать там больше не собиралась, но он все равно оставался в моем сердце надолго.  

Так заканчивались записи в дневнике прабабушки. После прочтения меня переполняли все возможные эмоции. Было много вопросов, и я стала их задавать бабушке, но она сказала, что немного об этом знает и может ошибаться, поэтому предложила найти ответы на мои вопросы в интернете. Так я и поступила. Сначала я узнала, что два года — с июля 1941 по сентябрь 1943 — длилась оккупация Смоленской области, что за время оккупации было расстреляно, повешено, сожжено, закопано живыми, отравлено ядом и в душегубках, замучено в застенках 151319 мирных граждан и 230137 военнопленных, 164630 человек нацисты угнали на каторжные работы в Германию. По сравнению с довоенным временем население области сократилось на половину…

Узнав о таких ужасах войны, мне стало не по себе. Такие цифры только в Смоленске, а сколько же во всем мире? Я чувствовала гордость за свой народ и в то же время страх, что это случится вновь. Мне было жалко людей, а еще было жалко прабабушку.