Конкурсное сочинение "Ты тоже уйдёшь?"

«Ты тоже уйдешь?»

Основано на реальных событиях.

Ленинград. 1941 год.

В эти дни необычайная тишина овладела маленькой ленинградской квартирой Савичевых – в зале больше не слышался театральный баритон дяди Лёши, звонко поддерживаемый старенькой гитарой, у зеркала больше не красовалась Женя, что-то нежно напевая себе под нос, а из кухни больше не звучал мягкий голос мамы. Лишь полусонная Таня наблюдала за хорошеньким солнечным зайчиком, который весело скакал по семейным портретам, иногда будто приглашая жестом крошечных лапок к себе. Болтая ножками, девочка сидела за письменным столом, ожидая тёплого маминого голоса, приглашающего к столу. Тишина. Только кроткое тиканье старинных настенных часов.

Но вдруг у двери послышались медленные шаги, и в комнату вошла бабушка, поддерживаемая сестрой Женей, которая отчаянно жестикулировала и пыталась ей что-то объяснить.

– И слушать не хочу больше! – сопротивлялась бабушка.

– Ну же, бабушка!

– Время, время! Послушай, дорогуша, что мне твоё время? Людям не помогать теперь что ли?

– Нам поможешь, если противиться не будешь, – настаивала Женя, устало скрестив руки.

– Женя, да и так все госпитали забиты. Другим нужнее! Вот, смотри, ноги ходят, руки машут, да и силы есть с тобой поспорить, – отвечала бабушка, вяло размахивая руками.

– Бабушка! Женя! – радостно вскрикнула маленькая Таня.

– Здравствуй, сладкая моя! – поприветствовала старушка, направляясь к внучке медленными шажками.

Девочка вытянула руки и крепко обняла бабушку, уткнувшись личиком в её теплую шаль.

– Привет, сестрица, чем занимаешься? – поинтересовалась Женя.

– Да так, сижу, ножками болтаю – все разбежались куда-то!

Взгляд Жени плавно пробежался по пустой комнате и остановился на маленькой свечке, весело пылавшей на краю стола.

– Я смотрю, мама свечи зажгла. Это хорошо, хорошо.

– Да, мама. Женя, а ты где пропадала? – спросила Таня, любопытно всматриваясь в сестру своими большими карими глазами.

– На заводе была, где ж мне ещё…, – прервавшись, ответила Женя и облокотилась на стену. – Слушайте, а стулья куда у нас все подевались?

– Да вот же, родная. Ты бы хоть пару дней не сдавала, – тихим голосом сказала бабушка, указывая на стул у противоположной стены.

Девушка слегка потёрла лоб рукой и направилась к нему.

– Я кровь, бабушка, сдаю не просто так ведь - людям помогаю! В конце концов, у меня был хороший учитель, – улыбаясь, ответила Женя.

– Кровь? – удивилась Таня.

– Танюша, кстати, смотри, что у меня есть, – сказала девушка, достав из кармана маленький блокнот.

– Это мне?

– Конечно, тебе! Нарисуешь нам что-нибудь?

– Пусть еще и споёт! Больно голосок мне её нравится! – добавила бабушка, расцеловывая внучку.

– Ну, если вы просите!

Светясь от радости, Таня крепко упёрлась ручками в стол, старательно втягивая спёртый комнатный воздух – она знала, что в Ленинграде теперь никто не поёт, и ей сильно хотелось нарушить эту непонятную тишину. Но едва успела она открыть рот, как позади раздался неприветливый бой старых настенных часов. Женя строго посмотрела на бабушку и поднялась со стула:

– Идём, бабушка, нам пора.

– Постойте, а как же спеть? А нарисовать? – растерялась Таня, почувствовав, что бабушка выпускает её из своих объятий.

– Позже, дорогая, позже!

– Ух, как споем потом, сладкая!

Хлопнула дверь. Зажмурившись, Таня ожидала последнего удара часов.

Вновь тишина. Прикрывшись ладонью, девочка раскрыла блокнот и старательно стала выводить:

“Женя умерла 28 декабря в 12:00 утра 1941 года.”

“Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 г.”

Пока маленькие ручки криво вырисовывали последние буквы, настенные часы снова перешли на аккуратное, едва слышимое, пощёлкивание. Дописав, Таня взглянула на потёртую, бледную стену: между портретных рамок больше никого не было.

Через мгновенье у двери послышался шум – быстрым шагом в комнату вошёл Лёка. Таня видела, как он задумчиво сел на стул и даже не заметил её.

– Лёка?

– Здравствуй, Таня, здравствуй, – сурово ответил брат.

– Лёка, что случилось?

– Ух, не могу я так! Не могу! – вдруг закричал юноша и схватился за голову.

– Лёка, не кричи…

– Как же так! Я – здесь, а они – там. Завод – дело полезное, я не спорю, но разве могу я стоять у станка, пока кровью наших людей орошают наши же поля! – с надрывом выпалил Лёка. – А из-за чего! Зрение, видите ли, плохое!

– Лёка…

Услышав тихий голос Тани, он торопливо потёр мокрые виски и оторвал пустой взгляд от пола.

– Таня… сестра, я это так. Вздор! Ты тут чего одна сидишь?

– “Они – там”. “Там” - это где? – с недоумением поинтересовалась девочка.

– Мама свечи зажгла… Это она молодец.

– Да, молодец.

Снова тихо. Только детское, еле слышное, сопение маленькой Тани, крепко прижавшейся к груди брата.

– Слушай, может на гитаре поиграть тебе? А ты, кажись, и затянешь чего-нибудь весёленького? – слегка приободрившись, предложил Лёка.

– Давай! – обрадовалась девочка.

– Кажется, где-то здесь она была.

Окончательно взбодрившись, он вскочил со стула и принялся искать свою старенькую гитару, сосредоточенно всматриваясь в самые дальние углы неосвещенной комнаты.

Удар. Лёка остановился – взгляд был прикован к настенным часам.

– Прости, Таня, пора бежать.

– Лёка! – испуганно закричала Таня.

– Потом поиграем, Таня! И споем! Обязательно! – в ответ выкрикнул брат и быстро скрылся во мраке дверного проёма.

Опять тишина. Опять часы. Исхудалые руки девочки медленно наносили дату, уверенно перелистывая уже знакомый дневник:

“Лёка умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.”

Старательно оттирая мокрые щёки, Таня ждала, изредка поглядывая на серую, протертую дверь. Спустя время, послышался шум – два мужских голоса громко рассуждали о чём-то, постоянно перебивая и намеренно не слушая друг друга. Вскоре Таня увидела, как в комнату вошли её любимые, веселые дяди – дядя Лёша и дядя Вася.

– Здравствуй, Татьяна!

– Мы тебе тут воды принесли!

Девочка тяжело улыбнулась и тихо ответила:

– Здравствуйте, дядя Вася, здравствуй, дядя Лёша. Спасибо, поставьте там.

–Уж больно ты хмурая, дорогая! Вот, держи, это тебе, – весело погрозил дядя Вася и протянул Тане книгу. – “Мифы Древней Греции”! Во как!

– Спасибо.

– Матушка твоя, я гляжу, уборку не забросила! Вот, и свечи горят, – похвалил дядя Лёша, рассматривая свечу.

– Слава Богу, горят.

– Послушай, Таня, а давно ты нам не пела, – с энтузиазмом начал дядя Вася.

– Давно, давно. Побалуй стариков, Танюша.

– А мы подхватим – побасим!

– Не пою я больше, простите меня, – ещё тише ответила Таня.

– Как это не поешь? Ты даже не придумывай! Сейчас гитару отыщем, дядя Лёша как захватит пару аккордиков!

– Разумеется!

– Ну, или книжку давай тебе почитаю? Вон, дядя Лёша не отрываясь слушал! – суетясь говорил дядя Вася, глядя на девочку.

– О, чистейшая правда! – подхватил дядя Лёша.

Раздался удар. Таня крепко схватила дядю Васю – по щекам текли слёзы.

– Ну, ладно, любезный, нам пора! – уже не с той добродушной интонацией заговорил дядя Вася и встал.

– Погодите, вы спеть хотели! – молящим голосом крикнула Таня.

– Успеется, дорогая, успеется! – слышался на пороге дядя Лёша.

– Вы точно вернетесь?

Улыбаясь, дядя Вася замер у двери:

– Куда ж мы денемся, глупышка.

Облокотившись всем телом на стол, девочка крепко прижала побелевшие от холода ладони к ушам – она больше не могла слушать тяжелый, мучительный бой, доносящийся из всех углов пустынной комнаты. Дрожа, Таня чувствовала в теле отголоски каждого нового удара. И опять. Опять тишина.

Слегка приподнявшись, Таня открыла родной блокнот. Жёлтые листы будто смотрели на неё, ожидали очередной записи:

“Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год.”

“Дядя Лёша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год.”

Закончив, Таня отложила истертый карандаш в сторону и стала наблюдать за тусклым огоньком почти прогоревшей свечи.

Дверь аккуратно открылась. С усилием девочка перевела воспаленные глаза.

– Мамочка…

– Тише, Таня, тише, – Таня почувствовала, как теплые мамины руки обвили её.

– Мам, они все приходили. И Женя с бабушкой, и Лёка, и дядя Вася, и дядя Лёша… Женя с бабушкой всё спорили, а Лёка гитару никак не мог найти. А дядя Вася с дядей Лёшей весёлые такие были, – улыбнулась девочка. – Спеть хотели, а потом почитать.

– Знаю, знаю, Танюша.

– А потом ушли все. Мам, ты тоже уйдешь?

Поток прохладного воздуха плавно затягивал старый, вздутый паркет. Свеча дрогнула.

– Тише, Таня…

Удар. Побледнев, девочка прижалась к матери.

Второй. Цепенели руки, к горлу подступала едкая горечь.

Ещё один. Таня почувствовала мягкие поцелуи.

– Мама, не надо…

Казалось, каждый удар звучал всё сильнее, всё громче. Нежные руки расцепились и растворились во мраке.

– Мама, стой! Не уходи!

В потёмках обычной ленинградской квартиры погас последний свет – маленький, жалкий огонёк оплавленной восковой свечи, который когда-то разгорался резвым пламенем в душе голодной, хрупкой девочки. На столе всё тот же блокнот, рядом всё та же Таня, теперь неспособная даже заплакать, обреченная на тихий, мучительный стон.

“Мама – 13 мая в 7 часов 30 минут утра. 1942 г.”

“Савичевы умерли”

“Умерли все”

“Осталась одна Таня”