Творческая работа победителя регионального этапа Всероссийского конкурса сочинений "Без срока давности"

Основано на воспоминаниях ветерана Великой Отечественной войны Анатолия Юлиановича Кендзерского.

Шёл тревожный октябрь 1941-ого года. Над лагерем советских военнопленных, расположенным недалеко от Вязьмы, сгущались сумерки. Небо заволокли тяжёлые свинцовые тучи, предвещавшие скорый ливень. На землю опустился сырой и холодный воздух, а ветер раздувал реявший на шпиле высокой вышки нацистский флаг.

Так называемый «лагерь» представлял собой огромную кучу живых и мёртвых тел, расположившихся прямо на голой земле и обнесённых колючей проволокой. То были красноармейцы, которые за несколько дней, проведённых в плену превратились в скелеты, обтянутые кожей, с заросшими щетиной щеками и никак не заживающими ранами. В лагере царила смерть, живые сидели среди мёртвых, большинство из которых скончались от дизентерии и от полученных ран. Окутанные страхом и безысходностью пленники старались не смотреть на мертвецов, разговаривали друг с другом о всякой всячине, о чём угодно, лишь бы не смотреть на смерть, и поднимали глаза на небо, которое, казалось, отвернулось от них, закрывшись чёрными хмурыми тучами.

Немцы отдыхали в тёплом сарае, стоявшем неподалёку от лагеря. Оттуда слышалось веселье, беззаботные разговоры о жизни на Родине и пахло горячим ужином. Из сооружения периодически выходили солдаты вермахта, выкурив одну-другую сигарету, они заходили обратно. Рядом стояла вышка, с верхушки которой светил прожектор. Немец на вышке, чья смена подходила к концу, тщательно высматривал границы лагеря. По крыше начал стучать дождь.

Над поляной стоял негромкий говор пленных красноармейцев. Недалеко от проволоки, с противоположной стороны от вышки, беседа шла преимущественно о пленении и попадании в лагерь.

- Я всегда мечтал оказаться на фронте, - говорил, почти шептал молодой солдат с ссадиной на щеке. – Добровольцем записался ещё в июне, хотел скорее в битву, в самую гущу, чтобы пострелять по этим немцам, думал, как только будет возможность, сразу десяток отстреляю, и только позавчера мне довелось первый раз показать себя. Но всё случилось не так. Пока мы оборонялись, немцы, наверное, сразу половину нашей роты уложили, а когда отступать начали, они нас как кроликов всех перестреляли. Я со страху в лес какой-то забежал, блуждал по нему, пока меня фрицы не нашли.

Он рассказывал эту историю своим товарищам уже в пятый раз, но все слушали его, как в первый. Сидели они небольшой кучей в человек семь и пересказывали друг другу свои истории пленения примерно одного содержания – хотел на фронт, защищать Родину, а пленили в первом же бою. Один лишь пленник с сержантскими погонами на плечах и с частой сединой в волосах почти не говорил, а только слушал. Он поглядывал то на небо, откуда всё чаще и чаще капал дождь, то на рассказчика, то на одиноко сидевшего позади него солдата.

- Ах, если б мне тогда шальная пуля не угодила в лодыжку, я бы точно спасся! – рассуждал уже другой красноармеец с перебинтованной ногой. Но его перебил другой, совершенно здоровый:

- Боже мой, когда же это закончится! Мы тут все умрём!

- Да замолчи ты, Саня! Нас освободят, скоро наши немцев назад погонят, - почти закричал его сосед.

- Да мы же тут сгниём заживо через несколько дней!

- Я тебя сейчас ударю, если ты не заткнёшься!

- Угомонитесь! – шикнул сержант.

Он развернулся к одинокому солдату и мягко спросил:

- Ты откуда, сынок?

Сынками он называл всех молодых солдат, а имени ни у кого не спрашивал, ведь сейчас было уже без разницы, кого как зовут. К нему самому обычно обращались на «Алексеевич», хотя в действительности никто не знал его настоящего отчества.

Солдат будто оторвался ото сна и посмотрел в глаза сержанту.

- Как звать тебя? – повторил Алексеевич, оглядев собеседника.

- Анатолий, - грустно, но оживлённо проговорил солдат. Было видно, что он счастлив наконец с кем-нибудь поговорить.

По мановению руки сержанта он подсел в кружок и оказался между раненым в ногу и другим солдатом азиатской наружности.

- Расскажи, Толя, как ты тут оказался, - проговорил уже не полушёпотом, как раньше, а вслух сержант.

- Да тут недалеко, в танкетку мою…

- Громче, пожалуйста, из-за дождя не слышно ничего! – проговорил солдат с ссадиной на щеке, сидевший напротив него.

- В танкетку мою снаряд попал. Я с товарищем там был. Или мина это была… Взрыв был такой, ужас! Или осколком просто… Товарища моего вообще на изнанку вывернуло. А мне в голову влетело что-то… У него все внутренности прямо на мотор!

Толя махнул рукой перед лицом. Видно было – он до сих пор в шоке от того, что пережил пять дней назад. Помолчав секунду, он продолжил:

- Смотрю, с моей стороны в щель уже фриц какой-то дуло просунул и говорит: «Рус, сдавайся!». А я не вижу почти ничего, мне от царапины на голове кровь глаза заливает. А что делать? Встал, выбрался. Потом сюда привели.

Лаконичный рассказ его погрузил слушателей в тяжёлое раздумье. Через минуту молчания Толя продолжил:

- Меня пока везли сюда, я всё время молитвы читал и Бога благодарил за подарок такой, второй раз родился! У меня же как раз тогда День рождения был. И за немца этого тоже благодарил, как он меня не застрелит-то?

Товарищи молчали и слушали дождь. Сумерки уже сгущались, но спать никто не собирался. Прожектор всё также мотался то по поляне, то вдоль проволоки. Немец на вышке время от времени поглядывал на двери сарая, видимо, высматривал следующую смену. Внизу, где сидели солдаты, повсюду кашляли, стонали, вздыхали – всё это не мог заглушить усиливавшийся ливень.

- Сбежать бы хорошо, хоть к чёрту, - проговорил пленник с азиатской наружностью.

- Да как сбежать, Арслан! Нас всех же перестреляют! – протараторил Саня.

- Да что ты начинаешь опять! – возмутился его сосед, который хотел уже было треснуть товарища, но был остановлен сержантом.

- Подожди, Палыч. Давайте, пока там на вышке смена, отползём к проволоке. Сейчас дождь, ночь уже наступает, вроде. Пролезем, да и все дела! – предложил Алексеевич, пробежавший глазами по лицам солдат. – Вы потихоньку только, чтоб никто вокруг не догадался, перебирайтесь. А то если всем лагерем поползём, то что это будет?

- А если… - начал было Саня, но тут же был настигнут долго грозившим ему тумаком от соседа.

Вскоре стемнело. Дождь перешёл в ливень. Измученные пленники уже окончательно смирились с грозившей им смертью от ледяных и противных капель. Кому-то даже казалось, что дождь лил вместе со снегом. Немец на вышке бился в судорогах от холода. К нему на смену в припрыжку бежал другой. Вокруг лагеря, дрожа и оглядываясь, ходили и держали патруль другие нацисты.

В это время, в то место, откуда патрульные только что отошли, приползли семеро товарищей, решивших сбежать из лагеря во что бы то ни стало. Солдат с ссадиной на щеке отогнул проволоку, и, подгоняемый остальными, выполз на свободу. Сержант выполз последним, бросив прощальный взгляд на вышку, на сменявших один другого немцев, на лежавших вдали красноармейцев, толи спящих, толи мёртвых.

- Ради Христа, только не вставайте! – шёпотом прокричал сержант. – Если нас увидят – хана!

Товарищи поползи. Толя, ещё совсем молодой, совсем недавно оказавшийся на волосок от смерти, не мог поверить в то, что он жив. Впереди лес – там спасение! Добраться бы до наших! А до леса было километр. Заветный километр, священный километр! Ещё чуть-чуть, жалкий километр, и всё, свобода! Солдаты ползли сквозь грязь, сквозь ливень, а где-то недалеко слышались оклики на немецком.

- Друг друга, похоже, потеряли, черти, - прошептал Палыч Арслану. Тот ухмыльнулся и оглянулся на Саню, который в волнении толи молился, толи сам с собой разговаривал.

Вдруг вдали снова послышался крик какого-то караульного, но на этот раз громче. И тут что-то щелкнуло в головах у некоторых солдат. Вдруг увидели? Вдруг ищут уже? Хоть они и испачканы в грязи и на земле их невидно, да и ливень страшный, вдруг немцы уже бегут за ними? Тут, будто ошпаренный, Саня сорвался с земли и со всех ног побежал к лесу, еле видному вдалеке. А за ним подскочили Палыч, Арслан, а затем и все остальные.

- Вы что творите, сволочи?! – заорал Алексеевич и тоже побежал за ними.

Начался настоящий ад. Немцы, ходившие недалеко, которые, казалось, в упор не увидели бы ползущих, обернулись и засветили в спины бегущим своими фонариками. На беглецов направился и прожектор, от которого пользы было никакой. Кто из пулемётов, кто из винтовок, кто из автоматов – немцы начали стрелять в беглецов. Солдат с простреленной ногой сразу же отстал – его пристрелили первым. Затем под градом пуль повалились ещё двое. Быстрее всех летел Толя. Он бежал зигзагами, спотыкался об грязь и задыхался, захлёбываясь водой и кровью, хлынувшей из внезапно открывшейся раны на голове. Догнавший его Палыч поскользнулся на грязи и упал. Он не коснулся ещё земли, как в затылок ему влетело три нацистские пули.

Толя бежал не оглядываясь. Где-то внутри, в самой его душе билось страстное желание жить. Он хотел ещё увидеть свою семью, вновь встать под ружьё, отстрелить-таки десяток немцев! Но сначала добежать этот километр.

Дождь начал стихать. Толя ракетой влетел в лес и, пробежав ещё около ста метров, споткнулся об корень дерева. Упав в грязь, он нашёл в себе силы быстро подняться и обернуться. Позади бежало ещё два солдата. Резко развернувшись, он дёрнулся вперёд и побежал дальше со всех ног. Бежал он бы так, наверное, до самой Сибири, если бы силы его окончательно не покинули, и он не повалился на землю второй раз.

Он прополз на карачках ещё какое-то расстояние, пока его не догнал один из солдат.

- Живой, Толян? – будто сквозь сон послышался голос сержанта.

- Алексеевич, вы?

- Фрицы отстали, но всех перебили.

Следом подбежал солдат с ссадиной на щеке, державшийся за плечо, куда, видимо, попала пуля. Позади него никого уже не было. Солдаты посидели немного, отдышались и побрели вместе дальше.

Постепенно закончился дождь. Начало светать. В лесу гробовая тишина. Не пели птицы, не бегали животные. По пути не встретилось ни зверька. Трое выживших молча шла через лес. Молчание прервал солдат с ссадиной на щеке.

- Жалко Саньку! Он как подскочил, его почти тут же грохнули! Хороший был человек.

- Не уж то мы одни убежали? – проговорил сержант и поднял голову кверху.

Небо становилось всё чище. Свинцовые облака уступали место фиолетовому рассвету.

- Слава Богу!

Друзья шли ещё долго. Питались сначала тем, что попадётся, а потом наткнулись на партизан и смогли наконец нормально поесть. Долго у них не задержались – очень хотелось к своим, на фронт. От партизан также узнали, что советская армия давно уже отступила к самой Москве, и не известно толком – взята ли столица или нет. Как добрались до армии, спасшиеся пленники расстались. Толю направили в часть, после чего он продолжил отстаивать свободу Родины. Он прошёл до конца войны, но о судьбе своих товарищей по плену так и не слышал больше.