Реферат "История дуэли Пушкина"

          МБОУ Большеболдинская средняя общеобразовательная

школа имени А.С. Пушкина

реферат

«История дуэли А.С. Пушкина по последним публикациям»

                                                                                            Выполнила

                                                                                            ученица 9«б» класса

                                                                                            Гусева Ирина

                                                                                            Руководитель

                                                                                            учитель русского языка                  

                                                                                            и литературы

                                                                                            Докукина И.А

с. Большое Болдино

2012 г.

План.

1. Загадки и тайны.

2.  Анонимные письма и первый конфликт.

3. Враги Пушкина.

4. Семейная жизнь.

5. Дуэль и смерть.

          10 лет назад отмечалось 200 лет со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. В связи с этим празднеством вышло много публикаций, связанных с личной жизнью и творчеством поэта, в том числе многие пишут и о роковом событии в жизни Пушкина – дуэли. У каждого автора свое мнение. И это не удивительно. Во всей этой истории так много загадок, что людям приходится включать свою фантазию и логику. Но многие ссылаются на факты.

           Меня всегда привлекали загадки, тайны. Разве это не интересно? Шаг за шагом приближаться к истине.

          Ознакомившись со многими мнениями, прочитав достаточно литературы, я взглянула на ситуацию по-своему. Из огромного количества книг о дуэли прочитанными мною стали следующие: Серена Витале «Пушкин в западне», Леонид Аринштейн «Непричесанная биография», Абрамович С. «Предыстория последней дуэли Пушкина», Щеголев П.Е. «Дуэль и смерть Пушкина», В. Старк «Наталья Николаевна», Эренбург«», Ахматова А. «О Пушкине. Статьи и заметки», А.С.Пушкин «Письма к жене», Письма Жоржа Дантеса барону Геккерену. Но точка зрения Витале мне интереснее всех. Серена Витале – современный писатель. Она долгие годы собирала материал. Была знакома с Бароном Клодом Геккереном, который позволил ей изучить семейный архив и рассказал немало интересных историй. Посещала замак Ирльбах, барона и баронессы фон Пошингер-Брей. Граф и Графиня  де Николаи приглашали в замок Витале и позволили ей ознакомиться с частью хранящегося там обширного архива. Огромную поддержку ей оказалась персонал РГАДА в Москве. Писательница опиралась только на факты. Достоверные факты. Конечно, она выражала и свою точку зрения. Я считаю, что невозможно остаться равнодушным, узнав эту историю лучше. Велика потеря величайшего поэта. Мы никогда не узнаем всей правды. Пушкин и те, кто замешан в этой грязной истории, унесли эта тайну в могилу.

          Что мы знаем о дуэли Пушкина с Дантесом? Кажется, все. Тысячи литературоведов, писателей и просто энтузиастов, обожателей Пушкина, разобрали ее по косточкам. На самом деле преддуэльная история Пушкина полна странных и неразрешимых загадок.

          4(16) ноября 1836 года городская почта доставила Пушкину и нескольким его друзьям анонимный пасквиль на французском  языке, в котором Пушкину присваивался «диплом рогоносца». Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютером великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена.

         Пушкин счел  письмо исходящим от Геккерена-отца. Подозрение некоторых современников, в частности секунданта Пушкина К.К. Данзаса, пало на князя И.С.Гагарина, впоследствии иезуита.

         У Пушкина были основания подозревать Якоба Геккерена.

Во-первых, бумага и стиль письма намекает на то, что пасквиль вышел из какого-то иностранного посольства. Во-вторых, Александр Сергеевич был уверен, что узнал руку Геккерена. В-третьих, Пушкин был зол на Дантеса и Геккерена. Пасквиль стал для него поводом вызвать Дантеса на дуэль.

          В 1863 году вышла книга Амосова «Последние дни жизни и кончина А.С. Пушкина». В ней, будто бы слов Данзаса, было записано, что составители пасквиля – князь  И.С. Гагарин и П.В. Долгоруков. Это молодые люди из окружения Геккерена. Гагарин уехал из России и стал иезуитом, что дало повод считать, что он раскаивается в своем проступке. Но Н.С. Лесков, общавшийся с ним во Франции, писал: «Характер и судьба И.С. Гагарина чрезвычайно драматичны, и всякий честный человек должен быть крайне осторожен  в своих о нем догадках».

    Ф.И. Тютчев разговаривал  с Гагариным в марте 1837 на Невском проспекте по поводу последуэльной истории, продолжавшейся после смерти Пушкина, о чем Гагарин вспоминал в письме от ноября 1874 года: «Он (Тютчев) спрашивает меня, какие новости; я ему отвечаю, что военный суд только что вынес приговор Геккерну (Дантесу). – «К чему он приговорен?» – «Он будет выслан за границу в сопровождении фельдъегеря». – «Уверены ли вы в этом?» –  «Совершенно уверен». – «Пойду Жуковского убью». Злой сарказм Тютчева (вопреки ожиданиям, Дантес после смерти Пушкина всего лишь выслан за границу; значит, хоть сейчас можно убить Жуковского – и тебя в наказание только вышлют за границу, в Европу) объясняется острым чувством несправедливости и горя от утраты Пушкина. Под этим впечатлением Тютчев пишет стихотворение «29-ое января 1837» со знаменитыми словами: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!..»

       П.Е. Щеголев категорически настаивал на вине князя П.В. Долгорукова. Граф В.Ф. Адлерберг в передаче П.Н. Бартенева вспоминал, как Долгоруков якобы, стоя позади Пушкина во время одного из петербургских вечеров, растопыривал пальцы рогами и поднимал их вверх, указывая кому-то на Дантеса и кивая в сторону Пушкина: рогоносец, мол. Все современники отмечали злобный и саркастический нрав Долгорукова, но этого все-таки мало для обвинений в написании пасквиля. Главным аргументом Щеголева была анонимная записка Долгорукова князю М.С. Воронцову, написанная измененным почерком, вложенная в его письмо, в котором он оповещал Воронцова о том, что присланные князем Воронцовым документы для четырехтомной "Российской родословной книги" Долгорукова (он был признанный и компетентный генеалог), ничем не доказывают свою подлинность, а значит, появляется справедливое сомнение в древности рода Воронцова.

          А. Ахматова находит дополнительный аргумент в пользу версии Щеголева. Она называет это «единством метода» (термин уголовного права), безусловно, доказывающим вину подсудимого: «Противники версии о bancalе как авторе пасквиля указывают на то, что она возникла лишь после воронцовской истории (1861), между тем как Гагарина называли сразу. На это я могу возразить следующее: в 1848 году, т.е. через 11 лет после рассылки пасквиля и сразу после Французской революции, Чаадаев в Москве получил письмо за подписью Луи Коллардо, который был якобы знаменитым французским психиатром, прибыл из Парижа, города, как известно, переполненного безумцами всякого рода, в Москву, желая излечить Чаадаева от мании величия. Ряд знакомых Чаадаева тоже получили подобные письма с просьбой уговорить Чаадаева принять услуги знаменитости, потому что, вылечив его, г. Коллардо будет иметь доступ в дом знаменитого сумасшедшего Дмитриева-Мамонова. Письмо Коллардо составлено весьма нагло. Чаадаев немедленно догадался, что автор этого послания – bancal, и тотчас же сочинил очень остроумный ответ, который, по-видимому, забыл отправить. Я обращаю внимание читателей на следующие обстоятельства: 1. Письмо послано целому ряду людей (друзей жертвы); 2. Дмитриев-Мамонов играет в письме ту же роль, что Нарышкин в пасквиле 1836 г. Там – знаменитый рогоносец, здесь – знаменитый сумасшедший. Это писала одна и та же рука, это придумал тот же самый человек, и этим человеком был кн. Петр Владимирович Долгоруков».

          Это поистине сильный аргумент Ахматовой. Он вполне равновесен проведенным экспертизам сравнения почерка Долгорукова и анонимного пасквиля. Первую экспертизу провел судебный эксперт Ленинградского уголовного розыска А.Сальков. Он сличил шантажную записку Долгорукова Воронцову с двумя анонимными пасквилями (пушкинский экземпляр и экземпляр, посланный М.Ю. Виельгорскому), врученными Салькову Щеголевым. Сальков однозначно установил одну руку – Долгорукова (Протокол графической экспертизы почерка опубликован Щеголевым в качестве приложения в книге «Дуэль и смерть Пушкина» с подробным сравнительным анализом начертания букв). В 1974 и 1987 году были проведены две тщательные экспертизы с использованием средств современной криминалистики. Эти экспертизы категорически установили, что Долгоруков не причастен, впрочем,  так же, как И.С. Гагарин, к написанию диплома и его почерк ни в малейшей мере не соответствует почерку писавшего дипломы.

          Аринштейн в книге «Пушкин. Непричесанная биография» осмеивает экспертизу Салькова – Щеголева довольно зло (любопытно, что преддуэльная история Пушкина в свою очередь обрастает окололитературными и псевдоисторическими легендами): «Экспертизу проводил некто Сальков, бывший фельдшер, работавший после революции экспертом в уголовном розыске. Из серьезных людей ему мало кто поверил. Так, Г.В. Чичерин (в то время нарком иностранных дел) писал Щеголеву: «На почерк П.В. Долгорукова совсем не похоже. Экспертиза Салькова напоминает экспертизу Бертильона по делу Дрейфуса». А известный ученый, профессор В.А. Мануйлов, подрабатывавший в молодые годы в качестве литературного помощника Щеголева и любивший рассказывать забавные байки о своем патроне, в которых последний неизменно представал как человек колоритный, талантливый, но совершенно беспринципный, говорил: «Ну, какая там, помилуйте, экспертиза. Просто Пал Елисеич поставил Салькову бутылочку, и тот написал все, что требовалось».

          Между прочим, Ахматова выдвигает еще одну блестящую гипотезу, кажется недостаточно оцененную. Она считает абсолютную убежденность Пушкина в авторстве Геккерна, или, точнее, Геккернов, справедливой на том основании, что, по ее словам, князь Петр Долгоруков самолично явился к Пушкину и в качестве очевидца детально рассказал, как и кто составлял пасквиль в нидерландском посольстве: «До сих пор мы не знали, какие «коварные подстрекания» довели Пушкина до дуэли». Но здесь можно предположить двойную игру Долгорукова. Не он ли информировал Пушкина и дал ему материал для ноябрьского письма: о разговоре между Геккерном и Дантесом, о плане анонимного письма, о рассылке его.

          Сам Аринштейн тоже выдвигает собственную версию, называя автором диплома Александра Николаевича Раевского, «демона» Пушкина, с которым они разошлись в Одессе на почве любовного соперничества.

         Очень много подозреваемых всплывает после прочтения разных мнений. Но я хочу обратить внимание на одну из самых свежих версий Серены Витале.

         Она работала с архивом Геккерна-Дантеса и опубликовала письма Дантеса к барону Геккерну. На основе этих писем она написала книгу "Пуговица Пушкина" (название иллюстрирует анекдотический отзыв современника, заметившего у Пушкина пуговицу, висящую на ниточке, и сделавшего вывод, что жена не заботится о поэте).

         Итак, Витале публикует любопытное письмо Дантеса Геккерну от 1 сентября 1835 года, в котором он повествует о некоей Супруге: «Бедная моя Супруга в сильнейшем отчаянье, несчастная несколько дней назад потеряла одного ребенка, и ей еще грозит потеря второго; для матери это поистине ужасно, я же, при самых лучших намерениях, не смогу заменить их. Это доказано опытом всего прошлого года».

         В главе «Подозреваемые» Витале перечисляет громадное число возможных авторов диплома, врагов Пушкина. Здесь и министр просвещения, президент Российской Академии наук граф С.С. Уваров, которого Пушкин ядовито изобразил в сатире «На выздоровление Лукулла», и графиня Нессельроде, и князь Долгоруков, и даже Фаддей Булгарин, и безвестный Дмитрий Карлович Нессельроде, сын вице-канцлера и министр иностранных дел, – исключительно потому, что о нем мы знаем мало, только то, что он был «неумен, чванлив и плохо воспитан» и, по мнению императора, «носил слишком длинные волосы», а также что однажды он одолжил поэту экземпляр «Анджело» Дюма-сына.

         По-видимому, Витале достаточно безразлично, кто на самом деле был автором диплома, поэтому она на тех же основаниях (все равно не узнать!) пишет и о Супруге Дантеса: «И если мы должны вести свои поиски среди врагов, то почему бы и не среди врагов Дантеса? Их было немного, это правда, кавалергард умел заставить себя любить. Но кое-какие дамы могли питать к нему злобу: например, «Супруга», которую он бросил поздней осенью 1835 года, и еще некоторые, которым он разбил сердце. У женщины мог быть мотив: ревность. И цель: навредить Дантесу и новому предмету его страсти». Витале добавляет, что Пушкин в разговоре с Соллогубом 4 ноября  мог подозревать именно эту женщину – мифическую «Супругу».

          С. Абрамович, выстраивавшая свою версию преддуэльной истории, судя по всему, ориентировалась на взрывной, гневный темперамент Пушкина. Вот он, как всегда, встает рано утром, пьет чай и работает, как вдруг получает диплом, где его называют «заместителем великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена», и тут же с утра пораньше Пушкин вызывает жену на нелицеприятный разговор. Пусть, мол, жена даст ответ, объяснит, о чем это пишут пасквилянты! Он будит ее, срывает одеяло или вызывает через слуг, требуя во что бы то ни стало тотчас же растолкать. Притом что жена, как всегда, ложится поздно: около двух или трех ночи, а иногда и позже, приезжая с вечера или бала под утро, ужиная и только потом отправляясь спать. Это Пушкина не волнует: к ответу ее!

          Невозможно представить такой образ поведения у Пушкина, который отнюдь не был идиотом. С какой стати обвинения в пасквиле он будет перелагать на жену? Объяснение, конечно, имело место, но когда? По крайней мере, не в тот злополучный момент, когда Пушкин получил «диплом». Он сам должен был все обдумать и сам принять решение. А для этого необходимо время и размышления. Для этого требуется досконально, во всех деталях изучить этот пасквиль. Вот почему Вл. Соллогуб, явившийся к Пушкину днем и принесший второй экземпляр пасквиля, нашел Пушкина в состоянии полного самообладания. К тому времени он уже изучил «диплом», присланный Элизой Хитрово, – и уже сделал первые выводы. Но не думаю, что эти выводы он сразу же выдал Соллогубу. Соллогуб рассказывает в своих записках: «Я отправился к Пушкину и, не подозревая нисколько содержания приносимого мною гнусного пасквиля, передал его Пушкину. Пушкин сидел в своем кабинете. Распечатал конверт и тотчас же сказал мне:

  – Я уж знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Елисаветы Михайловны Хитровой: это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя – ангел, никакое подозрение коснуться ее не может. Послушайте, что я по сему предмету пишу г-же Хитровой.  Тут он прочитал мне письмо, вполне сообразное с его словами, он говорил спокойно, с большим достоинством и, казалось, хотел оставить все дело без внимания».

          Итак, когда же произошло объяснение Пушкина с женой? Этот разговор мог быть либо после прихода Соллогуба, либо – и это, мне кажется, гораздо более вероятным – задолго (по крайней мере за несколько дней, возможно 2 или 3 ноября) до получения анонимных писем.

          Когда С. Абрамович писала свою книгу «Предыстория последней дуэли Пушкина», она еще не располагала материалом, опубликованным значительно позже итальянской исследовательницей пушкинского творчества Сереной Витале, из архива Клода Геккерна, а именно писем Дантеса Геккерну. И особенно письмом Дантеса от 17 октября 1836 года (датировка принадлежит Серене Витале), в котором Дантес расписывает сценарий поведения Геккерна-старшего, чтобы тот наконец склонил Наталью Николаевну к супружеской измене: «Сегодня вечером она едет к Лерхенфельдам, так что, отказавшись от партии, ты улучишь минутку для разговора с нею. Вот мое мнение: я полагаю, что ты должен открыто к ней обратиться и сказать, да так, чтоб не слышала сестра, что тебе совершенно необходимо с нею поговорить. Тогда спроси ее, не была ли она случайно вчера у Вяземских; когда же она ответит утвердительно, ты скажешь, что так и полагал и что она может оказать тебе великую услугу; ты расскажешь о том, что со мной вчера произошло по возвращении, словно бы был свидетелем: будто бы мой слуга перепугался и пришел будить тебя в два часа ночи, ты меня много расспрашивал, но так и не смог ничего добиться от меня, и что ты убежден, что у меня произошла ссора с ее мужем, а к ней обращаешься, чтобы предотвратить беду (мужа там не было). Это только докажет, что я не рассказал тебе о вечере, а это крайне необходимо, ведь надо, чтобы она думала, будто я таюсь от тебя и ты расспрашиваешь ее лишь как отец, интересующийся делами сына; тогда было бы недурно, чтобы ты намекнул ей, будто полагаешь, что бывают и более близкие отношения, чем существующие, поскольку ты сумеешь дать ей понять, что, по крайней мере, судя по ее поведению со мной, такие отношения должны быть. Еще раз умоляю тебя, мой дорогой, прийти на помощь, я всецело отдаю себя в твои руки, ибо, если эта история будет продолжаться, а я не буду знать, куда она меня заведет, я сойду с ума».

          Перед тем как дать Геккерну подробный инструктаж по соблазнению жены Пушкина, Дантес не преминул поплакаться на силу и болезненность своего чувства к Наталье Николаевне накануне у Вяземских: он, мол, с трудом сдерживался, делал вид веселости, «но затем силы оставили меня и охватила такая слабость, что я едва успел выйти из гостиной, а оказавшись на улице, принялся плакать, точно глупец, отчего, правда, мне полегчало, ибо я задыхался; после же, когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка, ночью я глаз не сомкнул и испытывал безумное нравственное страдание». Безумная страсть и «нравственные страдания» в Дантесе подозрительно спокойно уживаются с расчетливо-рациональным планом любовной атаки с помощью тайного посредника.

           Серена Витале предлагает считать датой письма 17 октября потому, что до лета 1836 года Наталья Николаевна и Дантес видеться не могли из-за траура семьи Пушкиных по случаю смерти свекрови Натальи Николаевны, матери Пушкина, и в связи с рождением дочери. Витале отодвигает сроки еще дальше – к осени, поскольку письмо помечено Петербургом, следовательно, закончился дачный сезон (Пушкины вернулись с Островов). Вяземская могла принимать только во второй декаде месяца, так как она приехала из Норденрее, где отдыхала, в конце сентября. Место, откуда Дантес пишет Геккерну: казарма на Шпалерной во время дежурства («...будь милостив, загляни в казарму перед поездкой к Лерхенфельдам, ты найдешь меня у Бетанкура (ротмистр-кавалергард, приятель Дантеса по полку). Притом уже 19 октября Дантес заболел и получил увольнительную по болезни от полкового врача. Наконец, письмо не могло быть написано после вызова Пушкина: семейство Геккернов, с легкой руки Пушкина, тогда уже стали занимать совсем другие проблемы.

          Итак, предположим (и поверим Витале), что 17 октября или чуть позже мог состояться разговор Геккерна с Н.Н.Пушкиной. Как раз об этом эпизоде с беспощадной язвительностью высказывается Пушкин в своем письме-вызове к Геккерну-старшему: «Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну.  Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына».

           Но решающим, конечно, остается третий документ, справедливость которого не подлежит сомнению: это – последнее, преддуэльное письмо Пушкина Геккерну. Согласно пушкинскому письму, сценарий Дантеса, скорее, выполнен: здесь и уверение Геккерна в безумной любви Дантеса к Наталье Николаевне, и бьющее на эффект заявление о том, что тот умирает от любви к ней, и экзальтированный возглас: «Верните мне моего сына!» В общем, пошлые и бездарные приемы теперешней «мыльной оперы». Впрочем, и в передаче Пушкина тоже все не совсем сходится с тем, чего хотел в своем письме к приемному отцу Дантес. Одним словом, встреча и разговор Геккерна с Натальей Николаевной происходил иначе, чем планировался.

            Серена Витале комментирует письмо Дантеса очень уверенно, можно сказать,  безапелляционно, заявляя следующее: «...выходит, что Дантес «руководил всем поведением» посланника, а не наоборот. Это Дантес подстроил так, чтобы тот сводничал...» Однако итальянская исследовательница не замечает подводных камней реконструированной ею жизненной ситуации. Из ее поля зрения совершенно выпадает Геккерн. Как будто бы всем очевидно, что он стал марионеткой Дантеса. Так ли это на самом деле? Мы совсем не знаем, какие личные цели преследовал сам Геккерн в разговоре с Натальей Николаевной. Трудно предположить, что он был абсолютно бескорыстен, во-первых, и, во-вторых, абсолютно беспомощен, то есть без всякого сопротивления «пел под дудку» Дантеса.

           Продолжение очной ставки документов опять дают странный и противоречивый результат. Геккерн, если верить версии Пушкина – Натальи Николаевны, сводничал. Если верить версии самого Геккерна, он, наоборот, взывал к благоразумию и нравственности Натальи Николаевны. Кто-то из них двоих врет, или, что тоже возможно, дает свою трактовку событий. Скорее всего, Геккерн сводничал в форме оскорбительных и бесцеремонных нотаций. Все это прямо входило в расчеты Геккерна.

           Более чем вероятно, что Геккерн пытался Наталью Николаевну припугнуть, и здесь, может быть, он по-настоящему выполнял рекомендации Дантеса, потому что это входило и в его планы. С. Витале восстанавливает зачеркнутые фразы в письме Дантеса от 17 октября: «Если бы ты сумел вдобавок припугнуть ее и внушить, что...» (дальше фраза старательно вымарана Дантесом) «...я покончу счеты с жизнью» или «обо всем расскажу мужу».

          Невероятно, чтобы после таких разговоров Геккерна-старшего Наталья Николаевна ничего не рассказала Пушкину, а хранила все случившееся про себя вплоть до 4 ноября. В это мало верится. Да и противоречит логике дальнейших событий.

          Так на кого же намекают пасквили? По-моему, ответ очевиден. Конечно, на Дантеса! Это он сделал Пушкина рогоносцем, постоянно ухаживая за его женой. Не будем забывать, у Александра Сергеевича Пушкина был очень вспыльчивый, пылкий характер. Он не раз ввязывался в неприятные истории, и недоброжелателей у него было достаточно. Собирались целые небольшие сообщества, дабы свести гения в могилу.

          В причастности к составлению  «дипломов» подозревали и графа и графиню Нессельроде. Карл Нессельроде был министром иностранных дел. Сам по происхождению немец, он был чужд всему русскому. Его жена была хозяйкой великосветского салона. Барон Корф определил ее так: если друг, то верный друг, если враг, то враг жестокий. Графиня Нессельроде, кроме того что была внутренне духовно чужда мировосприятию Пушкина, имела повод его ненавидеть. Ее отцом был прежний министр финансов Гурьев, известный своим  взяточничеством. Пушкин прославил его в эпиграмме: «Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ». А Мария Дмитриевна была женщина злопамятная. Об этом пишет даже хорошо к ней относящийся Корф.

          Пушкина ненавидела Идалия Полетика, внебрачная дочь гр. Г.А.Строганова, дальнего родственника Гончаровых, которого хорошо знал Пушкин. Она устроила свидание Дантеса с Натали. На этом свидании она оставила молодых людей одних. Даже в старости  Идалия Полетика люто ненавидела Пушкина и радовалась, что его посмертные издания в то время плохо продавались. В чем же дело? «Причины этой ненависти нам неизвестны и непонятны», — писал крупный пушкинист П.Щеголев. Другой пушкинист, П.Бартенев, в 1880 г., ссылаясь на слова В.Ф. Вяземской, заметил: «Кажется, дело было в том, что Пушкин не внимал сердечным излияниям невзрачной Идалии Григорьевны и однажды, едучи в карете, чем-то оскорбил ее».

           В романе «Евгений Онегин» Пушкин показал свой идеал замужней женщины:

                               Она была не тороплива, не холодна, не говорлива

                               Без взора, наглого для всех,

                               Без притязаний на успех...

Он проповедует достоинство, отсутствие вульгарности, кокетничанья, спокойствие и чистоту.

         Так ли было в его доме? Такова ли была его жена?

Наталья Николаевна была на 14 лет младше своего мужа. Многие в свете отмечали несоответствие их внешнего вида: она красавица, он почти урод. Их сравнивали с Вулканом и Венерой. Кроме того, Наталья Николаевна, в силу своих лет и воспитания, не могла интересоваться литературной деятельность своего мужа. Поверенными его дел были другие его женщины-друзья: Е. М. Хитрово, А. О. Россет. Оказавшись в вихре света, она не могла не поддаться тщеславию от сознания своей красоты. Она хотела блистать в свете, а Пушкин должен был при ней всё время находиться

         Кроме того, она была выше его ростом, и он стеснялся с ней танцевать. При этом стоял в уголке и сгорал от ревности в силу своего буйного африканского нрава. Наталью Николаевну, конечно, заметили в свете, и Пушкина произвели в камер-юнкеры, чтобы она всегда могла танцевать в Аничковом дворце на балу у императора. Пушкина это назначение взбесило, во-первых, потому, что он был уже стар для такого чина, а во-вторых, он понимал, что это было сделано только благодаря его жене. Он теперь попадал в зависимое от царя положение, с чем его свободолюбивая натура не могла смириться.

          Красота следовала за ней, как лучистая тень, и неслись впереди неизменные эпитеты: «пригожая жена», «прекрасная Натали», «несравненная красавица», «очень милое творение». Никто не называл  Наталью Николаевну Гончарову-Пушкину просто Натали. Казалось, другие  женщины меркли в свете  ее очарования  и люди, лишь  слышавшие о ней, спешили подойти к ней ближе и разглядеть, стараясь узнать, правдиво  ли превосходство, приписываемое ей салонами Петербурга. Семейной жизни поэта сопутствовали материальные трудности: большие расходы требовала жизнь в Петербурге, наряды жены, постоянные балы.

           Кокетство было нормой поведения любой светской дамы. Но флирт не должен был выходить за рамки благопристойности, соответствовавшей идеалу поведения замужней  дамы. В письме из Болдина  Пушкин писал Натали осенью 1833 г.: «Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности – не говорю уже о беспорочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему». Наталье не раз пришлось выслушивать от мужа жестокие нравоучения. Однажды он напомнил ей басню А. Измайлова о красавице-кокетке, Фоме и Кузьме. Наталья не только предавалась флирту, но и считала своим долгом писать подробные отчеты мужу. Поэт шутливо благодарил супругу за то, что она подробно и откровенно описывает ему свою «беспутную жизнь». Но в конце концов он взмолился, прося избавить  его от победных реляций: «Радоваться своими победами тебе нечего. Женка, женка! Я езжу по большим дорогам, живу три месяца в степной глуши…– для чего? – для тебя, женка, чтобы ты была спокойна и блистала себе на здоровье…Побереги же и ты меня».

           Мы знаем о многочисленных письмах Пушкина к жене, но ее письма не сохранились. Мы даже не знаем, сколько их было, возможно, она сама их уничтожила как знак болезненного прошлого, а  возможно,  они существуют до сих пор, забытые среди прочих старых бумаг.

           Наталья Гончарова   была молода и неопытна. Ей, конечно, льстило внимание блестящего офицера. В его присутствии она краснела, опускала глаза, он ещё более наглел и вёл себя развязно. Да ещё старшая сестра, Екатерина Николаевна, уговаривала поощрять Дантеса, так как сама была влюблена в него и любыми способами хотела быть рядом с ним, даже ценой сводничанья сестре. Так виновата ли жена поэта? Многие современники приходили к выводу, что жена Пушкина недалёкого ума, раз позволила Дантесу так далеко зайти в своих ухаживаниях и не могла дать ему достойный отпор. Но Пушкин на смертном одре говорил, что жена его невиновна, поэтому будем уважать чувства поэта.

          Очень жаль, что у Пушкина в 1837 году не нашлось в Петербурге верных и добрых друзей. Весь кружок Карамзиных был на стороне Дантеса. Даже Вяземский перед дуэлью  «отворотил свое лицо» от Пушкина. Вполне возможно, если бы в Петербурге были московские друзья – Нащокин и Плетнев, – то они могли бы помешать дуэли. С. Н. Карамзина писала своим родственникам: «Я рада, что Дантес совсем не пострадал и что, раз уж Пушкину суждено стать жертвой, он стал жертвой единственной». «Дантеса будут судить в Конной гвардии; мне бы не хотелось, чтобы ему не было причинено ничего дурного». Такое отношение к Дантесу было в кружке Карамзиных и перед дуэлью. Пушкин был оскорблён и тем, что его собственные друзья становились на защиту авантюриста и всячески его поощряли. Андрей Карамзин встречался в 1837 году летом с четой Дантес в Висбадене. Вот, то он написал: «Дантес находит защитников, по-моему, это справедливо: я первый с чистой совестью и со слезою в глазах о Пушкине протяну ему руку; он вёл себя честным и благородным человеком - по крайней мере так мне кажется...» Если уж так называемые друзья так писали, то что уж говорить об остальных!

          Существует много гипотез и вариантов, связанных с причиной дуэли.

Классическая версия такова: Пушкин, спустя несколько лет после женитьбы на молоденькой Натали Гончаровой, столкнулся с соперником, Жоржем Дантесом. Молодой француз назойливо ухаживал за женой Пушкина, после чего был вызван на дуэль, на которой и убил поэта.

           Вторая версия принадлежит князю Александру Васильевичу Трубецкому. Согласно воспоминаниям и свидетельствам, которые были доступны Трубецкому, Пушкин совершенно не ревновал Натали к Дантесу. Ситуация несколько отличалась от привычной – Пушкин был влюблен в сестру своей жены, Александру (Александрину). Она была влюблена в поэта еще в то время, когда он не был женат на Натали. Как утверждает Трубецкой, Пушкин ответил ей взаимностью. Дантес был неприятен Пушкину, но не более того. Дуэль же стала следствием другой ревности - к Александре: «Вскоре после брака Пушкин сошелся с Alexandrine и жил с нею. Факт этот не подлежит сомнению. Alexandrine сознавалась в этом г-же Полетике. Подумайте же, мог ли Пушкин при этих условиях ревновать свою жену к Дантесу... Если Пушкину и не нравились посещения Дантеса, то вовсе не потому, что Дантес балагурил с его женою, а потому, что, посещая  дом Пушкиных, Дантес встречался с Alexandrine»

          Суть 3 версии состояла в том, что важна была измена не физическая, а духовная. «Дом поэта в этот миг рухнул как карточный, – пишет Владимир Фридкин. – Пушкин потерял смысл своей жизни. Нельзя хотеть убить другого человека только за то, что его полюбила твоя жена. Но можно желать смерти себе самому из-за этого. Возможно, это и есть причина безумств Пушкина в последние месяцы жизни, его чудовищных метаний. Как писал Сологуб в своих воспоминаниях: «Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел». Как писал Павлищев, зять Пушкина: «Он искал смерти с радостью, а потому был бы несчастлив, если бы остался жив...» Владимир Фридкин, автор книги «Из зарубежной пушкинианы», писал: "Женясь на Натали, Пушкин осознавал, что Наталья Николаевна его еще не любит, о чем писал теще. Но в 1831-м он хотел остепениться и был уверен в том, что сможет стать с Натали счастливым. Она была абсолютно его типом женщины – Татьяной Лариной во плоти. Спокойная, преданная, тихая заводь... Но вспомните, чем заканчивается «Онегин»: будучи женой генерала, душой Татьяна навеки с другим мужчиной. Физическая верность героини законному супругу для самого Пушкина в этой истории оказывается не главной. Для поэтов всегда была важнее душа …»

           Другая версия принадлежит потомку Жоржа Дантеса, барону Лотеру де Геккерну Дантесу. Он рассказал свой вариант, основанный на многочисленных исследованиях: Пушкин любил Натали. Любил ее искренне, восхищался, но при этом "лепил ее под себя", не давая возможности выражаться как личности. В качестве доказательства он приводит письма поэта к теще, Наталье Ивановне Гончаровой: «Обязанность моей жены – подчиняться тому, что я себе позволю».
         Роковым стал второй вызов на дуэль, исходящий от Пушкина. Первая не состоялась по причине того, что была отозвана в преддверии грядущей свадьбы Екатерины Гончаровой (сестры Натали) и Дантеса. Помимо огромного количества различных домыслов на тему взаимоотношений внутри этого треугольника, есть и несколько документально подтвержденных версий: конечно, в той степени, насколько о них могли судить посторонние люди...

           Мне хорошо запомнились слова Анны Ахматовой, которая говорила: «Как ни странно я принадлежу к тем пушкинистам, которые считают, что тема семейной трагедии Пушкина не должна обсуждаться. Сделав ее запретной, мы, несомненно, исполнили бы волю поэта. И  если после всего сказанного я все-таки обратилась к этой теме, то только потому, что по этому поводу написано столько грубой и злой неправды, читатели так охотно верят чему попало и с благодарностью приемлют и змеиное шипение Полетики, и маразматический бред Трубецкого, и сюсюканье Араповой. И раз теперь, благодаря длинному  ряду вновь появившихся документов, можно уничтожить эту неправду, мы должны это сделать»

          Я не могу не согласиться с Ахматовой. Конечно, у каждого свое мнение и свои догадки. Но злые языки всегда преследовали семью Пушкиных. Это продолжается и до наших времен. Иногда так смешно читать бредовые идеи завистников или тех, кто просто хочет поживиться от всеобщего горя…горя всего русского народа.

          Личность есть боль. Героическая борьба за реализацию личности болезненна. Можно избежать боли, отказавшись от личности. И человек слишком часто это делает. Но не Пушкин. Читая мнения современников Александра Сергеевича Пушкина, я ни разу не встретила того, чтобы на какую-то проблему или абсурдное поведение людей Пушкин не откликнулся. Он всегда выражал свое мнение. Он был поэтом, а что язык для поэтов? Это же их главное оружие. Они режут словами без ножа. Дурной характер никогда не смягчается с возрастом, а острый язык – единственный из всех режущих инструментов, который не только не притупляется от постоянного употребления, но, напротив, становится все острей и острей.

           Все творческие личности выражают свой протест кому бы ни то ни было через свои произведения: картины, фильмы, рассказы, повести. Во времена Пушкина была ожесточенная критика. Людей, выражавших свое мнение, правительство не жалело. Наверное, оно боялось, что эти «голоса в толпе» смогут открыть народу глаза. Приоткрыть завесу реальности. Читая историю Пушкина, я представляю его бунтарем. Отчаянным борцом за справедливость. Но у власти стоят «черные люди». Мало было, на мой взгляд, благородных среди управляющих. Да и есть ли они вообще? Таких людей нужно смело заносить в Красную книгу и стеречь под строжайшей охраной.

        Пушкина никто не сберег… Я не могу обвинить одного человека в этой трагедии: он не один. Геккерен младший и старший, Гончарова, сообщество Нессельроде… это лишь пешки. Марионетки в руках высокопоставленных людей того времени. Эти люди загнали поэта в могилу. Горячий поклонник поэта Н.И. Иваницкий писал: «В последний год своей жизни Пушкин решительно искал смерти. Тут была какая-то психологическая задача». Далее он говорил, что Пушкин был окружен врагами и прямо не мог сказать о причинах, побудивших его к дуэли. Вспомним, что Пушкин был очень суеверным человеком, ему знаменитая гадалка нагадала, что если, он не умрет в 37 лет от белой лошади и белой головы, то жить будет долго. Видимо, Пушкин это хорошо помнил и искал смерти. Особенно потому, что жизнь его в эти годы была невыносима по многим причинам.

        Люди — единственные животные, которые охотятся друг на друга. Даже гиены этого не делают…  Знаете, что звери думают о нас? Звери думают, что они — это люди, а люди — это звери.

         Много можно вспомнить случаев, когда великие люди уходили из жизни. А все почему? Не дают житья светлым головам России. Людей истребляют. Во времена Сталина это было в особенности ужесточено. Но мы не будем забывать историю. Так было всегда. Нужно остановить это гонение и давление…Что может быть прекраснее искусства? Разве может быть что-то лучше хорошо написанной книги, идеально выполненной работы скульптора, в деталях изображения картины? Нет, не может. А если и найдутся спорщики, то я опровергну их.