Образ щегла в лирике О. Мандельштама

Брылова Валентина Евгеньевна

«Образ щегла в лирике О.Э. Мандельштама»

Рубцова Лариса Владимировна,

 учитель русского языка и литературы

Россия, г. Калининград

МАОУ гимназия №40 имени Ю.А. Гагарина

10 «О» класс

Секция «литературоведение»

Содержание работы

Введение..................................................................................................................................3

Глава IСемантика орнитологического образа

1.1. Статистический учет номинаций птиц..........................................................................5

1.2. Ассоциативность как доминирующий признак поэтики О. Мандельштама….....…6

1.3.От ласточки к щеглу ……………………………………................................................6

Глава IIЩегол как поэтический двойник поэта

2.1. Щегол: орнитологическая характеристика...................................................................8

2.2. Образ щегла в стихотворении «Мой щегол...»............................................................ 9

2.3. Образ щегла в стихотворении «Когда щегол в воздушной сдобе…»………...........12

2.4. Образ щегла в стихотворении «Где я? Что со мной дурного?» ...............................14

2.5. Образ щегла в ранних стихотворениях........................................................................14

Заключение............................................................................................................................17

Библиография........................................................................................................................18

Приложение...........................................................................................................................19

Введение

Изучение творческого наследия Осипа Эмильевича Мандельштама осуществлялось в разных направлениях. Ряд литературоведов в своих наблюдениях отмечали особое отношение поэта к образам птиц. Несколько работ посвящены образу ласточки, который, действительно, является самым частотным и ярким образом в лирике.  Микушевич В. заметил, что ласточка Мандельштама - вечная вестница жизни и смерти. «Сумерки свободы в том, чтобы связать ласточек в легионы боевые, направив их полет в бессмертие»[3]. С. Аверинцев этот образ тоже характеризует как символ бессмертия: «Ласточка, нежный и хрупкий образ души, свободы, поэзии, здесь является в иной, несвойственной ей, функции. Речь идет уже не о ласточке, единственной и вольной, а о ласточках, которые «связаны» — слово-то какое! — в легионы, в боевой строй, сплочены принуждением времени»[4]

Исследователи едины во мнении о том, что эта птицастала образом поэзии и души самого поэта.

На периферии изучения остался образ щегла, который, на наш взгляд, немаловажен для понимания эстетики и поэтики автора.Отдельных работ, посвященных исследованию данного орнитологического образа, в отечественном литературоведении не представлено. Однако есть небольшие оговорки литературоведов и друзей поэта о значимости этого образа и личном интересе самого автора к нему. К примеру, И. Бродский отметил сходство звучания трели щегла и ритмического рисунка стихотворений Мандельштама. Е. Эткинд указывал, что у Мандельштама «сближение носит отнюдь не внешний характер»[5]. Действительно, его поэзия масштабна по своим способам выражения, многоуровневая по смыслам, его лирический герой неоднозначен. Да и сам поэт теми, кто его знал, сравнивался с птицей.

Данные положения определяют актуальность и новизну нашей работы.

Цель работы

Охарактеризовать образ щегла в поэзии Осипа Мандельштама.

Задачи

1. Определить семантику орнитологического образа
2. Проследить эволюцию образа щегла в поэзии Мандельштама

Гипотеза

Мы полагаем, что образ щегла является отражением личности поэта, его лирический двойник. Изучаемый образ раскрывает суть эстетических установок Мандельштама.

Глава I

Семантика орнитологического образа

1. Статистический подсчет номинаций птиц

Из 431стихотворения Осипа Мандельштамав 96 есть номинация какой-либо птицы (что есть примерно четверть всех стихотворений, 22%). Такой результат мы получили, рассматривая все стихотворения, вошедшие в полное собрание стихотворений, кроме шуточных стихотворений «на случай». Частотность употребления птиц мы представили в виде диаграммы. Стоит отметить, что нами учитывались любые упоминания о птицах, вне зависимости от роли лексемы.Например, в данный список попали такие номинативы как «щегол», который в стихотворении «Мой щегол…» выступает в роли сильного поэтического образ, так и сравнение «как журавлиным клин» в «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…» введенная по принципу схожести вереницы кораблей с птичьим строем.

Остальные случаи единичные: грач, коршун, ястребок, журавль, совы, утка, стриж, синица, иволги, попугай. Обратим внимание, что номинация «щегол» не столь частотна, количество употреблений других номинативных характеристик, к примеру, воробей, скворец, соловей, такое же. Но мы обратили внимание на то, что образ щегла, как и образ ласточки, отражает процесс творчества. Остальные же птичьи образы являются лишь антуражем природы и не несут столь серьезной смысловой нагрузки.

1.2. Ассоциативность поэтики О. Мандельштама

Поэзию Мандельштама многие критики называли ассоциативной. Его слово многозначно, поэт писал о своем творчестве: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку»[2].

Важно, что Мандельштаму свойственна интертекстуальность. Часто в его стихотворениях прослеживаются многочисленные культурные ассоциации. То или иное выбранное слово может быть мотивировано неявной ссылкой к разным кодам: древнегреческой поэзии («/…удлиненных звучаний рой /<…>/ Эолийский чудесный строй /»), архитектуре (стихотворение «NotreDame»), мифологии разных народов, естественным наукам («Ламарк») и многим другим.

Ассоциативность же прослеживается в сочетании интертекста с фонетикой, схожими формами слов. «Мнишек/Мнительна», «клейкой/клятвой», «пенье ос/ось земная» – типичная словестно-звуковая игра для поэта.

Ярким примером является «На розвальнях, уложенных соломой», где образ Марины Мнишек мотивирован встречей с Мариной Цветаевой (преимущественно по одноименности, и также восприятия Москвы через историческую призму). За появлением образа Мнишек тянется ассоциация лирического героя с Лжедмитрием. Стих «Не три свечи горели, а три встречи» выводит к афоризму «Москва – третий Рим, четвёртого не бывать», намекает читателю на пространство Москвы, где и произошла встреча с Цветаевой, послужившая фактической основой стихотворения[6].

Таким образом, слово Мандельштама нужно рассматривать через призму полисемантичности, возникающих культурных ассоциаций и различного контекста.

1.3. От ласточки к щеглу

Птица является символом свободы, вдохновения, «творческого полёта». В стихотворениях употребляется 24 вида различных птиц в разных номинациях.Доминирующим образом является образ ласточки, его можно назвать излюбленным образом Мандельштама. И это оправдано, ведь эта птица ассоциируется с разными понятиями.

Так, к примеру, во втором поэтическом сборнике О.М. «Tristia» образ ласточки встречается чаще всего:
«Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется
На крыльях связанных, с прозрачными играть
В беспамятстве ночная песнь поется»[1, с.208].

Образ ласточки отражает сюжеты античных мифов, например, о Прокне и Филомеле. В этом мифе объясняется причина щебетания птицы: в пытках Филомеле отрезали язык, и когда она обратилась птицей, то стала щебечущей ласточкой. Мотив немоты («слово позабыл»), связи с жизнью и смертью подводит автора к теме поэзии.  Ласточка важна в «философии тристий», где слово отождествляется с душой и плотью. Недаром часто употребляются эпитеты: «слепая», «мертвая», «искалеченная», как отражение «мертвого слова».Ласточка осваивается в поэтике О. Мандельштама, переплетаясь с другими античными образами, например, Психеи, «подружка Антигоны». В данном контексте ласточка становится олицетворением души, мысли «надежным помощником» в отражении идей поэзии Мандельштама. В этом образе заключена суть отношения поэта к словесности. В последующих сборниках образ птицы теряет свою первичную семантику. В «Воронежских тетрадях», последней поэтической книге поэтаколичество употреблений ласточки незначительно. Всего 3 стихотворения, притом в одном случае эта лексема входит в состав тропа «ласточки круглых бровей». Лексемасуществует, прослеживается мифологическая ассоциация с жизнью и смертью, нометафора слова и поэзии утрачивается.

Важно уточнить, что в предшествующих сборниках «1921-1925», «Новые стихи» (30-ые годы)образ ласточки отсутствует. Это можно обусловить биографическим аспектом. Поэт жил в нищете, о чем он писал в стихах, занимался бесчисленной переводной работой, пытаясь прокормить себя и жену. В стихотворениях этих лет прослеживается тема правды, несказанности, пребывания взаперти:

«…И до чего хочу я разыграться –

Разговориться – выговорить правду –

Позвать хандру к туману, к бесу, к ляду…»[1, с.292]

«…Нельзя дышать, и твердь кишит червями,

И ни одна звезда не говорит»[1, с.227]

Критики называли предшествующий 30-ых годов «культ творческого порыва и культ метафорического шифра». Будучи репрессирован, Мандельштам пишет стихи, пронизанные предчувствием смерти, осознанием свой трагичной судьбы.

На их почве складываются «Воронежские тетради». Тема смерти, трагедии жизни и судьбы, нищеты прослеживаются куда меньше. Появляется мотивы смирения, более жизнеутверждающие стихи:

«И когда я усну, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Он раздастся и глубже и выше —
Отклик неба — в остывшую грудь»[1, с.272]
Из кризиса бытия и творчества, орнитологический образ возрождается в «Воронежских тетрадях». Появляется новый символ поэзии– щегол.

Образ щегла впервые появляется в книге «1921-1925» в стихотворении «Я по лесенке приставной…», где данный орнитологический образ раскрывается незначительно. В этом же сборнике употреблена лексема "щегленок" в составе сравнения. Затем мы встречаем более конкретизированного щегла в «Воронежских тетрадях» в трех стихотворениях: «Когда щегол в воздушной сдобе…», «Мой щегол, я голову закину...», «Где я? Что со мной дурного?».

Глава II. Щегол как поэтический двойник поэта

2.1. Щегол: орнитологическая характеристика

Щегол – певчая птица из отряда воробьинообразных. Её отличительный признак – пёстрое оперение.

Появление щегла в «Воронежских тетрадях» неслучайно, оно, вероятнее всего, обусловлено географическим аспектом. Щеглы предпочитают сельскую местность и более теплый климат, где у них есть возможность питаться зерном или чертополохом (библейский сюжет справедлив в этом отношении: латинское название «carduelis» происходит от слова «чертополох», которым часто питаются щеглы). В климатических условиях Воронежа встретить щеглов куда более вероятно, чем в Петербурге. Упоминание этих птиц до воронежской ссылки мотивировано пребыванием поэта в сельской местности, где было написано стихотворение «Я по лесенке приставной...». Вероятнее всего, им был описан CarduelisCarduelis – Черноголовый (обыкновенный) щегол.

«Благодаря оригинальной окраске спутать щегла с какой-либо другой птицей невозможно. <…> Бросается в глаза красное “лицо” (лоб и горло), а также ярко-желтые полоски на черных крыльях. Спина коричневая. Коричневый оттенок (пятна) заметен также на белой груди. Темя, затылок и скобочки вокруг белых щек — черные. В черном хвосте мелькают белые пятнышки. А в общем, в оперении щегла красивое сочетание пяти цветов: черного, белого, красного, желтого и коричневого. Часто поет, сидя на проводах или вершине дерева. Полет волнообразный. Перепархивают щеглы, точно яркие бабочки»^[1].

Следует отметить, что образ щегла представлен в мировой живописи^[2].

Щегол – символ страстей Христовых в западном Христианстве. Согласно Библейским легендам, птица сорвала колючку с тернового венка Иисуса, после чего лоб Спасителя обагрился кровью. В память о страдании щегол имеет красное оперение у клюва. Этот символ нашел отражение в искусстве, особенно эпохи Возрождения. Эта птица часто изображается в руках младенца, который сидит с Мадонной. Частым атрибутом таких полотен является книга – символ духовного просвещения.

2.2.  Образ щегла в стихотворении «Мой щегол…»

Ключевым в раскрытии образа щегла является стихотворение «Мой щегол…». Оно написано в 1936 году, входит в сборник «Воронежские тетради». Образ щегла является центром стихотворения, главным и единственным объектом описания. Поэт даёт птице весьма реалистичное описание "хвостик лодкой, перья черно-желты". Портрет щегла объективен. Более того, он есть не больше, чем упоминание очевидных деталей:

«Мой щегол, я голову закину, -

Поглядим на мир вдвоем.

Зимний день, колючий, как мякина,

Так ли жестк в зрачке твоем?

Хвостик лодкой, - перья черно-желты,

Ниже клюва в краску влит,

Сознаешь ли, до чего щегол ты,

До чего ты щегловит?

Что за воздух у него в надлобье -

Черн и красен, желт и бел!

В обе стороны он в оба смотрит - в обе! -

Не посмотрит - улетел!»

И единственное, что делает явление щегла нетипичным – неологизм «щегловит». Суффикс «-овит» образует имена прилагательные со значением увеличением склонности к тому признаку, которое вызвано мотивирующим словом[14]. Значит, признак, определяющий щегла усиливается, автор делает акцент на категории степени.

Но интересна эта номинация и в неоднозначной семантике слова «щегол». Как минимум, есть глагол "щеголять" синонимичный "красоваться". Есть такое прилагательное как "щегольской", "щеголеватый" со значением "изысканно нарядный".

С одной стороны, мы рискуем допустить вольную интерпретацию. Но в стихах Мандельштама «предметная связь слов часто заменяется ассоциативной»[15, c.568—570]. Л. Гинзбург называла такой приём основным в поэтике ассоциаций.Значит, мы имеем право утверждать, что создавая «щегловитого щегла» поэт говорит не только о том, что птица является такой, какой должна быть, а буквально указывает на её яркий образ (пока мы имеем в виду образ зрительный, а не художественный). Обращаясь одновременно и к прямому, и переносному смыслу слова, Мандельштам генерирует образ птицы, ссылаясь на качества

Но важно даже не то, какой предстаёт птица, а то насколько она соответствует признаку («До чего ты щегловит!»). И указания меры и степени предельно важны в понимании образа щегла. А парадокс определения «щегловитый» заключается в том, что оно нестандартно (окказионализм по отношению к щеглу), но в то же время и очевидно (слово является родственным).

Но внешность – лишь один из аспектов образа щегла.Если выделить основные мотивы через действия совершаемые птицей и по отношению к ней, то получим:

1. Зрение («поглядим», «посмотрим»)
2. Полет («улетел»)
3. Знание («сознаешь»)

Самое удивительное, что все эти мотивы прекрасно вписываются в тему «щегловитости» как «признак себя самого». Птица имеет особенное зрение, может летать. Эти мотивы можно рассматривать через призму осознания своей сути.

Начнем с мотива зрения. О.М. пишет: «/Зимний день, колючий, как мякина, / Так ли жёстк в зрачке твоем?» Автор задается вопросом, способен ли щегол видеть мир иначе.Далее встречаем стих: «/В обе стороны он в оба смотрит – в обе!/» Поэт отразил особенность птичьего зрения. Как известно, у птиц глаза расположены по бокам головы, следовательно, у щегла угол обзора в 180 градусов. Фразеологизм «смотреть в оба» употреблен и в прямом, и в переносном значении одновременно (аналогия с «щегловитым щеглом»): щегол смотрит в обе стороны благодаря своей физиологии, но из-за того, что словосочетание подвержено повтору, читатель невольно воспринимает эту строчку в значении фразеологизма. И таким образом, поле зрения щегла гиперболизируется.

Финалом стихотворения стала реплика: «Не посмотрит – улетел!». Мы приходим ко второму важному мотиву – полёт. Щегол является центром фокуса стихотворения, более того, стихотворение построено в форме обращения к птице (в тексте присутствует действительное обращение «мой щегол» и форма глагола 1 лица множественного числа «поглядим»; это означает, что действие присуще и щеглу, и лирическому герою). Но щегол будто не принимает предложения героя «поглядеть на мир вдвоём». «Улетел» можно интерпретировать как отказ от возможности созерцать мир («не посмотрит – улетел»).

Но также полет – мотив, который присущ птице от природы. Так, мы приходим к интерпретации необходимости осознания себя самого: птица должна улететь, потому что она птица. После того, как «посмотрит в оба», потому что по-другому смотреть и не может, она взлетит. Птицы не сидят с людьми и не созерцают мир, они созданы для полета.

И мы уже коснулись третьего концептуально важного мотива – знания ( «сознаешь»).  Щегол должен осознавать свою суть, насколько он является самим собой. Если рассмотреть другие варианты редакции^[3], то мысль эта становится особенно важной.

Обратим внимание на строки: «Я откликнусь своему подобью:/ Жить щеглу – вот мой указ!»;

«Словно щеголь, голову закину, / И щегла увижу я.»

Теперь можем рассматривать образ щегла, как отражение лирического героя и поэта. В стихотворении предельно важным являетсяосознание самого себя, своих естественных качеств и способностей (через щегловитость, реалистичное описание птицы). Птица создана для полёта, поэт – для творчества. Мандельштам в этом стихотворенииуподобляет лирического героя (1-ое лицо подталкивает нас к выводу, что и себя) щеглу. Недаром современники отмечали схожесть О.М. с птицей. Щегол, по концепции О.М.  – символ естества. Подобно тому,как нет лучше качества чем «человечность» для человека, нет лучше «щегловитости» для птицы.

Обосновать связь с Христианским символом можно эпитетом «колючий». Если верить ассоциативности поэтики Мандельштама, то он употреблен не случайно. Как мы сказали ранее, именно с колючками связана библейская легенда, позже нашедшая отражение в искусстве. И недаром воздух окрашен именно в «надлобье», когда пёстрое оперение у щегла и на крыльях, и над клювом– это можно счесть антропоморфным признаком птицы (к интерпретации щегла как «двойника» О.М.), а также отсылкой к библейскому сюжету. В легенде у Христа обагрился именно лоб, после того, как щегол вынул из венка колючку.

Разумно наделить определение поэта через образ щегла новыми признаками. Мотив страдания, во-первых, отражает судьбу Мандельштама, и его творчество последних лет. Во-вторых, приближает к Пушкинской традиции определения назначения поэта:

«Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
<…>
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

2.3. Образ щегла в стихотворении «Когда щегол в воздушной сдобе…»

Это стихотворение написано в том же месяце 1936 г. В некоторых собраниях сочинений оно следует за «Мой щегол», и исследователи склонны обобщать их «стихами одного порыва». И перекличка очевидна: щегловит/сердцевит/красовит. Такая череда неологизмов говорит о связи стихотворений, притом слова этого стихотворения, по сути, живут в контексте «Мой щегол...». «Сердцевит» строится по аналогичной словообразовательной схеме, но такая форма кажется случайной и даже абсурдной без подтекста «щегловит».

«Воздушная сдоба» – очередная перекличка со стихотворением «Мой щегол...». Ключевая особенность сдобы – мягкость, а это важный мотив первого стихотворения о щегле. Воздух, котором порхает щегол «не жестк», а мягок. Подобно особенности зрения, поэт выделяет особенность существования птицы в пространстве.

Мандельштам описывает энергичность, активность или даже эмоциональность щегла. «Затресется, красновит» – вероятно, и естьотражение выражение эмоций птицы. Но удивительно, что опять же порхание – действие для птицы естественное, так же, как естественно красное оперение. Мы снова возвращаемся к идее осознания себя самого из первого стихотворения.

Интересна звуковая игра поэта: предложение обилует шипящими звуками, изображая щебетание злой птицы (щегол, воздушной, плащик, перчит, чепчик, клевещет (два раза), жердочка). Но куда более важно, что жердочка именно «клевещет», на свете «все наизнанку». Интерпретируя по той же схеме, что и первое стихотворение (через ключ «Мандельштам=щегол»), мы находим отражение жестокости («жесткости», если цитировать «Мой щегол») жизни и судьбы, как через призму биографическую, так Христианскую, так и традиционного образа поэта.

Но важно, что есть ключ, который объясняет мотивировку этого сюжета. Эти строки, вероятнее всего, посвящены Мигелю де Унамуно, испанскому писателю и философу. Известно, что в этот период поэт занимался изучением испанского языка. И эта фактическая основа объясняет тему «учености» – «ученый плащик», «умных птиц». Унамуно будучи ректором университета в Саламанке, был отрешен от должностей за публичное выступление против фашизма[1, с. 489]. В таком свете мы интерпретируем «мир наизнанку» как течение общественной мысли, фонетическая и языковая игра могут быть мотивированы особенностями испанского языка и речи (известно, насколько она яркая и экспрессивная, недаром поэт делает акцент на эмоциях щегла). Таким образом, мы отождествляем щегла с ученым, но опираясь на интерпретацию первого стихотворения, где сам Мандельштам уподоблен щеглу, потому что это стихотворение существует именно в контексте «Мой щегол…». Это позволяет нам прийти к выводу, что, кроме внешнего сходства и поэтического двойничества, отражена еще и сема суровости жизни, несправедливости судьбы. Щегол – страдалец, яркий птенец, которому трудно жить в этом мире. Эта концепция отражает как историю Мигеля де Унамуно, так и биографию самого поэта.

Когда щегол в воздушной сдобе
Вдруг затрясется, сердцевит, ― 
Ученый плащик перчит злоба, 
А чепчик ― черным красовит. 
Клевещет жердочка и планка, 
Клевещет клетка сотней спиц, 
И все на свете наизнанку, 
И есть лесная Саламанка
Для непослушных умных птиц!

2.4. Образ щегла в стихотворении«Где я? Что со мной дурного?»

Оно представлено во второй «Воронежской тетради», написано в том же месяце, что и «Стихи о щегле». Здесь щегол не является фокусом стихотворения. В центре – пейзаж Воронежа, притом отличающийся отсутствием живописных деталей: «степь беззимняя гола», «гололедица», «перекличка поездов», «украинская мова».Мандельштам изобразил своё особое пространство воронежской степи. Реалистичные атрибуты отражают скудность места, в котором находился поэт, или, по крайней мере, выражают отношение Мандельштама к нему.

Вероятно, обозначая город «мачехой Кольцова», имеет в виду трагичную судьбу воронежского поэта. «Родина щегла» же интерпретируется либо через код «щегол-поэт», либо является отсылкой к «стихам о щеглах», чтобы навести читателя на мысль об определенной географической точке. Родина и мачеха в данном контексте антиномичны, поэтому, рассматривая нить ассоциаций, разумно утверждать, что «щегол» употреблено по отношению к Кольцову.

«Где я? Что со мной дурного?
Кто растет из-за угла?
Это мачеха Кольцова,
Это родина щегла!
Только города немого
В гололедицу обзор,
Только чайника ночного
Сам с собою разговор...
В гуще воздуха степного
Перекличка поездов.
Да украинская мова
Их растянутых гудков».

Во-первых, это подтвердит связь «щегол – страдание» (поэт умер в 33 года, его поэтическую судьбу Мец называет трагичной), во-вторых, соответствует определению орнитологического образа как символа поэта, в-третьих, щегол в определенном имеет значение «молодой», «неопытный», что соотносится с возрастом поэта.

2.5. Образ щегла в ранних стихотворениях

Стихотворение «Голубые глаза и горячая лобная кость» написано на смерть Андрея Белого. Это стихотворение создано раньше, в 1935 году, еще до воронежской ссылки. Оно вошло в сборник «Новые стихи». Здесь ярко отразились, как и портрет Белого (глаза – самая яркая деталь портрета поэта. Яркие голубые глаза и белокурые волосы – первое, что отмечает Ходасевич в «Некрополе»), так и особенности его поэтики. Мандельштам использует реминисценции его стихов и прозы, употребляя излюбленные Белым оттенки синего («голубой», «бирюзовый»), ненормативные ударения («легОк»):

«Голубые глаза и горячая лобная кость — 
Мировая манила тебя молодящая злость.

И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.

На тебя надевали тиару — юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...»

«Щегленком» обыгрывается строчка из мемуаров поэта «Я – ребенок, отрок, студент, писатель, мировоззритель». Мандельштам предлагает вариацию: «Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец».Допускаем, что Мандельштам  вводит это слово, обозначая щеглом поэтическое начало.

Стихотворение «Я по лесенке приставной…» 1922 года вошло в сборник «1921-1925». Это первое употребление лексемы «щегол» в поэзии Мандельштама. В стихотворении основной темой является сущность поэта, но осмысляется она через мотив звука (музыки) и пространства деревенской местности, как олицетворения свободы и естества. Образ щегла появляется в строфе:

«Из гнезда упавших щеглов
Косари приносят назад –
Из горящих вырвусь рядов
И вернусь в родной звукоряд»

Горящие ряды – поэтическая среда, город, находящийся в вечном смятении на фоне, как и общественной мысли, так и жизни в городе поэта лично. Косари и щеглы составляют антитезу с горящими рядами. «Упавших щеглов» можно интерпретировать как падающие звезды. В стихотворение особое внимание уделяется образу ночи, который переплетается с пространством сеновала. Такая трактовка вписывается в ряд метафор: «дышал звезд млечной трухой» (звезды – ночь, труха – сено), «распряженный огромный воз / поперек вселенной торчит» (по-видимому, метафора Большой Медведицы, которая описывалась ранее «звезд в ковше Медведицы семь…»).

«Косари, поднимающие щеглов» – сюжет исключительно сельский, присущий конкретно этому пространству. За ним закреплена ассоциация «родной звукоряд», спокойствие, умиротворение, естественная среда поэта. Можно сравнить его с местом просветления (в нашем случае точнее употребить «осознания»). Преобразовывая строчки Мандельштама, мы получаем: «Родной звукоряд там, где косари поднимают щеглов».

Возможно, стоит посмотреть на это через призму христианского понятия милосердия (забота о птице), что дает отсылку к библейскому сюжету. Но, во всяком случае, в этой концепции стихотворения щегол – неотъемлемый атрибут естественной для Мандельштама среды, где он осмысляет назначение поэта, его роль и судьбу:

«Не своей чешуей шуршим,
Против шерсти мира поём,
Лиру строим, словно спешим
Обрасти косматым руном».

Можно трактовать образ щегла, как атрибут вдохновения. Мы отождествляем его с традиционным орнитологическим образом, связанным с понятиями свободы (что характерно для безграничного пространства местности, описанной в стихотворении), полёта в качестве символа творчества.

Заключение

В ходе проделанной работы мы пришли к выводу, что в стихотворении «Мой щегол…» Мандельштам уподобляет себя птице. В ряду других стихотворений, образ щегла зачастую является символом поэта как такового, и автор использует эту лексему по отношению к А. Белому и Кольцову.

Специфические черты птицы, такие как яркий окрас, шипящие согласные в названии, позволяющие выйти на обыгрывание речи, помогли поэту создать образ испанского писателя через тему эмоций. Используя щегла как христианский символ, Мандельштам в очередной раз создавал культурные коннотации, открывающие новые пути интерпретации и читательского восприятия, через ассоциативный ряд.

Автор не приписывает щеглу дополнительных качеств и свойств, а лишь акцентирует внимание на его естественном образе, отражении его в искусстве и культуре, использует полисемантичность и фонику этой лексемы, для создания новых ассоциаций и смысловых пластов.

Так, мы можем проследить смену орнитологического образа в стихотворениях Осипа Эмильевича Мандельштама. Изначально центральным образом была ласточка – символ слова, поэзии, одновременно олицетворяющий жизнь и смерть. В позднем творчестве центральным можно обозначить образ щегла. Его семантика меняется от лексемы, сохраняющей переносное значение «молодого, изысканно нарядного человека» к многогранному образу поэта, раскрывающемуся через христианскую символику и понятия страстей, уподобление автора птице, характеристику естественных свойств птицы и, как следствие, естественных качеств поэта.

Библиография

Художественные тексты

1. Мандельштам О. Э. Полное собрание стихотворений. (Новая библиотека поэта) // Вступительные статьи М. Л. Гаспарова и А. Г. Меца. Составление, подготовка текста и примечания А. Г. Меца. — СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997.
2. Мандельштам О. Э. Разговор о Данте // Мандельштам О. Э.Сочинения. В 2-х т. Т. 2. Проза // Сост. и подгот. текста С. Аверинцева и П. Нерлера; Москва, Художественная литература, 1990

Исследовательская литература

3. Аверинцев С. Судьба и весть Мандельштама // О. Мандельштам Соч. в 2-х т. Т.2. - М, 1990.
4. Верхоломова В. К вопросу о макросюжетах в лирических циклах О. Мандельштама. //В мире научных открытий. 2010. № 4-5. С. 60-62
5. Гаспаров М. Л. Осип Мандельштам. Три его поэтики. // МандельштамО. Э. Полное собрание стихотворений. (Новая библиотека поэта) // — СПб.; 1997
6. ГаспаровМ. Л «Снова тучи надо мною...». Методика анализа // Гаспаров М. Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. - М., 1997.
7. ГинзбургЛ. Я. О лирике. // Л.: Советский писатель, 1974
8. Крючков  В.П. «Щелкунчик» О.Э. Мандельштама как динамическая интертекстема // Русская литература. 2002. № 4.
9. Микушевич В. Опыт личного бессмертия в поэзии Осипа Мандельштама//  СПб.:  Русская литература., 1991
10. Эткинд Е.Г. Там внутри. О русской поэзии XX века. //  СПб.:  Максима., 1991.

Интернет-источники

11. Журнал Арзамас. О. Лекманов . Как читать Мандельштама: объясняем на примере пяти стихотворений. 2016.
    Точка доступа: http://arzamas.academy/mag/330-mandelshtam
12. Эпизод Олега Лекманова из курса «Русская литература XX века. Сезон 4» о стихотворении «На розвальнях, уложенных соломой…»
    Точка доступа: http://arzamas.academy/mag/330-mandelshtam
13. «Наукарус» – каталог научных журналов. Статьи В. Верхоломовой
    Точка доступа: http://naukarus.com/k-voprosu-o-makrosyuzhetah-v-liricheskih-tsiklah-o-mandelshtama

Словари и энциклопедии

14. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000.
15. Краткая литературная энциклопедия — М.: «Советская энциклопедия», 2001 г. — Т. 4.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

*Исследователь Е.В. Верхоломова в статье «К вопросу о макросюжетах в лирических циклах О. Мандельштама» обозначила эти варианты как самостоятельные стихотворения и объединила их вместе со стихотворением «Когда щегол в воздушной сдобе» в так называемый «циклоид», обосновав метрической схожестью.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2.

Расшифровка диаграммы частоты употребления лексем птиц

1. Ласточка (15 стихотворений):

1. «Смутно дышащими листьями черный ветер шелестит»
2. «Пешеход»
3. «От вторника и до субботы»
4. «Что поют часы-кузнечик»
5. «Прославим, братья, сумерки свободы...»
6. «Когда Психея жизнь спускается к теням...»
7. «Я слово позабыл, что я хотел сказать...»
8. «Чуть мерцает призрачная сцена...»
9. «Мне жалко, что теперь зима...»
10. «За то, что я руки твои не сумел удержать...»
11. «Еще далеко мне до патриарха...»
12. «Возможна ли женщине мертвой хвала...»
13. «Стихи о неизвестном солдате»
14. «Рим»
15. «Когда ты уходишь и тело лишится души...»

2. Голубь (10 стихотворений):

2.1. «Веницейской жизни...»

2.2. «В Петербурге мы сойдемся снова»

2.3. «Чуть мерцает призрачная сцена...»

2.4. «Язык булыжника»

2.5. «Армения»

2.6 «Сегодня можно снять декалькомани...»

2.7. «Импрессионизм»

2.8. «Я заблудился в небе»

2.9. «Развеселился наконец»

2.10. «С примесью ворона голуби...»

3. Петух или куры (8 стихотворений):

1. «Зверинец»
2. «Tristia»
3. «На каменных породах...»
4. «Феодосия»
5. «За то, что я руки твои не сумел удержать...»
6. «Кому зима – арак и пунш голубоглазый»
7. «Стансы»
8. «Пароходик с петухами...»

4. Вороны (7 стихотворения):

1. «Сегодня дурной день...»
2. «Я не слыхал рассказов Оссиана...»
3. «Нашедший подкову»
4. «Как подарок запоздалый...»
5. «Музыка твоих шагов...»
6. «Polacy!»
7. «С примесью ворона голуби...»

5. Скворец (6 стихотворений):

1. «За то, что руки твои не сумел удержать...»
2. «Сыновья Аймона»
3. «1 января 1924»
4. «Куда так страшно нам с тобой...»
5. «Еще далеко мне до патриарха...»
6. «Я заблудился в небе»

6. Воробьи (5 стихотворений):

1. «Московский дождик»
2. «Язык булыжника»
3. «Нет, не спрятаться мне...»
4. «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето...»
5. ««Еще далеко мне до патриарха...»

7. Лебедь и гусь(5 стихотворений):

1. «Tristia»
2. «Отрывки уничтоженных стихов»
3. «Из Петрарки» (две номинации)
4. «Пароходик с петухами»

8. Щегол (5 стихотворений):

1. «Голубые глаза и горячая лобная кость»
2. «Я по лесенке приставной...»
3. «Где я? Что со мной дурного?»
4. «Когда щегол в воздушной сдобе...»
5. «Мой щегол, я голову закину...»

9. Соловей (5 стихотворений):

1. «Что поют часы-кузнечик?..»
2. «Сыновья Аймона»
3. «В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа...»
4. «Из Петрарки»
5. «Ты улыбаешься кому...»

10. Орел (5 стихотворений):

1. «Зверинец»
2. «Канцона»
3. «Над алтарем дымящихся зыбей...»
4. «В самом себе, как змей, таясь...»
5. «Императорский виссон...»

11. Сокол (2 стихотворения):

6.  «Я около Кольцова...»
7. «Как светотени мученик Рембрандт...»

12. Чайка (2 стихотворения):

8. «Казино»
9. «Петербургские строфы»

13. Кукушка (2 стихотворения):

10. «В Петербурге мы сойдемся снова»
11. «Когда городская выходит на стогны луна...»

14. Павлин (2 стихотворения):

12. «Внутри горы бездействует кумир»
13. «Стихи о русской поэзии»

15. Грач. «Сегодня ночь...»
16. Коршун. «Где связанный и пригвожденный сон?..»
17. Ястреб. «Утро 10 января 1934»
18. Журавль. «Бесонница. Гомер. Тугие паруса...»
19. Сова. «Армения»
20. Утка. «Воздух последний влажен и гулок...»
21. Стриж. «Еще мы жизнью полны в высшем мире...»
22. Синица. «Армения»
23. Иволга. «Есть иволги в лесах и гласных долгота...»
24. Попугай. «Еще далеко мне до патриарха...»

ПРИЛОЖЕНИЕ 3.

Изображены картины:

1.  «Мадонна Литта».

Леонардо да Винчи, 1490 г.
       2.«Мадонна со щеглом».
Джованни Тьеполо, 1760 г.

3.«Мадонна со щеглом».
Рафаэль Санти, 1506 г.

***
Когда щегол в воздушной сдобе
Вдруг затрясется, сердцевит, — 
Ученый плащик перчит злоба,
А чепчик — черным красовит.

Клевещет жердочка и планка,
Клевещет клетка сотней спиц,
И все на свете наизнанку,
И есть лесная Саламанка
Для непослушных умных птиц!

Декабрь (после 8-го) 1936

***
Где я? Что со мной дурного?
Кто растет из-за угла?
Это мачеха Кольцова,
Это родина щегла!
Только города немого
В гололедицу обзор,
Только чайника ночного
Сам с собою разговор...
В гуще воздуха степного
Перекличка поездов.
Да украинская мова
Их растянутых гудков.

24 декабря 1936

***
Я по лесенке приставной
Лез на всклоченный сеновал, —
Я дышал звезд млечных трухой,
Колтуном пространства дышал.

И подумал: зачем будить
Удлиненных звучаний рой,
В этой вечной склоке ловить
Эолийский чудесный строй?

Звезд в ковше медведицы семь.
Добрых чувств на земле пять.
Набухает, звенит темь
И растет и звенит опять.

Распряженный огромный воз
Поперек вселенной торчит.

Сеновала древний хаос
Защекочет, запорошит...

Не своей чешуей шуршим,
Против шерсти мира поем.
Лиру строим, словно спешим
Обрасти косматым руном.

Из гнезда упавших щеглов
Косари приносят назад, —
Из горящих вырвусь рядов
И вернусь в родной звукоряд.

Чтобы розовой крови связь
И травы сухорукий звон
Распростились: одна — скрепясь,
А другая — в заумный сон.

1922

***

Голубые глаза и горячая лобная кость —
Мировая манила тебя молодящая злость.

И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.

На тебя надевали тиару — юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...

Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей
Под морозную пыль образуемых вновь падежей.

Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь,
Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь?

Прямизна нашей речи не только пугач для детей —
Не бумажные дести, а вести спадают людей.

Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,
Налетели на мертвого жирные карандаши.

На коленях держали для славных потомков листы,
Рисовали, просили прощенья у каждой черты.

Меж тобой и страной ледяная рождается связь —
Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.

Да не спросят тебя молодые, грядущие те.
Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...

10 — 11 января 1934

Осип Мандельштам.

Стихотворение «Мой щегол, я голову закину...»