Рассказ "Старое фото"

       Однажды холодным зимним вечером маленькая девочка помогала своей любимой бабушке Зине. Я убирала в комнате, в то время как  бабушка готовила, по всеобщему признанию, «самые вкусные в мире пирожки».

    Я уже подмела и протерла пол, и настало время отдохнуть и наконец – то погладить кошку (Да! Это самая необходимая часть уборки, если вы не знали). Я никак не могла найти Шарлотту – так звали нашу многоуважаемую особу. И вдруг!  увидела, как мелькнул маленький рыжий хвостик в  бабулиной комнате,  и  тихонько стала подкрадываться.

    Кошка гордо забралась на пуфик, стоящий в углу бабушкиной комнаты, и, коснувшись стола, ловко вскочила  на сервант. Почти дотянувшись до Шарлотты, я заметила пожелтевшую от времени фотографию, похоже,  военных дней. Взяв фото, я подошла к бабушке. Она уже испекла все пирожки (видимо, я сильно увлеклась поимкой кошки).
- Бабушка, кто это? Такая худющая! Да девочка ли это? Стрижка как у мальчишки! – с удивлением поинтересовалась я.
- Это я... Давай уже садись кушать.
- Это ты!? Не может быть! А сколько тебе лет? Пять или шесть? – наугад  ляпнула я.
- Садись пить чай с пирогами,- тяжело вздохнув, проговорила бабушка и тяжело села на стул, как будто у нее ноги подкосились.- Мне здесь 10 лет, но весила я, когда меня вывезли из блокадного Ленинграда, около двадцати  килограммов, вот и выгляжу, как рахитичный ребенок.

   Бабушка как-то сразу отяжелевшей походкой  прошла в свою комнату и начала искать что-то на верхней полке серванта. Потом она достала оттуда старый бархатно-красный фотоальбом и сдула с него пыль, как в мультике про «Мишек Гамми»- подметила я.

-  А это мы перед войной,- начала бабушка. - Мама и папа. Папа погиб в сорок втором. А мы с мамой горе горевали в Ленинграде в самую суровую блокадную зиму 1941-42 годов. То, что мы снимали обои и из них супчик варили – было счастьем. Мы как раз весной 41-го поклеили обои на муковню - это жидкий раствор  из воды и муки.  Вот эта муковня нас и спасала первое голодное время.

    Бабушка вздохнула и продолжила:

-  До сих пор помню эту синюшного цвета жидкость. Но соседи и этого не видали. Напротив нас жила семья: отец на фронте, мать и  Вовка и Витька- два брата-акробата.

- Они что в цирке выступали? – поинтересовалась притихшая я.

- Нет, так их мой папа, твой прадед,  шутя называл. Мы с ними учились в одной школе, точнее со старшим, а  Витька мал еще был. Так те   уже в ноябре пухнуть от голода стали. Но при этом я их вдвоем каждый вечер видела спешащих куда-то с санками. Что ж ты думаешь, как-то поздно вечером я поняла, куда они регулярно ходили, как на работу. Их мать, чтобы их подкармливать, работала сверхурочно, домой идти с работы не могла – у нее еще до войны побаливали ноги. Так они ее встречали у проходной и, как она ни сопротивлялась, усаживали на санки и тащили – тогда уже трамваи не ходили - через полгорода домой.

   Как- то маме тетя Зина, так звали соседку, сетуя, говорила:

- Я, бывало, задержусь подольше …выйду - они ждут, только замерзли как цуцики. Потом стала пролазить через лаз в заборе, выходящий на другую улицу. Так они сообразили! И как-то выхожу, а Витька один с санками стоит. Я испугалась, ведь мал еще. Оказывается, они разделились: один здесь, а другой у лаза караулит. Вот я и сдалась. Жалко мне их - недоедают, но вот сдалась: езжу, как королева, на санях.

-  Бабушка, а они выжили?

- Тетя Зина умерла в конце февраля, младший Витька – в начале марта. О судьбе Вовки не знаю - забрали в детдом.

- А как же вы?- спросила я, стыдясь полной миски свежеиспеченных пирожков. Я-то теперь поняла, почему мою маму, особенно папу, меня, да и всех, кто хотя бы случайно заходил в наш дом, бабушка не выпускала до тех ор, пока не накормит до отвала.

   - А мы выжили. Мама осенью начала работать в госпитале. Хоть и голодно было, но паек все же получала. Так и дотянули до весны. А там госпиталь эвакуировали на Урал – мы и выехали. Эта  фотография  как раз и сделана в эвакуации,- прослезилась бабушка.

- Это я уже отъелась, точнее отпоилась. Тьфу ты… Меня коровьим молоком хозяйка дома, куда нас на постой определили, отпаивала. Там же мы получили на отца похоронку, что, дескать, погиб на Карельском перешейке.

       На кухню, урча, величественно прошла кошка, но я ее даже не тронула - мы сидели задумавшись обе. Бабунечка и я. Она у меня самая любимая из всех моих бабушек. Я повисла у нее на шее, а она тихонько гладила мои волосы и приговаривала:

- Ничего- ничего, внученька, главное, что мы этого супостата одолели.

- Бабушка, какого супостата?- переспросила я.

- Да немца этого проклятущего!

                 * * *

   Фотографию папа отсканировал и отредактировал, теперь она над моим диваном висит и напоминает о том, что, если вдруг война – санки у меня есть.