Постановка отрывка "Кентервильское привидение"

Twilight

It is the hour when from the boughs
The nightingale"s high note is heard;
It is the hour when lovers" vows
Seem sweet in every whispered word;
And gentle winds and waters near,
Make music to the lovely ear.
Each flower the dews have lightly wet,
and in the sky the stars are met,
And on the wave is deeper blue,
And on the leaf a browner hue,
And in the heaven that clear obscure,
So softy dark, and darkly pure,
Which follows the decline of day,
As twilight melts beneath the moon away.

Без сомнений, сумерки - это мое любимое время суток. О, простите, разрешите представиться.Я- Кентервильское привидение. Вот уже 300 лет я живу в этом замке, рисую кровавое пятно на полу и пугаю его жителей

(Видит бутылку с маслом и записку «Смажьте свои цепи, сэр!» )  

(В гневе  разбивая бутылку о паркет, привидение бежит по коридору, излучая  зловещее  зеленое сияние и глухо стеная.)

 (Вдруг появляется маленький мальчик в ночной пижаме и со словами:

 «Ага, вот ты где, чертово привидение! Убирайся отсюда!» - и швыряет в приведение подушкой.)

(С воем и стоном привидение скрывается в свою маленькую каморку, где, прислонившись к лунному лучу  и немного отдышавшись, начинает обдумывать  свое положение.)

Монолог привидения:

Ни разу за всю мою славную и безупречную трехсотлетнюю службу меня так не оскорбляли.

Я вспоминаю о вдовствующей герцогине,  которую  насмерть напугал, когда она смотрелась в зеркало, вся в  кружевах  и  бриллиантах;

и о четырех горничных, с которыми случилась  истерика,  когда  я  всего-навсего улыбнулся им из-за портьеры в спальне для гостей;

и о  приходском  священнике, который до сих пор лечится у сэра Уильяма Галла  от  нервного  расстройства, потому что однажды вечером, когда он выходил из библиотеки, кто-то  задул  у него свечу;

 и о старой мадам  де  Тремуйяк,  которая,  проснувшись  как-то  на рассвете и увидав, что в кресле у камина сидит скелет и читает  ее  дневник, слегла на шесть  недель  с  воспалением  мозга, и по выздоровлению  примирилась  с  церковью.

И конечно,  я  вспоминаю ту страшную ночь, когда злокозненного лорда  Кентервиля  нашли  задыхающимся  в гардеробной с бубновым валетом в  горле.  Умирая,  старик  сознался,  что  с помощью этой карты, он обыграл Чарлза Джеймса Фокса на пятьдесят тысяч  фунтов, и  что  эту  карту  ему  засунуло  в  глотку   кентервильское привидение.

          И после всего этого заявляются в замок эти мерзкие нынешние американцы, навязывают мне смазать мои цепи и швыряют  в  меня  подушками!  Такое  терпеть нельзя! История  еще не знала примера, чтоб так обходились с привидением!

(Хватается за голову)  Боже, что же мне делать?!

Сумерки  

Это час, когда среди густой листвы,
Свои дивные трели поют соловьи.
Это час, когда речи возлюбленных,
В каждом сказанном слоге сладки.
И  лёгкий ветерок, и вздох волны,
Ласкает музыкой мой слух.
Цветы покрылись блестящей росой,
И в небе встречи звёзд отражены.
Волна обрела тёмно-синюю власть,
И тёмный оттенок лист хочет украсть.
И в небе господствует серая мгла,

Так чисто темна и во тьме глубока,
Вступает в права отступившего дня.
И всё застыло секундой одной,
Когда сумерки тают под бледной луной.

Of course, twilight is my favorite time. Oh, sorry, let me introduce. I’m the Centerville ghost.

 For three hundred years I’ve been living in this chase and for three hundred years I’ve been painting this blood stain on the floor and frightening the inhabitants of this place.

(Sees the bottle of oil and a note «Оil your chains, sir»)

(Dashes the bottle violently upon the floor, he flees down the corridor, uttering hollow groans and emitting a ghastly green light.)

(Suddenly a little boy in white night clothes appears and with a loud cry:

«Ah, here you are damn ghost! Get out of here! »

 he pushes the pillow past the ghost’s head.)

(In a small chamber the ghost leans up against a moonbeam to recover his breath and realize his position.)

Never, never in my brilliant and uninterrupted career of three hundred years, I have been so grossly insulted.

I remember Dowager Duchess, whom I frightened into a fit, as she stood before her glass in her lace and diamonds.

And four housemaids, who went off into hysterics, when I merely grinned at them through the curtains of one of the spare bedrooms.

And the rector of the parish, whose candle I blew out, as he was coming late one night from the library and who was under the care of Sir William Gull ever since, a perfect martyr to nervous disorders.

And old Madame de Tremouillac, who having wakened up one morning early and seen a skeleton seated in an arm-chair by the fire, reading her diary, was confined to her bed for three weeks with an attack of brain fever, and on her recovery became reconciled to the Church .

And of course I remember the terrible night, when the wicked Lord Canterville was found choking in his dressing-room, with the knave of diamonds half-way down his throat and confessed, just before he died, that he cheated Charles James Fox out of 50000 pounds at Crock ford’s by means of that very card and swore, that the ghost made him swallow it.

And after all this, some wretched modern Americans come and offer me to oil my chains and throw pillows at my head! It’s quite unbearable! No ghost in history has ever been treated this manner!

(Touches his head) Oh, my God! What should I do?!