"Бой длиною в жизнь" ("Венок морской славы")

        Трудностей, выпавших на долю этого моряка, хватило бы на жизнь не одного человека. Всё познаётся в сравнении. Писать о судьбах людей всегда нелегко, но о героических в традиционном понятии – всё же легче. Фронтовики, освобождавшие города, конечно, вызывают восхищение своим мужеством. И слова благодарности за их подвиг как бы сами собой ложатся на бумагу. Но найти верные слова о мужестве выжить и не сломаться в плену, о мужестве остаться человеком, кажется, и вовсе невозможно. Чувствуешь непомерный груз ответственности.

         До войны семикаракорский парень Дмитрий Костюченко успел закончить Бакинскую мореходку, получить профессию штурмана малого плавания и приступить к работе в Астрахани. И это была не просто работа, а воплощавшаяся в жизнь мечта молодого человека. С романтикой морского плавания он соединил  исключительно земные цели – добывать как можно больше рыбы. Поэтому он сразу же  без сожаления отверг соблазн работать на торговых или пассажирских судах, считая, что именно промысел приносит наибольшую пользу. «Я хотел, чтобы народ советской страны жил хорошо, чтобы никто не голодал, в общем – было у меня искреннее, горячее желание кормить людей», - так вспоминал Д.И. Костюченко.

        Помешала война…

        Азов, Джанкой, Севастополь. Дмитрий Иванович не верит никому, кто побывал в «бойне», подобной битве за легендарный город-герой, помнит какие-то подробности тактических ходов, направления ударов. Там, в его понимании, была «кровавая каша», где он был ранен в голову. Очнулся молодой моряк в плену. Так в сентябре 1942 года он был «выключен из жизни».

         Через два месяца местом существования русского моряка Дмитрия Костюченко стал концлагерь Дахау. Номер 38789 -  один из двухсот пятидесяти содержавшихся на трёхъярусных нарах в большом «городе» из этих «штубов» (бараков). Номера ранним утром каждого дня проходили перекличку, получали по 0,5 литра чая без хлеба для того, чтобы, работая, дотянуть до «броцайта» - 100-граммового кусочка хлеба с маргарином, выдаваемого в 10 утра. Завершался трудовой рабочий день «трапезой» из брюквенного супа и 300-граммового куска хлеба с маргарином. Через год фашисты произвели отбор самых крепких узников лагеря. Среди этих нескольких человек оказался и номер 38789. Зафиксировали данные о функционировании организма: давление, пульс… Это была подготовка «материала» для медицинских опытов. О целях этих опытов можно только догадываться. Состояли они в том, что людей без одежды выводили на мороз, приказывали ложиться и наблюдали за ними до момента отключения сознания от переохлаждения. Затем производили повторную запись параметров функционирования организма выживших. Через месяц-полтора эксперимент повторился.

          Дома Дмитрия оплакали ещё в 42-ом, получив извещение о гибели моряка в бою за Севастополь. Но он был жив и остался человеком в нечеловеческих условиях. Долгие годы после войны наш герой «прокручивал» перед внутренним взором кадры ужасов тех лет. Д.И. Костюченко вспоминал: « Я многое видел. И как мёртвые тела «прыгали» в печи крематория, и как на стенах кабинетов лагерных хозяев красовались картины, изготовленные на человеческой коже. И проволоку вокруг лагеря помню…»

          По проволоке ограждающей территорию, фашисты пропускали электрический ток. Для чего, я думаю, всем понятно. В минуты полного отчаяния, бывали случаи, когда некоторые узники сами бросались на проволоку, чтобы покончить с бессмысленным, унижающим человеческое достоинство существованием. Была такая минута отчаяния и у Дмитрия Ивановича. Только в тот момент ток почему-то был отключен от заграждения. Воистину – у каждого своя судьба.

          Конечно, судьба ему была уготована не из лёгких. Но не ужасы плена стали для этого русского человека самым тяжким испытанием, не издевательства фашистов. Его всю жизнь, как окрик лагерного конвоира, преследовала тяжесть недоверия, неотвратимая обязанность везде и всюду заполнять  анкеты со злополучной строкой… Потому он, не получивший от «отца народов» ответа (дважды писал Сталину в 1946-ом году) на свой вопрос: « В чём он виноват?!», кажется, мучился долгое время, будто не получив и от всего нашего общества нужного ответа.

        Но вернёмся в Германию 1945 года. Вести о происходящем на фронте доходили через немецких коммунистов даже до узников концлагерей. Знали о приближающемся разгроме фашистов в Дахау. Это вселяло надежду и одновременно страх: кто знает, на какие зверства могут пойти теряющие силу фашисты? Начались бомбардировки города американской авиацией. Видимо, стали неизбежными, в связи с изменениями на фронте, и  перемещения пленных из лагеря в лагерь. Бараки Дахау переполнялись людьми. 30 апреля пленных русских и евреев погнали колонной в неизвестном направлении, дав при этом по буханке хлеба. Всё ближе раздавались звуки стрельбы. Мы поняли: близко фронт. И ещё поняли: нам конец, потому что, скорее всего, нас хотят использовать в качестве живого щита.

     …Но случилось так, что судьба многих русских военнопленных в тот период времени была вверена американцам. В лагере г. Пицберга измученные голодом и болезнями люди получили медицинскую помощь, чистую одежду, питание. И, как это нередко случалось (судя по воспоминаниям многих ветеранов), приглашение служить в армии США. На памяти Д.И. Костюченко желающих не возвращаться в Россию не было.

        О том, что война закончилась, Дмитрий Иванович узнал только  в июне, в Мюнхене, откуда его вместе с другими русскими американцы  переправили в Химнице, где они были переданы представителям Советской армии. Потом трое суток шли пешим ходом до Бауцена в расположение шестой танковой бригады. Там и начались те самые мучительные допросы, которым, казалось, не будет конца. Затем была 147-я стрелковая дивизия уже на территории Казанского военного округа, куда бывших узников направили «на прочистку».

       Снова допросы и, уже упомянутое, письмо Сталину. Молодые офицеры «органов» исправно проявляли бдительность, и не могли допустить того, чтобы побывавший в плену солдат вдруг остался без наказания, чтобы его просто-напросто отпустили на родину, домой, к близким. Костюченко направили работать на лесоповал. Добрым словом он вспоминал подполковника Киселёва, который помог солдату получить некоторые документы, удостоверяющие его личность,  и уехать по оргнабору на Сахалин добывать, как и в довоенные годы, рыбу. До отъезда было короткое свидание с родиной, с оставшимися в живых отцом и сестрой. С тех пор в течение многих лет Дмитрий Иванович бывал на Дону очень редко и гостил недолго. Море ли так сильно звало и притягивало к себе или что-то недоброе гнало прочь от родных мест. Мы можем только догадываться.

          Западно-Сахалинский рыбный трест. Хорошую работу рядового матроса замечает директор комбината Малыгин и назначает его начальником цеха по ремонту судов. Вскоре новое назначение – инспектором в Невельск. Эта работа ещё более ответственная: нужно проводить суда на стоянку, распределять грузы, проверять техническое состояние судов, анализировать причины аварий, если они случаются. А случались они нередко, поскольку оснащение судов в послевоенные годы было слабое. А душа просила моря. И, как только представилась возможность, Дмитрий Иванович решил заняться перегоном судов. Помнит, как из Китая пригнал в свой порт один буксир.

        Море – свободная, неподкупная стихия! Видно, только она давала, как ни парадоксально, ощущение покоя душе, она восполняла то, в чём постоянно ущемляли. А где-то за сотни километров от ставшего родным моря нёс свои воды Тихий Дон – малая неласковая родина. Мысли о ней каким-то горячим комочком тоски всё же прятались в глубине сердца. И вот известие о смерти Сталина. Оно было воспринято прежде всего, как открывшаяся возможность поехать домой.

         Так и сделал Дмитрий Иванович весной 1953 года. Дон встретил его благоуханием зелени. «Останусь!» - подумал наш герой. Да ещё и хороший знакомый поддержал, посоветовал пойти работать в рыболовецкий колхоз. И пошёл он туда с надеждой… Анкета! Как ножом по сердцу полоснула так и не упразднённая обязанность вновь и вновь доказывать свою благонадёжность….И снова дальняя дорога назад, на Сахалин, к спасительной стихии. В следующий раз Дмитрий Костюченко побывал в станице Семикаракорской лишь в 1967 году.

         Нам, не видевшим ужасов войны, трудно понять, какой тяжкий камень лежит на сердце у героя. Ведь до сих пор его жжёт память, встающая за несколькими строчками военкоматовской справки: выдан такому-то, родившемуся 25 октября 1917 года «в том, что с октября 1942-го по 30.04.45 г. находился в плену на территории Германии в концлагере Дахау: основание справка Министерства безопасности РФ №6/9124888».

         Горит  душа у старого моряка, горит огнём Севастополя, огнём крематориев, огнём всех страданий своего народа.