Прогулки с Пушкиным по Царскосельскому парку. Лирическое эссе

                          Прогулки    с    Пушкиным по Царскосельскому парку

                Лирическое    эссе  ученицы 9 б класса МОУ СОШ № 23 города Тамбова

                                                          Петровой Надежды

Работа удостоена Диплома 2-й степени на областном конкурсе творческих работ учащихся

     Прекрасная Диана, навечно застывшая в мраморе, склонила свою изящную голову

и как-то вопросительно смотрит на меня с высоты своего плоского постамента.

       Я стою на тропинке парка, ощущая каждой клеточкой своего существа и эту  старинную статую, и эти стройные колонны главного корпуса Лицея, и свежую прохладу осеннего утра. Багряный лист осины, коснувшись моего плеча, бесшумно устремился к земле...

                                           В багрец и золото одетые леса...

      Закрываю глаза, поднимаю вверх лицо, чувствуя легчайшее прикосновение паутинки. Ах, как отраден этот покой, это ни с чем не сравнимое очарование осеннего  парка! В кустах облетевшей сирени пискнула синица, пронесся в небе клин журавлей, летящих откуда-то из Гатчины к берегам жаркой Абиссинии, и снова на землю упала тишина... О, вы никогда не слыхали такой тишины, какая царит здесь, в предместье  Петербурга, на этих  усыпанных  золотой  листвой аллеях  Царскосельского  парка. Ведь правда? Не слышали? Тогда слушайте. Я  расскажу вам об этом  замечательном  парке, потому что ...никогда не была там, но сотни раз бродила в мечтах по его тихим тропинкам, твердя наизусть бессмертные строки.

                                      Слыхали ль вы за рощей глас ночной

                                      Певца любви, певца моей печали?

                                      Когда поля в час утренний молчали,

                                      Свирели звук унылый и простой

                                                  Слыхали ль вы?

      Сажусь на скамью в беседке с белыми колоннами и ажурной решеткой, увитой по-желтевшим хмелем. Жужжит запутавшаяся в паутине муха,  легкий  ветерок  осыпает на крышу потоки желтых листьев. Возможно, здесь сидел когда-то юный Пушкин. Мечтал? Мечтал, мечтал…

                                            Вянет, вянет лето красно,

                                            Улетают ясны дни;

                                            Стелется туман ненастный,

                                             Ночи в дремлющей тени;

                                             Опустели злачны нивы,

                                             Хладен ручеек игривый;

                                             Лес кудрявый поседел

                                             Свод небесный побледнел...

      А вот и четырехэтажное здание Лицея, виденное мною десятки  раз на  картинах и фотографиях, в снах  и фантазиях. Я  замираю на миг,  прислушиваясь к  отдаленному гулу колоколов Никольского собора, доносящегося до парка. С  восхищением  взираю на воздушную арку, соединяющую здание  Лицея с  Екатерининским  дворцом.  Даже слышу торопливые шаги сотен ног, легкое поскрипывание новенького  паркета и  кресел в актовом зале на  третьем  этаже. О,  этот  незабываемый   для  каждого  русского день 19 октября 1811 года! Много именитых гостей,  знатных  вельмож в  мундирах  с золотым шитьем, утонченных дам в атласе и бриллиантах. Колеса роскошной  кареты царя, приехавшего на открытие Лицея, отпечатались на пушистом покрывале первого снега во дворе. Взволнованные и слегка  напуганные мальчики – будущие  лицеисты - в форменных костюмчиках застыли в полукружии на середине зала. Речи, речи, торжественные поздравления и здравицы. Сияет радостными глазами профессор нравственных наук А.П.Куницын, по правую руку от императора склонили в почтении свои седые головы профессора А.И.Галич и Н.Ф.Кошанский...

                                        Наставникам, хранившим юность нашу,

                                        Всем честию, и мертвым и живым,

                                        К устам подъяв признательную чашу,

                                        Не помня зла, за благо воздадим...

      А вечером, после торжественного ужина, где подавали эклеры с ананасовым мороженым, новоиспеченные лицеисты играли во  дворе в ... снежки. Боже, они ведь  были

совсем детьми, мальчишки 11-12 лет...

      Перевожу взгляд на окна угловой комнаты на третьем этаже,  мысленно  поднимаюсь по лестнице, скользя рукой по отполированным перилам, и оказываюсь в уютной газетной: сюда по вечерам спешили лицеисты и их наставники, чтобы узнать  последние новости о движении французских войск на Москву в 1812 году.

                                         Вы помните: текла за ратью рать,

                                         Со старшими мы братьями прощались...

      Ах, как хотелось Саше Пушкину пристроиться в конец стройной колонны  солдат, ополченцев, уходящих на войну с Наполеоном!..

     Я продолжаю свою прогулку по Царскосельскому парку, и каким-то невероятным, волшебным образом в руках моих оказывается крошечный, чуть более спичечного коробка, томик стихов А.А.Ахматовой с микроскопическим портретиком поэтессы на обложке.                                

                                            Смуглый отрок бродил по аллеям,

                                            У озерных грустил берегов...  

      Ноги сами привели меня к тихому озерку в глубине парка, вода  в котором  так покойна и чиста, что хочется ступить по его зеркалу и пробежать как по самому изысканному паркету. Опускаюсь на шелковистую траву берега, кое-где пожухлую и  тронутую холодными перстами  кудесницы осени. Как знать,  может быть, именно на  этом месте сидел смуглый синеглазый мальчуган с копной  курчавых каштановых волос. А Муза, прячась в зарослях орешника и жимолости, только и ждала той трепетной минуты, чтобы «вручить»  юному поэту  «семиствольную цевницу». Поодаль  взметнулись ввысь красноствольные стройные  сосны, устилая  влажную  землю  ковром  мельчайших иголок...                    

                                             Здесь лежала его треуголка

                                             И растрепанный том Парни...

      О эти «запретные плоды» откровенных французов! Пусть  простит  меня  читатель сего скромного  сочинения, но, каюсь, не отказалась хотя  бы  одним  глазком  скользнуть по страничке этого самого Парни...

      Но, увы,  увы... Нет «аллеи»,  нет «озерных берегов», нет  «низких пней»,  усыпанных колкими сосновыми иголками... А что же есть, милая Наденька?  Есть душа, очарованная   стихами  моего  гениального  ровесника,  есть  моя  неукротимая  фантазия, зовущая вдаль. Вперед, вперед...Небольшая протока, почти  ручей,  холодный и  хрустальный, приводит меня к настоящему водопаду: причудливым каскадом низвергаются его струи на круглые камни, осыпая меня россыпью алмазных брызг. В стороне фонтан в виде щедрой Флоры с тяжелой корзиной роз, лилий и гвоздик, а  рядом ... о чудо! Грот! Настоящий грот под плотными ветвями  раскидистой  липы.  Отвожу  рукой могучую ветвь, пробираюсь сквозь колкие  сплетения  шиповника,  алеющего  своими ягодами. Пахнет плесенью, грибным  духом и... поэзией. Да, да, не  смейтесь,  именно поэзией,  какой-то  невыразимой  тайной. Сюда,  в  этот  грот  под  липой,  прибегали Пушкин,  Пущин  и  угрюмый  Кюхля  и  читали  друг  другу свои  первые  «опыты»...                                                                                                                                                                            

                                            Чу! Заиграл на дудочке молодой пастух...

                                             В роще сумрачной, тенистой,

                                             Где, журча в траве душистой,

                                             Светлый бродит ручеек,

                                             Ночью на простой свирели

                                             Пел влюбленный пастушок...

      И вот я вижу, как из глубины грота двинулись на меня Сатир,  увитый  плющом  и козьим мехом, лучезарная Венера одарила своей  магической  улыбкой,  нежная  Хлоя лилейной рукой бросила к моим  ногам  букетик  ландышей,  а  шаловливый  Купидон уже приготовился пустить в меня свою неотвратимую  стрелу. Стой!  Закрываю  ладонями лицо. «Тихо веющий Зефир» слегка коснулся моих пальцев, и... все исчезло.  Да, юная мечтательница, только что в этой пещере перед тобой прошествовали герои стихотворения Пушкина «Блаженство», самого, на мой вкус, чарующего и красивого произведения поэта-лицеиста...

      Что давала Пушкину природа в дни его пребывания в Лицее? Очень многое! Будила в нем фантазию,  вдохновляла,  взывала  к  жизни  причудливые  античные  образы. Простая кленовая скамья в березовой аллее, беседка, увитая повиликой и хмелем, были поэтическими чартогами, от которых возносился его неповторимый талант,  а  сам парк и уютные комнаты Лицея становились колыбелью, где рождался и зрел  могучий дар «солнца русской поэзии»...

      Кольцевая аллея, оканчивающаяся узкой  тропинкой,  поросшей  подорожником  и доцветающими прутиками трогательной ромашки, вновь  привели  меня  к  колоннаде Екатерининского дворца. Смотрю на его залитые огнями окна. Вечереет. Голубая звезда в светло-бирюзовом небе зацепилась за макушку высокой рябины, пылающей алыми кистями... Лицей подарил Пушкину ощущение красоты  мира  и  природы,  трепетную любовь к Родине и, конечно же, чувство крепкой дружбы, братства, которое  поэт ставил выше всех человеческих привязанностей и даже любви...

       На фоне ярко светящегося окна я вижу силуэты  верных  друзей поэта: Ивана  Пущина, Вильгельма Кюхельбекера, Антона Дельвига.

                                                 Прости, где б ни был я:

                                                 В огне ли смертной битвы,

                                                 При мирных ли брегах

                                                 Родимого ручья,

                                                 Святому братству верен я...

      Вновь необъяснимым образом в руках моих оказывается  книга-альбом  репродукций с картин И.Репина и Н.Ге. Уютный кабинет в Михайловском. Н а дворе  мороз,  а здесь изразцовая печь дышит живительным теплом. Заботливая нянюшка Арина Родионовна сидит и вяжет чулок, а Пушкин читает стихи своему «первому и  бесценному» другу Жано... Их  комнаты в  Лицее  были  рядышком. Поздним  вечером,  когда  бдительный дядька обходил коридоры, юные  сорванцы  лишь  на  миг  замолкали, чтобы вновь  возобновить свои переговоры «через стенку». Справедливый,  смелый, спокойно-веселый, верный, надежный и, конечно же, умный – это все и Пущине. Вот  почему спустя годы опальный поэт, находясь в  глуши  Михайловского,  благодарил  «святое провиденье», ниспославшее ему такого друга...

      Сдуваю пыль с  увесистого  литературного  журнала  «Вестник  Европы»  за  1814       год № 13. Вот она, 25-я  страница  с  посланием  «К  другу  стихотворцу».  Под  ним – странная надпись «Александр н, к, ш, п». Ох, догадалась! Это согласные буквы его фамилии в обратном порядке. «При самом начале – он наш поэт!» - воскликнул тогда восторженный Пущин.

      А кто это там, в оконном переплете, сверкает плоскими стеклышками круглых очков? Антон Дельвиг, назвавший Пушкина «соловьем» русской поэзии, «умный,  веселый, рожденный», по мнению Пушкина «для счастья, а  между тем  несчастный». Это он с Александром издавал рукописные журналы «Лицейский  мудрец» и  «Неопытное перо», а в январе 1815 года тайком от своего друга послал в серьезный  литературный журнал стихи Пушкина. Это Дельвигу принадлежит пророческое предсказание:

                                        Пушкин! Он и в лесах не укроется,

                                        Лира выдаст его громким пением...

     На фоне тяжелой бархатной  шторы  высвечивается  востроносый  профиль  Вильгельма Кюхельбекера. Ах, этот нелепый, трогательный, свободолюбивый, одержимый поэзией Кюхля! Добрый чудак и кристальной честности  человек, за  участие в декабрьском восстании долгие годы провел в сибирской ссылке.        

      Перевожу взор на ухоженную дорожку, ведущую в  светлый  дворцовый  флигель. Что там происходит? Подхожу ближе. Боже, гирлянды ярко горящих плошек  опоясали колонны, соседние липы и трехпролетную арку. Тени от деревьев  просто  гигантские! Моя тщедушная фигурка разрослась до размеров Гулливера. Вот это да! В Лицее бал! Кареты, кареты... В длиннополых шубах плавно  входят под арку дамы и  барышни, блестящие кавалеры и их услужливые камердинеры. Как оживлены лицеисты! Как начищены их сапоги и наутюжены мундиры! В глазах рябит от цветов и  бриллиантов в прическах и у корсажей дам. Волнуется и Пушкин, перебегая быстрым  взором с одного хорошенького личика на другое. Бледно-розовая кисея  платья,  белые  атласные башмачки, трогательная гирлянда незабудок в темно-русых волосах и... глаза!  О,  эти чудные, волшебные, блистающие карие глаза!

     Пушкин весь вечер не отходит от Екатерины Бакуниной, а  когда строгая маменька предупредила дочь, что через минуту они уезжают, пылкий юноша Пушкин  признался Катеньке в любви...Долго еще альбомы юного Пушкина  будут  украшать  прелестные головки красавицы.

      Я удаляюсь от дворца в глубь парка, а в сознании звучит стремительный катильон и мальчик Пушкин кружится в вихре музыки с очаровательной Катенькой Бакуниной.

      На скамье под старым дубом лежит моя книга-альбом, раскрытая в самой  середине: на цветной репродукции с картины Репина запечатлен 15-летний Пушкин, вдохновенно читающий свои «Воспоминания в Царском Селе» на публичном  экзамене.  Это тогда восхищенный Гаврила Романович Державин, умеряя пыл министра графа  Разумовского, восклицает: «Оставьте его поэтом!» А потом – разлука. Подросшие птенцы Лицея разлетятся кто куда...

                                                    Зовет нас дальний света шум,

                                                    И каждый смотрит на дорогу

                                                    С волненьем гордых, юных дум...

      Смотрю на дорогу и я, прощаясь с этим ставшим мне родным дворцом  архитектора Растрелли, сверкающего голубой отделкой и позолотой. Я говорю до свидания волшебному Царскосельскому парку с его синими озерами и вековыми  липами,  воздушными беседками и сказочными гротами. Возвращаюсь в обыденный мир. Хотя... о нет. Не может быть! На усыпанной бронзовыми  монетками  березовых  листьев  тропинке лежит... треуголка Пушкина!.. Протягиваю к ней руку, и шляпа с пушистым плюмажем превращается... в пышнохвостую белку, быстро юркнувшую под еловую лапу...На кленовой аллее грустит в бронзе юная прелестница, уронившая кувшин с водой...

      У золоченых ворот парка меня ждет прекрасная Муза в лавровом венке. Улыбаясь, она протягивает мне тонкую тростниковую свирель. Беру  в руки  невесомую  «цевницу», подношу ее к губам и... о волшебство! Пальцы сами пришли в движение, а  душу наполнили стихи. Уже мои... О юный поэт, благодарю тебя  за «верные  дубравы»,  за тишину «царскосельских полей», за сладостный миг поэзии! Пусть  никогда  не  истощится прозрачная струя живительной воды из кувшина царскосельской статуи...

                                                Ранний снег на аллеях и елях,

                                                Яркий свет восковых свечей.

                                                Где-то слышен напев свирели,

                                                Распахнул свои двери Лицей!

                                                Юный Пушкин летящей походкой

                                                Каблуками своих сапог

                                                На паркете, аллеях и в гроте

                                                Отпечатал свой след, как слог.

                                                А волшебная Муза с цевницей

                                                За поэтом бесшумно идет,

                                                И следы обращаются быстро

                                                В звуки, строки, и вечность грядет...

      Я захлопнула томик стихов Пушкина, подошла к окну, поприветствовала полыхающий золотом ясень. Неяркое осеннее солнце шлет на остывающую землю последние лучи. На карнизе моего окна примостилась юркая синица: попрыгала, покрутила головой и упорхнула прочь. 19 октября... «Мне грустно и легко...». Отчего? Сама не знаю. Может, оттого, что на мгновение оказалась так близко от Вечности, имя которой - ПУШКИН...