История одной репрессии
20 век становится для нас уже историей. Он вместил в себя столько великого и низкого, мудрого и безумного, доброго и злого, столько крови и самоотверженности, что всего этого хватило бы, пожалуй, на несколько столетий. Корни мои – именно в этом веке, так как мои предки не могли его не миновать. И я, как и любой гражданин, должна знать свои истоки.
Изучены справки из Архива г. Окуловка и г. Новгорода, фотоматериалы из семейного архива, а также помогли воспоминания бабушки.
Скачать:
| Вложение | Размер |
|---|---|
 istoriya_odnoy_repressii.doc | 77 КБ |
Предварительный просмотр:
Номинация:
«Моя родословная»
История одной репрессии
(или:
Кровь людская не водица…)
Автор: Радионова Анюта, ученица 11 «А» класса
МОУСО школы №2 г. Окуловка Новгородской
области.
Руководитель: Радионова Л. М., учитель русского языка
и литературы высшей категории МАОУСО
школы №2 г. Окуловка, заслуженный
учитель РФ
Мне на плечи
бросается
век – волкодав,
Но не волк я по крови своей.
О. Мандельштам
Крошечным пятнышком на карте моей Родины можно обозначить деревню Малая Крестовая, что в Окуловском районе Новгородской области. Это родина моих предков, о которой, возможно, я могла бы никогда не узнать. Не узнать о том, что стоит посреди деревни огромный двухэтажный дом, который, наверно, и стал камнем преткновения в далекие 30-е годы. И, возможно, попади я сюда как-нибудь случайно, старожилы, показав на него, сообщили бы мне: «А это бывшее здание школы…» И я никогда бы не узнала, что это дом Мавричевых, дом моей бабушки, прабабушки и пра - пра - пра-….
Много воды утекло с тех пор. И в живых сейчас остались только двое из обитателей этого дома: моя бабушка Нина (Мавричева - Иванова Нина Ивановна, бывший директор Ж\Д клуба) да бабушка Саша (Мавричева - Тимофеева Александра Ивановна, бывший повар детсада пос. Угловка), сестра бабушки Нины.
Дом этот построил еще дед моей бабушки, Мавричев Семен Иванович. Был он зажиточным и даже держал в Новотроицком свой кирпичный завод, доставшийся ему от деда.
Бабушка Нина вспоминает:
-Отцу было 12 лет (это он сам нам рассказывал), когда начали строительство дома. Конечно, без подсобников не обошлось, но сами работали, не покладая рук. Отец, будучи мальчиком, помогал во всем. Он со своим отцом, дедом Семеном, кирпич на лошадях возили из Новотроицкого. Дом построили на славу, крепкий, вот и до сих пор стоит. В кладку яйца клали, покупали в Валдае целыми ящиками, в раствор добавляли негашеную известь.
Первый раз женился Иван Семенович на своей же работнице Матрене, но недолго прожили они: заболела Матрена, оставив Ивана с трехлетним Женей. Ивану Семеновичу было в эту пору 32 года, и присмотрел он себе в жены Анютку Омелину. Заслал он сватов, так и выдали 19- ти летнюю Анну за вдовца, насильно, против ее воли.
Но жили дружно: поладливой оказалась молодая жена. Когда семья стала расти, Иван пристроил кухню.
На Руси всегда были меценаты. Таковыми были и Мавричевы. Вместе с домом мой прадед выстроил и школу – одноэтажное здание - для сельских ребятишек. Его жена, Анна Васильевна, сама ходила топить печки в школе, дрова готовили тоже сами: «Пусть дети учатся, скоро и своим придет черед в школу идти.» Школа была четырехлетней. А учителей пустили жить на второй этаж своего дома. Большая семья Мавричевых занимала только нижний этаж.
Рядом с домом построили мастерскую, так как дед был и плотником, и столяром, даже мебель мог сам ладить. Здесь же, во дворе, построили магазин и стали торговать. Была своя кузница, где дед работал с племянником Сашей, а когда подросли Женя с Ваней, стал и их обучать кузнечному делу. Всем односельчанам помогали Мавричевы. Жернова, сделанные дедом, так и ходили по всей деревне. Круглым мотовилом, ткацким станком пользовались многие женщины в округе, как и билами для взбивания масла, ступой и пестом.
Из Архивной справки:
« Имущественное положение Мавричевых на 15 сентября 1931 г.: Дом каменный-1, изба- 1, двор- 1\2, конюшня-1, кузница-1, сенных амбаров- 2, хлебный амбар- 1, гумно- 1\2, лошадей- 2, жеребенка- 1, коров- 2, телят- 2, овец- 4, леса - на 100 руб., борона- 1, телеги- 2, упряжки- 2, плуга- 2, возок- 1 и др…»
Документы просмотрены в Архиве за 1927- 1937 г. Директор архива - А. Кравченко.
20 марта 1930 г. Мавричева Ивана Семеновича, его жену, Анну Васильевну, его брата, Алексея Семеновича, лишили избирательных прав и обложили налогом в индивидуальном порядке.
Архивная справка гласит:
«Хозяйство явно кулацкое. До революции имели большое количество земли – 300 га под лесом и пашней. Применяли в хозяйстве наемную рабочую силу до 10 человек, некоторые работали по 15 лет подряд. После революции также использовали наемный труд. Занимались торговлей. Покупали в большом количестве и перепродавали землю.»
И кому было дело до того, что в начале 1931 года Мавричев Иван Семенович умер; и как гласит все та же архивная справка, «в этом же 1931 году Мавричеву Анну Васильевну раскулачили, было изъято имущество за неуплату налога». Я не буду перечислять, каково было имущественное положение Мавричевых. Вы это помните: «Дом каменный – ½, изба – 1….»
Женя после смерти отца уехал жить в Ленинград, ему было уже 20 лет, и он не хотел быть обузой для семьи.
И кому было дело то того, что у вдовы, 36 лет отроду, осталось пятеро детей, о чем сказано и в архивной справке:
«Состав семьи Мавричевой А. В. (сентябрь 1931г.):
- Мавричева Анна Васильевна – 1895г. рожд., глава семьи,
- Мавричева Ольга Ивановна – 1917г. рожд., дочь,
- Мавричев Иван Иванович – 1918г. рожд., сын,
- Мавричева Александра Ивановна – 1921г. рожд., дочь,
- Мавричев Василий Иванович – 1925г. рожд., сын,
- Мавричева Нина Ивановна – 1928г. рожд., дочь.
Из трудоспособных два человека.»
Два человека трудоспособных – это сама вдова да дочь Ольга, 14 лет.
Нине на ту пору было три года, она вспоминает (и скорей всего, это помнит она со слов матери, Анны Васильевны), что тот «твердый налог», которым их обложили, заплатить они не могли по той причине, что сельсовет отобрал от них все: «Нам самим есть было нечего, ведь забрали даже зерно, не оставили ни крошки».
Нина с трех лет и до сих пор помнит многие детали. Тогда она по-детски делила всех, как и сказочных персонажей, на добрых и злых. Да и забыть такое невозможно:
- Помню, что пришли в дом утром. Однофамилец из комиссии, Мавричев, взял с комода папины перчатки, суконные боты. Я, увидев это, спросила:
- Мама, а зачем дядя взял папины боты?
На мой вопрос ответила не мама, а дядя, который ухмыльнулся, запихивая все это за пазуху:
- А теперь у тебя папы нет, тебе ничего не надо.
Сейчас, слушая рассказ бабушки, я даже не могу назвать чувство, которое овладевает мною. Злость? Ненависть? Удивление? Недоумение? Обида? Как мог взрослый человек, умудренный опытом, заявить такое крошечному ребенку, только что вступающему в жизнь: «Тебе ничего теперь не надо»?!
Вы, я думаю, уже заметили, что на протяжении этого рассказа я не сообщаю вам о том, каково эмоциональное состояние того, кто поведал мне эту историю и предоставил фотографии и различные документы (речь идет о моей бабушке Нине). Я думаю, что вы все поняли сами: все это прожито, пережито, прочувствовано, все пропущено через себя (в который раз!). И не одним днем далось это житие…
Бабушка Нина продолжает:
- Помню, как стали стаскивать с кроватей одеяла и подушки. Сестра Оля заплакала:
- Не дам мамину подушку!
Она схватила две подушки, мамино одеяло и выбросила их из окна. Ваня и шестилетний Васенька быстро выскочили за дверь и побежали их прятать. Олю схватили за волосы и оттащили от окошка, которое тут же закрыли. Четырнадцатилетняя Оля понимала уже все и плакала, наверно, не столько от боли, сколько от обиды.
А когда уводили со двора вторую корову, Анна Васильевна металась по дому и молила пощадить, оставить ее для детей. Маленькая Нина беспрестанно кричала: «Мама, я молока хочу!» Но никто не услышал ни материнского крика, ни детского плача. Да и где понять, ведь «хозяйство явно кулацкое»!
Бабушка Нина вспоминает, как сели они, ребятишки, на сундучок с одеждой, как били ножками и плакали…
А в акте от 17 сентября 1931 года следует далее новое перечисление: «…изъято имущество Мавричевых: мебель, белье, одежда, посуда…»
Весь изъятый скарб продавали в деревне на торгах. Из дома вдову и шестерых детей выгнали, выгнали голыми и босыми, без элементарных средств к существованию.
Нам сейчас можно, а скорее всего, и невозможно представить, в каком состоянии находилась вдова Анна Васильевна, оказавшись на улице. Чередой пробегали в голове мысли. Старшие-то, Оля с Ваней, выживут, а вот младшие… Дети цеплялись за подол матери и своим недетским умом понимали все, что с ними сейчас сделали взрослые люди.
Кто-то из односельчан злорадно сказал: «Мне бы пожить в этом доме!» Но не допустил Господь. Относились жители деревни к раскулаченным Мавричевым по-разному, но больше – жалели.
Я спросила:
- Бабушка! Неужели вас оставили на улице…
- Да, выгнали на улицу ни с чем. Ни ложки, ни плошки, ни одежды на смену, как и не было ничего.… Только приняла нас к себе бедная семья Баклашевых, у них своих было двое детей: Витя и Степа. Спали на соломенных матрасах, вповалку, одевались половиками, чистыми, но рваными. Ели все из одной миски.
И чередой проходят в памяти бабушки добрые люди:
- Помню, когда мы проснулись и выглянули на крыльцо, увидели, что односельчане принесли нам, кто что мог: здесь стояла корзинка с яйцами, в тряпочке завернуты кусочки мяса, рядом – горшок с молоком….
А еще помню, что мама (Анна Васильевна) рассказывала, что председатель Дельцов был за нас. Мама сунула ему в карман наручные часы и серебряный футлярчик для спичек. И ведь не выдал. Через несколько дней с маминым братом он переслал их нам. И еще шепнул, что одна из наших полосок стояла убранной в бабки на поле: «Уберите ночью, смолотите на зерно, детям хлеб испечете». Ночью мама с детьми смолотили зерно, спрятали, а потом тайно пекли лепешки.
Часы эти вдова потом выменяла в Боровичах на хлеб. А Дельцов от председательства отказался, ибо был он человеком жалостливым: «Не могу смотреть на такую картину.»
У Баклашевых жили Мавричевы долго, потом те продали дом и уехали в Парахино. Приютили семью Поляковы, Егор Алексеевич да баба Маша, у тех своих детей не было.
Потом, помнится бабушке Нине, что на какое-то время пустили их жить в пустой дом, но недолго жили там, сельсовет продал его дачникам, потому что у Мавричевых денег на покупку дома не было.
Пришлось пожить и в старом доме дедушки, когда сын с семьей у него уехали в Ленинград. Анна Васильевна просилась, чтобы ее приняли в колхоз, но получила отказ: как член колхоза она не числилась, трудодни ей не шли в учет, но разрешили работать на добровольных началах. Перебивались, как говорится, с хлеба на квас.
Дом, который отобрали у Мавричевых, пустили под школу, здесь же организовали медпункт.
Бабушка Нина помнит, как на второй день после их раскулачивания то же случилось и с Настей Микениной. А за то, что она решила спрятать вещи в подвал, женщину вытащили из дома за волосы.
Но на этом не закончились гонения Мавричевых.
Из архивной справки:
«В 1932г. сельсовет дал мне задание по овощам из расчета моего огорода. Задание я не выполнила, так как был неурожайный год. Сельсовет отдал меня под суд.»
Да и где было выполнить: в семье мал мала меньше.
Бабушка, Мавричева Н. И., вспоминает:
- Маму осудили и дали ей 6 месяцев исправительно - трудовых работ. Но когда она подала на пересудок, срок увеличили: 2 года лишения свободы.
Арестовали вдову тут же, в зале суда. Этот момент у бабушки выпал из памяти: «По-видимому, - говорит она, - нас, детей, в зале суда и не было.»
Больше маму свои дети не увидели. Сразу после суда забрала детей к себе Фекличева Татьяна Васильевна, родная сестра Анны Васильевны Мавричевой.
Но без матери трудно жилось. Нина ходила, как и другие дети из семьи в лохмотьях, в Сашиной юбке до пят.
Она вспоминает:
- Приехала в деревню какая- то женщина и, увидев меня в таком жалком виде, предложила: « Пойдем ко мне в няньки, я куплю тебе пальто и юбку.» Но мне было тогда лет 5-6, не больше, какая с меня нянька. Но в память этот эпизод врезался навечно…
М.В.Д. Российской Федерации. Управление внутренних дел Новг. обл. от 14.04.1997 г.:
«Уважаемая Нина Ивановна! Повторно сообщаем Вам, что сведений о судимости Вашей матери, Мавричевой А. В., в архивной документации … не обнаружено …» Начальник Информцентра В. П. Бойцов.»
Но тем не менее, Нина помнит, что мамы долго не было вместе с ними. А дядя, муж тети Тани, не хотел, чтобы дети жили с ними. Он был активистом сельсовета, уполномоченным деревни и, по- видимому, боялся притеснений. Да и своих двое детей, жить тяжело.
Ваня учился в школе в Угловке, в 32 –м году хотел поступить в ФЗО, но у него не приняли даже документы, так как сын кулаков. Оставаться в районе было бессмысленно: мамы нет, заступиться некому. И тогда 15- летний Иван подделал документы, увеличив свой возраст на 3 года, уехал в Кронштадт, где жил до армии. Домой приезжал, когда давали отпуск.
Саша , 11- ти лет, ушла на Афоничев хутор, что находился за деревней, к тетке Клавдии, в няньки. У Афоничевых было 5 детей, и Саша жила там; няньку кормили и одевали.
Ольга, самая старшая, уехала под Мурманск, в Хибиногорск. Ее пригласила бывшая землячка, Анастасия Ивановна Микенина, которая уехала туда после раскулачивания, выучилась на врача. Первое время Оля обосновалась у нее, а потом жила у богатых в прислугах.
Разъехались все, остались только малыши: Нина и Вася.
Бабушке Нине вспоминаются только отдельные моменты из своего горького сиротского детства:
- Помню, как в Масленицу сельсовет выделил лошадей, чтобы дети могли прокатиться. Кто-то из взрослых посадил и нас на возок. Мы очень обрадовались. Тогда мальчик Рыжовых выкинул из саней Васю, хотел было и меня, уже схватил за плечи:
- Кулачня, прочь!
Заступились Вася Трифонов и Коля Лобазин:
- Ты ее не трогай!
Он ударил Рыжова прямо в нос. Тот не посмел больше подойти ко мне. Но, как сейчас припоминаю, мне было уже не до радости. Вася стоял и плакал, когда отъехала лошадь: его так и не взяли…
Потом дядя настоял-таки, чтобы Нину отправили в колонию к матери. Девочка была в тягость.
Колония, в которую поместили Анну Васильевну, находилась под Боровичами, недалеко от станции Травково, это было местечко Молчановка. Здесь содержались осужденные по политическим мотивам. Кто отвез Нину туда, она не помнит. Только была она очень рада, ведь рядом с ней была мама.
Из Решения Окуловского райсуда Новг. обл. от 24 мая 2002 г.:
«Окуловский районный суд установил : Мавричева А.В….из постоянного места жительства в д. М. Крестовая Окуловского р - на была направлена для отбытия наказания в м. Молчановка …в колонию ,где осужденные содержались изолированно…»
Что помнила бабушка Нина? Совсем немногое:
- Мама доила коров на молочной ферме. Начальника фермы звали Тин Отто Янович, эстонец, тоже заключенный. Помнила девочек, с которыми играла: Аня и Шура с Валдая - сестры, Маша с Опеченского Посада.
Жили в каком- то отдельном домишке. Вместе со взрослыми малыши ходили на прополку овощей. Иногда им показывали фильмы, тогда для детей был настоящий праздник. На свидание к Анне Васильевне приезжали изредка односельчане, например, Нине вспоминается приезд Битановой Татьяны Ивановны.
Отсидев срок, Анна Васильевна вернулась с Ниной в родную деревню.
Закончились ли мытарства семьи? Прекратились ли преследования?
Архивная справка гласит:
« 17 декабря 1935 г. Мавричева А. В. обращается в избирательную комиссию Мало –Крестовского сельсовета Окуловского района с ходатайством о восстановлении в избирательских правах…
26 декабря 1935 года заседанием Президиума Мало- Крестовского сельсовета и 15 июля 1936 года Заседанием Президиума Окуловского Райисполкома.… Постановили: в просьбе отказать…»
Новый председатель сельсовета Федичев, положивший глаз на вдову Мавричеву А. В., состряпал новое уголовное дело со свидетелем Тирошкиным. Дело вел оперуполномоченный Рыбаков с Турбиннного сельсовета, он просил сознаться в том, чего Анна Васильевна не делала. Ей предъявили статью 58 (Враг народа.), суд ее отменил, и в 1936 году Мавричеву А. В. увозят в Кресты и осуждают на 5 лет. Начальник тюрьмы в Крестах, посмотрев все материалы дела, был поражен: «Женщина, почему ты сидишь здесь?»
Он обещал заключенной Мавричевой, что поможет ей, адвокат напишет кассационную жалобу. Адвокат этот сидел в соседней камере за убийство, якобы, Кирова (кстати, за то же самое преступление сидело очень много человек, и никто из них не был к нему причастен!)
Из слов бабушки Нины:
- Мама не знала, отправил ли кто – то жалобу, но месяца через три ей принесли и зачитали Постановление Верховного суда:
« Немедленно освободить из-под стражи за отсутствием состава преступления.»
Маленькая Нина помнила, как на сей раз забирали маму и своим недетским чутьем чувствовала, что встречи ждать долго. В восемь лет она уже многое умела делать сама: стирала, шила, вязала, вышивала, копалась в огороде. Бабушка Аленина помогала девчушке печь хлеба, и Нина носила их в магазин. Соседи старались помочь во всем. Тимка Ороккин, например, заготавливал дрова, пилил их и колол. Выживать помогали всем миром. А маму свою Нина и не ждала - такое жестокое было время...
В то самое утро все спали вповалку на полу, на соломенных матрасах, в старом дедушкином доме. Двери не запирали: красть было нечего:
-Мама вошла в дом рано утром, испуганно произнесла:
-Почему вы не закрылись?
Я набросилась на нее с плачем, и первое, что закричала, были слова:
- Мама, почему ты сбежала? Теперь тебя расстреляют!
Радость от встречи затмило чувство страха за дорогого человека. Но мама не убежала, ее отпустили насовсем, потому что она невиновна. С Угловки ночью добиралась она пешком , 13 километров прошагала до Малой Крестовой, торопясь к брошенным в очередной раз (не по своей воле) детям.
А жилось семье по-прежнему тяжело. В школу Нина с Васей ходили босиком. Вася от этого в 38- м заболел, простудив ноги, началось рожистое воспаление, и ослабленный организм не справился с болезнью. Васенька умер в Угловской больнице. Вот так еще один удар судьбы приняла на себя вдова, волей судьбы и злого века раскидавшая по миру всех своих детей.
«И все-таки, - вспоминает бабушка Нина, - с приходом мамы стало полегче. Сельсовет продал нам деревенскую избу, в которой когда – то нам приходилось немного пожить. Помогла Полякова тетя Маша, просили членов правления колхоза, и Федичев смилостивился, продал дом. Деньги послал Ваня, который жил в Кронштадте».
Так в 1939 году у Мавричевых появился свой кров над головой.
Как встретила семья 1941 год?
Ольга к тому времени вышла замуж в Хибиногорске и переехала с мужем и четырьмя детьми в Ленинград, там и встретила блокаду. Когда же блокаду прорвали, чуть живые приехали к маме.
Ваня в 40-м попал в армию, и война застала его, когда он служил на острове Эйзель, пропал без вести.
Саша приехала в войну домой, в Малой Вишере попала под бомбежку, чудом осталась в живых. Ушла на фронт, была радисткой.
А сама Анна Васильевна была уже онкологически больна…
И вот однажды прошел слух по деревне, что в Угловку подали товарный вагон для ссыльных, собираются отправлять в Омск, Томск, Красноярск неблагонадежных на период войны.
Ко двору дома Мавричевых тоже подошел черный воронок. Больная Анна Васильевна уже ничему не удивлялась в этой жизни.
Начальник ГПУ Грибков топал в избе ногами и кричал:
- У меня в Советском Союзе ни одна сволочь не умелькнет. А девчонка (указывая на Нину) как хочет, может не ехать…
В тот вечер Анна Васильевна не могла встать с постели, а когда через неделю ей стало легче, Лобазин отвез женщину до Угловки и посадил в вагон.
На сей раз свидеться с мамой Нина уже не надеялась. Она понимала, что болезнь и разлука сделают свое черное дело. Оставалось надеяться на чудо.… И оно произошло.
Сколько дней, недель не было дома матери, Нина не помнит:
- Мы с бабушкой Алениной пекли хлеб, также носили его в магазин. Нужно было выживать. Было мне лет 13 - ть.
Когда на пороге дома появилась изнеможденная мама, она просила ни о чем ее не спрашивать…
По-видимому, кто-то из охранников просто пожалел ее, больную. На какой станции ее сняли, так и осталось тайной. Некоторое время мама там и скрывалась. Она боялась, что вот-вот спохватятся ее, поймают…. Но этого не произошло. И когда она поняла, что до нее нет никому дела, вернулась домой.
И десятки лет, до самой смерти, женщина хранила эту тайну. Что произошло тогда? Кто спас ее? Никто так и не узнал об этом.
Кажется, можно бесконечно рассказывать обо всей этой истории…
В 1946 году мою прабабушку, Мавричеву Анну Васильевну, прооперировали как онкологически больную в лучшей клинике Ленинграда. Она пережила даже профессора, который делал ей операцию, слал открытки и осведомлялся: неужели еще жива?! Господь дал вдове долгую жизнь: умерла она на 90 – м году жизни.
Как ни издевались над ней, выхлопотала она и пенсию в 12 рублей, минимальную, но пенсию, а потом и за погибшего сына начислили. И не держала она никогда ни на кого зла, все принимала, как Божий дар.
А с тех далеких лет остались семейные реликвии. Стоит у нас в серванте чудом уцелевшая с далеких 30-х голубенькая хрустальная сахарница. «Храните, это память обо мне», - сказала бабушка Аня.
В прихожей у бабушки Нины красуется старое зеркало. Когда–то это было трюмо, перед раскулачиванием Анна Васильевна распилила его, спрятала под гумно. Когда вытащила, отпилила и двух двуглавых орлов: «Упаси Господь, а то примут за врага народа.»
Да на полке спряталась соломенная шкатулка в виде сундучка и напоминает теперь мне тот сундук, на котором сидели дети, в надежде, что хоть их одежду не отберут….
Никто из членов семьи Мавричевых не сетовал ни на свою судьбину, ни на «сильных мира сего».
Семья считалась интеллигентной в полном смысле этого слова. Что ж, наверно, корни предков давали о себе знать.
В 1944 году Нина Ивановна Мавричева работала уже заведующей сельским клубом в Малой Крестовой, была секретарем комсомольской организации. Не помнила обиды на Советскую власть и до распада Союза была членом КПСС (с 1964 года). Ни дом свой, ни имущество никогда не оплакивали: «Пусть учатся дети, школа нужна.»
* *
*
Я держу сейчас в руках Свидетельство за №255567, выданное Администрацией Окуловского района. Читаю:
«… льготы, установленные ст. 16 закона «О реабилитации жертв политических репрессий». Свидетельство бессрочное и действительное на всей территории Российской Федерации.»
Выдано 10 октября 2002 года.
10 лет шла Иванова (Мавричева) Нина Ивановна, чтобы получить это свидетельство. С 1992 года длилась эта долгая и тяжелая волокита. Сколько бессонных ночей, тяжелых воспоминаний, пролитых слез…
Я сказала: «10 лет…» Нет, не 10 лет! С 1931 года прошло 72 года…
Бабушка на ощупь дает мне все эти бумаги, фотографии и причитает: «Вот видела бы я…, может, не то и даю тебе…»
Из незрячих глаз по щекам текут слезы.… В 3 года ее лишили детства…
* *
*
Я добралась до последней страницы этой небольшой летописи и задумалась…
Много бедствий обрушивалось на Русь. Гремели мечи, топтали вражьи кони посевы, вздымались над селами и городами языки пламени и клубы дыма, слеталось воронье на трупы убиенных, слышались стоны раненых и проклятия погорельцев, уцелевших, ограбленных, осиротелых…
Кровь людская лилась беспрестанно. Мы казнили своих же, загоняли в тюрьмы и убивали сами себя, насиловали и громили таких же русов…
И никогда не склоняли головы, не падали духом и непоколебимо верили в лучшее будущее, исполнялись надеждами, что вновь засияет на Руси солнце.
Эта история - одна из миллионов, крупица истории Руси. Мы привыкли слышать: «Не уроните чести предков и гордитесь прошлым!» Не уронить чести - да! Но гордиться прошлым… Горечь и боль на душе.
За искалеченное детство, босое и голодное, за побирания, за отобранный кров моя бабушка получила прибавку к пенсии. Совет репрессированных нет-нет да устроит «фуршет»…да выдаст 30 рублей к празднику…
Мельчают озёра, высыхают реки, и мы забываем даже, что они здесь были. Но кровь людская не водица…
Фильм "Золушка"
Всему свой срок
Сочные помидорки
Астрономы получили первое изображение черной дыры
Л. Нечаев. Яма