Творческая работа. Рассказ "Футболисты"

Ляпустина Полина Александровна,

17 лет, ученица 11 «Б» класса

МБОУ гимназии № 174  г. Екатеринбурга

Творческий конкурс «Живые строки войны»

(номинация «Лучший рассказ»)

Футболисты.

           «Я, наверное, умру сегодня… Или завтра, если не повезёт. Кажется, у меня больше нет ног… Не буду смотреть».

                      *            *            *

           На Лесную улицу уже спускался закат, а мальчишек всё никак не удавалось загнать домой. Они, уже вроде бы взрослые, носились с криками по двору и гоняли давно истёртый футбольный мяч.

- На меня, на меня! - вопит темноволосый болезненный молодой человек с раскосыми по-кошачьи глазами, получает мяч и несётся к воротам. Ворот-то, конечно, никаких не было, были символические колышки, но «ворота» звучали гордо.

   Вот он, Лёня, бежит к воротам. Справа бежит Димка, готовый принять мяч.  «Ну уж нет», - подумал Лёня и закрылся от Димки.

   Тот сплюнул и отстал. Лёнька прицелился, ударил и … штанга. Соперничество этих двоих однозначно родилось раньше них.

               *            *          *

   «Футболист! Да какой ты футболист. Лежишь. Непонятно где, непонятно сколько и непонятно, что от тебя осталось. Да разве может человек желать повернуть реки вспять, если он и из ямы не в состоянии выбраться… Венец творения, что за бред, лежит и гниёт. Ну, а что ты хотел? Эх, Наська… Пропала моя Москва…»

              *            *          *

   Они с детства цеплялись. Сначала лопатками, а потом и кулаками. Учитывая тот факт, что лопатки были железными, неизвестно ещё, что было лучше. Видя друг друга, они непроизвольно кривились. Лёнька считал вечно чумазого, вихрастого, с выбитым зубом Димку недалёким пареньком, а Димка, в свою очередь, наградил Лёньку прозвищем «стручок» за его болезненность. Никто даже не спросил, почему стручок – у Димки часто возникали странные ассоциации с действительностью. Но зато Димкины словечки, брошенные  иногда и просто так, оставались с людьми навсегда, идеально дополняя речь.

   Конечно, были у них и перемирия. Ну, как перемирия – они могли пройти по улице и не посмотреть друг на друга. Но хватало малейшего, даже мнимого агрессора, и они сцеплялись крепче прежнего.

   Кто бы что ни говорил, это была истинная неприязнь. Они могли поссориться мгновенно и долго остывать, а потом, хмуро пожав друг другу руки под всеобщим контролем, расплеваться и уйти.

   «Character incompation» - cказали бы в далёкой и заумной Америке. «Молодые, перебесятся ещё» -  говорили здесь.

   По закону жанра, они оба, конечно же, полюбили одну девушку.

    Настя, или Наська, жила с ними на одной улице всю жизнь. Отец у неё исчез ещё тринадцать лет назад. Девочка была совсем маленькой и помнит лишь, как папу, высокого, красивого мужчину с волевым подбородком, увели «чёрные дяденьки»  прямо из дома. Ясно того момента она не помнила, но с тех пор мама научила её быть немногословной. А пугливой она была от рождения.

   Соперничали они недолго. Незаурядный, задорный Димка приглянулся Насте уже давно, хоть озвучить свой выбор ей было и нелегко. Лёня был её давним и верным другом, и ей было больно смотреть, как он беснуется.

                                       *            *          *

   Их последний разговор, прилетавший теперь в Лёнькину голову туманными обрывками, был примерно таким:

- Говорят, немец идёт. Мама свечку ставила,- прошептала Настя.

- А вот это не надо,- так же тихо ответил Лёня. - Да и всё равно, не придут они сюда.

  Настя было потянула руку ко лбу и плечам, но Лёня взял её руку и положил обратно на колени.

- Мы – советские люди. Не надо это, - повторил он.

   Настя уставилась в пол. Атеистом она признать себя не могла.

- Мы ещё докажем, кто такой советский человек,- продолжил громче Лёня,- всем. Вот вернусь из армии, поеду в Москву, в футбол буду играть.

- И Дима туда хочет. Вот бы вы с ним в одной команде играли…- задумалась Настя, и глаза её затуманились.

- Ну, до этого далеко,- вздохнул Лёня, - поедешь со мной? Я тебя заберу.

   Но обещания сдержать не удалось. Через две недели после этого разговора началась война.

   А выбор Насти действительно привёл Лёню в ярость. Сначала он хотел выяснять правоту на кулаках, но потом подумал, что это им уже чересчур привычно.

   Тут он вспомнил, что под Димкиной ответственностью в сарае стоит колхозный трактор. Уж что-то Димке, а будет за его пропажу. «Мелочь, а приятно», - подумал Лёня, когда представил себе этот выговор.

   И пошёл в сарай. Сломать здесь замок – дело минуты, вывезти трактор – двух минут. В темноте Лёня ощупал его и начал толкать к обрыву. Да, здесь был обрыв. Колхоз стоял на полноводной реке, от которой отделял его  живописный обрыв. Такой пришёлся бы по вкусу Катерине или бедной Лизе, но сегодня здесь, после некоторых усилий, нашёл своё пристанище всего лишь трактор. «Заслужил!»- уверенно кивнул Лёня, прогнав неприятное чувство.

   А наутро всё пошло не совсем по плану. Вместо недолгого, символического поругания Димку везли в райцентр.

-Куды трактор дел??? Почему не уследил???- гудели со всех сторон.

-Не знаю я!- кричал Димка.

   Из толпы выбралась Настя.

-Димка, да где же трактор-то? Может, найдётся ещё?- прерывистым голосом спросила она.

-Не боись, Настёна. Свидимся ещё,- засмеялся он и поцеловал её в лоб. Она зажмурилась, заплакала и исчезла в толпе.

   «А ему всё смешно, - сердито подумал Лёня. – Но в центр-то зачем?..» На секунду он взглянул на Настю и растерялся. Что-то неприятное поселилось внутри.

  Он отвёл глаза от Насти и столкнулся взглядом с Димкой. Тот мигом смахнул улыбку и зло посмотрел на соседа.

«Знает? Немыслимо»,- пронеслось в голове.

   Но Димку увезли, и выяснить что-либо наверняка стало невозможным. А до того, как Лёнька уехал на фронт, Димку так и не вернули.

                                      *            *          *

   «На–аська моя… Хорошая… Вернусь, поедем… Она купит себе самое красивое платье. Голубое. Будем гулять по Красной площади и есть мороженое. А потом Америку выиграю, и все узнают советского футболиста Леонида Листьева. Цветы будут, медаль. Только бы выбраться… Нет, это не слёзы. Это дождь, видно, пошёл. А дед Василий врёт всё».

                                          *            *          *

   Но, к сожалению, дед Василий врать был не склонен. Полгода назад, в мае, от него пришла весточка. Писал он безрадостные вещи (точнее, надиктовывал):

«Здравствуй, Лёня, это дед Василий, помнишь, небось. Отец твой ушёл через две недели после тебя, глядишь, и встретитесь. От дома твоего ничего не осталось. Пришли, всё-таки, фрицы – и нету больше нашей деревеньки. Лаялись, лаялись, а что хотели – никто и не понял от них. Чё им нада-то?

   Настеньку у нас забрали. Они как к дому подошли еённому, она и выскочила. Глазищами своими посмотрела и встала как вкопанная . Они ей лопочут что-то. Подойти хотели, а она каак завизжит. Ну, они и пальнули. Видать, за буйную приняли.

   А больше никого не трогали, так что за мать не волнуйся. Сидит, как смерть бледная, только под нос бормочет что-то. Ну, да это пройдёт. Война пройдёт, и это пройдёт. Ты, главное, вернись к ней. Берегись сам, а мы уж выживем».

                                       *            *          *

   И тогда появился дельфин. Лёнька открыл глаза и с удовольствием понял, что спал. «Мда», - подумал он. Вдали показался голубой плавник. Лёня улёгся поудобнее на каменистом берегу и подпёр голову ладонью.

   А дельфин развернулся, помахал пареньку плавником и поплыл в его сторону, да так стремительно, что даже раздвоился. В ответ Лёнька помахал ему рукой и замер в ожидании. А дельфины уже выбрались из воды, подобрались к Лёне и стали тыкать его своими тёплыми носами. Он упал, засмеялся…

     И изображение пропало, голову наполнил звук. Глухие автоматные  очереди сменились визгливым «Scheisse!!!». Слышались крики, боевые и предсмертные. Кто-то отчаянно закричал совсем рядом, и Лёня понял, что это он.

     Закончился и звук. Стало тепло и спокойно. Какой-то смутно знакомый голос звал его будто из-под земли.

   И вдруг голос стал громким и ясным, будто Лёню вынули из воды.

- Стручоооок!!! Давай, ну!

    Перед Лёнькой пронеслось злое лицо Димы, как в день их последней встречи, и парень медленно открыл глаза.

   Перед ним склонился такой же грязный, как и он сам, вихрастый солдат с неправильным прикусом. Лицо его было вовсе не злым, а каким-то серьёзным и сосредоточенным.

- Давай, стручок, давай, - бормотал Димка, не зная, что тот должен ему дать, взваливая бывшего соседа на себя.

                                         *            *          *

   «Надо сказать про трактор… А про Настю не надо. Вот мы сейчас поговорим с ним…»

                                         *            *          *

   Он очнулся в каком-то лесу и сразу почувствовал боль там, где были ноги. Повернуться он так и не посмел.

- Они есть?- тихо спросил Лёня.

   Димка взглянул на него и отвёл глаза.

   Лёнька изо всех сил  зажмурился и впился пальцами в мёрзлую землю, не чувствуя даже боли от сломанных ногтей. Дима быстро домотал второй обрубок и привалился к дереву сам. Усмехнулся.

- Вот и вся твоя Москва, Лёнь. Даже разбираться с тобой расхотелось. И здесь всё испортил, - Дима достал из кармана какую-то вонючую самокрутку.

- А это я твой трактор утопил, - задумчиво сказал Лёня.

- Я знаю, - так же задумчиво ответил Дима, - я видел тебя.

- Видел?

- Да-а… Настю не хотел расстраивать. Думал, вернусь – придушу.

- Так души,- бесстрастно предложил Лёня, - зачем ты меня вообще вытащил тогда?

     Димка засмеялся, как обычно. Да не так. Что-то взрослое и тяжёлое навсегда поселилось в его смехе.

- Я тебя потом придушу. Сначала выиграть надо. Весь наш детский сад был таким важным, а сейчас – пух! – и он обратился в пепел, - Дима выпустил красивое дымное кольцо и повернулся к Лёне:

- Неужели правда важно, кто утопил трактор, кто кого ударил… Да ты бесстрашный человек, в таком случае.

    Солдаты отвернулись друг от друга и немного помолчали.

- А твои где?- спросил Лёня.

- Мои… Я за них.

- Так мы что, в одном бою были, получается?

- Выходит, так. И я тебя им не отдам. И ты меня им не отдавай.

- Да как же я теперь…

- Я тебя до штаба донесу, а там уж решат. Пойдём, - Дима налил Лёне водки и взял его на руки.

- А у тебя что, ранение?- спросил Лёня, увидев безобразную рану на Димином плече.

- Царапина, - отмахнулся он.

- Да какая царапина! Почему не…- хотел спросить Лёня, но понял, что перевязывать уже просто нечем. Ну,  ничего, скоро, скоро штаб…

- Вот обещаю, - пропыхтел Димка, - возьмём Берлин, и задушу тебя. Прямо под Бранденбургскими воротами и задушу. Руки чешутся ужасно. А потом за Настёной поеду. Она дождётся.

   Лёня промолчал, не став говорить, что она уже не дождалась.

- Ей-богу задушу,- повторил Дима.

   По дороге Лёня часто возвращался к дельфинам, поэтому не мог сказать, сколько они были в пути. Сутки, трое… Он отражал только тяжёлое дыхание Димы и его усталое бормотание.

                                     *            *          *

   Очнулся он окончательно уже только в госпитале. О возвращении на фронт и речи не было, и его оставили разбирать документы  до решения сверху. И в первый же день  к нему в руки попало штук тридцать жёлтых треугольников – похоронок. На фотографиях он иногда узнавал своих друзей, иногда никого не узнавал, а просто поражался, представляя, как матери будут держать в руках фотографии этих молодых красавцев,  в своих постаревших дрожащих пальцах.

   Дмитрий Вольнов. Перечитал. Нет, прочитал правильно. Бледной рукой открыл личное дело и увидел, как поперёк вихрастой, лучезарной физиономии, стоит лишь одно слово. ЗАКРЫТО, и корявая подпись внизу: гангрена.

«Уж лучше бы придушил», - подумал Лёня и закрыл дело.

…В ту ночь ему не спалось.