Страшен ли черт.

                     Муниципальное общеобразовательное учреждение

                            средняя общеобразовательная школа № 7

                                      СТРАШЕН ЛИ ЧЁРТ?

         ( ПО СТРАНИЦАМ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ДЬЯВОЛИАДЫ)

                                                   Выполнила:    Сухенко Виктория,

                                                                            учащаяся 9 «Г» класса МОУ СОШ №7  

                                                   Руководитель:  Лиманская И.А.,

                                                                             учитель русского языка и  литературы

                                                                             МОУ СОШ №7

                                                     г. Сальск

                                                       2010г.

                                            Содержание

1. Что мы знаем о чёрте?
2. Изображение «бесовского племени» в произведениях А.С.Пушкина.
3. «Иерархия» представителей нечистой силы у М.Ю.Лермонтова.
4. «Чертовски привлекательный» бесёнок С.Черного.
5. «Проворный франт с хвостом» в повести Н.В.Гоголя.
6. Чёрт Мышатый у М.И.Цветаевой.

        Библиография

                                                    Введение

     Русская литература как никакая другая литература мира весьма богата разного рода собирательными образами: романтический герой, «лишние люди», «тургеневская девушка», «маленький человек» … Продолжать этот ряд можно бесконечно, находить всё новые и новые подробности в изображаемых характерах, обстоятельствах их проявления можно также бесконечно. Ясно одно: все эти типы давно имеют в сознании читателя не только определенный набор нравственных качеств, но и достаточно устойчивый внешний облик, порождаемый богатством представленных героев.

    То же богатство и разнообразие наблюдается и в русской «дьяволиаде». Достаточно вспомнить пушкинских бесов или лермонтовского демона, гоголевского черта или булгаковского сатану. Однако при всем многообразии подобных представителей потусторонней силы выделить нечто общее в их «нравственном и внешнем облике» весьма затруднительно.

      Почему такое происходит? Можно ли нарисовать «портрет» нечистого? Какими качествами он должен обладать? Какие чувства у нас, читателей, вызывать? Одинаковы ли «портреты» нечисти в произведениях русских писателей?

      На эти и другие вопросы попытаемся найти ответы в нашем исследовании.         И начнем, если можно так выразиться, с «иерархии» подобных «существ».

                                    1.Что мы знаем о чёрте?

    «Толковый словарь живого великорусского языка» под редакцией В.И.Даля самые обширные статьи приводит для толкования слов «бес» и «черт». Возможно, они и лежат в основе всего «темного» образного ряда.

      Так, «бес – злобное, бесплотное существо, злой дух, демон, сатана, черт, вельзевул, царь или князь тьмы, царь ада, преисподней; змий кромешный, враг, ворог, вражья сила, недруг, неистовый, лукавый, нечистый, луканька, не-наш, недобрый, нелегкий, нелегкая, нечистая сила, неладный, соблазнитель, блазнитель, морока, мара, ляхой, игрец, шут, шайтан…» (т.1 с.157, М.1989).

      «Черт – олицетворение зла, враг рода человеческого, нечистый, некошный, черная сила, сатана, дьявол, лукавый, луканька, шайтан, шут, шиликун, шиш, шишига, отяпа, хохлик, бес…» (т.4 с.597, М.1991).

      Как видим, черты сходства в наборе толковательных единиц очевидны. Важно другое, черт выступает как оЛИЦЕтворение зла, в то время как бес – бесплотное создание. Значит, черт, в отличие от беса, имеет свое «лицо». Интересно, какое?

      «Толковый словарь русского языка» под редакцией С.И.Ожегова дает нам такой «портрет» черта: «Злой дух, олицетворяющее зло сверхъестественное существо в человеческом образе, с рогами, копытами и хвостом…» (с.884, М.2002).  Древнерусская живопись добавляет к этому свиное рыло, свиные или ослиные уши и прочие необходимые нечисти атрибуты. Как видим, малосимпатичный персонаж получается.

       Само же слово «черт», согласно А.Н.Афанасьеву, происходит от «черный» - названия цвета, обычно ассоциирующегося со злом.

       В народных представлениях о черте сохранились остатки индогерманской мифологии в смешении с христианскими представлениями о дьяволе. Во многих сказках и пословицах черт выступает в роли кузнеца, а в эпитете «хромой» прослеживается связь с древнегреческим богом подземного огня Гефестом. Черти в поверьях принимают вид животных старого культа – козлов, волков, псов, воронов, змей. Может быть, поэтому имя черта как имя демона ада не полагалось произносить вслух, по крайней мере, без особого повода. Считалось, что простого упоминания имени черта достаточно, чтобы он приблизился к неосторожному человеку, а то и навредил ему. И поэтому в обыденной речи, поминая черта, часто использовали эвфемизмы: лукавый, нечистый, неназываемый, враг рода человеческого, шут…

      Если же обратимся к литературе, так или иначе изображающей «портрет» нечистого, то начнем с устного народного творчества. Наиболее интересной и в то же время исчерпывающей в этом отношении выступает известная русская пословица: «Не так страшен черт, как его малюют». Значит, изображают (малюют) черта все-таки страшным, и это соответствует в нашем сознании лексическому толкованию понятия. Вопрос вызывает выражение «не так страшен». Если «не так», то как? Более «не так» или менее «не так»?  Например, выражение типа Она не так красива, как ты может означать: и Она более красива, чем ты, и Она менее красива, чем ты. Несмотря на такую двойственность толкования  данного выражения, логика его употребления придает ему однозначный смысл: менее красива. Значит, и пословицу можно понять однозначно: «Черт менее страшен, чем его рисуют».

       Что по этому поводу скажет авторская литературная дьяволиада? Подтвердит или опровергнет пословицу?

           2.Изображение «бесовского племени» в произведениях А.С.Пушкина.

       Откроем «Сказку о попе и работнике его Балде» А.С.Пушкина. Особенность изображения «проклятого племени» у автора такова, что собирательно они черти («чертям веревкой грозит», «платить обязались черти мне оброк», «собери-ка с чертей оброк»), индивидуально каждый из них бес (старый Бес, бесенок). Причем, «портрета» Беса у Пушкина мы не увидим, его заменяет эпитет «старый». Знаем только, что для бесенка он дед, для бесовского племени – старший, главный. Обязанность его – «думу думать».

     Бесенку в этом плане повезло больше: черты его «внешности» указаны автором так, что страха мы не ощущаем:

                       … Вот море кругом обежавши,

                        Высунув язык, мордку поднявши,

                        Прибежал бесенок, задыхаясь,

                        Весь мокрёшенек, лапкой утираясь…

                       …Бесенок оторопел,

                       Хвостик поджал, совсем присмирел…

                        ………..два шага шагнул,

                        На третьем упал, ножки протянул…

    Все детали внешнего облика, дополненные сравнением «замяукал он как голодный котенок» и оценочными эпитетами «бедненький» и «глупый», конечно, разрушают традиционное представление о «страшности» черта. У Пушкина он скорее жалок. Что касается интеллектуальных способностей нечистого, то и тут все ясно: черт хитер, но не умен.

       Совсем другая картина нарисована в пушкинских «Бесах»: появлению нечисти способствует не только пейзаж:

                      Мчатся тучи, вьются тучи;

                      Невидимкою луна

                      Освещает снег летучий;

                      Мутно небо, ночь мутна…

но и внутреннее состояние лирического героя:

                     Страшно, страшно поневоле

                     Средь неведомых равнин!

   И здесь у Пушкина важно не то, как бес выглядит, а то, что он делает:

                   …В поле бес нас водит, видно,

                       Да кружит по сторонам.

                      Посмотри: вон, вон играет,

                      Дует, плюет на меня;

                      Вон – теперь в овраг толкает

                      Одичалого коня;

                      Там верстою небывалой

                      Он торчал передо мной;

                      Там сверкнул он искрой малой

                      И пропал во тьме пустой…

                   …Вот уж он далече скачет,

                       Лишь глаза во мгле горят…

   Одинокий бес как бы предваряет грядущий шабаш:

                     …Вижу: духи собралися

                         Средь белеющих равнин.

                        Бесконечны, безобразны,

                        В мутной месяца игре

                        Закружились бесы разны,

                        Будто листья в ноябре…

      Может, они и «без образа», но они «разны» и мчатся «рой за роем». А это само по себе порождает ужас, усиливаемый бесовским «визгом жалобным и воем».

        3. «Иерархия» представителей нечистой силы у М.Ю.Лермонтова.

     У М.Ю.Лермонтова «мелкий бес из самых нечиновных» в «Сказке для детей» также не имеет образа:

             …Но дух – известно, что такое дух:

                 Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух

                 И мысль – без тела – часто в видах разных;

                 (Бесов вообще рисуют безобразных).

     Хотя надо отдать должное Лермонтову: он первым из русских писателей дал, пусть и небольшую, но «иерархию» представителей нечистой силы, назвав «крайние» ступени этой «лестницы»:

              …И на него взирает Мефистофель.

                  То был ли сам великий Сатана,

                  Иль мелкий бес из самых нечиновных…

                 ………………………………………………

                  Не знаю! Если б им была дана

                  Земная форма, по рогам и платью

                  Я мог бы сволочь различить со знатью…

               4. «Чертовски привлекательный» бесёнок С.Черного.

   Похожий «табель о рангах» мы встречаем и в солдатской сказке Саши Черного «Штабс-капитанская сласть»:

 - А ты-то сам из каких будешь? Какие там у вас старшие?

 - Как же. Примерно как у вас, военных.  Сатана вроде полного генерала. Дьяволы да обер-черти на манер полковника. Прочие черти, глядя по должности, однако все на офицерских вакансиях состоят. Ну, а  мы -  легкие бесы, крупа на посылках.

    Потому и обижается старый пьяница штабс-капитан Овчинников, что к нему «глисту малиновую вроде нижнего чина» приставили. И пусть у этой «погани» масть неподходящая (обыкновенно «они в черноту ударяют, а спиртная нечисть – в зелень»), но в остальном – «как есть бесенок»: «малиновое мурло» на свет выставил,  «хвостом в носу ковыряет», «копытцем мух отогнал», «над лампой малиновые лапки просушил». Хоть этот «клоп малиновый» и без имени по причине того, что черт, который «черные святцы составляет, седьмой год болен лежит – ведьма ему за прыткий характер хвост с корнем вырвала», но выражается дерзким голосом, не робеет перед штабс-капитаном, да еще и ложится на край стола, слыша команду Овчинникова: «Встать по форме, копыта вместе!»

     Не лишен черт, как это водится, и хитрости, и коварства. Желая попробовать «штабс-капитанской сласти», он и про устав свой забыл, и «скулил-умолял» Овчинникова, и даже организовал для штабс-капитана «экскурсию» в преисподнюю, чтобы тот посмотрел, как там «черти с копыт сбились», грешников наказывая.

      Зато уж как «дорвался Игнашка до сладкой бражки», прыгнул на арбуз, «верхом сел да как припадет – и процеживать не стал» … «Ушками шевелит, хвостик то в кольцо завьет, то стрелкой выпрямит… Хрюкает, ножками стучит…»

      «Отвалился, обмяк, из малинового кирпичным стал», а потом еще и «песни выл, осенний ветер перекрикивал».

       Наделяя своего черта человеческими характеристиками, автор сказки добивается того, что главный герой перестает пьянствовать, а бес для читателя выступает не «молью алкогольной», а спасителем, избавившим душу штабс-капитана от срама на том свете методом «искушения наоборот». Может ли такой черт быть страшен? Нет, он скорее симпатичен, прозорлив. И что самое интересное, вежлив. Уж как только штабс-капитан его не называл: и обалдуй, и шпингалет, и мозгляк, и дурак, и козел беспаспортный, и «губернантка безмордая», и тухлоглазый…  А черт – знай себе – терпит и от этого становится чертовски привлекательным.

                   5. «Проворный франт с хвостом» в повести Н.В.Гоголя.

      А вот черт из «Ночи перед Рождеством» Н.В.Гоголя - статья особая. Он появляется в повести на бытовой, тщательно нарисованной сцене: в хате у Солохи  валяются пустые мешки, долговязый кум с богатым казаком Чубом бродит по метельной улице в поисках шинка, Оксана и девушки колядуют под окнами домов. Не было бы всего этого, достоверного, реалистически выписанного на земле, не смог бы пролететь над нею маленький хитрый черт.

      Этот персонаж у Гоголя словно и сам выходит из хаты перед «взлетом», а его портрет достоин кисти живописца: «Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, круглым пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей». И хотя мстить черт поклялся только кузнецу, за то что тот нарисовал его на церковной стене в самом непотребном виде, страдают от его проделок все жители Диканьки. Даже  Солоха, считающаяся ведьмой и ворующая рождественской ночью звезды, и та пугается, оказавшись в темноте по причине пропажи месяца.

      Данная сцена интересна еще и тем, как Н.В.Гоголь рисует «преображение» нечистого (если не по форме, то по сути): «Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил её под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду».  И  это несмотря на то, что фигура у него – «взглянуть совестно», а рожа – «мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры!» «Словом, всё лезет в люди!» - заключает автор. И «проворный франт с хвостом и козлиной бородой» туда же.   Вот он, разнежившись у Солохи, целует её руку «с такими ужимками, как заседатель у поповны», потом берется за сердце, охает, говорит ей о своей страсти и готовности решиться на всё (даже отправить душу в пекло!), если она ему откажет. Герой-любовник  да и только! А вот он же, «наклонив свое собачье рыльце», шепчет на ухо Вакуле всякие гнусности, а получив его согласие сотрудничать, галопирует от радости на шее кузнеца и смеется, представляя, «как будет дразнить в аде всё хвостатое племя, как будет беситься старый хромой черт, считавшийся между ними первым на выдумки».

       Оказывается, «страстишка нагадить ближнему», равно как и здоровая конкуренция, в ходу не только среди людей, но и среди нечисти. И это «роднит» нас с «хвостатым племенем», делает, говоря словами Н.В.Гоголя, «чем-то близким».

       Кстати сказать, именно в «Ночи перед Рождеством» черт действительно меняет облик: он то увеличивается, превращаясь в коня, то уменьшается до карманных размеров.

       Если же говорить об имени нечистого в повести, то автор постоянно называет его чертом и лишь однажды употребляет оборот «враг рода человеческого» (как принято в древнерусской традиции). Вакула использует выражения «немец проклятый» и «сатана», причем последнее употребляет тогда, когда велит черту сделаться маленьким и залезть к нему, кузнецу, в карман.

       Поскольку Н.В.Гоголь в своем произведении мастерски соединяет подробное описание реального быта с необузданным полетом фантазии, то и черт его – порождение яви и вымысла, невероятное существо в достоверных обстоятельствах. Причем, страшного в портрете гоголевского черта нет, да и Вакула «намалевал» его всего лишь «гадким». Но это что касается внешности. О поведении, заметим, вполне напоминающем человеческое, говорит то, что на морозе «черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки»; во время полета в Петербург он «чихал и кашлял», как только Вакула подносил к нему кипарисный крестик. И уж совсем невероятным, даже парадоксальным, представляется присутствие такой души в черте, какую он сначала готов отправить в пекло, а потом на покаяние! Чего стоят одни сравнения: «черт, подъехавши мелким бесом», или «сделался так тих, как ягненок», или «это животное проворнее всякого франта в чулках». Остается только повторить вслед за Гоголем: «…всё лезет в люди!»

      А что же сами люди? Дважды в повести они посылают друг друга к черту, а это в XIX веке было довольно сильным ругательством. Семь раз поминают имя черта, выказывая досаду («кой черт!», «что за черт!»). Рассказ о том, какой искусной была Солоха в обхождении с людьми, подытоживается совершенно странным с точки зрения здравого смысла выводом хуторского головы: «Эх, добрая баба! Черт-баба!»

    Так «добрая» или «черт»? А может, чертовски добрая? Но ведь добро противостоит злу, олицетворением которого и является черт. Сравним, о красавице Оксане, смеющейся над кузнецом в начале повести, влюбленный Вакула говорит: «Но боже ты мой, отчего она так чертовски хороша?» Получается, что черт, поминаемый в этих эпитетах, оказывается вместилищем самых разнообразных качеств, а не только сугубо отрицательных (вспомним, «злой, как черт», «грязный, как черт»). Наречие же чертовски имеет значение очень, крайне и в данном случае означает высокую степень проявления положительного признака.

      Любопытно, что черт, выступая под вторым своим именем – бес, лишается многих своих качеств, причем положительных. «Хитер, как бес», «мелким бесом рассыпаться», - читаем мы у того же Ожегова и понимаем, что выражение «бесовски хороша»  вряд ли имеет право на существование. Поэтому когда Чуб называет Вакулу «бесовский кузнец», то он напрочь отказывает ему в каких бы то ни было добрых чувствах.

        Подобное происходит и тогда, когда кузнец Вакула именует черта сатаной. Находясь на верхней ступени демонологической «лестницы», это понятие начисто отрицает присутствие в себе положительных черт, в то время как отрицательные в нем возводятся в абсолют. Может, потому и употребляется оно в повести лишь однажды, уступая место нейтральному черт.

          Получается, что интересующий нас гоголевский персонаж – личность совершенно поразительная: богатая, разнообразная и крайне противоречивая.

                          6.Чёрт Мышатый у М.И.Цветаевой.

        Чёрт в одноименном автобиографическом очерке М.И.Цветаевой даже наделен именем – Мышатый. Обителью его является комната сестры Валерии: «Черт сидел на Валерииной кровати, — голый, в серой коже, как дог, с бело-голубыми, как у дога или у остзейского барона, глазами, вытянув руки вдоль колен, как рязанская баба на фотографии или фараон в Лувре, в той же позе неизбывного терпения и равнодушия. Черт сидел так смирно, точно его снимали. Шерсти не было, было обратное шерсти: полная гладкость и даже бритость, из стали вылитость. Теперь вижу, что тело у моего черта было идеально-спортивное: львицыно, а по масти — догово…  Рогов не помню, может быть, и были маленькие, но скорей — уши. Что было — хвост, львицын, большой, голый, сильный и живой, как змей, грациозно и многократно перевитый вокруг статуарно-недвижных ног — так, чтобы из последнего переплета выглядывала кисть. Ног (ступни) не было, но и копыт не было: человеческие и даже атлетические ноги опирались на лапы, опять-таки львицыно-договы, с крупными, серыми же, серого рога, когтями. Когда он ходил — он стучал. Но при мне он никогда не ходил. Главными же приметами были не лапы, не хвост, — не атрибуты, главное были — глаза: бесцветные, безразличные и беспощадные. Я его до всего узнавала по глазам, и эти глаза узнала бы — без всего.  Действия не было. Он сидел, я — стояла. И я его — любила».

      Выступал ли он в своем привычном для девочки облике или в образе чугунной печки в углу, спасал ли он маленькую героиню посреди реки или помогал ей найти затерявшуюся вещь, он был любим! Даже больше, чем Бог!

    «Бог был для меня – страх», - пишет Цветаева. А священники «всегда казались колдунами».  «Бог был – чужой, Черт – родной, Бог был – холод, Черт – жар. И никто из них не был добр. И никто – зол. Только одного я любила, другого – нет, одного знала, другого – нет. Один меня любил и знал, а другой – нет. Одного мне … навязывали… заставляли, а другой – сам и никто не знал.»

       И хоть зрительно кончился Черт для героини в семилетнем возрасте, но незримо присутствовал всегда, чтобы она «потом всю жизнь сумела одна: без нянь и без Вань». Чему научил он нашу героиню? Прежде всего, «правде сущности и прямоте спины», «бесстрашию подхода к собакам и людям», «первому сознанию возвеличенности и избранности», ибо решил сделать её «поэтом, а не любимой женщиной».

       Весь очерк-воспоминание построен так, что и мы, читатели, испытываем на себе обаяние цветаевского Мышатого. Может, потому что называет его автор далеко не всегда Чертом. Он для героини – милый серый дог, грозный дог детства, собачий бог,  серая собачья няня… Даже привычной для нас «черноты» не наблюдается. А может, потому что поэтесса ломает привычные стереотипы в изображении нечистого. И как бы ни кощунственно это звучало с точки зрения здравого смысла, но две последние главы очерка – настоящий гимн Мышатому!

      «Ты не сделал мне зла…», «ты обогатил…», «тебе я обязана…», « ты оберёг…», «ты внушил…», - читаем мы у М.Цветаевой и понимаем, что маленькой девочке есть за что любить память о «сером доге детства».  «Тебе не служат вкупе…», «твое изображение не висит в залах суда…», «тебя не целуют на кресте…», «тобой не благословляют бои…», - находим мы признания автора и соглашаемся, что ей, поэту, хорошо известно сегодняшнее «место жительства» её Мышатого.  И это не присутственные места и не пресловутые «черные мессы», те самые привилегированные массовки, «где люди совершают глупости», пытаясь любить вкупе того, кто всё вмещает и всех исключает. Нет!  Это «одиночные камеры Бунта и чердаки Лирической Поэзии». Той самой поэзии, плоды которой вкушала маленькая героиня, стоя у древа познания добра и зла, обернувшегося книжным шкафом в комнате старшей сестры Валерии. Именно там и жил Черт, подталкивая её читать те книги, что запрещала мать.

        Итак, черт вызывает у героини чувства и благодарности, и любви, пожалуй, даже любви, граничащей с сожалением о том, что никто, кроме нее, не знал, не видел и не любил её Мышатого. И пусть он не был ни красивым, ни безобразным, ни умным, ни глупым, ни добрым, ни злым, он был «скромно- и серо-голый, даже бедный… если бы не осанка», но он обогатил её детство на весь тот мир, без которого героиня и не знала бы, «что он – есть».

                                          Заключение

       Итак, можно ли нарисовать «портрет» нечистого и будет ли он страшен? Однозначно ответить на вопрос всё-таки нельзя. Несмотря на богатство и разнообразие представленных типов, нечто общее связано лишь с деталями внешности: рога (иногда уши), копыта (иногда лапы), хвост. Причем, если появляется образ, то отступает страх его восприятия. И наоборот, «без-образность» порождает ужас. Кстати, «без-образными» нарисованы именно бесы (в стихах Пушкина, Лермонтова), и это лишний раз подтверждает мнение о том, что подобные  «существа», в отличие от чёрта, теряют в нашем понимании многие свои положительные качества.

       Что касается «нравственного» наполнения образа нечистого и нашего отношения к этому персонажу, то здесь всё зависит от автора. Захочет писатель – нарисует своего чёрта мелким пакостником (Н.Гоголь), пожелает – превратит в симпатягу (С.Черный), постарается – сделает предметом любви (М.Цветаева).

И пусть образный ряд  представителей  нечистого племени в данном исследовании еще до конца не изучен. Нет в нем таких ярких героев, как Демон М.Лермонтова, Носач Л.Андреева, Воланд М.Булгакова… Однако очевидным является то, что интерес, порождаемый богатством подобных персонажей, требует всё новых и новых красок, воплощений, эмоций и, соответственно, исследовательских работ.

                             Библиография

1. Н.В.Гоголь «Ночь перед Рождеством», М. Детская литература, 1981 – 352с.

2. В.И.Даль «Толковый словарь живого великорусского языка» в 4-х томах,

                       М. Русский язык, 1989 – 1991

3. М.Ю.Лермонтов «Сочинения в двух томах», т.1, М. Художественная литература,

                       1970 – 766с.  

4. С.И.Ожегов, Н.Ю.Шведова «Толковый словарь русского языка»,

                       М., Азбуковник, 1999 – 944с.

5. А.С.Пушкин «Поэзия и проза», М. Мир книги, 2007 – 400с.

6. М.Цветаева «Автобиографическая проза», М. Советская Россия, 1991 – 352с.

7. Саша Черный «Поэзия и проза», Ростов-на-Дону, 1990 – 528с.

8.http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Das_ist_mein_lieber_Sohn.jpg