Географическая критика литературного произведения . "Герой нашего времени"

ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ  КРИТИКА   ЛИТЕРАТУРНОГО    ПРОИЗВЕДЕНИЯ

  Закатилось, и ночь  последовала за днём без промежутка, как это обыкновенно бывает на юге. Уж  татары по мне лучше: те хоть непьющие…

Тёмно-синие  вершины гор, изрытые  морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, ещё  из-под снега выглядывали кустарники, но ни один сухой листок не шевелился, и  среди этого мёртвого сна природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное побрякивание русского колокольчика.   Что? Были ль обвалы на Крестовой?- спросил он извозчика.  – Не было, господин,- отвечал осетин- извозчик, - а висит много, много. Ночлег в дымной сакле. Сакля была прилеплена одним боком к скале; три скользкие мокрые ступени вели к её двери. Ощупью вошёл я и наткнулся на корову ( хлев у этих людей заменяет лакейскую). Я не знал, куда деваться: тут блеют овцы, там ворчит собака. Широкая сакля, которой крыша опиралась на два закопчённые столба, была полна народа, разложенный на земле, и дым, выталкиваемый обратно ветром из отверстия в крыше, расстилался вокруг такой густой пеленою, что я долго не мог осмотреться. Кабардинцы или чеченцы, хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. А при мне ходил на кабана один на один; лучшего козла из отцовского стада; и что ж вы думаете? На другую же ночь притащил его за рога. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас  приняли со всеми почестями и повели в кунацкую. – Как же у них празднуют свадьбу? – спросил я штабс- капитана.

- Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что то из корана; потом дарят молодых и всех их родственников; едят, пьют бузу; потом начинается джигитовка, и всегда один какой –  нибудь  оборвыш, засаленный, на скверной, хромой лошадёнке, ломается, паясничает, смешит честную компанию, потом, когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал. Бедный старичишка бренчит на  трёхструнной… Забыл, как по-ихнему…ну, да вроде нашей балалайки. Девки и молодые ребята становятся в две шеренги, одна против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один мужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, что попало, а остальные подхватывают  хором. Мы с Печориным сидели на почётном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему…. Как бы сказать?.. вроде комплимента. – А что ж такое она пропела, не помните ли? Приводил к нам в крепость баранов и продавал дёшево, только никогда. За Кубань с абреками.  Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная как смоль, ноги – струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! Скачи хоть на пятьдесят вёрст; а уж выезжена – как острые колючки рвали, сухие сучья  карагача. Мне сестру  Бэлу: Карагёз будет её калымом. Надеюсь, что торг для тебя выгоден. Пригнать десяток баранов; дикая черкешенка как дикий барс. Крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами. Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних  скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня. Казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она всё поднималась и, наконец, пропадала в облаке, которое ещё с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу: снег хрустел под ногами  нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром. Взобрались  на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкое бурею; но на востоке всё было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нём забыли…

Такую панораму вряд ли где ещё удастся мне видеть: Под  нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами. «Я говорил вам,- воскликнул он,- что нынче будет погода; надо торопиться, а то, пожалуй, она застанет нас на Крестовой. Трогайтесь!»- закричал он ямщикам. Направо был утёс, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне её, казалась гнездом ласточки; была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества. Едва-едва заметная дорога, по которой проезжают только тогда, когда боковая завалена снегом: наши извозчики, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лёд от действия солнечных лучей и ночных морозов, глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по чёрным камням. Тучи спустились, повалил град, снег; ветер, врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-Разбойник. Должно было спускаться ещё вёрст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Кое-где на ней дымились аулы, ходили табуны; с другой – бежала мелкая речка, и к ней примыкал частый кустарник, покрывший кремнистые возвышенности. Кусты  белой акации и бузины. Зажарить фазана. Обозы через Кабарду из Владыкавказа в Екатериноград. Низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, а дальше синелись зубчатою  стеною горы, и из-за них выглядывал Казбек своей белой кардинальской шапке. Солнце пряталось за холодные вершины, и беловатой  туман начинал расходиться в долинах, утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд воздушных гор; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым мёдом, полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведённом оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен её. Которых чёрные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. « А бис его знает! Крымский татарин, лодочник из Керчи». Разбитое стекло врывался морской ветер. Я встал, накинул бешмет, опоясал кинжал и тихо-тихо вышел из хаты; ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить. Буря сильна; и вот показалась между горами волн чёрная  точка: она то увеличивалась, то уменьшалась. Суда, стоящие в пристани, были -или сторожевые или купеческие, которые ещё даже не начинали нагружаться. Я завернулся в бурку и сел. Пятигорск, нанял. У подошвы Машука: грозы облака будут спускаться. На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; Машук, как мохнатая персидская шапка, на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, фитеатром горы всё синее и туманее, а на краю серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом… Производить эффект, спорить с ним я никогда не мог он не отвечает на ваши возражения, он вас не слушает. Только что вы остановитесь, он начинает длинную тираду. Эпиграммы его часто забавны но: он никого не убьёт одним словом; Его цель- сделаться героем романа. Уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обречённое каким-то тайным страданиям, гордо носит свою толстую солдатскую шинель Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда- нибудь с ним столкнёмся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать!..   Также следствие его романтического фанатизма: Мне любопытно видеть его с женщинами: тут-то он, я думаю, старается! Мы встретились старыми приятелями. Прозаическую, от них небольшое утешение: но никогда не умел он воспользоваться своим знанием; исподтишка насмехался над своими больными; но я раз видел, как он плакал над умирающим солдатом… Он был беден, мечтал о миллионах, был злой язык: его соперники, завистливые водяные медики. Вернер был мал ростом, и худ, и слаб, как ребёнок; короче другой, как у Байрона; Его маленькие чёрные глаза. Одежде заметны были вкус и опрятность ; его худощавые, маленькие руки светло – жёлтых перчатках. Мефистофелем; он показывал. Мы говорим вздор, мы часто сходились вместе и толковали вдвоём об отвлечённых предметах очень серьёзно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Употребляю все свои силы на то, чтоб отвлекать её обожателей, Челахова ; Я дал 40 рублей лишних и перекупил его; восхитительное  бешенство. Около обеда я велел нарочно провести мимо её окон мою черкесскую лошадь, покрытую этим ковром. Самый драматический. Княжна, кажется, которые хотят, чтоб их забавляли; Если ты над нею не приобретёшь власти, то даже её первый поцелуй не даст тебе права на второй; но что небо не хотело соединить  её с ним, потому что на нём была солдатская шинель. Сегодня я встал поздно; прихожу к колодцу- никого уже нет. Становилось жарко; белые мохнатые тучки быстро бежали от снеговых гор, обещая грозу; голова Машука дымилась, как загашенный факел; кругом его вились и ползали, как змеи, серые клочки облаков, задержанные в своём стремлении и будто зацепившиеся за колючий его кустарник. Воздух был напоён электричеством. Я углубился в виноградную аллею, женщине с родинкой на щеке. Зачем она здесь? И она ли? – Вера! – вскрикнул я невольно. Радости забываются, а печали никогда…. Решительно не хочет, чтоб я познакомился  с её мужем – тем хромым старичком. Муж Веры, Семён Васильевич Г…в, дальний родственник княгине Лиговской. Одно мне всегда было странно: я никогда не делался рабом женщины; напротив ,я всегда приобретал. Правда, теперь вспомнил: один раз, один только раз я любил женщину с твёрдой волей, которую никогда не мог победить… Мы расстались врагами,- и то, может быть, если б я её встретил пятью годами позже, мы расстались бы иначе… Вера больна, очень больна, хотя в этом и не признаётся; я боюсь, чтобы не было у неё чахотки или той болезни, которую называют fievre lente –  болезнь не русская вовсе, и ей на нашем языке нет названия. Она вверилась мне снова с прежней беспечностью,- и я её не обману: Сердце моё болезненно сжалось, как после первого расставания. О, как я обрадовался этому чувству! Уж не молодость ли со своими благотворными бурями хочет вернуться ко мне опять, или это только её прощальный взгляд, последний подарок – на память?.. Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озарённых взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озарённых южным солнцем, дорога идёт, извиваясь между кустарниками, опускаясь в небольшие овраги, где протекают шумные ручьи под сенью высоких трав; кругом амфитеатром возвышаются синие громады Бешту, Змеиной, Железной и Лысой горы . Спустясь в один из таких оврагов, называемых на здешнем наречии балками, я остановился, чтоб напоить лошадь; в это время показалась на дороге шумная и блестящая кавалькада. Здесь моя жизнь протечёт шумно. Грушницкий бросил на меня недовольный взгляд. Наглый взгляд , самого высокого мнения. Жду удобного случая. Живительный горный воздух возвратил ей цвет лица и силы. Недаром Нарзан называется богатырским ключом. Здешние жители утверждают, что воздух Кисловодска располагает к любви, что здесь бывают развязки всех романов, которые когда – либо начинались у подошвы Машука. И в самом деле, здесь всё дышит уединением; здесь всё таинственно – и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда  во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощённого испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студёных ручьёв, которые  встретясь  в конце долины,  бегут дружно взапуски и, превращается в Подкумок. С этой стороны ущелье шире и превращается в зелёную лощину; по ней вьётся пыльная дорога. Всякий раз, как я на неё взгляну, мне всё кажется, что едет карета, проехало по этой дороге,- а той всё нет. Слободка, которая за крепостью, населилась; в ресторации, построенной на холме, в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером огни сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздаются до поздней ночи. Нигде так много не пьют кахетинского вина и минеральной воды, как здесь. Отправилась туда посмотреть на закат солнца сквозь каменное окошко. Горные речки, самые мелкие, опасны, особенно тем, что дно их – совершенный калейдоскоп: каждый день от напора волн оно изменяется; где был вчера камень, там нынче яма. Я взял под уздцы лошадь княжны и свёл её в воду, которая не была выше колен; мы тихонько стали подвигаться наискось против течения. Известно, что, переезжая быстрые речки, не должно смотреть на воду, ибо тотчас голова закружится. Я забыл об этом предварить княжну Мери.