Исследовательская работа ученицы 10 класса
Вложение | Размер |
---|---|
osnovnaya_rabota.docx | 1020.02 КБ |
Областная научно - практическая конференция обучающихся,
посвящённая 165 – летию со дня рождения русского учёного математика С.В.Ковалевской
Исследовательская работа на тему:
«Судьба очень добросовестно позаботилась о том, чтобы мое одиночество было возможно совершеннее»
Работу выполнила:
Исакова Надежда
ученица 10 класса
МБОУ «СОШ №1 г.Суздаля»
Работу проверила:
Плотникова Татьяна Владимировна
учитель математики
МБОУ «СОШ №1 г.Суздаля
Суздаль, 2015 год
Оглавление:
«Моя слава лишила меня обыкновенного женского счастья...
Почему меня никто не может полюбить?
Я могла бы больше дать любимому человеку,
чем многие женщины, почему же любят самых незначительных,
и только меня никто не любит?»
С. В. Ковалевская
Введение
Свою работу я посвящаю Софье Васильевне Ковалевской, в 24 года получившей степень доктора философии, математических наук и магистра изящных наук. Природа богато одарила талантами эту замечательную женщину. Ученый, писатель, поэт, публицист, критик, активный участник общественного движения шестидесятых годов прошлого века — вот далеко не полный перечень граней ее многосторонней натуры. Ковалевская разделяла основные идеи великих революционеров-демократов Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова, поддерживала дружеские отношения со многими выдающимися общественными деятелями, учеными и писателями своего времени. Ее имя золотыми буквами вписано в историю русской науки, русской общественной мысли и литературы. Об этом свидетельствуют слова о ней известных людей разных времён:
Тема изучения Софьи Васильевны как личности всегда останется актуальной и будет интересна как объект исследования и для учителей – математиков, и для учителей – физиков.
Софья Васильевна Ковалевская достигла вершины человеческого счастья, но она не чувствовала себя удовлетворенной, ее личная жизнь сложилась печально.
Цель: Через литературное наследие, дневниковые записи, письма к друзьям и подругам показать насколько в своей жизни была одинока Софья Васильевна.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
Глава 1: Литературное наследие Софьи Васильевны Ковалевской.
В этой главе я составлю таблицу основных произведений С. В. Ковалевской с указанием основной мысли.
Произведение | Год | Основная мысль |
«Воспоминания о Джордже Элиоте» | 1884 | Это рассказ о людях, об отношениях между ними. В этой работе Софья Васильевна высказала ряд глубоких мыслей, основывавшихся на собственном жизненном опыте и на наблюдениях над окружающими ее людьми. |
«Борьба за счастье» (Совместное сочинение Софьи Ковалевской и шведской писательницы А.К.Леффлёр) | 1887 | Отражены политические идеалы С. В. Ковалевской. Произведение о положении рабочего класса. Непременная обязанность всех честных людей включиться в борьбу не только за личное счастье, но и за счастье всех угнетенных и эксплуатируемых. Заключительный «аккорд» ее пьесы: «Сила не в одиночестве – в единении» - созвучен идеям объединения революционных сил в борьбе с любыми формами народного угнетения. |
Очерки «В больнице» LaSalpetriere и «В больнице» «LaCharite | 1888 | Софья Васильевна посетила несколько больниц в Париже и посвятила очерки критики лечения душевнобольных. |
«М. Е. Салтыков (Щедрин)» | 1889 | В этом произведении С.В.Ковалевская хотела познакомить зарубежных читателей с личностью и творчеством великого писателя-сатирика, показать его историческое значение и любовь передовых русских людей к художнику, умевшему через препоны царской цензуры донести до широкого читательского круга живое и неподкупное слово правды и выразить свое страстное негодование и ненависть к угнетателям. |
«Воспоминания детства» | 1890 | Рассказ Ковалевской о своем детстве, о своих первых жизненных впечатлениях. Она стремится раскрыть процесс формирования личности ребенка, выросшего в дворянской среде, хочет понять и осмыслить те события, которые оказали влияние на становление его характера. |
«Три дня в крестьянском университете в Швеции» | 1890 | Рассказ о том, как происходило становление образования среди шведских крестьян. |
Посмертное стихотворение | 1892 | |
«Нигилистка» | 1928 | Вера Баранцова, главная героиня, обыкновенный человек, одна из многочисленных представительниц передовой молодежи, принимавших участие в революционном движении 1860—1870-х годов. В конце девизом жизни Веры становится идея служения народу, ее жизненной программой — поиски настоящего дела, страстное желание стать полезной. |
«Нигилист» | Не завершён | Ковалевская стремилась передать основную суть происходивших событий и правдиво нарисовать образы революционеров. |
Стихи: «Пришлось ли…», «Если ты в жизни…» « 13 апреля» | Мысли об общественном долге, размышления о неразделенной любви, о чувстве одиночества, которое ее порой охватывало, воспоминания о светлых и грустных минутах жизни. |
Вывод: С.В. Ковалевская оставила богатое литературное наследие, и написала бы ещё множество других произведений, если бы не ранняя смерть. Как отмечали литературоведы, особенностью писательского мастерства Ковалевской были: тонкая наблюдательность, глубокий психологический анализ чувств и переживаний героев, умение раскрывать их в диалектическом развитии. Софья Васильевна стремилась разобраться в мотивах поступков своих героев, критически взглянуть на них со стороны. Манеру повествования Ковалевской отличает сдержанность и одновременно внутренняя взволнованность, которая захватывает читателя, погружает его в атмосферу описываемых событий, заставляет его проникнуться глубоким сочувствием к героям.
Глава 2: Одиночество в детстве.
В этой главе я, приводя цитаты из книги С. В. Ковалевской «Воспоминания детства», покажу, что общих интересов в семье Сони не было. Все члены семьи жили каждый сам по себе, поэтому одинокой и брошенной чувствовала себя маленькая Соня.
п.1: Отношение матери к средней дочери:
Рисунок №1:
Софья Васильевна в детстве.
Соня была вторым ребёнком в семье своих родителей. Из «Воспоминаний детства» «Когда Анюточка у нас родилась, на нее и папенька, и маменька, и дедушка, и тетушки наглядеться не могли. Она у нас первенькая была. Я ее, бывало, и нянчить-то как следует не успею. Поминутно то тот, то другой ее у меня возьмет. Ну, а с Сонечкой не так было… Не вовремя она родилась, моя голубушка. Барин-то наш, почитай что накануне самого ее рождения в Английском клубе проигрался, да так, что все спустил. Барынины брильянты пришлось закладывать. Ну до того ли тут было, чтобы радоваться, — бог дочку послал. Да к тому же и барину, и барыне непременно сынка хотелось. Барыня, бывало, все говорит мне: «Вот увидишь, няня, будет мальчик!» Они все и приготовили как следует мальчику: и крестик с распятием, и чепчик с голубенькой ленточкой, — ан нет, вот поди! — родилась опять девочка! Барыня так огорчилась, что и глядеть на нее не хотели, только уж Феденька их потом утешил.»1
Рисунок №2:
Елизавета Федоровна Корвин-Круковская – мать С.В.Ковалевской
1 Цитата из «Воспоминания детства» страница 6
О своей матери Софья Васильевна пишет так: «Иногда заглянет к нам в детскую мама. Когда я вспоминаю мою мать, она всегда представляется мне совсем молоденькой, очень красивой женщиной…Она собирается куда-нибудь в гости, на вечер, и зашла проститься с нами. Иногда и я испытываю желание приласкаться к маме, взобраться к ней на колени; но эти попытки как-то всегда оканчиваются тем, что я, по неловкости, то сделаю маме больно, то разорву ей платье и потом убегу со стыдом и спрячусь в угол. Поэтому у меня стала развиваться какая-то дикость по отношению к маме, и дикость эта еще увеличивалась тем, что мне часто случалось слышать от няни, будто Анюта и Федя — мамины любимчики, я же — нелюбимая»2.
Сама Ковалевская позднее писала: «Я в душе очень восхищалась своей мамой, которая казалась мне красивее и милее всех знакомых нам барынь; но в то же время я постоянно испытывала некоторую обиду: за что это она меня любит меньше других детей? Сижу я, бывало, вечером в классной. Уроки мои к завтрашнему дню все уже готовы …Между тем сверху, из залы, которая расположена прямо над классной, доносятся звуки музыки. Мама имеет привычку играть по вечерам на фортепьяно. … Под влиянием музыки и усталости от выученных уроков на меня находит наплыв нежности, желание к кому-нибудь прижаться, приголубиться. … Я взбегаю наверх и застаю следующую сцену: мама уже перестала играть и сидит на диване, а по обеим ее сторонам, прижавшись к ней, Анюта и Федя. Они смеются, болтают о чем-то так оживленно, что и не замечают моего прихода. … «Им и без меня хорошо», — проходит у меня по душе горькое, ревнивое чувство и, вместо того, чтобы броситься к маме и начать целовать ее милые белые руки, как я представляла себе внизу, в классной, я забиваюсь куда-нибудь в угол, поодаль от них, и дуюсь, пока не позовут нас к чаю и вскоре затем пошлют меня спать. »3
Вывод: Убеждение, что Соня - нелюбимая дочь, легло черной тенью на всю жизнь, изломало характер, стало причиной многих бед.
п.2: Отец:
«Отец наш вовсе не был строг с нами, но я видела его редко, только за обедом; он никогда не позволял себе с нами ни малейшей фамильярности, исключая, впрочем, тех случаев, когда кто-нибудь из детей бывал болен. Тогда он совсем менялся. Страх потерять кого-нибудь из нас делал из него как бы совсем нового человека. В голосе, в манере говорить с нами являлась необычайная нежность и мягкость; никто не умел так приласкать нас, так пошутить с нами, как он. Мы решительно обожали его в подобные минуты и долго хранили память о них.
2 Цитата из «Воспоминания детства» страница 7.
3 Цитата из «Воспоминания детства» страница 25.
В обыкновенное же время, когда все были здоровы, он придерживался того правила, что «мужчина должен быть суров», и потому был очень скуп на ласки….
Его понятия о воспитании весьма элементарны, и вся педагогика подводится им под рубрику женского, а не мужского дела. Он, и не подозревает, какой сложный внутренний мир успел уже сложиться в голове той маленькой девочки, которая стоит теперь перед ним. Занятый своими «мужскими» делами, он и не заметил, как я мало-помалу вырастала из того пухленького ребенка, каким была лет пять назад. Его, видимо, затрудняет, что сказать мне и как поступить. Мои поступки кажется ему маловажными, но он твердо верит в необходимость строгости при воспитании детей. … чтобы не ослабить авторитета, он старается придать себе вид строгий и негодующий…. Какое-то чувство внутренней стыдливости перед отцом заставляет меня повиноваться молча и не дает мне разреветься, сделать сцену. А между тем чувство горькой обиды, бессильного гнева подступает к горлу и душит меня. Внутренне утешаю я себя, но мне больно, что отец может и хочет меня унизить, и это тот самый отец, которым я так горжусь, которого ставлю выше всех! Я стою так тихо, что случается, отец и забудет обо мне и заставит простоять довольно долго, …Наконец отец вспомнит обо мне и отпустит со словами: «Ну, иди же, и смотри не шали больше!» Ему и в голову не приходит, какую нравственную пытку перенесла его бедная маленькая девочка за эти полчаса. Он бы, вероятно, сам испугался, если бы мог заглянуть мне в душу. Через несколько минут он, разумеется, совсем забудет об этом неприятном ребяческом эпизоде. А я между тем ухожу из его кабинета с чувством такой недетской тоски, такой незаслуженной обиды, как мне, может быть, раза 2–3 приходилось испытывать впоследствии, в самые тяжелые минуты моей жизни.»4
Рисунок №3: Василий Васильевич Корвин-Круковский – отец С.В.Ковалевской |
Вывод: Отец Софьи Васильевны пользовался большим авторитетом в глазах дочери. Маленькой Соне очень хотелось угодить, получить похвалу, лишний знак внимания на что её отец был очень скуп.
4 Цитата из «Воспоминания детства» страница 24-26
п.3: Отношения Сони со сверстниками:
Цитата из книги С.В. Ковалевской: «Посторонних детей я тоже дичилась, да и видела я их редко. Я помню, впрочем, что когда мы на прогулке с няней встречали иногда уличных девочек или мальчиков, … я часто испытывала зависть и желание присоединиться к ним. Но няня никогда не пускала меня. «Что ты, маточка! Как можно тебе, барышне, играть с простыми детьми!» — говорила она … мне — я как теперь помню — тотчас же самой становилось стыдно моего желания. Вскоре у меня прошла даже и охота, и уменье играть с другими детьми. Я помню, что когда ко мне приведут, бывало, в гости какую-нибудь девочку моих лет, я никогда не знаю, о чем с ней говорить, а только стою и думаю: «да скоро ли она уйдет?»5
Рисунок №4:
Палибино – родовое имение семьи С.В.Ковалевской
Вывод: С детьми общение Софьи тоже не ладилось.
п.4: Сказки няни:
Больше всего пятилетняя Софья любила проводить время со своей няней и слушать её сказки. «Всего счастливее я бывала, когда оставалась наедине с няней. По вечерам, я садилась рядом с няней на диване… и она начинала рассказывать мне сказки. Какой глубокий след эти сказки оставили в моем воображении, я сужу по тому, что хотя теперь, наяву, я и помню из них только отрывки, но во сне мне и до сих пор, нет-нет, да вдруг и приснится то «черная смерть», то «волк-оборотень», то 12-головый змей, и сон этот всегда вызовет во мне такой же безотчетный, дух захватывающий ужас, какой я испытывала в пять лет, внимая няниным сказкам.»6
Позднее Софья Васильевна анализирует в своём произведении «Воспоминания детства»: «К этому же времени моей жизни со мной стало происходить что-то странное: на меня по временам стало находить чувство безотчетной тоски — angoisse ... Обыкновенно оно находило на меня, если я ко времени наступления сумерек оставалась одна в комнате. Играю я себе, бывало, .... Вдруг оглянусь и увижу за собой резкую, черную полосу тени, выползающую из-под кровати или из-за угла. На меня найдет такое ощущение, точно в комнату незаметно забралось что-то постороннее, и от присутствия этого нового, неизвестного у меня вдруг так мучительно заноет сердце, что я стремглав бросаюсь в поиски за няней… Случалось, однако, что это мучительное чувство не проходило долго, в течение нескольких часов… Даже вид разбитой куклы внушал мне страх; когда мне случалось уронить мою куклу, няня должна была подымать ее и докладывать мне, цела ли у нее голова; в противном случае она должна была уносить ее, не показывая мне. Я помню и теперь, как однажды Анюта, поймав меня одну без няни и желая подразнить меня, стала насильно совать мне на глаза восковую куклу, у которой из головы болтался вышибленный черный глаз, и довела меня этим до конвульсий»7.
Вывод: Возможно, именно из-за этих сказок Соня превратилась в постоянно боящегося и испытывающего глубокую тоску ребенка.
п.5: Гувернантка, мисс Смит:
После переезда всей семьи Корвин-Крюковских в деревню, к детям были приставлены новая гувернантка для девочек и гувернёр для Феденьки. В своей книги Ковалевская описывает их так: «…Она вполне сохранила все типические особенности англосаксонской расы: прямолинейность, выдержку, уменье всякое дело довести до конца. Эти качества давали ей громадное преимущество над остальными домашними, которые отличались совсем противоположными свойствами, и ими объясняется то влияние, которое она приобрела в нашем доме».8
Рисунок №5:
Маргарита Францевна Смит– гувернантка С.В.Ковалевской
О влиянии гувернантки на её воспитание, о запретах и об отношении к литературе так пишет Софья Васильевна:
5,6,7,8 Цитата из «Воспоминания детства» страница 9
а)..... Она с большим ожесточением сосредоточила все свои заботы на мне, изолируя меня от всех домашних и ограждая меня, как от заразы, от влияния старшей сестры». 9
б) «Полтора часа гамм и экзерсисов, аккомпанируемых однообразными ударами палочки, которою гувернантка выстукивает такт, значительно охлаждают то чувство жизнерадостности, с которою я начала мой день». 10
в) « Я никак не могла дождаться того дня, когда в первый раз досталась мне в руки хрестоматия Филонова, купленная по настояниям нашего учителя. … В течение нескольких дней спустя я ходила как сумасшедшая, повторяя строфы из «Мцыри» или из «Кавказского пленника», пока гувернантка не пригрозила, что отнимет у меня драгоценную книгу.11
г) Самый размер стихов всегда производил на меня такое чарующее действие, что уже с пятилетнего возраста я сама стала сочинять стихи. Но гувернантка моя этого занятия не одобряла; у нее в уме сложилось вполне определенное представление о том здоровом, нормальном ребенке, из которого потом выйдет примерная английская мисс, и сочинение стихов с этим представлением никак не вяжется. Поэтому она жестоко преследует все мои стихотворные попытки; если, на мою беду, ей попадется на глаза клочок бумажки, исписанный моими виршами, она тотчас же приколет его мне к плечу, и потом, в присутствии брата и сестры, декламирует мое несчастное произведение, разумеется, жестоко коверкая и искажая…..12 .
д) Рядом с залой находится библиотека, и там на всех столах и диванах валяются соблазнительные томики иностранных романов или книжки русских журналов. Мне строго-настрого запрещено касаться их, так как гувернантка моя очень разборчива насчет дозволенного для меня чтения. Детских книг у меня немного, и я все их уже знаю почти наизусть; гувернантка никогда не позволяет мне прочесть какую-нибудь книгу, даже предназначенную для детей, не прочтя ее предварительно сама; а так как она читает довольно медленно и ей постоянно некогда, то я нахожусь, так сказать, в хроническом состоянии голода насчет книг.» 1
В день отъезда из имения гувернантка показалась Софье совсем иной, чем та привыкла видеть. «А она меня любила. Она бы осталась, если бы знала, как я ее люблю. А теперь меня никто, никто не любит!» — думается мне с поздним раскаянием, и всхлипывания мои становятся все громче и громче.»14
9 Цитата из «Воспоминания детства» страница 21-22
10 Цитата из «Воспоминания детства» страница 22
11 Цитата из «Воспоминания детства» страница 23
12 Цитата из «Воспоминания детства» страница 23
13 Цитата из «Воспоминания детства» страница 23
14 Цитата из «Воспоминания детства» страница 46
Вывод: Мисс Смит сосредоточила на Соне весь тот запас привязчивости, всю ту потребность в нравственной собственности, на какую только была способна ее крутая, энергичная, неподатливая натура. Софья действительно составляла центр и средоточие всех ее мыслей и забот и придавала значение ее жизни; но любовь ее к ней была тяжелая, ревнивая, взыскательная и без всякой нежности.
п.6: Неразделённая любовь к Фёдору Михайловичу Достоевскому.
Рисунок №6:
Фёдор Михайлович Достоевский
Первой любовью 13 летней Софьи Васильевны был Федор Михайловича Достоевский, бывшей по тем временам и по мнению отца «журналистом и бывшем каторжником». Отец, как человек строгих нравов, долго напутствовал своей жене, о том, что бы она не на минуту не оставляла Анюту в обществе этого человека. В связи с этим знакомство прошло как нельзя плохо. Все чувствовали себя не в своей тарелке. В своих «Воспоминаниях детства» Софья напишет: «Фёдору Михайловичу… было неловко и не по себе в этой натянутой обстановке. Он и конфузился среди этих старых барынь, и злился. Он казался в этот день старым и больным, как всегда, впрочем, когда бывал не в духе. Он всё время нервно пощипывал свою жидкую бородку и кусал усы, причём всё лицо его передёргивалось»15. Наконец Фёдор Михайлович взял шапку, раскланялся как-то неловко и торопливо ушёл.
Но все же дней пять спустя, после первого знакомства и крайне неприятного вечера Достоевский опять пришел к Корвин-Крюковскими. Федор Михайлович взял Анюту за руку, они сели рядом на диван и тотчас заговорили как два старые, давнишние приятеля. Теперь и Анюта, и Достоевский как бы торопились высказаться, перебивая друг друга, шутили и смеялись.
Софья сидела тут же, не вмешиваясь в разговор, не спуская глаз с Федора Михайловича и жадно впивая в себя все, что он говорил. Он казался ей теперь
15 Цитата из «Воспоминания детства» страница 54
совсем другим человеком, совсем молодым и таким простым, милым и умным. «Неужели ему уже 43 года! — думала Софья. — Неужели он в три с половиной раза старше меня и больше чем в два раза старше сестры! Да притом еще великий писатель: с ним можно быть совсем как с товарищем!» И она тут же почувствовала, что он стал ей удивительно мил и близок. Воспоминания Софьи Васильевны о той встречи: «— Какая у вас славная сестренка! — сказал вдруг Достоевский совсем неожиданно, хотя за минуту перед тем говорил с Анютой совсем о другом и как будто совсем не обращал на меня внимания. Я вся вспыхнула от удовольствия, и сердце мое преисполнилось благодарностью сестре, когда в ответ на это замечание Анюта стала рассказывать Федору Михайловичу, какая я хорошая, умная девочка, как я одна в семье ей всегда сочувствовала и помогала. Она совсем оживилась, расхваливая меня и придумывая мне небывалые достоинства. В заключение она сообщила даже Достоевскому, что я пишу стихи: «право, право, совсем недурные для ее лет!» И, несмотря на мой слабый протест, она побежала и принесла толстую тетрадь моих виршей, из которой Федор Михайлович, слегка улыбаясь, тут же прочел два-три отрывка, которые похвалил. Сестра вся сияла от удовольствия. Боже мой! Как любила я ее в эту минуту! Мне казалось, всю бы жизнь отдала я за этих милых, дорогих мне людей».17
Рисунок №7:
Анна Васильевна Корвин-Круковская – сестра С.В.Ковалевской
Достоевский был влюблен в старшую сестру Софьи Анну. Сначала Анна импонировала ему, но вскоре у нее появилось желание дразнить, противоречить ему. Между ними происходили не очень приятные пикировки, и которых последнее слово оставалось за Анютой. Чем больше портились отношения между Анютой и Федором Михайловичем, тем больше возрастало Сонино чувство к нему. Она совершенно попала под его влияние, не скрывала своего восхищения им.
17 Цитата из «Воспоминания из детства» страница 57-58
Достоевский же, заметив пылкое поклонение девочки, часто ставил ее в пример Анюте: — У вас дрянная, ничтожная душонка, — говорил он. — То ли дело ваша сестра! Она еще ребенок, а как понимает меня! У нее чуткая душа.
От восторга Соня готова была дать разрезать себя на части. Ей было немножко стыдно, что она радуется размолвкам между Достоевским и сестрой, но ревность заглушала укоры совести. Она верила, что более достойна Федора Михайловича. А однажды он похвалил ее внешность, сказав Анюте: «Ведь сестрица ваша со временем будет куда лучше вас! У нее и лицо выразительнее и глаза цыганские». Соня продолжала размышлять: может быть, Федору Михайловичу она нравится больше сестры, и мысленно молилась: «Господи боже мой, пусть все, пусть весь мир восхищается Анютой. Сделай только так, чтобы Федору Михайловичу я казалась самой хорошенькой».
Достоевский любил музыку. Однажды он пришел — ласковый, мягкий. Соня села за рояль и начала играть. Боясь сфальшивить, она следила только за нотами и ничего не замечала, что вокруг нее творится. Когда она окончила играть и откинулась на стуле, ожидая похвалы, с приятным сознанием, что играла хорошо, вдруг почувствовала необыкновенную тишину. Оглянулась — в комнате никого нет. Сердце сжалось, предчувствие чего-то недоброго охватило ее. Она побежала в соседнюю комнату — тоже никого. Приподняв портьеру, посмотрела в маленькую гостиную: там сидели Федор Михайлович и Анюта рядом на маленьком диванчике. Тень от абажура падала на сестру. Освещенное лампой лицо Достоевского было бледно и взволнованно. Он держал руку Анюты в своей и, наклонившись, говорил страстным шепотом: — Анна Васильевна, поймите же, ведь я вас полюбил с первой минуты, как вас увидел, да и раньше, по письмам, уже предчувствовал. И не дружбой я вас люблю, а страстью, всем моим существом…
Достоевский, конечно же, никогда не любил Софью. Теперь она отчётливо поняла это. Чувство одиночества и обиды охватило её. Она опустила портьеру и побежала в свою комнату. «Все кончено», — говорила она с отчаянием. «И хотя не могла бы дать себе отчет, что же именно было кончено, она бросилась полураздетая на постель и плакала, негодуя, почему не приходит Анюта утешить свою несчастную сестру. Значит, Анюте нет до нее дела, даже если бы она умерла? И ей захотелось умереть, стало невообразимо жалко себя. Побежать в гостиную и наговорить дерзостей? Но в темноте она не могла найти разбросанную одежду и опять принялась рыдать».
«Ну и пусть её любит, пусть на ней женится, мне какое дело!.. Всем хорошо, всем хорошо, только мне одной…»18 — позже выразила Софья свои переживания в «Воспоминаниях детства».
Вывод: В детстве Соня чувствовала себя крайне одиноко. Это отразилось и на её внешнем виде: её круглое лицо с прелестной ямочкой на подбородке
18 Цитата из «Воспоминания детства» страница 66
матово светилось, живые глаза вопрошающе смотрели на всех и на все; движения ее были порывисты; речь быстрая, слова перегоняли друг друга. При незнакомых людях она держалась робко и застенчиво, предпочитала темные углы. «Вообще во всех моих воспоминаниях детства черной нитью проходит убеждение, что я не была любима в семье. Кроме случайно подслушанных толков прислуги, развитию этого печального убеждения способствовала в значительной степени та жизнь особняком, которую я вела с моей гувернанткой».
Глава 3: Брак с Владимиром Онуфриевич Ковалевским.
В этой главе я расскажу о фиктивном браке Софьи Васильевны, который через некоторое время стал настоящим, но … потерпел крах.
п.1: Мысли о фиктивном браке.
Главной целью женщин того времени была борьба за право посещать университет, изучать те науки, которые изучали мужчины, работать в тех же областях, какие были открыты мужчинам. И если Анюта жадно поглощала труды по философии и политической экономии, Соня больше верила в преобразующую силу точных наук. Но кем бы ни суждено было стать сестрам в их жизни — писательницей ли, как Анюта, математиком, как Соня, — все равно нужно учиться! А для этого необходимо стать независимыми, вырваться во что бы то ни стало из-под надзора родителей! Для этого приходилось вступать в фиктивный брак: по закону замужняя женщина получала от мужа отдельный вид на жительство и больше не зависела от родителей. Сразу же после венца фиктивные супруги расставались. И хотя они не имели права потом, полюбив кого-либо другого, выйти замуж или жениться, эта жертва их не останавливала. Личное счастье казалось чем-то второстепенным, главным в жизни было «дело»: юноша, дав свое имя девушке, помогал ей завершить образование, а затем служить родине, участвовать в освободительной борьбе с самодержавием… Так начались поиски подходящего юноши на роль фиктивного мужа. И на эту роль подошёл Владимир Онуфриевич Ковалевский.
п.2: Жених и знакомство.
Рисунок №8:
В. О. Ковалевский – муж С.В.Ковалевской
Владимир Онуфриевич происходил из дворян Витебской губернии, почти сосед по имению. Он был еще очень молод, не очень богат, но уже обращал внимание своими талантами и славился необыкновенным знанием языков. С самого начала он был женихом Анюты, но на одно из таких свиданий пришла и Софья, которая знала о переговорах, но еще ни разу не видела «жениха». Не удержалась Соня заговорила о математике и естествознании. Глаза ее загорелись. Смуглое лицо порозовело.
Владимир Онуфриевич с трудом отводил от нее взгляд. На следующем свидании он сказал Анюте, что он, конечно, готов вступить в брак, но только… с Софьей Васильевной. Это было как гром в ясном небе: младшую Крюковскую, несмотря на ее семнадцать лет, никто не принимал в расчет, считая ребенком, «воробышком». Соня меркла рядом со своей блестящей сестрой. Она сама безмерно восхищалась Анютой, находила ее недосягаемой по красоте, уму, таланту. И вдруг такая неожиданность! Главное же, из-за этого предстояла борьба с отцом: вряд ли он согласится выдать замуж юную Соню прежде двадцатичетырехлетней Анюты.
Но Владимир Онуфриевич упорствовал:
- Как угодно. Я женюсь только на Софье Васильевне.
п.3: Взаимоотношения жениха и невесты.
И с этого дня произошло чудо: Соня стала открывать в Ковалевском множество достоинств. То она нашла, что у него приятная улыбка; то ей понравились его глаза, потом полюбились даже потешные морщинки на носу, возникавшие при смехе. Могла ли она остаться равнодушной, если Ковалевский — такая выдающаяся личность, какой Соня до сих пор не встречала, — отличил ее! Владимир Онуфриевич поразил воображение молодой палибинской барышни. Как захватывающе рисовал Ковалевский их будущую жизнь, труд в науке! Соня верила: ничто так не могущественно, как наука, просвещение! Жизнь казалась такой неотразимо прекрасной, что Соня от нетерпения готова была даже бежать из родительского дома. Она чувствовала силу своего таланта.
Знакомство с сестрами Крюковскими воодушевило Ковалевского, он готов был, по его признанию, поверить в сродство душ, до такой степени быстро успели они сойтись и подружиться. «Последние два года я от одиночества да и по другим обстоятельствам, — писал он Софье Васильевне, — сделался таким скорпионом и нелюдимом, что знакомство с вами и все последствия, которые оно необходимо повлечет за собою, представляются мне каким-то невероятным сном. Вместо будущей хандры у меня начинают появляться хорошие радужные ожидания, и как я ни отвык увлекаться, но теперь поневоле рисую себе в нашем общем будущем много радостного и хорошего. Право, рассуждая самым холодным образом, без детских увлечений, можно сказать положительно, что Софья Васильевна будет превосходным доктором или ученым по какой-нибудь из отраслей естественных наук; далее весьма вероятно, что Анна Васильевна будет талантливым писателем. Я, Ваш покорный слуга, положу все силы на процветание сего союза; и сами представьте себе, какие блестящие условия для счастья, сколько хорошей и дельной работы в будущем».
В то же время Владимир Онуфриевич засыпал своего брата Александра письмами о знакомстве с сестрами Крюковскими, о Соне: «…Мой воробышек — такое чудное существо, что я описывать ее не стану, потому что, естественно, подумаешь, что я увлечен. … Несмотря на свои 18 лет, воробышек образована великолепно, знает все языки, как свой собственный, и занимается до сих пор главным образом математикой… с утра до ночи и, при всем этом — жива, мила и очень хороша собой. Вообще это такое счастье свалилось на меня, что трудно себе представить».
Жених и невеста договорились, что в ноябре после свадьбы они уедут за границу, где Софья Васильевна «станет медицинским студентом и будет готовиться на доктора», а Владимир Онуфриевич займется геологией, физикой или ботаникой.
Вывод: Увлекся Соней Владимир Онуфриевич сильно, она тоже испытывала к нему большую симпатию. Но любовь, по ее убеждению, должна была отступить на задний план перед главным — наукой. Сначала надо выполнить долг общественный — получить образование, а потом думать о личных делах. Соня намеревалась посвятить себя служению обществу. Она сознательно хотела лишить себя того, без чего не могла существовать, — любви, дружбы.
Так Соня описывала сестре их будущую жизнь и спрашивала ее: «Ну, чем эта жизнь не блаженство? А ведь это самая аскетическая жизнь, которую я могла придумать, и она зависит только исключительно от нас двоих; я нарочно отстраняю в мечтаниях даже Жанну и милого, хорошего, славного брата; присоедини же их, и что это выйдет за жизнь! Для меня только трудно жить одной, мне непременно надо иметь кого-нибудь, чтобы каждый день любить. Ведь ты знаешь, какая я собачонка…»
Отец Софьи, генерал Василий Корвин-Круковский, дал свое согласие на брак - с болью в сердце, но дал. 15 сентября 1868 года сыграли свадьбу. Вспоминая потом в стихах свои чувства в момент отъезда из Палибина, Софья Васильевна писала:
Но не жалко героине
Оставлять места родные.
И не мил ей и не дорог
Вид родимого селенья,
Вызывает он в ней только
Неприязнь и озлобленье.
Вспоминаются ей годы
Жизни, страстных порываний
И борьбы, глухой и тайной,
И подавленных желаний.
Перед ней картины рабства
Вьются мрачной вереницей,
Рвется вон она из дома,
Словно пленник из темницы…
…Стоя перед алтарем, заплаканная Софья со страхом думала о будущем: это только кажется, что она сильная и смелая, но кто знает, как сложится ее жизнь с абсолютно чужим человеком, к которому она не испытывала никаких чувств. Первую брачную ночь она провела без сна, глядя в темноту и … злясь на Достоевского.
Жизнь влечет, манит обоих
Оба чувствуют так живо.
Жизни, страсти и волненья
Оба ждут нетерпеливо.
Бродят все они по саду
В бесконечных разговорах.
Сколько прелести и счастья
В этих толках, в этих спорах.
Занимают их вопросы
О значении народа,
И слова волнуют
Равноправность и свобода.
О себе, о личном счастье,
О любви – они ни слова.
п.4: Супружеская жизнь.
В первое время юная Ковалевская сильно краснела, когда ей приходилось называть своим мужем совершенно, в сущности, постороннего ей человека; но вскоре она привязалась к своему "освободителю", и в Петербурге они были неразлучны: их всюду встречали вместе - в театрах и на лекциях Сеченова. Всех интересовала тогда эта парочка, и многие жалели Ковалевского, что его милая жена никогда не будет принадлежать ему вполне; другие же утверждали, что она должна посвятить себя одной науке.
Владимир Онуфриевич в глубине души надеялся, что его “воробушек” не долго будет фиктивной женой, что Сонечка перегорит и оставит науку. Сам же Ковалевский представлял некую смесь энергичного, бурлящего, но, как говорят “без царя в голове” человека. Его сентиментальная жалостливость мешала коммерции, непостоянство не давало достичь успехов в науке, необязательность приводила к тому, что он терял очень важные должности и знакомства. Рядом с сильной и талантливой женой он выглядел несостоятельным и малоинтересным.
Первое время Софья Васильевна жила с В.О. Ковалевским как брат и сестра. В Германии они с мужем даже жили в разных городах и учились в разных университетах, обмениваясь лишь письмами. "Дорогой мой брат", "Хороший брат", "Славный" - так она обращалась к Владимиру. Она решительно пресекла все робкие попытки Владимира наладить супружескую жизнь. Осознавая, что муж провоцирует ее на более интимные отношения, не предпринимая никаких объяснений при этом, Соня начала ощущать сильнейший душевный дискомфорт. А однажды она решила, что их отношения похожи на дешевый фарс, и устроила сцену Владимиру, обвиняя во всем его. Владимир уехал, и только тогда Соня поняла, как сильно ей не хватает мужа. Теперь никто не провожал ее в университет, не встречал после занятий, никто не интересовался, как ей живется. Софья осталась совершенно одна в чужой Германии.
В 1874 году Ковалевская вернулась в Россию. Двадцатичетырехлетняя Софья Ковалевская возвращалась в Россию с триумфом – ей было присвоено звание доктора философских и математических наук. На вокзале ее встретил В. О. Ковалевский. Увидев мужа, она вдруг почувствовала необъяснимый прилив нежности к этому человеку. К этому времени фиктивный брак Софьи "стал настоящим". Супруги сняли небольшую квартирку и начали заново узнавать друг друга. Позднее отношения, покоившиеся на дружбе и взаимном уважение, переросли в настоящею любовь. Переписываясь с мужем, Софья часто писала ему стихи:
Мой друг! Вот целых две недели ежечасно
Тебя я жду и мучаюсь, - но все напрасно!
Зову, пишу фольянты, злюсь, но мне
В ответ
Ни самого тебя, ни писем нет…
Забыв поваренную книгу, интегралы,
Магистерство и Коркина дифференциалы,
Я рифмоплетствую, бешусь и каждый час
Душою уношусь раз десять на Парнас…
И вот моей музе я поклонилась снова
И на нее Минерву променять готова.
Права пословица, как видно, хоть стара,
Которая гласит: gui a rime – rimera.
Романтической «Софье хотелось, чтобы муж ей постоянно клялся в любви, оказывал знаки внимания, а Владимир Ковалевский этого не делал», что приводило к ссорам. Муж в ответ ревновал Софью к науке, желая от супруги больше ответного внимания. Завистницы, наблюдая за жизнью супругов Ковалевских, шептались «Она не могла сама купить себе платье, не могла смотреть за своими вещами, не могла найти дороги в городе ... была до такой степени непрактична, что все мелкие заботы жизни казались ей невыносимы», «муж ходит за ней как нянька», «Ковалевская как всегда дурно одета».
Но у них была только одна проблема – отсутствие денег. Несмотря на очевидные достижения, ни он, ни она не могли найти работу в университете. От Софьиного наследства остались гроши, долгов было множество. В семейном финансовом крахе Софья целиком винила мужа. К тому же она была беременна и у нее началась затяжная депрессия. Она ненавидела свой живот, приступы тошноты, но больше всего она ненавидела мужа. Романтические чувства исчезли, словно их и не было.
5 октября 1878 года у Ковалевской родилась дочь. После тяжелых родов жизнь Софьи Васильевны долго находилась под угрозой. Почти полгода провела Ковалевская в постели. Правда, молодой организм победил, но сердце Софьи Васильевны было поражено тяжелой болезнью. Жили Ковалевские в это время на Васильевском острове в отдельном доме с садом, была у них своя корова, парники, в которых выращивали не только огурцы, но даже дыни и арбузы; в квартире было множество растений и птиц. А между тем никто не мог про них сказать, что это люди, пользующиеся комфортом. Все производило такое впечатление, как будто хозяева еще собираются обосноваться.
Ковалевский все чаще с пренебрежением, с иронией говорил о том, что женщине не дано творить, создавать. Сам, нуждаясь только «в стакане чаю и книге», он с непонятной настойчивостью желал видеть свою жену пышно одетой, блистающей в обществе, всецело поглощенной его проектами. Ее попытки протестовать против обволакивающей «мягкой тины буржуазного существования», как она определила их образ жизни, выливались в беспомощное раздражение. В заветной коричневой тетради она написала мрачные стихи о жизни — «глупой шутке» — и едкую сатиру «Жалоба мужа». В сатире она высмеяла и себя как «ученую жену» и Владимира Онуфриевича с его недовольством претензиями супруги. Пассивности, овладевшей Ковалевской после напряженного умственного труда, приходил конец. Она почти сразу оставляет своего ребёнка тетушкам и уезжает в Париж.
Там её не покидали мысли, что она оставила мужа в беде, бросила ребенка, и Софья решила их заглушить их, окунувшись с головой в омут светской жизни. Рауты, ужины, балы,… В 1883 году муж Ковалевской, доведённый к тому моменту до отчаянья своими неудавшимися попытками разбогатеть, покончил с собой, вдыхая хлороформ. Полиция похоронила Ковалевского, как бездомного бродягу! Получив в Париже известие о самоубийстве мужа, Софья Васильевна четыре дня не могла принимать пищи и на пятый лишилась сознания. Всю оставшуюся жизнь её не оставляла скорбь.
Всем сердцем, всем разумом постигла Ковалевская тяжесть своей и Владимира Онуфриевича вины перед наукой, перед талантом. Взяв карандаш, она быстро стала записывать запросившиеся на бумагу слова:
Если ты в жизни хотя на мгновенье
Истину в сердце твоем ощутил,
Если луч правды сквозь мрак и сомненье
Ярким сияньем твой путь озарил:
Что бы в решенья своем неизменном
Рок ни назначил тебе впереди,
Память об этом мгновеньи священном —
Вечно храни, как святыню, в груди.
Лживые призраки, злые виденья,
Сбить тебя будут пытаться с пути;
Против всех вражеских козней спасенье
В собственном сердце ты сможешь найти;
Если хранится в нем искра святая,
Ты всемогущ и всесилен, но знай,
Горе тебе, коль, врагам уступая,
Дашь ты похитить ее невзначай!
…
Лучше бы было тебе не родиться,
Лучше бы истины было не знать,
Нежели, зная, от ней отступиться.
Чем первенство за похлебку продать.
Ведь грозные боги ревнивы и строги,
Их приговор ясен, решенье одно:
С того человека и взыщется много,
Кому было много талантов дано.
Вывод: Как быть дальше? Как жить? Софья Васильевна не находит применения своим знаниям на родине, её дочь воспитывается нянями и нет больше мужа…
Чтобы восстановить честь мужа Софья Васильевна представила следователю Московского суда всё, что только нашлось в бумагах мужа, — письма, документы, записки, проливающие свет на взаимоотношения Ковалевского и Рагозиных. Разобравшись, следователь изменил свое мнение о Ковалевском:
— Да, теперь я вижу, что Владимир Онуфриевич был увлекающимся, но честным человеком.
Глава 4: Ещё один шанс на простое, женское счастье.
В этой главе я расскажу о людях, которые любили, уважали, ценили Софью Васильевну, но не смогли разделить с ней её одиночество.
п.1: Фритьон Нансен.
Рисунок №9:
Фритьоф Нансен
На собрании литературного клуба Софья Васильевна с нескрываемым восхищением разглядывала норвежца Фритьофа Нансена, высокого, белокурого, на вид сурового — настоящего северянина. Он собирался в Гренландскую экспедицию. Она нетерпеливо закидывала его вопросами: как он пойдет? С кем? С каким снаряжением?
— Но мне хочется знать все подробно, — умоляюще произнесла Ковалевская. — Господину Норденшельду не удалось пересечь этот загадочный остров. А вдруг вам будет сопутствовать удача и за ледяным береговым заслоном вы обнаружите тот неведомый нам теперь мир, который существовал до наступления ледников! Вдруг вы встретите растения и животных, каких мы видим в более или менее удачной реставрации или на картинах ученых фантазеров! А может быть, есть там и человеческие существа, более прекрасные, более совершенные, чем те, что представляются нам в грезах?..
Первый визит Нансена к Ковалевской затянулся вопреки всем понятиям о вежливости. Недурной собеседник и человек, не лишенный подкупающего юмора, Нансен рассказывал Софье Васильевне о своих детских забавах. Когда ему захотелось стать закаленным охотником, он однажды чуть не ослеп от ожога, взорвав с помощью керосина и спичек начиненный порохом полый стебель растения, а на рыбной ловле сам поймался губой на крючок удочки брата, как доверчивая треска.
— Вот видите: шрам — совсем маленький? Мама бритвой разрезала губу и сняла с крючка своего сына-рыбу…
Его первая «полярная экспедиция» — переход через зимнюю реку — окончилась тем, что Фритьоф Нансен вместе с братом провалился под лед.
— Этот шрам на лбу — память о знакомстве со льдиной…
Нансен очень заинтересовался русской ученой. Он бывал у нее, приезжая в Стокгольм, подарил ей свою брошюру: план путешествия в Гренландию.
Романтический образ полярного исследователя захватил и Ковалевскую. Но, читая брошюру — «самое увлекательное и возбуждающее чтение, какое мне когда-либо случалось встретить», — она получила полное понятие о выдающемся человеке: ни для чего «он не отказался бы от поездки к духам великих ледовых людей, которые, как рассказывают лапландские саги, покоятся на ледяных полях Гренландии!»
...Часы пробили пять. Софья Васильевна сервировала стол к ужину. Она перекладывала с места на место ножи и вилки, а в ушах раздавалось: "Софья, где ты, любимая?" Кажется, совсем недавно в ее гостиной появлялся большой, словно сказочный исполин, человек и немедленно заполнял собой все пространство. Фритьоф Нансен, известный всему миру полярник, добродушный светловолосый великан, подхватывал ее на руки и носил по дому, словно она была не взрослой тридцатипятилетней женщиной, а маленькой девочкой. Дочка при виде гостя тоже приходила в неописуемый восторг: Фритьоф был неистощим на выдумки.
Софье Васильевне было хорошо с Нансеном. На десять лет моложе ее, он наполнял жизнь Ковалевской молодым задором, энергией и радостью. Объятия Фритьофа были так надежны, что иногда Софье Васильевне казалось, что в них она может спрятаться от всех невзгод... Он умел угадывать ее желания. Появлялся, когда она чувствовала себя одиноко, исчезал, если ей хотелось поработать. Главное, что он всегда был неподалеку. Софья Ковалевская писала: «Я вспоминаю, как Нансен стоял на пороге моего дома с огромным букетом белых лилий и говорил, что цветы похожи на меня — такие же царственные и нежные. К сожалению, он был помолвлен, и мы расстались.
Я снова осталась одна». Ковалевская отпустила его молча. У нее не было сил говорить, не было сил плакать. Она опять осталась одна.
Вывод: — Увы, такова жизнь, — иронизируя над своим неожиданным увлечением, говорила Софья Васильевна. — Всегда и во всем получаешь не то, что желаешь, и не то, что считаешь необходимым для себя. Все, только не это. Какой-либо другой человек должен получить счастье, которого я всегда желала себе и о котором всегда мечтала. Должно быть, плохо подаются блюда «le grand festin de la vie» (на великом празднике жизни), потому что все гости берут, точно через покрывало, порции, предназначенные не для них, а для других. А Нансен в свою очередь признавался, что если бы между ним и Ковалевской не стояли некоторые препятствия личного порядка, эта встреча могла бы иметь значение для их жизни.
п.2: Шведская писательница Анна Шарлотта Лефлер-Эндгрен
Рисунок №10:
Анна Шарлотта Лефлер-Эндгрен вместе с С.В.Ковалевской
Софья Васильевна встретилась с сестрой Миттаг-Леффлера Анной-Шарлоттой в Стокгольме. Они давнос симпатией относились друг к другу, были готовы к дружбе. Может быть, с большим нетерпением стремилась к этому Ковалевская. У нее, уже осознавшей свои силы в науке, писательский дар все еще вызывал смиренное преклонение. Анна-Шарлотта несколько побаивалась ученой-женщины, как человека, парящего в недоступной ей сфере абстрактного мышления.
Дружба этих женщин доставляла много удовольствия стокгольмскому обществу, настолько разны и каждая по-своему необычайно интересны были обе подруги. Анна-Шарлотта, высокая, сильная, со светлыми курчавыми волосами и кроткими голубыми глазами, казалась удивительно спокойной и уравновешенной рядом с маленькой, порывистой русской. Ее внешность обращала на себя общее внимание, но она не была такой прекрасной собеседницей, как Ковалевская.
Софья Васильевна любила спорить во имя спора, нередко сама придумывала для себя возражения, чтобы опровергнуть их. Анна-Шарлотта строго держалась темы беседы, а если ей приходилось отстаивать свою мысль, она делала это со спокойствием. — Есть люди, которые, как Анна-Шарлотта, одним своим присутствием в комнате разливают покой, вносят гармонию, производят впечатление свежести и спокойствия мрамора или мягкости бархата, — говорила она.
Живя постоянно в обществе Софьи Васильевны, Анна-Шарлотта всецело подпала под ее влияние и в своих произведениях отражала взгляды Ковалевской. Ковалевская говорила, что, будь она рядом, Анна-Шарлотта не написала бы драму «Истинная женщина».
— Мне просто противна твоя «истинная женщина», которая вступила в борьбу с мужем, чтобы сохранить для матери остатки своего состояния, — укоряла она подругу. — Да понимаешь ли ты, что женщина, отдавшая себя любимому человеку, никогда не задумается пожертвовать для него всем своим состоянием до последнего эре!
При этих словах горькие складки вокруг ее рта проступили резче, сумрачные тени приглушили неистовый блеск огромных, чуть косящих глаз. Она-то не задумалась отдать Владимиру Онуфриевичу не только свое состояние!
Но когда Анна-Шарлотта полюбила, ей не хотелось больше писать. В сорок лет она жила своим счастьем, «как живут в юности». Софья Васильевна завидовала этой способности отдаваться чувству, забывая обо всем на свете, завидовала тому, что шведка встретила большую любовь.
— Анна-Лотта получает все, чего ни пожелает, — говорила Ковалевская. — Если у нее когда-нибудь явится фантазия совершить путешествие на Марс, наука придет к ней на помощь и откроет воздушный путь на эту планету.
… Анна-Шарлотта продолжала работать и над второй частью «Борьбы за счастье» с не меньшим энтузиазмом, чем над первой. Но Софья Васильевна уже порядком остыла к этому произведению: в руках Анны-Шарлотты оно приобрело такой нерусский характер, что Ковалевская смотрела на героев как на чуждых ей лиц. Слишком уж была различна среда, в какой они обе жили. Разве выразить русские идеи, рисуя иноплеменных представителей? Несчастная, любимая, жалкая и великая, неповторимая страна моя, моя родина! Невозможно быть счастливой вдали от тебя…
«Я много думала о нашем первенце, — писала она позднее А.-Ш. Леффлер, — и всякий раз мне, правду сказать, приходится открывать множество недостатков у нашего бедного малютки, в особенности в отношении композиции. …». Этим письмом она как бы ставила точку на своих литературных отклонениях от дела жизни — математики.
В это время пришли тревожные вести об Анюте: она больна, жизнь ее в опасности, а мужа высылают из России за «вредные» статьи, которые он писал во французскую газету «La justice» и в русские журналы. Ковалевской было невозможно бросить университет и немедленно выехать в Петербург.
Подавленное настроение прорывалось у Ковалевской в редких письмах к Анне-Шарлотте. Софья Васильевна, которая так много и охотно писала друзьям, больше писать не хотела. «Теперь пробую работать по мере возможности и пользуюсь всякой свободной минутой, чтобы обдумать свое математическое сочинение, — сообщала она Анне-Шарлотте. — Я слишком изнемогла и нахожусь в слишком дурном расположении духа, чтобы заниматься литературой и чтобы писать что-нибудь по этой части. Все в жизни кажется мне таким бледным, неинтересным. В такие минуты нет ничего лучше математики; невыразимо приятно сознание, что существует целый мир, в котором «я» совершенно отсутствует».
Никакого стремления веселиться у нее уже не было. Ей хотелось поскорее уединиться в глухом месте и заниматься исследованием.
…Осенью подруги пытались переработать драму, но прежних иллюзий уже не было. В ноябре они начали печатать пьесу и дали экземпляр в Стокгольмский драматический театр. Пьеса вышла в свет к рождеству, в качестве же «рождественского подарка» авторам появилась резкая критика в «Стокгольмдагблад». А за ней — отказ театральной дирекции от постановки. К счастью, подруги не были потрясены неудачей: обе любили больше всего замыслы, процесс труда, а не результаты, и в эту пору строили новые планы.
Софья Васильевна все еще мечтала о совместной работе с Леффлер, но Анна-Шарлотта решила расторгнуть авторский союз, хотя и не осмеливалась говорить об этом с подругой. Она не могла больше подчиняться покоряющему интеллекту Ковалевской. Анне-Шарлотте нужна была духовная самостоятельность, которой Софья Васильевна лишала менее ярких людей, входивших в общение с ней. Писательница задумала одна отправиться зимой путешествовать по Италии. Она сделала бы это давно, но Софья Васильевна считала разлуку изменой дружбе.— Не можешь себе представить, — признавалась она не раз, — до какой степени я подозрительна и недоверчива, когда дело касается отношения ко мне моих друзей! Я требую, чтобы мне постоянно это повторяли, если хотят, чтобы я верила любви ко мне. Стоит только один раз забыть, как мне сейчас же кажется, что обо мне и не думают. Вскоре Анна-Шарлотта покинула подругу.
— То, что всегда говорю: моя слава лишила меня обыкновенного женского счастья.— печально произнесла Ковалевская.
— А удовольствовались бы вы этим счастьем, Соня? — с состраданием спросил Миттаг-Леффлер.
— Кто знает? — пожала плечами Софья Васильевна. — Мне судить трудно: у меня его никогда не было… Судьба очень добросовестно позаботилась о том, чтобы мое одиночество было возможно совершеннее. Даже Анна-Шарлотта покинула меня…
— Не сердитесь на меня, Соня. Обладая способностью легко приобретать друзей, вы нисколько не заботитесь о том, чтобы их удержать, — возразил Миттаг-Леффлер.
Ковалевская улыбнулась.
— Вы мой старый друг, а судите обо мне не лучше, чем малознающие меня люди. Неужели вы не видели, сколько приходится мне прилагать энергии, чтобы завоевать чье-нибудь расположение? Никто никогда еще не любил меня просто так, по собственному побуждению…
Вывод: многолетняя дружба со шведской писательницей Анной-Шарлоттой оставила пустоту в сердце Софьи Васильевны.
п.3: Знакомство. Первое впечатление.
У С.В.Ковалевской было много друзей, в основном в писательских кругах, но в личной жизни она оставалась одинокой. Идеальные отношения Софья представляла себе таким образом: совместная увлекательная работа плюс любовь. Однако такая гармония была труднодостижима. Ковалевская бесконечно мучилась от сознания, что ее работа стоит стеной между ней и тем человеком, которому должно принадлежать ее сердце. Честолюбие мешало ей быть просто любящей женщиной.
В 1888 году «Принцесса науки», так называли Ковалевскую в Стокгольме, все-таки встречает человека, с которым пытается построить отношения, подобные тем, о которых мечтала. Этим человеком оказывается видный юрист и социолог Максим Ковалевский, ее однофамилец.
Рисунок №11:
М. М. Ковалевский–друг С.В.Ковалевской
Судьба словно нарочно устроила подобное совпадение. Собираясь в Швецию, Максим Максимович распорядился, чтобы всю его корреспонденцию и посылки из книжных издательств направляли в Стокгольм, до востребования, «господину профессору Ковалевскому». Но почтовое ведомство Швеции знало только одного профессора с такой фамилией! Каково было удивление Софьи Васильевны, когда она, вернувшись с каникул, зашла на почту, а служащие с любезными поклонами сложили перед нею целую гору писем и пакетов с книгами. Внимательно вглядевшись, она обнаружила, что вся корреспонденция адресована не госпоже, а господину Ковалевскому.
Он приехал в феврале, тотчас дал об этом знать Софье Васильевне, и она послала ему в отель записку: «Многоуважаемый Максим Максимович! Жаль, что у нас нет на русском языке слова Völkommen (шведское приветствие), которое мне так хочется сказать вам. Я очень рада вашему приезду и надеюсь, что вы посетите меня немедленно. До 3-х часов я буду дома. Вечером у меня сегодня именно соберутся несколько человек знакомых, и надеюсь, что вы приедете тоже». Едва Максим Максимович вошел в гостиную Ковалевской, как сразу же показалось, что комната и вещи уменьшились в размерах.
Софья Васильевна с нескрываемой радостью и… веселой иронией встретила русского гостя. Его облик «старого казака, победившего турок, но побежденного жиром», она описала потом в своём дневнике:
«Массивная, очень красиво посаженная на плечах голова представляла много оригинального и превосходно годилась бы для пресс-папье. …Всего красивее были глаза, очень большие даже для его большого лица, и голубые при черных ресницах и черных бровях. Лоб, несмотря на все увеличивающиеся с каждым годом виски, тоже был красив, а нос — для русского носа — был замечательного очертания. Щеки были слишком велики, а нижняя челюсть непомерно развита. Недостаток этот скрывался, впрочем, в значительной степени небольшой французской бородкой — черной с проседью, и только в минуты гнева нижняя губа, да и вся нижняя челюсть, вдруг выдвигалась вперед и сообщала лицу что-то свирепое».
Одет он был в костюм из очень хорошей английской ткани, от первоклассного портного, сидело же платье на его тучной, огромной фигуре нескладно, обвисая некрасивыми складками. Но даже это понравилось Софье Васильевне, как одна из черт «истинно русского» интеллигента. Она завладела гостем, ожила, развеселилась, блеснула остроумием и очаровала Ковалевского.
п.4: Взаимоотношения между Ковалевскими.
Ковалевский приходил к Софье Васильевне каждый день. Они говорили и о политике, и о науке, о театре и литературе. Максим Максимович с изумлением смотрел на ученого-математика, который так основательно разбирался не только в функциях, физике и оптике. Софья Васильевна свободно обращалась к зоологии, ботанике, геологии и палеонтологии, к истории, литературе и театру. И обо всем она высказывала собственные, оригинальные суждения, проявляя большую трезвость материалиста, способность критически относиться ко всяческим туманам метафизики.
Редкая память позволяла Софье Васильевне быстро схватывать то, что другим давалось длительным изучением. Ковалевский, встречавший в своей жизни много выдающихся людей, ни у кого больше не наблюдал такого дара проникать вглубь вещей, ясно отличать главное от второстепенного и безошибочно направлять в спорах удар на самое слабое место доводов противника.
Ему было интересно спорить с ученой - женщиной даже по вопросам, в которых она не была достаточно подготовлена. Софья Васильевна открывала в теоретических построениях, казавшихся бесспорными, такие зияющие бреши, что ошеломленный Максим Максимович только высоко поднимал брови.
С его посещениями у нее связывалось чувство чего-то отрадного, какого-то праздника. Сам крупный, Ковалевский любил всё большое и привозил огромные коробки конфет, Фуфе дарил кукол величиной с ребенка, пасхальные яйца, вмещавшие несколько фунтов засахаренных фруктов!
Со свойственной ей проницательностью Софья Васильевна уже разобралась в Максиме Максимовиче и нашла в нем отличного приятеля, с которым так много было говорено о самих себе с предельной искренностью и откровенностью.
«…Мне ужасно хочется, — делилась она с подругой-писательницей, — изложить этим летом на бумаге те многочисленные картины и фантазии, которые роятся у меня в голове… Никогда не чувствуешь такого сильного искушения писать романы, как в присутствии М., потому что несмотря на свои грандиозные размеры (которые, впрочем, нисколько не противоречат типу истинного русского боярина), он самый подходящий герой для романа (конечно, для романа реалистического направления), какого я когда-либо встречала в жизни. В то же время он, как мне кажется, очень хороший литературный критик, у него есть искра божья».
п.5 Чувство, не успев набрать высоту, потерпело полное крушение.
Возможно, если бы Ковалевские могли быть все время вместе, их отношения сложились бы по-иному. Но жизнь не позволяла этого, им удавалось встречаться только урывками. Даже в одном городе они не могли быть вместе подолгу. Софья Васильевна была привязана к Стокгольму, а для Максима Максимовича в этом городе было мало интересного. Его научная деятельность протекала в основном во Франции, и отказываться от нее ради женщины, даже такой, как Софья Васильевна, он не собирался.
Для Софьи Васильевны брак с Ковалевским был неприемлем. Выйди она замуж, ей нельзя было бы оставаться в Стокгольме.
Ковалевская с ее трезвым умом понимала причины ее размолвок с Максимом Максимовичем, но как женщина она глубоко страдала от частых разлук и как-то с горечью сказала:— Певица или актриса, осыпаемые венками, могут легко найти доступ к сердцу мужчины благодаря своим триумфам. То же самое может сделать и прекрасная женщина, красота которой возбуждает восторги в гостиной. Но женщина, преданная науке, трудящаяся до красноты глаз и морщин на лбу над сочинением на премию, — как может она быть привлекательной для мужчины?
Анна Шарлотта Леффлер, с которой Софья Васильевна делилась своими переживаниями, не один раз говорила Ковалевской, что ее основная ошибка заключается в том, что она слишком много отдает любимому человеку и требует от него того же, желает невозможного.— Мужчины никогда не прощают женщине, если она умнее и сильнее его, — убеждала Леффлер подругу, — Они считают себя совершенными, даже самые умные из них, и любят тех женщин, которые уверяют их в этом, а не тех, кто разрушает их иллюзии...
Софья Васильевна с ее острым аналитическим умом не могла не согласиться с Анной Шарлоттой, но в то же время ей так хотелось знать, что рядом с ней есть надежный сильный человек, для которого она одна-единственная... Человек, который любит ее и понимает, насколько она устала от тяжелой борьбы с окружающим миром и как она нуждается в доброте и внимании. Максим Ковалевский, занятый своими делами и заботами, не мог понять, как, по сути дела, была трогательно беззащитна Софья Васильевна. Он в первую очередь видел в ней незаурядный талант, мужской ум и независимость, которая его раздражала. Он хотел иметь рядом с собой преданную жену, а не самостоятельную требовательную личность со своим особым миром, где он не мог занимать главного места.
Ковалевская все это прекрасно знала, но чисто по-женски не переставала надеяться, что, может быть, все еще наладится и образуется...
На званом обеде у писателя Юнаса Ли, где собрались такие выдающиеся люди, как Эдвард Григ, писатели Иоганн Рунеберг, Ида Эриксон, Ковалевскую чествовали как профессора, замечательного математика. Вдруг хозяин дома сказал неожиданный тост, который удивил присутствующих и растрогал Софью Васильевну.
— Я бесконечно жалею маленькую Таню Раевскую, такую счастливую в глазах людей и такую одинокую и несчастную на самом деле. У нее есть все: слава, успех — и нет обыкновенного друга, который ее понимал и любил.
— Благодарю вас от всей души, — сдерживая волнение, произнесла Ковалевская. «Значит, можно меня любить и жалеть, только прочитав мою повесть, значит, моя Таня получилась живой, и читателю ясно, что она — это я... — размышляла Софья Васильевна. — Значит, и Максим Максимович может меня полюбить, ведь он знает меня лучше всех. Да, Таня только мое несовершенное подобие...»
Таня одна из основных героинь автобиографической повести «Сестры Раевские». В этой повести Ковалевская изменила имена своих родных и свое. Таня — это Соня, но все остальные действующие лица остались подлинными.
Вывод: Дружба двух ученых вскоре перешла в нечто напоминающее любовь. Они собирались пожениться, но из-за повышенных требований Софьи их отношения настолько запутались, что чувство, не успев набрать высоту, потерпело полное крушение.
Как-то Софья Васильевна в письме Анне Шарлотте Леффлер вставила горькую пророческую фразу: «И я и он — мы никогда не поймем друг друга. Я возвращаюсь в Стокгольм к своим занятиям. Только в одной работе можно найти радость и утешение». А несколько позже, при личной встрече с подругой, подвела печальный итог своих отношений с Ковалевским: «Я решила никогда больше не выходить замуж, я не желаю поступать так, как поступает большинство женщин, которые при первой возможности выйти замуж забрасывают все прежние занятия и забывают о том, что раньше считали своим призванием. Я ни за что не оставлю своего места в Стокгольме, пока не получу другого — лучшего или не приобрету такого положения в литературном мире, которое давало бы мне возможность жить писательским трудом».
Глава 5: Анализ стихотворения С.В. Ковалевской «Пришлось ли…»
Впервые это стихотворение было опубликовано в журнале, "Вестник Европы" (1892, N 2 ) академиком Гротом, уже после смерти Ковалевской. С. В. Ковалевская сама сделала перевод этого стихотворения на французский язык для своего друга математика Фрида Леффлера.
В основе произведения жизненные впечатления от внезапно заигравшей песни, напомнившей о прошлом. Именно прошлое и является основной темой стихотворения. В нём Ковалевская раскрывает мысль о напеве из детства, напомнившую о «счастье, неги, муки», и о том: «Как слух ваш, воле непослушный, его вам вечно повторял». Ковалевская приходит к выводу о том, что ей стала ненавистна тишина. Софья Васильевна передаёт ощущение грусти, которое охватило её. Стихотворение проникнуто печальным настроением.
Попробуем проследить движение поэтической мысли. В самом начале стихотворения автор рисует грустную картину, задавая далеко не весёлый вопрос читателю, и из этого вопроса становится понятно, что самой Ковалевской приходилось «безучастно и бесцельно средь толпы гулять.» Мысль поэта продолжает своё движение и появляется ощущения задумчивости, и невольной грусти по прошлому. В финале стихотворения песня, напоминавшая о счастье, внезапно замолчала и «с болью оборвалась в душе отзывная струна». И автор говорит о том, «как слух ваш, воле непокорной, его вам вечно повторял». То есть Ковалевская о чем-то внезапно вспомнила, и больше не смогла забыть, как не стремилась к этому.
Стихотворение достаточно объёмное, состоит из 28 строк, которые делятся на 7 четверостиший. Данное произведение привлекает внимание необычностью образов, с помощью которых автор показывает чувство одиночества. Образ, заключённый в строчках «как ненавистна показалась в тот миг кругом вас тишина», поражает своей необычностью. Особенно запоминаются и удивляют эпитеты, которые создают картину полной безнадёжности. И забыть напев не получается, и вспомнить не удаётся.
Стихотворение композиционно делиться на 2 части, каждая из которых начинается риторическим вопросом. Для данного стихотворения написанного ямбом, характерно наличие эпитетов («песни страстной», «воле непослушный»). Это показывает, что Ковалевская была способна не только к большой «концентрации мысли», которая нужна для работы учёного, но и к огромной концентрации душевных переживаний.
Заключение:
Выполняя эту работу, я убедилась в том, что с детских лет одиночество преследовало Софью Васильевну.
Многое довелось пережить Софье Васильевне:
Будучи женщиной, Софья Васильевна прекрасно понимала, что к жизни не всегда применимы формулы, чувства значат гораздо больше. Но ее математический ум, представлявший, какой должна быть истинная любовь, не позволял ей наслаждаться другой любовью: принимать чувства и заботу других без личной взаимности. Она не могла лгать, чтобы пользоваться. Да и врожденное честолюбие мешало ей быть просто любящей женщиной. Ревность была одним из самых сильных недостатков порывистой натуры Ковалевской. Почувствовав себя жестоко оскорбленной, Софья Васильевна не сочла возможным для своего женского достоинства «выяснять отношения». Если он больше не нуждается в ней, — пусть будет так. Она одна пойдет тернистой дорогой своего призвания.
Ей не хватало... любви. Причем всегда.
В своём дневнике Софья Васильевна писала «Моя слава лишила меня обыкновенного женского счастья... Почему меня никто не может полюбить? Я могла бы больше дать любимому человеку, чем многие женщины, почему же любят самых незначительных, и только меня никто не любит?».
Великая женщина, Софья Васильевна, умерла очень рано, в 41 год, не успев завершить ряд важных исследований, пережив сотни нападок в адрес женщины-математика, сотни замалчиваний о таланте, сотни смешков светских львиц. Однако, в нашей памяти она останется навсегда примером сильной женщины, пример стойкости, огромного терпения и таланта.
Рисунок №12:
Памятник С.В.Ковалевской на ее могиле в Стокгольме.
Литература:
http://mat.1september.ru/view_article.php?ID=201001208
Приложения:
Приложение 1: презентация
Приложение 2: Газета о С.В.Ковалевской.
Круговорот воды в пакете
Ворона
Кто должен измениться?
Простые новогодние шары из бумаги
Простые летающие модели из бумаги