Мы родом не из детства - из войны.

Все это называется - блокада.

И детский плач в разломанном гнезде...

Детей не надо в городе, не надо,

Ведь Родина согреет их везде….

Елена Вечтомова

Введение

Бессмертен подвиг  ленинградцев в грозную пору Великой Отечественной войны. Ни жестокие бомбардировки с воздуха, ни артиллерийский обстрел, ни постоянная угроза смерти в условиях блокады не сломили железной воли и патриотического духа ленинградцев. Девятисотдневная защита осаждённого города – это легендарная повесть мужества и героизма, которая вызывала и до сих пор вызывает удивление и восхищение современников и навсегда останется в памяти грядущих поколений. Ленинградцы до конца остались верными своему городу и Родине. «Город – герой» – вот имя, которое благодарно присвоил Ленинграду советский народ.

Внимание к подвигу советского народа не ослабевает и в наше время. Сегодня тема патриотизма становится всё более актуальной. Все дальше от нас эхо войны, но все чаще мы видим, как оправдывают фашизм, как искажают факты жестокого насилия, которое испытали на себе граждане СССР. Воспоминания этих людей необходимо сберечь и сохранить в памяти миллионов и миллионов людей всего мира для того, чтобы не повторились события тех страшных лет. Победа в Великой Отечественной войне досталась нам ценой многочисленных жертв. Мы обязаны гордиться подвигом советского народа и воспитывать каждое последующее поколение в духе любви к своей Родине. Невозможно быть патриотом своей родины без воспитания  у подрастающего поколения гражданско-патриотических чувств, уважения к памяти защитников  Отечества.

Тему своей исследовательской работы «Мы родом не из детства – из войны» я выбрала не случайно, ведь блокада Ленинграда и события, которые происходили в годы войны, коснулись многих моих соотечественников. Не перестаю удивляться и восхищаться той неимоверной силой, которая смогла заставить простого человека выдержать и пережить все самые сложные испытания  судьбы. А что говорить о детях, о тех маленьких душах, которые остались  без детства, потому что война это детство у них отняла. Душевная боль и сострадание, которые я испытываю, изучая семейный архив ветерана, заставляют  меня снова и снова задумываться о том, какие испытания пришлось пережить маленькой девочке, выжившей и ставшей в последствии школьной учительницей, замечательному человеку – Медынской (Розенблюм)  Нине Евгеньевне. Я решила рассказать о судьбе Нины Евгеньевне, когда увидела её в нашей школе. Она пришла к нам на встречу, много рассказывала о Великой Отечественной войне и послевоенной жизни.

Поэтому я поставила   цель:  Исследовать жизни и судьбы детей блокадного Ленинграда на примере судьбы хабаровской учительницы Медынской Нины  Евгеньевны.

Задачи:

1. Исследовать  архивный  материал о Блокаде Ленинграда.
2. Изучить семейный архив участника блокады Ленинграда Медынской Н. Е.
3. Восстановить биографические сведения семьи Медынской Н. Е.
4. Собрать материал для виртуальной экскурсии в школьный музей.

Это страшное слово БЛОКАДА.

В годы войны было покончено с фашизмом, советский солдат освободил народы мира от смерти и рабского угнетения. «Русскими» в годы Великой Отечественной войны считались и евреи, и татары, и представители народов Средней Азии, Кавказа и Закавказья, и жители Прибалтийских республик, и украинцы, и сами русские, и многие-многие другие жители нашей огромной многонациональной страны. У всех было одно на всех горе, один враг на всех, и общими усилиями всех «русских» враг был побеждён и разгромлен.

Во время этой страшной, беспощадной войны произошло немало событий, которые до сих пор тревожат души миллионов людей, как в России, так и во всём мире. Ужасы и зверства фашистов и их приспешников, творимые на захваченных и оккупированных территориях СССР, в том числе в Белоруссии и Украине, известны всему миру, об одном лишь упоминании о них сжимаются сердца миллионов и миллионов людей. Как возможно сегодня отрицать исторические события и факты злодеяний фашистских оккупантов? Как не стыдно сегодня некоторым политикам и государственным деятелям ряда бывших советских республик обелять военных преступников-националистов, объявлять этих извергов «защитниками» и «освободителями» Украины и Прибалтики от коммунистического гнёта со стороны «русских», разжигая тем самым национальную рознь и вражду между братскими народами бывшего Советского Союза?  

Тяжелейшие испытания, которые обрушились на жителей Ленинграда, были такими же неожиданными, как и появление противника у его стен. Вначале это были артиллерийские обстрелы и воздушные бомбардировки, которым по своей силе и продолжительности не подвергался ни один город мира в годы Второй мировой войны. Потом пришли голод, холод и массовая смертность среди жителей города.   Самыми беззащитными перед ужасами  блокады  были дети. В Ленинграде были созданы детские дома, которым голодный город отдавал лучшее из того, что имел. Война в жестокой слепоте своей соединяет несоединимое: дети и кровь, дети и смерть. В годы битв наша страна делала всё, чтобы уберечь детей от страданий. Но порой эти усилия оставались тщетными. И когда дети беспощадной волею судьбы оказывались в пекле страданий и невзгод, они вели себя как герои, осилили, вынесли то, что, казалось бы, и взрослому преодолеть не всегда под силу.

Детство и блокада.

Она была совсем ещё юной девочкой, которой в пору было бегать по улице, играя в детские игры, гонять голубей,  не задумываться о насущных проблемах, но злой рок внёс свои коррективы в неокрепшую детскую душу.  

Когда началась Великая Отечественная война,  героине моего исследования было 6  лет. Она родилась  29 августа 1934  года в городе Ленинграде.  Нина Евгеньевна  рассказывает, что она с мамой и папой  жили в небольшом деревянном двухэтажном доме, у них была отдельная квартира на выборгской стороне. В семье она была единственным ребёнком.  Мама Анна Семёновна Богова 1894 года рождения. Папа Розенблюм  Евель Маркович 1895 года рождения родом из Белоруссии. Во время блокады отец работал на военном заводе.  Мама родила Нину в 40 лет.  У неё был поздний брак.  

С началом блокады города, когда начинались бомбёжки, всех детей, выводили в бомбоубежище. Мама уводила  маленькую  Нину  в бомбоубежище,  сажала на лавочку и сама уходила на ночные дежурства. В её обязанности входило помогать всем раненным людям, следить за затемнением окон. У нее была сумка, в которой находилось все для первой помощи, противогаз на всякий случай.  Еще она следила, чтобы на чердаках  не разгорался какой-либо пожар, т. к. фашисты сбрасывали фугасные бомбы, которые рассыпались,   а на их месте воспламенялось все, что могло гореть, так как  перекрытия в то время были все деревянные. Так ждали все до утра. На рассвете, когда играл отбой воздушной тревоги, она приходила за Ниной. Конечно, все молча сидели в этом бомбоубежище, иногда раздавался детский плач, многие люди сидели как в забытье. И было холодно, это же ведь подвальное помещение. Были оборудованы толстые двери, которые закрывались герметически, на случай того, если вдруг пустят газы. Если бомба упала на этот дом, конечно, дом бы засыпало, но само укрепление осталось бы целым.

«Однажды мы выходили из бомбоубежища, подошли к своему дому, а там все стекла осыпались, хотя были заклеены полосками бумаги для того,  чтобы держались стекла. А перед домом огромная воронка. Хотя я была маленькой, если бы я упала в эту воронку, то, скорее всего, не смогла бы выбраться. Дома отапливались буржуйками. Хотя у нас в большой комнате стояла большая печь, но топить было нечем, и мы редко использовали ее.  Последний раз эту печь мы растапливали, когда мама уже не вставала».

 Нина Евгеньевна вспоминает, что к ним приходила тётя Маруся (кем она ей являлась, она не знает), но она сыграет очень важную роль в  дальнейшей судьбе девочки. Тётя до войны училась в медицинском институте, а во время блокады работала в  военном госпитале врачом. Долее Нина Евгеньевна рассказывает:  «Дни были похожи друг на друга. Было очень холодно. Но пока я жила дома этого холода я не замечала. А все потому, что мама откуда-то  раздобыла мне валенки. И вообще, я была тепло одета. Но вот потом, когда настал декабрь 1941года, у мамы из карманов вытащили карточки, и мы перестали иметь какие-либо продукты пропитания, совсем стало плохо. Тетя Маруся стала реже приходить. Она, конечно же, все хорошо понимала и всегда что-то приносила с собой. Но бывало, что ее не было очень долго. Мама слегла и уже больше не вставала. В комнате было достаточно темно, освещение отсутствовало, коптилка тоже погасла, наверное, выгорело все. Тётя принесла откуда-то дрова, затопила печь, в доме стало тепло и уютно.  Мама очень плохо видела, я это поняла, потому, что бутылочку с лекарством она поставила не на стол, а мимо стола. И все  содержимое разбилось в дребезги.  На 1 января 1942 года она умирает. Ей было 47 лет».

 Наверное тяжело жить на свете человеку, который не знает истории своей семьи, не потому, что он не хочет, а потому что война скорректировала всё по своему, не оставив шансов на счастливое детство. Так и моя героиня все время пыталась восстановить ход  своей жизни, узнать больше о своих родителях. И здесь дело случая…

 Восстановить  в памяти события тех страшных лет Нина Евгеньевна  смогла  благодаря той же  тёте Маруси, с которой встретилась спустя 30 лет после  начала войны  в 1971 году в городе Ленинграде.

 «После смерти мамы тётя Маруся брала меня к себе в госпиталь, закутывала меня в одеяло  и одевала шубку. Потом везла на саночках через сосновый бор, потому что мы жили на выборгской стороне, на улице Старцева, дом 15. Сейчас этой улицы  уже нет. Затем тётя отдаёт меня в детский дом, а сама выезжает с бригадой врачей в прифронтовую полосу.  Позже уезжает на фронт и в 1946 году она только вернулась с войны. Во время встречи  тетя рассказала,  как она старалась включить меня в группу эвакуируемых детей. А в госпитале ее звали «маленькая мама большой дочери». Просто мне тогда было 6 лет, а ей 19 или 20».  

«В детском доме было очень холодно, водопровод не работал, туалеты не работали, умываться было негде и не чем.  Спали в верхней одежде, накрываясь одеялами. И все равно было холодно. Морозы были под 30 градусов, раньше таких морозов совсем не было. В столовую мы ходили строем, по два человека за воспитателями. На завтрак и на ужин  на столах стояли мисочки с баландой. Это супчик такой мутненький, в котором плавал кусочек селедки и несколько крупинок какой-то крупы. Мы ложкой не пользовались, мы выпивали это все через край. Тепленькую жидкость попили и уже легче. А хлебушек, который нам давали, был размером со спичечный коробок, в ладошку помещался. И он был черным, черным. Не хлеб, а не понятно что. Брали отруби, какие находили, смешивали с клеем и  жмыхом. Но мы этот хлебушек сразу не съедали, а брали с собой, чтобы потом нам оставалось хоть еще немного еды на оставшийся день.  И хорошо если мы могли донести до спальни этот кусочек, а если ты оказывался в конце строя, то мальчишки  из-за угла набегали на нас, сильно сдавливали руки и отнимали этот хлеб. Тут хоть плачь, хоть не плачь». Глядя в глаза Нины Евгеньевны, я понимаю, как тяжело ей вспоминать и рассказывать о тех трудных и страшных днях своего детства, как наполняются глаза слезами горести и печали. Для гражданского населения нормы отпуска хлеба по продовольственным карточкам, введённым в городе ещё в июле 1941 , ввиду блокады города снижались. Размер продовольственного пайка составлял: рабочим — 250 граммов хлеба в сутки, служащим, иждивенцам и детям до 12 лет — по 125 граммов. Здесь хочется прочитать слова   поэтессы – блокадницы   Л.Хямеляниной:

Я вспоминаю хлеб блокадных лет,

Который в детском доме нам давали.

Не из муки он был - из наших бед,

И что в него тогда только не клали!

Хлеб был с мякиною, макухой и ботвой,

С корой. Колючий так, что режет десна.

Тяжелый, горький - с хвоей, лебедой,

На праздник, очень редко - чистый просто.

Но самый сильный голод был, когда

Хлеб мы по два-три дня не получали.

Мы понимали, что война – это беда,

Но каждый день с надеждой хлеба ждали.

Не дни мы голодали, а года.

Хоть раз наесться досыта мечтали.

Кто видел, не забудет никогда,

Как с голоду детишки умирали.

Строки из писем, изъятых военной цензурой (из архивных документов управления ФСБ по С.-Петербургу и области ):

"…Жизнь в Ленинграде с каждым днем ухудшается. Люди начинают пухнуть, так как едят горчицу, из нее делают лепешки. Мучной пыли, которой раньше клеили обои, уже нигде не достанешь".

"…В Ленинграде жуткий голод. Ездим по полям и свалкам и собираем всякие коренья и грязные листья от кормовой свеклы и серой капусты, да и тех-то нет".

"…Я был свидетелем сцены, когда на улице у извозчика упала от истощения лошадь, люди прибежали с топорами и ножами, начали резать лошадь на куски и таскать домой. Это ужасно. Люди имели вид палачей".

Далее Нина Евгеньевна вспоминает: «Многие дети не вставали из-за опухших ног, у меня тоже опухли ноги от голода. Тетя  Маруся держала связь с одной из воспитательниц. Она знала о моем состоянии. Ну, и тут случилась беда, однажды ночью был сильный грохот, начался сильный пожар. Кругом стоял дым, гарь, запах, все заволокло дымом. И нас  детей в темноте на ощупь одевали и выводили из этого горящего помещения по черной лестнице вниз. Половина дома обрушилась. В основном там находились комнаты мальчиков. Нас вывели в ошарашенном состоянии во двор». Немецкие войска приступили к разрушению города массированными артиллерийскими обстрелами и бомбёжками. Особенно сильными были бомбовые и артиллерийские удары в конце 1941 года. Немцы сбросили на Ленинград несколько тысяч зажигательных бомб с целью вызвать массовые пожары.

«После бомбёжки всех детей поселили  во флигель, светлый такой, теплый. Солнышко стало пригревать, наступил февраль (1942 г.). И там так светло было, но прежде чем запустить нас туда, нас надо было помыть. Мы же были грязные.  И поэтому мы в одной комнате сбрасывали всю с себя одежду, переходили во вторую комнату, а там стояли кадки с водой теплой. Воспитатели, наверное, собирали снег и растапливали его на буржуйках которые там  стояли. Потом по  очереди брали каждого из нас, мыли голову мочалкой в одном тазу, а споласкиваться  относили к другому тазу. Экономили воду. И после этого мы заходили в третью комнату, там уже давали одежду. Какая там была одежда, как она выглядела, я совершенно не помню, но  помню что чистая. А старую одежду, наверное, сожгли. Так пропала моя шубка, ну и другие вещи».

И тут наступил март.

«Однажды ночью нас разбудили, сказали одеваться и тех детей, которые еще стояли на ногах, сажали в автобусы,  для того, чтобы вывезти на большую землю по Ладожскому озеру. На нас завязывали башлыки, шали, шарфы. В каждый автобус сажали по 20 человек и 2 воспитательницы. По дороге которой  нас везли света открытого не было, лишь только тусклый свет фар освещал дорогу метра не 2 – 3 , да фонарики под колпачком. Но водители как-то маневрировали, ехали с открытой дверцей. Иногда  машины буксовали, вода доходила  до пол колеса. Автобус мог провалиться под лёд в любой момент, что и произошло с идущим после нас автобусом, прямо на глазах у всех детей машина пошла под воду вместе с детьми и воспитателями. Позже из разговоров взрослых мы поняли. Что детей и утонувшую машину не спасли. Слишком рискованный был путь, но другого выхода не было».   В условиях блокады единственной возможной транспортной коммуникацией, связывающей Ленинград с тылом, если не считать воздушный путь, была Ладога.

Есть разные дороги - магистральные, городские, деревенские, разбитые и ухоженные, есть даже гоночные и кольцевые, но была и есть одна дорога, цена которой -  жизнь ленинградцев. «Дорога жизни» так называли эту дорогу.  В первую блокадную зиму ледовая дорога работала до 24 апреля — 152 дня. За это время было перевезено 361 109 т различных грузов, в том числе 262 419 т продовольствия. Из города было эвакуировано более 550 тысяч женщин, детей, стариков и более 35 тысяч раненых.

«И вот мы на большой земле. Поезд, в который нас посадили, заполненный детьми и раненными, отправился на восток. Везли нас в сторону Ярославля, часто были налёты на эшелон. И тогда приходилось машинисту маневрируя давать задний ход, чтобы уйти от того места, где была разбита дорога. Приходилось подолгу стоять до тех пор, пока не наладят движение  по рельсам. Дорога была очень долгой. На станциях нам приносили кое-какую еду. В Вологде была остановка ночью,  нас разбудили и сказали: «Готовьте свои ложки. Будет обед».  Как так вкусно пахло. Запах этого супа помню до сих пор.  А к супу был еще большой кусок белого хлеба и сыр. У нас глаза у всех на лоб от удивления. Тогда воспитатели предостерегли: « Супчик похлебайте, а хлеб и сыр не трогайте. Может быть заворот кишок. Это твердая пища. И вы уже отвыкли от такой пищи». А я еще и сыр не любила, так я девчонкам этот сыр и отдала. Как сейчас помню».

«Ну вот привезли нас в Ярославль, а городе не оставили, а отвезли дальше. Еще восточнее, в деревню Кириллово, Ярославской области. Деревня была большая. Это был зажиточный колхоз. Они до войны построили двухэтажное здание школы, рядом стояло  одноэтажное здание. И как раз туда привезли ленинградских сирот. Там нас кормили, но не очень хорошо, и я иногда не ходила на ужин. Хлеб был ужасным, но иногда и такого хлеба не было. Зато потом нам выдавали и за вчерашний день, и за сегодняшний. И мы копили эти куски черного невкусного хлеба. После этого бежали через ручей в деревню, там  к любой хозяйке  можно  было прийти и обменять свой хлеб на крынку  молока.  И мы тут же у нее в сенях друг за дружкой по кругу выпивали его. Ближе к 1945 году нас, стали кормить лучше. Делали праздничный завтрак или  праздничный обед, на котором давали маленькую булочку хлеба, две конфетки карамельки без фантиков. Иногда яичко вареное, а иногда мы просили, чтобы нам дали сырое яйцо. Мы брали тогда сахарный песок, яйцо и делали гоголь-моголь. Для нас это было лакомством.

Ну и летом мы на подножном корму были постоянно. Ходили за ягодами, знали, где растет малина, где смородина, где черника, потом собирали бруснику. Собирали эти ягоды кто в коробочку, кто в наволочку.  Но иногда деревенские пацаны отбирали у нас собранный урожай. Они нас почему-то не любили. Когда рожь поспевала, мы срывали колоски, шелушили и  ели зернышки. А если гороховое поле, то мы и  в горохе пропадали. Однажды нас поймали и  наказали за это. Закрыли  в сарае, потом позвали директора и оставили без обеда. У нас было такое наказание, оставляли без обеда или без ужина. А мальчишки бегали в капустное поле, срубали там кочаны, приносили и нас угощали. А еще мы ходили в коровник, где стояли коровы и у доярок просили  дуранду^[1]».  Это  отличный корм для животных, и до какой крайности был доведён человек,  ребёнок, который был вынужден, есть этот жмых. Это говорит о том, что  дети испытывали  постоянное чувство голода.

«В 1945 году  хлеба давали уже больше, около 500 грамм. И это уже было весомо. Из всех воспоминаний на всю жизнь сохранился вкус  толокняной каши и вареной  капусты. Гороховую кашу я ела с удовольствием, гречневой -  не было совсем. Вот представляете толокно? Ну, это такой порошок коричневый,  как манная каша. Я её  проглотить даже не могла. Совсем не вкусно было. Так, голодными все время и ходили». (Приложение1)

«В этом детском доме я прожила 7 лет с 1942 по 1949 года. В 15 лет  я закончила 7 классов с отличием, за что получила похвальную грамоту и меня отправляют в другой детский дом в город Данилов, Ярославской области.  Вступила в ряды ВЛКСМ, поступила в  Даниловское педучилище без экзаменов. Училась хорошо, занималась спортом, очень любила кататься на лыжах, было много подруг». (Приложение2)

На Дальнем Востоке.

В 1953 после окончания педучилища Нина с тремя подругами по распределению уезжает на  Дальний Восток.

«Нас привезли в Крайоно в  Хабаровске.  Там сказали, чтобы мы выбирали район, куда поедем работать. Мы  поинтересовались у технички: « А, где растет картошка, и зреют помидоры? И какой район ближе всех к Хабаровску?» Она ответила, что район имени Лазо. И вот мы едем в Переяславку. А там  получаем  распределение в  поселок Дурмин, на Оборской ветке. Мы там учили репрессированных украинских детей».

 История Оборской железной дороги началась в 1930-е годы. Железная дорога строилась с целью вывоза леса и хозяйственного освоения прилегающей территории. На строительстве железной дороги и на лесозаготовках использовался труд репрессированных граждан СССР ("раскулаченных", осуждённых по политическим статьям, "спецпереселенцев"- ссыльных). Сюда в 30-х годах ссылались уссурийские, амурские и забайкальские казаки. Дорога  была построена на их костях. (Приложение3)

В 1954 году молодая учительница работает в селе Кутузовка, там знакомится со своим будущим мужем Медынским Евгением Павловичем. Заочно поступает  в  педагогический институт.

«И каждая из нас на разный факультет. Я на русский язык, Галя - на факультет географии, Лида - на исторический.  Но я не жалею, что поступила на русский язык, хотя хотела на географический. Мне так понравился русский язык! Позже мне дали небольшую комнатку. Я тогда была уже замужем».  

В 1956 году Нина выходит замуж, а в 1957 году родился первенец, сынок Владимир. Муж работал на лесоучастке, но когда его закрыли, нужно было искать работу. И через некоторое время он устроился в какую-то строительную бригаду. Позже они  переехали в Хабаровск, где  Нина устроилась работать пионервожатой в школу №14. Сначала ей очень не хотелось занимать эту должность, но потом очень понравилось, потому что окунулась в кипучую деятельность школьной жизни и городской.

Вспоминает  Н. Е. Медынская:  «У нас были очень интересные семинары для старших пионервожатых города. Наша школа была в Кировском районе одной из лучших школ. Помню, как была объявлена акция по созданию птицефабрик. Нужно было купить три яйца на рынке, принести их в школу и обменять на фабричные инкубационные, дома  из них вырастить птенцов и сдать на фабрику. Какой был задор, стремление, желание помочь городу. В школе было   проведено радио по классам, велись радиопередачи на большой перемене.  Сейчас ее не существует.   После там был Лицей информационных технологий. Отработала я в ней два года.

 В 1959 году была построена новая  школа № 43 и  я пришла  работать в четвертый класс, сама училась на  пятом курсе института. Детей я учила  до десятого класса. Государственные экзамены сдавала в два этапа: 1960 году  сдала два экзамена и в 1961 еще два экзамена. Получила диплом. Второй ребёнок, дочка Оля родилась в ноябре 1965 года. А в 1966 году мы получили трехкомнатную квартиру на парке Гагарина,  но я продолжала  работать в №43 школе  до 1968 года. В 1968 я вынуждена была перейти в школу  № 24, потому что сильно заболела, а ездить было далеко.  Сначала в больнице пролежала около двух месяцев, а потом отправили в санаторий. Там-то я себя и подправила. Врачи сказали,  что это последствия моего голодного детства». (Приложение 4)

С 1968 по 2000 год Нина Евгеньевна проработала  учителем русского языка и литературы в школе №24.  Вот как вспоминает свою школьную жизнь ученица Нины Евгеньевны Ольга Николаевна Пономарева:  «Я училась  у Нины Евгеньевны с восьмого класса. Она преподавала у нас русский язык и литературу.  Какой это грамотный и эрудированный педагог!  На её уроках было всегда интересно!  Наверное, благодаря этой женщине я впоследствии тоже захотела стать учителем. После окончания школы я поступила в Педагогический институт. Закончив его,  я пришла работать в свою школу.  Так получилось, что нам вместе с Ниной Евгеньевной дали четвёртые  классы. Мы вместе работали в одной параллели. Здесь я старалась учиться у Нины Евгеньевны, как работать с детьми, советовалась с ней, мы часто общались на профессиональные темы. К сожалению, я проработала с Ниной Евгеньевной четыре  года и перешла на другую работу в клуб  «Поиск». Сейчас, занимаясь музейной деятельностью,   в рамках проведения различных мероприятий, я вспоминаю о своей учительнице и обязательно приглашаю её, тем более, что ей есть о чём рассказать детям». Нина Евгеньевна  вспоминает, как у них в школе проходили литературные вечера, на одном из которых она познакомилась с хабаровской поэтессой Людмилой Миланич. На всю жизнь запомнились фраза  одного из стихотворений поэтессы «Мы родом не из детства - из войны»… , которая стала эпиграфом  к биографии Нины Евгеньевны. (Приложение 5)

А  жизнь продолжается.

Нина Евгеньевна живёт на  Дальнем Востоке более шестидесяти лет.  Всю свою жизнь она посвятила  детям. Только педагогический стаж  работы в школе – 46 лет.  С 2002 по  2007 год, Нина Евгеньевна, выйдя на пенсию, работала  методистом информационно – издательского отдела в Краевом эколого - биологическом центре дополнительного образования. Возглавляла работу по издательству  научно- методического журнала «Экбо» – экологическое, географическое,  биологическое образование в школах Хабаровского каря. Её труд отмечен почётной грамотой Министерства образования Хабаровского края. Также Нина Евгеньевна состоит в городском Совете ветеранов войны и труда. В 1992 году  её наградили  медалью «Жителю блокадного Ленинграда». Нина Евгеньевна является активным участником торжественных встреч с ветеранами, с молодёжью, подростками, часто бывает в школах, рассказывает о войне, делится воспоминаниями. За заслуги в развитии ветеранского движения города и многолетнюю плодотворную работу по воспитанию подрастающего поколения Нина Евгеньевна награждена почётной грамотой Хабаровского городского совета ветеранов войны и труда, а также юбилейными медалями «50- лет Победы», «60 лет Победы», «65 лет Победы», «Ветеран труда». В 2003 году  Нина Евгеньевна была  на праздновании 300-летия Санкт-Петербурга, её радушно встретил город детства. А государство отметило её заслуги медалью «В память 300-летия Санкт-Петербурга». Эту медаль вручали участникам блокады Ленинграда и защитникам  города. Сейчас Нина Евгеньевна на заслуженном отдыхе. В этом году ей исполняется 80 лет, но она продолжает вести активный образ жизни, занимается огородом, встречается с ветеранами, посещает школы, встречается с детьми. (Приложения 6- 9)

Нина Евгеньевна   счастливая  мама, бабушка и прабабушка. У неё двое детей, пятеро внуков (3 внука, 2 внучки), три правнука. Если бы тогда она не выжила, то не было бы целой большой, дружной семьи. Одна спасённая жизнь в Блокадном Ленинграде дала начало  целому поколению.

Заключение.

Розенблюм -  в переводе с немецкого – «розовый цветок». Принято считать, что цветы являются символом красоты и изящества. Само название цветка способно вызывать в сознании людей волнующие зрительные образы. У людей всё намного сложнее. Одного имени человека часто абсолютно не достаточно для того, чтобы узнать его, открыть его внутренний мир. Изучив его жизненный путь, сопоставив эпизоды жизни с историческими событиями, свидетелем которых он стал, можно предположить – какому нарицательному имени этот человек может соответствовать. Познакомившись ближе с этой женщиной,  я случайно для себя открыла, как может совпадать впечатление о человеке со значением его имени…  

Мне страшно представить, что я  могла бы родиться и жить в те тяжёлые, страшные времена. Мне кажется, что дети того времени слишком рано становились взрослыми не потому что они так хотели, а наверное, потому, что многие остались без родителей и смыслом их жизни было выжить.  Каждый переживший блокаду навсегда остался с покалеченной, раненой судьбой: им не вернуть беззаботного детства, своих близких и бесконечно дорогих и любимых людей. Тем, кто родился после войны, многого уже не понять,  и того, что пережило военное поколение, не пережить.

Даже теперь, когда прошло  семьдесят лет с момента полного освобождения советскими войсками  города Ленинграда, трудно осознать, как люди смогли перенести столь длительный острый голод. Но истина остается неоспоримой — ленинградцы нашли в себе силы устоять и сохранить город.

Те, кто пережил блокаду, были обычными людьми. Они сумели совершить невозможное – пережить  ледяной ад. И не только пережить, но и остаться людьми. Они уходят, и вместе с ними уходит история. От нас зависит, чтобы она не ушла навсегда.