"Пётр Аркадьевич Столыпин - заботливый отец, любящий и требовательный отец большого дружного семейства

«Пётр Аркадьевич Столыпин – заботливый, любящий и требовательный отёц большого дружного семейства»

Когда моя мама предложила мне поучаствовать в конкурсе презентаций «Жизнь и деятельность П.А. Столыпина», и начала рассказывать о его биографии, что Пётр Аркадьевич выдающийся государственный деятель, последний крупный реформатор в правительстве Российской империи, то из всего выше перечисленного я поняла, что это был очень хороший человек для России, но значения половины слов мне были не понятны.

Мама настаивала, что каждый грамотный человек должен знать историю и замечательных людей своей страны. На что я чуть не со слезами ответила, - «А если я половины слов не понимаю, о чём ты говоришь, что тогда?». Тогда мама спросила: «Что тебе было бы интересно узнать из жизни П.А. Столыпина?». Я долго думала, если честно, на тот момент, мне ничего не хотелось о нём узнавать. Я подумала, какая строгая у меня мама, а потом появилась мысль: «А каким папой был Пётр Аркадьевич?».

Маме очень понравился мой вопрос, и она посоветовала ответ поискать в книге Марии Петровны Бок «Воспоминания о моём отце П.А. Столыпине».

Какими понятными и интересными для меня стали воспоминания Марии Петровны:

Мне три года и я больна. Я лежу в своей кроватке в моей большой полутемной детской: лампа потушена, двери закрыты и лишь перед иконами мерцает лампада. Меня уже уложили на ночь, дали выпить какой-то вкусный чай - не то липовый, не то яблочный - вместо ежедневного молока. Заходила перекрестить и поцеловать меня на ночь мамa и, в виде исключения по случаю болезни, приходил и папa. Сердце радостно забилось, когда издали услыхала я его ровные, неторопливые шаги, а когда он, наклонившись надо мной, положил на мой горячий лоб свою большую, мягкую, свежую руку - так сделалось хорошо, что и боль в голове, и скучный день без беготни - всё было забыто. Папa бережно подогнул край одеяла, перекрестил меня и, стараясь ступать легко, вышел из детской.

Читая эти строки, я начинаю понимать, что Пётр Аркадьевич был очень заботливым отцом. Читаем дальше:

Нас уже пять сестер…Когда же маленькая плачет и не хочет заснуть, никто не справляется с ней так скоро, как папa.

Он бережными, нежными, хотя и по-мужски неловкими движениями, берет на руки кричащий и дрыгающий ножками и ручками пакетик, удобно устраивает его на своих сильных руках и начинает мерными, ровными шагами ходить взад и вперед по комнате. Крик понемногу переходит в тихое всхлипывание, а скоро уже и ничего не слышно, кроме еле уловимого, спокойного дыхания. И мамa, и няня, и кормилица - все удивлялись, почему это ребенок ни у кого так скоро, как у папa, не успокаивается.

Таким может быть только любящий, добрый, ласковый, нежный отец, даже хочется сказать не «отец», а «папа».

Читая эти теплые слова дочери о своём отце, перед глазами встаёт образ чуткого, внимательного отца, который старается понять проблемы своих детей, помочь им:

А летом я весь день в беседке …я делаю пирожки из песка. Пирожки, особенно, если песок полить, выходят очень красивыми и аппетитными, но никто их не ест и мне становится скучно…Мамa нет, и я храбро направляюсь в кабинет папa просить помощи и совета. Папa берет меня на колени, внимательно и серьезно выслушивает и говорит, что он как раз очень голоден и придет ко мне за пирожками.

Так во мне с первых лет моей жизни твердо укоренилось убеждение в том, что папa поймет меня, и никогда он ни одним своим ответом на мои детские, а потом юношеские вопросы не поколебал во мне этой веры.

Всегда серьезно и вдумчиво выслушивал он меня, возражал, одобрял, пояснял, и я, гордясь, что он говорит со мной, как с большой, делилась с ним всеми своими переживаниями.

А из арифметических задач, заданных в виде домашних работ, я кажется никогда ни одной не решила без помощи папa. Промучившись целый час над бассейном, наполняющимся через две трубы, одну широкую, другую узкую, или над тем, сколько сделает в данное время поворотов большое колесо и сколько маленькое, идешь с тетрадкой и задачником Малинина и Буренина к папa, зная, что, если только он не занят экстренной работой, то отложит в сторону бумаги или книгу, возьмет твою тетрадь, испачканную десятком неправильных решений, и ласково скажет:

- А ну-ка, давай подумаем вместе.

Иногда сразу же удавалось решить задачу, но бывало и так, что папa решит ее тотчас же в уме, посмотрит ответ - верно, а объяснить мне никак не может:

- Алгебраически я тебе сразу объясню, - говорит папa, а как это делается арифметически, надо подумать.

Я шла готовить другие уроки, а папa, найдя ясное и точное объяснение, звал меня.

Сам Пётр Аркадьевич был образцом для подражания, хорошим примером своим детям:

Кончил он естественный факультет Петербургского университета и экзаменовал его, наряду с другими, сам Менделеев. На одном из экзаменов великий ученый так увлекся, слушая блестящие ответы моего отца, что стал ему задавать вопросы всё дальше и дальше; вопросы, о которых не читали в университете, а над решением которых работали ученые. Мой отец, учившийся и читавший по естественным предметам со страстью, отвечал на всё так, что экзамен стал переходить в нечто похожее на ученый диспут, когда профессор вдруг остановился, схватился за голову и сказал: "Боже мой, что же это я? Ну, довольно пять, пять, великолепно".

Действительно, папa говорил, что он "враг всяких привычек", так как привычки лишают человека свободы, чего он не хочет допустить ни за что:

- Разве это не унизительно, что если я не смог закурить, когда почему-либо захотел, из-за этого у меня настроение испорчено, ум не работает ясно, и порчу и другим жизнь, и сам не в состоянии ни работать, ни веселиться?

Сколько раз я слыхала, как папa говорил смеясь гостям:

- У нас староверческий дом - ни карт, ни вина, ни табака.

Пётр Аркадьевич сам очень аккуратный, дисциплинированный и трудолюбивый человек, старался такие же качества воспитывать в своих детях, причём, он не читал им нотаций,   а личным примером, спокойной беседой, совместной работой, показывал, как поступать лучше, правильнее:

Огромным удовольствием было для меня ходить с ним по полям, лугам и лесам или, когда я стала постарше, ездить с ним верхом. Такие прогулки происходили почти ежедневно, когда папa бывал в Колноберже. А что может быть уютнее и приятнее возвращения домой после такой прогулки! …Скорее раздеться, причесаться, вымыть руки и бежать в столовую, только бы не опоздать к обеду и не заслужить этим недовольного взгляда, или, не дай Бог, даже замечания от папa, не выносящего ни малейшей неточности во времени. Я думаю, что благодаря такой аккуратности, привычке быть всегда занятым и не терять ни минуты, он потом и сумел так распределять свое время, что, будучи министром, успевал исполнять, никого не задерживая, свою исполинскую работу.

Часто мой отец говорил со мной в те годы, какой он хотел бы видать меня взрослой.

Во-первых, не дай Бог быть изнеженной; этого папa вообще не выносил; он говорил, что хочет, чтобы я ездила верхом, бегала на коньках, стреляла в цель, читала бы серьезные книги, не была бы типом барышни, валяющейся на кушетке с романом в руках.

Вообще папa терпеть не мог нытья и никаких истерик не допускал…

А когда мы были детьми, ставился нам в пример Суворов внучкой которого была моя бабка M. А. Нейдгарт. Ее мать, рожденная графиня Зубова, была дочерью "Суворочки", единственной дочери генералиссимуса. И с детства мне внушали один из его заветов потомству: "Не кончить дела - ничего не сделать".

Пётр Аркадьевич, как говорит моя мама, контролировал процесс обучения своих детей, чтобы потом своевременно им помочь:

С третьего класса я стала сдавать при гимназии экзамены, и мои родители с большим вниманием, следили за моими уроками, справляясь ежедневно у учителей о моих успехах и внимании и часто сами присутствовали на уроках. Я училась в комнате рядом с кабинетом папa. Когда он бывал дома, то всегда открывал двери, чтобы слышать урок.

Как интересно и дружно проходили вечера в семье Столыпиных:

… Самым чудным временем дня были вечерние часы, после обеда, когда можно было пойти в кабинет, влезть на мягкую отоманку, прижаться к папa и слушать чудные сказки, которые он рассказывал. Сказки эти меня интересовали еще много лет спустя, когда они рассказывались моим маленьким сестрам. Были они так занимательны, что моя мать, с работой в руках, тоже всегда приходила их слушать. Да как было и не увлечься приключениями "Девочки с двумя носиками" (это для самых маленьких), или жизнью детей в "Круглом доме"?

 Если же мои родители одни, то читают вслух друг другу, а ровно в одиннадцать идут спать. Так были прочтены почти все исторические романы Валишевского, так читалось "Воскресенье" Толстого, когда оно печаталось в "Ниве", и многое другое из русской, французской и английской литературы.

И теперь, через тридцать с лишком лет, когда я вспоминаю эти вечера, становится тепло и светло на душе, укрепляется вера в людей, в смысл жизни, в призвание человека жить для блага ближнего.

Следующие строки из воспоминаний на меня нагнали сильную грусть, у меня почти такие же чувства возникают, когда моя мама задерживается на работе:

Эти уютные вечера я помню с самого детства моего до 1902 года, когда папa был назначен Гродненским губернатором, и когда уклад всей нашей жизни резко изменился.

После Эльстера начался новый период, в который, будучи губернатором, папa настолько ушел в свою службу, с такой кипучей энергией погрузился в свои новые обязанности, что семье он мог уделять очень мало Бремени и то старался провести это время с мамa, так что мои младшие сестры не знают, что такое прогулки с папa разговоры и чтение с ним.

Но завершить мою презентацию мама предложила на оптимистичной ноте. Несмотря на свою колоссальную занятость, Петру Аркадьевичу Столыпину удалось самое главное: он воспитал в душе своих детей веру в людей, в смысл жизни, где призвание человека – это жить для блага ближнего.