СОВЕТЫ БЕЗ КОММУНИСТОВ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ФИНАЛ IV
Предварительный просмотр:
«Советы без коммунистов»: исторический финал
(окончание)
IV
Главными политическими итогами перестройки стали переход власти от КПСС к Съезду народных депутатов и Верховному Совету СССР, отмена законодательного закрепления руководящей роли КПСС, введение института президентства, выборы в республиканские и местные советы, зарождение новых партий, ставящих одной из главных своих целей отстранение КПСС от реальной политической власти. События августа — декабря 1991 г., уход с политической арены КПСС и союзного руководства привели к тому, что существование полностью суверенной России началось в условиях еще не сформированного центрального государственного аппарата и нарастающих центробежных тенденций.
Вместе с тем массовый переход номенклатурных партийных работников в советские органы отчасти решал проблему. Слома всей государственной машины сразу не произошло. Новая структура власти нарастала над старой. При этом обнаружилось, что в силу своего происхождения, социального состава, особенностей формирования разные вет¬ви власти неодинаково представляют себе пути развития «рыночной экономики». А ведь, по данным Госкомстата, на начало 1993 г. число зарегистрированных новых хозяйственных структур достигло уже почти 950 тыс. Среди них более 400 тыс. товариществ, 200 тыс. частных индивидуальных обществ, 12 тыс. ассоциаций, концернов, консорциумов. Только за 1992 г. численность занятых в новых структурах увеличилась по сравнению с предшествующим годом на 6 млн. чел. и составила 16 млн. – 22% от общей цифры занятых по стране. Между тем численность работников госсектора за тот же год сократилось на 6,6 млн. чел, колхозно-кооперативного – на 1 млн. В постсоветской России шел процесс быстрого складывания новых социальных групп, кровно заинтересованных в «рыночной экономике».
Депутатский корпус Советов, избранный еще до официального объявления о переходе к «рыночной экономике», переставал соответствовать этой тенденции реставрации буржуазного общества. Отражая реальность переходного периода, вбирая в себя как сторонников, так и противников рыночных реформ, этот состав мог бороться против всевластия КПСС, но, имея полномочия решать любые вопросы, относящиеся к ведению Российской Федерации, не мог обеспечить последовательное развитие новой системы.
Все это делало Советскую власть потенциально опасной для рождающейся системы, ставило под вопрос необратимость преобразований. «Пока есть что отвергать и разрушать, Советы хороши, а всевластные Советы идеально хороши, — писал историк М.Г.Суслов, — но для созидания малопригодны сегодня и будут совсем непригодны завтра».
Советы, будучи общедемократическими органами, выражающими все «социальное многообразие» общества, рисковали повторить путь «партии всего народа». Становилось понятно, что провозглашенный переход к рынку не является «общенародным» выбором. Класс, голосующий за рынок, причем не только бюллетенем, а в первую очередь капиталом, предстояло еще создать как класс. И если были его представители, которые, может быть, и не возражали поначалу Горбачеву насчет того, чтобы включить их и в Советы, и в партию, и в профсоюзы, то это еще не означало, что они придут туда навсегда и не пожелают с ними покончить.
Ведь Советы как общедемократические органы, т.е. вбиравшие в себя не только сторонников, но и противников «рыночной экономики», не могли гарантировать стабильно долгое соотношение сил в пользу первых. Как отмечал мэр Москвы Г.Попов еще в 1990 г., «органы власти, составленные из депутатов, отражающих состав старого общества, могут легко разрушить свое ненавидимое и тупиковое общество, но мало могут создать что-то взамен, так как то, что должно прийти, вовсе не продукт всеобщего согласия».
Распад КПСС обусловил как сегментацию политического представительства, так и появление значительной прослойки беспартийных парламентариев. В результате состав депутатского корпуса оказался преимущественно внепартийным: на 1 января 1993 г. лишь 195 депутатов состояли членами каких-либо политических партий и движений. Представительство 16 из 19 политических партий на Съезде народных депутатов России являлось чисто номинальным.
«В наших Советах, по сути, столько партий, сколько и депутатов. Деление на фракции носит чисто условный, психологический характер. Фракции у нас текучи, они могут изменяться на ходу, могут спонтанно не выполнять собственные решения и обещания. Значит, даже небольшая активная группа способна блокировать принятие решений», — говорил А.Собчак о ситуации 1990 года, когда у власти еще была КПСС.
Все очевиднее становилось, что советы – это органы, в которых депутаты непонятно кого представляют и перед кем отвечают. Депутатский корпус являлся не столько органом, представляющим определенные силы в политическом спектре, сколько властвующей внепартийной, раздираемой внутренними противоречиями корпорацией, отстаивающей индивидуальные, групповые или узкокорпоративные интересы. Коррупция среди депутатов, откровенно торговавших направо и налево своими голосами и даже местами, пышным цветом расцветшая в 90-х гг., стала следствием ситуации, когда партии уже или еще ничего не контролировали и не решали, а частный капитал еще не сложился как класс. «Особенность переживаемой нами ситуации, — писал политолог И.Клямкин в начале 1993 г., — заключается в том, что частная собственность уже не запрещена, как было раньше: легализованы и частный интерес, и частная собственность. Право частной собственности закреплено в Законе, но оно закреплено до того, как государство ушло из экономики, до того, как собственник укоренился и начал доминировать в ней, и до того, следовательно, как широкие круги населения смогли осознать роль собственника в повышении общего благосостояния… Они мало чего ждут для себя и от тех, кто собственником уже стал: статус предпринимателя в массовом сознании ниже, чем статус директора госпредприятия».
События 1992-1993 гг. показали, что непосредственный переход к классической буржуазно-парламентской системе не состоялся и без острой политической борьбы не произойдет. К этому единовременному переходу не были готовы ни сами народные депутаты, чей статус после распада СССР и запрета КПСС многим стал казаться сомнительным, ни партии и блоки, единство которых до сих пор скреплялось разве что борьбой с канувшей в Лету КПСС. Вопрос стоял так: будет ли переход к новой политической системе одномоментным, радикальным или постепенным в рамках законодательного русла, компромиссным в отношении судьбы прежних депутатов.
Единственными партиями, в принципе отрицавшими необходимость смены законодательных институтов власти, были коммунистические. Так, КПРФ не признавала временный характер съезда народных депутатов как особого политического института переходного периода. Оценивая политический кризис как “искусственный”, придуманный, навязанный президентом РФ Б.Ельциным, КПРФ не замечала объективной основы кризиса вследствие противоречия между политическими институтами власти из разных общественно-политических систем, а потому антагонистичных друг другу. Их временное сосуществование и неизбежная борьба между собой были закреплены в конституции, представлявшей собой сплав взаимоисключающих положений, в которых отразилось своеобразие переходного периода, переживаемого Россией.
Судьба Советов и изменения в экономическом базисе диалектически взаимосвязаны. С одной стороны, Советы были исторически обречены самой буржуазной тенденцией развития, а с другой стороны, ликвидация Советов расчищала путь к более быстрому утверждению рыночной экономики.
Неизбежное нарастание и обострение всех противоречий в случае затягивания переходного периода, в зависимости от реального соотношения сил в обществе, должно было разрешиться одним из двух возможных путей: либо решительной победой коммунистических и прекращением политики капитализации, либо ликвидацией Советов и быстрым продвижением процесса капитализации.
Возобладала, в конечном счете, последняя тенденция. Причем в рамках нее противостояние происходило между сторонниками “революционной ломки” старой государственной машины (во главе с президентом Б.Ельциным) и реформистским крылом депутатского корпуса (во главе с Р.Хасбулатовым), стремившимся приспособить советскую политическую надстройку к развивающемуся новому экономическому базису.
Обратим внимание, что законодательная власть в период пост-перестройки отчасти соответствовала новому качеству. Так, по данным одного социологического опроса, проводившегося в дни работы I Съезда народных депутатов РСФСР, большинство народных депутатов признали естественность социального неравенства и конкуренции как основы экономики. 53% депутатов заявили о необходимости «всемерно поощрять частное предпринимательство». При этом среди населения республики поддержка конкуренции и частного предпринимательства в этот же период была заметно слабее. Но это не мешало Верховному Совету и Съезду народных депутатов принимать решения, направленные на развитие рыночных отношений.
Об этом же говорит созданный конституционной комиссией Верховного Сове¬та в 1993 г. проект Конституции РФ, отличие которого от президент¬ского проекта заключалось лишь в придании больших прав законода¬тельной ветви власти в ущерб исполнительной. Как и президентский вариант, этот проект подразумевал полное устранение советских ос¬нов организации власти. В Советах начал проводиться принцип разделения властей. Отделенная от советов исполнительная власть формировалась на основе номенклатурного подбора кадров. Однако в той мере, в какой законодательная власть была остаточно советской, она противостояла исполнительной власти как власти другого типа, соответствующей иной общественной системе.
Депутатский корпус основную свою энергию направлял на то, чтобы превратить Советы в органы буржуазной демократии, прообразы которых видел в западных муниципалитетах. Избрав тактику постепенного изменения действовавшей конституции, депутаты загнали себя в тупик. Несколько сотен принятых ими поправок законодательно уже оформляли новую экономическую реальность, которая в то же время входила в противоречие с самой сутью Советской власти и ее законодательством.
Тем самым и в правовой сфере возникала ситуация двоевластия (многовластия) юридических норм, являвшихся результатом правотворчества противостоящих институтов власти. Эту ситуацию можно образно охарактеризовать как «законное беззаконие». Прежние законы перестали действовать как общепризнанные нормы. Контроль за их выполнением был частично утрачен. С другой стороны, масса новых нормативных актов, противоречащих друг другу и законодательству более высокого порядка, не выполнялась. Ибо для этого нужен был исполнительный аппарат, та самая ненавистная «бюрократия», против которой настраивалось общество все годы перестройки.
В книге воспоминаний Л.Абалкин пишет, что «расширение полномочий Президента само по себе тоже не в состоянии решить ни одну из проблем, если не создан механизм системы президентской власти, то есть та структура, которая обеспечивает безусловное выполнение его решений». Чувствуя неуверенность, правительство предложило даже вынести предлагаемый им вариант перехода к рынку на всенародный референдум. Вместо него Верховный Совет рекомендовал рассмотреть концепцию перехода к регулируемой рыночной экономике в верховных советах союзных и автономных республик и на сессиях местных советов. Тем самым создавалась ситуация неопределенности, а ситуация на потребительском рынке тем временем обострялась. В своих мемуарах Абалкин признается, что тогда следовало «вообще не выступать, а проявить мужество и сразу, без предисловий, перейти к практическим делам» или прибегнуть к «прямому обращению к народу через голову Верховного Совета». Вот она цена непрофессионализма депутатского корпуса! Проявлением его стало и проведение трех референдумов за 3 года.
Съезды народных депутатов, которые по замыслу реформаторов могли бы взять на себя функцию учреждения нового социально-политического и экономического порядка посредством принятия новой Конституции, не смогли выполнить и эту функцию. Дальше разработки нескольких проектов дело не пошло. Съезды народных депутатов, будучи общедемократическими органами, настолько неоднородными по своему составу, что решение любого вопроса представляло для депутатов длительный процесс обсуждения, взаимосогласования, политического (и надо полагать, коммерческого) торга, отступления от уже принятых решений. В результате вместо разрешения противоречий их запутывали, консервировали, а, значит, откладывали их разрешение на потом. Но до тех пор пока неизбежное нарастание и усугубление этих противоречий не вылилось в силовое столкновение. И даже в нем депутаты не смогли продемонстрировать единства.
Весь опыт реформирования советов в период перестройки продемонстрировал, что это ведомые органы, нуждающиеся в строгом отборе состава и партийно-политическом руководстве. Заменой им могут быть разве что контролируемые частным капиталом или через создаваемые им политические партии парламенты. Советы, перестав быть Советской властью, так и не стали ни парламентом, ни муниципалитетами. «Советы — это, строго говоря, и есть не что иное, как парламентаризм несобственников, парламентаризм, приспособленный к индустриальному обществу, где отсутствуют частные экономические субъекты, — подмечал в начале 1993 г. политолог И.Клямкин. — Нынешний же посткоммунистический советский парламентаризм — это парламентаризм, пытающийся примирить государственную экономику с идеологическим и юридическим признанием частной собственности. Именно здесь надо искать корни такого специфического явления, как конфликт двух ветвей федеральной власти, ставших, по сути дела, двумя крупнейшими, хотя и неоформленными партийными образованиями».
Распустив Съезд народных депутатов и Верховный Совет РСФСР, Б.Ельцин разом и существенно продвинул процесс «реформирования», а точнее ликвидации Советов. Их ликвидация произошла бы неизбежно, даже если бы политические процессы пошли легитимным путем, т.е. по инициативе законодательных органов власти. Такую «инициативу» депутаты проявили, будучи уже осажденными в Белом Доме, назначив «в пику» Ельцину одновременные досрочные всеобщие выборы вместо ликвидации поста президента как несовместимого с системой Советов, которая не признает классического принципа разделения властей.
Насильственный роспуск Верховного Совета РСФСР и Съезда народных депутатов и последовавшая за этим повсеместная кампания по прекращению деятельности советских органов ознаменовали завершение ситуации двоевластия, т.е. ликвидацию одной из сторон противостояния: институтов власти, представляющих старую общественную систему. В результате ее носители обрекались на роль несистемной оппозиции, несущей угрозу для нарождающейся новой общественной системы и соответствующей ей политической надстройки.
Вместе с тем, преждевременно было говорить об окончании переходного периода. Необходимо было время для окончательного устранения противоречащих и несоответствующих новой власти явлений, присутствующих в ситуации временного сосуществования, равновесия элементов двух систем: многовластия, фрагментации структур, “законного беззакония” и т.п. Данное обстоятельство обусловливало продолжение достаточно жесткой политической борьбы, достигшей наивысшего накала в период президентской предвыборной кампании 1996 г.
После насильственной ликвидации ситуации двоевластия президент и его структуры как носители нового системного качества вынуждены были решать проблему достижения полной легитимации своей власти, значительно подорванной кровавым противостоянием двух властей. В этих целях был спешно доработан и принят на референдуме проект Конституции РФ и проведены выборы депутатов в новый «очищенный» от советских элементов законодательный орган. Благодаря принятию Конституции новая структура государственной власти приняла вполне осязаемые очертания.
Но самое главное, в составе депутатского корпуса появляются представители нового социального слоя – предприниматели. Их доля, по расчетам В.Н.Амелина и К.М.Пинчука, достигает 20 %. Им предстояло стать новыми субъектами и генераторами реформ в постсоветской России. Но это уже другая история.
Формат газеты не позволяет привести все ссылки на использованные источники. Редакция приносит извинения читателям. Автор несет ответственность за достоверность цитат и фактов.
А. Чернышев