СОВЕТЫ БЕЗ КОММУНИСТОВ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ФИНАЛ III
Предварительный просмотр:
«Советы без коммунистов»: исторический финал
III
Провозглашение лозунга «Вся власть Советам!» не означало буквального возвращения к историческим истокам зарождения этих органов власти. Советы, как известно из истории, возникали на сугубо классовой основе, сначала как общественные организации рабочей демократии, а уже затем, после победившей октябрьской революции 1917 г., как органы власти. Если поначалу Советы были выборными органами одного класса, то с течением времени они приобрели общедемократический характер, как представляющие не одну и не две (а в годы перестройки провозглашалось, что все) социальные группы общества. Поэтому, когда во время перестройки был провозглашен лозунг «Вся власть Советам!», осталось неразъясненным, о каких Советах идет речь, точнее, для какого из исторических этапов их развития присущих: когда они были общественными организациями рабочего движения (в 1905-1906 гг.), органами власти рабочего класса (после Октября 1917 г.) или общедемократическими органами, состоящими из представителей если не всех социальных групп, то основных (с Февраля по Октябрь 1917 г.) Если учесть, что на первом Съезде народных депутатов СССР в 1989 г. было в 4 раза меньше рабочих, чем на первом съезде Советов в 1917 г., такая постановка вопроса не кажется надуманной.
Но в условиях провозглашаемого «общенародного» государства Советы стали восприниматься именно как органы представительства едва ли не всех социальных групп общества (даже духовенства). Кое-кто их даже сравнивал с Земскими соборами. Однако исторический опыт доказывает, что сами по себе демократические принципы (насколько широко или в ограниченных пределах они реализуются) не в состоянии обеспечить представительства всех социальных групп, а тем более равного или в соответствии с их долей в населении. Решающее значение имеет активность, сознательность, сплоченность, наличие и мобилизация материальных, организационных, кадровых и прочих ресурсов. У рабочего класса такими ресурсами, как известно, была своя партия, профессиональные союзы и советы.
Более того, наличие своей структуры представительства еще ничего для класса не определяет. Мало осознать свои интересы, выразить их через свои представительные институты. Важно отстоять их в борьбе с другими, противоположными, а зачастую антагонистическими интересами, превратить их в силу закона и добиться их проведения в жизнь профессионалами — исполнителями. Для этого и создается аппарат управления. Само по себе участие в выборах, вопреки утверждениям реформаторов, еще не есть участие масс в управлении.
Выборность, демократические методы стали противопоставляться управленческим, объявленным командно-административными. Партийный и государственный аппарат в духе анархизма объявляется сначала «механизмом торможения», а потом чуть ли не эксплуататорским классом. Академик Т.Заславская, чтобы доказать, что перестройка – это «вторая революция социалистического типа», находила даже «основания говорить, по крайней мере, о косвенной эксплуатации номенклатурным слоем остальной массы населения».
Так была подведена теоретическая база для разгрома управленческого аппарата советского государства. Обществу при проведении политической реформы была предложена ложная альтернатива, которую, в частности, озвучил на заседании Политбюро еще 8 сентября 1988 г. А.Яковлев. По его словам, социализм унаследовал две тенденции, которые якобы во все времена боролись между собой. «Одна тенденция – к самоуправлению народа, к народовластию, другая – к авторитарным методам управления».
Зловещими выглядели концепции, которые хотя сходу не отвергали классовый подход к анализу общественных процессов и как инструмент политики (действительно, все сложнее становилось не замечать, что размежевание в обществе идет уже не только по идейным основаниям), но все многообразие сталкивающихся в обществе интересов сводили к «революции радикально-демократически настроенной части нашего общества… против консервативно-реакционной части». В качестве последней выступали исполнительные аппараты власти. Академик Т.Заславская даже призывала «к проведению открытых процессов над бюрократами, тормозящими перестройку».
Поскольку мнимое «самоуправление народа» проявлялось в легализации разных социальных форм демократии, даже антагонистических по отношению друг другу, управленческий аппарат подвергался атакам со всех сторон. На него нападали «правые» и «левые», хозяйственники и трудовые коллективы, кооператоры и шахтеры, к нему апеллировали отраслевики, регионалы, партии, профсоюзы, т.е вся демократия в целом. Отсюда постоянные жалобы со стороны правительства СССР на политическую непредсказуемость и нестабильность, на то, что экономика стала заложницей политики, что из-за постоянных метаний, уступок, согласительных процедур откладываются назревшие экономические преобразования, что невозможно последовательно осуществлять налоговое регулирование и т.д. и т.п. Неспроста накануне постановки вопроса о введении поста президента СССР М.С.Горбачев определял функции Председателя только что выбранного Верховного Совета как «главноуговаривающего». «Положение Председателя Верховного Совета СССР, — вспоминал А.И.Лукьянов, — часто заставляло меня «держать дистанцию», сохранять нейтралитет, стараться найти какую-то равнодействующую в жарких спорах парламентских фракций. Наверное, не всегда это удавалось».
Уже после своих отставок в мемуарах авторы радикальной экономической перестройки Н.Рыжков и Л.Абалкин привели массу свидетельств того, как в таких условиях работалось исполнительному аппарату. «Происходит как бы постоянная смена курса – движение не по прямой линии, а зигзагом», — писал, в частности, Л.Абалкин.
От правительства депутаты зачастую требовали взаимоисключающих действий. О том, как это происходило на практике, вспоминал в своих мемуарах бывший первый заместитель председателя правительства, автор и разработчик экономических преобразований М.Горбачева, академик Л.Абалкин. «Большинство дружно поддерживало включение в план и в расходную часть бюджета новых… социальных программ. И при этом неумолимо требовало снижения или полной ликвидации дефицита государственного бюджета. Все или большинство выступали за свободу хозяйственных связей, за реальное расширение прав предприятий, за возможность каждому из них самостоятельно определять направления и условия реализации своей продукции. Однако, почти не переводя дыхание, те же самые люди ратовали за 100% государственного заказа в той части, где говорилось об обеспечении сырьем, комплектующими изделиями, оборудованием соответствующих «свободных предприятий». Несовместимость одного с другим не воспринималась. Ответственность за гарантированное снабжение возлагалась на правительство… Это же касалось и противоречивых требований, с одной стороны, предоставления свободы в получении доходов и, с другой, необходимости строгого контроля государства за ценами на сырье и потребительские товары».
Почему это происходило? В силу доведения «демократии до конца». В силу того, что в полном соответствии с данной установкой была предпринята попытка включить в существующую систему власти «структуры, объединяющие деятельность… нетрадиционных… организаций как выразителей определенных интересов». Но реформаторы ошибочно представляли власть как «сочетание различных подходов», учитывающих «ВСЁ (выд. авт.) многообразие интересов», хотя исполнительный аппарат власти может нормально функционировать только тогда, когда в обществе одна власть, которая проводит одну политику, выстраивает одну политическую линию, рождающуюся порой в жестокой борьбе разнонаправленных социальных сил.
Власть мобилизует и подчиняет весь исполнительный, управленческий аппарат на реализацию этого курса вопреки всем возможным сопротивлениям извне, особенно когда компромисс оказывается недостижимым. Теоретическое заблуждение в этом вопросе был вынужден признать даже соратник Горбачева Э.Шеварнадзе, правда, уже после отставки: «… Мы стали жертвами политической безграмотности», — написал он. В чем эта безграмотность проявилась? А в том, что «… директивы… принимаются к исполнению лишь той общностью, которая связана с командным центром единством интересов…». Поэтому было «неразумно закрывать глаза на реальные интересы тех или иных групп, делать вид, будто их не существует».
Исходя из этого, суть представительных органов заключается именно в представительстве интересов различных социальных групп, через партии или иные конкретные формы своей «демократии», отстаивающие определенную политику, а потому этот орган может быть непрофессиональным. Зато исполнительный аппарат всегда состоит из профессионалов, подчиняющихся, в конечном счете, этой политике. Разгром «командно-административной системы» может привести и привел к тому, что представительные органы государственной власти, вырабатывающие политику в бесконечных дискуссиях, оставались без профессионального подкрепления со стороны исполнительных органов. Многие решения, принятые депутатами, так и остались на бумаге.
Более того, целые социальные группы, в первую очередь, рабочий класс и крестьянство, не получая адекватного представительства в выборных органах, лишались возможности влиять и на исполнительный аппарат власти, который, впрочем, никуда не исчез, а стал заполняться другими людьми, зачастую использовавшими его в условиях отсутствия контроля в корыстных интересах. Отсюда проистекают и невиданная коррупция, и номенклатурная приватизация, и прочие явления, многие из которых не присущи даже капиталистической системе и расцветшие буйным цветом, когда уже не было ни партии, ни советов. Журнал «Коммерсантъ-Власть» напечатал признание одного из соратников Ельцина о той поре: «… если исчезает государство, исчезает и ответственность перед его законами. Со всех сторон были люди крайне заинтересованные, чтобы ситуация разрешилась именно так. Заинтересованные материально. Макиавелли сказал когда-то замечательные по своей точности слова: «За каждой политической идеей нужно искать заурядный интерес к вещам»».
Поэтому Советы, в их новом исполнении, как власть общедемократическая, превращались в трибуны для выражения ВСЕГО многообразия противоречивых интересов. Эти интересы не были еще осознаны как классовые (наличие классов еще не говорит об осознанности классовых интересов, хотя и является необходимой предпосылкой этого). Неудивительно, что в большинстве российских Советов депутаты предпочитали растекаться по фракциям и депутатским группам, созданным по профессиональному принципу (аграрии, экономисты, юристы, представители промышленности и т.п.), а также по политическому критерию (демократические, коммунистические фракции), а в Советах ряда республик основополагающим принципом деления депутатов даже среди коммунистов стал национальный принцип.
В результате, действия депутатов трудно поддавались прогнозу. «А если еще учесть, что во многих вопросах, — писал А.Собчак, — среднестатистический депутат просто некомпетентен, то сессии Советов неизбежно превращаются в говорильню. В худшем случае – в прямую дезорганизацию работы исполнительной власти». С одной стороны, на волне демократизации в Советы пришли новые люди, обладавшие большим зарядом энергии и готовностью активно отстаивать интересы населения, с другой – в деятельность органов власти, призванных стать основой возрождающегося российского местного самоуправления, был изначально привнесен значительный элемент митинговой демократии и политизированности. Тем более местные Советы в 80-е годы состояли из нескольких сотен депутатов.
Советы, избранные в годы перестройки, дали миру феномен «независимого депутата», что характеризует переходный характер подобного рода органов власти. В той мере, в какой депутат отрывался от партии, но не обрел более сильного покровителя (а при капитализме таковым является, как правило, крупный капитал), и возникало ощущение независимости депутата, якобы представляющего только избравших его избирателей.
Новая избирательная система породила и кандидата «с улицы», то есть опирающегося или исключительно на собственные силы, или на неформальные источники поддержки. Решающими могли оказаться и просто те или иные личные качества кандидата. Вот как это описывает на собственном примере А.Собчак: «Я начинал один. Без денег. Без поддержки… Выборы – это команда. А этого, главного для кандидата достояния, у меня не было… Команда пришла ко мне сама. Вернее, пришли незнакомые между собой люди и сказали: «Мы хотим вам помогать». Эти люди и стали моей командой, опорой и, в конечном счете, победой… Я был уже не один: со мной и за меня очень серьезно работали пять десятков добровольных помощников».
Поскольку, за отдельными исключениями, в стране тогда еще не сложились и не сумели организоваться оппозиционные КПСС политические силы, могущие предложить свое видение перспектив, задач, путей и методов развития общества, постольку люди выбирали скорее «хороших» депутатов, чем «хорошую» политику, а во многих местах — сельских районах, в особенности, — просто голосовали по старой привычке за единственного кандидата, как правило, партийного функционера или номенклатурного работника. Социологи отмечали в первую очередь высокий, но не равномерный по регионам и социально-демографическим группам, уровень интереса к выборам-89. Это прослеживается едва ли не по всем основным показателям: количеству лиц, принявших участие в голосовании, знанию избирателями платформ кандидатов, активности на встречах с ними, митингах и собраниях. К примеру, свыше половины избирателей участвовали в той или иной форме в выдвижении и обсуждении кандидатур, 70—80% знали (либо представляли в общих чертах) предвыборные программы соискателей, более 90% знакомились с соответствующими материалами средств массовой информации.
Высокий уровень интереса не обеспечил, тем не менее, требуемого уровня компетентности выбора. Об этом свидетельствуют как результаты работы народных депутатов СССР, так и общественное мнение. По данным одного из опросов, в декабре 1991 г. лишь примерно 1/3 респондентов проголосовала бы за того же самого кандидата, что и в 1989 г., остальные — за его соперника или кого-либо другого, а то и вообще не приняли бы участия в голосовании.
И это при том, что избирателю иногда предстояло одновременно делать выбор из 20-30 кандидатур разного уровня (в республиканский, областной, городской или районный Советы). До 1/3 избирателей принимали решение, за кого именно они будут голосовать, непосредственно на избирательном участке, т.е. полагаясь на волю случая или какие-то сугубо внешние признаки (на выборах-89 таких избирателей насчитывалось немногим выше 20%). Заметим, однако, что в сознании большинства избирателей все-таки присутствовало некое представление о требуемом кандидате, которое (наряду с программой) в первую очередь влияло на осуществляемый ими выбор. Честность и справедливость (90% опрошенных), деловитость, предприимчивость и умение довести дело до конца (80%), знание реальных проблем жизни района, города, области (70%), способность убеждать и отстаивать свою позицию (60%), общая культура, широта и перспективность мышления (50%) — вот те качества, которые хотели бы видеть люди у своих политических избранников. Примерно 1/3 указывала на необходимость политического опыта. Все названное выглядит достаточно рациональным.
В то же время для многих образ идеального кандидата был весьма размыт. На открытый вопрос анкеты, предлагавший изложить свое понимание целей и задач деятельности Совета определенного уровня, вообще ничего не смогли ответить более 2/3 респондентов. А, не имея представления, чем именно обязан заниматься депутат в Совете, трудно сделать правильный выбор. И большинство пользовалось упрощенными схемами. Вот как, например, обстояло дело в Молдове. Избиратели действовали, чаще всего сообразуясь с такими критериями: свой-не свой (по национальному признаку); коммунист-не коммунист; аппаратчик или нет (последнее рассматривалось, кстати, как самый тяжкий грех).
Ход предвыборной кампании 1989 г. ясно демонстрировал, что среди избирателей преобладали настроения и установки, которые выражали традиционное представление о народном депутате как о ходатае. Главная его задача виделась в том, чтобы народный избранник отстаивал в центре интересы региона и города, «выбивал» дополнительные средства и лимиты на строительство, газификацию и транспорт. Решение многих социально-экономических вопросов населения часто не зависело от депутата, если только он «по совместительству» не оказывался руководителем крупного предприятия или т.н. «ответственным работником».
Поэтому программы многих кандидатов ориентировались на решение конкретных вопросов местного значения. Руководители исполкомов советов, занимавшихся организацией выборов, жаловались в партийные органы на то, что во время встреч избирателей с кандидатами в виде наказов высказываются просьбы, не подкрепленные финансовыми, материальными и техническими возможностями территорий.
При этом важно было охватить избирателей каждого района и города, входящего в округ, что было весьма проблематичным для не проживающего в этих городах и районах кандидата и требовало организации большого числа предвыборных встреч, чтобы дать обещания, которые ждут от кандидата местные жители. Это отнимало много времени и сил у кандидатов и их добровольных помощников. Поэтому избиратели зачастую предпочитали голосовать за «своего», за «местного». В одном социологическом исследовании приводились следующие высказывания избирателей, адресованные кандидату в народные депутаты: «Ваша платформа — конгломерат идей Попова, Шмелева и Заславской. А что конкретно Вы собираетесь сделать для улучшения жизни металлурга, шахтера?»; «Вы не работаете на производстве, и это чувствуется. Ваша программа неконкретна. Нам нужно, чтобы газифицировались поселки и были полны полки магазинов».
Кандидаты, а потом и депутаты, были вынуждены действовать исходя либо из своего собственного понимания ситуации и личных интересов, либо из по-своему понятых интересов страны или потребностей определенных территорий, на которых они избирались, предприятий, на которых они работали до избрания, местечек, в которых они проживали и т.д. и т.п., а то и попросту, как пишет А.Собчак, «за идею». Отсюда непредсказуемость депутатского корпуса, бесконечное изменение его позиций даже уже по решенным вопросам. Так, если на II Съезде народных депутатов только 839 депутатов поддержали инициативу академика А.Сахарова об отмене шестой статьи Конституции, то полгода спустя уже на III Съезде за это голосовало большинство. Если еще в 1989 г. сохранение однопартийности не противопоставляется идее демократизации, то уже в январе 1990 г. Горбачев заявляет о приемлемости многопартийности, «если это нужно народу». Привнося во власть свой повседневный опыт, а то и просто частный или групповой эгоизм, избиратели и их кандидаты стремятся опустить власть до уровня своих житейских проблем. Подняться до уровня общегосударственных проблем могут немногие, тем более они не будут решаться, если власть сама не будет поднимать массы до этого уровня. Вот для этого и нужна правящая политическая партия.
Противопоставив себя партии, народные депутаты оказались один на один перед «своими избирателями», которые обычно дальше собственного носа не видят. Тем более большинство депутатов впервые прошли через альтернативные выборы, и избраны они были также впервые. И создавать профессиональный аппарат нового органа власти приходилось на ходу. И партийный аппарат подвергается постоянным реорганизациям. В таких условиях могли ли люди, имевшие разные политические взгляды, разное представление о том, как надо действовать, и в большинстве своем весьма слабо представляющие систему управления городом, страной, в одночасье организоваться и взять власть в свои руки? Советы на этом фоне переживали глубокий кризис в силу того, что их демократизм не давал им должной жизнеспособности в условиях обострившейся политической борьбы.
Что первично для депутата: законотворческая деятельность, зачастую малозаметная для глаза обывателя, или отсутствие водопровода в отдельно взятой деревне, откуда депутат родом или избирался? До сих пор в нашей стране президент вынужден во время «прямой линии» с гражданами решать проблему водопровода в конкретной деревне, как будто в России такая деревня единственная. Но эта ситуация неизбежна, как только такие «местечковые» интересы ДЕМОКРАТИЧЕСКИ получат трибуну для публичного выражения. «Им вторили хозяйственные руководители, говоря о перебоях со снабжением, — писал А.Собчак о выступлениях народных депутатов, — вторили работники культуры, возопившие о бедственной судьбе исторических памятников, библиотек, университетов, музеев. К Горбачеву обращались представители малых народов, аргументировано и с великой болью рассказывая о трагической судьбе своих наций при «реальном социализме»».
В условиях советского общества, в котором отсутствовали противоречия между трудом и капиталом, в политике в условиях демократического режима могли сталкиваться противоречия групповые, корпоративные, профессиональные, территориальные, личные, и Советы продемонстрировали свою совершенную неэффективность как механизм согласования этих противоречивых интересов, а сами депутаты – национальную, территориальную, социальную ограниченность.
«Высочайшая степень демократизма Советов создает очень хорошие условия для местничества в структурах власти, местного и группового эгоизма, который будет трудно или невозможно снять и нейтрализовать другим структурам власти», — пишет историк М.Г.Суслов. Тем более в условиях, когда партийный контроль ослабевал, а его утрата не замещалась иными механизмами контроля над депутатами со стороны избирателей. Да и сами избиратели в той мере, в какой менялась общая ситуация в стране, а, следовательно, положение самих избирателей, демонстрировали неспособность, а то и нежелание проконтролировать своих избранных депутатов.
По данным Всесоюзного социологического исследования, проведенного в ноябре 1990 г. АОН при ЦК КПСС, 42% уже не голосовали бы за тех кандидатов, которым они отдали голоса на выборах. Лишь 26% остались бы верны своему избраннику. Кризис доверия к депутатскому корпусу проявился и в оценках эффективности и необходимости обращения к своему депутату. Лишь 11,4% москвичей указывали, что присутствовали на встречах с депутатами, тогда как почти вдвое больше считали своего депутата недоступным. 44,8% опрошенных сомневались в необходимости обращаться к депутату, а 26,7% не верили вообще, что в этом есть смысл. Из тех же, кто обращался к своим депутатам с какими-либо вопросами, также вдвое больше недовольных тем, как эти вопросы были решены. По данным АОН при ЦК КПСС, 53% людей считали, что в обществе нет силы, которая защитила бы их интересы. Знали работу Моссовета достаточно хорошо 19%, в основном незнакомы – 46%, и совершенно ничего не знали 22%.
По данным социологов Одесского университета, до 60% избирателей говорили, что их выбор кандидатов в депутаты был случаен, ситуативен, а через две недели уже до 70% «забыли», за кого они голосовали в момент выборов.
С этими данными согласуются и исследования, проведённые в ходе подготовки и организации I Съезда народных депутатов СССР социологической службы Съезда на базе АОН при ЦК КПСС и ВНИИ советского государственного строительства и законодательства. Как показали опросы трудящихся Москвы, в мае 1989 г. свои надежды со Съездом народных депутатов СССР и его решениями связывали 70% опрошенных. Однако уже в июле около 70% москвичей подчеркнули, что эти ожидания в той или иной мере не оправдались. После завершения работы Съезда почти в два раза уменьшилось число трудящихся, испытывавших уверенность и оптимизм, усилились чувства беспокойства и тревоги. Чувство неудовлетворенности результатами работы Съезда испытала и значительная часть депутатского корпуса. Разочарование масс трудящихся сопровождалось некоторым снижением авторитета почти всех элементов политической системы общества.
Социологи объясняли снижение имиджа народного депутата СССР в массовом сознании людей неудовлетворенной потребностью граждан в выражении и защите их групповых, региональных, социально-классовых интересов. «И это обстоятельство порождает целый ряд новых, порою неожиданных вопросов, — писали социологи Н.Бетанели и В.Лапаева. — Как должен вести себя депутат в ситуации конфликта интересов его непосредственных избирателей с интересами других социальных групп и общества в целом? На чьи интересы он должен ориентироваться в первую очередь? Когда ему следует идти на компромисс, а когда необходимо твердо отстаивать позицию своих избирателей? Каковы пути поиска компромисса? Какие формы защиты интересов избирателей оправданы, а какие противоречат принципам парламентской деятельности?».
Социологи выражали беспокойство из-за отсутствия у депутатов от округов четко выраженного осознания превалирующего значения общих интересов над интересами отдельных групп избирателей. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что по различным позициям вопроса от 41% до 49% избирателей затруднились дать ответ, «так как не понимают, в чем конкретно может выражаться их помощь депутатам». Это говорит об отсутствии политических традиций взаимодействия депутатов и избирателей.
Немаловажно и то, что обычно граждане ожидают быстрых и заметных изменений в своей жизни и в материальном положении. Но ввиду широкого представительства и демократического характера деятельности нового органа власти достижение некоего консенсуса по любым вопросам требовало, естественно, много времени, а зачастую в силу непримиримости интересов, оказывалось вообще невозможным. Все это дискредитировало новые органы власти в глазах общества, а, следовательно, подрывало веру в провозглашавшиеся цели и задачи политики перестройки.
(окончание следует)
А.Чернышев
Формат газеты не позволяет привести все ссылки на использованные источники. Редакция приносит извинения читателям. Автор несет ответственность за достоверность цитат и фактов.