Статус женщины в Афинах по Эсхину и Плутарху

Греческое общество делилось на три основных класса: класс рабов, класс мелких свободных производителей и господствующий класс. Существовала также прослойка деклассированных элементов. Но нигде в источниках не формулируется сколько-нибудь четкая позиция женского населения. Каково же место женщин в рамках этой социальной стратификации?

Изученные  источники не показали ясной картины социального положения женщин. Можно лишь вести логические изыскания, пытаясь исследовать интересующий нас вопрос. Утверждается, что среди рабов женщин было мало. Но, тем не менее, авторы согласны, что, несмотря на законный запрет рабам иметь семью, рабы создавали семьи. Следовательно, можно предположить, что женщин, которых можно отнести к классу рабов по семейному признаку было достаточно много.

К господствующему классу в Афинах принадлежали собственники земельных владений, крупных мастерских, торговых кораблей, денежных сумм и рабов. Часть представителей этого класса были метеками – не обладающими правами гражданства. Как и господствующий класс, к основной массе горожан принадлежали и свободные мелкие производители – земледельцы, собственники и арендаторы небольших земельных участков, владельцы ремесленных мастерских, розничные торговцы, поденщики и матросы, обслуживающие морские перевозки, городской люд. Несмотря на то, что некоторые источники указывают на актуальность гомосексуализма в Афинах, согласно традиции каждый свободный, а в особенности гражданин, должен был иметь семью. По семейной принадлежности мы с уверенностью можем отнести женщин из семей господствующего класса и мелких производителей к соответствующим классам. Но если в случае с классом рабов можно с легкостью распространить социальный статус мужа-раба на его жену, то нельзя то же самое сказать о женщинах из перечисленных выше двух классов. Принадлежа к этим классам по кровно-родственному и имущественному признаку, они не разделяли с ними вполне их политические, экономические и личные права, поэтому их классовое положение спорно.

Древняя Греция имела тесные экономические, политические и культурные связи с рядом соседствующих стран. Следствием этого было наличие метеков – экономически активной прослойки афинского общества, не имеющих политических гражданских прав. Какой статус имели их жены? Естественно, как и их мужья, они не имели гражданства. Исходя из этого, можно предположить, что положение этих женщин под воздействием общественных традиций полиса развилось в форму, мало отличную от положения жен граждан. Хотя в сравнении с «свободными» женщинами статус жен метеков позволяет бесспорно причислять их к классу, к которому принадлежат их мужья.

Таким образом, несмотря на ограниченность информации о женщинах в среде системы классов, их равномерное присутствие очевидно, хотя соответствие признакам классов сравнительно с их мужьями спорно.

Чаще всего в обществе, где присутствует неравноправие по какому-либо признаку, различия прав и возможностей просматриваются уже с детских лет. Попытаемся воссоздать условия, в которых росла и личностно формировалась афинская девушка.

Уже начиная с момента рождения новорожденные девочки были неравноправны перед мальчиками. В Афинах существовала традиция, согласно которой отец семейства решал, оставаться ребенку в живых или быть выброшенным вон, что означало неминуемую смерть. Конечно, законным предлогом для детоубийства было непризнание отцовства, врожденное уродство или подобное. Но нередки были случаи убийства даже здоровых детей по экономическим причинам. Жертвой воли отца чаще становились девочки. Семьи с двумя дочерьми были исключением. В доме отца девушка должна была повиноваться его воле, а в случае его смерти – воле брата или опекуна, назначенного по  завещанию отца или по решению должностных лиц государства. В Афинах уделялось значительно меньшее внимание здоровью и физической закалке девушек и молодых женщин. До замужества, которое чаще всего наступало около пятнадцатилетнего возраста, афинянки жили в особом помещении дома – гинекее. На обычных, повседневных трапезах женщины садились за стол вместе с мужчинами лишь тогда, когда семья обедала одна, без гостей.  Греки сознательно ограждали девушку от соприкосновения с внешним миром. Приобщение к общественной жизни могло бы приготовить ее к выполнению ее будущих обязанностей. Но именно «затворническая» жизнь формировала в девушке скромность и нежность, высоко ценимые греками в женщине. Видимо, они боялись, что слишком раннее знакомство с жизнью и ее трудностями не принесет пользы женской душе. Греки особенно дорожили ясностью мысли и красотой внутреннего мира. В детстве девушки росли, окруженные заботами своей матери или кормилицы. Позже их учили обрабатывать шерсть и ткать. Сидя возле своих матерей, девушки приобретали опыт в этих работах. Образование девушек было поверхностным, зачастую ограничивалось обучением письму и чтению. В редких случаях девушка выходила из своего убежища, появляясь на религиозных церемониях или принимая участие в общих танцах. Плутарх описывает в «Сравнительных жизнеописаниях» одну из общественных церемоний, в которой участвовали женщины: «После покорения Самоса Перикл возвратился в Афины, устроил торжественные похороны воинов, павших на войне, и, согласно обычаю, произнес на их могилах речь, которая привела всех в восторг. Когда он сходил с кафедры, все женщины приветствовали его, надевали на него венки и ленты, как на победителя на всенародных играх…».^[1]

Порой девушку выбирали, чтобы нести во время празднеств священные корзины, либо ей поручали вышивать покрывало для процессии на празднике Панафиней, если она принадлежала к аристократической семье. После долгими днями в гинекее девушка вспоминала об этих празднествах, склонившись над ткацким станком, ее мысли переполнялись прекрасными образами. При таком однообразном существовании даже незначительные происшествия приобретают важность и оставляют следы в памяти. Предоставляя афинянке редкие случаи видеть окружающий мир во время празднеств, религия не была бесполезна для воспитания ее ума. Она не нарушала покоя гинекея, но оживляла его своими воспоминаниями, развивая чувство порядка и гармонии в душе.

В целом воспитание афинской девушки представляло собой однообразное и мирное существование, тщательно поддерживаемое неведение, имевшее целью сохранение всей целостности нежности ее души и чистого целомудрия.

В классической Греции свобода женщин, особенно афинских, подверглась существенным ограничениям по сравнению с доклассическим периодом. Эти ограничения коснулись всех областей жизни  женщин. Сократ отзывался о женщине, как о принадлежащей исключительно дому, в самом ограниченном смысле слова. По его мнению, гражданин всего менее мог говорить со своей женой. Платон высказывает не менее резкие суждения о женщинах, хотя он допускает равенство занятий и воспитания для обоих полов. По мнению Аристотеля, женщина - это ошибка природы; добродетель ее совсем иная, чем добродетель гражданина, и мало чем отличается от той, к которой способен раб. Идеал жены, нарисованный Ксенофонтом, - наш домостроевский идеал. Лучшим украшением ее считалось молчание. Стало повсеместным явлением, что даже свободнорожденная женщина не имела гражданских прав. И в частной жизни она все больше зависела от мужчины, все больше подчиняясь его власти и опеке. Становясь замужней женщиной, она вовсе теряла всякую самостоятельность. Женщина не могла принимать решения по имущественным делам, не имела свободы передвижения, чем располагали женщины более ранних эпох.

На улицу афинянка выходила только в сопровождении рабыни, прикрывая лицо от взоров встречных мужчин. Афиняне считали, что женщина должна вести себя так, чтобы о ней нельзя было сказать ни хорошего, ни плохого. Она вообще не должна привлекать к себе внимание. Все же нужно отметить, что строго соблюдающиеся для молодых девушек; для замужних женщин правила были менее суровы, а в некоторых случаях даже совершенно нивелировались. С такими исключениями приходилось мириться, несмотря на требования обычая. Жена богатого гражданина могла легко соблюдать этот обычай и не показываться из своих апартаментов; но в менее обеспеченных семьях женщина должна была каждую минуту выходить из дома по делам своего хозяйства. Она должна была ходить на рынок, закупать провизию и сама исполнять те работы, которые обыкновенно предоставлялись невольникам. Иногда даже случалось, что женщины торговали на публичной площади. Мать Евкситея, одного из клиентов Демосфена, продавала ленты, а относительно матери Еврипида Аристофан заявляет, что она торговала зеленью. Однако подобные факты случались редко. Бедность могла принудить некоторых женщин решиться на подобные вещи, но общественное мнение относилось к ним сурово и порицало их.

Единственными событиями, нарушавшими однообразие домашней жизни, были визиты, которыми они обменивались между собой, и религиозные церемонии, совершавшиеся ими очень часто. Мужья относились недоверчиво к этим визитам, а также к разговорам, которые вели между собой женщины, как будто бы они могли собираться только для того, чтобы жаловаться друг другу на своих мужей или обсуждать какие-нибудь планы мести. Они не только заходили друг к другу по соседству, но и устраивали званые обеды или ужины для своих приятельниц. Во время похорон они играли преобладающую роль. Они присутствовали также на многочисленных городских празднествах. Им было запрещено появляться на великих греческих играх, но они допускались на драматические представления, по крайней мере, на трагедии. Эти празднества отрывали их, хотя бы на один день, от их обычных занятий. Они переносили их мысли в более возвышенные области, заставляли их участвовать в патриотическом воодушевлении граждан и заинтересовывали их до известной степени в торжествах и богослужениях общегосударственного характера. Кроме национальных греческих богов у них были свои особые божества, к которым они чувствовали особую преданность. Они тайно собирались в особого рода домашние молельни, где обращались с молитвами ко множеству богов, героев и гениев. В этом случае повторялось то же, что и с пиршествами, которые они устраивали друг для друга. Отстраняя женщин от своей собственной жизни, мужчины принуждали их замыкаться со своей стороны в отдельное общество и предаваться своим особым развлечениям и верованиям. Но при всей замкнутости, в гинекеи проникали модные вкусы, что делало существование менее монотонным – чтение, письмо, музыка. Греки никогда не заботились об умственном развитии женщины и не стремились приобщить ее к благородным занятиям, возвышающим и укрепляющим душу. Но у народа с такой живой и утонченной культурой внутреннего мира музыка была больше, чем просто отдых. Она уравновешивала душевные движения и вызывала в душе особого рода гармонические ощущения, медленно и почти нечувствительно проникавшие в ум и формировавшие его.  Не избегали женщины и изучения литературы, однако от разговоров на литературные темы в ругу мужчин были отстранены. Тот факт, что женскую поэзию, берущую начало в VII в. до н.э., представляли в Греции уроженки Лесбоса, Беотии, Аргоса, Сикиона, но только не Афин, этого общеэллинского очага культуры, также свидетельствует о том, что афинские женщины были исключены из сферы интеллектуальной жизни. Не допускались женщины и на Олимпийские игры. Лишь одна женщина могла наслаждаться этим зрелищем – жрица богини Деметры, святилище которой находилось в Олимпии.

Таким образом, общественное положение женщины в Афинах изменилось в сторону зависимости от мужчины, мужа. Ее существование было ограничено рамками собственного дома. Но и здесь она была неполноправным членом семьи. Она была исключена из сферы культурной жизни. Фактически ее положение мало отличалось от рабского.

Согласно древнегреческой традиции, каждая женщина должна была быть замужем. Муж становился господином своей жены, потому что всякая женщина должна была иметь своего господина. Мир в женщины в семье  своеобразен. Почти все дни афинянки проводили на женской половине дома – в гинекее, занимаясь домашними делами, ткачеством и шитьем. Также они занимались воспитанием детей, когда те были еще маленькие. Первым следствием брака было подчинение женщины авторитету мужа; но этот авторитет не был, собственно говоря, властью. Это была как бы общественная обязанность или, по выражению Аристотеля, власть, имевшая политический характер. Без ведома мужа женщина не имела права отчуждать имущества; она могла входить в долги только на сумму, не превышающую стоимости ½ гектолитра ячменя; если она становилась вдовой, то ее господином становился сын, а за неимением его – ее ближайший родственник. Муж даже имел право выбирать ей, перед своей смертью, другого мужа. Словом, она, в течение всей своей жизни, считалась как бы несовершеннолетней. Пенелопа – пример послушания такому господину. «Пенелопа спускается из своей комнаты, чтобы просить певца Фемия прекратить надоевшую ей песню. Но лишь только она показывается на пороге, закрытая покрывалом, как ее сын, Телемах, обращается к ней с такими словами: «Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства, пряжей, тканьем; наблюдай, чтобы рабыни прилежны в работе были своей: говорить же не женское дело, а дело мужа, и ныне мое: у себя я один повелитель»^[2].

Женщина даже не играла значительной роли в воспитании своих детей. Детей всегда поручали кормилицам. Это не значило, что мать пренебрегала ими; она интересовалась их играми, ласкала их; но между нею и ими всегда была посторонняя женщина. Так как кормилица брала на себя самые тяжелые заботы о них, то она приобретала и часть той привязанности, от которой отказывалась мать, передавая ей обязанности, которые она не исполняла сама. Мальчики рано начинали учиться вне дома. Девочки оставались с матерью, но их образование было поверхностным. Когда приходило время женить или выдавать замуж детей, мать не принимала участия в решении этих вопросов, предоставлявшихся законом одному отцу. Ее мнения не спрашивали, когда располагали ее собственной участью, и ее мнения не спрашивали и тогда, когда дело шло о судьбе ее сыновей и дочерей.

Но внутри своего дома женщины были полновластными хозяйками. Они наблюдали за невольниками и распоряжались работами своих служанок. На них лежали также все подробности по управлению и по расходам хозяйства. В речи Лисия об убийстве Эратосфена Евфилет заявляет, что он поручил своей жене управление всем персоналом своего дома. И так обстояло дело не только у Евфилета, принадлежавшего к зажиточным горожанам; даже в самых богатых жилищах хозяйка дома не была совершенно избавлена от забот по хозяйству. У нее были многочисленные помощники, но общее руководство оставалось за ней, и она далеко не стушевывалась перед своими управляющими. Вообще говоря, афинянка очень ревниво относилась к своему авторитету в домашних делах и держалась за него тем крепче, что ее не отвлекали никакие другие занятия. Власть ее была строго ограничена, и она старалась охранять ее; так как она пользовалась доверием мужа только в одном этом пункте, то она хотела обладать этим доверием вполне. Иногда происходили злоупотребления. Некоторые женщины, нерадивые или большие лакомки, неэкономно тратили провизию. Мужьям приходилось вмешиваться и отбирать у них ключи от кладовых. Но обыкновенно афинянки вполне заслуживали похвалу, высказанную Евфилетом своей жене: «она была умелая хозяйка». Иногда их расчетливость переходила даже в скупость. Им жалко было смотреть на истребление провизии, охранявшейся ими с такой заботой; они не делали достаточной разницы между необходимыми и излишними расходами и с такою же строгостью относились к первым, как и к последним. Они с радостью встречали мужей, когда те приносили домой деньги, но были слишком щедры на резкие упреки, когда они их тратили. У них был еще один недостаток. Они часто обладали деспотическим характером, гордились своей властью и желали дать ее почувствовать всем окружающим. Живя почти постоянно среди невольников, отдавая им приказания, порицая их леность, распекая их за провинности, они приобретали начальнические привычки и, не отличая иногда господина от его слуги, говорили с ним тем же тоном. К этому надо добавить, что они гордились своей добродетелью и, когда противопоставляли легкомысленным нравам мужчин строгость своей собственной жизни, усердное исполнение своих обязанностей и верное охранение домашнего очага, то легко убеждались в своем превосходстве. Обиды, затаенные ими в глубине души, делали их раздражительными и вызывали с их стороны, при малейшем поводе, те сухие и резкие речи и те запальчивые возражения, в которых их упрекали сатирики. Мужчины страдали от таких недостатков, но они были сами ответственны в них. Они ограничили женщину сферой домашних забот; женщины увлекались ими чрезмерно и приобретали такие неприятные свойства, от которых им было трудно предохранить себя. Главный недостаток афинской семьи заключался в том, что женщина в ней не была достаточно тесно связана с жизнью своего мужа. По-видимому, греки сами понимали это. Они признаются иногда, что у них слишком мало дорожили домашним счастьем.

Женщина даже не играла значительной роли в воспитании своих детей. Детей всегда поручали кормилицам. Это не значило, что мать пренебрегала ими; она интересовалась их играми, ласкала их; но между нею и ими всегда была посторонняя женщина. Так как кормилица брала на себя самые тяжелые заботы о них, то она приобретала и часть той привязанности, от которой отказывалась мать, передавая ей обязанности, которые она не исполняла сама. Мальчики рано начинали учиться вне дома. Девочки оставались с матерью, но их образование было поверхностным. Когда приходило время женить или выдавать замуж детей, мать не принимала участия в решении этих вопросов, предоставлявшихся законом одному отцу. Ее мнения не спрашивали, когда располагали ее собственной участью, и ее мнения не спрашивали и тогда, когда дело шло о судьбе ее сыновей и дочерей.

Но внутри своего дома женщины были полновластными хозяйками. Они наблюдали за невольниками и распоряжались работами своих служанок. На них лежали также все подробности по управлению и по расходам хозяйства. В речи Лисия об убийстве Эратосфена Евфилет заявляет, что он поручил своей жене управление всем персоналом своего дома. И так обстояло дело не только у Евфилета, принадлежавшего к зажиточным горожанам; даже в самых богатых жилищах хозяйка дома не была совершенно избавлена от забот по хозяйству. У нее были многочисленные помощники, но общее руководство оставалось за ней, и она далеко не стушевывалась перед своими управляющими. Вообще говоря, афинянка очень ревниво относилась к своему авторитету в домашних делах и держалась за него тем крепче, что ее не отвлекали никакие другие занятия. Власть ее была строго ограничена, и она старалась охранять ее; так как она пользовалась доверием мужа только в одном этом пункте, то она хотела обладать этим доверием вполне. Иногда происходили злоупотребления. Некоторые женщины, нерадивые или большие лакомки, неэкономно тратили провизию. Мужьям приходилось вмешиваться и отбирать у них ключи от кладовых. Но обыкновенно афинянки вполне заслуживали похвалу, высказанную Евфилетом своей жене: «она была умелая хозяйка». Иногда их расчетливость переходила даже в скупость. Им жалко было смотреть на истребление провизии, охранявшейся ими с такой заботой; они не делали достаточной разницы между необходимыми и излишними расходами и с такою же строгостью относились к первым, как и к последним. Они с радостью встречали мужей, когда те приносили домой деньги, но были слишком щедры на резкие упреки, когда они их тратили. У них был еще один недостаток. Они часто обладали деспотическим характером, гордились своей властью и желали дать ее почувствовать всем окружающим. Живя почти постоянно среди невольников, отдавая им приказания, порицая их леность, распекая их за провинности, они приобретали начальнические привычки и, не отличая иногда господина от его слуги, говорили с ним тем же тоном. К этому надо добавить, что они гордились своей добродетелью и, когда противопоставляли легкомысленным нравам мужчин строгость своей собственной жизни, усердное исполнение своих обязанностей и верное охранение домашнего очага, то легко убеждались в своем превосходстве. Обиды, затаенные ими в глубине души, делали их раздражительными и вызывали с их стороны, при малейшем поводе, те сухие и резкие речи и те запальчивые возражения, в которых их упрекали сатирики. Мужчины страдали от таких недостатков, но они были сами ответственны в них. Они ограничили женщину сферой домашних забот; женщины увлекались ими чрезмерно и приобретали такие неприятные свойства, от которых им было трудно предохранить себя. Главный недостаток афинской семьи заключался в том, что женщина в ней не была достаточно тесно связана с жизнью своего мужа. По-видимому, греки сами понимали это. Они признаются иногда, что у них слишком мало дорожили домашним счастьем.

Следовательно, существовало противоречие между подчиненным положением жены в доме по отношению к мужу и ее хозяйственной деспотией, распространявшей частичное влияние и на главу семьи.

В Древней Греции классического периода владение женщиной наследством находилось в тесной связи с ее замужеством. Рассматривая вопрос брака, мы должны учитывать, что понимание брака в Древней Греции резко отличается от привычного нам.

        В греческом браке муж и жена соединялись не для того, чтобы слить воедино свои мысли и чувства и поддерживать друг друга в житейских невзгодах: они просто исполняли патриотическую и религиозную обязанность. Отсюда вытекало, что в браке, как понимали его греки, личность женщины не имела никакого значения. Ее чувства не принимались в соображение; она избиралась не ради ее самой, но как необходимое орудие для поддержания семьи и государства. Она являлась как бы неспособной ни для какой другой роли и ни к какой иной добродетели; когда она рождала нескольких сыновей, ее задача была исполнена. Мало этого: когда брак становится простою гражданской обязанностью, неисполнение которой является преступлением  глазах религии и государства, тогда исчезает вся прелесть домашней жизни и вместе с тем уменьшается влияние женщины. Афинянин соглашался на брачную жизнь так же, как соглашаются на уплату своего долга, без увлечения и довольно неохотно. Он вводил в свой дом законную жену, потому что этого требовали интересы государства. Афинянин слишком привык делить свое существование на две части. Возвращаясь домой, он забывал или, скорее, затаивал в себе все, что занимало его вне дома. Он был на агоре, заседал на собрании или в судах, вел разговоры с софистами или риторами, обсуждал государственные вопросы или устраивал свои коммерческие дела; Но он не говорил своей жене ничего из того, что он видел и слышал. Эти мысли принадлежали ему, и он хотел их хранить про себя. Мы, без сомнения, знаем из примера Фемистокла, о котором повествует Плутарх, что муж позволял иногда жене глубже проникать в свою жизнь и что он даже выносил ее господство. Фемистокл говорил шутя, что его сын, при всей своей молодости, был могущественнейшим из греков: «Афиняне повелевают греками; я повелеваю афинянами, его мать повелевает мной, а он повелевает своей матерью».^[3] Из этого следует, что Фемистокл подчиняется жене, которая сама подчиняется капризам ребенка. Это проявление снисходительности или слабости. Это причуда любви, желающей подчиняться беспрекословно и без рассуждений. Но это и не сознательное доверие, не разумное подчинение советам, мудрость которых он испытал и вполне признает. Подобным примерам невозможно придавать какого-либо значения. То, что мужчины со слабым характером или утомленные своей деятельностью вне дома уступали капризам своих жен, этот факт не имеет важности, и на основании этого нельзя утверждать, что афинянка допускалась к участию в мыслях, планах и честолюбивых мечтах своего мужа.

По Гомеру, брак является договором между двумя главами семейств, причем в большинстве случаев при этом не заботились справляться о согласии будущих супругов. Подарки, предлагавшиеся женихом своему будущему тестю, являлись настоящей покупной платой; иногда молодая девушка даже подвергалась как бы аукционной продаже. Заключению брака предшествовало формальное обручение. Обручение было важным юридическим актом, так как при этом обсуждались имущественные отношения будущих родственников, размеры приданого. Давать за невестой приданое требовал не закон, а обычай, часто более могущественный, чем любое писаное право. Поэтому даже сироты и девушки из малоимущих семей не оставались без приданого, его собирали для них в складчину их сограждане или даже само государство. Так, Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» пишет, что в Афинах после смерти Аристида его дочери «были выданы замуж государством: город обручил их за счет казны и назначил каждой по три тысячи драхм приданого^[4]».

Положение жены в деле наследования было гораздо хуже, чем мужчины. Если конкурентом на наследство был мужчина той же степени родства, то предпочтение отдавалось ему. К тому же, дочь не считалась законной наследницей при наличии брата. Она могла рассчитывать только на приданое, которое она имела право получить впоследствии, но это приданое никогда не равнялось доле брата. Например, отец Демосфена, имевший двоих детей, оставил своей дочери на приданое только два таланта, в то время как его состояние равнялось четырнадцати талантам. Если у умершего была только единственная дочь, она становилась наследницей или, скорее, она присоединялась к наследству. Часто отец старался еще при своей жизни или посредством завещания выдать ее замуж или обручить. Если он этого не делал, то об ее замужестве должны были позаботиться власти (архонт). Впрочем, власти не имели права выдавать ее замуж за кого им вздумается или за кого она хотела. Существовал порядок, установленный законом. Она должна была выходить замуж прежде всего за одного из дядей с отцовской стороны, с самого старшего, потом за одного из двоюродных братьев, потом за кого-нибудь из других родственников следуя степени их родства. Эти браки были обязательны для молодой девушки под страхом лишения половины наследства. Если к тому времени, когда она становилась наследницей, она была уже замужем, ее могли принудить покинуть своего мужа. Родственники, получившие в последовательном порядке право на ее руку, не были обязаны непременно жениться на ней. Каждый из них мог отказаться от своего права в пользу следующего кандидата. Такого рода замещения случались нередко в Афинах. Дочь – наследница не была собственницей отцовского наследства. Она была только его хранительницей. Истинным наследником ее отца становился сын, который мог родиться после нее.  Жена обыкновенно приносила своему мужу приданое. Заведование имуществом, составлявшим приданое, принадлежало мужу, но он должен был передать его неприкосновенным своим наследникам. В случае развода он возвращал приданое родственникам невесты или же выплачивал им за него по восемнадцать процентов в год. Если жена умирала первая, не оставив детей, то приданое возвращалось тем, кто его выдал, или их представителям.

Современники отмечают, что наследницы, обогащавших своих мужей, обладали сварливым характером. Они еще более дорожили богатством, которое приносили с собой в дом. Они были также более надменны; они никогда не забывали и не позволяли забывать другим, кем они были и чем они обладали.

«Если вы бедны и если вы женитесь на богатой женщине, - говорит один комический поэт, - вы приобретаете себе не жену, а госпожу; вы сразу обрекаете себя на положение и раба и бедняка». Мелиандр говорил: «Всякий узнает по ее гордому виду мою жену или скорее госпожу, под властью которой я нахожусь… О, я несчастный! Нужно же было мне жениться на какой-то Креобиле с ее десятью талантами, на женщине ростом в один локоть! И при этом нестерпимо заносчивой! Клянусь Зевсом Олимпийским и Афиной, это – невыносимо… Она принесла мне с собою этот дом и эти поля; но, чтобы обладать ими, надо было взять и ее, а это из всех невыгодных сделок самая невыгодная; она – настоящий бич для всего дома, - не только для меня, но и для своего сына, а еще более для своей дочери».

        Один персонаж Менандра жалуется на легкомыслие, с которым заключаются браки. Не лучше ли было бы думать меньше о приданом и больше о достоинствах и недостатках женщины, на которой женятся? «Но нет, мы наводим справки о тысяче бесполезных вещей: мы узнаем, кто были дедушка и бабушка невесты; мы заставляем раскладывать приданое на стол, чтобы знаток проверил, настоящей ли пробы серебро, которое не останется и пяти месяцев в доме; а о достоинствах той, которая останется возле нас всю свою жизнь, мы и не думаем узнавать; мы берем ее наудачу, не зная ее, рискуя встретить сердитую, сварливую женщину, может быть болтунью».

Так как традиционно сложилось, что брак – это обязанность гражданина перед государством, а личностная сторона вопроса нивелировалась, то стали преобладать браки по расчету. И в этом случае имеет место противоречие: так как мужчина искал в первую очередь финансовую выгоду, на поверку он получал некоторую финансовую зависимость от жены. Но в целом в вопросе брака и права наследования женщина испытывала явное ущемление прав.

Несмотря на патриархальность института семьи и подчиненное положение женщины, была небольшая возможность для женщины реализовать право на развод, как некоторое проявление свободы личности. Каково же было отношение общества и каковы шансы на развод для женщины?

В Афинах измена жены рассматривалась как достаточный повод к расторжению брака. На практике только женщины наказывались за измену. Жена теряла свое доброе имя, а муж имел право убить ее любовника. Мужа Плутарх призывает воздерживаться от внебрачных связей не только из опасения уронить достоинство законной супруги, но и дабы не оскорбить и не огорчить ее. «Подобно тому, как кошки свирепеют и бесятся от запаха благовоний, - говорит Плутарх,- женщины впадают в ярость и бешенство от измен своих мужей, потому-то и "несправедливо" причинять им столько горя и страданий ради "мимолетной прихоти"; лучше приближаться к ним непорочным, "чистым" от чужих прикосновений, как подходят к пчелам, которые "негодуют и бросаются на того, кто только что имел дело с женщиной»^[5]. В то же время, женщинам он ставит в пример персидских цариц, которые принимали участие в трапезах вместе, с мужьями, но уходили, когда те, захмелев, приглашали музыкантш и наложниц: такая терпимость пристала супруге, и если ее "обыкновенный" муж "иной раз и согрешит" с гетерой или рабыней, она должна не браниться и возмущаться, но счесть, что только из уважения к ней супруг сделал участницей "непристойной разнузданной пьянки" другую.

Еще одним поводом для развода в Афинах была бездетность. Исходя из общего принципа, что целью брака является рождение детей, обеспечение государства новыми гражданами, греческие мыслители считали необходимым принудительно расторгать бездетные браки. По тем же соображениям греческие законодатели и философы обращали особое внимание на создание благоприятных условий для будущих матерей, спокойной обстановки вокруг. Но эта забота не шла дальше психологической подготовки. Ни перед родами, ни во время родов женщины не наблюдались врачом. Считалось достаточным присутствие повивальной бабки или просто опытной рабыни. В таких условиях были часты трагические исходы родов: погибали либо мать, либо ребенок, либо оба одновременно.

        Так как развод стал довольно частым в классическую эпоху, приданое рассматривалось как необходимая предосторожность для укрепления брачного союза. Очень часто муж только потому оставлял у себя жену, что боялся быть вынужденным возвратить приданое. У афинян практиковались два способа развода. Один из них, инициируемый мужем, не был подчинен никаким формальностям. Муж имел право, когда ему вздумается, отослать от себя жену. Она возвращалась к своему отцу или господину (куриос). Часто при этом присутствовали свидетели, но они были не обязательны. Дети оставались у мужа. Что качается инициативы на развод со стороны жены, то она не могла поступать по своему усмотрению. Прежде всего женщина должна была письменно обратиться к архонту. Если архонт признавал ее основания достаточными, то развод был разрешен. Эта процедура представляла определенные сложности для женщины ввиду ее зависимого положения. Плутарх описывает такой случай: «Гиппарета, жена Алкивиада, была добродетельна и любила своего мужа; но она много страдала от его беспорядочной жизни. Она покинула брачное жилище и укрылась у своего брата. Алкивиад, по-видимому, нисколько не заботился об этом и продолжал свою развратную жизнь.»^[6] Далее мы читаем: «Письмо о разводе супруга должна была подать архонту не через второе лицо, а собственноручно, и когда, повинуясь закону, она уже подавала требование, явился Алкивиад, внезапно схватил ее и понес через всю площадь домой, причем никто не посмел вступиться и вырвать женщину из его рук… Примененное им насилие никто не счел ни противозаконным, ни бесчеловечным: по-видимому, закон для того и приводит в общественное место женщину, покидающую своего супруга, чтобы предоставить последнему возможность вступить с нею в переговоры и попытаться удержать ее».^[7] Кроме того, общественное мнение неодобрительно относилось к женщинам, требующим развода. Дело о разводе могло быть инициировано и третьим лицом. Например, отец имел право развести свою дочь с мужем и выдать замуж за другого. После смерти отца ближайший родственник мог потребовать, чтобы женщина развелась  и стала его женой. Мужу предоставлялось право выдать свою жену за другого. Для этого не требовалось даже ее согласия.

Рассматривая вопрос о супружеской измене и разводе, мы находим еще большую узурпацию прав женщины, несмотря на то, что закон дает ей большие возможности. В случае измены мужа это не оборачивалось для него каким-либо наказанием.  В отличие от этого, женщина могла быть наказана весьма сурово, в том числе изгнана из дома.

Как уже было сказано выше, источники приводят мало подробностей из жизни женщин. Но если жизнь свободных женщин была каким-то образом освещаема, то о жизни других слоев женского населения  мы может судить по еще более кратким данным.

В греческом обществе выделялись различные категории женщин, назначение которых Демосфен формулировал следующим образом: прелестницы служат для грубых удовольствий, жены - для поддержания рода и охраны жилищ, а гетеры - для духовных наслаждений. Гетера в Древней Греции – это образованная незамужняя женщина, ведущая независимый образ жизни. Отношение к гетерам в Афинах было неоднозначным. С одной стороны, образ жизни гетер подпадал под осуждение закона и общественного мнения. Например, в законе Солона, о котором упоминает Эсхин в своей речи «Против Тимарха»: «Солон, славнейший из законодателей, также трактует – в старинной манере и торжественных выражениях – о добропорядочности женщин. Женщине, уличенной в прелюбодеянии, он не разрешает носить украшения и приходить на общественные жертвоприношения, с тем чтобы она не общалась с порядочными женщинами и не оказывала на них дурного влияния. Если же она решится прийти или наденет украшения, то первый встречный, по закону, может разорвать на ней платье, сорвать украшения и бить, остерегаясь только забить до смерти или сделать калекой. Таким образом законодатель подвергает бесчестию такую женщину и уготавливает ей невыносимую жизнь. Вместе с тем он приказывает привлекать к ответственности сводниц и сводников и, если они будут уличены, карать их смертью^[8]». С другой стороны, многие гетеры играли активную и важную роль в общественной и политической жизни Афин. В домах гетер собирались видные политические деятели, поэты, философы, скульпторы. Гетеры могли блистать остроумием и начитанностью в мужском обществе, что было недоступно свободнорожденным. Хотя, возможно, во времена Перикла роль гетеры не налагала еще, как позже, категоричного общественного клейма. Многие из гетер занимали видное место в философских школах древней Греции. Эти школы насчитывали, впрочем, среди своих последователей и таких женщин, которые вели безукоризненно нравственную жизнь и прославлялись не только светскими писателями позднейших времен, но и богословами христианской церкви. Древнейшими из них были последовательницы Пифагора, о которых историк Филарх написал книгу ("Героиды, или Пифагорейские жены"), до нас не дошедшую: Феано, жена Пифагора, и его три дочери, Аригнота, Дамо и Мийя. Книгу Периктионы "О мудрости" (философии) высоко ценил, по словам древних авторов, Аристотель, заимствовавший даже из нее некоторые идеи о свойстве естества и его случайных качествах. После смерти Аристиппа главой киринейской школы была его дочь его Арета, прозванная современниками "светочем Эллады"; ей приписывают до 40 трактатов, почти целиком утраченных. Кратес, ученик Антисфена, равно известный как философ и как урод, внушил любовь богатой афинской красавице Гиппархии, которая вышла за него замуж и вполне свыклась с его образом жизни: одетая в рубище, она сопровождала его во всех скитаниях, вела жизнь полную лишений и вместе с ним проповедовала циническую философию. Любимейшей из учениц Платона была Аксиофея; впоследствии она сама учила, развивая учение Платона об идеях, и, кроме того, занималась физикой и естественными науками. Неоплатоническая школа выдвинула благородную Гипатию. Были в древней Греции и женщины-врачи, прославившиеся своими научными трудами, главным образом по акушерству. Афинянка Агнодика, переодевшись мужчиной, изучила медицину и добилась отмены закона, запрещавшего женщине заниматься врачеванием. Знаменитый врач Аэций (V в. после Р. X.) приводит целые отрывки из сочинений Аспазии.

Аспазия Милетская, известная подруга и впоследствии жена Перикла, считается образцом древнегреческой гетеры.  Хотя как иностранка она имела полное право вести более свободный образ жизни, общественное мнение осуждало ее. И о ней повествует «Сравнительное жизнеописание» Плутарха. В этом труде было высказано предположение, что Перикл принял решение о походе на Самос под влиянием Аспасии. Она обладала «великим искусством или силой…, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной^[9]». Она была родом из Милета, находящемся в Малой Азии. Перикл пленился ею как умной женщиной, понимавшей толк в государственных делах. Даже Сократ иногда посещал ее со своими знакомыми, а ученики его приводили к ней своих жен, чтобы послушать ее рассуждения, хотя профессия ее не была в почете: она была содержательницей девиц легкого поведения. Эсхин говорит, что и Лисикл, торговец скотом, человек ничтожный сам по себе и низкого происхождения, стал первым человеком в Афинах, потому что жил с Аспасией после смерти Перикла. У Платона в «Менексене» подмечено - эта женщина прославилась так, что многие в Афинах искали ее общества ради ее ораторского таланта. Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспасии была основана скорее на страстной любви. У него была законная жена, его родственница, бывшая прежде замужем за Гиппоником, от которого она имела сына Каллия «Богатого»; и от брака с Периклом у нее были сыновья — Ксанфипп и Парал. Потом, когда совместная жизнь перестала им нравиться, он вместе с ее опекуном с ее согласия выдал ее замуж за другого, а сам взял Аспасию и чрезвычайно ее любил. Говорят, при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал. В комедиях ее называют новой Омфалой, Деянирой, Герой. Кратин прямо называет ее наложницей в следующих стихах: «Геру Распутство рождает ему, наложницу с взглядом бесстыдным. Имя Аспасия ей».^[10]

Плутарх отмечает склонность общественного мнения считать Аспасию достигшей такой известности и славы, что даже Кир персидский назвал самую любимую свою наложницу, которая прежде носила имя «Мильто», Аспасией.

Вышеупомянутый Алкивиад некоторое время, по Плутарху, до самой смерти жил с гетерой Тимандрой. Показательна ее роль, как его предсмертной спутницы. «Алкивиад жил тогда в одном селении, во Фригии, вместе с гетерой Тимандрой. Однажды он  увидел  себя  во сне одетым в платье гетеры, она же, держа в руках его голову,  украшала  его лицо, как это делают женщины, румяня и намазывая белилами. По словам других, он видел во сне, что приближенные Багоя обезглавливают  его  и  сжигают  его тело. Случился этот сон, как говорят,  незадолго  до  смерти.  Те,  кто  был послан для его убийства, не дерзнули войти, но, окружив со всех сторон  дом, подожгли его. Заметив это, Алкивиад, собрав  большую  часть  своих  одежд  и ковров, бросил их в огонь; затем, обернув  левую  руку  хламидой,  а  правой выхватив кинжал, выскочил  невредимым  через  огонь,  прежде  чем  вспыхнула одежда; варвары увидели его, но он заставил их разбежаться. Никто не  посмел вступить с ним в рукопашный бой; став вдали, они  забросали  его  копьями  и стрелами. Когда он умер и варвары  удалились,  Тимандра  подняла  его  тело, завернула в свои собственные одежды и похоронила, насколько  было  возможно, торжественно  и  почетно».^[11]

Плутарх рассказывает в своих «Сравнительных жизнеописаниях» об ионянке Фаргелии, которая заводила связи с мужчинами только высшего ранга. Будучи очень хороша собой, Фаргелия соединяла «обаяние с ловкостью в политических интригах, жила с очень многими мужчинами из эллинов и всех, бывших с нею в близких отношениях, привлекала на сторону персидского царя»^[12]. А через этих высокопоставленных и очень влиятельных людей, она сеяла в городах начала персидского влияния.

За нелестным наименованием социальной принадлежности «гетера» скрывается интереснейшее явление в истории древних Афин. С одной стороны, жизнь этих женщин подрывала устои морали и нравственности в обществе. Но с другой стороны гетеры предстают носительницами новых идей, видными деятелями культуры и науки. Они неофициально участвовали в политической жизни. Можно твердо утверждать, что эта тема еще ожидает своего более подробного рассмотрения.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. – М., 1988
2. Гиро П. Частная и общественная жизнь греков.- СПб., 1995
3. Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) – М., 1999.
4. http://www.ipages.ru/index.php?id=3435&op=10
5. http://www.oval.ru/enc/86871.html
6. www.wikiznanie.ru
7. http://www.ancientrome.ru/antlitr/plutarch/sgo/pericles-f.htm  Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах, М.: Издательство «Наука», 1994. Издание второе, исправленное и дополненное. Т. I.
8. www.ipages.ru  Текст приводится по изданию: Плутарх. Избранные жизнеописания. В двух томах. Алкивиад. Перевод Е. Озерецкой М., "Правда", 1987. Т. 1.