Методическая страница

А.С.Макаренко. Методы воспитания (из книги Проблемы школьного советского воспитания)

Опубликовано 30.03.2012 - 12:03 - Администратор проекта

Я убежден, что если перед коллективом нет цели, то нельзя найти способа его организации. Перед каждым коллективом должна быть поставлена общая, коллективная цель — не перед отдельным классом, а обязательно перед целой школой.

Мой коллектив был 500 человек. Там были дети от 8 до 18 лет, значит, ученики первых и десятых классов. Они, конечно, отличались друг от друга очень многими особенностями. Во-первых, старшие были более образованы, более производственно квалифицированы и более культурны. Младшие были ближе к беспризорности, неграмотны, конечно. И наконец, они были просто дети. Тем не менее все эти 500 человек в последние годы моей работы составляли действительно единый коллектив. Я ни разу не позволил себе лишить права члена коллектива и голоса ни одного коммунара, вне зависимости от его возраста или развития. Общее собрание членов коммуны было действительно реальным, правящим органом.

Вот это общее собрание, как правящий орган коллектива, вызвало со стороны моих критиков и начальников протесты, сомнения. Говорили: нельзя позволять такому большому собранию решать вопросы, нельзя доверять толпе детей руководство коллективом. Это, конечно, правильно. Но в этом-то и дело — надо добиться такого положения, когда это была бы не толпа детей, а общее собрание членов коллектива.

Чрезвычайно много путей и средств для того, чтобы толпу обратить в общее собрание. Это нельзя делать как-нибудь искусственно, и это нельзя сделать в один месяц. Вообще погоня за скороспелыми результатами в этом случае всегда будет печальна. Если мы возьмем школы, где нет никакого коллектива, где все разрознено, где в лучшем случае каждый класс живет обособленной жизнью и встречается с другими классами, как мы на улице встречаемся с обычной публикой, то, чтобы из такого аморфного собрания детей сделать коллектив, конечно, нужна длительная (не год и не два), настойчивая и терпеливая работа. Но зато коллектив один раз создали, и если его беречь, если за ним, за его движением внимательно следить, то такой коллектив может сохраняться века. И такой коллектив, особенно в школе, где ребенок находится 8-10 лет, должен быть драгоценным, богатейшим инструментом воспитания. Но такой коллектив, конечно, легко и развалить. Вот когда вместе объединяется, с одной стороны, такая могучая сила детского коллектива, могущества почти непревзойденного, и, с другой стороны, ряд ошибок, ряд смен руководителей — очень скоро можно тоже коллектив обратить в толпу. Но чем больше коллектив живет, чем крепче он становится, тем более он склонен продолжать свою жизнь.

Здесь мы подходим к одной важной детали, на которой я хотел бы особенно настаивать. Это — традиция. Ничто так не скрепляет коллектив, как традиция. Воспитать традиции, сохранить их — чрезвычайно важная задача воспитательной работы. Школа, в которой нет традиций, советская школа, конечно, не может быть хорошей школой, и лучшие школы, которые я наблюдал, кстати, в Москве, — это школы, которые накопили традиции.

Что такое традиция? Я возражения встречал и против традиций. Старые наши педагогические деятели говорили: всякий закон, всякое правило должны быть разумны, логически понятны. А вы допускаете традицию, разум и логика которой уже исчезли. Совершенно верно, я допускал традицию. Пример. Когда я был моложе и у меня было меньше работы, я каждый день вставал в коммуне в 6 часов утра и каждый день совершал поверку, т7е. ходил в спальню вместе с дежурным командиром отряда, и меня встречали салютом, командой "Отряд, смирно!". Я совершал поверку состава и состояния отряда на начало дня. В это время меня принимали как начальника коммуны, и, как начальник, я в таких случаях мог производить всякие разборы и налагать взыскания. Кроме меня, никто в коммуне правом наложения взысканий не пользовался, конечно кроме общих собраний. Но вот я потерял возможность бывать каждый день на поверке. Первый раз я уведомил, что я завтра быть не могу и поверку примет дежурный командир.

Постепенно эта форма стала обыкновенной. И вот установилась традиция: дежурный командир в момент поверки встречался как начальник. В первое время это было понятно, а потом это утерялось. И новенькие знали, что командир имеет право налагать взыскания, а почему — не понимали. Старые-то это помнили. Командир говорил: "Получи два наряда!" И ему отвечали: "Есть, два наряда". А если бы в другое время дня или ночи этот командир предъявил такие права, ему бы сказали: "Ты кто такой?" А эта традиция сохранилась и очень крепила коллектив.

Другая традиция, тоже потерявшая свою логику. Когда-то давно был конфликт. Дежурный командир вечером, отдавая рапорт, заявил: "А Иванов нарушил дисциплину за обедом". А Иванов сказал: "Ничего подобного, я не нарушал". Я, проверив дело, сказал что, по моему мнению, он не нарушал. И другие были за это. А дежурный командир настаивал на своем. Я оставил дело без последствий. Дежурный командир обжаловал мое решение в общем собрании. Он заявил: "Антон Семенович не имел права проверять мои слова: я не просто сказал ему на ушко, я ему отдавал рапорт, стоял "смирно", с салютом, в присутствии всех других командиров. В таком случае, раз он не доверяет моему рапорту, он не должен доверять и дежурство. Если он каждый мой рапорт будет проверять следственными показаниями, тогда к чему дежурить?"

Общее собрание постановило: Антон Семенович не прав, рапорт дежурного командира не проверяется. Вот если шепчут на ухо, тогда, пожалуйста, можно проверить. И в течение 10 лет это было законом. Что угодно можно было говорить в течение дня, а когда отдается рапорт, то это уже действительно верно: он же, салютуя, поднял руку, значит, это верно, это правда, а если ты в самом деле ни в чем не был виноват, то считай про себя, что командир ошибся.

И эта прекрасная традиция так въелась, что стало легко работать. Во-первых, ни один дежурный командир не позволяет себе соврать, потому что он знает, что ему должны верить, а во-вторых, не надо тратить время и энергию на проверку. Может быть, дежурный командир действительно ошибся, но несчастный потерпевший должен подчиниться. И когда один комсомолец поднял разговор — что это за правило такое, надо его отменить, потому что я действительно на работу не опаздывал, а дежурный в рапорте заявил, что я опоздал на 10 минут, и мне сказал, что проверки не может быть, — ему объяснили, что, может быть, ты и прав, ты действительно ходил за резцами, но для нас и для тебя дороже твоей правоты пожертвуй: если мы будем каждого дежурного проверять, что он говорит, так это будет не дежурный, а холуй, а нам нужен дежурный командир. Таких традиций в моем коллективе было очень много, просто сотни. И я их не знал всех, но ребята их знали. И ребята знали их незаписанными, узнавали какими-то щупальцами, усиками. Так надо делать. Почему так? Так старшие делают. Этот опыт старших, уважение к логике старших, уважение к их труду по созданию коммуны и, самое главное, уважение к правам коллектива и его уполномоченных — это чрезвычайно важные достоинства коллектива, и, конечно, они поддерживаются традициями. Такие традиции украшают жизнь ребят. Живя в такой сетке традиций, ребята чувствуют себя в обстановке своего особенного коллективного закона, гордятся им и стараются его улучшать. Без таких традиций я считаю невозможным правильное советское воспитание. Почему? Потому что невозможно правильное воспитание без могучего коллектива, уважающего свое достоинство и чувствующего свое коллективное лицо.

Я мог бы назвать очень много интересных традиций и примерно назову несколько. Вот тоже традиция, и тоже смешная. Дежурный член санкома каждый день дежурит, носит красный крест на руке и имеет большие права, права диктатора, он может любому из комсомольцев или членов коллектива предложить встать из-за стола и пойти помыть руки, и тот должен подчиниться; он может зайти в любую квартиру инженера, сотрудника, педагога, доложить на общем собрании, что в квартире такого-то педагога грязь. Причем постановили — никогда не разбираться, какая грязь: у того — вода налита, у того — пыль на подоконнике, у того — пыль на спинке стула. Постановили никогда не рапортовать подробно, не описывать беспорядка, а просто одно слово — грязь. Этого было совершенно достаточно для того, чтобы возбудить преследование против нее. И вот по традиции этот "диктатор" — я даже не помню, откуда это взялось, — выбирался обязательно из девочек, обязательно девочка, обязательно младшая и обязательно чистюлька. Например, предлагают такую-то, говорят: "Да что вы, ведь ей уже 17 лет". И никто не понимает, почему семнадцатилетнюю нельзя выбрать в члены ДЧСК. "Да она прошлый раз выходила, у нее чулок спустился — поэтому нельзя". Почему обязательно девочка? Говорят, что хлопец не всегда сам может убрать как следует, а, во-вторых, логика говорит, что девчата злей. Уж если девочка скажет, то она никому — ни другу, ни недругу не спустит. Я боролся против этого: "Как не стыдно, почему вы лишаете мужчин такого права, что значит чистюлька она или не чистюлька". Все равно, со мной согласны, но как выборы — выдвинешь кандидатуру комсомолки, — нет — все против, давай пионерку. Пионерку выдвинут такую, что совсем ребенок, куда ж ей доверять такую работы. "Нет, — говорят, — подходящая". И эти самые ДЧСК были варварами, житья от них не было, от такой двенадцатилетней девочки не было покоя в течение дня никому — и за обедом, и на работе, и в спальне, и везде. И ругают ее: "Жить невозможно. Ищет-ищет она пыль в спальне, никакой пыли нет, — так она перевернет стул и говорит:

— А что это?

— Волосок прицепился".

И она пишет в рапорте, что в 15-й спальне грязь. И нельзя ничего сказать, потому что это правда. А эта Нина — ребенок, она говорит: "Ты вот причесывался, волосы у тебя летели, так что, я должна тебя прикрывать?"

Отчитывается такой ребенок, взрослые парни смотрят на нее. Она говорит, что было столько-то обходов квартир, столько-то сообщений и т.д. "Хорошая работа?" — "Хорошая". И опять ее выбирают, забыв, что сами от нее страдали.

Это традиция. Коллектив чувствовал, что именно таким маленьким девочкам, наиболее педантичным, наиболее чистым, честным, не склонным ни к каким увлечениям — ни сердечным, ни иным, — именно им надо поручать такую работу. И эта традиция была такой глубокой, что и на комсомольском бюро говорили: "Нет, этот не подойдет; вот такую Клаву давайте, она маленькая, чистенькая, будет работать".

И дети — удивительные мастера создавать такие традиции.

Надо признать, что в создании традиций нужно использовать какой-то маленький, инстинктивный консерватизм, но консерватизм хорошего типа, т.е. доверие к вчерашнему дню, к нашим товарищам, создавшим какую-то ценность и не желающим эту ценность разрушать сегодняшним моим капризом.

Среди таких традиций особенно я ценю традицию военизации — игры. Меня в свое время за это часто поносили, называли жандармом, Аракчеевым и другими генеральскими фамилиями. И я в последнее время, настаивая на этом, всегда краснел и чувствовал, что я совершаю безнравственный поступок. Но в прошлом году здесь, в Москве, была получена 2-я часть 16-го тома Маркса и Энгельса, и я огромным наслаждением, после 16 лет мучений, прочитал, что и Энгельс настаивал на такой военизации. У него есть прекрасная статья о необходимости военизации в школе. Это не должно быть повторение закона военной части. Ни в коем случае не должно быть подражания, копировки.

Я являюсь противником того, чем увлекаются некоторые молодые педагоги, — это постоянным маршем: в столовую идут — маршируют, на работу идут — маршируют, всегда маршируют. Это некрасиво и ненужно. Но в военном быту, особенно в быту Красной Армии, есть много красивого, увлекающего людей, и в своей работе я все более и более убеждался в полезности этой эстетики. Ребята умеют еще больше украсить эту "военизацию", сделать ее более детской и более приятной. Мой коллектив был военизирован до некоторой степени. Во-первых, терминология имеет важное значение. Я, например, не совсем согласен, что можно школы называть неполной средней школой. Мне кажется, что об этом нужно подумать. Что значит: ученик учится в школе, а его школа называется неполная средняя школа? Такое усеченное название. Само название должно быть для него привлекательным. Я обращал внимание на эту терминологию. И когда я предлагал назвать — бригадир бригады, то ребята говорили, что это не то. Что такое бригадир бригады — бригадир на производстве, а у нас в отряде должен быть командир. Но ведь ты то же самое будешь делать. Нет, как сказать, я могу и приказать, а бригадир прикажет, ему скажут: ты не командир, а бригадир. В детском коллективе чрезвычайно красиво организуется единоначалие.

Такой термин, как рапортовать. Конечно, можно было бы и просто получить отчет мальчика, но я считаю, что их очень увлекают некоторая законность этого отчета. Законность такая: командир на отчет должен прийти в форме, не в спецовке, не в том платье, в котором он может пробегать целый день. На отчете, когда один командир отдает рапорт, он должен салютовать, и я не имею права принимать рапорт сидя, и все присутствующие должны салютовать. И все прекрасно знают, что, поднимая руку, все отдают привет работе отряда, всего коллектива...

Потом многое можно ввести из военного быта в самый быт коллектива, в движение его. Например, в коммуне была прекрасная традиция начала общих собраний. Общее собрание должно было всегда открываться только дежурным командиром. Причем удивительно, эта традиция была так велика, что когда в коммуну приезжало большое начальство, нарком включительно, то все равно никому не позволяли открывать общее собрание, только дежурному командиру. Причем собрание все десять лет по традиции обязательно имело определенный регламент. Сигнал для сбора общего собрания давался на трубе. После этого оркестр, который помещался на балконе, играет три марша. Один марш для слуха, можно было сидеть, разговаривать, приходить, уходить. Когда заканчивался третий марш, я обязан был быть в зале, и я чувствовал, что я не мог не явиться; если бы я не явился, меня бы обвинили, что я нарушаю порядок. Когда кончается марш, я обязан скомандовать: "Встать под знамя! Смирно!" — причем я не вижу, где знамя, но я уверен, что оно близко и что, когда я скомандую, его внесут. И когда вносят знамя, все обязательно встают, и оркестр играет специальный знаменный салют; когда знамя поставлено на сцену, собрание считается открытым; входит немедленно дежурный и говорит: "Собрание открыто".

И в течение 10 лет ни одно собрание иначе не открывалось, и если бы оно открылось иначе, стали бы говорить, что у нас беспорядок, что у нас черт знает что происходит и т.д.

Вот эта традиция украшает коллектив, она создает для коллектива тот внешний каркас, в котором красиво можно жить и который поэтому увлекает. Красное знамя — это прекрасно содержание для такой традиции.

По той же традиции знаменщик и ассистенты знамени выбирались общим собранием из самых лучших и достойных коммунаров и выбирались "до конца жизни", как говорили, т.е. пока ты живешь в коммуне. Знаменщика нельзя было наказать никакими наказаниями, знаменщики имели отдельную комнату, они имели лишний парадный костюм, и нельзя было, когда он стоял со знаменем, называть его "на ты".

Откуда взялась эта традиция, я тоже не знаю; но то, что знаменщик — самое почетное лицо в коммуне, доказывается тем, что у меня только один из коммунаров получил орден за заслуги военного характера, и это был знаменщик.

Почет знамени в школе — богатейшее воспитательное средство. В коммуне им. Дзержинского этот почет выражался и в том, что если в комнате стоит знамя, которое по случаю ремонта надо вынести в другое помещение, то нельзя было сделать иначе, как построить весь коллектив, вызвать оркестр и торжественно перенести знамя в другое помещение.

Мы прошли почти всю Украину, Волгу, Кавказ, Крым, и красное знамя ни одной минуты не оставалось без караула. Когда об этом узнавали мои приятели-педагоги, они говорили: "Что вы делаете? Ночью мальчикам надо спать. У вас оздоровительная кампания, поход, а они стоят у вас ночами у знамени".

Мы говорили на разных языках. Я не понимал, как это можно в походной обстановке оставить знамя без караула.

При входе в коммуну всегда стоял часовой с исправной винтовкой. Я даже боюсь об этом говорить. Патронов у него, конечно, не было, но он имел большую власть. Часто стоял тринадцати — четырнадцатилетний мальчик. Стояли по очереди. Он каждого постороннего проверял при входе — кто он такой, что ему нужно, зачем он идет — и имел право преградить ему путь винтовкой. Ночью двери в коммуну не запирались, он стоял тоже на часах, иногда трусил и боялся, но все равно стоял свои два часа. И вот один раз приехала из Украинского Наркомпроса одна из педологичек с чекистом. Между ними произошел интересный разговор: "Что же, он так и стоит?" — "Так и стоит". — "Ему скучно. Книжку дали бы ему почитать". Он говорит: "Как, часовому книжку читать?" — "Но как же, нужно время использовать и развитие получать". Разные люди: она поражена тем, что часовой ничего не делает, а чекист поражен предположением, что часовой может читать  на посту книжку. По-разному поражены. И эта организация — это необходимая функция, и воспитывающая функция коллектива...

Было правило, тоже традиция: нельзя сходить по лестнице, держась за перила. Я знаю, откуда это пошло. Лестница хорошего дома, лестницу начали вытаптывать, там, где перила, — там и вытаптывают, и постановили ребята: чтобы сберечь лестницу, не нужно ходить возле перил. Но забыли об этом. Пришли новенькие. "Почему нельзя держаться?" Им говорят: "Ты должен надеяться на свой позвоночный столб, а не на перила". А вначале имели в виду не укрепление позвоночного столба, а сбережение лестницы.

Должна быть эстетика военного быта, подтянутость, четкость, но ни в коем случае не просто шагистика.

Что касается военной подготовки, то она идет, не вполне совпадая с этой эстетикой. Это стрелковый спорт, кавалерийский спорт и военное дело. А это — четкость, эстетика, и в детском обществе она совершенно необходима. В особенности она хороша потому, что сохраняет силы коллектива, сохраняет от неразборчивых, неладных движений, от разболтанности движений, от разбросанности их. В этом смысле чрезвычайно важное значение имеет форма. Вы это лучше меня знаете, и на этот счет есть определенная точка зрения и Наркопроса, и партии, и об этом я говорить не буду. Но форма хороша только тогда, когда она красива, когда она удобна. Мне пришлось в связи с формой очень много пережить разных неприятностей и неудач, пока я пришел к более или менее удобной и красивой форме.

Но что касается формы — я готов идти дальше. Я считаю, что дети должны быть так красиво, так красочно одеты, чтобы они вызывали удивление. В старые века красиво одевались войска. У нас таким привилегированным слоем общества, который имеет право красиво одеваться, должны быть дети. Я не остановился бы ни перед чем, я бы дал каждой школе очень красивую форму. Это очень хороший клей для коллектива. В известной мере я шел по этому направлению, но меня подстригали. У меня были вензели золотые и серебряные, расшитые тюбетейки, отглаженные белые пикейные воротники и т.д. Коллектив, который вы хорошо одеваете, на 50% у вас в руках.

Великие педагоги о воспитании - советы родителям и учителям. В.А.Сухомлинский. Умейте читать душу

В.А.Сухомлинский. Умейте читать душу

Более года я переписываюсь с молодой учительницей из сельской школы Горьковской области. Пре­дельная откровенность, с которой девушка рассказывает о своих раздумьях и тревогах, не позво­ляет мне назвать ее фамилию.

Первое письмо было проникну­то тревогой и смятением: «Я до того измучилась, что решила оставить педагогическую работу... Мой мучитель - Коля Н. Читаю детям рассказ о благородном человеческом поступке - он улыбаетса, прерывает чтение и говорит: «Это в книжках красиво пишут, в самом деле так не бывает...» Раздаю тетради - у Коли тройка. Он даже тетрадки не открывает. Бросит на окно и сидит до конца урока, ничего не делая. А вот недавно вырвал листок с оценкой и бросил мне на стол. Что мне с ним делать?»

Я попросил учительницу: напишите, пожалуйста, говорили ли вы с мальчиком наедине? Было ли так, чтобы вы с кем-нибудь из своих питомцев беседовали с гла­зу на глаз час, полтора, два ча­са? Чтобы, беседуя, прошли не­сколько километров - в поле, на берегу реки, на лугу? Чтобы ваша беседа началась под ярким солнцем и голубым небом, а окончилась при мерцании звезд? 'Чтобы забыли вы и питомец ваш, что вы учитель, а он ученик? Чтобы открыли друг перед другом свои сердца два человека?

«Нет, таких случаев не было,- ответила учительница.- Как-то не принято у нас. Да и о чем с ним говорить, не знаю я. И не умею. Ведь педагогика учит: влиять на Мученика надо прежде всего через коллектив. Много раз предупреж­дала я Колю перед коллективом - не помогает. И по-доброму подойти пыталась, намеревалась из­убрать мальчика звеньевым, хотела поручить организацию какого - нибудь коллективного дела... Но он не хочет. Как будто озлоблен на всех, а почему - ума не приложу. Однажды я перед коллективом сказала: Коля не будет больше

елать ничего дурного и станет хорошим мальчиком. Думала, он смягчится, но получилось не так: мальчик вспыхнул, разгневался и сказал мне грубое слово... А потом было вот еще что. Я написала в его дневнике, обращаясь к ма­тери: почему вы не интересуетесь оценками сына? Коля побледнел, сидел до конца урока, не шелох­нувшись. На перерыве вижу, стоит в уголке, плачет... Я прикоснулась к его плечу, он повернул ко мне лицо, искаженное гневом... и ска­зал: «Пусть все вы умрете»... Что делать?»

Я написал учительнице: неужели вы не видите, что у ребенка какое-то горе? Горе не преходящее, а глубокое и постоянное. Сердце ребенка чем-то потрясено, уязв­ленно. Присмотритесь внимательно ко всему, вдумайтесь во все, что увидите. Умейте увидеть то, что незаметно с первого взгляда.

Ответа не было несколько не­дель. Потом я получил долгождан­ное письмо... «Коля живет один с матерью. Отца не знает. Для ма­тери он наказание за несчастли­вую, неудачную любовь. Мальчик чувствует, что в семье он никому не нужен. Да и нет у него насто­ящей семьи. Но как помочь этому горю?»

Я понял, что совета не дашь в двух словах. Нужен большой раз­говор об одной из самых серьез­ных и острых проблем воспитания. Вскоре предстояло очередное за­нятие нашей школы педагогиче­ской культуры (эти занятия прово­дятся у нас время от времени, и мы приглашаем на них учителей из братских республик). Я пригла­сил учительницу из Горьковской области.

Наше занятие было посвящено, можно сказать, тончайшей грани человековедения - социально- психологической защите детства. Да, не надо бояться этого совер­шенно ясного оттенка мысли: за­щита детства. Есть дети, нуждаю­щиеся в защите, в защите их серд­ца, чувств, переживаний. Иногда приходится защищать и жизнь.

На занятии школы педагогиче­ской культуры я рассказал о двух событиях, которые произошли много лет назад и навсегда оста­лись в моем сердце.

Рано утром, перед восходом солнца, я шел по берегу пруда. Вижу, на старом пне, у глубокого омута, сидит мой десятилетний ученик, черноглазый Василько. Он не заметил меня. В его широко открытых глазах я увидел страда­ние и отчаяние. Я приблизился к Васильку, положил руку на его плечо. Мальчик вздрогнул, повер­нул голову. «Уйдем отсюда, Ва­силько,- сказал я.- Какое бы ни было у тебя горе, не делай того, что ты надумал. Жизнь сильнее человеческого горя». Мальчик за­плакал... На другой день он рас­сказал мне о своем горе. Две не­дели назад пришло извещение о гибели отца. А накануне того дня, когда Василек просидел у омута и решил покончить жизнь самоубий­ством,- накануне того дня у них в доме поселился чужой человек, и мать сказала: это будет твой отец.

Жизнь Василька открыла передо мной одну важную педагогиче­скую истину: каждый ребенок хочет быть первым в чьем-то сер­дце. И без этого нельзя воспи­тать человека. К каждому юному сердцу надо прикоснуться так тонко и мудро, чтобы оно отклик­нулось доверием и откровенно­стью.

И другое событие. Оно произо­шло лет десять назад. В теплый майский вечер я возвращался до­мой из конторы колхоза. Недале­ко от железнодорожной линии встретил чернокосую, голубогла­зую красавицу, нашу девятикласс­ницу - назову ее, скажем, Оля. Меня поразил ее смятенный вид, Как будто кто-то подтолкнул меня; останови девушку, она задумала что-то нехорошее. Я побежал за Олей, взял ее за ру­ку, спрашиваю: что с тобой, что ты задумала?

Из ее глаз хлынули слезы. Мы сели на ствол акации, лежавшей у берега пруда, и она излила свое горе. Юноша, писавший ей целый год письма, теперь, возвратив­шись из армии, встретил Олю на улице и равнодушно прошел ми­мо.

Дорогие друзья педагоги, пом­ните, что у нас в школе не меха­низмы для заучивания знаний, а люди, у которых могут быть горе, печаль, грусть, тревога, смятение, потребность в сострадании, в очи­щающих слезах. В горе и скорби человеческая душа открыта друго­му человеку-пусть эта истина определит для нас правила воспитания. Надо уметь читать человеческую душу. Множество движений ее просто нельзя виставлять на люди, выносить на обсуждение коллектива.

Недоумение и тревогу вызывает странная позиция некоторых ученых - педагогов. Я написал стат ью об индивидуальной беседе педагога с ребенком и послал ее в педагогический журнал. Получил заключение - статья отклонена следующим мотивам: в ней слишком выпячивается фигура педагога (?) и переоценивается роль беседы... Вот какие чудеса творят в педагогической науке: фигура педагога стала опасной.

Присмотримся, как ведут се малыши, как относятся они друг к другу, к родителям, а потом к нам, педагогам, и мы убедим что у ребенка есть органическая потребность излить перед тем, кому он доверяет, свои чувства, мысли, раскрыть свою душу. Эта потребность порождается теми бедами и огорчениями, которые возникают в детской среде и которых надо зорко и внимательно оберегать детей.

Вот на перерыве прибежал вам маленький Володя, в глаза него тревога и недоумение: поймал божью коровку, хотел г смотреть, как она расправляет крылья, чтобы полететь. А Петя взял букашку, оторвал крылья. Упала на землю божья коровка. Глаза детские горестно вопрошают: разве это правильно сделал Петя?

Внимание, воспитатель! Ребенка потревожил вас не «пустяковы вопросом. Он пришел к вам своим горем. Разве можно причинять зло живому существу? Не отмахивайтесь от подобных детснких обращений и жалоб. Чем внимательнее вы будете к ним, тем чаще станут приходить к вам де тем с большей охотой станут раскрывать перед вами свою душу.

Учительница из Горьковской области писала, что беседовать ребенком час, полтора, два часа не принято. Почему не принято? Ведь Коля, о котором учительница писала с такой тревогой, уже давно, очень давно испытывает острую потребность в душевной разрядке. Снять тяжесть, боль, огорчение, озлобление с детского сердца можно лишь добрым сло­вом. Помните, я говорил, что каж­дому ребенку хочется быть пер­вым в чьем-то сердце. Пусть ма­ленький человек, который думает, что он никому не нужен, пережи­вет радость, ощутив, что занял первое место а вашем сердце. Это снимет с его души то, что психологи называют негативной эмоциональной доминантой, а в простой человеческой речей? То можно назвать так: ваше участливое слово рассеет горе.

Но всегда ли дети бывают с нами, учителями, откровенны и искренни?

К сожалению, есть школы, где господствуют «сильные», «воле­вые» средства - окрик, угроза вызвать родителей, запись в днев­нике: «Примите меры...» Если в школе царит волевой метод воз­действия, если педагог обращается к помощи родителей, втайне надеясь, что, кроме школьных средств воздействия, есть еще домашние, более эффективные, распрощайтесь даже с мыслью о том, чтобы ребенок пришел в вам со своими мыслями и чувствами. Ребенок раскроет вам сердце только в том случае, если вы никогда не обращаетесь ни к ко­му за помощью с просьбой унять, обуздать его, вашего питомца. Ес­ли вы надеетесь, что мать и отец заставят вашего ученика быть хо­рошим, и об этой надежде вашей знает ребенок,- пишите, как гово­рится, пропало: не только само­воспитания, но и нормального по­рядка в классе не будет. К роди­телям обращаться надо, беседо­вать с ними, но даже мысли не должно воз­никнуть, что самых дорогих, лю­бимых людей учитель делает пугалом. В воспитании вообще не­допустимо, чтобы на человека ре­бенок смотрел как на пугало. Если вы хотите, чтобы ребенок думал хорошо, надо воспитывать его так, чтобы он любил мать, отца, учителя. Чтобы у него вообще были любимые люди.

Но как может рассчитывать на доверие, откровенность маленько­го человека педагог, если он не стал для ребенка любимым и близким, таким, к которому идут с самым сокровенным, глубоко личным,- с тем, о чем никогда не скажешь в присутствии всех товарищей по классу, по школе.

Не считайте все детские жалобы ябедой, а всех маленьких жалоб­щиков «тонкослезыми ябедниками», как любит говорить мой зна­комый учитель, и потенциальными доносчиками. Умейте выслушать жалобу. Вообще умение слушать ребенка - большое педагогиче­ское искусство. Там, где нет этого искусства, не может быть и воспи­тания. вот к вам на перерыве при­бежала первоклассница Надя. Гла­за у нее радостные, а в голосе обида: «Коля насыпал мне за во­ротник зернышек шиповника... а они колются...» Даже от таких жа­лоб нельзя отмахиваться. Вам из­вестны отношения между детьми, вдумайтесь, что руководило Ко­лей: ответил ли он просто на шут­ки девочек, или же есть у него наклонность причинять товарищам неприятности. От того, с чем вы имеете дело, зависит и ваш ответ. Помните, что в этой пустой, как может показаться на первый взгляд, жалобе, вовсе и не жало­ба, а вопрос к вам, воспитателю: что же такое справедливость? Хорошо это или плохо - причи­нять товарищу боль, обиду? Сумейте услышать этот вопрос во многих детских жалобах. Сумейте ответить на него. Но если в обиде, послужившей при­чиной жалобы, есть хотя бы ма­ленькая крупица зла, не спешите наказывать обидчика. Надя обра­тилась к вам вовсе не для того, чтобы вы наказали Колю. Она хо­чет узнать, что хорошо и что пло­хо. Если же вы будете спешить с наказанием, дети не станут вооб­ще обращаться к вам за помощью, ибо в подавляющем большинстве они увидят в этом зло, несправед­ливость. Обращаться к вам с жа­лобами будут только те, у кого в сердце свили гнездо обида, неве­рие в добро,- они станут прихо­дить к вам, чтобы вашими устами, вашей волей расправиться с тем, кто им неугоден. Опасайтесь, как огня, стать орудием недоброжела­тельности.

Если в школе царит добро и взаимное доверие, воспитанник приходит к вам и спрашивает, где истина, что ему делать. Вопросов таких во взволнованном детском рассказе вы можете и не услы­шать, но умейте «прочитать» их «между строк». Берегите тайну, которую доверил вам человек,- это одно из элементарных правил педагогики. Раскрывая перед вами душу, могут поведать о самом трудном и сложном, вы можете услышать о предосудительном по­ступке, о таких взаимоотношениях между вашими учениками, кото­рые, казалось бы, сразу же требуют немедленного вмешательст­ва взрослых. Умейте быть терпе­ливыми в таких случаях. Следстви­ем вашей беседы с воспитанником быть наказание. Одним из наиболее остро ранящих ду­шу наказаний является выставле­ние перед коллективом глубоко личного.

Я уже говорил, что ребенок стремится доверить свои чувства и мысли человеку, которого ува­жает и любит. Но каждый честный и скромный человек переживает в таких случаях большую стесни­тельность. Умейте увидеть в гла­зах своего питомца тончайшие движения его души. Найдите сло­во - единственное, подчас его нуж­но искать среди тысяч других,- которое тонко и умно побудило бы ребенка раскрыть свое сердце.

То, что человек открылся вам, уже одно это большой успех вос­питательной работы. Но дальней­шее в огромной мере зависит от того, каким увидит и по­чувствует ребенок ваше при­косновение к его сердцу. Если хотите, это одна из самых тонких и трудноуловимых вещей педа­гогике. Речь идет о великом искус­стве человеческой участливости.

Психологическую сторону испо­веди понимали уже древнегрече­ские философы-пифагорейцы. В своем учении о катарсисе (в пе­реводе с греческого - очищение) Аристотель подробно объяснил сущность исповеди.

В арсенале религиозного воспи­тания этой форме воздействия на человека придается очень боль­шое значение. Спрашивается: по­чему не должны использовать эту форму в своих целях мы? Если воспитанник не идет к учителю со своими радостями и горестями,- вообще смешно говорить о каком бы то ни было воспитании, его нет, нет и нет. Откровение серд­ца или, не будем бояться этого слова, исповедь воспитанника любимому воспитателю, а нашем современном представлении - это процесс взаимного облагора­живания сердца и разума. Чело­век, как говорят в таких случаях, берет себя в руки - это как раз и есть тонкое побуждение к самовоспитанию. Он шествует над своими порывами. Поэтому дове­рительная беседа с воспитателем приносит облегчение, улучшает са­мочувствие. Разделенная ра­дость - двойная радость, разде­ленное горе - половинное горе.

Индивидуальная беседа - это в практике моей работы одно из важнейших, самых сильных и ни­чем не заменимых средств вос­питания. Самые трудные и самые богатые часы воспитания - это как раз часы, посвященные индивиду­альным беседам. Без этой соци­ально-психологической защиты детства я не представляю себе нормальной воспитательной рабо­ты. Если бы не эта зашита, невоз­можно было бы работать с кол­лективом.

Больно даже при мысли о том что в школах у нас есть ученики которые носят в себе нераздельное горе. Оно опустошает детские души. И самым страшным рем бывает чувство своей неполноценности: другим знания даются, а у меня ничего не выходит, я неудачник, такова уж моя судьба. Эта боль накапливается постепенно, изо дня на день. Ребенку хочется поделиться ею, но стыдно и он молчит. Молчит дома, молчит в школе. Присмотримся к самим питомцам, и мы увидим порой печальные, умоляющие глаза. Нужно защитить ребенка от горя. Прежде всего принесем ему хотя маленькую радость: сделаем чтобы он познал успех в овладении знаниями, испытал чувство гордости.

Если вы и ваш воспитанник стали друзьями, если вас обьединяет взаимное доверие, если вы никогда не принесли своему питомцу зла, огорчения,- вот тогда вы имеете моральное право учить самовоспитанию, и ваши поучения будут восприниматься как муд­рость жизненного опыта. Ваша сердечность, ваша доброта дают вам еще одно великое право - право на мудрую строгость. Без мудрой строгости, основанной на добре и справедливости, воспитание превратилось бы в сюсюканье.

Есть еще одно условие, без которого невозможно самовоспитание. Оно, это условие, образно говоря, лежит между волей педагога и волей воспитанника, как бы объединяет воспитание и самовоспитание в единое целое, Это условие - осознание воспитанником своего собственного становления: сегодня я стал лучше, чем вчера, и мою душу входит добро и красота, и это зависит в огромной мере от меня самого, от собственной моей воли. Прекрасный спутник осознания воспитанником своего собственного становле­ния - самоуважение, зарождение чувства собственного достоинства, только там, где воспитанник ува­жает себя, возможно самовоспи­тание, И чем глубже чувство са­моуважения, тем больше чуткости, восприимчивости к вашим настав­лениям: воспитывать себя надо вот так. Там, где нет самоуваже­ния, человек останется глухим к ве­щам поучениям и советам.

Самоуважение - это очень хруп­кая вещь. С ней надо быть исклю­чительно осторожным. Для того, чтобы воспитать самоуважение, на­до действовать только тонкими воспитательными средствами. Оно не терпит грубых, «сильных», «во­левых» средств. Я бы назвал са­моуважение детской интеллигент­ностью. Это душевная мягкость, помноженная на чистоту мыслей, побуждений, намерений. Здесь мы имеем дело с самым интересным в школе делом - с делом, заслу­живающим огромного внимания, но, к сожалению, малоизучен­ным - с детским умственным тру­дом, точнее, с отражением этого труда в эмоциональной сфере - с интеллектуальными чувствами. Ува­жение к самому себе рождается из радости познания, источника детской интеллигентности. Если же учение не приносит радости, а на­против, тяготит, то человек стано­вится равнодушным, безразличным к самому себе - ни о каком са­мовоспитании не может быть и речи. Важнейшая задача педаго­га как воспитателя заключается в том, чтобы оберегать в юном сер­дце огонек светлых интеллекту­альных чувств.

Наша тонкая и сложная воспита­тельная миссия заключается в том, чтобы перед каждым - перед каждым без исключения - умст­венный труд открылся бы как важнейшая сфера выражения и самовыражения личности. Я не знаю нормального ребенка, кото­рый по крайней мере по одному какому-нибудь предмету не смог бы достигнуть отличных результа­тов. Когда я вижу перед собой не­успевающего, я стремлюсь преж­де всего определить, где у него та «зацепка», ухватившись за ко­торую в нем можно пробудить чувство гордости. И вот человек, которого все считали ни к чему не способным, становится отлич­ником по какому-то предмету. Чувство гордости пробуждает в нем здоровое самолюбие. Не бой­тесь этого чувства, развивайте и углубляйте его. Если уж человек относится сам к себе не безраз­лично, он не позволит себе быть неуспевающим. Конечно, все не так легко и просто. Все это требу­ет понимания тончайших движе­ний души.

Наш долг - не только вклады­вать в юные умы знания, но и быть врачевателем душевных ран. Пусть же социально-психологиче­ская защита детства станет одним из самых важных элементов вос­питания в каждой школе.

В.А.Сухомлинский. Радость и доброта, сила и совесть в детском коллективе

Известный советский поэт П. Антокольский писал, что нужно воспитывать и учить детей, радуя их, а не пугая. Нужно открывать им яркие панорамы цветущего и многокрасочного мира, а не отгораживать от них этот мир забором из мертвых схем и априорных правил, выведенных к тому же из абстракций. Эмоциональное состояние жизнерадостного познания мира - это характернейший признак духовной жизни детской личности. Если бы ребенок не воспринимал гармонического единства окружающих вещей и явлений - цвета, звуков, запахов, состояний, движений - как красоты, являющейся неисчерпаемым источником радости, полноты духовной жизни, мир его был бы хмурым и неприветливым. Без радостного мировосприятия, без бурной радости бытия и человеческих взаимоотношений невозможно представить себе ребенка, как невозможно его представить среди прекрасного мира с закрытыми глазами.

Даже в тяжелейшей обстановке ребенка не покидает радость познания, мировосприятия, бытия. В страшной истории фашистского варварства есть особенно гнетущая, ужасающая страница - лагерь смерти в Терезине. Гитлеровцы привезли сюда из европейских стран пятнадцать тысяч еврейских детей и умертвили всех до одного - повесили, расстреляли, задушили в душегубках, сожгли живыми в крематориях, затравили собаками. Когда советские войска освободили территорию этого ужаснейшего фашистского лагеря, они не нашли ни одного живого ребенка. Но несчастные дети оставили после себя много безмолвных свидетельств - рисунков. На них были изображены страшные сцены: повешение, расстрел, живые скелетики с огромными печальными глазами. И на многих рисунках бабочки, бабочки, бабочки - яркие, красочные. Ужас смерти не убил в детях радости мировосприятия и неугасимого стремления к радости. Ребенок не может жить без переживания радости, без надежды на радость, без веры в радость, без представления о радости. Какой могучей силой является детская радость в повседневной жизни личности и коллектива!

Речь идет не о той радости, которую переживает маленький человек, когда удовлетворяют все его желания: что захотелось - то и бери. Это не радость. Это чувство насыщения; постоянно поддерживая это чувство, ребенка можно перекормить удовольствиями, и он станет равнодушным к источникам настоящей радости. Чтобы не закрыть от ребенка радость бытия, не заглушить в нем оптимистического мировосприятия, учителю нужно владеть умением сдерживать детские желания. Точнее, нужно научить ребенка беречь свои желания. Эта чрезвычайно тонкая черточка духовной жизни ребенка имеет особенно большое значение как предпосылка правильного его включения в жизнь коллектива. Только ребенок, который умеет беречь свои желания, способен в полной мере переживать радость общения с товарищами, способен открывать в людях - у своих учителей, товарищей - новые и новые богатства и ценности.

Речь идет о той радости, которая расцветает в жизни, в нашем поведении из человечности, сердечности, бережливости, заботы о живом и красивом. Речь идет о любви ребенка ко всему, что не может жить без ласковой человеческой руки, без чувствительного человеческого сердца. Речь идет о любви к живому и беззащитному, слабому и нежному. "Многое выглядело бы по-другому, - писал Л. Леонов, - если бы заповедью наших детей стало - "пускай я маленький, но я бесконечно сильный и нужный, потому что в мире много существ меньше и слабее меня, и можно сделать им добро хотя бы тем, чтобы пройти мимо, не заметив, не тронув их, не задев". Без этого начального чувства дружбы к младшим в окружающем мире никогда не получится бойца за освобождение порабощенных".

Эмоциональное состояние радости, которое нам нужно утверждать в каждой личности и в коллективе, - это радость тревожная и заботливая. Я бы сравнил ее с радостью, которую переживает ребенок, когда, срезав цветок розы с каплей росы и не стряхнув этой капли, дарит розу матери. Эта радость немыслима без замирания сердца, без тревожного, нежного прикосновения к более слабому, хрупкому, тонкому. Как это важно, чтобы ребенок видел и ощущал вокруг себя безграничное богатство нежных и хрупких существ! Чтобы именно тогда, когда мы в нем самом видим такое слабое и нежное создание, ребенок чувствовал себя великаном, от которого безграничный мир нежного и слабого ждет, требует защиты. Насколько важно это переживание для утверждения в человеке силы, мужества, чистой совести, непримиримости и беспощадности к злу! Пусть одной из важнейших наших педагогических заповедей будет: первые прикосновения ума и чувств ребенка к окружающему миру должны быть нежными и ласковыми. Доброта и еще раз доброта - это тончайшие и могучие корешки, которые питают дерево детской радости, радости нежного прикосновения к живому и красивому. Доброта делает человека чувствительным к словам родителей, учителей, товарищей. Доброта делает ребенка воспитанным, способным поддаваться воспитательному влиянию коллектива. Бездушность, бессердечие, жестокость утверждают в маленьком человеке то, о чем говорится в народной пословице: "Хоть кол на голове теши". Коллектив становится бессильным перед таким человеком.

В моем распоряжении есть картотека преступлений: биографии (с раннего детства) подростков, которые совершили в годы отрочества преступления, проявив жестокость, бессердечие, садизм. Почти во всех случаях первичным и главнейшим источником преступления было безжалостное уничтожение живых существ в детстве.

Маленький ребенок всегда должен быть добрым ко всему живому. Только доброта открывает ребенку и детскому коллективу радость бытия, радость взаимоотношений. Воспитание доброты требует от учителя большого такта и чуткости.

Кое-кто думает, что, воспитывая доброту, сердечность, чувствительность, впечатлительность, мы разоружаем человека, делаем его беззащитным. Ведь умение преодолеть в себе жалость все еще необходимо. Может, зрелище убийств является "моральной закалкой", необходимой ребенку? Противопоставление мужества и непримиримости к злу - доброте, радости, сердечного, нежного прикосновения ко всему живому - горькая ошибка. Жестокий и бездушный не может быть ни смелым, ни сильным, ни бесстрашным, ни честным, ни непримиримым к злу. "Сильные - всегда добрые" - эти мудрые слова А. М. Горького являются путеводителем в сложной и тонкой сфере воспитания личности. Радость бытия в духовной жизни ребенка должна сливаться с уважением к чужой жизни, к чужой слабости. Муха пусть будет для ребенка Мухой-Цокотухой, а мышь - Мышкой-Норушкой... Не с уничтожения, а с защиты живого существа должна начаться детская жизнь. Потом, став взрослым, человек поймет, что нельзя любить всех, что отношение к живым существам зависит от того, вредны они или полезны. А в детстве человек должен воспитываться в духе любви, доброты, сердечности. Доброте, как грамоте, нужно учить; в этом обучении должны быть уроки, которые бы давались самой жизнью, обстоятельствами. Доброта творится человеком в человеке и человеком в самом себе. Ее нужно творить каждый раз, в каждом новом человеке.

Радость и доброта - это тот дух коллективных отношений, благодаря которому в коллективе утверждается великодушие, - богатый источник моральных сил коллектива, моральной красоты и достоинства. Там, где коллектив великодушный, где он проявляет душевную щедрость, нежность, чувствительность, где деятельность является прежде всего нежным прикосновением к слабому, беззащитному, там личность чувствует себя неповторимым цветком в венке, а не только прутиком в венике. Задача педагога состоит в том, чтобы воспитать такие отношения между личностями в коллективе и отношения между человеком и окружающим миром, чтобы они были уроками доброты, великодушия. Это и есть полнота радости бытия. Для этих уроков самой главной книгой является сама жизнь. Вот несколько уроков доброты и великодушия.

Учился в нашем классе Петро Р. Была у него собака Сом. Третий год учился Петро, и каждый день в школу вместе с ним приходил его верный Сом. Он нес в зубах мешочек с тапочками Петра.

Перед январскими каникулами уехал Петро с родителями очень далеко - на Сахалин. А Сома они не взяли. Сколько ни просил Петро, сколько ни молил - не позволили мальчику взять собаку.

- Знаете что, ребята, - сказал перед отъездом Петро. - Оставлю я мешочек с тапочками, а Сом пусть у тебя, Миколо, живет.

Перенесли мы будку Сома со двора Петровых родителей на Миколин двор, а еще одну будку соорудили возле школы - на

случай непогоды. Грустный стал Сом. Каждое утро, идя в школу, Микола дает Сому мешочек с тапочками Петра, и собака делается веселой, ластится, хвостом помахивает - думает, что с другом сейчас встретится. У школьных дверей Микола берет мешочек, а Сом так умоляюще смотрит на мальчика, словно спрашивает: а где же Петро?..

- Для чего мы ее обманываем? - спросил однажды Степан. - Оставь, Миколо, дома этот мешочек... ну, спрячь... Пусть Сом знает правду.

Спросили учителя: что он посоветует?

- Нет. мальчики, - сказал учитель. - Пусть верит. Так ему легче жить. - Помолчав, он добавил: - И вы учитесь так жить.

- На следующем уроке будем читать рассказ о девочке Яринке, - сказал учитель.

А дети уже давно перечитали все рассказы в книге для чтения. Знали, что в рассказе о Яринке речь идет о девочке, у которой тяжело болел и умер отец.

Вот и перемена перед уроком чтения. Оленка и Галя подошли в коридоре к учителю и шепотом стали просить его:

- Не будем читать рассказ про Яринку.

- Почему?

- У нашей Оксанки отец лежит в больнице. Тяжко ему сейчас, ой как тяжко!.. Оксана вчера плакала. А как прочтем рассказ...

- Хорошо, детки, хорошо, - сказал учитель, облегченно вздохнув.

Потому что он ночью думал: почувствуют ли дети, что, читая рассказ о детском страдании, они причинят боль товарищу? Он и сказал, что именно будет читаться на следующем уроке, именно для того, чтобы у детей было время осмыслить, ощутить и пережить. И когда Оленка и Галя обратились к нему со своей просьбой, у учителя or радости ускоренно забилось сердце...

Был жаркий июньский день. Мы с третьеклассниками пошли на целый день в лес.

Весело было в лесу. Дети играли, читали интересную книгу, слушали сказку и сами слагали сказки. На обед сварили кашу с салом. Вкуснее еды не помнил никто из детей.

После полудня надвинулись тучи, загремел гром. Куда же спасаться от дождя в лесу? Конечно, под деревом. Дети группами по два-три человека бежали в глубь леса, размещались под ветвистыми деревьями. Витя не успел забежать далеко в лес, потому что вдруг слепяще вспыхнула молния, раздался такой оглушительный грохот, что мальчик с перепугу присел под дубом, закрыл глаза и чуть не расплакался. Он уже открыл рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но увидел тут же под дубом свою одноклассницу Валю. Девочка дрожала от страха. Увидев Витю, она обрадовалась:

- Это ты, Витя? Ой, как хорошо, что я не одна! Теперь мне не страшно.

Витя перевел дыхание, огляделся. Лес затянуло серой паутиной струй: дождь лил как из ведра. Вспыхивала молния, на миг озаряя синим светом деревья и кусты; гремел гром. Лес шумел и стонал. Вите казалось, что в мире нет никого, кроме него и Вали.

Он ощутил, как в его душе в эти минуты что-то выпрямилось. Ему стало стыдно бояться. Разве можно бояться, когда рядом с тобой девочка и ты отвечаешь за нее?

- Не бойся, Валя, - сказал Витя. - Я не боюсь ни грома, ни молнии.

Дождь не утихал. Сквозь густой лиственный шатер на Витю и Валю начали падать крупные капли. Мальчик снял с себя курточку и накинул на плечи девочки. Валя прижалась к нему и закрыла глаза. Витя коснулся рукой ее косы. Теперь он уже совсем не боялся.

Может, читатель скажет: что ж, все это происходит случайно. Если бы не было грозы, не смог бы и мальчик проявить свое великодушие, рыцарство. Если так рассуждать, то вся жизнь, все взаимоотношения в коллективе складываются из случаев. Но если воспитатель заботится, чтобы жизнь была богаче и духовно насыщеннее, полноценнее, в коллективе "происходят" один за другим такие случаи. Именно в том, что они неожиданны, в том, что они "случаи", и состоит духовная напряженность эмоциональных состояний и ситуаций1. Это одна из тончайших черточек педагогического искусства: достичь того, чтобы ребенок переживал радость от доброты. Я считаю своим священным долгом заботиться, чтобы каждый ребенок в годы своего детства побывал в такой ситуации, как Витя, как Олена с Галей. Это филигранное оттачивание юной души, и эта работа необходима с каждым ребенком отдельно; каждый должен пережить свою силу, мужество, благородство и с радостью подумать о том, что он сильный, великодушный, чтобы первое свое чувство гордости ребенок пережил в связи с тем, что он защитил существо слабее себя. Детская радость должна быть прежде всего проявлением этой гордости. Тот, кто пережил в детстве это чувство, становится чувствительнее к собственному духовному миру, видит себя глазами других людей, переживает укоры совести. Чувство гордости, пробужденное благородством, делает ребенка легко воспитываемым средствами влияния коллектива; ребенок, который не раз переживал это чувство, хочет, жаждет, чтобы о нем другие люди думали хорошо, считали его хорошим.

Учился в первом классе мальчик Геннадий; родители просили, чтобы и учительница, и дети называли его Генкой, чтобы даже в журнал так записали. Был Генка старательнейшим учеником-отличником. Какой бы вопрос ни поставил учитель, мальчик сразу поднимал руку, давал полный ответ. Бывало, что учитель ставил . ему "пять". А бывало - и ничего не ставил; тогда Генка сидел грустный А писал Генка лучше всех, задачи решал быстрее всех.

Но не любили товарищи Генку. Не любили за то, что слишком выставлял он напоказ свой ум, выставлял для того, чтобы подчеркнуть: я самый умный, никому со мной не сравняться. Дети, конечно, не могли этого объяснить, не могли об этом сказать своему товарищу, но именно это они чувствовали. Видели, как, ответив на вопрос учителя, Генка смотрел на класс, словно бы говоря: "А вы так не сможете ответить".

Кончился учебный год. Весной класс собрался в поход в лес. Дети радовались: сколько удовольствия даст им поход и ночевка в лесу!

Думали-гадали дети, какие вещи в поход брать, как обед варить, как ночлег устраивать. И решили: брать нужно в лес на двоих одно одеяло, одну миску, одну фляжку с водой. Быстро разобрались по парам. А с Генкой никто не хочет ни одеяла одного брать, ни из одной миски есть. Остался без пары маленький Петрик - что ж, казалось бы, быть ему с Генкой, так нет, - плачет Петрик, не хочет.

Заплакал и Генка. Подошел к учителю и говорит:

- Я никому слова плохого не сказал, почему меня не любят? Учитель ответил:

- Очень трудно заставить себя говорить. Труднее - заставить себя молчать. Еще труднее - заставить себя думать. Но самое трудное - это заставить себя чувствовать. Ты не умеешь чувствовать. Не умеешь любить людей...

- Как же мне заставить себя чувствовать? - спросил мальчик.

- Нужно видеть людей другими глазами. Ты радуешься, когда чувствуешь что умнее других. А нужно горевать оттого, что нет умнее тебя. Потому что каждый "наи" становится в конце концов одиноким.

- Спасибо за науку. - сказал Генка. - А в лес мне как же - идти с товарищами или нет?

- Иди. Бери свое одеяло, свою миску и начинай свою новую жизнь. Открывай глаза на людей и учись чувствовать. Это самое трудное.

Это один из тех уроков, которые заставляют задуматься над источниками детского эгоизма. Эгоизм возникает там, где нет настоящей доброты, глубокого сопереживания трудностей. Того, кто не умеет быть добрым к товарищам, хороший коллектив лишает радости общения, радости искренних, сердечных отношений. Настоящий воспитатель не будет ставить на обсуждение коллектива вопрос: как нам наказать Генку за его эгоизм? Он создаст такие обстоятельства, при которых коллектив остро осудит эгоизм, обязательно вынесет свое порицание товарищу. Самое сильное наказание - это коллективное осуждение, лишение радости коллективного общения. Но этой силой владеет только тот коллектив, духовная жизнь которого проникнута радостью доброты. Там, где нет радости доброты, где дети не принимают близко к сердцу заботы и волнения других людей, процветает детский эгоизм.

Два четвероклассника, Дмитро и Сашко, склонились над листом бумаги. Сегодня в классе ответственная контрольная по арифметике. Учитель сказал: эту письменную работу будут посылать в район.

Дмитро - сильнейший математик в классе, он уже решил задачу, уже переписывает с черновика на чистовик.

Сашка посадили рядом с Дмитром, чтоб подтягивался. Потому что Сашко неуспевающий, несообразительный. Но он и очень самолюбивый мальчик. Никогда не списывает, не подглядывает. Вот и сейчас: Дмитро открыл перед Сашком черновик. Смотри, вот же решение задачи: достаточно одним глазом взглянуть, если захочешь, и все станет понятно. Но Сашко нахмурился, впился глазами в свой листок и даже взглянуть на работу Дмитра не хочет. Дмитру жалко Сашка. Недоброе предчувствие сжало его сердце. Опять будет, как и всегда после контрольной: у Дмитра - пятерка, а у Сашка - тройка. А может, учитель и никакой оценки не поставит, скажет: "Не заслужил еще оценки, поработай". Дмитру стыдно будет смотреть в глаза Сашку. Недели две Сашко будет молчаливый и задумчивый. А когда Дмитро попросит его: "Пойдем гулять, купаться..." - Сашко, наверно, ответит: "Некогда, нужно матери помогать".

Тяжело вздохнув, Дмитро нарочно делает в своей контрольной грубую ошибку. Он пропускает один пункт плана: пусть самая главная контрольная работа будет у него, как и у Сашка, на тройку. Радость наполняет сердце Дмитра, и оно перестает болеть.

На следующий день после уроков мальчики идут купаться.

Читатель может высказать об этом уроке доброты разнообразнейшие и самые противоречивые мнения. Я знаю, что кое-кто скажет, автор сюсюкает... Вместо того чтобы говорить о настойчивости, он сосредоточивает внимание на переживаниях сочувствия к слабому ученику - кому это нужно? На такие замечания я даю ответ: это ни в какой мере не сюсюканье, а острые, больные вопросы воспитательного процесса. Ученики не механические приспособления для усвоения знаний, а живые люди. Моральное благородство - вещь, несравненно более дорогая, чем пятерка за контрольную по арифметике. Настоящий воспитатель счастлив, что у него такие воспитанники, как Дмитро и Сашко. Этот урок заставляет задуматься и над тем злом, которое часто встречается в школе, - списыванием, подсказками, шпаргалками. Никакими специальными мерами этого зла не предупредишь и не запретишь. Чем суровее будут запреты и наказания, тем больше будет процветать это зло. Стремление выполнить работу только самостоятельно, собственными силами - это сложное чувство, к которому нужно вести воспитанников по пути радости познания, гордости от выполненного долга.

Еще и еще раз необходимо повторить: ребенок овладевает азбукой коллективизма только тогда, когда он отдает свое сердце другим людям. В стенах школы не должно быть ученика, который был бы только воспитанником, которого кто-то вел бы за руку. Каким бы маленьким ни был ребенок, он должен кого-то поддерживать, о ком-то заботиться, чью-то судьбу переживать.

Социализация, о которой говорилось выше, совершенно немыслима, если у ребенка не сумели утвердить элементарного человеческого чувства сопереживания. Дети приходят в школу с разным уровнем развития чувства сопереживания. Ученический коллектив должен стать тем оркестром, к которому подстраивается каждая личность. Чтобы достичь этого, в коллективе особенно четко должна звучать мелодия сопереживания. Чувства одного ребенка влияют на чувства другого, в коллективном отношении к людям утверждается и развивается коллективное чувство. Оно захватывает, полонит всех, ибо требует активной деятельности, а ребенок по самой своей природе не уклоняется от благородной деятельности - нужно только умело вдохновить коллектив.

В воспитании чувства сопереживания, в формировании совести и способности воспитывать самого себя - суть связи между словом и делом, мыслью и трудом, "словесным воспитанием" и активной деятельностью коллектива. Сопереживание - один из сильнейших стимулов, побуждающих к благородным поступкам. Задача воспитателя состоит в том, чтобы, пробудив и утвердив в детской душе сопереживание, направить силы ребенка на выявление себя в духовном благородстве.

Воспитание душевной способности к сопереживанию - это одна из тончайших и труднейших задач семьи. Умение мысленно перевоплотиться в другого человека, поставить себя на место другого - вот чему учат мудрые родители своего ребенка с первых шагов его сознательной жизни. По моему мнению, эмоциональное состояние сопереживания - самый чуткий и самый требовательный страж совести. Проводя воспитательную работу совместно с родителями, мы добиваемся того, чтобы с раннего детства и до пробуждения первого чувства любви человек испытывал жалость, сочувствие ко всему живому. От того, как относится человек к цветку и бабочке, к бездомному щенку и воробьишке, выпавшему из гнезда, к "приблудной" собаке, прижившейся в школе, и котенку, которого кто-то выбросил на улицу, - от всего этого зависит человеческая красота и культура будущего гражданина, труженика, семьянина.

Именно почти неприметные на первый взгляд мелочи формируют моральную сущность человека - то, что в широком понимании мы называем человечностью, гуманностью. Однажды ко мне прибежали дети и со слезами на глазах рассказали, что на околице села кто-то бросил в глубокий колодец кошку. Она жалобно мяукает... Что делать? Пока мы добежали до колодца, уже нашлись добрые спасители. Два молодых тракториста прилаживали веревку, чтобы лезть за кошкой. Через несколько минут кошка, чудом державшаяся за трухлявый сруб, была спасена. Эта "мелочь" оставила глубокий след в душах моих воспитанников на всю жизнь. О трактористах, которые спасли кошку, дети говорили как о героях. Под влиянием этой "мелочи" не один из моих мальчиков стал мягче, душевно впечатлительней.

Многолетний опыт дает мне право утверждать: милосердие ко всему живому - один из важнейших элементов моральной культуры, одна из тропинок, ведущих к вершине, имя которой - совесть. Не прошедший по этой тропинке человек остается невеждой. Великий русский мыслитель и педагог Л. Н. Толстой в беседе с народными учителями поучал их: "Жалеть тех, кто мучается, не только людей, но и скотов и животных, и не мучать их, а помогать им".

Совесть, честь, достоинство, умение уважать в себе человеческое и дорожить человеческим - все это начинается с малого У нас перед самым входом в школьный двор растет нежная елочка - для нашей местности редкое растение. А дальше, через несколько десятков шагов - стеклянный игрушечный домик-теплица, где под стеклом всегда цветут хризантемы: и в трескучие январские морозы, и в осеннюю слякоть. И нежная елочка при дороге, и стеклянный домик с хризантемами - это, образно говоря, градусник, который мы, учителя, повесили для того, чтобы измерять температуру нашего морального воспитания - прежде всего духовного здоровья коллектива.

Советую всем директорам школ и воспитателям: поставьте такие "градусники". Если вы вдруг увидите сломанную, изуродованную ветку или разбитое стекло- значит, в духовном здоровье коллектива не все ладно, значит, нужно думать, как воспитывать моральную силу и человеческую нежность.

Ребенок потянулся ручонками к комнатному цветку и сломал веточку. Отец, мать, скажите ребенку: "Ведь так больно нашему цветку. А если бы тебе кто пальчик сломал - тебе было бы больно? Вот и цветку больно" Так учим мы родителей, так учим и школьников. Мы добиваемся того, чтобы каждый мальчик, каждая девочка были не только сильными, мужественными, но и нежными, ласковыми, чуткими, мягкими. И чем сильнее, взрослее становится человек, тем важнее, чтобы он был нежным, добрым, ласковым. Это одна из очень важных закономерностей воспитания коллектива. Только сила, умноженная на нежность, дает человеческое благородство, которое творит красоту. У каждого ребенка есть любимая работа, в которой он оставляет частицу своего сердца.. Только при этом условии он бережет и любит живое, только благодаря этой работе достигается душевная способность к сопереживанию.

Любовь к живому, творение живого и нежного дает маленькому человеку большое счастье: он обретает способность нести в своей душе что-то ему безгранично дорогое, родное. Сначала это цветы и птички, потом - человек, потом - мысли, идеи. Способность дорожить живым, красивым, единственно правильным - это корешок могучего ростка, который мы называем идейностью. Без способности дорожить человеком не может быть и речи об идейной жизни личности и коллектива. Я всегда добиваюсь того, чтобы дети были нежными, чуткими, ласковыми в отношениях с товарищами, чтобы не было среди них равнодушных.

В классе уже второй день нет Оли, и я говорю малышам: "Она одна-одинешенька. Лежит: у нее болит в груди. Пусть каждый из вас представит, что он один, а товарищи его не навещают". Детям хочется доставить Оле какую-то радость. Мы идем к ней после уроков, несем альбом, в котором каждый нарисовал свой рисунок, и все эти рисунки объединены темой: "Что мы делали, когда ты, Оля, болела".

Чем глубже проявляет ребенок свою ласку, нежность, мягкость, тем чувствительней становится он к человеку, который живет и работает рядом с ним, тем тоньше становятся отношения в коллективе. Тот, кто не раз навестил больного товарища, принес ему радость и благодаря этому сам пережил большую радость, сам обязательно забеспокоится: почему моего товарища нет сегодня в школе? Собственная совесть не позволит пройти равнодушно мимо пустой парты. Совесть и оттачивается благодаря тому, что ребенку до слез больно за судьбу товарища.

Учите детей близко принимать к сердцу все, что случилось в семье ваших воспитанников, - и горе, и радости. К детскому горю нужно относиться особенно тактично.

Это было в первом классе. Дети выполняли письменную работу: самостоятельно решали задачи. В классе стояла тишина...

- А папка Дмитрика в тюрьме, - вдруг раздалось в классе. Учитель поднялся. Эти слова произнес Петрик, сосед Дмитрика по парте.

- Он три месяца сидит в тюрьме, - продолжал Петрик, потому что учитель от неожиданности не успел собраться с мыслями.

Он видел, как Дмитрик побледнел, ручка выпала из его руки. Он поднял глаза и умоляюще смотрел на учителя.

Смотрели на учителя и все дети. Кое-кто от неожиданной новости даже рот раскрыл, кто-то шептал товарищу.

- Ничего удивительного нет, - сказал учитель. В классе стало еще тише. - Папа Дмитрика - стекольщик. Помните, он и в школе стеклил окна? А в тюрьме много разбитых стекол: гроза была, повыбивало... Папу Дмитрика послали стеклить окна в тюрьме. Не такая уж это быстрая работа...

В глазах Дмитрика засветились огоньки благодарности. И уже через много лет, став взрослым человеком, приведя в школу своего первого сына, Дмитрик скажет учителю: "Никогда не забуду тот день... Я словно тонул, уже захлебывался, а вы подхватили меня, спасли, вынесли на берег и посадили на мягкую траву..."

Детей нужно учить близко принимать к сердцу и радость в семьях товарищей. Умение разделить радость - один из важнейших стимулов воспитания совести. Почти в каждой семье моих воспитанников была большая радость - родился братик или сестричка. Я видел воспитательную цель в том, чтобы в рождении новой жизни ребенок видел высшее человеческое счастье. Мы коллективно готовили подарки матерям, делали игрушки для малышей.

Семья - это та первичная среда, где человек должен учиться творить добро. Семья ежедневно, ежечасно соприкасается с духовной жизнью школьного коллектива; школа не может обойтись без семьи; моральная культура коллективизма в стенах школы во многих отношениях является плодами тех цветов, которые цветут в семье. Мы заботимся о том, чтобы дети были чуткими, сердечными сыновьями и дочерьми, чтобы самым дорогим в мире человеком для них была родная мать, чтобы самой большой сыновней заботой было желание видеть свою мать духовно красивой. Настоящая воспитанность проявляется в том, что ребенка тянет побыть с матерью, помочь ей, взять на себя ее заботы. С той поры, как ребенок переступил порог школы, мы заботимся о том, чтобы как можно больше своих сил он отдавал матери, отцу, бабушке, дедушке. Свою важную воспитательную задачу мы видим в том, чтобы труд ребенка в раннем возрасте был одухотворен заботой о матери. Сажая плодовое дерево и посвящая его матери, даря ей первые плоды, ребенок учится верности и преданности самому святому и дорогому в жизни человека. Любовь к матери и преданность ей - любовь нежная и требовательная, сердечная и тревожная - это первая школа коллективизма; и если человек вышел из этой школы неграмотным, ему не овладеть в будущем высшей школой гражданства - преданностью интересам Родины.

В одной школе я проанализировал деятельность пионерского отряда пятиклассников. Записал, что делали пионеры в течение года. Работы было немало: тут и конкурс на лучшую классную комнату, и сбор металлического лома, и уход за школьным садом (конкурс на лучший учебно-опытный участок), и экскурсия с целью изучения родного края, и работа тимуровской группы (соревнование на лучшую группу в районе), и подготовка к смотру художественной самодеятельности (тоже участие в конкурсе), и изготовление альбома, посвященного какой-то годовщине. Но когда спросили вожатую, для чего все это делается, она ответила: "Как для чего? Мы соревнуемся с другими дружинами". Тяжкие размышления вызывает этот ответ. Почти все, чем заняты пионеры во многих дружинах, делается для первенства. Добиться первенства - и все. А где же живая душа коммунистического воспитания - труд во имя блага и счастья человека, без какого-либо первенства, без похвальной грамоты, без награды? В дружине, например, ничего не делают для облегчения труда матерей. Такое воспитание уродует юную душу. Нельзя ждать ничего доброго от человека, который в годы детства познал лишь одну радость - радость потребления. Нельзя допускать, чтобы по тимуровской работе отряд был первым, а родным бабушкам дети не помогали. А бывает еще хуже: родная бабушка чистит одежду, моет ботинки внука после напряженной тимуровской работы...

Я всегда стремился к тому, чтобы мать, отец, бабушка, дедушка были для ребенка дорогими людьми, чтобы любовь к родным была самоотверженной и бескорыстной. Сознание долга и воспитанность ребенка проявляются в том, как он принимает к сердцу тончайшие оттенки чувств своих родных, как он реагирует на их духовную жизнь. Учитель должен уметь тонко настраивать душу ребенка, открывать ему глаза. Я читал детям рассказы из своей "Хрестоматии по этике", посвященные материнской судьбе, материнскому сердцу, материнскому подвигу. Моей большой радостью было то, что после чтения рассказов о матери я нередко слышал от своих воспитанников: "Ой, как я соскучился по маме!.." В выходной день, в праздник детям хотелось побыть с матерью и отцом.

С матерями и отцами у нас в школе проводятся специальные беседы, посвященные предупреждению эгоизма и равнодушия у детей. Эти беседы - один из важнейших участков воспитательной работы директора. Мы используем такие средства влияния на сознание родителей, которые заставили бы их взволноваться, заглянуть в будущее. Вот слово к родителям дошкольников, с которым я обращаюсь за год до того, как дети придут в школу.

"Андрейка - один-единственный сынок в семье.

Любуются мама с папой Андрейкой - не налюбуются. Любуются Андрёйкой и дедушка с бабушкой.

"Ты у нас самый красивый", - говорит мама.

"Ты у нас самый умный", - говорит папа.

"Ты у нас самый счастливый", - говорит бабушка.

"Ты у нас самый смелый", - говорит дедушка.

Наступила пора Андрейке учиться. Повели его в школу мама, папа, бабушка и дедушка. Пригласила учительница детей в класс. Сажает за парты. Хотела посадить Андрейку за вторую парту, но он поднял такой плач, что учительница передумала и посадила Андрейку за первую парту.

Начался первый урок. В классе - четыре окна. В первое окно заглядывает мама - не налюбуется, как Андрейка за партой сидит. Во второе окно заглядывает папа - не налюбуется, как Андрейка руку поднимает. В третье окно заглядывает бабушка - не налюбуется, как Андрейка рот открывает. В четвертое окно заглядывает дедушка - не налюбуется, как Андрейка до трех считает.

Смотрит Андрейка исподлобья в окна и знает: придет домой и получит подарки за все: и за то, что за первой партой сидит, и за то, что руку поднимает, и за то, что рот открывает, и за то, что до трех считает.

Смотрит вокруг себя Андрейка, и кажется ему, что весь мир вокруг него, Андрейки, вращается. Кажется ему, Андрейке, что он - орел, а все, кто вокруг него, - маленькие букашки. Им, букашкам, по земле ползать, а ему, орлу, - в небесах летать.

И никому и в голову не придет, что орел этот с высоты небесной на землю упадет, себя покалечит и другим горе принесет".

Это один из многих рассказов, специально предназначенных для того, чтобы воспитывать родительскую мудрость - умение любить детей.

Важнейшей деятельностью, которой одухотворяется коллектив-, является постоянная забота о человеке. Помочь человеку, позаботиться о нем не такое легкое дело, как кажется на первый взгляд. Нужно пробудить у детей желание вложить свои духовные силы в творение счастья для другого человека. Эти заботы трудно вложить в какую-то норму труда. Физические усилия облагораживают только тогда, когда они являются выражением сил духовных, стремления доставить человеку радость. Одинокой бабушке трудно принести воды, нарубить дров или заготовить на зиму корм для козы. Но еще труднее становится этой бабушке, если пионеры прибежали к ней по поручению штаба тимуровцев, принесли воды, нарубили дров, накосили сена, а потом ушли и забыли, что есть на свете эта бабушка.

Сопереживание и состоит в том, что ребенок не может жить без общения с человеком, совесть его требует отдать силы своей души другому человеку. Я всегда добивался, чтобы в духовную жизнь коллектива вошел человек с его горем и радостями, чтобы забота о человеке стала самой большой потребностью воспитанников.

Из сопереживания, из чуткости к "чужому", "незнакомому" человеку берут свое начало тончайшие ростки любви и уважения к учителю. Если хотите, чтобы воспитанники ваши тонко и человечно ощущали вас прежде всего как человека, человека с нервами и усталостью, гневом и многочисленными заботами, чтобы вы были для мальчиков и девочек живой личностью, а не источником, который лишь обязан и должен... - учите их, маленьких, жить болями и радостями "чужого", "далекого" человека. Духовное единство людей, которое мы называем коллективом, его способность быть чутким объектом воспитания, быть воспитанной человеческой организацией зависит, по сути, от того, как относятся воспитанники к старшим - отцу, матери, учителю. Не забывайте об этой чрезвычайно важной закономерности воспитания коллектива: чем больше коллектив является объектом воспитательных усилий педагога - объектом чувствительным, нежным, мягким, тем больше он, коллектив, является воспитывающей силой, силой твердой и неколебимой.